Мякгая могила

Согласно данным волонтёрского движения "Лидер", которое помогает пропавшим людям и их семьям, ежегодно в Казахстане разыскивают около 200 детей. 80% пропавших находят в ближайшие несколько суток. Прочих – в основном подростков 13-17 лет, которые уезжают в другие города – ищут больше недели. Но есть и те, которых не нашли до сих пор.

2 апреля 202… года, Актюбинская область

Совсем неглубокая река Тамды, прежде чем пересечь казахстанско-российскую границу, делает несколько крутых изгибов, похожих на рисунок пульса, сделанный неуверенной детской рукой. Всего в полутора километрах от границы, в небольшом рукаве Тамды, – отсюда хорошо видно вышку погранконтроля, – есть небольшое озеро, которое здесь считают волшебным. Согласно поверьям, вода в этом озере обладает целительной силой. Из сырой и потому мягкой земли у самого берега этого озера, почти наполовину в воде, растет древний согдианский ясень, Аулие агаш, как говорят местные – дерево предков. Изгибающиеся стволы, переплетенные, как жирные сытые змеи, испещренная глубокими трещинами светло-коричневая кора, корни, наполовину торчащие из земли, точно сведенные судорогой пальцы или когти хищной птицы, не слишком пышная и потому чаще всего кажущаяся неподвижной крона, увешанная разноцветными лентами.

В сиреневой предрассветной мгле двадцатипятиметровый ясень кажется живым. Ветви его будто шевелятся, издевательски медленно. Далеко на востоке занимается солнце, на дворе середина весны, всё вокруг цветет, воздух напоен влагой, запахами травы и цветов.

До ближайшего аула от берега, на котором хозяйчинает Аулие агаш, всего пятнадцать или двадцать минут, причем не очень-то и быстрым шагом. Аул называется Улагаш. Если встать у самого берега и присмотреться, то можно разглядеть домики, словно игрушечные, печной дым или рыжие квадратные глаза целых двух местных трехэтажек.

Этим утром от озера в аул идут двое: небольшого роста старик, которому то и дело нужно останавливаться, чтобы перевести дух, и совсем молодой парень, почти ребенок. Парнишка, тонкий как травинка, черноволосый, голосистый, все время что-то говорит, то ли рассказывая старику, то ли беседуя с самим собой.

9 апреля 202… года, Алматы

Имя на экране вибрирующего телефона насколько Марата озадачило, что он просто сидел и смотрел на трубку, как загипнотизированный. Звонок заканчивался, телефон успокаивался и экран даже успевал погаснуть, но затем опять разгорался. Звонил Максат Кенжебай, средний сын акима округа, в который входил и аул Улагаш, где Марат родился и вырос. И все бы ничего, кабы в Алматы Марат не переехал девять лет назад, а последние шесть не общался не то, что с бывшими соседями, но и с семьей.

Много всего внутри всколыхнул этот звонок, неожиданно много. Перед глазами, как живой, появился крохотный седой старик, черный от загара, жилистый, верхом давший бы фору стае молодых, но будто давно забывший, что такое жить. Отец часами бродил по улицам, – утром, вечером, глубокой ночью, – и о чем-то тихо разговаривал сам с собой. Смотрел на тебя, да даже если и в упор, не отводя взгляд, – и не видел.

Марат сидел, глядел на телефон, который все никак, собака, не унимался, и вспоминал: бесконечная до неба степь, сухостой, конское ржание, собачий лай, черный дым из труб. Раньше весь Улагаш состоял из саманных домиков, обнесенных хлипкими заборами, но в начале двухтысячных стали строить микрорайон, и к тому моменту, когда Марат уехал из дома, аул напоминал скорее небольшой городок, чем деревню, хотя жило там на тот момент всего пять или семь тысяч человек.

Марат оказался не в силах сопротивляться монотонному давлению прошлого, с которым он, казалось, давно и навсегда покончил. Вспомнил, как однажды утром, заспанный, посреди холодных черно-синих сумерек, пошел кормить пса и увидел, как откуда-то возвращаются отец и старший брат. Раньше Марат никогда не видел на лице Кайрата ничего подобного. То было не отчаянье, нет, и не страх, не испуг, не чувство вины или злость. Бледное вытянутое лицо, которое, казалось, немного светилось в темноте мертвенным белым светом, выражало какое-то мало описуемое опустошение. Позже Марат спросит у брата, что случилось, но Кайрат, подозрительно долго не отзываясь, только посмотрит на него, и бросит что-то вроде: "Не свое дело, сопля".

Марат тяжело вздохнул, взял телефон в руку. С Максом они не разговаривали лет десять или одиннадцать. Да и когда жили на одной территории тоже не сказать, чтобы общались или дружили. Сын акима – высокий, стройный и красивый, шикарно управлялся с камчой и держался в седле и не имел отбоя от девушек. Марат никогда не думал об этом раньше, но вдруг понял, что все детство завидовал Максату: у того был большой дом, красивая отцовская машина, понятное, измеримое будущее.

– Алло, – голос Марата в утренней тишине звучал громко, но пусто.

– Слава Аллаху! – сипло отозвалась трубка. – Думал все, не дозвонюсь! Саламалейкум, брат!

– Здравствуй.

Тишина, неловкая, колючая. А что говорить-то?

– Беда случилась, Маратик, – что-то с голосом Максата было не так, но Марат не понимал, что именно. – Отец зовет тебя домой.

– Чей отец? – Марат сначала задал этот вопрос и только потом понял, как глупо он звучит.

– В каком смысле, чей? – удивилась трубка. – Твой.

– А что случилось?

– Кайрата не стало, – ответил Максат. – Иманды болсын, брат.

Слова отказывались помещаться в голову. Вот же он, старший брат. Высокий, хорошо сложенный, умеющий глядеть на всех сверху вниз. Шесть лет назад Кайрат приезжал в Алматы, сказав, что по делам и к брату заехал, потому что "все равно здесь, увидеть хотел". Они тогда разговаривали до глубокой ночи. Никогда такого не было, и вот опять Марат опять выслушивал, что оторвался от корней, забыл, что главное в жизни казаха – это семья, что бросил родных на произвол судьбы и все такое. Кайрат, в старом отцовском пиджаке и пыльных ботинках, был в разрастающейся столице словно чужим, лишним. Слишком большие дома, чересчур много машин. Эх, брат, посмотрел бы ты на город сейчас!