Мятежник для королевы ошейников

Глава 1. Как поймать лучшего взломщика галактики?

Торговая палуба «Амарон» встретила меня аварийным освещением и воем систем безопасности. Вместо привычного безукоризненного порядка, безупречного сервиса и отточенной церемонии аукциона высших лотов — хаос, мигающие красным индикаторы и охрана с боевыми излучателями наперевес.
В вестибюле, где обычно гостей встречали с шампанским и изысканными закусками, царила атмосфера военного положения. Автоматические турели были выдвинуты из скрытых ниш, сенсорные барьеры активированы на максимальную мощность.
— Госпожа Этсах!
Директор аукциона Ауэрс почти подбежал ко мне, его обычно безупречный внешний вид был нарушен: ослаблен галстук, на лбу испарина, взгляд нервно метался по залу.
— Благодарение звёздам, что вы всё-таки прибыли!
Я окинула его холодным взглядом. Интересно, каким звездам тут выносить благодарность за беспорядок. И чего от меня хочет этот человек?
— Я прибыла за конкретным лотом, Ауэрс. Как мы и договаривались. Что здесь происходит? Почему аукцион не начался?
Он нервно сглотнул, бросил быстрый взгляд на Верна, возвышавшегося за моим плечом, и понизил голос почти до шёпота:
— Произошёл... инцидент, госпожа Этсах. Лот RA-367, ваш лот, откровенно говоря... Он сбежал.
Я почувствовала, как холодная ярость смешивается с неожиданным азартом. RA-367 — идентификационный номер Рейнлана Кариса, бывшего охотника за головами, который последние три года возглавлял самую эффективную сеть по освобождению рабов во внешних колониях. Человек, на которого я охотилась месяцами.
И он уже умудрился продемонстрировать все свои умения.
Да ему цены нет. Я найду, но вообще – прекрасен.
— Сбежал? — мой голос стал тихим, опасным. — С активированным ограничителем? Из самого защищённого аукционного дома в системе?
— Он... модифицировал ограничитель, — Ауэрс промокнул лоб платком. — Перехватил контроль, отключил дистанционное управление. Мы даже не можем отследить, где он находится. Но... — директор огляделся, — станция полностью заблокирована, все шлюзы опечатаны. Он всё ещё здесь, где-то.
Я подняла руку, прерывая его лепет.
— Когда произошёл побег?
— Сорок семь минут назад. Мы мобилизовали всю охрану, но он...
— Но ваша «непревзойдённая» служба безопасности оказалась бессильна, — я не скрывала презрения. — Как он смог выбраться из камеры предварительного содержания?
Директор выглядел так, словно хотел провалиться сквозь пол. Как нашкодивший мальчишка. Боги мои, какая прелестная история. Рейнлан снова обрек очередного рабовладельца на все оттенки стыда и бессилия. Мое восхищение.
И в придачу желание завладеть этим экземпляром.

— Мы проводили стандартную подготовку к аукциону. Медицинский осмотр, имплантация свежего ограничителя, классификация навыков. Он... перепрограммировал диагностическую систему, создал перегрузку в локальной сети и использовал сбой, чтобы деактивировать ограничитель. Затем нейтрализовал двух охранников и исчез.
Я задумалась.
Рейнлан Карис превосходил мои ожидания. Обойти защитные протоколы предаукционной диагностики, перехватить контроль над ограничителем и создать системный сбой — для этого требовались не просто навыки, а гениальность.
Неудивительно, что он так долго уходил от поимки. Хорош.
— Все участки перекрыты? — спросила я.
— Да. Охрана блокирует каждый уровень. Но он каким-то образом обходит системы наблюдения. Словно... призрак.
Я улыбнулась, холодно и расчётливо.
— Призрак, значит? Что ж, пришло время его поймать.
— Но наша команда уже...
— Ваша команда некомпетентна, — оборвала я его. — Я возьмусь за это лично. При одном условии.
Директор посмотрел на меня с надеждой:
— Каком?
— Если я поймаю Кариса, то получаю его за двести тысяч. Это вдвое меньше стартовой цены аукциона.
— Но госпожа Этсах, это же...
— Это очень щедрое предложение за беглого раба, которого вы, вероятно, вообще не сможете продать, если он ускользнёт, — мой тон не оставлял места для возражений. — К тому же, репутация вашего аукционного дома уже под угрозой. Представьте заголовки: «Беспрецедентный побег раба с «непреступной» торговой палубы «Амарон».
Он заметно побледнел.
— Д-двести тысяч, если вы его поймаете в течение ближайших двух часов.
— Одного часа будет достаточно, — я активировала на запястье личный интерфейс управления. — Дайте мне доступ ко всем системам наблюдения и техническим схемам станции. Полный, без ограничений.
Ауэрс колебался всего секунду, затем приложил свой идентификатор к моему браслету, передавая полный административный доступ.
— Что ещё?
— Отзовите охрану с нижних технических уровней, — приказала я. — Пусть сосредоточатся на шлюзах и транспортных узлах. И не мешают нам.
— Нам? — Ауэрс взглянул на Верна, стоявшего позади меня с каменным лицом.
— Мы справимся вдвоём, — я уже вызвала на голографический дисплей схему станции, анализируя возможные пути отступления.
Когда директор ушёл отдавать распоряжения, я повернулась к Верну:
— Что скажешь? Куда бы ты направился, если бы сбежал из предаукционной камеры с неполностью деактивированным ограничителем?
Верн, бывший десантник, а ныне мой личный телохранитель, нахмурился, изучая схему:
— Я бы искал место, где можно полностью отключить ограничитель. Для этого нужен специальный инструментарий. Медицинский блок или технические лаборатории.
— Но туда сразу направилась бы охрана, — возразила я. — А он явно избегает прямой конфронтации.
— Тогда... — Верн задумался, — инженерные секторы. Там есть оборудование, которое можно модифицировать для работы с нейросистемами ограничителя. И множество укрытий.
Я проследила пальцем возможный маршрут на схеме. От предаукционных камер до инженерных секторов было несколько путей, но большинство проходило через зоны с высоким уровнем наблюдения.
— Вот здесь, — я указала на технический тоннель, соединяющий уровни. — Служебный коридор с минимальным наблюдением. Он мог использовать его, чтобы спуститься в инженерный отсек.
— И там найти инструменты для полной деактивации, — кивнул Верн. — А потом попытаться выбраться через грузовые шлюзы.
— Именно. — Я отключила голограмму. — Идём. И, Верн... без летального оружия. Он нужен мне живым и относительно неповреждённым.
Верн молча проверил свой парализатор, настроив его на режим «оглушение».
— Как скажете, госпожа.
Мы направились к техническим лифтам, обходя суетящуюся охрану.
Какая ирония. Прибыла купить дорогущий лот, а вместо этого получу его со скидкой и даже развлекусь охотой. Главное — не повредить товар слишком сильно.
Тратить время на лечение – нежелательно.

Нижние уровни Амарона разительно отличались от парадной части. Вместо роскошных залов — утилитарные коридоры, тусклое аварийное освещение и лабиринт технических помещений. Здесь поддерживалась жизнедеятельность станции: энергетические узлы, системы жизнеобеспечения, инженерные лаборатории.
Мы с Верном двигались бесшумно, следуя указаниям моего интерфейса, который анализировал данные со всех доступных систем наблюдения. Большинство камер на этом уровне были отключены — явно работа Кариса.
Но тепловые датчики продолжали функционировать, и я заметила аномалию в секторе G-7 — инженерная лаборатория, специализирующаяся на нейроинтерфейсах. И он уже до нее добрался.
— Он там, — прошептала я, указывая Верну на показания. — Судя по тепловому следу, находится в лаборатории уже около десяти минут.
Верн кивнул, активируя защитный режим своего костюма.
— План?
— Я зайду с главного входа, отвлеку его. Ты обойдёшь через технический люк, — я указала на схеме небольшой проход, соединяющий соседнее помещение с лабораторией. — Как только я дам сигнал, действуй.
—Это может быть опасно. Скорее всего, он знает вас, госпожа, и ненавидит.
— Придется рискнуть.
Мы разделились.
Я направилась к главному входу в лабораторию, попутно активируя защитное поле своего костюма. Оно было почти незаметно — лишь лёгкое голубоватое мерцание, видимое под определённым углом.
Перед дверью я на мгновение замерла, собираясь с мыслями.
Рейнлан Карис был не просто беглым рабом. Он был легендой — бывший охотник за головами, ставший защитником тех, на кого раньше охотился. Человек, создавший сеть подпольных убежищ для беглых по всему сектору.
Я открыла дверь без предупреждения.
Лаборатория была погружена в полумрак — работало только аварийное освещение. В центре, склонившись над диагностическим столом, стоял человек. Он мгновенно развернулся на звук, приняв боевую стойку. В руке — модифицированный медицинский лазер, опасный даже для моего защитного костюма.

Рейнлан Карис оказался выше, чем я представляла по записям — по два метра, с широкими плечами и жилистым телосложением бойца. Тёмные волосы собраны в небрежный хвост, на скуле свежая царапина. Но больше всего впечатляли глаза — синие, холодные, пронзительные, оценивающие. Взгляд хищника, загнанного в угол, но готового сражаться.
На его шее виднелся ограничитель — стандартная модель, но с явными следами модификации. Вокруг основного блока были прикреплены какие-то самодельные контакты, а индикатор мигал нестандартным жёлтым светом вместо положенного зелёного.
— Асхейль Этсах, — произнёс он без удивления, словно ожидал именно меня. — Какая честь.
— Рейнлан Карис, — я сделала шаг вперёд. — Должна признать, вы впечатляете. Пятьдесят три минуты свободы в полностью заблокированном комплексе — это рекорд.
Он коротко усмехнулся, не сводя с меня настороженного взгляда.
— Рекорды созданы, чтобы их побивать. Дайте мне ещё час.
— К сожалению, ваше время истекло, — я сделала ещё шаг, отмечая, как его глаза быстро оценивают дистанцию и возможные пути отступления.
Я медленно приближалась, словно в танце, отвлекая его внимание, пока Верн беззвучно занимал позицию через технический люк позади.
Внезапно Карис бросил быстрый взгляд на зеркальную панель слева и напрягся — в отражении он заметил движение. Не раздумывая, он выстрелил лазером в потолок, мгновенно вырубив аварийное освещение. Лаборатория погрузилась в кромешную тьму.
— Верн, сейчас! — крикнула я, активируя ночное зрение.
Но Карис уже двигался. Я услышала грохот падающего оборудования, короткое проклятие Верна и звук разбитого стекла. Через мгновение вспыхнули тревожные красные огни, залив помещение пульсирующим багровым светом.
— Он активировал пожарную тревогу! — крикнул Верн, перепрыгивая через опрокинутый стол. — Уходит через вентиляцию!
Я метнулась к техническому шкафу, где тёмный силуэт Кариса исчезал в открытом вентиляционном люке.
— Блокируй вентиляционную систему на уровне С! — приказала я, запрыгивая следом за беглецом. — Я за ним!
Вентиляционный тоннель был узким и пыльным.
Карис двигался с поразительной скоростью для человека его роста, как будто тренировался именно для таких ситуаций. Я слышала его дыхание впереди — ровное, контролируемое. Этот человек знал, как экономить силы даже в отчаянном побеге.
Опыт.
— Стой! — крикнула я, зная, что он проигнорирует. — Тебе некуда бежать! Станция полностью изолирована!
Вместо ответа он ударил ногой в боковую решётку и нырнул в параллельный тоннель. Умный ход — стандартный протокол блокировки не учитывал боковые ответвления.
Я последовала за ним, чувствуя, как адреналин пульсирует в крови.
Давно меня никто не заставлял так напрягаться.
Впрочем, радовало, что Верн был неправ. У этого без сомнения умного мужчины какой-то кодекс имелся, он не попытался напасть на меня.
— Верн, он меняет маршрут! — передала я через коммуникатор. — Движется к восточному техническому узлу!
Тоннели превратились в запутанный лабиринт. Карис явно изучил схему вентиляции — он выбирал путь безошибочно, избегая тупиков и ловушек. Я держалась на расстоянии, позволяя ему думать, что он оторвался.
Внезапно он пробил ногой очередную решётку и выпрыгнул в какой-то технический отсек. Я последовала за ним, выкатываясь из вентиляции и мгновенно принимая оборонительную позицию.
Мы оказались в энергетическом узле — просторном помещении с гудящими генераторами и мерцающими панелями управления. Карис уже стоял у главной консоли, его пальцы летали по интерфейсу с поразительной скоростью.
— Что вы делаете? — спросила я, медленно приближаясь. — Пытаетесь отключить защитное поле станции?
Он не ответил, полностью сосредоточившись на консоли. Я заметила, что он подключил свой модифицированный ограничитель к системе через самодельный адаптер. Ловкий ход — использовать нейроинтерфейс ограничителя для обхода протоколов безопасности.
— Впечатляет, — признала я. — Но бесполезно. Основные системы имеют автономное питание и защиту от несанкционированного доступа.

Глава 2. Как подчинить себе мужчину

Посадка на Алкапе прошла без происшествий. Мой личный шаттл опустился на частную посадочную площадку поместья, спрятанного между изумрудно-зелёными холмами и кристально-чистым озером. Здесь, вдали от основных транспортных маршрутов, в уединении, располагалась моя основная исследовательская база.
Верн вывел Кариса из шаттла, крепко удерживая его за локоть. Ограничитель на шее пленника по-прежнему мигал жёлтым — даже после всего случившегося он как-то умудрялся поддерживать свои модификации.
— Добро пожаловать в ваш новый дом, — сказала я, когда мы ступили на посадочную платформу. — Временный или постоянный — зависит от вашего... сотрудничества.
Карис окинул взглядом раскинувшийся перед нами ландшафт — живописные холмы, покрытые деревьями с фиолетовой листвой, высокотехнологичный комплекс зданий, гармонично вписанный в природу.
— Прекрасно, — заметил он, щурясь от лучей закатного солнца. — Создание инструментов лишения свободы, очевидно, прибыльный бизнес.
— Исследования нейроинтерфейсов, — поправила я его, направляясь к главному зданию. — То, что вы называете "ошейниками", лишь малая часть того, чем я занимаюсь.
— И всё же самая известная, — он усмехнулся, следуя за мной под конвоем Верна.
Мы прошли через главный вход, оборудованный многоуровневой системой безопасности. Внутренние помещения представляли собой изящное сочетание передовых технологий и минималистичного дизайна — просторные залы с панорамными окнами, полупрозрачные голографические интерфейсы, плавающие в воздухе, и лаконичная, функциональная мебель.
— Проведи сканирование, — приказала я, когда мы вошли в центральную лабораторию.
Помещение мгновенно отреагировало на голосовую команду. Из потолка выдвинулись сканирующие устройства, окружая Кариса синеватым свечением.
— Полная анатомическая карта, — продолжила я, активируя основной интерфейс. — Особое внимание на нервную систему и модификации ограничителя.
— Вы же понимаете, что я не давал согласия на медицинские процедуры? — заметил Карис с наигранной вежливостью. — Чисто теоретически, это нарушение...
— Вы — собственность, Рейнлан, — прервала я его. — Согласие не требуется. Закон о рабовладении, раздел 12, параграф 4.
— А, ну конечно, — он едко усмехнулся. — Как я мог забыть этот занимательный параграф.

Голографический дисплей развернулся перед нами, демонстрируя детальное трёхмерное изображение его тела с выделенной нервной системой. Я с интересом изучала показания.
— Интересно, — пробормотала я, увеличивая область шеи. — Вы модифицировали не только внешнюю часть ограничителя. Вы перенастроили интегрированные нейроконтакты.
— Хобби, — он пожал плечами, насколько позволяли наручники. — У одних — садоводство, у меня — реверс-инжиниринг инструментов порабощения.
Я проигнорировала его ремарку, продолжая изучать данные.
— Верн, — обратилась я к телохранителю, не отрывая взгляда от голограммы, — подготовь "Химеру", модель X-12. И приведи Кариса в рабочую позицию.
Верн кивнул и направился к специальному сейфу в дальнем конце лаборатории. Затем вернулся к пленнику.
— На колени, — скомандовал он.
Карис не двинулся с места, его взгляд остался прикованным ко мне.
— Я предпочитаю стоять, если вы не возражаете.
Верн схватил его за плечо, собираясь применить силу, но я остановила его жестом.
— Позвольте объяснить ситуацию, Рейнлан, — я подошла ближе, встречая его взгляд. — "Химера" — это не просто усовершенствованный ограничитель. Это симбиотический нейроинтерфейс нового поколения. Для правильной установки требуется доступ к основанию черепа и верхним шейным позвонкам. Как вы, наверное, можете заключить из разницы в росте, смена позы обязательна. Вы можете принять нужное положение добровольно или с помощью Верна.
— А что, если я откажусь от этой... чести? — спросил он.
— Тогда я активирую стандартный протокол подчинения вашего текущего ограничителя на максимальную мощность. Пятнадцать секунд непрерывного воздействия. Это крайне болезненно и может вызвать временное повреждение нейронных связей. После чего Верн всё равно поставит вас на колени. Понимаете, в чем дело, вы мне нужны живым. Пока. И если не обойдется без насилия, ну что ж, предпочитаю насилие реальным повреждениям.
Мой голос звучал спокойно, почти клинически отстранённо, но в глазах Кариса я видела, что он понимает — это не пустая угроза. Несколько секунд мы смотрели друг на друга в полном молчании. Затем он медленно опустился на колени, сохраняя при этом прямую спину и поднятую голову.
— Вижу, вы предпочитаете эффективность вежливости, — произнёс он. — Что ж, я на коленях. Счастливы, королева?
— Это не вопрос счастья, — ответила я холодно. — Это вопрос функциональности. Верн, раздень верхнюю часть тела. Мне нужен полный доступ к шее и плечам.
Верн подошёл и разрезал тюремную робу Кариса от ворота до пояса, затем грубо стянул ткань с плеч, обнажая торс. Тело Рейнлана было покрыто шрамами — следами его бурной карьеры охотника за головами и последующей деятельности по освобождению рабов. Мускулистое, жилистое. Конечно, он провёл большую часть жизни в действии. А последние три года и вовсе в бегах. Интересно, как его взяли до меня? Я слышала, пришлось нанять чуть не сотню элитных воинов. А еще, что его едва не перекупил Альтеракс. Да, там бы он точно не выжил.
Какое расточительство.
Слишком хорош, чтобы казнить.

Интересно, этот ненавидящий меня со всей страстью человек в курсе, что он жив благодаря моему прибытию на Амарон? На торгах у меня против представителей Альтеракса может быть, и шансов бы не было.
Я взяла из рук Верна устройство, которое он извлёк из сейфа — "Химеру". В отличие от стандартных ограничителей, это был изящный ободок из тёмного металла с тонкими нитями из сплава, похожими на нервные окончания.
— Красивая игрушка, — прокомментировал Карис, наблюдая за устройством. — Дизайн определённо лучше, чем у предыдущих моделей. Но принцип, полагаю, тот же — подавление воли?
— Не совсем, — я активировала устройство, и металлические "нервы" слегка задрожали, словно живые. — "Химера" не подавляет. Она интегрируется. Создаёт симбиотическую связь между носителем и контролёром.
— Звучит как эвфемизм для "более изощрённого порабощения", — он всё ещё сохранял тон непринуждённой беседы, хотя я видела, как напряглись мышцы его шеи.
— Для установки нужно снять ограничитель, — продолжила я, игнорируя его комментарий. — Это может быть... неприятно, учитывая ваши собственные модификации.
— Просто признайте, что вам нравится причинять боль, — его голос звучал почти разочарованно. — Все эти технические термины … Почему бы не назвать вещи своими именами?
Я почувствовала, как внутри поднимается раздражение, но удержала его под контролем.
— Верн, держи его.
Телохранитель встал позади Кариса, фиксируя его плечи и голову в неподвижном положении. Я активировала специальный инструмент для демонтажа ограничителей.
— Это будет больно, — предупредила я. — Не дёргайтесь.
— Предвкушаю, — саркастически отозвался он.
Я поднесла инструмент к его шее. Как только он соприкоснулся с ограничителем, тот начал испускать предупреждающий сигнал — защитная реакция на попытку несанкционированного снятия. Карис резко втянул воздух, его тело напряглось.
Тем не менее, я продолжила процедуру, методично отключая защитные контуры и разрывая нейронные связи, установленные ограничителем. С каждым отсоединённым контактом Карис всё сильнее сжимал челюсти, явно борясь с болью.
Наконец, последний контакт был отключён, и я сняла устройство с его шеи. На коже остались красные следы от электродов и небольшие точки крови там, где были имплантированы нейрозонды.
— Что, могли закричать, но не стали? — произнесла я, откладывая старый ограничитель.
— Просто щекотно, — выдавил он сквозь стиснутые зубы, пот струился по его лбу.
Я подняла "Химеру", и устройство словно ожило в моих руках, металлические нити изогнулись, готовясь к контакту с новым носителем.
— "Химера" использует нанотехнологии для создания прямого интерфейса с нервной системой, — объяснила я, поднося устройство к его шее. — Она будет считывать не только физические импульсы, но и более глубокие нейронные паттерны.
— Включая мысли? — в его голосе впервые проскользнула нотка настоящей тревоги.
— Эмоциональные состояния, — уточнила я. — Базовые намерения. Не конкретные мысли.
Я расположила "Химеру" у основания его черепа. Устройство тихо загудело, адаптируясь к новому носителю.
— Обычно я использую анестетик для этой части, — сказала я. — Но учитывая вашу... историю сопротивления, я думаю, будет разумнее, чтобы вы полностью осознавали процесс.
— Как великодушно, — он попытался сохранить ироничный тон, но напряжение в голосе выдавало его.
Я активировала устройство, и металлические нити "Химеры" мгновенно впились в кожу Кариса, проникая глубже, устанавливая контакт с нервными окончаниями. Его тело выгнулось дугой, из горла вырвался сдавленный крик.
Верн крепче удерживал его, не давая дёрнуться и нарушить процесс интеграции. Я наблюдала за показаниями на голографическом мониторе — "Химера" последовательно устанавливала связи с нервной системой, проникая всё глубже.
Лицо Кариса исказилось от боли, но он упорно не издавал ни звука после первого непроизвольного крика. Капли пота струились по его лицу, мышцы шеи и плеч были напряжены до предела.
— Сопротивление только усилит болевые ощущения, — заметила я, видя, как он борется с каждой новой волной боли. — Расслабьтесь и примите интеграцию.
— Пошла... к... чёрту, — выдавил он сквозь стиснутые зубы.
Про себя я рассмеялась. Какая великолепная реакция.
— Послушайте меня внимательно, Рейнлан Карис, — мой голос стал тише и опаснее. — Вы больше не герой сопротивления. Вы не освободитель. Вы — моя собственность. Моё приобретение. Мой исследовательский проект. Чем быстрее вы это поймёте, тем легче будет для вас.
Я вернулась к консоли и увеличила интенсивность интеграции. "Химера" засветилась голубоватым светом, её нити погрузились ещё глубже. Карис задрожал, его мышцы конвульсивно сокращались. Но он по-прежнему не кричал, лишь тихий стон сквозь стиснутые зубы выдавал интенсивность боли.
— Интеграция завершена на 70%, — сообщил искусственный интеллект системы. — Обнаружено активное нейронное сопротивление. Рекомендуется снижение интенсивности или применение седации.
— Снизь интенсивность. На пять процентов, — ответила я.
— Ваше... изобретение... кажется, обеспокоено, — выдавил Карис, его голос был хриплым от напряжения.
— Моё изобретение запрограммировано на минимизацию повреждений, — ответила я. — Но я знаю, что вы выносливее, чем предполагают стандартные параметры.
— Комплимент? От... королевы ошейников? — он попытался усмехнуться, но вместо этого лишь искривил губы в гримасе боли.
Его упорное сопротивление и постоянные колкости должны были раздражать. Сильно. Большинство людей в его положении давно умоляли бы о пощаде, а не пытались сохранять своё уязвлённое достоинство через сарказм. Но вместо раздражения я испытывала интерес. У меня не было намерения его поломать.
— Интеграция завершена на 90%, — сообщил ИИ. — Предупреждение: обнаружены признаки нейронного стресса. Возможно повреждение периферической нервной системы.
— Ещё десять процентов, — сказала я твёрдо, наблюдая, как Карис борется с болью. — Рейнлан, немного осталось. Кричите что ли.
Его тело содрогалось, пальцы скрючились, на висках вздулись вены. Я наблюдала за его мучениями с научной отстранённостью, отмечая, как долго он может сопротивляться, прежде чем "Химера" полностью интегрируется.
— Интеграция завершена, — наконец объявил ИИ. — Система "Химера" успешно активирована. Спина и шея Кариса блестели от пота после изнурительной процедуры установки "Химеры". На местах внедрения нейронитей виднелись небольшие следы крови, а само устройство теперь мягко пульсировало голубоватым светом, слившись с его телом почти органично.
Я выключила последние диагностические системы и вывела на голографический экран итоговые показатели интеграции. Цифры были... удивительными. Более девяноста восьми процентов совместимости, несмотря на активное сопротивление.
Карис сидел на полу, тяжело дыша. Его руки все ещё были скованы за спиной, но я видела, что сил на сопротивление у него практически не осталось. По крайней мере, физических.
— Активация прошла успешно, — произнесла я, обходя вокруг него и внимательно изучая интеграцию "Химеры" с его нервной системой. — Нейронные связи стабильны, отторжения нет.
Верн стоял неподалеку, готовый вмешаться в случае необходимости, но я жестом показала ему, что всё под контролем.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я, опускаясь на корточки перед Карисом, чтобы видеть его глаза.
Он медленно поднял голову. В его взгляде по-прежнему тлело сопротивление, но сквозь него проступало что-то ещё — аналитический интерес.
— Как будто внутри головы поселился незваный гость, — ответил он хриплым голосом. — Присутствие... которое не я, но при этом часть меня. Необычное ощущение.
Его ответ был неожиданно точным, почти клиническим, что заставило меня взглянуть на него с новым интересом.
— Именно так и должно быть, — я кивнула. — "Химера" создаёт симбиотическую связь. Она не просто инструмент контроля, как стандартные ограничители. Она... расширяет нервную систему, создаёт новые нейронные пути.
— Для чего? — он смотрел на меня с настороженным любопытством. — Какова конечная цель? Просто более эффективный способ порабощения?
Я поднялась и отошла к терминалу, считывая данные с "Химеры".
— "Химера" — это следующий шаг эволюции нейроинтерфейсов, — ответила я, не поворачиваясь. — Традиционные ограничители действуют на примитивном уровне: боль как наказание, блокировка нервных импульсов, простое подавление. Это... неэффективно и деструктивно. "Химера" работает иначе.
Я повернулась к нему.
— Она не подавляет. Она перенаправляет. Не причиняет боль, а создаёт... комфорт при подчинении.
Карис слабо усмехнулся:
— Промывание мозгов нового поколения. Заставить раба любить свои цепи.
— Это упрощение, — я подошла ближе. — Представьте симбиоз, где обе стороны получают выгоду. Носитель "Химеры" сохраняет свою личность, интеллект, навыки. Но при этом приобретает... удовлетворение от следования определённым протоколам.
Я заметила, как его лоб прорезала задумчивая морщинка. Несмотря на истощение и боль, его ум продолжал работать, анализировать.
— Интересная концепция, — произнёс он, и в его голосе появились профессиональные нотки. — Нечто среднее между классическим условным рефлексом и современной нейромодуляцией. Вы создаёте искусственную связь между подчинением и активацией центров удовольствия в мозге.
Его понимание технической сути "Химеры" меня удивило. Большинство рабов — да и свободных граждан — не обладали таким уровнем знаний о нейробиологии.
— Вы знакомы с нейронаукой? — спросила я с неприкрытым интересом.
Он чуть пожал плечами:
— Когда ты годами модифицируешь ограничители и помогаешь людям избавиться от нейроконтроля, поневоле становишься экспертом. Пришлось изучить принципы работы, чтобы находить уязвимости.
Я внимательно посмотрела на него, видя в новом свете. Не просто мятежник с сильной волей, а человек с глубоким пониманием той самой технологии, против которой он боролся.
— В вашем досье ничего не сказано о формальном образовании, — заметила я. — Откуда такие знания?
— Самообразование. Два года подпольной работы в лабораториях ТрансНейро, — он слабо усмехнулся. — Официально я был там техником по обслуживанию, но проводил ночи, изучая их исследования.
Я почувствовала искреннее удивление:
— ТрансНейро? Вы работали у Мортимера Шенга?
— Под его началом, хотя он сам вряд ли знал о моём существовании, — Карис поморщился, пытаясь найти более удобное положение. — Его работы по синаптической пластичности были новаторскими, хоть и... сомнительными с этической точки зрения.
Это меняло всю картину. Мортимер Шенг был одним из пионеров в области нейроинтерфейсов, и его лаборатории славились как передовыми исследованиями, так и крайне сомнительными методами их проведения.
— Верн, сними с него наручники, — распорядилась я внезапно.
Телохранитель бросил на меня удивлённый взгляд:
— Госпожа?
— "Химера" уже интегрирована. Он физически не может причинить вред, не активировав защитные протоколы. Наручники в данном случае... излишни.
Верн подошёл и разблокировал наручники. Карис медленно вытянул руки вперёд, разминая затёкшие запястья. На них остались красные следы от длительного сдавливания.
— Благодарю, — произнёс он с оттенком иронии. — Первый акт милосердия от королевы ош... — он осёкся, видимо решив не провоцировать. — От госпожи Этсах.
Я проигнорировала его сарказм и протянула руку, помогая ему подняться. Он колебался мгновение, затем принял помощь, тяжело поднимаясь на ноги. Я заметила, как он слегка пошатнулся — процесс интеграции "Химеры" требовал огромных энергетических затрат от организма.
— Вам нужно восстановить силы, — сказала я, поддерживая его под локоть. — Пища, отдых, медицинский мониторинг.
— Звучит почти как забота, — он поднял бровь.
— Практичность, — поправила я. — "Химера" — сложная система. Её эффективность напрямую зависит от физического и психического состояния носителя. Полагаю, первоначально ее будут применять для тех, кто наиболее ценен.

Я повернулась к Верну:
— Проводи его в подготовленные апартаменты в восточном крыле. Не в камеру, — добавила я, заметив удивление Верна. — В жилой сектор.
— Госпожа, это... — начал Верн, но я перебила его:
— Я знаю, что делаю, Верн. "Химера" не даст ему причинить вред. А для полноценного тестирования нам нужны... более естественные условия.
Карис наблюдал за нашим обменом репликами с нескрываемым интересом.
— Уверены, что это мудрое решение? — спросил он, когда Верн отошёл, чтобы активировать транспортную платформу. — Я всё ещё тот самый человек, который освободил сотни рабов из таких же высокотехнологичных "неприступных" комплексов.
— С одним ключевым отличием, — ответила я, встречая его взгляд. — Тогда у вас не было "Химеры".
— Верно, — он кивнул. — Но у меня всё ещё есть мой разум. А вы сами сказали — "Химера" не подавляет личность.
— Она не подавляет, но она... перенаправляет, — я слегка коснулась его шеи рядом с устройством. — Вы можете думать о побеге сколько угодно. Но в момент, когда вы попытаетесь реализовать эти мысли, "Химера" активирует протокол сдерживания.
— Звучит как вызов, — в его глазах мелькнуло что-то похожее на искру любопытства.
— Это не вызов, Рейнлан. Это факт, — я отступила, когда подъехала транспортная платформа. — А теперь вам действительно нужно отдохнуть. Завтра мы начнём настоящее тестирование.
Он медленно взошёл на платформу, где его уже ждал Верн.
— А что именно мы будем тестировать? — спросил Карис, обернувшись ко мне. — Пределы моего терпения или пределы вашей "Химеры"?
— И то, и другое, — ответила я честно. — В каком-то смысле вы и "Химера" теперь — единая система. Две противоположные силы, объединённые в один организм. Меня интересует, какое равновесие вы найдёте.
Что-то промелькнуло в его глазах — возможно, признание интеллектуального вызова.
— Занимательный эксперимент, — произнёс он. — Хотя обычно учёные не используют себя в качестве контрольной группы.
— Я не часть эксперимента, — возразила я.
— Разве? — он слабо улыбнулся. — Мне кажется, "Химера" связывает не только меня с системой контроля. Она связывает и нас с вами. Создатель и творение. Контролёр и контролируемый. Интересная динамика, не находите?
Его слова вызвали у меня странное ощущение. Он был прав — "Химера" создавала связь не только между ним и системой, но и между нами. Я управляла устройством, устройство управляло им, а он... что ж, он явно не собирался быть пассивной стороной в этом уравнении.
— До завтра, Рейнлан, — я кивнула, давая сигнал Верну активировать платформу.
— До завтра, Асхейль, — ответил он, используя моё имя впервые.
Когда транспортная платформа увезла их, я осталась одна в лаборатории. Задумчиво прошлась вдоль терминалов, просматривая данные первичной интеграции.
Результаты были впечатляющими, но и тревожными. "Химера" успешно интегрировалась с его нервной системой, но я видела признаки того, что его мозг уже начал адаптироваться, искать обходные пути.
Он был прав насчёт нейропластичности — человеческий мозг обладает удивительной способностью приспосабливаться даже к самым инвазивным вмешательствам. Кроме того, его понимание принципов работы нейроинтерфейсов было... неожиданным преимуществом. Или опасностью? Я ещё не решила.
Одно было ясно — стандартные протоколы тестирования придётся пересмотреть. Рейнлан Карис не был обычным подопытным. Он был... коллегой. Противником. Равным. Эта мысль была одновременно раздражающей и интригующей. Я активировала личный терминал и начала вносить изменения в завтрашний план тестирования. Если мы действительно хотим понять полный потенциал "Химеры", возможно, нам нужен более... совместный подход. В конце концов, любой инструмент работает лучше, когда обе стороны понимают его принципы. Даже если одна из этих сторон — раб, который всю жизнь боролся против подобных инструментов.

Глава 3. Подопытный кролик ее величества

Утро встретило меня голографическими уведомлениями.
Первое — от системы мониторинга: "Субъект RK-01 демонстрирует необычную активность мозга во время сна. Возможна попытка саботажа нейроинтерфейса". Второе — от Верна: "Пленник отказался от завтрака. Требует вашего присутствия для обсуждения условий".
Условий. Интересная формулировка для человека, технически являющегося собственностью.
Я быстро просмотрела ночные данные мониторинга. Активность мозга Кариса действительно была нетипичной — высокая концентрация тета-волн, характерных для глубокой медитации, не для сна. Судя по всему, он даже в бессознательном состоянии пытался найти способ взаимодействия с "Химерой".

Я чувствовала не раздражение, а скорее... профессиональное любопытство. Большинство носителей нейроинтерфейсов пытались игнорировать их присутствие, бороться с ними или смиряться. Карис же, похоже, пытался понять, изучить.
После быстрого завтрака я направилась в восточное крыло. Жилые помещения там были комфортабельными, но усиленно защищёнными — предназначенными для важных гостей, которых иногда требовалось удерживать против их воли, но с соблюдением приличий.
Верн ждал меня у входа в апартаменты Кариса.
— Доброе утро, госпожа, — он чуть поклонился. — Пленник ведёт себя... странно.
— Конкретнее, — я остановилась, ожидая пояснений.
— Он не пытался сбежать, не проявлял агрессии, — Верн нахмурился, подбирая слова. — Но он... изучает всё. Каждый предмет, каждую деталь комнаты. Записывает что-то на датападе, который вы разрешили ему оставить. А ещё он пытался... говорить с "Химерой".
— Говорить? — это было неожиданно.
— Да. Как будто ведёт диалог с устройством на своей шее, — Верн выглядел обеспокоенным. — Это нормально?
— "Химера" не обладает искусственным интеллектом для ведения диалога, — ответила я задумчиво. — Но, возможно, он пытается установить какую-то форму... сознательной коммуникации с нейроинтерфейсом.
— Это опасно? — в голосе Верна звучала настороженность.
— Скорее интересно, — я кивнула на дверь. — Открой. Я хочу поговорить с ним наедине.
— Но госпожа...
— "Химера" не позволит ему причинить мне вред, — напомнила я. — А мне нужна откровенная беседа без... наблюдателей.
Верн неохотно активировал замок.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая просторное помещение с панорамным окном, выходящим на озеро. Комната была обставлена минималистично, но комфортно — удобная кровать, рабочая зона, зона отдыха с мягкими креслами.
Карис сидел у окна в позе медитации, выпрямив спину и положив руки на колени ладонями вверх. "Химера" на его шее тихо пульсировала голубоватым светом, словно в такт его дыханию. Он был одет в простую серую тунику и свободные брюки — стандартную одежду, предоставляемую гостям комплекса.
Он не повернулся, когда дверь открылась, но по лёгкому движению плеч я поняла, что он заметил моё присутствие.
— Входите, королева этой обширной лаборатории, — произнёс он спокойно. — Я ждал вас.
Все еще иронизирует. Впрочем, уже не так зло.
Я вошла, и дверь закрылась за моей спиной. Только тогда Карис медленно поднялся и повернулся ко мне. Он выглядел... отдохнувшим, несмотря на данные о его ночной активности. Взгляд был ясным и сосредоточенным.
— Я слышала, вы отказываетесь от пищи, — начала я, оставаясь у входа. — Это не в ваших интересах.
— Я не отказываюсь от пищи в принципе, — он слегка улыбнулся. — Я отказываюсь от завтрака без возможности обсудить ряд вопросов, которые возникли у меня относительно нашего... симбиоза.
— Симбиоза? — я подняла бровь. — Интересный выбор слова.
— Но точный, не так ли? — он жестом пригласил меня присесть в одно из кресел. — Вы сами вчера использовали этот термин. "Химера" создаёт симбиотическую связь — не только между мной и устройством, но и между нами.
Я подошла ближе, но не села, предпочитая сохранять позицию превосходства.
— О каких вопросах вы хотели поговорить?

Он спокойно опустился в кресло, не настаивая, чтобы я последовала его примеру.
— Во-первых, о технических характеристиках "Химеры", — он коснулся устройства на шее. — Я провёл ночь, изучая свои ощущения, и у меня сформировалась определённая теория о принципах её работы.
Я невольно подалась вперёд, заинтригованная.
— И какова ваша теория?
— "Химера" использует три основных уровня воздействия, — он начал говорить с уверенностью человека, привыкшего анализировать сложные системы. — Первый — стандартный нейроконтроль, блокирующий определённые импульсы, похожий на обычные ограничители, но более утончённый. Второй — биохимическая модуляция, вероятно, с использованием наномашин, которые могут высвобождать нейромедиаторы в определённых зонах мозга. Третий, самый интересный — нейропластическая модификация, способность стимулировать создание новых синаптических связей.
Я не смогла скрыть удивление. Его анализ был не просто близок к истине — он почти в точности описывал основные механизмы работы "Химеры".
— Впечатляюще, — признала я, наконец решив сесть в кресло напротив. — Особенно учитывая, что у вас не было доступа к технической документации.
— Когда что-то интегрировано с твоей нервной системой, ты начинаешь очень внимательно прислушиваться к сигналам, — он слегка улыбнулся. — К тому же, я уже говорил, что имею опыт работы с нейроинтерфейсами.
— Но зачем вам эта информация? — спросила я напрямую. — Чтобы найти способ нейтрализовать "Химеру"?
— Отчасти, — он ответил с обезоруживающей честностью. — Было бы странно, если бы я не искал способ вернуть свободу. Но есть и другой аспект.
— Какой?
— Научное любопытство, — его глаза встретились с моими. — "Химера" — действительно революционная технология. То, что я чувствую... это не просто подавление или контроль. Это нечто более сложное, более... нюансированное. И я хочу понять это. Даже если я против её применения как инструмента порабощения.
Я внимательно изучала его лицо, пытаясь найти признаки лжи или манипуляции. Но видела только искреннее интеллектуальное любопытство, смешанное с неизбежным желанием освободиться.
— Что именно вы чувствуете? — спросила я, переходя от настороженности к профессиональному интересу. — Опишите подробнее.
Он задумался на мгновение, подбирая слова.
— Это как... второй голос в голове. Не буквально голос, скорее... набор импульсов, тонких подсказок. Когда я думаю о чём-то, что противоречит вашим предполагаемым желаниям, возникает лёгкое... сопротивление. Не боль, не блокировка, а скорее мягкое перенаправление внимания. Как будто часть меня говорит: "А что, если попробовать иначе?"
Его описание было удивительно точным.
"Химера" была разработана именно для такого мягкого, почти незаметного воздействия — не подавлять волю напрямую, а перенаправлять её по желаемому пути.
— А ещё есть странное ощущение... удовлетворения, — продолжил он, слегка нахмурившись. — Когда я думаю о чём-то, что соответствует вашим целям, появляется лёгкое... удовольствие. Тонкое, почти неуловимое, но оно есть.
— Система поощрения, — подтвердила я. — Один из ключевых элементов "Химеры". Вместо наказания за непослушание — награда за сотрудничество.
— Эффективно, — признал он. — И коварно. Гораздо труднее сопротивляться удовольствию, чем боли.
Я наблюдала, как он анализирует свои ощущения с почти научной отстранённостью, словно был не субъектом эксперимента, а его соавтором.
— У меня есть предложение, — сказал он внезапно. — Сотрудничество.
— Сотрудничество? — я не скрывала скептицизма. — Вы мой раб, Рейнлан. Вы не в позиции делать предложения.
— Технически — да, — он кивнул. — Но практически... подумайте. Вы получили уникальный шанс тестировать "Химеру" на субъекте, который не только обладает исключительной силой воли, но и понимает принципы работы нейроинтерфейсов. Я могу дать вам обратную связь, которую никто другой не даст. Детальный, осознанный анализ каждого аспекта воздействия.
Я молчала, обдумывая его слова.

В них была логика. "Химера" была самым амбициозным моим проектом, и получить квалифицированную обратную связь от носителя — ценность, которую трудно переоценить.
— Что вы хотите взамен? — спросила я прямо.
— Информацию, — ответил он. — Полное понимание того, как работает "Химера". Доступ к данным о моих собственных нейронных реакциях. И... некоторую степень автономии.
— Автономии?
— Базовые свободы внутри комплекса, — пояснил он. — Доступ к библиотеке, возможность заниматься физическими упражнениями, работать с данными. Не заключение в четырёх стенах, а... ограниченная, но реальная жизнь.
Я изучала его лицо, пытаясь понять скрытые мотивы. Конечно, он искал способ бежать или нейтрализовать "Химеру". Но его предложение всё равно имело смысл.
— Вы понимаете, что "Химера" не позволит вам предпринять никаких действий против меня или попыток побега? — напомнила я. — Даже с большей автономией вы остаётесь под контролем.
— Я понимаю ограничения, — он кивнул. — Но свобода внутри этих ограничений даст вам более ценные данные. Раб, который механически выполняет приказы из страха, не так информативен, как человек, который пытается жить нормальной жизнью, несмотря на контроль.
Его аргументы были безупречны с логической точки зрения.
И, что более важно, они соответствовали моим собственным научным интересам. "Химера" была создана не просто как инструмент подавления, а как новый тип симбиотических отношений между контролёром и контролируемым.
— Хорошо, — я наконец приняла решение. — Вы получите ограниченную автономию внутри комплекса и доступ к данным о работе "Химеры". В обмен на полное сотрудничество в тестировании и регулярные подробные отчёты о ваших ощущениях и реакциях.
Что-то промелькнуло в его глазах — удовлетворение? Облегчение? Или расчёт? О чем думал этот сложный человек. О, в любом случае, это было интересно, почти азартно.
— Договорились, — он слегка наклонил голову. — Хотя странно заключать соглашение с человеком, которым технически владеешь.
— Не с человеком, — поправила я. — С интеллектом. Ваш ум — ценный ресурс, Рейнлан. Было бы неэффективно не использовать его.
Он позволил себе лёгкую улыбку:
— Самый изящный комплимент, который я получал от владельца нейроинтерфейсов. Обычно они ценят только мышечную силу и послушание.
— Я не обычный владелец, — ответила я. — И вы не обычный носитель.
Наши взгляды встретились, и я почувствовала странное понимание между нами. Мы были противниками, находились на разных сторонах идеологической пропасти, но разделяли интеллектуальное любопытство и стремление к пониманию.
— Итак, — я поднялась с кресла. — С чего вы хотите начать?
Он тоже встал, и я заметила, что даже в этом простом движении было что-то от исследователя — осознанное внимание к ощущениям тела, контролируемого "Химерой".
— С базовой карты влияния, — ответил он. — Я хотел бы понять, какие участки моего мозга активируются при различных командах. Это даст нам базовое понимание того, как работает связь между "Химерой" и моей нервной системой.
— Разумно, — я кивнула. — Нам потребуется лаборатория нейровизуализации. Пойдёмте.
Мы вышли из комнаты вместе. Верн, ожидавший снаружи, бросил на нас удивлённый взгляд — картина не соответствовала его представлениям об отношениях хозяйки и раба.
— Верн, мы направляемся в лабораторию нейровизуализации, — сказала я, не останавливаясь. — Карис будет принимать участие в исследованиях как... консультант.
— Консультант? — переспросил Верн, не скрывая недоумения.
— Да, — подтвердила я. — У нас новый формат сотрудничества.
Карис шёл рядом со мной, не впереди и не позади, как положено рабу, а именно рядом — как равный участник процесса. "Химера" на его шее мягко пульсировала, приспосабливаясь к новой динамике наших отношений.
Я чувствовала, что мы вступаем на неизведанную территорию. Это больше не было простым тестированием устройства контроля. Это становилось... исследованием новой формы взаимодействия между контролёром и контролируемым.
Между создателем и творением.
И, возможно, между двумя учёными, оказавшимися по разные стороны этической границы, но объединёнными общим стремлением к пониманию. Я не знала, куда приведёт этот путь. Но впервые за долгое время ощущала искреннее интеллектуальное возбуждение. "Химера" создавалась для того, чтобы изменить парадигму контроля. Возможно, она меняла гораздо больше, чем я предполагала.

Лаборатория нейровизуализации всегда была моей гордостью. Созданная по моим чертежам, она представляла собой идеальное соединение формы и функциональности – пространство, где каждый миллиметр служил науке.
Полупрозрачные голограммы парили в воздухе, стены из регенерирующего материала плавно меняли свои свойства от полной прозрачности до абсолютной звукоизоляции одной моей командой, а высокоточные сканеры могли обнаружить активацию даже единичного нейрона.
Я наблюдала за Рейнланом, пока настраивала систему для базового сканирования.
Его взгляд не был взглядом обычного раба – испуганным, непонимающим или затравленным.
Он изучал оборудование с профессиональным интересом, задерживаясь на деталях, которые большинство людей просто не заметило бы.
Его движения были плавными, уверенными – несмотря на "Химеру" на шее и статус моей собственности, он держался с достоинством человека, знающего себе цену.
— В лабораториях ТрансНейро оборудование было вдвое больше и вчетверо менее эффективно.
Я невольно улыбнулась.
Не то чтобы мне требовалась похвала от раба, особенно от того, кто явно имел все основания меня ненавидеть. И всё же... услышать профессиональную оценку от человека, действительно понимающего технологию, было неожиданно приятно.
— Большинство лабораторий все еще используют устаревшие технологии визуализации, — ответила я, заканчивая калибровку системы. — Эта система — моя собственная разработка.
Я активировала сканирующее поле, и голубоватое свечение мягко обволокло его голову.
"Химера" на его шее немедленно отреагировала, усилив свое пульсирование – два моих изобретения вступали в диалог, обмениваясь данными.
Я поймала себя на мысли, что наблюдать за этой синхронизацией почти так же интересно, как наблюдать за звездным небом – что-то первобытно завораживающее было в этом танце технологии и биологии.
На главном экране начала формироваться трехмерная модель его мозга – изящная конструкция из света, где подсвеченные участки активности мерцали, словно созвездия в ночном небе. Я заметила необычные паттерны – там, где у большинства носителей "Химеры" возникали очаги сопротивления и стресса, у него проявлялись гармоничные волны активности, почти как при глубокой медитации.
—Что вы чувствуете сейчас? — спросила я, подкручивая чувствительность сканеров, чтобы уловить даже малейшие нейронные импульсы.
Рейнлан прикрыл глаза, и на его лице появилось выражение глубокой концентрации. Морщинка между бровями, слегка сжатые губы – он не просто пассивно воспринимал происходящее, а активно анализировал каждое ощущение.
Интересно, насколько полно его сознание сохраняло аналитические способности под влиянием "Химеры"? Обычно нейроинтерфейс подавлял именно критическое мышление, делая носителя более податливым. Но, похоже, в случае с Рейнланом этого не происходило.
—Странное... резонирование, — произнес он наконец, и его голос звучал удивительно спокойно. — Как будто "Химера" усиливает свое присутствие, становится более... заметной в нервной системе.
Я отметила, что он использовал именно термин «резонирование», а не «боль» или «давление» – слова, которыми обычно описывали первичный контакт с нейроинтерфейсом.
Этот человек воспринимал технологию не как чужеродное вторжение, а как взаимодействие. Я сделала несколько заметок в своем личном терминале – наблюдение, которое определенно заслуживало дальнейшего изучения.
—Можете описать подробнее? — я подошла ближе, вглядываясь в показатели мозговой активности.
Рейнлан на мгновение задумался, словно подбирая правильные слова.
—Это не похоже на обычное влияние ограничителя, — сказал он, все еще с закрытыми глазами. — Стандартные модели просто блокируют определенные импульсы, создавая ощущение стены или препятствия. А "Химера"... она скорее предлагает альтернативные пути. Как будто в темном лесу кто-то мягко освещает одну тропинку ярче других.
Я подавила улыбку.
Его описание было удивительно точным – именно так и была спроектирована "Химера", чтобы не ломать волю носителя, а перенаправлять ее по желаемому пути.
—И что вы чувствуете, когда замечаете эту "освещенную тропинку"? — спросила я, переключая сканеры на более глубокий режим, чтобы увидеть активность в лимбической системе.
— Любопытство, — ответил он, и на его губах появилась легкая улыбка. — И странное... предвкушение. Как будто часть меня хочет узнать, что будет, если я пойду по ней.
Это было неожиданно.
Большинство носителей описывали первый контакт с "Химерой" как тревожный, вызывающий настороженность или даже страх. Но Рейнлан, похоже, испытывал интеллектуальный интерес. Его мозг не боролся с технологией, а изучал ее.
Что, в принципе, вполне коррелировало со всем его опытом.
И делало мой опыт куда богаче. Какое же вы интересное приобретение, Рейнлан Карис. Я уже ни секунды не жалею, что поймала вас, и это стоило усилий.
—А если вы мысленно сопротивляетесь этому направлению? — я отрегулировала чувствительность сканеров еще выше, желая увидеть малейшие реакции.
Рейнлан нахмурился, сосредотачиваясь.
—Нет боли, если вы об этом, — произнес он через несколько секунд. — Скорее... легкое разочарование. Как если бы я разрешил интересную головоломку, но затем отказался посмотреть ответ.
Я отметила всплеск активности в его дорсальной передней поясной коре – области, связанной с разрешением когнитивных конфликтов. "Химера" действительно не вызывала у него боль при сопротивлении, а создавала когнитивный диссонанс, который сам мозг стремился разрешить.
—Поразительно, — произнесла я, почти забыв, что говорю вслух. — Ваш мозг взаимодействует с "Химерой" совершенно иначе, чем у других испытуемых. Обычно есть четкое разделение между "своим" и "чужим", сопротивление интеграции. А вы...
—А я изучаю ее, вместо того чтобы бороться, — закончил он за меня, медленно открывая глаза. — Возможно, потому что я слишком хорошо понимаю бесполезность прямого сопротивления нейроинтерфейсам. Или потому что... — он помедлил, — ...мне действительно интересно, как она работает.
Наши взгляды встретились, и я почувствовала странное интеллектуальное родство с этим человеком – моим рабом, моим противником, а теперь, возможно, моим самым интригующим исследовательским партнером.
—Давайте проведем полную диагностику взаимодействия, — предложила я, переходя к главной консоли. — Я буду отправлять различные типы сигналов через "Химеру", а вы описывайте свои ощущения максимально детально. Как ученый, а не как...
—Как подопытный кролик?... Моей королевы, — он поднял бровь, и в его глазах мелькнула искра иронии.

И он снова меня поддевал.
И Химера ему это не запрещала. Нисколечко.
—Как коллега, — поправила я, сама удивляясь своим словам. — Ваше понимание нейротехнологий явно выходит за рамки обычного.
—Необычное предложение от королевы ошейников, — заметил он, но в его голосе уже не было прежней резкости.
—Эффективность превыше всего, Рейнлан, — я активировала первую последовательность тестов. — А для максимальной эффективности этого эксперимента мне нужен ваш аналитический ум, а не просто покорное тело.
— В таком случае, — он слегка наклонил голову, готовясь к сканированию, — давайте посмотрим, на что способна ваша "Химера"... и мой аналитический ум.
Сканирующее поле вспыхнуло ярче, и мы начали первую серию тестов. Я отправила начальный импульс через "Химеру", наблюдая, как реагирует его мозг, и с удивлением осознала, что впервые за долгие годы чувствую настоящий азарт исследователя. Не просто подтверждение уже известных фактов, а открытие нового, неизведанного.
Возможно, самой неожиданной находкой для меня стало то, что мой самый ценный раб оказался не просто средством для тестирования "Химеры", а ключом к пониманию ее истинного потенциала.

Три часа спустя я ощущала странное интеллектуальное возбуждение, которого не испытывала уже очень давно. Мы с Рейнланом склонились над объемной голографической проекцией его мозга, где разноцветные участки пульсировали и переливались, отображая активность различных зон под воздействием "Химеры".
Данные были... поразительными. То, как его нервная система взаимодействовала с нейроинтерфейсом, нарушало почти все статистические модели, которые я наблюдала ранее.
— Смотрите, — Рейнлан указал на область префронтальной коры, светящуюся мягким зеленоватым светом. — "Химера" создает что-то вроде нейронного мостика между центрами принятия решений и зонами, отвечающими за удовольствие. Это объясняет ощущение удовлетворения при подчинении.
Я не смогла скрыть удивления. Он не просто описывал свои субъективные ощущения, но точно идентифицировал механизм действия "Химеры" по визуализации мозговой активности.
— Большинство испытуемых не могут описать процесс так детально, — произнесла я, пытаясь совместить образ мятежника, освобождающего рабов, с образом ученого, анализирующего сложные нейронные взаимодействия.
Он слегка усмехнулся, не отрывая взгляда от проекции.
— Большинство испытуемых, вероятно, не модифицировали нейроинтерфейсы и не изучали их работу годами, — его пальцы прочертили невидимую линию между различными зонами мозга, выделяя функциональные связи. — Интересно, что гиппокамп также вовлечен. Значит, "Химера" влияет и на формирование памяти?
Я подошла ближе, чтобы лучше видеть область, на которую он указывал. Наши плечи почти соприкоснулись, и я ощутила тепло его тела – странное напоминание о том, что при всей интеллектуальной глубине нашего обмена, мы были двумя живыми людьми, а не просто сознаниями, обсуждающими нейротехнологии.

— Не столько на саму память, сколько на эмоциональную окраску воспоминаний, — пояснила я, указывая на другую область мозга, где пульсировали оранжевые точки активности. — Положительные эмоции от подчинения закрепляются в памяти сильнее. Это создает устойчивый ассоциативный паттерн, который со временем становится привычкой.
Я увидела, как на его лице промелькнула тень понимания. Рейнлан на мгновение замер, осознавая всю глубину продуманности технологии.
— Гениально и пугающе одновременно, — произнес он почти шепотом.
В этот момент я почувствовала странное противоречие. Часть меня испытывала профессиональную гордость от того, что даже мой идеологический противник признавал совершенство "Химеры". Другая часть задавалась вопросом: действительно ли создание более утонченных средств контроля – то, чем я должна гордиться?
— Я могу почти буквально видеть, как работает ваше изобретение, — продолжил Рейнлан, вращая голографическую модель, чтобы рассмотреть глубинные структуры мозга. — Вместо прямого подавления – перенаправление естественных нейронных путей. Вместо наказания – вознаграждение. Вместо конфликта – гармония между внешним контролем и внутренними желаниями. "Химера" не заставляет носителя подчиняться против воли, она... меняет саму волю.
Его описание было настолько точным, что я почувствовала непривычное смущение, словно он прочитал мои мысли или получил доступ к моим самым секретным записям о принципах работы "Химеры".
— А вот здесь, — я указала на участок миндалевидного тела, стараясь вернуться к профессиональному тону, — происходит модуляция реакций страха и тревоги. "Химера" не блокирует эти эмоции полностью, но перенаправляет их, связывая чувство безопасности с соблюдением определенных правил поведения.
Рейнлан внимательно изучал указанный участок, затем перевел взгляд на меня.
— То есть, страх наказания заменяется страхом потерять ощущение защищенности? — спросил он, и его голос звучал удивительно спокойно для человека, обсуждающего технологию, которая в данный момент контролировала его собственный разум.
— Именно, — я кивнула, подтверждая его понимание. — Традиционные ограничители основаны на негативном подкреплении: "делай что велено, иначе будет больно". "Химера" использует более сложную схему: "делай что велено, и ты будешь чувствовать себя правильно, целостно, в безопасности".
— И это гораздо эффективнее, — заключил он, слегка касаясь шеи, где пульсировало устройство. — Боль порождает сопротивление. А удовольствие и безопасность... порождают зависимость.
В его тоне не было обвинения, только констатация факта, но я все равно почувствовала легкий дискомфорт. Мы оба знали, что он говорил о себе – о том, что происходило с его собственным сознанием под воздействием моего изобретения.

— "Химера" не вызывает зависимости в клиническом смысле, — возразила я, хотя и понимала, что это лишь технически верно. — Она создает предпочтительный выбор, но не лишает способности выбирать.
Рейнлан посмотрел на меня с легкой, почти незаметной улыбкой.
— Предпочтительный выбор, — повторил он. — Элегантный эвфемизм. Знаете, самое интересное в том, что я полностью осознаю процесс и все равно чувствую... притяжение к этим "предпочтительным" паттернам поведения. Даже понимая механизм, я не могу полностью избежать его влияния.
Он снова повернулся к голографической модели, указывая на лобные доли.
— А здесь, в дорсолатеральной префронтальной коре – зоне, отвечающей за критическое мышление и планирование, – активность не подавлена. "Химера" не делает носителя глупее или менее сознательным.
— Это было бы неэффективно, — я сделала несколько пометок в своем датападе. — Ценность разумного раба именно в его интеллекте и способности к самостоятельному принятию решений в рамках заданных параметров. "Химера" не превращает человека в бездумного робота.
— А в кого она превращает человека? — спросил Рейнлан, и в его голосе прозвучала первая нота вызова за последние часы.
Я подняла глаза от датапада и встретилась с его взглядом – прямым, пронзительным, требующим честного ответа.

Глава 4. Настоящий мир королевы ошейников

Я вела Рейнлана по длинному изогнутому коридору, соединяющему основную часть комплекса с его закрытым крылом. Стены здесь были непрозрачными, не транслирующими постоянно меняющиеся изображения, как в других частях лаборатории — простой матовый серебристый полимер, не привлекающий внимания. Я намеренно сделала этот переход незаметным, почти невидимым для случайных посетителей.

Мы остановились перед неприметной дверью, ничем не отличающейся от десятков других в комплексе. Только мерцающий сканер биометрической защиты выдавал ее особый статус.
— Большинство моих... посетителей не допускаются сюда, — произнесла я, прикладывая ладонь к сканеру. Система считала не только отпечатки, но и рисунок капилляров, температуру кожи, электрическую активность нервов — подтверждая, что это действительно я, а не подделка. — Но полагаю, что ваш аналитический взгляд может быть полезен.
Рейнлан наблюдал за процессом с профессиональным вниманием.
— Сложная система для простой двери, — заметил он. — Что вы храните за ней? Секреты вселенной?
Я позволила сканеру считать рисунок моей сетчатки, прежде чем ответить:
— Нет. Просто другую часть меня.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая просторный зал с высоким потолком и нейтральным освещением, подчеркивающим несколько автономных лабораторных блоков. Каждый представлял собой отдельное рабочее пространство с собственными проекторами, инструментами и системами моделирования. В воздухе парили голографические проекции различных устройств, схем, анатомических моделей.
Я наблюдала за реакцией Рейнлана, когда он медленно вошел в помещение. Его лицо, обычно хорошо контролируемое, на мгновение выдало искреннее удивление.
— Это не только ограничители, — произнес он, медленно обходя помещение, изучая каждый проект. — Медицинские нейроинтерфейсы? Протезы с нейронным управлением?
Он остановился перед голографической моделью спинного мозга с интегрированными в него тонкими филаментами, удивительно похожими на те, что использовались в "Химере". Я кивнула, чувствуя странное облегчение от того, что наконец показываю эту сторону своей работы кому-то, способному по-настоящему оценить ее.
— "Химера" — лишь один аспект моих исследований, — подтвердила я, подходя ближе. — Фактически, она была разработана изначально для медицинских целей — восстановления поврежденных нервных связей.

Я коснулась панели управления, и голографическая модель расширилась, показывая детали нейронной архитектуры.
— Представьте человека с перерезанным спинным мозгом. Традиционная медицина может сшить ткани, но не может восстановить миллиарды разорванных нейронных связей. Поэтому сигналы из мозга просто не доходят до конечностей.
Я активировала симуляцию, показывающую, как наносети "Химеры" обходят поврежденный участок, создавая искусственные пути для передачи нервных импульсов.
— Базовый принцип тот же — перенаправление нейронных сигналов. Только вместо того, чтобы перенаправлять волевые импульсы на подчинение, медицинская версия перенаправляет двигательные команды в обход повреждений.
Рейнлан внимательно изучал симуляцию, его лицо выражало глубокую концентрацию. Затем он перешел к следующему проекту — устройству, поразительно напоминающему "Химеру", но с иной конфигурацией.
— Нейропротез для парализованных пациентов, — пояснила я, прежде чем он успел спросить. — Восстанавливает утраченные нервные связи, позволяя мозгу вновь контролировать тело.
Я активировала еще одну голограмму, и в воздухе возникла запись: молодая женщина с устройством на шее, похожим на модифицированную "Химеру", делала первые неуверенные шаги после явно долгого времени неподвижности.
Ее лицо сияло от смеси недоверия и ликования.
— Эмилия Ларсен. Шахтер. Обвал туннеля раздробил четвертый и пятый шейные позвонки. Традиционный прогноз — пожизненный паралич ниже плеч.
Я позволила записи продолжиться, показывая, как женщина постепенно обретает все большую подвижность.
— Сейчас она самостоятельно передвигается, вернулась к работе, хотя и в наземном подразделении. "Химера" в медицинской конфигурации создает обходные пути для сигналов между мозгом и телом.
Я видела, как Рейнлан внимательно смотрит запись, его взгляд становился все более задумчивым, почти... растерянным? Для человека, посвятившего жизнь борьбе с моими технологиями, видеть их применение для исцеления должно было вызывать серьезный когнитивный диссонанс.
— И сколько таких пациентов? — спросил он, когда запись закончилась.
— Несколько сотен, — ответила я, переходя к центральному терминалу. — Технология все еще проходит клинические испытания. Медицинские регуляторы... осторожны с инновациями.
Я активировала общую базу данных, где отображались различные модификации "Химеры" — от простейших нейростимуляторов до сложных систем для пациентов с множественными повреждениями нервной системы.
— Каждый из этих прототипов разрабатывался для конкретного типа нейронных нарушений. Инсульты. Травмы. Дегенеративные заболевания. Врожденные дефекты развития нервной системы.
Рейнлан медленно поворачивался, окруженный проекциями устройств, созданных для исцеления. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах читалось смятение.
Затем он остановился и повернулся ко мне, его взгляд стал острым, испытующим.
— И все же, — произнес он с непроницаемым выражением лица, — большинство знает вас как создателя самых совершенных ограничителей в системе. "Королеву ошейников".
В его голосе не было прямого обвинения, но я чувствовала его недосказанный вопрос. Я выключила центральную проекцию и повернулась к нему лицом.
— Да, — подтвердила я просто. — Такова моя публичная репутация.
— Почему? — спросил он, делая шаг ближе. — Если вы создали технологию для исцеления, почему позволили ей стать инструментом порабощения?
Я выдержала его взгляд, понимая, что этот момент мог определить дальнейший характер нашего взаимодействия. Я могла бы уклониться от ответа, говорить полуправдами, но что-то подсказывало мне, что этот человек заслуживал услышать настоящие причины.
— Пойдемте, — я указала на дверь в дальнем конце лаборатории. — Я отвечу на ваш вопрос, но не здесь. Есть место, где говорить... легче.
Я направилась к выходу, чувствуя его взгляд между лопаток, ощущая, как "Химера" на его шее создает странную связь между нами — создательницей и носителем, ученым и подопытным, хозяйкой и рабом.
Ирония ситуации не ускользала от меня: я, женщина, которую вся галактика знала как изобретательницу совершенных ошейников, показывала свою настоящую работу человеку, которого заставила носить такой ошейник.

Обзорная комната с панорамным видом на искусственное озеро была отделена от основного комплекса — уединенное пространство, где я могла думать, не отвлекаясь на бесконечные уведомления и запросы. Закат окрашивал воду в глубокие красные тона, почти драматичные в своей интенсивности.
Я активировала звукоизоляцию одним движением руки. Маленький индикатор на панели мягко засветился, подтверждая, что теперь наш разговор останется исключительно между нами. Необычное ощущение — использовать эту функцию не для переговоров с влиятельными клиентами, а для откровенной беседы с человеком, которого я буквально вчера насильно поместила под свой контроль.
Рейнлан стоял у окна, его силуэт четко вырисовывался на фоне багрового заката. Даже находясь в моем полном распоряжении, он сохранял удивительное чувство собственного достоинства. Это вызывало невольное уважение.
— Почему вы создаете инструменты порабощения, имея возможности создавать технологии, помогающие людям? — спросил он прямо, глядя на красноватое солнце, медленно погружающееся в воду.
Его вопрос не был обвинением, скорее клиническим анализом противоречия, которое он наблюдал. Профессионал, отмечающий нелогичность в работе коллеги.
Я молчала какое-то время, не потому, что не знала ответа, а потому что редко формулировала его вслух. Большинство моих собеседников либо не задавали таких вопросов, либо не заслуживали откровенности.
— Технологии нейтральны, — наконец произнесла я то, что уже говорила, глядя на отблески света на воде. — Один и тот же принцип может использоваться как для контроля, так и для лечения. Вопрос в том, кто и как применяет эти технологии.
Он слегка повернул голову, и на его лице мелькнула горькая усмешка.
— Удобное оправдание, — в его голосе звучала не агрессия, а усталость человека, слышавшего подобные аргументы слишком часто.
— Не оправдание. Реальность, — я подошла к окну, встав рядом с ним, но сохраняя дистанцию — не из страха, а из уважения к его личному пространству. — Рабство существует в нашей галактике тысячелетиями. И будет существовать, нравится нам это или нет. Я не могу искоренить саму систему, но...
— Но можете сделать золотые цепи вместо железных? — он повернулся ко мне, и в его глазах читался прямой вызов.
Я выдержала его взгляд, не отводя глаз.
— Могу сделать их менее разрушительными, — ответила я твердо. — Стандартные ограничители вызывают необратимые повреждения нервной системы. Они основаны на боли и подавлении — примитивном, варварском принципе.
Я активировала небольшую голограмму между нами, демонстрируя графики и статистические данные, собранные за годы наблюдений.
— Смертность среди рабов с примитивными ограничителями — 37% в первый год использования, — я указала на верхнюю линию графика, агрессивно направленную вверх. — С моими системами — менее 3%. Повреждения нервной системы снижены на 94%.
Рейнлан внимательно изучал цифры. Я видела в его взгляде аналитическую работу — он проверял методологию, искал нестыковки, оценивал достоверность. Но данные были безупречны, и он это понимал.
— Вы считаете, что лучше более гуманное рабство, чем его полное отсутствие? — спросил он, когда закончил анализировать информацию.
— Я считаю, что пока мы не можем достичь полного отсутствия рабства, минимизация страданий — наилучший компромисс, — я выключила голограмму жестом руки. — Каждый из нас борется по-своему, Рейнлан. Вы освобождаете сотни. Я спасаю миллионы от необратимых повреждений и смерти.
Он отвернулся, снова глядя на закат, его профиль был жестким, как вырезанный из камня.
— Вы говорите как мой отец, — произнес он неожиданно тихо. — Он был военным хирургом, попал в плен во время Тарсийского конфликта. Его поставили перед выбором: либо лечить рабов на шахтах Просперины, либо самому отправиться в забой.
Я молчала, понимая, что он делится чем-то глубоко личным, возможно, ключом к пониманию его мотивации.
— Он выбрал лечить, — продолжил Рейнлан. — Говорил: "Я не могу изменить систему, но могу сохранить человеческие жизни". Он видел свою работу как... служение, даже в таких обстоятельствах.
Он сделал паузу, и я заметила, как напряглись мышцы его челюсти.
— А потом однажды я увидел, как надсмотрщик избивал раба до полусмерти. И знаете, что он сказал? "Доктор всё равно заштопает". Его работа не смягчала систему, доктор Этсах. Она делала её более эффективной. Позволяла причинять больше боли, эксплуатировать сильнее, зная, что ценный "инвентарь" не будет безвозвратно поврежден.
Он повернулся ко мне, и в его глазах была не злость, а глубокая печаль.
— Разве ваша "Химера" не делает то же самое? Не позволяет системе функционировать эффективнее, безопаснее — для владельцев, не для рабов?
Я выдержала его взгляд, понимая силу его аргумента. Это был разговор, который я вела сама с собой бесчисленное количество раз.
— Есть фундаментальное различие, — ответила я после паузы. — Ваш отец лечил физические травмы, позволяя циклу насилия продолжаться. "Химера" изначально меняет саму парадигму контроля — с негативного подкрепления на позитивное. Рабовладельцу нет необходимости причинять боль для обеспечения подчинения.
Я подошла к другой стороне окна, касаясь пальцами холодного стекла.
— Но вы правы, Рейнлан. Я не наивна. Я понимаю, что делаю систему более эффективной. И это... моральный компромисс.
Я повернулась к нему, решив быть полностью честной.
— Я не революционер. Я ученый и прагматик. Я вижу проблему не в самом существовании контроля, а в его бессмысленной жестокости. Человечество всегда будет создавать иерархии и системы подчинения. Вопрос лишь в том, насколько деструктивными они будут.
Он молча смотрел на меня, и я видела в его глазах внутреннюю борьбу — между желанием отвергнуть мою позицию как циничную и интеллектуальным пониманием её логики.
— И как далеко вы готовы зайти с этими... компромиссами? — спросил он наконец. — Где проходит граница между прагматизмом и соучастием?
Это был хороший вопрос. Вопрос, который я задавала себе каждый раз, когда принимала новый заказ, разрабатывала новую модификацию "Химеры", заключала очередную сделку.
— Я отказываюсь работать с теми, кто использует технологию исключительно для причинения боли, — ответила я. — У меня есть красные линии, Рейнлан. Я не создаю системы для пыток. Не разрабатываю технологии стирания личности. Не участвую в проектах принудительного изменения психики.
— Но вы создаете инструменты контроля для тех, кто может использовать их во зло, — заметил он.
— Как и любой ученый, работающий с технологиями двойного назначения, — парировала я. — Человек, создавший первый нож, подарил миру инструмент для приготовления пищи... и для убийства. Технологии всегда имеют несколько применений.
— Разница в том, что нож не был создан специально для убийства, — возразил он. — А "Химера" создана именно для контроля.
— Не совсем, — я покачала головой. — Изначально технология "Химеры" была разработана как медицинский нейроинтерфейс для пациентов с повреждениями нервной системы. Возможность контролировать поведение была побочным эффектом, который оказался... коммерчески привлекательным.
Я снова активировала голограмму, на этот раз показывая исторические этапы развития технологии.
— Выбор был прост: либо я полностью отказываюсь от разработки, и тогда и медицинские, и контролирующие версии создаст кто-то другой, без моих этических ограничений. Либо я участвую в процессе, направляя его в более гуманное русло, устанавливая стандарты, влияя на применение.
Рейнлан долго смотрел на хронологию, затем вздохнул.
— Вечная дилемма. Отойти в сторону с чистой совестью или остаться и пытаться минимизировать вред, запачкав руки.
— Именно, — я кивнула, глядя на его профиль. — Я выбрала второй путь. Вы, очевидно, считаете это неприемлемым компромиссом.
— Я считаю, что система должна быть уничтожена, а не улучшена, — ответил он твердо. — Но...
Он сделал паузу, как будто следующие слова давались ему с трудом.
— Но я понимаю вашу логику. Не согласен, но понимаю.
Это было больше, чем я ожидала — признание рациональности моей позиции, даже если он не разделял её.
Мы стояли у окна, глядя, как последние лучи солнца исчезают за горизонтом. Молчание затягивалось, но не было тягостным — каждый обдумывал слова другого, взвешивал аргументы, искал противоречия в собственной позиции.
— Знаете, — наконец произнес Рейнлан, не отрывая взгляда от темнеющего неба, — я всегда представлял "королеву ошейников" бессердечным монстром, упивающимся властью над другими. Рассматривая ваши многочисленные изображения в научных изданиях, я все время задавался вопросом, как красивая и хрупкая женщина может быть этим…
Он повернулся ко мне, и я увидела в его глазах нечто неожиданное — не принятие, но некое нехотя проявленное уважение.
— Но вы — не то, что я ожидал. Ваша логика... имеет смысл, хотя я никогда не думал, что скажу это.
Я почувствовала странное облегчение от его слов, почти физическое ослабление напряжения, которое не осознавала до этого момента. Быть понятой, даже оппонентом — редкая роскошь в моей жизни.
Я открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент нас прервал резкий сигнал коммуникатора — высокий, настойчивый звук, означающий приоритетное сообщение.

На голографическом экране, мгновенно развернувшемся перед нами, возникла эмблема, заставившая Рейнлана буквально вздрогнуть — геральдический щит с красной спиралью на черном фоне. Символ, хорошо знакомый каждому, кто сталкивался с самой жестокой системой рабовладения в галактике.
— Приоритетный запрос от представителей Альтеракса, — объявил искусственный интеллект системы безэмоциональным голосом. — Требуется личная встреча с госпожой Этсах.
Я почувствовала, как хрупкое взаимопонимание, только начавшее формироваться между нами, рассыпается, словно карточный домик. Рейнлан резко повернулся ко мне, и в его глазах я увидела шок, смешанный с отвращением.
— Вы ведете дела с Альтераксом? — в его голосе звучал почти физический ужас.
Вместо интеллектуального союзника он снова видел перед собой потенциального врага. Весь прогресс нашего непростого взаимопонимания оказался под угрозой из-за одного сообщения, и я неожиданно для себя почувствовала разочарование от этого внезапного возвращения к противостоянию.

Глава 5. Оружие массового контроля

Я еще ни разу не видела, чтобы Рейнлан терял самообладание.
Ни во время захвата, ни во время болезненной интеграции «Химеры».
Но при появлении эмблемы Альтеракса он изменился прямо на глазах — кровь отхлынула от лица, зрачки сузились, тело почти неуловимо перестроилось в позицию готовности к атаке или бегству. Базовые инстинкты, которые не смогла подавить даже «Химера».
— Вы не ответили, — его голос стал жёстче, в нём появились металлические нотки. — Вы сотрудничаете с Альтераксом?
Я деактивировала голографическое сообщение небрежным движением руки, внимательно изучая его реакцию. Интересно. Это была не просто неприязнь.
Это был страх.
Глубокий, укоренившийся страх, превратившийся в ненависть.
— Нет, — ответила я спокойно. — Раньше я отклоняла все их предложения.
— Раньше? — он мгновенно выделил этот нюанс, как опытный аналитик данных выхватывает аномалию из потока цифр.

Я подошла к панели управления, активируя усиленный защитный протокол. Тихое гудение силового поля подтвердило, что теперь комната полностью изолирована — никакие сканеры, направленные микрофоны или иные средства слежки не могли проникнуть сквозь эту защиту.
— Мне нужно предупредить вас, — неожиданно сказал Рейнлан, делая шаг ко мне. Его движение было резким, почти неконтролируемым, словно слова вырвались из него против воли. — Альтеракс — не обычная планета рабовладельцев. Их методы... их система...
Он запнулся, подбирая слова, но я видела в его глазах нечто большее, чем просто озабоченность. Это был взгляд человека, который видел кошмар и не мог о нём забыть.
— Я знаю об их репутации, — ответила я, сохраняя профессиональный тон.
— Нет, не знаете, — он покачал головой, и этот жест был полон такой убеждённости, что я невольно прислушалась. — То, что вы слышали — лишь вершина айсберга. Если они здесь, значит, они хотят что-то конкретное. И они не остановятся, пока не получат это.
Его голос снизился до шёпота, хотя в комнате мы были одни. Это не было театральностью — это была привычка человека, который знал, что стены могут иметь уши. Я была удивлена его волнением. Никаких признаков притворства, никаких попыток манипулировать.
— Почему вас так тревожит эта встреча? — спросила я, наблюдая за малейшими изменениями в его микромимике. — Вы боитесь, что они узнают вас?
Это было логичное предположение. Учитывая его деятельность по освобождению рабов, у Альтеракса могли быть причины охотиться за ним.

Но Рейнлан снова удивил меня. Он посмотрел прямо в глаза — открыто, без уклончивости, которую я ожидала.
— Не за себя я беспокоюсь, — произнёс он тихо, но твёрдо. — За вас.
Это признание застало меня врасплох. Не его слова — его искренность. Человек, которого я насильно подчинила своей воле, беспокоился о моей безопасности. И не из-за «Химеры». Я видела в его глазах настоящее человеческое беспокойство.
Я внезапно почувствовала себя неуютно под этим прямым взглядом, в котором читалось что-то, напоминающее... защиту? Желание уберечь? Это было настолько неожиданно, что я на мгновение потеряла нить разговора.
— Объяснитесь, — наконец произнесла я, стараясь вернуть контроль над ситуацией.

Мы переместились в мой личный кабинет — помещение с тройным контуром защиты, биометрическими сканерами и автономными системами безопасности, полностью отключенными от внешних сетей. Место, куда я приходила, когда работала с особо конфиденциальными проектами.
Рейнлан стоял у панорамного окна, напряженный, собранный. Проверив все системы безопасности, я разблокировала панель управления, активируя дополнительную звукоизоляцию. Теперь можно было говорить действительно свободно.
— Я был на Альтераксе, — начал он тихо, глядя куда-то сквозь стену, словно видя события прошлого перед собой. — Не как раб. Как охотник за головами, нанятый для поимки сбежавшего ученого.
Его голос звучал отстраненно, будто он рассказывал не собственную историю, а пересказывал услышанную от кого-то другого. Психологическая защита — я видела такое раньше у людей, переживших травмирующий опыт.
— Это было до того, как я понял, чему служу. До того, как начал освобождать рабов вместо их поимки.
Его рассказ разворачивался передо мной с кинематографической яркостью.
Альтеракс — планета с тремя кольцами из ледяных кристаллов, которые создавали вокруг нее сияющий ореол, видимый за миллионы километров. Богатая редкими минералами и продвинутыми технологиями, она превратилась в один из экономических центров этого сектора галактики.
И основой этой экономики было рабство, поставленное на промышленный поток. Не примитивное владение людьми, как в древности или на отсталых колониальных мирах, а высокотехнологичная система "человеческого ресурсоуправления", как цинично называли это в официальных документах.
— Их исследователи... то, что они делали с нервной системой рабов... эксперименты, модификации... — Рейнлан остановился, его лицо исказилось от воспоминаний, словно он физически ощущал боль тех, о ком говорил. — Они не просто контролировали тела. Они меняли сознание, личность, стирали идентичность. И всё под лозунгом "совершенствования рабочей силы".
Я слушала, чувствуя, как холодеет внутри.
Конечно, я знала об Альтераксе. Любой, кто работал в сфере нейротехнологий, был знаком с их исследованиями — блестящими с научной точки зрения и чудовищными с этической. Но одно дело читать зашифрованные отчеты и совсем другое — слышать рассказ очевидца.
— Рабов доставляли в лаборатории тысячами, — продолжал Рейнлан. — Мужчины, женщины, даже дети. Каждому присваивался номер и категория ценности. Категория А — редкие генетические варианты, подходящие для специальных экспериментов. Категория В — стандартные образцы для массовых испытаний. Категория С — расходный материал.

В его голосе прорезалась едва сдерживаемая ярость, когда он произнес последние слова.
— Их не называли людьми даже в документации. "Образцы", "материал", "экспериментальные единицы". Я видел лаборатории, где хранились сотни препаратов человеческого мозга — частично живых, поддерживаемых в специальном растворе, с подключенными электродами. Они изучали реакции, стимулировали нейронные связи, перепрограммировали...
Он замолчал, словно слова были неспособны передать увиденное.
— Я нашел ученого, которого должен был вернуть, — продолжил он после паузы. — Доктора Мейрона. Он был начальником исследовательского отдела, который сбежал с критическими данными. Но когда я обнаружил его... — Рейнлан сделал паузу, вглядываясь в собственные воспоминания, как в темную воду. — Он не пытался скрыться. Он хотел, чтобы я увидел. Понял.
Я заметила, как его пальцы непроизвольно сжались в кулак, а затем медленно разжались — сознательное усилие сохранить контроль.
— Мейрон спрятался на заброшенной исследовательской станции в поясе астероидов. Когда я прибыл туда, он ждал меня. Не пытался бежать, не оказывал сопротивления. Сказал только: "Прежде чем ты выполнишь свой контракт, я хочу показать тебе, от чего я бежал".
Рейнлан провел рукой по лицу, словно стирая невидимую паутину воспоминаний.
— Через проекции и документы ученый показал мне истинные масштабы программы Альтеракса. Не просто эксперименты над отдельными рабами. Создание системы тотального контроля, способной управлять целыми популяциями. Технология массового воздействия на сознание. Возможность превращать обычных людей в безвольные инструменты, полностью лишенные самоидентификации.
Я невольно вздрогнула от его слов, представляя себе масштабы такой технологии.
Моя "Химера" с ее ограниченным влиянием казалась детской игрушкой по сравнению с тем, что он описывал.
— Вместо того чтобы вернуть его, я помог ему скрыться, — завершил Рейнлан свой рассказ. — Это был мой первый акт предательства контракта. Начало моего пути как освободителя.
Он наконец повернулся от окна, и в его глазах я увидела неподдельную тревогу.
— Альтеракс не прощает предательства. Они потратили миллионы на охоту за Мейроном... и за мной. И если они здесь, если они заинтересовались вами, значит, они нашли способ использовать вашу технологию в своей программе.
Его взгляд был пронзительным, проникающим под профессиональную маску, которую я обычно носила.
— Даже если вы не замышляли ничего подобного, создавая "Химеру", они найдут способ превратить её в оружие массового контроля. Это то, в чём они специализируются.

Я молчала долго после окончания его рассказа. Не потому, что была шокирована — мало что могло действительно шокировать меня после работы в сфере, где пересекались наука, прибыль и контроль. Но его слова выстраивались в последовательность, которая тревожно совпадала с моим собственным опытом.
Наконец я подошла к внешне неприметной секции стены и приложила ладонь к скрытому биометрическому сканеру. Часть панели бесшумно отъехала в сторону, открывая небольшое хранилище с повышенной защитой. Я извлекла оттуда защищенный датакристалл — устройство хранения данных, физически изолированное от любых сетей.
— Три года назад Альтеракс впервые связался со мной, — сказала я, вставляя кристалл в специальный разъем защищенного терминала. — Они предложили эксклюзивный контракт на поставку моих нейроинтерфейсов.
Перед нами развернулась голографическая проекция — трехмерная мозаика из документов, писем, спецификаций и запросов. Все с характерным геральдическим символом Альтеракса — красной спиралью на черном фоне.
— Я отказала, — продолжила я, жестом увеличивая изображение официального ответа с моей подписью. — Условия были слишком... сомнительными. Они хотели не только технологии, но и полный доступ к исследовательским протоколам. К моим методам разработки.
Рейнлан внимательно просматривал документы, его взгляд быстро перемещался от одной секции к другой, выхватывая ключевые фразы и формулировки. Я видела, как его лицо становилось все более напряженным по мере того, как он углублялся в детали.
— Они запрашивали полные нейрокарты? — спросил он, указывая на один из подпунктов контракта.
Я кивнула.
— И доступ к базе психометрических данных, которую я собирала годами. Фактически, они хотели не просто купить технологию, а получить все инструменты для ее воспроизводства и модификации.
Я сделала жест рукой, и перед нами появился новый набор документов с более поздней датой.
— Год назад они повторили предложение. С большей настойчивостью, — я вызвала финансовые спецификации, показывающие суммы, которые были в десятки раз выше рыночной стоимости. — Я снова отказала. Тогда начались... инциденты. Взлом моих систем. Саботаж поставок. Ничего, что можно было бы напрямую связать с Альтераксом, но закономерность была очевидна.
Серия голографических изображений показывала хронологию происшествий — от незначительных сбоев в системах безопасности до серьезной аварии транспортного корабля, перевозившего партию специализированных компонентов для "Химеры". Рядом с каждым инцидентом светились результаты расследования — "причина не установлена", "техническая неисправность", "человеческий фактор".
— И теперь они прибывают лично, — Рейнлан не спрашивал, а констатировал, понимая логику событий. — Почему вы не можете отказать снова?
В его голосе слышалось напряжение человека, который понимал, что приближается к критической точке повествования.
— Политика, — я вздохнула, активируя последний раздел данных — официальные документы с печатями правительства Алкапы. — Полгода назад Альтеракс заключил соглашение о стратегическом партнерстве с правительством Алкапы – планеты, где мы с вами сейчас находимся, и где рабство, как сами знаете, имеет куда более мягкие формы. Теперь отказ в приеме их делегации будет рассматриваться как нарушение торговых обязательств.
Рейнлан быстро просмотрел соглашение, его глаза сузились, когда он дошел до пункта о "содействии развитию нейротехнологий и обмену научными достижениями".
— Они загнали вас в угол, — произнес он тихо. — Юридически безупречно.
— Именно так, — я отключила проекцию и посмотрела ему прямо в глаза. — Я должна встретиться с ними. Но это не означает, что я должна соглашаться на их условия.
В моем голосе прозвучала твердость, которая, казалось, слегка удивила его. Возможно, он ожидал увидеть в "королеве ошейников" человека, легко идущего на сделки с любыми покупателями, лишь бы цена была правильной.
— Вы не понимаете, с кем имеете дело, — произнес он после паузы. — Альтеракс не принимает отказов. Если они не получат то, что хотят законным путем, они найдут незаконный. Они могут...
— Похитить меня? — я закончила его мысль с едва заметной горькой усмешкой. — Или убить и забрать мои исследования? Да, я рассматривала эти варианты.
Я активировала еще одну секцию защищенного хранилища и извлекла небольшой металлический контейнер с биометрическим замком.
— Именно поэтому последние два года я работала над этим, — я открыла контейнер, показывая его содержимое — миниатюрный чип, почти неотличимый от стандартных компонентов "Химеры". — Модификация, которая выглядит идентично оригиналу, но имеет критические ограничения в архитектуре. Функциональный фасад с дефектным ядром.
Рейнлан посмотрел на чип с профессиональным интересом.
— Приманка?
— Скорее, страховка, — я вернула чип в контейнер. — Если они решат действовать силой, это будет все, что они получат. Технология, которая кажется работоспособной при поверхностном анализе, но неспособная к масштабированию и интеграции с их системами.
Я увидела в его глазах что-то похожее на уважение — нехотя проявившееся, но все же заметное.
— Вы продумали многое, — сказал он. — Но Альтеракс славится своими аналитиками. Они могут обнаружить подмену.
— Могут, — согласилась я. — Поэтому я предпочла бы избежать такого сценария. Мне нужно провести эту встречу так, чтобы они ушли с убеждением, что сотрудничество со мной технически возможно, но экономически или политически невыгодно.
Я подошла к окну, глядя на расстилающийся внизу исследовательский комплекс — мой мир, созданный с таким трудом и такими жертвами и тысячей компромиссов, за которые мне себя уже не оправдать.
— Тонкий баланс между отказом, который спровоцирует их на агрессивные действия, и согласием, которое даст им доступ к технологиям, способным причинить невообразимый вред.

Глава 6. Как довериться рабу?

— Мне нужна ваша помощь, — произнесла я фразу, которая, кажется, никогда не срывалась с моих губ в обращении к рабу.
Слова повисли между нами, неожиданные и тяжелые.
Я видела, как Рейнлан сначала напрягся, словно ожидая подвоха, затем на его лице отразилось недоверчивое удивление. Выражение человека, услышавшего нечто настолько неожиданное, что разум отказывается это обрабатывать.
— Вы знаете Альтеракс изнутри, — продолжила я, не давая ему возможности возразить. — Понимаете их методы, цели. То, как они мыслят.
Он молчал несколько мгновений, изучая мое лицо, словно искал скрытые мотивы, непроизнесенный подтекст.
— Вы просите помощи у человека, которого держите в контролируемом рабстве? — наконец произнес он, и в его голосе переплелись изумление и горькая ирония.
Справедливый вопрос. Возможно, даже слишком справедливый. Я заслуживала этого напоминания о противоречии между своими словами и действиями.
— Я прошу помощи у человека, который понимает угрозу лучше, чем кто-либо другой, — ответила я прямо, не пытаясь смягчить суть ситуации. — Я не доверяю Альтераксу. И подозреваю, что их интерес к моим технологиям выходит далеко за рамки простой коммерции.
Я активировала еще один файл, требовавший высший уровень доступа в моей системе.
Перед нами развернулась трехмерная карта ближних секторов с отмеченными маршрутами движения кораблей.
Многие точки светились красным — военные суда альтераксианского флота.
— Они наращивают присутствие, — я увеличила участок возле Алкапы. — Медленно, почти незаметно, но тенденция очевидна. За последние шесть месяцев количество их боевых кораблей в секторе увеличилось на сорок процентов. Официально это объясняется "защитой торговых путей" и "совместными учениями".
Рейнлан подошел ближе к проекции, его глаза быстро анализировали данные. Я видела, как менялось его лицо — от сосредоточенности к растущему беспокойству, потом к мрачному осознанию.
— Они готовятся к чему-то, — произнес он тихо, увеличивая один из участков карты, где несколько военных кораблей Альтеракса зависли у границ нейтральной зоны. — Это не просто наращивание торгового присутствия. Это стратегическое окружение. И ваша "Химера"... она может быть ключевым элементом их плана.
— Именно, — согласилась я, и что-то в моем голосе заставило его поднять взгляд от проекции и внимательно посмотреть мне в глаза. — И я не хочу, чтобы мои изобретения стали инструментом массового порабощения.
В этих словах прозвучала непривычная для меня эмоция — нечто похожее на раскаяние, на признание ответственности, которую я обычно не афишировала.
— Я создавала их, чтобы снизить страдания, а не усилить их, — добавила я тише, и это была правда, хотя и неполная.

Вначале моей целью действительно было уменьшение физических страданий при контроле над рабами — замена варварских методов на более гуманные.
Но со временем эта цель обросла другими мотивами — стремлением к власти, к технологическому превосходству, к богатству.
Я не была святой. Но и чудовищем, стремящимся к массовому порабощению разума, тоже не была.
Рейнлан смотрел на меня долгим, оценивающим взглядом. В его глазах читалось противоречивое месиво эмоций — недоверие, настороженность, но также и что-то похожее на понимание. Взгляд человека, внезапно увидевшего неожиданную глубину в том, что считал плоским.
— Что вы предлагаете? — наконец спросил он.
Я глубоко вдохнула, осознавая, что переступаю черту, за которой уже не будет пути назад. Я собиралась доверить свою безопасность, а возможно, и жизнь, человеку, которого насильно подчинила своей воле.
— Подготовить ограниченную версию "Химеры" для демонстрации. С заметными недостатками, которые сделают ее непривлекательной для их целей, — я сделала паузу, собираясь с духом перед следующими словами. — А вы... вы будете рядом со мной. Как мой личный помощник. Глаза и уши, способные заметить то, что я могу упустить.
Брови Рейнлана поднялись от удивления.
— Вы собираетесь взять меня на встречу с представителями Альтеракса? — недоверчиво спросил он. — Человека, который открыто признается в освобождении рабов и саботаже рабовладельческих систем?
— Они не знают вас в лицо, — уверенно ответила я. — По вашим же словам, а их в ваших файлах полно, вы действовали под разными именами, через посредников. К тому же, с момента вашего последнего контакта с Альтераксом прошло несколько лет.
Я подошла к другой панели, активируя программу модификации внешности.
— Мы изменим ваш облик. Ничего радикального — корректировка линии роста волос, другой цвет глаз, небольшие изменения в структуре скул. Достаточно, чтобы не совпасть с имеющимися у них данными распознавания.
— А "Химера"? — спросил он. — Вы не боитесь, что я использую эту возможность, чтобы... саботировать ваши намерения?
Справедливый вопрос. Я позволяла человеку, которого насильно удерживала, получить доступ к потенциальным союзникам, которые могли бы помочь ему освободиться.
— "Химера" останется активной, — ответила я честно. — Но я не стану ограничивать вашу свободу выражения мнения в рамках нашей стратегии. Вы не сможете физически напасть на меня или передать секретную информацию Альтераксу. Но вы сможете говорить свободно — в разумных пределах, конечно.
Я видела, как он обдумывает мои слова, просчитывая риски и возможности.
— Вы многим рискуете, — наконец произнес он. — Почему такое доверие?
— Не доверие, — поправила я его. — Расчет. У нас с вами сейчас общий враг, более опасный, чем мы друг для друга. И я достаточно изучила вас, чтобы знать: вы не пожертвуете свободой миллионов только ради личной мести мне.
Последние слова, кажется, задели что-то глубоко в нем. Его взгляд изменился — стал более сосредоточенным, словно он увидел во мне нечто, чего раньше не замечал.
— Вы правы, — тихо произнес он. — Я не стал бы.
Между нами повисло молчание — не тяжелое, а скорее задумчивое. Молчание двух противников, неожиданно обнаруживших себя по одну сторону баррикад.
— Когда прибывает делегация? — спросил он наконец.
— Через три дня, — ответила я. — У нас мало времени на подготовку.
— Вы доверяете мне настолько? — в голосе Рейнлана звучало искреннее удивление, словно я предложила нечто абсурдное. — Несмотря на "Химеру", вы должны понимать, что я всё ещё ваш враг по убеждениям.
Его глаза сканировали моё лицо, пытаясь обнаружить скрытый мотив, тайный расчёт, который я не озвучила. Естественная реакция — он привык не доверять тем, кто имел власть.