Мы встретимся на Танабату в лимонной роще...

Запев

В чужой стране, в далёкой стороне

Ты разобьёшь своей печалью сердце мне,

И я беспечно понадеюсь всё вернуть

Когда-нибудь и где-нибудь…

«Ты сделана из огня», автор текста Карен Кавалерян

Яркий свет Альтаира раздробился разноцветными лучами сквозь мозаичные окна. Я свернул внутрь ладони голограмму текста, всё равно не смогу читать: непривычно-белое, синюшное сияние звезды режет глаза, как в прозекторской. За прошедшие годы я привык к иной силе гравитации, к атмосфере с запахом хлорки, к красной [Чем ярче свет звезды, тем сильнее цвет растительности будет смешаться в красный спектр] окраске плаунов и хвощей (лиственных деревьев здесь нет), а вот к сплющенному у полюсов светилу, в восприятии бьякугана и вовсе полосатому — нет.

— Боруто… — Тонери входит бесшумно, как и всегда, и голос его, тихий, журчащий в одной тональности, заставляет насторожиться: никогда не угадаешь, что у напарника на уме. — Соблаговоли спуститься в павловниевую [Павловниевая — с отделкой из древесины павловнии, весьма популярного дерева в Японии] комнату.

— Разве гости уже прибыли? — спрыгиваю я с широкого подоконника. — Сигнала от системы безопасности не поступало.

— Глава клана желает побеседовать с тобой заблаговременно, до официальной встречи.

И я догадываюсь, о чём.

Левитирую вниз, минуя лестницу, уже по привычке не утруждая ноги. Рефлексы Момошики жёстко встроились в тело, с таким трудом отвоеванное мною назад. Тонери следует бледной тенью. Мы оба чужаки, приёмные сироты, пригретые в клане Шики, но у него редчайший тенсейган, а у меня — джоган, и с нами вынуждены считаться. В галактических играх Ооцуцуки мы, варвары из далёкого мира, можем стать весьма неожиданными козырями.

Комната из павловниевого дерева выполнена в традиционном стиле, и это реальные бумажные ширмы, расписанные туманностями и системами из двойных звёзд, реальные циновки, реальные напольные фонари-андоны, правда, светодиодные. Всё равно альтаирская усадьба нравится мне куда больше минималистики пластика и хрома, набивших оскомину, или завораживающих голограмм, радующих глаз, но насквозь фальшивых.

Глава клана Ооцуцуки-но Шики, высокая, удивительно похожая на Момошики, стереотипно красивая, ибо при таком развитии генетического планирования некрасивых детей не рождается в принципе, сверлит меня бесцветными бьякуганами, такими же, как у меня самого. Горькая ирония, что я всё же получил фамильное додзюцу, пусть и не от матери. Рога у главы клана длинные, витые, как у серны, и загнуты назад. Мой же так и остался обломанным, и хотя телепатии это не мешает, по меркам Ооцуцуки считается постыдным. Но когда я следовал чужим правилам? Для меня это знак бунта и победы, как оказалось, весьма призрачной. Не бывает окончательных побед, бывают лишь передышки в извечной борьбе. В моём случае — за глупые детские идеалы, в которые я из последних сил пытаюсь верить, на крайний случай хотя бы не забыть.

— Юишики-доно, — кланяюсь я, и мне вторит Тонери. Мы из клана Звёздных Пастухов и потому на заданиях действуем исключительно с напарником, во избежание злоупотребления своим положением. Возможно, когда-то нам с Тонери выдадут семя Десятихвостого и заставят высадить на подходящей планете, купающейся в потоке скалярных частиц или сверхчастиц, которые я когда-то называл чакрой. И в тот день кто-то из нас, он или я, будет принесён в жертву, вовсе не ради эзотерических практик. Дело в ДНК-материале, который послужит основой, трафаретом для формирования плода сверхчастиц, пригодного для ассимиляции с телом Ооцуцуки. Но пока нас не допускают к таким важным миссиям, и я надеюсь, что и не допустят в виду мутного происхождения. На сегодняшний день мы просто собираем излишек сверхчастиц с космических потоков.

— Боги ниспослали очередной чудесный день, — зычно тянет Юишики бесподобным контральто и разливает чай по чашкам из белой глины. Ещё одна блажь во Вселенной победивших полиматериалов. Когда у тебя есть всё, что пожелаешь, только и остаётся тешить органы чувств, но вскоре и это приедается. — Присаживайтесь, желаю серьёзно поговорить именно с тобой, сестрин сын Момошики.

Я давно не морщусь от такого обращения. Спокойно подставляю лицо свежему воздуху, прошедшему систему охлаждения, очищения и увлажнения в нанокондиционерах, задрапированных в стенах. И пусть личность Момошики стёрта в прах, осталось моё тело, переделанное под его чакросистему. Для Ооцуцуки я свой, несмотря на то, что от Момо у меня лишь бьякуганы и клятый рог. А ещё знания языков, истории, политической обстановки и искусства обращения с техникой. Уведённый с родной планеты, я окунулся не в мир металла, компьютеров, звездолётов, бластеров и боевых человекоподобных машин. Здесь даже сама технология другая. Всё, что мне нужно, на микроскопическом уровне заключено во мне самом. Умение открывать червоточины для мгновенных перемещений, подключение через квантовую запутанность к любой точке Гала-сети, где бы та ни находилась, способность замедлять обмен веществ и сохранять целостность организма столько, сколько потребуется, в открытом космосе, под жёстким излучением звёзд, в потоках плазмы. Ооцуцуки не единственные хозяева Вселенной, диву даёшься, сколько существует разумных созданий, иные из которых не гуманоиды и даже не белковые. И всех их мои соплеменники из Конохи сочли бы богами.

— Клан был бы очень рад твоему брачному союзу, — заводит старую песню Юишики. Пышные локоны ниспадают на её лицо, пока она взбивает чай. Острые рога блестят, точно вылепленные из сахара, есть в этом нечто инфернальное, что, впрочем, не мешает мне в мыслях называть главу клана «старой козой». Но голос у неё — заслушаешься, порой мне даже не важно, что именно она говорит.

Куплет 1

В ночной глуши, в моём неведомом краю

Ты не узнаешь то, что я тебе спою,

Но ты услышишь, как летит, едва дыша,

К твоей душе моя душа.

«Ты сделана из огня», автор текста Карен Кавалерян

Снег, укрывающий поверхность безымянного спутника, вовсе не белый, а тёмно-серый, почти чёрный. Вулкан за горным хребтом извергает потоки лавы и клубы раскалённых газов, из-за низкой силы тяжести взмывающих на многие километры в открытый космос. Это красное зарево — единственное освещение, потому что две материнские звезды так далеко, что кажутся на небосводе яркими горошинами, а планета-гигант Кагуцучи [Кагуцучи — в японской мифологии бог огня], вокруг которой пролегает орбита спутника, находится в надире [Надир — положение, противоположное зениту. То есть зенит у нас над головой, а надир — под ногами] — спутник не вращается, и оттуда, где мы с Тонери находимся, полосатый массивный шар замёршего газа не увидеть.

Зато по небу, сквозь завесу дыма, разноцветными бусинами проносится вереница остальных спутников. Такемиказучи, весь в щербинах кратеров, Фуцунуши, разваливающийся на глазах, за которым следует хвост обломков и пыли, ядовито-желтушный Кураоками [Из крови и частей тела Кагуцучи родилось восемь богов, среди них Такемиказучи — бог грома, Фуцунуши — бог-мечник, Кураоками — бог-дракон дождя], где идут метановые дожди. Лишь нашему спутнику названия не хватило, и в официальных документах его именуют Кагуцучи-9. Опять девятки… Как Девятая Хокаге…

Тонери рядом морщится, стряхивая сажу с одежды. Я перевожу взгляд на своё испорченное пеплом дзё [Дзё (Joe, дже, джо-э) — «чистая ткань», белые одежды, которые священники и прихожане надевают на религиозные праздники. Ооцуцуки разгуливают именно в такой ритуальной одежде], впрочем, сухая чистка вернёт его в норму. Вокруг царят ночь и тишина — рёв содрогающихся недр почти не слышен в разряженной атмосфере. Но, несмотря на мрачный пейзаж и непригодный для дыхания воздух, я чувствую себя птицей, вырвавшейся из клетки.

— Уверен? — спрашивает Тонери. — Координаты скорректированы, боеголовки «Тауронов» на взводе. Наша миссия здесь окончена. То, что ты задумал — злоупотребление служебным положением, и в мои обязанности напарника вменяется пресечь…

— Не начинай, — кривлюсь я. Тонери прекрасно знает, что я всё сделаю по-своему. Это сложно объяснить, но внутри меня словно есть нечто спокойное, как водная гладь, и когда я неверно поступаю, иду наперекор своим понятиям справедливости, гладь мутится, вздымается волнами, и мне самому некомфортно с этим жить. Первый раз я испытал подобное состояние ещё в детстве, когда сжульничал на экзамене на чунина, после долго не мог вернуться в привычную колею, озеро плескалось и баламутило душу, не давало спать, омрачало общение с друзьями, и даже вкус бургеров казался пресным. С тех пор не люблю повторять такой опыт.

При том ложь, которую я классифицирую «во благо», «чтобы не волновать», а также мелкие нарушения правил не задевают озеро моего сердца. А вот Тонери никогда не пойдёт против буквы закона, до сих пор не пойму, что это: правильность до мозга костей или страх, то, что раньше я назвал бы «зассал». Но Тонери хотя бы не мешает мне творить дичь. Наблюдает со стороны, как и Мицуки, они и внешне похожи…

При воспоминании о бывшем сокоманднике в раздражении сжимаю зубы. Командую короткое:

— Спускаемся.

Под толщей льда, что защитным панцирем окутывает Кагуцучи-9, не властвует кромешная тьма, как могло бы показаться. И здесь не безбрежный океан, напротив, довольно часто встречаются лакуны суши и пузыри воздуха протяжённостью в километры. А ещё кипит жизнь. Недостатка в тепле у местных нет — горячие источники, гейзеры, вулканы — недра спутника разогреты гравитацией планеты-гиганта. Куда больше тут ценятся источники света. Океаны вспыхивают разноцветными пятнами от стаек медуз, местные жители не выходят без фонариков, наполненных светлячками, а города освещены аквариумами с плавающими в них сияющими рыбками.

Впрочем, то, что я называю светлячками и рыбками, лишь внешне отдалённо на них похожи. На деле это огромные разросшиеся клетки. Вся жизнь здесь — одноклеточная, туземцы состоят из одной-единственной клетки, в которую включены одно ядро, одна оболочка и много-много органоидов, включая те, что отвечают за мыслительную деятельность.

По правде, цивилизация приходит в запустение — спутник переживает экологическую катастрофу. Изменение климата и как следствие катастрофический рост уровня мирового океана, от которого здесь зависит всё. Вижу вдали руины города, частично ушедшего под мерцающую воду. На песчаных дюнах замерли двое, что глазами воспринимаются как пыльные мешки вполовину человеческого роста. Так выглядят оболочки разумных клеток. Коконы сверхчастиц вокруг них бурлят, тянутся друг к другу нитями — те самые пресловутые связи, о которых любил повторять отец. Чакра соединяет наши души. Здесь — на более глубоком уровне, ибо это души влюблённых, если можно так выразиться. Я плохо ориентируюсь в устройстве общества, где нет понятия пола, организмы идентичны, живут почти вечно, но порой обмениваются ядрами, точнее, половиной своего генетического материала, и тогда запускается процесс омоложения всей живой клетки. Но они не половинки друг друга и не тандемы на всю жизнь, они меняют партнёров время от времени, и я не могу судить, насколько крепки их связи. Подозреваю, что им важнее то, что здесь и сейчас, чем то, что было и что будет. Восполняется же популяция банальным почкованием.

Набрасываю на себя личину такой же клетки и иду к парочке. Тонери не удосуживается применить хенге, наверное, заразился у Ооцуцуки вирусом переоцененного собственного достоинства, ему же хуже, его запомнят как редкостного урода. Точнее, запишут — вся память цивилизации бережно хранится не в мыслительных узлах, а на материальных носителях.