Мы в унисон дышим

Пролог I. Он

«Куда полез, сученок?»

Урод. Чертов ублюдок.

Так меня называла собственная мать. Мать, которой, по сути, толком-то и не было:

«Я совершенно не помню твоего лица, мама».

Настойчиво пытаюсь. Закрываю глаза и не могу восстановить ее силуэт. Хоть какое-то подобие. Нет! Не выходит. В голове отчетливо засел лишь скрипучий, отравленный никотином, женский голос. Сколько ненависти, сколько враждебности по отношению к своей крови и плоти. Почему? За что ты так невзлюбила меня, мама? В чем моя вина? Ты не хотела меня? Он заставил тебя родить? Зачем? Что я вижу в своей гребаной жизни, кроме…

Она никогда не называла меня по имени. Никогда. По крайней мере, я этого не помню. Кто дал мне его? Бабка с дедом? Кто? Очередной хахаль? А фамилия? Твоя девичья. Он не захотел ребенка, не признал, не пожелал дать новорожденному свою? Или, может ты не приняла «кобелиную» подачку моего биологического отца? Ведь у меня же есть… Отец! Тот, кто бросил тебя и обрек собственного сына на существование в твоем персональном аду. За что, мама, за что?

— Шевцов!

Это моя фамилия.

— Товарищ полковник! – отвечаю.

— Что там с пострадавшим номер три? – мне задают стандартный вопрос.

— По скорой отправлен в больницу номер 3, – ответственно выполняю свою работу.

Смирнов не унимается:

— Шевцов, собирайте ПТВ. Оформляйтесь и домой. На этом все! Мы закончили.

Домой…

У меня не было дома. Были съемные квартиры до двенадцати лет, затем развалившийся дом бабки с дедом, а на финал… Детский дом. Суровая правда жизни. Я отбывал там пятилетний срок – до совершеннолетия. Потом выпустился, и поселился в общежитии института гражданской защиты, затем находился на казарменном положении. Еще пять лет казенного, не родного, а сейчас есть.

Свой. Но там… Я один. Мне тридцать четыре, семьи нет, родных и близких не осталось. Да их и не было почти. Никогда. Я не знаю своей родни.

На автомате выполняю свои действия. Они отработаны и доведены до совершенства. У меня есть хороший опыт – я отличный профессионал. Ненароком наблюдаю, как мой непосредственный начальник нежится со своей женой – молодая семья, ребенок скоро будет, на подходе. Им не завидую, нет. Просто так же, как у них, хочу.

— Капитан!

Вытягиваюсь и отдаю резко честь. Начальник тройки. Сергей Николаевич Композитор. Позывной такой. Вообще-то по основной фамилии – Прокофьев. Но…

— Ты готов?

Понимаю, о чем спросил. Не знаю, что ему ответить. «Убирает» меня с глаз своего зятя долой – Сергей печется о личном счастье любимой младшей сестры – жены нашего начальника. Не стоит. У нас с ней все равно ничего бы не вышло – она Смирнова любит. Призналась сразу, а потом:

«Юра! Мы с тобой… Друзья?».

Нет. На такое не подписываюсь с бабами никогда. Для меня печально закончится. Не готов, к такому. Однозначно нет!

— Так точно! – в глаза не смотрю, мой взгляд сейчас направлен мимо.

Вот так я выказываю уважение к старшему начальствующему составу. Я – капитан, всего лишь… Один просвет – четыре маленьких звезды. Но с перспективой. Я – подающий высокие надежды городской жених. Сам себе поражаюсь. Откуда столько наглости сейчас в башке.

— Готовь рапорт, – он хлопает меня по плечу, – с Максимом сам решу. Юр?

Не смотрю в глаза – выслушиваю и жду дальнейших распоряжений.

— Отличная работа!

Еще бы! Сегодня мы спасли его сестру – внештатно эвакуировали из развалившегося из-за взрыва дома. Он счастлив, все так, как надо. А для меня всего лишь:

«Капитан! Отличная работа».

— Товарищ полковник, разрешите дополнить?

— Можно без официоза, Юра.

Своеобразная команда «вольно» – ее незамедлительно я выполняю.

— Хотел уйти в инспекцию. Службу бросить. Устал…

Он не дает договорить:

— Это не тебе решать, Шевцов! Свободен! Еще вопросы есть?

Ну, знает же, что я ему отвечу – нагнуть меня решил полкан.

— Никак нет.

— Кругом.

Я развернулся и ушел. Ребята наши собираются, мы неторопливо выдвигаемся в часть. Я в окно мечтательно смотрю – все, «так точно», больше не могу! Пора заканчивать эту сучью работу. Это просто край! Край всему. Дышать здесь больше не могу – с каждым днем больнее сделать вдох.

Нас обгоняет штабной автомобиль… Там Тоня, Макс, они очень красивая пара, надежные и дружные ребята. Жена на плече у своего отчаянного мужа – ее Смирнов поистине герой. Характер только – хрен его поймешь! Подорванный на работе псих, эмоциональный извращенец, но колоссальное терпение и вера у мужика. Он ждал ее почти двадцать лет… Видимо, у ребят те самые… Любовь и Судьба!

Как так? Почему?

Мама… Почему не любила ты меня? Не достоин, не красив, возможно, глуп? Что из всего перечисленного правда? Господи, я вижу, как Смирнов целует красавицу жену. Сука, блядь. Да, за что? Мы отстаем, сейчас меня отпустит. Надо уходить! Точно! Надо!

Пролог II. Она

Господи! Господи! Господи!

Я потеряла сына. Сына! Где мой Максим? Сынок? Ты где, мой драгоценный? Отзовись!

Бегаю по продуктовым рядам и безмолвно кричу. Не произношу ни одного слова и абсолютно не плачу. Разучилась – не умею. Слез больше нет. Их не осталось вовсе. После твоего ухода, Саша, глаза мои не тронула ни одна слеза, а сердце глухо к чувствам – у меня их тоже больше нет. Единственная отрада в жизни – мой малыш. Ему всего четыре, скоро будет пять. Его люблю, и только, он – мой единственный мужчина, где он сейчас?

— Максим! – все-таки пронзительно кричу.

Ко мне тут же подбегают представители охраны магазина:

«Что у Вас случилось?».

Я! ПОТЕРЯЛА! СЫНА!

Что непонятно-то? Теперь ищу.

Охрана просит меня успокоиться. Каким образом мне это сделать? Вы вообще понимаете, что произошло. Это мой единственный ребенок – частичка любимого мужа. Покойного мужа. Прошу их передать сообщение по громкой связи о том, что, например:

«Детка, мама ждет тебя на входе»

или предоставить полное описание ребенка, какой, во что одет, – может, кто его видел или видит в данный момент из рядом находящихся взрослых. Он ведь сейчас один. Боже, как ему, наверное, жутко. Отца нет, теперь еще и мать пропала. Как так получилось – ума не приложу. Максим, твоя мать – полная дура…

Я… Вдова! Ею стала в тридцать лет. Уже скоро второй год, как нет моего Саши. Любимого мужа больше нет. Он не со мной, ушел так рано. Мог бы еще жить и жить… Господи, как несправедливо! Где и в чем я в жизни нагрешила? За что мне это все? За что? За что?

Дебелый парень из охраны берет меня за руку:

— Это Ваш муж?

— Что? – я вопроса вообще не понимаю.

Где? Неужели, Сашенька живой. И я проснулась, освободилась от бесконечного кошмара.

— Где? – надеюсь, видимо, и жду.

К нам подходит высокий темноволосый мужчина. Боже мой, какие у него неземные яркие глаза… На руках он держит нашего с Сашей сына. Максим, негодник, склонился парню на плечо и, кажется, что-то там ему бормочет.

— Это Ваш ребенок? – он обращается ко мне.

— Мамочка, – сын тут же подтверждает наше родство.

Тянет ко мне ручки, а я ему навстречу. Синеглазый делает широкий шаг назад. Не поняла! Отдай мне, сволочь, сына. Что за черт?

— Вы потеряли сына?

— Я…

— Или Вы бросили его?

Он что из органов опеки? Кто он такой?

— Я…

— Ваш сын бродил самостоятельно по магазину.

Я не могу на это ничего ответить. Мужчина просто размазывает меня. Он, словно говорит мне, что я – плохая мать.

— Я…

— Я не закончил, – сейчас идет, по-видимому, обращение к охране, – я хочу составить протокол об этом инциденте. Пусть с этой матерью соответствующие органы проведут разъяснительные беседы. Как это можно здесь осуществить? Хочу, чтобы ее привлекли. Она оставила мальчишку без присмотра, в торговом зале, где полно чужих людей. А если бы…

Как пренебрежительно обо мне сейчас он отзывается. Я ведь не такая. Вообще не знаю, как это все произошло. Не знаю. Видимо, задумалась, возможно, что-то из памяти вдруг всплыло…

Охранники тоже мнутся. Ребята абсолютно не в курсе, как это все осуществить. Стоят, уставившись на нас, как на баранов… А сын на этом чужом нам мужике висит. Он обхватил его руками, к лицу стремится, в шею парню дышит. Максим, пожалуйста, прекрати! Это не папа, это совсем чужой мужчина! Отпусти немедленно моего сына. Мне кажется, что сейчас веду себя крайне аффективно, я с криком набрасываюсь на этого скота.

— Отдай мне сына! Немедленно отдай мне сына, – и бью его по рукам.

Сын начинает плакать, а у меня, как всегда, глаза сухие. В данный момент я вышла на тропу войны. Противник сильный – это очевидно, но у меня железобетонная цель. Мой Максим!!!

— Отдай мне, сволочь, сына, – я силой вырвать ребенка хочу.

Он отворачивается от моей агрессии, затем спокойно произносит:

— Я что говорил? Странная девица. Не плачь, парень, сейчас мы разберемся, – охране отдает распоряжения, – вызывайте полицию, наверное.

В этой жизни, на этом свете, мне, очевидно, не везет. Я прекращаю свое захлебнувшееся наступление и очень тихо произношу:

— Я Вас очень прошу. Я – хорошая мать. Так получилось. Он отбежал, я даже не заметила. Пожалуйста, не надо никого вызывать. Я Вас умоляю, отдайте моего сына.

Пытаюсь заплакать, но только безобразно рот кривлю. И все! Как всегда – без осадков, очень сухо… Но…

Похоже, мои молитвы кто-то сильный на небе все-таки услышал, потому что мужчина передает сына, который своими маленькими ручонками быстро захватывает меня в плен. Максимка сейчас свою «мамочку» задушит – не страшно, нет проблем. Потом сынок еще раз поворачивается на незнакомца и спрашивает, Господи, уже в который раз:

— Это не мой папа?

Глава 1. Юра

У пацана нет отца. Ну, что ж, это многое объясняет. Мать, похоже, все-таки порядочная. Думал, что… Всех таких самок непроизвольно сравниваю со «своей». Напугал женщину, но, если честно, как представил, что паренька обижают, кровь вскипела, а ладони в кулаки сами собой сжались. Сгруппировался и готов был дать отпор. На последствия положил сразу. Горяч, Шевцов, горяч! Ну теперь выдыхай, все обошлось.

Исчерпав инцидент, с женщиной разошлись в разные стороны; мальчишка держал ее за руку, нехотя переступал ножками и все время оглядывался на меня. Я подмигнул ему, он улыбнулся в ответ. Хороший парень. Жаль, что бати у тебя нет. Ничего. Такая красотка найдет утешителя быстро – скоро папка появится. Только бы не трогал тебя, пацан! Только бы не измывался!

Покружив еще некоторое время по супермаркету и загрузив основательно тележку, наконец-то направляюсь к кассе. Женщина с ребенком оказывается на соседней. Я сразу замечаю эту пару. Мальчишка клянчит шоколадку, она отказывает. Спокойно, с лаской и без крика – она ему что-то степенно объясняет. Пацанчик замечает меня и застенчиво опускает глазенки. Он точно рассматривает меня из-под своих пушистых ресниц. Я достаточно подробно рассмотрел его, когда нес на пост охраны. Детская макушечка пахнет яблочком – тонкий аромат, ни с чем не спутаю; глазенки голубые и такие печальные – не детский взгляд у мальчишки, не детский; чистые ручки, коротко остриженные ногти, тонкие пальчики, ладошка пахнет ванилью – он чистый малыш; опрятная одежда – только шапочка кривовато сидела – ну, это я самостоятельно поправил. Ухоженный ребенок, он под присмотром – она не бросала его. Мать, действительно, потеряла его! Наверное, я все же погорячился, и зря довел женщину, но теперь уже ничего не попишешь. Не извиняться же перед ней, в самом деле?

Наблюдаю, как расплачивается, собирает в пакеты покупки, тихо просит сына пройти вперед и никуда не отходить. Мальчишка оборачивается и смотрит на меня. Я моргаю ему еще раз. И вот ребенок проходит через антикражные ворота. Срабатывает звуковая сигнализация. Мигает и верещит – уши закладывает. Я непроизвольно морщусь – противно, не люблю шум. Ассоциация плохая – так у нас на службе обозначается «Тревога».

— Максим, стой! – слышу, как мать зовет шалопая.

К ним направляется жирный охранник, с иксообразной формой нижних конечностей. Как этот жирдяй устроился в охранную службу, история умалчивает. Тут, думаю, без блата не обошлось. Он же даже бегать не умеет.

— Пройдите еще раз, – просит женщину.

Она выполняет. Сигнализация ревет, не замолкая.

— Пакет? – это мне кассир задает вопрос.

— А? – слежу за парочкой, не сразу соображаю, что она спрашивает. – Да, конечно. Дайте большой.

Картина маслом. Охранник просит раскрыть сумку и показать ее содержимое. Женщина не препятствует – не скандальная, что тоже плюс ей в карму. Она медленно выкладывает на стол свои вещи. Там женские штучки. Я вижу блокнот, расческа, еще какая-то дребедень. Жиртрест просит показать оплаченный чек и сравнивает перечень товаров в чеке с имеющимися по факту, в наличии. Все сходится.

— Две тысячи триста сорок два рубля, – выдает итог кассир.

Я протягиваю ей карточку, жду терминал, а сам наблюдаю за этой парочкой. Мальчишка хитрит – он всем видом мне это демонстрирует. Что ты натворил? Я начинаю соображать – он «купил» себе ту шоколадку. Самостоятельно! Да ты, мужик! Об этом, по-видимому, догадывается и охранник. Он вежливо обращается к матери:

«А что в карманах у Вашего мальчика? Разрешите…».

Она тут же в стойку:

«Сына не тронь. У него ничего там нет».

Я расплачиваюсь, беру пакеты и подхожу к этой компании.

— Что у вас случилось?

Она не смотрит, женщина отворачивается от меня. Охранник чует, что подошел, по-видимому, ее «защитник».

— Кажется, у сына этой женщины в карманах есть неоплаченный товар.

Я уточняю:

— Кажется? Или Вы уверены?

Он тушуется и мнется. Это тебе не с женщиной бодаться, герой. Отвечай четко, чтоб я тебя услышал. Но… Мальчишка портит всю пейзажную картину. Он тянет из кармана ту самую шоколадку и кладет ее на стол. А женщина крупными пурпурными пятнами идет, ломает свои пальцы и быстро переступает с ноги на ногу:

— Максим? Господи! Как ты мог? Я…

И тут же добавляет:

— Мы ее сейчас вернем.

Охранник предлагает другой вариант решения проблемы:

— Вы можете просто оплатить…

— Нет. У меня уже нет денег, – честно признается женщина и гордо вскидывает подбородок. – Шоколад сейчас вернем!

Я непроизвольно копирую этот жест – тоже дергаю подбородком ей в ответ, мол:

«Ты посмотри, мужик, какая гордая я!».

Она это замечает и на лице ее сейчас читается мне… Вызов?

Я провоцирую иное развитие событий:

— Я могу заплатить.

— Спасибо, но это лишнее. Мы не нуждаемся, – мои благие намерения скашиваются на подлете.

— Это не для Вас. Это для Вашего сына, – подчеркиваю, что на нее мне, как бы, абсолютно все равно.

Глава 2. Юра

Этаж? Девятый. Отложил – запомнил! В лифте молчали, слушали сонное дыхание мальчишки. Она стояла ко мне спиной. Так неприятен? Или что? На каком этаже по счету, хрен его знает, я по-бычьи уткнулся взглядом ей в затылок. Казалось, я отчетливо вижу каждый волосок на женской голове… Короткая стрижка? Ей идет, а мне нравится. Я подойду? Марина делает шаг вперед – это значит, нет? Как хочешь.

Женщина открывает квартиру и входит внутрь, я за ней. Отпечатанный номер на двери тоже зафиксировал. Нет! Не буду надоедать. Раз не хочет, значит, есть причины. Уточнять не буду – не интересно:

«…ни с кем не встречаюсь».

Ну и пусть. Обидели? Или гордая слишком? Но и я не пацан бегать за девчонкой. На нет и суда нет. Прощай. Оставлю ребенка и уйду. В конце месяца заеду за деньгами. Сука, что несу? Какие деньги?

Внутри… Все аккуратно и очень чисто. Я непроизвольно разуваюсь. Она просит этого не делать, а я – уже. Здесь уют, свежесть и безупречность – не хочу пачкать. Собой не хочу. Не верю, что у такой женщины нет мужчины. Пусть нет мужа, но…

——Если Вас не затруднит…

— Куда его? – перебиваю вежливый и жутко тошнотворный поток.

Со мной, Марина, можно проще. Я – пожарный. По словам «нашего Максима» – мальчик от ствола. Циничный гад, но верно же сказал. Женщина снимает пальто и движется по длинному коридору, я за ней. Ступаю аккуратно, чтобы не зацепить этот настенный фотографический иконостас. Много фотографий. Очень… На них – он, она, их сын, вместе, врозь, официоз и спонтанные снимки, экспромт, по-моему, друзья и… Что? Как? Тоня? Я остановился. Тоня с сыном. В смысле, с «этим сыном». Они что, знакомы?

— Марина?

Она оборачивается:

— Да?

— А это кто? – показываю на Смирнову. – Девушка вот на этой фотографии.

— Крестная Максима, – открывает дверь, похоже, в детскую комнату, и тихо говорит, – пожалуйста, сюда.

Женщины знакомы. А этот «дядя Макс»? Смирнов, скотина? Детская… Очень по-домашнему. Тут детское тепло. Игрушек слишком много, кроватка в виде автомобиля, письменный стол, крутящееся кресло, еще огромный «мешок» и…пожарная машина. Ее муж был пожарным? Они знакомы с Максом, вот такая связь? По мальчишке со Смирновыми духовная родня?

— У тебя в семье есть пожарные? – пока кладу ребенка на кровать, интересуюсь. – Кто-то из МЧС?

— Нет. Абсолютно никого.

-А машина? – кивком показываю на модель. – Сын интересуется?

— Подарок для Максима, – и тихо добавляет, – от другого, взрослого, Максима. Он по профессии пожарный.

— А твой муж? – хочу всё знать. – Кто он?

Возможно, я несколько бестактен. Плевать сейчас на всю эту мутоту. Я спрашиваю об этом тихо, не грублю. Это я умею. Школа жизни хорошая была. В комнате темно. Где свет? Не по себе. Я с женщиной наедине в квартире, в комнате ее маленького сына. Надо выйти, но я к ней ближе подхожу:

— Марина, где твой муж?

— Он умер. Все? – она показывает рукой на дверь и подбородком указывает предполагаемое направление. – Мне кажется, Вам уже пора.

— Говори мне «ты». Так удобнее.

— Нет! Простите, издержки добропорядочного воспитания. Я не тычу людям, с которыми едва знакома. Я не езжу на автомобилях с незнакомыми мужчинами…

— Мы с тобой уже познакомились… – не дает договорить, а я, по-видимому, участвую в просветительско-образовательных мероприятиях.

— При весьма неприятных обстоятельствах, – продолжает бабскую херню нести и обижает, думаю, сама того не понимая. – Я верну Вам деньги за…

— Да пошла ты!

Разворачиваюсь и следую по длинному коридору к выходу. В другой комнате краем глаза замечаю… Фортепиано? Она играет или ее покойный муж? Сука, что творю? Рукой приоткрываю дверь. Точно – огромная звуковая станина. Черный, приоткрытый музыкальный «гроб». На крышке находится большая фотография мужчины. Практически альбомный лист…

— Выйди из этой комнаты вон!

Мы, наконец-то, перешли на «ты». Ура! Я понял. Надо брать нахрапом. Внутрь помещения уверенно иду.

— Твой муж? – оборачиваюсь, не глядя, рукой показываю на черно-белое лицо.

Интересный мужик. Глаза с прищуром, волнистые волосы, волевой подбородок и искривленные в ухмылке губы. Сука, аристократ и настоящий джентльмен, наверное. Не то, что я простой мужлан и лишний человек. Подхожу немного ближе, сейчас я фотографию возьму. Холодная леди идет на перехват:

— Не смей! Не тронь! Руки прочь! Пошел вон!

Даже так? Продолжим эмоциональный ряд твой изучать.

— А то что? – зачем-то на истерику ее провоцирую.

По-моему, я тупо завидую мертвецу. Что он мне сделает?

— Я вызову полицию, – и телефоном у моего носа крутит. – Уходи. Покинь мою квартиру, гад.

Крайнее слово не расслышал. Слишком тихо! Повтори, пожалуйста. Я фотографию с рояля в руки медленно беру.

— Я звоню!

Утвердительно киваю головой. Рассматриваю внимательно фотографию. Муж смотрит прямо на меня. Изучает? Нового мужчину своей бывшей жены. Я ближе рамку к лицу подношу. Сейчас мы с ним глаза в глаза. Воюем взглядами. Мне кажется, я ему транслирую открыто:

Глава 3. Марина

Высшее музыкальное образование… За моими плечами музыкальное училище, затем консерватория – исполнительский факультет, отделение «Музыкальное искусство», специальность – фортепиано, после – неудачная попытка поступления в аспирантуру, но – уверенное, то самое, чувство и счастливое замужество, безоблачные дни, месяцы и годы, мой единственный сыночек…и Саша. Я осталась одна. С маленьким четырехлетним ребенком. Я не соответствую, Саша, абсолютно не справляюсь. Малыш страдает со мной. Зайка, я очень стараюсь. Я хочу улыбаться, но не получается. Прости, детка. Нет больше с нами папы. Не моя в том вина. Это жизнь и это ее жестокий урок.

Для чего?

Вопрос «За что?» остался без ответа. Каждый вечер я спрашиваю себя «Для чего?». Я повторяю эти два слова, как мантру, так я засыпаю – под собственное гудение. А там, в царстве Морфея, – абсолютный ноль. Снов нет. Муж не приходит ко мне даже там. Бросил, ушел. В том числе из памяти. Я абсолютно не помню его рук, его прикосновений. Я стала забывать любимое лицо – неблагодарная, значит, не любила. Специально поставила его фото на видном месте. Смотрю в его глаза – вспоминаю нашу совместную жизнь, наши общие события, радостные и печальные эпизоды, свадьбу, наши занятия любовью, мою беременность, роды, его непередаваемую радость от появления наследника, первый крик и боль – его лечение, химия, диспансер, дом, химия, химия, больница, то страшное утро… Это конец. Прямая линия. Ты ушел. А «этот» посмел трогать тебя. Брал фотографию своими... Противно! Кем себя возомнил «этот гад»? Омерзительно! Прости, любимый.

Хам ушел. Он наглый и беспардонный. Невоспитанный… Тогда зачем я согласилась на эту встречу? Зачем, Марина? Нервы решила пощекотать себе? Не хватило. Скучно в жизни. Мало тебе проблем. Еще и это счастье привалило. Откажись. Просто сейчас позвони ему и скажи, что передумала. Пусть кем угодно тебя считает. Насиловать душу ненужными впечатлениями и возможно невозможными дальнейшими отношениями. Этого хочешь?

Думаю, обсасываю настоящую ситуацию, вспоминаю каждую секунду сегодняшнего недоразумения; полирую, наверное, уже в течение пятнадцати минут крышку рояля, удаляю жирные отпечатки с рамки портрета мужа. Непозволительное поведение. Дикарь какой-то… Я прерываюсь.

— Мамочка? – сынок зовет.

Надо подойти. Направляюсь в его комнату. Максим сидит на кровати, свесив ножки. Болтает ими – играет малыш.

— Зайчонок, что случилось? Почему не спишь? В туалет надо?

——Нет. А Юра уже ушел?

— Да, – не хочу подробно отвечать на такой вопрос. – Водички принести? Или кушать хочешь?

Вот такая я мать. Совершенно забыла, что мы с сыном остались без ужина. Он уснул в машине «этого», затем мы поднялись в квартиру, а потом…

— Немного.

Поднимаю сына на руки, поддерживаю под ягодицы – потяжелел мой любимый. Растет. Без отца. Максим начинает вырываться. Господи, какой он! Словно свинцовый!

— Я сам, – тихо, но твердо произносит.

Мужчина! Он уже маленький мужчина. Я опускаю его на пол. Он первый выходит из комнаты и уверенно направляется в кухню. Самостоятельный, очень серьезный для своих малых лет. Ему пришлось быстро взрослеть. Так распорядилась злодейка судьба. Ничего не попишешь.

На кухне сын в одиночку забирается на табуретку, удобно усаживается, проводит ручками по тканевому полотну – расправляет скатерть и…ждет. Он все, что мог, что от него зависело, сделал. На кухню добрел, на стульчик залез, Максим ждет ужин. Поторапливайся, мать, накорми свое чадо.

Я действую, словно сонная. Автоматически открываю холодильник, достаю сметану, масло, яйца…

— Оладушки? – уже знает малыш, его не удивишь.

— Хочешь?

— Конечно, мамочка. Очень.

Мне надо бы поторопиться, время уже позднее, а я тут оладьи разгоняю, но отчего-то совершенно не спешу. Размеренно размешиваю массу, осторожно достаю сковороду, разогреваю ее и добавляю масло. Пошел процесс – слышу, как сынок уже настроился на сладкую трапезу. Он кряхтит и вздыхает, не терпится ему. Ждет зайчонок. Я начинаю непроизвольно кривить лицо – так я сейчас улыбаюсь. Сынок хвалит меня, он поощряет свою мать своим нетерпеливым ожиданием, а я, естественно, стараюсь лучше:

——С джемом, зайка?

— Да, – не вижу, но знаю, что он улыбается в этот момент.

Не хочу поворачиваться – на лице у меня отвратительная маска. Я не могу показать ему – испугаю. Пусть смотрит на мой затылок.

Закончив с приготовлением, выставляю на стол перед сынком тарелку с незамысловатыми яствами, открываю вишневый джем, заполняю розетку фруктовым нектаром, двигаю ближе к Максиму, взглядом показываю, мол, приступай, и тут же получаю сообщение:

«Марина, как твое колено?».

Что? Отправитель «Хам». Так я определила в своем списке контактов новоиспеченного знакомого. Похоже, «этот» и по часам не понимает. Абсолютно невоспитанный мужчина. Надоедливый, бестактный… Он какой-то… Его слишком много – не могу дышать:

«Извини, что так поздно. Извини. За колено и…».

Ничего отвечать не буду. Терпеть не могу общение посредством смс-сообщений. Это неправильно. Люди должны слышать друг друга. Послать…

«Напиши, что с коленом».

Глава 4. Юра

Хорошо, что не заехал к Смирновым. Как там, в народе говорят, все, что не делается, все к лучшему…

Понял сразу, что женщина не простая, когда отказалась от моей помощи. Предложил всего лишь подвезти домой – она нафантазировала себе сумму денег, которую должна заплатить за простой жест мужской вежливости. Предложил встретиться – «ни с кем, никогда, у меня есть покойный муж». Странно, леди. Это очень странно. Живые к живым, а мертвым живые не нужны. У них свой круг общения. Я – живой, как и ты, Марина, как твой горячо любимый сын.

Одномоментно просек, что за ребенка она порвет любого. Однозначный мой вердикт. Она готова сражаться за него даже с мужиком весом в два раза больше ее собственного. Так что с тобой такое? Ты же мать, у тебя чудесный мальчишка. Думаю, и от мужиков отбоя нет. Пользуйся – ты этого достойна. Наказала себя? Думаешь, легче будет? Ему верность держишь? Ну-ну! Утешайся. Слабенькое утешение, так сказать.

Поинтересовался ее самочувствием. Все-таки знатно она приложилась коленом. Я невольно стал виновником ее лебединого полета на пол в комнате. Не хотел, так уж получилось. Что свершилось, того, как известно, не воротишь! Так вот я и хочу знать, насколько все серьезно – каков будет разворот в обыденное жизненное русло. Написал, хрен знает, какое количество сообщений. Ни на одно не ответила. «Добропорядочное воспитание»? Сомневаюсь. Гордость? Так я ж тебе не деньги предлагаю или еще чего нехорошего. Что с тобой, Марина? Потом начал звонить. Вызов шел, но абонент трубку не брал. Игнорируешь? А может ты все-таки дура? Вот на свидании и узнаю.

Пишу крайнее сообщение с предложением о времени встречи. Смотрю на часы – поздно. Ох, как поздно! Ну и ладно, я сообщениями выше извинился за неудобное время нашего телефонного общения. На ответ не рассчитываю. Закидываю телефон на тумбочку, выключаю телевизор. Заваливаюсь на кровать, приподнимаю подушку, облокачиваю ее об изголовье, одну руку закидываю за голову. Глаза не закрываются, вот пошли шальные мысли – пора с этим заканчивать. Еще одну и спать. На службу завтра не надо, я же в отпуске. Вольная птичка. Пепельницу ставлю на грудь, раскуриваю сигарету, от души затягиваюсь, выпускаю носом дым и пепел отгружаю, затем по-стариковски кашляю. Тишина. Мерзко-то как! И так все тридцать дней? Ну, сука, начальничек услужил. Еще эта отмороженная леди…

Сигнал принятого сообщения! Я устремляю взор на телефон. Мигает индикатор. Ответила, что ли? Хватаю в руки телефон. Точно. Сообщение от контакта с позывным «Марина»:

«Да».

Она согласна на время и условия нашей встречи. Непроизвольно растягиваю рот в улыбке. Не широко, так, немного издевательски, где-то пошленько и слегка похабно. Быстро сворачиваю сальный мыслительный поток и корректно пишу ответ:

«Спокойной ночи».

У меня есть одна попытка. Нет, значит, нет. Отпущу. То есть? Я ее не держу. Касаюсь рукой лба – может, я заболел. Чего я так пекусь о незнакомой бабе, которую вчера вечером хотел передать на поруки в полицию и органы опеки за ненадлежащее обращение с ребенком и оставление его в опасности? Ты, дружок, заслужился! Надо уходить. В инспекцию! Хотя бы. Пусть в родной части, хрен с тобой, Смирнов! Не могу – дичь откровенную творю. К чужой девке прицепился…

А она красивая, сука, очень красивая. Я таких в своей жизни не встречал. По правде говоря, я никаких не встречал. Все проходные и с хорошим пробегом. Да нет, не шлюхи. Но и не затворницы.

Одной не подходил я с безумным графиком своей любимой работы. У нас он круглосуточный и ежедневный, детка. Это служба! Такая вот засада. Беда время не выбирает – она всегда рядом, спонтанно приходит в гости к людям. Я должен своевременно прибыть на место происшествия и локализовать, в идеале ликвидировать угрозу жизни и здоровью, предотвратить утрату имущества и… На хрена сейчас цитирую свои обязанности? На хрена?

Другой красотке не нравился цвет моих глаз – тут без вариантов, потрахались и разбежались. Я имел ее с закрытыми глазами, иногда сзади. Там, внизу, я ей идеально подходил. Она мне – стопроцентно нет. На том и разошлись.

Самые долгие отношения у меня были с Инной – целый месяц, тридцать чудесных дней. Мы расстались с ней три месяца назад. Окончательно и бесповоротно. Не то, чтобы я собирался на ней жениться, но мысли о таком гуляли. Да и на службе пацаны подкалывали, мол, Юр, ты это, не затягивай – засохнет дырочка, сбрызнуть не сможешь, тут только свинчивать придется – поможем по-товарищески автогеном. Упыри!

Мы расстались с ней по официальной формулировке:

«Юрочка, не звони – не надо. Устала так, что больше не хочу».

Вариант причины нашего расставания я так до конца не понял. Затрахал, что ли? Короче, вот это выражение «не хочу» не догнал. Но собой женщину мучить не имею привычки – «я удаляюсь, детка, навсегда». Как скажешь, дорогая! Настаивать и тем более навязывать свое присутствие ей не стал. Значит, не особо интересовала. Возможно, приелась? Или что?

На этом все! Исчерпались мои дамы. Остальных считать не буду. Познакомились, обсудили, кофе, чай, пирожное, «ко мне или к тебе»… Пора домой!

Композитор как-то пытался познакомить со своей сестрой. Тоня в девичестве Прокофьева, а по-начальственному Смирнова, – это высший класс, женщина с навсегда закрытым сердцем для не-Максимов. Она даже страдала об этом гаде с любовью в глазах и душе. Как после оказалось, майор тоже был от нее всю жизнь без ума. Бесился и творил откровенные бесчинства над собой, над ней, над всеми нами. Два слишком гордых дурака бродили по кругу, и один другого ожесточенно бичевал – смотря по обстоятельствам, кто кого в тот момент на дистанции догонял; кожу по-живому с любви своей сдирали, ногти чувству рвали, а затем слезной солью нанесенные раны присыпали. Зачем? Что за любовь у них такая? Видимо, больная?

Глава 5. Юра

У Смирнова произошел окончательный сдвиг на своей семейной почве. Тоня, по-видимому, от всей души накачала мужика эстрогеном. Размяк полкан – стал сваху, с не пойми каких делов, включать. Наверное, на этом, Макс, закончим. А то я за себя не ручаюсь. Еще мне только не хватало драться с другом за несуществующие отношения и его персональные видения в этом направлении. Я жму брату руку:

— На этом все, Макси? Могу быть свободен? Отпуск все же, как-никак.

— Иди уже, задира, – потом вдруг добавляет, – Юр, не обижай Марину. Подумай.

Да пошел ты на хрен, Смирный! Себя вспомни, как ты тут над своей «маленькой» изгалялся. Как рапорт требовал с девчонки, на плацу ее раскладывал перед строем сосунков, студентов желторотых. Как в короткой юбчонке и на каблуках на высоту поднимал. Уже забыл? Так я тебе сейчас напомню! А сейчас…

— Юр?

Молчу, застыв в дверном проеме, уже готов на выход.

— Хорошо отдохнуть, – и тут же громко произносит. – В гости заходите. С Тоней будем очень рады.

Я скривил усмешку, не поворачиваясь в ответ начальнику бурчу:

— Обязательно. Как только объезжу дикую кобылку.

Ржет детина! Смешно Максиму, а мне что? Что делать? Сегодня однозначно все. Уже вроде полдень. Заняться нечем в отпуске завидному холостяку.

Катаюсь по городу уже битых два часа. Кружу по центральным улицам, сворачиваю в дворовые переулки, изучаю городской маршрут, который назубок по службе знаю. Чем заняться? Нечем. Сворачиваю на набережную. На черную речную воду хотя бы посмотрю. Там есть таверна, рыбные блюда, очень вкусная еда. Туда перекусить, пожалуй, и заеду.

Глушу мотор, сижу в машине долго. Выходить наружу не хочу. Ноябрь в городе… Чересчур дождливо, холодно, противно. Уныло. Вдруг, что я вижу. Это кто? Яркое пятно на сером фоне, по-моему, знакомый стройный силуэт, красивое пальто… Она!

Марина спокойно идет по набережной, на воду иногда свой взор бросает, под ноги смотрит, что-то вроде бы под нос себе бубнит. А где мальчишка? Сын ее, Максим? Где парень? Одна сегодня, что ли? Не пойму. Резко подрываюсь, вываливаюсь из машины. Спешу, пока не скрылась из виду или кто-нибудь увел. Мне кажется, я даже подбегаю к ней. Хватаю за локоть и резко разворачиваю к себе лицом.

— Привет, Марина! – запыхавшись, приветствую ледяную красавицу.

Улыбаюсь. Вот так всё получилось. Непроизвольно вышло. Заказа не было – такой себе улыбчивый экспромт. Леди на меня уставилась, но пока молчит. Ну, Марина! Я говорю тебе…

-— Здравствуй, Юра! – тихо аристократка отвечает.

Нормально! Все, разговор, кажется, пошел.

— Ты одна? А где Максим? – оглядываюсь по сторонам, может, парень где-нибудь гуляет.

— Он в садике. Я тут… – не знает, что сказать, сложную задачу в голове решает.

— Может быть, в таверне посидим? – рукой указываю на заведение. – Я приглашаю.

— Спасибо, но…

— Отказов я не принимаю, – укладываю ее руку себе на сгиб локтя и плотно к телу прижимаю. – Идем, там тепло, уютно. Плюс отменная кухня. Давай, по-моему, время обеда. А я еще и не позавтракал с утра.

Она волнуется? За деньги, видимо. Опять? Я же приглашаю. Уже сказал об этом довольно громко. Что за черт?

— Марина, – внезапно вспоминаю, – как твое колено? Болит? Прошу прощения, я не хотел тогда, так получилось, не знаю, что на меня вообще нашло. Чего я прицепился… Марина, пожалуйста…

Тихо, практически губами добавляю – как будто стыдно за себя такого:

— Прости.

— Все уже прошло. Спасибо, что поинтересовался. Но давай сейчас не будем…

— Идем-идем, там внутри тепло, – надеюсь, что упрашиваю лучше, чем ухаживаю, потому что совсем ничего не выходит.

С ней не выходит! Она меня не поощряет, а в одиночку – трудно. Все, что не скажу – все мимо, все не то. Даже физические травмы наношу – это явный перебор. Так нельзя! Она же женщина, а я – мужчина.

— Юра, наверное, это не совсем удобно. Мы договаривались с тобой на завтра. Сейчас я не готова, – пытается ослабить мою хватку – тут, леди, как говорится, фиг тебе.

По-моему, эту даму беспокоит собственный внешний вид. А мне плевать на это, абсолютно откровенно заявляю. Я поговорить хочу с ней, а не рассматривать, во что она одета. Хотя и это я успею. Одно с другим я отлично совмещать могу. «Многостаночный рядовой спасатель Юра» – это, кстати, тоже Макс меня прозвал.

— Ты готова. Все в порядке, – рассматриваю в общем, и тяну ее к речному заведению. – Тебе понравится. Ну, леди, смелее. Давай, Марина. Я, правда, с утра ничего еще не ел. Пожалей.

Марина неуверенно идет. Идет со мной под руку. Неуверенно, но все же. Наверное, это мой маленький успех. Она все время на меня смотрит. Краем глаза наблюдаю, как через определенный промежуток времени ее голова ко мне обращается. Сейчас я подловлю один такой момент. И… Есть!

— У тебя красивые глаза, Юра, – не стушевалась, сразу вслух произнесла.

Ты меня совсем не удивила! Все об этом говорят. Не знаю только, от кого достались по наследству. Точно не от матери. У той, насколько помню, залиты все время водкой были. А в моих «очах» честной народ определенно наблюдает устойчивый насыщенный ярко-синий цвет.

Глава 6. Марина

Я плачу? Плачу! Наконец-то. Слезы неконтролируемо спускаются из моих глаз, медленно, но обильно. Сколько уже прошло времени? Сколько? Сбилась со счета. Мои глаза долго сохраняли слезную неприкосновенность, а сегодня они наполнились долгожданной драгоценной влагой. Спасибо! Мне легче? Однозначно. Определенно легче…

Максим заметил машину Юрия сразу – открытое пространство, приметный транспорт, курящий возле него мужчина, который вчера устроил нам настоящий стресс-тест. В супермаркете, а затем и в нашей собственной квартире.

Я поднималась по узкой лестнице за своим сыном, попутно поглядывая в боковые окна, – он высокий и крепкий, он видный – такого трудно не заметить. Вот и мой малыш не ошибся – я знаю, что он уже следит за мной, Максим всегда поджидает свою маму возле окошка – он скучает за ней, а тут...

Я зашла в группу, а сын уже сидел возле своего шкафчика, он стягивал тапочки, ковырялся в своих вещах, пытался натянуть на тонкие ножки слишком тугие колготы. Зайчик очень сильно торопился. А вдруг «видение» исчезнет? Нет, детка! Юрий сказал, что подождет нас. Не торопись, сынок. Не торопись…

Мы вышли из помещения на улицу. Сын тотчас отпустил мою руку и побежал к чужому человеку. Он кричал, сын звал его по имени, а Юрий присел, широко раскрыв свои руки – он встречал твоего сына, Саша. Твоего! Господи, не могу… И снова плачу. Я снова плачу. Опять! Наташа точно будет рада.

Я хожу к «психологу». Это моя знакомая – мать лучшего друга Максима. Нет, она не дипломированный специалист, но, когда мне нужно высказаться, посоветоваться или просто помолчать, то я всегда прихожу к ней домой – Наташа никогда не отказывает мне в беседе. Это много для меня и слишком мало, практически ничего, для нее. Я называю ее:

«Мой персональный мозговед».

Я выговариваюсь у нее за чашкой чая или кофе. Такая у меня психологическая разгрузка. У моей знакомой прекрасная семья, есть муж и трое детей, двое взрослых пятнадцатилетних близнецов-мальчишек и пятилетний Борька – «самый-самый» дружок моего сына. Сегодня я была у нее. Мне нужно было с кем-то поделиться, рассказать о своем вчерашнем приключении, о странном поведении Максима и об этом мужчине. Она внимательно слушала. Никогда не перебивает меня, никогда. А тут вдруг:

«Марин, начни жить, попробуй... Пора идти дальше, родная, пора».

Не знаю, Наташа. Стоит ли? С ним? Он не Саша – это его главный минус! Он – не мой Саша, он – не отец Максима, он – такой чужой:

«Они все чужие, Марина… Сначала… Они все чужие».

Я ушла. Забрела случайно на набережную, не планировала, а там… Он! Этот чужой мужчина. Абсолютно чужой. Такой горячий, активный, импульсивный и очень живой…

И вот мой сынок висит на мужской шее, гладит Юре щеки. Что ты делаешь, Максим? Что ты делаешь? Юрий – не твой отец:

«Которого ты точно не забудешь… Но время двигаться вперед… Уже пришло».

Мужчина попросил меня не оставлять сына. Ни с кем! Я хорошо его услышала. Из его уст эта простая просьба прозвучала, словно приказ. Такое не обсуждается. Он приказал – я выполняю. Мне повторять не нужно. Я никогда не оставляю сына на поруки, под присмотром, у друзей, знакомых – просто не смогу надолго с ним расстаться, поэтому и не делаю этого. Что это значит, оставить с кем-то, словно дворняжку какую-то? Он – мой сынок, любимый, наша с Сашей общая живая частичка. Я не способна на такое. Мы не расстаемся с зайчонком на долгий срок. Садик и домой. Он все время со мной, а я с ним. Может ему плохо с мамой? И такой размеренный устоявшийся ритм активному малышу совершенно не подходит? И он с трудом переносит мое общество или просто терпит меня? Мне жаль, детка, что так вышло. Жаль!

Юра привез нас домой, но подниматься в квартиру не стал, только тихо напомнил:

«Увидимся завтра, я заеду в пять»,

и тут же отвернулся от меня, уставился в свое окно. Ждал, когда выйду и заберу с заднего сидения сына. Затем его машина с визгом отъехала от подъезда, и мы снова остались с Максимом одни. Сынок проводил автомобильный силуэт, глубоко и протяжно вздохнул, с тоской взглянул на меня снизу и сильно потянул домой. Вот и все. Мы снова с сыном одни. И хорошо…

С Юрием мы увидимся только завтра. Вечер прошел довольно-таки тихо. Ни одного сообщения или звонка от нашего с сыном нового знакомого я не получила. Успокоилась и он тоже, по-видимому, смирился…

Саша пришел в эту ночь. Впервые! Со дня своей кончины. Он пришел, он вернулся к нам домой. Я увидела его сидящим возле кровати сына. Муж внимательно рассматривал Максима, мне показалось, что он пристально вглядывался в детское лицо, словно не узнавал собственного ребенка. Он перебирал волнистые родные волосы зайчонка – я уверена; именно, он гладил сыночка по головке, а затем… Муж наклонился и поцеловал его в лобик. Я ахнула! Саша, видимо, услышал, и повернулся ко мне… Ты живой? Ты живой, мой родной, любимый! Иди ко мне, я так хочу тебя обнять, Саша. Пожалуйста, не уходи. Куда же ты? Он улыбнулся и подмигнул мне… И все! Мужа снова нет. Я одна. В этой чертовой квартире я опять одна. Навсегда одна.

На следующий день мы снова встретились с Юрой. Он приехал точно в обещанное время с одной темно-красной длинной розой. Стебель цветка был абсолютно без шипов – так обезопасили наши женские руки, вырвали слабенькую защиту красоте. Я оценила этот жест – тихо поблагодарила и все. Очень красиво, и внимательно со стороны мужчины.