На краю Ада. Любовь вопреки

Пролог

— Я так больше не могу…

Голос вырывается из груди еле слышным шепотом. Селина сжимает в дрожащих руках амулет, но он не может защитить её от того, кто находится внутри, и слабо поблёскивает, предупреждая об опасности, от которой не сбежать.

— Боже… пожалуйста…

Слабый толчок в животе заставляет её вздрогнуть, и на лбу появляется капелька пота. Селина закусывает губу до боли, стараясь отвлечься от маленького обосновавшегося внутри монстра. В памяти мечутся смутные образы-воспоминания, которые никак не собираются в единую картинку, будто кто-то смазал их, разорвал и перемешал в какофонию цветов и звуков. Но она всё равно поняла, что произошло.

За окном вытягивается тень, расправляет крылья, скрывая от Селины лунный свет. Очертания рогов за тонкой белой занавеской изгибаются, и когтистая рука тянется к ней.

Селина отворачивается. Из глаз брызжут тихие слёзы ужаса, и маленькое чудовище снова толкается внутри.

— Уходи… — молит она. Голос срывается на шепот. — Я ничего не понимала… я не виновата…

— Но теперь ты понимаешь, — отвечает ей низкий мужской голос.

По спине пробегает дрожь. Словно она слышит его впервые и вместе с тем будто этот голос всё время звучал в её голове. Она поворачивается к окну. Силуэт стал чётче, приблизился. Тёмные пятна крыльев полностью закрыли слабый источник света. Так близко он ещё не был, и в то же время он всегда был рядом. Слишком близко. Он внутри неё. Его смердящая зловонием ада часть.

Селина садится на кровати, сглатывает, пытается вздохнуть, но только выжимает из глаз горькие слёзы, будто чья-то рука сжалась на горле. Сердце едва не выпрыгивает из груди, и крошечные ножки в животе вторят каждому удару. Кто внутри неё? Каким он будет, когда появится на свет?

Может, отец прав. Может, она больна, и ребёнок внутри нее всего лишь результат случайной связи, о которой ей никак не вспомнить? Или права мама, и это ангелы спустились с небес, чтобы вложить в ее лоно частичку самого Бога?

Она кидает взгляд на распятье, и внутри все сжимается, скручивается в тугой узел. Возможность получить ответы манит и ужасает одновременно.

— Покажись, — дрожащим голосом просит она притаившееся за окном существо. — Я хочу увидеть твоё лицо.

Когтистая рука выныривает из-за белой кружевной занавески и медленно отодвигает её в сторону, открывая взору Селины серую кожу, длинные пепельно-русые волосы, аккуратно подстриженную бороду и густые брови. Он выглядит почти как мужчина, красивый и сильный, способный защитить свою возлюбленную. Но он не мужчина. Он демон. Из его головы растут мощные рога. Гибкий хвост со стрелой на конце извивается, выказывая нетерпение хозяина. И крылья… словно у летучей мыши или самого дьявола.

Селина смотрит на него, не моргая. В её карих глазах отражаются его адские черты. Он делает шаг, ещё один, и будто жар самого ада опаляет её хрупкое дрожащее тело. Она кидается к тумбочке, хватает со стены крест и выставляет его вперёд. Сердце подскакивает к горлу, в голове опять мутит, а маленький монстр внутри словно взбесился, бьёт и бьёт её в одно и то же место, будто пытается выбраться. Колени подгибаются от бессилия, словно она поднялась с постели впервые после долгой болезни.

Демон в окне усмехается, глядя на её жалкие попытки защитить себя.

— Ты же ведьма, — говорит он, снисходительно качая головой, — ты не веришь в этого Бога. Я — твой Бог. С тех самых пор, как первая женщина вашего рода подписала контракт. — Он протягивает ей руку ладонью вверх. — Пойдём со мной. Здесь твоё место.

— Ложь! — кричит Селина и швыряет крест. С трудом поднимается на ноги и выбегает из комнаты. Проносится по узкому коридору, задевает висящий на стене портрет, и он с грохотом падает на пол.

***

Звон стекла и отчаянные крики дочери будят Софию среди ночи. Она открывает глаза и сразу садится. Толкает мужа в бок.

— Дориан! Проснись, что-то не так.

Он мычит в ответ, натягивает на голову одеяло и отворачивается от жены.

— Ёж молчит, спи.

Ещё один крик разрезает тишину. Хлопает входная дверь. Дориан подскакивает на кровати, а вслед за ним побледневшая София. Она запихивает ноги в мягкие домашние тапочки и хватает со стула пеньюар, пока муж путается в брюках.

— Пойду вперёд, — бросает София и юркает за дверь. Проносится мимо упавшей картины, выбегает на крыльцо и кричит вслед удаляющейся дочери:

— Селина!

На ней лёгкая белая ночнушка, тёмно-красные волосы развиваются за спиной, босые ноги проваливаются в грязь.

«Простудится же», — думает София, прижимая ладонь к груди. И вдруг её взгляд падает на что-то тёмное и бесформенное, освещённое лунным светом. Она наклоняется к неизвестной вещице и касается её двумя пальцами. Пальцы окрашиваются красным. Это ёж, тот самый, что должен был предупредить их об опасности.

— Где она? — рявкает вывалившийся из дома муж. В руке он сжимает волшебную палочку, короткие тёмные волосы всклокочены, брюки надеты задом наперёд. А взгляд… София всхлипывает, и всё её тело заходится мелкой дрожью.

— Она побежала к лесу, — отвечает она и указывает пальцем на темнеющую чащу впереди. — Надо её догнать, Дориан… Ребёнок…

Дориан кидается в указанную сторону, София за ним. Лес окутывает их чёрными тенями, осенний холод пробирается под кожу. Вот-вот выпадет первый снег.

Они бегут, выкрикивая имя дочери, петляют промеж деревьев, освещая пространство вокруг волшебными светлячками, наколдованными Дорианом. Фонарики с тихим свистом облетают поляну, ныряют в овраги и пролетают сквозь кусты, но Селина будто в воду канула. А может, её поглотила сама тьма.

Ещё шаг — и София без сил падает на землю. Изо рта вырывается прозрачное облачко пара. Она поднимает на мужа полные слёз глаза, чернеющие в ночи, и говорит:

— Ты должен был защищать нашу дочь. Почему ты ничего не сделал? Почему не поверил ей?

— Наша дочь больна, — сквозь зубы цедит Дориан, но взгляд отводит. Выпускает ещё несколько светлячков.

И вдруг крик, который ни с чем не спутать. Отчаянный плач младенца. София подскакивает на ноги и вцепляется в широкую ладонь мужа.

— Дориан, ребёнок, — шепчет она одними губами.

Дориан сжимает руку жены и ведёт её к источнику звука. Светлячки дружным строем следуют вперёд, словно поняв, куда надо держать путь. Они проскальзывают между двумя толстыми дубами и ныряют в глубокий овраг с покатыми склонами. На самом дне перепачканный кровью и землёй лежит младенец, раскрасневшийся от натуги, и кричит. Из его живота торчит неуклюже оборванная пуповина. Вены на лысой голове набухли. Крохотные ноготочки впились в ладони.

София падает на колени и съезжает по склону в овраг, попутно снимая с себя тонкий шёлковый пеньюар. Она поднимает младенца с земли и прижимает к груди так крепко, будто это её собственное дитя.

— Селины нет, — говорит сверху Дориан. — Отнеси ребёнка в дом, я найду её.

София кивает и медленно, шаг за шагом, выбирается из оврага. Зачарованные мужем светлячки ведут её обратно к особняку Морвент. От холода всё тело дрожит, и София крепче прижимает к себе крошку-младенца. Малыш смотрит на неё помутневшими глазками и протягивает руку.

— Ты видишь меня? — спрашивает София, проходя мимо мёртвого крикливого ежа. — Я твоя бабушка. Меня зовут бабушка Софи.

Она заносит младенца в дом, садится с ним на кровать, и малыш снова начинает плакать, а вслед за ним и София. Слёзы текут по её щекам, плечи тихо вздрагивают, и она никак не может понять, что произошло. На её руках просто ребёнок. Совершенно обычный младенец без единой отметины тьмой.

Шестнадцать лет спустя. Глава 1

— Хельга фон Шварценхельм, девяносто один год, — бормочет под нос целитель — невысокий мужчина в белой мантии с табличкой на груди: «Главный санитар Грэмстада. Родни Стоун». Он переворачивает сшитые серебряной нитью страницы, и на них сами собой проявляются скрытые надписи. — Согласно истории болезни, в юности она подхватила змеиную лихорадку. Противная болячка. Странно, что она после неё так долго протянула. Кровь от неё густеет, и сердце быстро изнашивается. Разжижающие зелья действуют слабо, смерть точно естественная. Сердце просто лопнуло. Пух…

Он рукой показывает Саймону, как именно лопнуло сердце его прабабушки, пока отряд боевых магов, состоящий из четырёх человек в синих мантиях и одного в чёрной, оглядывают комнату. Это Грэмстад — пока не перелопатят весь дом вверх дном, не уйдут. Вдруг тут завалялась пара запрещённых артефактов, как такое пропустить! Тем более что единственный хозяин дома — шестнадцатилетний пацан — ничего им не сделает.

Саймон переводит взгляд с мёртвого лица бабушки на санитара. На руке всё ещё чувствуется её последнее прикосновение, а в ушах звучит слабый скрипучий шёпот:

«Это не твоя вина… дети не виноваты в наших ошибках…»

— Что теперь? — спрашивает он.

Санитар пожимает плечами.

— Стандартная процедура. Мы её заберём, проведём погребальный ритуал и, если ты захочешь, вышлем тебе прах. Ты хочешь?

Саймон тоже пожимает плечами и чуть крепче сжимает в руках бабушкин дневник. Он понятия не имеет, что вообще делают с прахом погибших родственников.

— Все расходы возьмёт её гильдия, если хочешь, вазу на кладбище Грэмстада… — подсказывает Родни Стоун.

— Да, — Саймон кивает. — Это неплохая идея.

— Вырастешь, сможешь её навестить, — он шлёпает Саймона рукой по плечу и оборачивается к двери, где курит сигару второй санитар, облокотившись на сани, запряжённые крупными лохматыми псами, похожими на волков. В Грэмстаде в разгар зимы больше никакой транспорт не пройдёт. Вторая повозка стоит чуть поодаль. Она больше и закрыта от стихии чёрным навесом. В ней прибыли боевики, с ними Саймон и уедет.

Боевой маг в чёрной мантии подходит к Саймону и кладёт ему руку на плечо.

— Тебе нужно время попрощаться? — спрашивает он. Его рука чуть сжимается на плече Саймона, будто он боится, что тот даст дёру. Только с чего бы ему бежать? Прабабушка умерла своей смертью, санитар-целитель сам это подтвердил.

— Я уже, — отвечает Саймон. — Держал её за руку, пока она умирала.

— Почему не вызвал целителей?

— Вызвал, — отвечает Саймон. — Вот же они.

— Ну, да, в Грэмстаде суровые зимы, движение затруднено, — кивает маг, пододвигает свободный стул и садится рядом с Саймоном, пока другие маги рыскают по полкам, проверяя содержимое личных ящиков почившей Хельги фон Шварценхельм. — Меня зовут Рафаэль, и я здесь, чтобы…

— Проверить, не баловалась ли праба чёрной магией? — перебивает его Саймон. — Или убедиться в том, что я не придушил её в постели, чтобы получить в наследство эту корявую избушку?

Рафаэль тяжело вздыхает и качает головой.

— Да бросьте, вам что, больше делать нечего? Часто ли боевики проверяют внезапные смерти больных стариков?

— Только если в доме остаются беспризорные дети, — отвечает Рафаэль.

— Мне шестнадцать, я уже не ребёнок.

— По законам Айзенкрона — ребёнок. И наша задача — о тебе позаботиться, так как больше некому.

Саймон закатывает глаза. В его взгляде отчётливо читается: будто кому-то есть до меня дело. Это Грэмстад — здесь никому и ни до кого нет дела. Каждый сам за себя.

— Так как других свободных и живых родственников у тебя нет, — продолжает Рафаэль, — о тебе позаботится гильдия твоей матери, но только при условии, что ты поступишь в академию в Бриерхейме и закончишь обучение.

— Нафига? — фыркает Саймон. — Праба учила меня дома. Знаю я стандартную магию.

— Значит, в этом году сдашь экзамены и в следующем поступишь на факультатив, — он кидает взгляд на висящую на стене гитару из чёрного дерева, отливающую красным. На ней слабо поблёскивают письмена — особая отметка мастера. Вещь не из дешёвых. — Полагаю, ты уже решил, чем займёшься в будущем. С поддержкой гильдии у тебя всё получится, если талант есть.

— Я могу сдать экзамен прямо сейчас, нафига мне полгода учиться с мелкотой? — злится Саймон и ещё крепче стискивает бабушкин дневник. Мягкая обложка из кожи проминается под его пальцами.

— Такие правила, никто не будет ради тебя собирать экзаменационную комиссию. К тому же тебе понадобится время на адаптацию. Бриерхейм совсем другой. Там живут по другим правилам. Советую их соблюдать. — Последние слова звучат строго, даже слегка угрожающе.

Саймон переводит взгляд с Рафаэля на прабабушку Хельгу. Её карие глаза застыли и уставились в потолок. Саймон пытался их закрыть, да не вышло. Но раз её сожгут, то какая разница. Он трёт запястье — последнее прикосновение прабабушки так и жжёт руку, словно она его до сих пор не отпустила. Руки у неё всегда были горячие и сухие. Трудно представить, что скоро они остынут.

Глава 2

Серафим лопаткой снимает со сковородки последний блинчик и конвертиком укладывает на тарелке. Расставляет порции на столе, добавляет к блинам творожного сыра, пару ягод и по половинке отварного куриного яйца. Щедро осыпает завтрак пряными травами и обводит стол волшебной палочкой, бормоча под нос простое заклинание на удачу:

— Ту ле монд ора ун ку де шанс…

— Опять колдуешь над едой? — фыркает появившаяся на кухне Лотти, широко зевает и трёт кулаком левый глаз.

— Это чтобы не опоздать, — отвечает Серафим. Её голос сливается с пронзительным свистом. Чайник на стальной кухонной полке меняет цвет на красный и взрывается столбом белого пара. Серафим охает и взмахивает рукой, направляя чайник к расставленным на столе чашкам. — Зубы почистила?

— Тина в ванной, — отвечает Лотти и садится за стол. — Ты в курсе, что яйца и ягоды — плохое сочетание?

— Ягоды для блинчиков, — обижается Серафим и тычет пальцем в прихожую, где за белой дверью с непрозрачным окошком журчит вода. — Сначала умойся.

— Да там занято! — возмущается Лотти.

— Тогда Нейта разбуди.

— Я не сплю! — доносится крик с лестницы, ведущей на второй этаж. — Чего раскомандовалась с утра пораньше? Думаешь, я сам не в состоянии услышать будильник?

В кухне появляется Натаниэль в полосатой пижаме. Он зевает и трёт левый глаз в точности, как сестра. Его чёрные волосы всклокочены, глаза слегка припухли со сна. Серафим умилённо улыбается, подходит к брату и ещё больше взъерошивает его волосы.

— Иди умойся и завтракать.

— Ой, отстань, — уворачивается Нейт от руки старшей сестры. — Ванна всего одна. Че на завтрак?

— Сначала надо почистить зубы, — строго говорит Серафим.

— Сначала надо почистить зубы, — передразнивает её Шарлотта, берёт со своей тарелки ягоду и закидывает в рот.

— Лотти! — возмущается Раффи.

— Лотти! — тут же передразнивает её Нейт.

Шарлотта прыскает со смеху.

Дверь ванной открывается, на кухне появляется Валентина в лёгком жёлтом платье и колготках в сеточку. Платье едва прикрывает Тине зад. С длинных чёрных волос на тонкую ткань капает вода, от чего платье становится полупрозрачным, и под ним чётко очерчивается чёрный бюстгалтер.

Едва дверь ванной закрывается, как Нейт и Лотти наперегонки кидаются к ней. Нейт оказывается проворнее, юркает в ванную и щёлкает замком!

— Ах ты…! — ругается Шарлотта.

— Лотти! — снова злится Серафим.

— Что? Нам нужна вторая ванная. Когда папа её починит?

— Папа в командировке в Грэмстаде.

— И что? Мне теперь страдать?

— Не будь эгоисткой!

— Не будь эгоисткой, — передразнивает её Тина.

— Да вы издеваетесь! — взвизгивает Серафим и швыряет на стол кухонное полотенце, которое до этого висело у неё на плече. — Быстро все за стол. Лотти, умойся сначала. Тина, переоденься. На улице мороз!

— Так за стол… — начинает Тина.

— Переодеться… — продолжает Лотти.

— Или умыться? — заканчивает Тина.

— Уф… — едва сдерживает ярость, Раффи быстрым шагом идёт в прихожую, засовывает ноги в сапоги и накидывает на плечи чёрно-бурую лисью шубку. Нахлобучивает на голову вязаную белую шапку, украшенную живым цветком лилии и жемчужинками.

— Уф… — повторяет снова, скидывает сапоги, возвращается на кухню и застывает у порога. Близнецы Тина и Лотти уже залезли в буфет и жуют имбирное печенье, запивая молоком прямо из бутылки. Из их тарелок с завтраком пропали только ягоды.

— Приятного аппетита, — в голос говорят они.

— Уф… — выдаёт Раффи, хватает со стола кружку чая и возвращается в прихожую, снова надевает сапоги. Выходит в заснеженный сад. Солнышко отражается от сугробов и слепит глаза. Раффи хмурится. В голове толкаются сумбурные мысли:

«Опять нормально не поели, потом будут жаловаться на животы. А это платье… она в школу собралась или куда? Даже Нейт не слушается… Наверняка вещи не собрали. Да почистит Лотти зубы, наконец, или нет? Хотя… после еды тоже зубы чистить надо… а скоро практический зачёт».

Руки охватывает мелкая дрожь. Серафим подходит к теплице и дёргает дверь на себя. Там, под стеклянной крышей, греет розы миниатюрное солнышко. Только бы папа не забыл обновить его, когда вернётся из Грэмстада, а то розы замёрзнут. Она садится на низкую скамью и переводит взгляд на шикарные бутоны размером с раскрытую ладонь. Тёмно-бордовые лепестки чернеют по краям. Чего-то им не хватает. Раффи переводит на них взгляд и вздыхает.

— Как ты справлялась со всеми нами? — спрашивает она. Прозрачные голубые глаза наполняются слезами. Раффи шмыгает носом и скорее стирает их рукавом шубы. Один из бутонов склоняется к ней и роняет в чашку чая увядший лепесток.

Глава 3

Саймон лежит на узкой жёсткой койке и изучает глазами потолок, точнее верхнюю полку, на которой довольно похрапывает ещё один пассажир экспресса Лимбрук – Бриерхейм. Все пассажиры этого паровоза сплошь изгои и сволочи, решившие попытать ещё один шанс в столице. Как наивно!

Паровоз гудит, выдыхает из трубы сизый дым и стучит: «Тудум-тудум». Не спится.

За окном ледяная пустыня – в какое окно ни глянь, всюду сугробы и редкие обнаженные деревья, размахивающие черными острыми ветвями, словно провожая путников в последний путь.

Светает. Небо зеленеет на горизонте, придавая картине ещё более зловещий вид. Саймон сглатывает тяжёлый ком в горле. В висках пульсация в такт паровозной песни. Дневник под подушкой. Ждёт.

Саймон кидает взгляд на соседа. Рафаэль тихо посапывает, лежа на боку. В руке зажата волшебная палочка, будто он все ещё ждёт побега.

«Вот придурок», – фыркает Саймон про себя. Даже если он и выпрыгнет из паровоза на полном ходу, тут же увязнет в сугробе. Они слишком далеко от Лимбрука, проще добраться до столицы. Но они и так держат туда путь. Какой смысл бежать сейчас?

Или дело не в нём?

Саймон приподнимается на локтях. С верхней полки, расположенной над койкой Рафаэля, на него смотрят два жёлтых глаза. Женщина, на вид совсем молоденькая, симпатичная, даже красивая, с длинными рыжими волосами, закручивающимися в плотные локоны-пружинки, растягивает губы в улыбке. Из-под верхней губы вылезают два острых клыка.

– Какой красивый мальчик, – шепчет она. Её голос пробирается под кожу и заставляет волосы встать дыбом.

– Пф… – фыркает Саймон. – Я из Грэмстада, не напугаешь.

Он старается говорить тихо, знает, что у вампиров слух, как у кошек, но всё равно кидает взгляд на Рафаэля. Тот спит и явно видит не первый сон. Однако палочку сжимает крепко.

– А его ты боишься, – усмехается вампирша. Голос возникает сразу в голове, алые губы девушки не двигаются.

– Столичный боевой маг, – поясняет Саймон свои опасения.

– Преступник?

– Хуже, студент Академии имени Святой Изольды Блауфедер.

Девушка теряет к нему интерес и переворачивается на другой бок. Кусать волшебников можно только по сертификату, а на несовершеннолетнего его не выдадут. За такой проступок боевой маг имеет право ликвидировать её без суда. Паршиво хотеть есть, сидеть среди еды и не иметь возможности попробовать.

– Сочувствую, – шепчет Саймон, достаёт из-под подушки дневник бабушки и проводит пальцами по мягкой обложке. На ней проявляются золотистые буквы:

«Sceau du Sang Indigène».

Саймон фыркает. Мало того, что эта магия явно на порядок выше стандартной, так ещё и написана на оригинальном языке, которому прабабушка не сочла нужным его учить. Он ставит дневник ребром, но листы слиплись намертво.

– Так ты его не откроешь, – вдруг раздается голос Рафаэля, и Саймон вздрагивает. Переводит взгляд на своего «надзирателя».

Тот садится, кладёт волшебную палочку на столик и сверяет время по наручным часам. Стрелка на часах начинает тикать. До того, как Рафаэль взглянул на них, тихого пощёлкивания слышно не было.

– Почти приехали.

– Знаете, что здесь написано?

– Конечно, – кивает Рафаэль, – я-то закончил академию.

– Я знаю заклятья в местной транскрипции. В оригинале их давно никто не учит, – протестует Саймон. – Не понимаю, зачем писать на оригинале.

– Потому что так правильно, – поясняет Рафаэль и достаёт из походной сумки размером с барсетку большой термос. Ставит на стол и поворачивает крышку. Термос краснеет и слегка вибрирует, нагревая воду. – Чаю?

– Нет, спасибо, – отворачивается Саймон. – Можете прочитать?

– Вот, поступишь в академию и сам прочитаешь. Как раз будет чем заняться оставшиеся полгода общего курса.

Саймон закатывает глаза.

– Почему именно этот язык?

– Он фонетически наиболее подходящий для колдовства, – говорит Рафаэль. – Магия звука. Ты же музыкант, должен понимать.

Он кидает взгляд на чехол с инструментом, пристроенный рядом на кровати. Сдать его в багаж рука не поднялась. Обидится потом и расстроится. Неделю минимум будет дуться. А на расстроенном инструменте не поиграешь.

– С гитарой договориться проще, чем с буквами, половина из которых вообще не читается, а половина читается не так, – поджимает губы Саймон и запихивает дневник обратно под подушку.

– Да? Ты сейчас язык магии описываешь или тот, на котором говоришь? – парирует Рафаэль, снимает с закипевшего термоса крышку и наливает в неё густой ароматный напиток из ягод и трав.

Саймон молча наблюдает за ним. Движения Рафаэля неспешные и расслабленные, будто он дома. От этого нога Саймона сама собой начинает дёргаться. Он жуёт нижнюю губу и прищуривается.

Глава 4

Тина стаскивает с лестницы тяжёлый чемодан. Голова слегка кружится после битвы за печенье. Жёлтое платье пришлось отправить в мусорку. Бытовые заклятья плохо даются Лотти, а Серафим напрочь отказалась помогать. Что до Нейта, то тут и спрашивать не стоит.

— Ты в этом платье всё равно выглядишь, как…

— Только попробуй продолжить, я тебе задницу надеру! — рявкнула Тина в ответ, а теперь стоит, облокотившись на косяк, и смотрит, как Серафим заклятьем чинит разбитую чашку. Чашка склеилась, но мельчайшие частицы собрать не удалось, и теперь она похожа на маленький дуршлаг.

— Тоже в мусорку, — вздыхает Серафим и переводит взгляд на сестру. Хмурится.

«Только не это», — проносится в голове Тины. Она заранее закатывает глаза и снова хватается за свой чемодан. Руки слегка дрожат, а на лбу выступила испарина. В доме слишком жарко и многолюдно.

Сверху летит чемодан Лотти, подталкиваемый телекинезом.

— Посторонись! — бодро командует она, сбегает по лестнице и останавливается рядом с Тиной. — Помочь?

— Сама справлюсь.

Тина волоком тащит чемодан к прихожей. Появляется Нейт и грубо вырывает его из её рук.

— Донесу, — бурчит он.

Тина выхватывает чемодан обратно.

— Сама донесу!

В этот момент за спиной появляется Серафим с измерителем магии в руках — большой железной штукой с антенной и циферблатом. Стрелка одна — раскачивается из стороны в сторону, как маятник, а вместо цифр — рунические символы. Прибор стёрся от постоянного использования. За новогодние каникулы Серафим брала его в руки раз сто. И это только за каникулы.

«Сломать бы его к чёрту…»

— Постой спокойно, — командует Серафим. Глаза у неё красные, веки чуть припухли, но силы в руках не занимать. Она вцепляется в полосатый свитер сестры с таким рвением, что лучше не дёргаться, а то и свитер порвёт.

— Отвяжись, — говорит Тина и уворачивается от громоздкого прибора, однако руку не вырывает. — Порвёшь свитер — прибью!

— Я же о тебе забочусь! — всплескивает руками Серафим, и её чёрные волнистые волосы подпрыгивают в такт движению.

— Убери эту дрянь от моего лица, — цедит сквозь зубы Тина.

Стрелка на маятнике колеблется то влево, то вправо, а потом резко опять вправо. Серафим хмурится и переводит взгляд на сестру.

— Что?

— Ты ничего странного не видела в последнее время?

— Кроме чокнутой сестрицы и брата, решивших изорвать все мои шмотки? — Тина делает вид, что задумывается. — Хм… нет, не видела.

Серафим отпускает сестру, поджимает губы и запихивает измеритель магии в свой чемодан. Взмахивает рукой, и тот сам вылетает на улицу по идеально прямой траектории. Вслед за ним, сшибая косяки, вылетает чемодан Лотти.

За окном раздаётся кряканье. Новый сигнал авто мистера Ван Дейна. Тина и Лотти синхронно выглядывают в окно. Новенький паровой автомобиль блестит под лучами зимнего солнца. Из поднимающейся вверх трубы выходят округлые клубы сизо-зелёного дыма. За рулём мистер Ван Дейн жмёт на крякалку, а рядом его сын Тео возится с очередным самодельным монстром.

— Ну, наконец-то, — одновременно говорят они. Лотти радостно, Тина с облегчением.

— Всё собрали? — беспокоится Серафим. — Форма, учебники, письменные принадлежности…

— Поэтому и наконец-то! — перебивает её Тина. — Вытащи волшебную палочку из причинного места и выдохни уже!

Лотти пулей вылетает из дома, на ходу застёгивая норковую шубу, выкрашенную в ярко-жёлтый цвет. Подбегает к машине и стучит по стеклу переднего сидения. Тео опускает стекло. Говорит:

— Привет.

— Привет, — расплывается Лотти в улыбке. — Как праздники? Ой, какая милая штучка! А кто это?

Тина стаскивает чемодан с крыльца, кидает взгляд на Лотти и усмехается. С трудом дотаскивает чемодан до машины, оставляя на снегу дорожку, и не без труда запихивает его в багажник, где уже лежат чемоданы Тео, Лотти, Серафим и Нейта. Багажник переполнен, приходится приложить немало усилий, чтобы его закрыть. Тина наваливается на ручку всем весом, рядом тут же появляется Нейт, лишь на полголовы ниже её ростом, и легко захлопывает его до конца.

— Спасибо, — бурчит Тина и забирается на заднее сидение автомобиля.

— Доброе утро, мистер Ван Дейн, Тео.

Мистер Ван Дейн приветственно кивает.

— Как отец?

— В командировке, — отвечает Тина.

— Это я знаю, потому за вами и приехал.

— Вы имеете в виду, как он справляется со смертью мамы?

— Тина! — рявкает на неё Серафим и забирается в машину рядом с сестрой. — Извините, она у нас прирождённый провокатор.

— Да ладно, у меня такой же, — мистер Ван Дейн кидает взгляд на сына.

Глава 5

Саймон сходит с Лимбрукского экспресса на станции Бриерхейма и, скривившись, оглядывает огни города, раскинувшегося внизу. Он похож на новогоднюю ёлку, разноцветный и ослепительный, даже днём в свете солнца. Это магазины, богатые дома с навороченными украшениями, ярмарки на центральной улице. Где-то в центре взрывается фейерверк. А снег… это и сугробами не назовёшь. Так, припорошило. В Грэмстаде такая погода бывает разве что в начале октября.

Сама станция тоже разукрашена цветной каменной мозаикой, витражами и вывесками. Самая яркая гласит:

«На все случаи жизни»

Снизу приписка:

«Соберём в дальний путь за три минуты»

И ещё ниже:

«Всё в одном чемодане за 999т»

— Нехило, — замечает Саймон. В его кармане все прабабушкины сбережения и внутренности его детской разбитой копилки. И то там вряд ли наберётся больше пяти сотен тенир, да горстка лумов. — Это что там в чемодане? Частный дом?

Рафаэль взмахивает волшебной палочкой, шепчет пару незнакомых Саймону слов, и все чемоданы — и его, и Саймона — вскакивают на внезапно отросшие ножки и забегают в здание станции.

— Жить в столице дорого, — говорит он.

Внутри станции всё такое же непривычно богатое. Высокие потолки, чистые стены, маги и ведьмы в дорогих нарядах. Прибывшие на Лимбрукском экспрессе выглядят здесь как кусок фекалий на праздничном столе. Мерзко и провокационно. Саймон усмехается.

Рафаэль смотрит на часы.

— Пошли, машина уже должна быть здесь.

Они пересекают большой зал вокзала и выходят через центральный выход. Пока они идут, Саймон успевает заметить ряд торговых лавок и буфет. Сувенирный отдел, комната короткого сна, аптека… вот она! В последнем отделе за стеклом стопками стоят разноцветные чемоданы, и всюду расклеены расписанные от руки бумажки:
«Начни новую жизнь всего за 999т»

Звучит привлекательно, но Саймону на новую жизнь никак не хватит, придётся доживать эту.

На другой стороне вокзала припаркованы в ряд с десяток разномастных паровых автомобилей, повозка, запряжённая двумя жирафами в пальто, и слон в шубе, на спине которого шесть обитых мехом скамеек. Саймон невольно прыскает от абсурдности зрелища. У них в Грэмстаде только волки и медведи, и те все дикие. А если кто по снегу и пройдёт, так это псы. У каждого уважающего себя грэмстадца должна быть псина для охраны, перевозки и статуса. Только у них с прабабушкой собаки не было. Слишком дорого.

— Поедем на слоне? — усмехается Саймон.

— У тебя есть пара лишних сотен на билеты? — парирует Рафаэль. — Это для туристов.

Раздаётся автомобильный гудок. Звук, похожий на вой Грэмстадской лайки, короче, чем волчий, но протяжнее дворняжьего лая. Вслед за гудком появляется автомобиль. Он тормозит между жирафами и малиновым авто с нахлобученной на крышу шляпой из папье-маше.

Чего только не сделают люди, чтобы привлечь чужое внимание…

Рафаэль садится на переднее сидение, Саймон — на заднее. Осторожно кладёт на колени чехол с гитарой, и следом тут же запрыгивают чемоданы, вжимают его в сидение.

— Это Морвент? — спрашивает водила, жуя длинную конфету, торчащую из его рта, как папироса. — Выглядит нормальным.

Саймон вздёргивает брови.

— Полегче, пацан только что осиротел, — одёргивает его Рафаэль.

— Прости, пацан, — кидает водила и жмёт на газ.

Автомобиль с ревом срывается с места и скатывается с холма в самую гущу цветастого Бриерхейма. Проносится по сверкающей огнями центральной улице и съезжает в тихий переулок. В самом конце улицы стоит дом. Всего один, с заколоченными окнами и потемневшим от времени фасадом. А за ним — лесная чаща.

Внутри что-то дёргается, когда взгляд падает на старинный особняк, покрытый тонким слоем снега, словно пылью времён. Саймон сглатывает тугой ком в горле и отворачивается.

— Особняк Морвент, — говорит водила. — Ты здесь родился, говорят. Помнишь что-нибудь?

Рафаэль поджимает губы, но молчит.

— Нет, — отвечает Саймон.

— А до этого… ты знаешь, что сделала твоя мать?

— Хватит, — обрывает его Рафаэль.

— Знаю, — отвечает Саймон.

Они едут дальше, огибая лес по дуге, и вскоре выворачивают на широкую улицу, идущую вдоль города. По ней туда-сюда едут повозки, запряжённые обычными лошадьми-тяжеловозами. Одни короткие, доверху гружённые товарами, другие длинные и полупустые с надписью «Общественная повозка». На одной из них приписка «Бриерхейм — Академия им. Св. И. Блауфедер».

Не все могут позволить себе автомобиль.

Где-то через час пути вдоль леса впереди вырастает несколько остроконечных крыш. Студенческий городок приближается. Ещё несколько минут, и их встречает высокий забор с такими же высокими двустворчатыми воротами. На воротах резная, увитая живыми цветами буква «Б». Мужчина в форме боевика на входе вскидывает руку. Рафаэль опускает окно и показывает ему пропуск.

Глава 6

Комната триста семнадцать выглядит ожидаемо. Белые стены, обшарпанный паркетный пол, две койки из грубого дерева и серые занавески. Обе кровати застелены покрывалами в цвет. Над одной из них висит растяжка, явно сделанная от руки, но старательно, не ребёнком.

«Собственность Юджина Стольчега», — гласит надпись.

Что ж, его сосед явно знает цену своим вещам и помечает их.

Помимо кроватей, в углу стоит шкаф. Саймон подтаскивает к нему чемодан и открывает створку. Внутри ни одной свободной полки. Вещи разложены так, чтобы занять вообще всё пространство, и это при том, что вещей относительно немного. Пара старых поношенных брюк, летние футболки да носки с дыркой. На каждой вещи записка:

«Собственность Юджина Стольчега»

— Хм… — хмыкает Саймон, сгребает шмотки нового соседа и как попало запихивает всё в правую половину шкафа. С той же стороны стоит его кровать. Часть вещей Саймон раскладывает на освободившихся полках, чтобы показать соседу, когда тот вернётся из академии, что он тоже знает цену вещам и готов защищать своё личное пространство. Сумку с памятными вещицами от бабушки он запихивает под свою кровать, достаёт из кармана чемодана резной нож с гербом Грэмстада и прямо на кровати вырезает своё имя:

«Саймон Морвент»

Он не вандал, это для устрашения. Позже он сможет всё исправить одним взмахом волшебной палочки. Восстанавливающим заклятьям бабушка научила его ещё десять лет назад, когда он сломал свою любимую игрушку — старый прадедушкин деревянный паровозик. Это не единственное, что досталось ему от прадедушки. Ещё он получил от него своё имя, дом в Грэмстаде и старинную зачарованную гитару от величайшего мастера прошлого века. Сейчас ни прадеда, ни мастера уже нет в живых, и его гитара стоит целое состояние.

Симон фон Шварценхельм умер за три года до его рождения, но дал ему больше, чем родная мать.

Саймон проводит пальцем по вырезанной на деревянной спинке кровати фамилии. Морвент. Сейчас у неё другая фамилия. Она вышла замуж и построила свою жизнь без него. То, что она в итоге закончила в тюрьме, не его вина.

…не его вина…

— Иногда дети просто не нужны своим родителям, — раздаётся за спиной тонкий голосок, будто не ребёнок, а мышонок пищит.

Саймон оборачивается. В проёме его дверей стоит мальчик лет шести со светлыми, почти белыми волосами и такими редкими, что сквозь них просвечивает розовая макушка.

— Так говорит мисс Бакли, — добавляет он.

На мальчике простая серая футболка и чёрные брюки. На ногах валенки, а в руках толстая бурая дублёнка, явно не по размеру.

— Она, должно быть, очень милая женщина.

— Вовсе нет, — мотает головой мальчик. — Лучше не царапай кровать, если она увидит, будет ругаться.

— Ну и пусть, — отвечает Саймон и представляется. Подходит к мальчику и протягивает руку. — Саймон Морвент.

Мальчик расширяет глаза и крепче прижимает к себе дублёнку, отходит на один шаг назад.

— Что, страшно? — усмехается Саймон. — Да ты не парься, я детей не ем. Только невежливых.

Мальчонка сглатывает и всё-таки пожимает руку.

— Джерри Блум, — бросает он, а потом резко разворачивается и даёт дёру через весь коридор.

— Хм… — усмехается Саймон, глядя ему в след. Похоже, к этому ему тоже придётся привыкнуть.

Он закидывает на плечо чехол с гитарой, взмахом руки перемещает чемодан с вещами, которые пригодятся ему в академии, в коридор и запирает дверь на ключ. Спускается на первый этаж по некрашеной деревянной лестнице и находит двенадцатый кабинет. Дважды стучит.

Дверь тут же открывается сама, и Саймон оказывается в тесном кабинете с одним-единственным столом по центру. Стены заставлены стеллажами с документами. Всё разложено по цветным папкам. На каждом стеллаже пометки с цифрами: «0-3», «4-7», «8-12», «13-15» и «16-18». Должно быть, возраста подопечных. Для его категории выделен тёмно-красный цвет. Такая же папка в руках мужчины с рыжими усами. Он сидит за столом и перебирает вложенные туда документы.

— Сейчас тебе надо это, — он кидает лист желтоватого пергамента на край стола, — это и это. А вот здесь и здесь надо подписать.

Саймон подходит ближе к столу.

— Что это?

— Согласие на пребывание в приюте и поступление в Академию.

— То есть, я могу отказаться? — спрашивает Саймон.

— А ты осознаёшь последствия отказа? — парирует рыжеусый.

О, да! Последствия он ещё как осознаёт, потому наклоняется, берёт со стола перо, окунает в чернильницу и ставит две размашистые подписи в обоих документах.

— Чудно, — кивает рыжеусый и убирает их в красную папку, сбоку которой выдавлены белые буквы «Саймон Д. Морвент».

Второе имя ему досталось от дедушки, потому что имени отца он не знает. Никто не знает, даже прабабушка пожала плечами, когда он спросил её об этом впервые. Впрочем, деда он тоже не знал, никогда не видел и не слышал никаких рассказов о нём. Всё, что ему известно — однажды он женился на его бабушке Софии, и у них родилась дочь — Селина Морвент. Женщина, изменившая мир.

Глава 7

Тина и Лотти заходят в административное здание и поднимаются на третий этаж. Над большой двустворчатой дверью, украшенной разноцветными стеклянными ромбиками, прячется директор. Над дверью — большие золотые буквы «АДМИНИСТРАЦИЯ».

Тина толкает дверь и оглядывает присутствующих. Народа хватает, видно, не одни они успели напакостничать в самом начале семестра. Здесь Эли Бергер, Дженис Сомерсет и Оливия Коулсон — все трое с их этажа общежития. И ещё несколько человек им не знакомых. В основном старше. Наверняка с факультатива.

— Кто последний? — спрашивает Лотти.

Оливия поднимает руку, и сёстры опускаются на свободный диванчик, обитый мягким алым бархатом. Тина протягивает сестре уведомление. У неё точь-в-точь такое же:

«Мисс Валентина Моро, в связи с тем, что вы не предоставили заявку на поступление на факультатив до конца прошлого семестра, просим вас явиться в кабинет директора для воспитательной беседы.

Секретарь директора Иветта Нокт».

Стоило им зайти в общежитие и бросить вещи, как тут же прибежал комендант с «хорошими» новостями и вручил повестки. Получите распишитесь. А они надеялись, что смогут еще немного потянуть время. Понятно, почему Лотти достают, последний семестр отведен на повторение пройденного материала, надо делать упор на выбранные экзамены. Но от неё-то директору что надо? Будто он верит в то, что она успеет кем-то стать.

Тина вздыхает и кладёт голову на плечо сестры. В голове слегка мутит. По дороге сюда она несколько раз оборачивалась, слыша собственное имя, но никто её не звал. Голос просто звучал в голове, и он чётко дал понять, что выбирать факультатив смысла нет. То же самое дал понять и их семейный целитель, и мокрая женщина в окне, кем бы она ни была.

Даже интересно, кто она. Раньше Тина её никогда не встречала. Галлюцинации нередко повторяются, однако бывают и новые. И потом она долго и нудно разбирает с целителем, что значит то или иное видение. Эстер — девочка с потерянной куклой — символизирует её растерянность после смерти матери. Кукла — это метафора ушедшего детства. Видение убийцы её матери символизирует внутренние страхи. Тот мужик на кладбище с лопатой — отчуждённость и попытка спрятать переживания. «Закопать», — так сказал целитель. Чем меньше она будет нервничать, тем реже будет видеть и слышать то, чего нет, и тем дольше продержится печать на магии.

Да только Эсти она видела еще до смерти мамы. Видела, да забыла, а теперь начинает вспоминать. Это она звала ее по имени, пока они с сестрой пересекали двор. Звала, но не показалась.

В общем, с ней всё ясно. Но почему Лотти не выбирает факультатив, остаётся загадкой. Она, в отличие от Тины, здорова, её ждёт длинная жизнь, наполненная событиями и смыслом. Но чтобы события были хорошими, ей необходимо достойное образование. Так говорит папа и Раффи. Даже Нейт в это верит. Тут хочешь не хочешь, а тоже поверишь.

— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — спрашивает Тина сестру.

Лотти безразлично пожимает плечами.

— Кем-нибудь, — отвечает она.

Она всегда так отвечает, будто её собственное будущее точно так же бессмысленно и скоротечно, как и будущее Тины. Будто она тоже носит волшебную палочку чисто для красоты и не в состоянии сотворить ни единого заклятья.

— Кем-то придётся стать, — говорит Тина. — Лучше реши сейчас, а то директор не отвяжется.

— Тогда домохозяйкой, — отвечает Лотти. — Замуж хочу.

Тина улыбается и подталкивает сестру локтем.

— Я даже знаю за кого. Тебе помочь?

Лотти тоже прыскает.

— И как ты это сделаешь?

— Не знаю, поймаю, прикую цепями в подвале и заставлю его сделать тебе предложение, — улыбается Тина. — Или сварим приворотное зелье.

Лотти хихикает и мотает головой. Веселье быстро сходит с лица, и она глубоко вздыхает, вертя в руках «приглашение» от директора.

— Тогда мы не будем счастливы.

— Ну, ты же замуж хочешь, а не счастья. Такого пункта в соглашении не было.

Лотти снова усмехается, на этот раз не от радости, и переводит взгляд на сестру.

— Я некрасивая, да?

— А вот сейчас обидно было, — замечает Тина.

— По сравнению с Раффи мы с тобой так… обычные, — говорит Лотти. — Будь у нас её лицо…

— Будь у неё наши мозги… — парирует Тина.

В этот момент парадные двери администрации открываются. На пороге появляется парень с тёмно-красными волосами, и близняшки синхронно переводят взгляд на него. Высокий, симпатичный и совершенно незнакомый. Наверняка с факультатива.

Вслед за ним в коридор администрации залетает чемодан, и Тина понимает – новенький. Интерес тут же вспыхивает внутри, она вздергивает бровь и приценивается. Судя по манере движений, высоко поднятой голове и прищуренному изучающему взгляду, он не из простых парней.

Глава 8

Тина не успевает ответить на вопрос. Дверь в кабинет директора открывается, и оттуда высовывает нос секретарь. Невысокая и очень худая женщина с тугим пучком волос на затылке. Она оглядывает очередь, останавливает взгляд на сёстрах, сидящих в компании Саймона, и манит их пальцем.

— Мисс и мисс Моро, — говорит она. Её голос звучит строго, а лицо выражает явное недовольство. Однако смотрит она не на них, а на Саймона.

Лотти поднимается с дивана первая, с явным облегчением. Одергивает юбку и кидает через плечо недовольный взгляд. Однако Саймон на неё не смотрит. Всё его внимание поглотила Тина. Она жуёт губы, обдумывая, как ответить на поставленный вопрос.

Что значит «затусить»? Здесь, в Бриерхейме, так не говорят, но она предполагает, что речь идёт о свидании. Сердце гулко ухает в груди, и она не сразу замечает, что секретарь решила отправить их к директору без очереди.

— Ну так как? — спрашивает Саймон и слегка склоняет голову вперёд, глядит на неё исподлобья и улыбается. В этой улыбке вся глубина его опасного характера.

— Мисс Моро, — снова повторяет Иветта Нокт, слегка повышая голос.

— Мне пора, — отвечает Тина и тоже поднимается с бархатного диванчика.

— Пока, — машет ей вслед Саймон, явно разочарованный. — Надеюсь, ещё увидимся.

Тина оборачивается через плечо и тоже взмахивает рукой, после чего скрывается за дверью.

Они проходят через кабинет секретаря, расположенный в просторной прихожей, и заходят в следующую дверь с табличкой:

«Директор Академии им. Св. И. Блауфедер

Малхазар фон Алтариен».

Там скрывается седой старик с остриженными «под горшок» волосами и короткой щетиной на сморщенных щеках. На его плечах старинная мантия, расшитая золотой нитью, а на правой руке массивный перстень с гербом гильдии Профессоров, означающий его высокое положение.

— Прошу, — проводит он рукой перед собой, указывая на два свободных стула по другую сторону от стола, — присаживайтесь, мисс и мисс Моро.

Девушки опускаются на предложенные места и синхронно кладут сумки с учебниками на колени. Тина справа, Лотти слева.

— Здравствуйте, — хором говорят они.

Директор усмехается.

— До меня дошли слухи, что вы не заполнили заявления на перевод на факультатив. Никак не решите, чем хотите заниматься в будущем? — он переводит взгляд на Лотти и склоняет голову вперёд. — Времени на определение осталось немного. Пора что-нибудь решить.

Лотти безразлично пожимает плечами и решает ничего не отвечать. Тина смотрит на сестру, опускает взгляд на её пальцы, теребящие приколотый к сумке цветок, и кладёт руку ей на плечо. Точнее прикасается на один короткий миг, а потом снова складывает руки перед собой.

— Я, наверное, пойду в Боевики в папин отдел. Буду таскать ему кофе и бумажки. Ему понравится, как думаете? — говорит она.

Директор кивает, достаёт из ящика стола пустой бланк с заявлением и кладёт на стол перед Тиной. Пододвигает к ней чернильницу и перо. Тина двигается ближе к столу и начинает заполнять бланк.

— Да не пойдёт она в боевики, — фыркает Лотти. — Она не сдаст экзамены.

Тина отрывается от заявления и кидает на сестру недовольный взгляд.

— Что? Это правда! — говорит Лотти. — Ты же и сама знаешь.

— Эту проблему мы будем решать, когда настанет время, — обрывает директор перепалку. — Сейчас надо сделать выбор. Что насчёт вас, мисс Моро? Кем бы вы хотели стать?

— Не знаю, — буркает Лотти, ещё сильнее скручивает цветок, и тот с тихим «Пух!» отрывается. Лотти сглатывает и убирает его в карман сумки.

Тина молча следит за ней взглядом, подмечая каждое движение. Пальцы слегка подрагивают. Взгляд устремлён в пол. Глаза увлажняются. В последнее время она стала как Серафим — лишь бы пореветь. Всё потому, что за каникулы Тео ни разу не зашёл в гости, хотя раньше тёрся возле их дома едва ли не каждый день. Они дружили с самого раннего детства. Вместе играли во дворе и гуляли в парке. Но в прошлом году Тео подружился с Юджином, и его будто подменили. Тина знает почему. Юджин считает, что близняшки Моро — это не круто. Одна дурная, а другая припадочная.

На себя бы посмотрел и на своих дурацких самодельных монстров…

— Неужели нет совсем никаких идей? — чуть подаётся вперёд директор, и его седые волосы ловят свет от горящих на стенах свечей.

Тина усмехается. Дурацкая причёска, дурацкий кривой нос и дурацкая манера считать всех студентов академии своими детьми, но он ей нравится. Прикольный старик. Если ему нужно заявление на перевод, пусть будет заявление. В конце концов, его в любой момент можно переписать, даже уже после поступления на факультатив, если все вступительные экзамены совпадают. А на первый курс сдаются пять обязательных и всего два специальных.

К тому же Лотти права — Тина провалит все практические экзамены и вернётся в следующем году на последний курс общей магии. Тогда ещё больше студентов будут считать её припадочной. Но это потом. До следующего учебного года она, может, вообще не доживёт. Тогда какая разница, что писать в заявлении?

Глава 9

Ну вот, ушла…

Саймон едва шею не свернул, когда она пронеслась мимо, бросив на него всего один мимолётный взгляд. Неужели он был недостаточно обаятельным? Или в кабинете директора что-то случилось? Наверное, это не она.

— Зачем спросил, если тебе не интересно? — дуется Дженис и скрещивает руки на груди.

Саймон неохотно переводит на неё взгляд. Её волосы такие белые, будто она часами сидит на солнце без панамки. Причём не под местным, а под южным. Сам Саймон ни разу не видел настоящее летнее солнце. В Грэмстаде почти всегда холодно. А когда тепло, то всё равно холодно. Снега нет, на деревьях даже вырастают листья, но температура не поднимается выше пятнадцати градусов чаще, чем на два-три дня за весь год. Для грэмстадца плюс пятнадцать — жара, но на таком солнце не сгоришь и тем более не выжжешь волосы до белого. Прям белого, почти как береста, только без чёрных полос и точек. Он морщит нос, глядя на её волосы, и не помнит, какой вопрос задал.

— Что спросил? — уточняет он.

— Настолько бесит, да? — спрашивает Дженис и поднимается с дивана.

Саймон пожимает плечами. Не то чтобы бесит, просто не нравится. Выглядит так, будто она может себе позволить не быть собой. Хотя нет, бесит. Чёртово цветное зелье можно с закрытыми глазами сварить, это не трудно. Вопрос: зачем? Просто так меняться глупо. Может, она в бегах? Скрывает что-то? Прячется? Или вообще нечисть?

А если он покрасит волосы, начнут все вокруг считать, что Селина Морвент ему не мать, а всего лишь однофамилица? Он видел её фотографию в газете, и в учебнике современной истории, и на полке в прабабушкиной гостиной, где она совсем ещё ребёнок сидит на коленях у отца, а рядом бабушка София в том возрасте, в каком сейчас пребывает Селина. Там, в тюрьме. И у неё на фото всегда такие же красные волосы, будто кто-то измазал их кровью. Интересно, они до сих пор такие или мама состарилась и поседела, и теперь они не так уж и похожи?

Щёлк!

Дженис щёлкает пальцами перед его носом. Он моргает раз, моргает два, глядя на её пальцы, и поднимает взгляд на девушку.

— Ты псих? — спрашивает она.

— Я тебе фамилию не сказал, — говорит он и протягивает руку, чтобы поздороваться, как положено. — Саймон Морвент.

Дженис ожидаемо не пожимает руку, застывает, смотрит на неё, будто та объята пламенем.

— Какова вероятность, что я действительно псих, как думаешь? — спрашивает Саймон.

Дженис не отвечает, разворачивается и отходит к самому дальнему диванчику. Садится рядом с парнем в школьной форме с идеально прилизанными и разделёнными на боковой пробор волосами. Саймон откидывается на спинку дивана. Ну вот, теперь все на него смотрят. Дальше поползут слухи, а потом он с кем-нибудь подерётся, и его вышвырнут из школы.

«И ладно, вернусь в Грэмстад…» — думает он.

Там у него друзья. Ну как друзья, пацаны, чей способ изъясняться и выживать ему понятен.

Дверь в кабинет директора открывается. На пороге появляется вторая сестра. Если это та самая, нельзя её упустить. Чутьё подсказывает, что она бы не испугалась его имени. Она не такая или что-то с ней не так. Неважно, с ним тоже что-то не так.

Он встаёт, закидывает чехол с гитарой на плечо, подходит к близняшке и спрашивает:

— Тина?

Она мотает головой и пулей уносится по коридору. В глазах у неё стоят слёзы. Что-то всё-таки случилось.

Ну и ладно, не его дело. Он дёргает дверь в кабинет директора, и за спиной тут же раздаётся голос той слишком строгой:

— Очередь.

Он оборачивается на неё, подмигивает и заходит в кабинет.

— Мистер Морвент, — говорит секретарь директора миссис Нокт.

— Во всей красе, — разводит Саймон руками в стороны. Его чемодан остался в коридоре, и на миг он задумывается, стоит ли за ним вернуться. Вряд ли оставлять его там опасно. Он больше не в Грэмстаде.

— Вы принесли документы?

— Да.

Он передаёт секретарю бумажки, которые отдал ему рыжеусый в приюте. Секретарь забирает их и подшивает в папку с надписью «7 курс С.О.М».

— Определились с факультетом?

— Гильдия Искусства. Департамент бардов и сочинителей. Отдел театрально-музыкального искусства.

Секретарь кидает взгляд на чехол с гитарой, висящий у него на плече.

— Музыкальные инструменты?

— И вокал, — кивает он.

— Решили пойти по стопам матери? — она говорит это с улыбкой. Слишком тёплой, даже подозрительно.

Саймон не отвечает, только плотнее сжимает губы.

Миссис Нокт вздёргивает брови.

— Я не то имела в виду. Когда-то ваша мать была ведущим контральто в Большом Бриерхеймском театре. Прекрасный выбор профессии, — она достаёт бланк с заявлением на факультатив и протягивает ему. — Расписание будет готово после обеда. Отправлю вам его в общежитие, заберёте вечером у коменданта. И я сделаю заявку на форму. Какой у вас размер?

Глава 10

Лотти выбегает из кабинета директора и едва не сталкивается с Саймоном, настолько внезапно он появляется рядом.

— Тина? — спрашивает он.

Она мотает головой, обходит его и быстрым шагом выходит из административного крыла, сбегает по лестнице вниз, останавливается в безлюдном коридоре и прижимается лбом к каменной стене. Стена холодит лоб, но легче не становится. Слёзы наворачиваются на глаза. Как вообще директор мог сказать такое вслух?

— Я понимаю, почему ты боишься поступать на факультатив. Ты думаешь, что не справишься без сестры, но рано или поздно всем приходится учиться самостоятельности.

Какие «мудрые» слова. Без прямого давления, но с очень явным скрытым смыслом. Осталось недолго, вот что он имел в виду. Лотти понимает это лучше других. Она каждый день видит, что происходит с её сестрой, но может только молча ждать момента, когда всё закончится. Сколько осталось? Год? Два? Три? Всё это время она хочет и проведёт с ней в одной комнате. Если Тина не переведётся на факультатив, Лотти тоже этого не сделает. Они с самого начала вместе и должны и дальше оставаться вместе. До самого конца.

Слёзы опять душат. Она всхлипывает, но не может вдохнуть. Тихий звук застревает в горле. Сейчас бы покричать. Выбежать в лес и выпустить из лёгких всю накопившуюся ярость на судьбу, но кто её отсюда выпустит? Не школа, а концлагерь. Каждую секунду все следят. Следят да ни черта не видят.

Первый приступ сразил Тину в пять лет. Она вдруг ночью вышла на улицу и пошла гулять, разговаривая с неким невидимым человеком. Лотти тоже проснулась и пошла за ней. Ночь была тёмной и страшной, но Тина, казалось, ничего не боялась. И Лотти пообещала себе, что тоже не будет бояться. Они прошли до центральной площади пешком. Тина остановилась и сказала:

— Здесь что-то будет.

— Что? — спросила Лотти.

Тина пожала плечами.

— Так сказала Эсти.

Эсти была самой первой. Лотти хорошо её запомнила, точнее не её, а слова, которые сказала Тина. Саму Эсти она не видела.

Родители нашли их только под утро. Отец отругал их, а мама прижимала к груди и плакала, а потом отогревала дома у камина, завернув в толстые шали.

Мама…

Перед глазами встаёт тот день, когда она лишилась жизни. Яркая вспышка, чей-то крик, и вот её уже нет. Всего мгновение. Лотти даже не поняла, что произошло, пока Серафим не запихнула её в машину к полицейскому. Тот наклонился и сказал, что папа заберёт их через час. Нейт начал плакать, вслед за ним разревелась Серафим. Тина положила голову на плечо Лотти, и Лотти тоже заплакала, хоть и продолжала не понимать, что произошло. Она до сих пор не может этого понять. Зато Тина понимает. Она всегда была умнее. Ну и ладно, Лотти ей не завидует, она просто хочет, чтобы кто-то уже наконец ответил ей на вопрос:

Что чёрт возьми тогда произошло?

Лотти встряхивает головой, утирает слёзы и облокачивается спиной о стену. В коридоре пусто, только чьи-то шаги звучат вдалеке.

Тине поставили диагноз — магическая эпилепсия, наложили на магию печать, и она совсем лишилась возможности творить чудеса. Первое время её это не беспокоило. Им и так было чем заняться. Они играли в куклы, бегали во дворе, гуляли с Раффи и Тео, нянчили Нейта. Печать продержалась почти пять лет. За это время Тина забыла про Эсти, а Лотти нет. От ночи к ночи она видела сестру стоящей на ночной площади и повторяющей:

— Здесь что-то случится. Так сказала Эсти.

Будь Эсти реальной, она могла бы сказать ещё что-нибудь. Дать хоть какой-то намёк на то, что именно должно случиться. Тогда, может быть, Тина запомнила бы её лучше, и Лотти не пришлось бы делать вид, что её приступы начались не так рано.

Во время следующего приступа Эсти появилась снова. Она попыталась увести её в лес прямо из школы. Тину поймали на воротах боевики. Её снова доставили в больницу и наложили новую печать. Печать продержалась два года.

Очередной приступ стукнул, когда им было по двенадцать. Это случилось на летних каникулах. Лотти вышла в туалет на пять минут, а когда вернулась на кухню, весь пол был залит кровью. Тина ни слова так и не сказала о том, что видела в тот день. Папы не было дома, мама возилась с розами в теплице, а Серафим ушла с Нейтом в магазин. Они остались одни. Лотти, Тина и много крови вокруг.

Эта печать продержалась полгода. Было ещё много приступов и много крови. Однажды она даже поранила Нейта, когда тот зашёл к ним в комнату во время очередного припадка. Магия Тины совсем вышла из-под контроля. Вещи носились по комнате, как сумасшедшие. Одна из книг на полной скорости врезалась Нейту в лицо и сильно поцарапала глаз. Глаз вылечили, на Тину снова наложили печать. И так снова, и снова, и снова.

Последний раз всего месяц назад, а печать уже дала течь. Лотти заметила, как Тина крутила головой по сторонам в поиске того, кто зовёт её. Она не сказала, но всё поняла. А раз печать продержалась всего месяц, следующая может вообще не сработать.

— Ты в порядке? — раздаётся голос.

Глава 11

Тина косится на Эсти, та взмахивает рукой и снова говорит почти те же самые слова:

— Моя кукла. Ты не видела её?

Её русые косички покрылись тонким слоем снега, в волосах застрял засохший дубовый лист. На щеке проявилась царапина, глубокая с тёмными, почти чёрными краями, а под глазами пролегли тени. Теперь она похожа на живой труп, и двигается всё ближе и ближе.

— Как я выгляжу? — спрашивает Эсти, невинно вздёргивая брови.

Тина поджимает губы и отворачивается. Паршиво, а как ещё? Наверное, так же меняется её внутреннее состояние с каждой новой прожитой секундой. Время уходит, и на душе всё тяжелее. Эстер двигается ещё чуть-чуть. На сантиметр, может два, но этого хватает, чтобы стало холоднее. Тина ежится и обнимает себя руками.

Лотти кидает на неё взгляд. Спрашивает:

— С кем ты разговаривала?

Тина фыркает. Трудно назвать разговором один и тот же вопрос, повторяющийся до бесконечности уже не первый год лишь с небольшими отклонениями от заданного сценария.

— Можно я не буду отвечать на этот вопрос? — спрашивает она сестру.

— Да, конечно, — кивает Лотти, и Тина понимает, что она и так уже обо всём догадалась.

— Из-за кого ревела? — спрашивает она сестру. — Из-за Тео или из-за меня?

— Мне обязательно отвечать? — парирует Лотти.

— Нет, конечно, — говорит Тина и переводит взгляд туда, куда до этого смотрела Лотти — на фонтан, где уютно устроились местные крутые парни. В её взгляде столько обиды, будто они вырвали у неё сердце.

Тина вздыхает и похлопывает сестру по плечу.

— Кукла, — снова говорит Эсти. — Я её потеряла.

— Да что б её… — ругается Тина.

— Написать папе? — предлагает Лотти.

— Только месяц прошёл, он ж меня из дома потом не выпустит, — говорит Тина. — Ерунда, скоро отстанет.

— А если будет хуже?

— Тогда сама напишу, — обещает она. — Не сдавай, я свихнусь, если он приставит ко мне няньку.

— Привет, — слышится за спиной знакомый голос, и Лотти тут же вскакивает с лавочки.

— Пойду поздороваюсь, — говорит она.

Тина оборачивается, за спиной стоит Рейнард и смотрит на неё, не на Лотти.

— Как прошли каникулы?

— Чуть не сдохла от скуки, — отвечает Тина. — А твои?

Лотти уже несётся к фонтанам, по пути закидывая на плечо сумку. Рейн смотрит ей вслед взглядом побитой собаки, обходит лавочку и садится рядом с Тиной прямо на промёрзшую деревяшку. Эсти оказывается аккурат между ними, и Тина отодвигается подальше. Совсем чуть-чуть, чтобы Рейнард не заметил. Но он замечает, и его лицо вытягивается.

— Ничего не застудишь? — фыркает Тина. — Без важных частей ты ей точно не понравишься.

— Я и со всеми частями ей не нравлюсь, — парирует Рейн.

— А ты чего хотел? Бегаешь за ней, как щенок. Я же сказала, будь безразличным, заведи себе кого-нибудь. Глядишь, у неё проснётся интерес, — усмехается Тина. — Шарлотта — охотник. Ей нужна дичь, а не домашний пёс.

— А тебе кто нужен? — спрашивает Рейн и подкладывает под зад свою школьную сумку, но к Тине не придвигается, а наоборот отодвигается подальше, будто сдаётся, признавая поражение даже в дружеских отношениях. Тина фыркает.

— Решил за мной приударить, раз Лотти тебе отказала? — вздёргивает она брови.

— Кукла, — настойчиво напоминает Эсти, хмурится и скрещивает руки на груди. — Ты видела или нет?

— Нет, — говорит Рейнард, — просто интересно.

— Я — дичь, Рейн, мне нужен охотник, — говорит Тина, залезает в сумку и достаёт оттуда плитку взрывного шоколада. Вскрывает упаковку и протягивает Рейну прямо через голову Эстер. — Будешь?

— Давай, — он отламывает кусочек, засовывает в рот и тут же зажмуривается. Шоколад лопается во рту с тихим «пух» и обволакивает всё — язык, щёки, глотку. Он закашливается, а Тина хихикает и тоже откусывает кусочек. Пух! Она усмехается и смотрит, как сестра подходит к Тео и что-то ему говорит. В этот момент сзади его обнимает Карен Зельдан. Тео убирает её руки и отвечает Лотти, но что именно, не слышно.

— Думаешь, она его на свидание зовёт? — спрашивает Рейн.

— По-любому, — говорит Тина.

— Он согласится?

Тина пожимает плечами.

— Ты б шёл отсюда, а то мне потом придётся весь вечер выслушивать, какой ты приставучий.

Рейн краснеет с головы до ног, и прыщи на его лице проявляются чётче. Тина морщится. Не повезло ему с кожей, но в целом он неплохой парень. Только скучный. Скучный настолько, что лучше уж закрутить роман с нечистью или вообще завести себе настоящую собаку. В последнем случае разница вряд ли будет большая.

Глава 12

Саймон вертит в руках записку, разглядывая аккуратный почерк. Кто-то очень постарался его оскорбить. Не просто написал, а нарисовал каждую букву:

«Сукин сын»

Да, это про него. Он такой, весь мир давно так решил, и что здесь его будет ждать отнюдь не тёплый приём, он прекрасно понимал.

— Подумаешь, — фыркает он и бросает записку в корзину для бумаг.

Наверняка это только начало. Дальше будет больше. Каждый ученик непременно захочет выразить своё мнение о его здесь присутствии.

Саймон удобнее перехватывает чехол с гитарой и ждёт, оглядывая высокие стены библиотеки. Три этажа, полмиллиона книг, а то и больше. И все старые, как его прабабка. Пахнут пылью, ссохшимися чернилами и прелой бумагой. На стеклянный куполообразный потолок валит снег. Ну как снег, чуток присыпывает, потом будет хрустеть под ногами, когда он отправится в свою общажную комнату, где познакомится с новыми врагами. А врагами они точно станут. Потому что Саймон — сукин сын.

«А что, звучит, — думает он, крутя в руке лямку от гитарного чехла. — ССС. Можно использовать как лозунг на выборах короля школьного бала. Наверняка здесь что-нибудь такое устроят под конец года. Надо будет предложить свою кандидатуру и развесить плакаты по всем стенам всех шести учебных зданий в этом чёртовом студгородке».

Как же бесит…

Библиотекарша выходит из задней комнаты и шлёпает перед ним высоченную стопку пыльных книг — бам! Пыль поднимается в воздух, и Саймон громко чихает. Немногие ученики в читальном зале, решившие подготовиться к началу занятий, оборачиваются на него.

— Ещё справочник заклятий на оригинале.

— Для факультатива, — отрезает библиотекарша.

«Она похожа на крысу в очках», — думает Саймон.

— А переводчик есть?

— Дословный перевод тебе ничего не даст, — говорит библиотекарша. — Язык магии и тот язык, на котором он основан, отличаются.

— Всё равно давайте.

Может, хоть по использованным словам он сможет догадаться, в чём заключается суть блокирующего заклятья. В конце концов, изначально это были просто французские слова и немного латыни. Языки, на которых до сих пор разговаривают заграничные человечки. А может, и нет. Историей не магического сообщества он никогда не интересовался. Знает только, что человечки называют их земли Евразией и делят её на свои собственные страны. Про Айзенкрон никто из них не слышал, так с чего бы ему слушать про то, как они называют свою страну.

Библиотекарша снова уходит, но на этот раз не в подсобку, а наверх к общедоступной секции, снимает с нижней полки две потрёпанные книги в тряпочных обложках и приносит их Саймону. На обложке первой написано:

«Франко-латинский словарь»

На второй:

«Основы языка магии для малышей»

Саймон невесело усмехается. Да, за шестнадцать лет под присмотром прабабушки он не выучил ни буквы. А среди стопки учебников оказался курс «Основы магического языка». Если он и завалит какой-то экзамен, то точно этот.

— Спасибо, — говорит он и сгребает учебники в охапку. Манит за собой чемодан и с новым добром направляется к выходу.

— Фамилию назови, я тебя запишу, — велит крыса в очках.

Саймон останавливается. Обводит собравшихся в библиотеке новичков взглядом и громко сообщает, так, чтобы все услышали:

— Морвент.

Уходит, не обернувшись. Ни к чему. Взгляды и так прожигают спину, нетрудно догадаться, какие у них выражения лиц.

— Учебники до конца года, словарь на две недели, потом продли.

— Понял, — бросает Саймон и выходит из здания библиотеки. Чемодан послушной собачонкой вылетает вслед за ним.

Во дворе полно учеников. Малышня перекидывается снежками. Пара мальчишек устроили шуточную драку и возятся в неглубоком сугробе, громко хохоча. В центре двора раскинулся роскошный фонтан в форме нескольких волшебниц из бронзы. Они поливают друг друга из вёдер, выстреливают водяными струями из волшебных палочек, делают вид, что замёрзли. Ещё не достигнув земли, вылитая ими вода превращается в снежинки и разносится по двору.

У фонтана трётся компания из пяти человек. Все плюс-минус возраста Саймона. В основном пацаны и пара девчонок.

Саймон останавливается и видит, как одна из сестёр — то ли Тина, то ли Лотти — идёт к ним, мило щебечет с парнем в серой шапке и модной дублёнке с мехом на выпуск по швам. Спустя пару минут она разворачивается и уходит обратно, гневно сжимая кулаки.

Саймон следит за ней взглядом. Она подходит к лавочке, на которой сидит её сестра. Сердце в груди делает неожиданный «ух». Нет, это была Лотти. Вот Тина. Взгляд у неё насмешливо-печальный. Она морщится, будто что-то её раздражает. А рядом с ними ещё один парень в простом чёрном пальто стоит и краснеет, как дурак. Похоже, девчонки нарасхват.

Он усмехается и идёт дальше. Догоняет пацана со снежком лет десяти и спрашивает:

Глава 13

Саймон открывает дверь комнаты без стука нараспашку. На миг застывает в дверях и оглядывает соседей. Комната на четырёх человек. Две двухъярусные кровати. Свободна верхняя у окна слева. Рядом пустая тумбочка. Соседи все как на подбор — малолетки, по четырнадцать, не больше, — и смотрят на него.

— Привет, — громко говорит Саймон, проходит к свободной тумбочке и сваливает на неё стопку книг. Скидывает с плеча гитару и манит рукой чемодан с вещами. Тот плавно залетает в комнату и останавливается возле тумбочки. — Я Саймон.

Он подходит к каждому новому соседу и пожимает руки. Первый парень — в очках, с забранными в хвост русыми волосами, Брэдли; второй — Джейд, рыжий, как лис, и весь усыпан веснушками; третий — Колин. Он обычный. Вот просто обычный. Таких людей полно, и ничем он из этой массы не выделяется.

— Откуда ты? — спрашивает Колин.

— Грэмстад, — коротко отвечает Саймон.

Брэдли поправляет очки и шмыгает носом. Джейд поджимает губы. Только Колин не проявляет никаких эмоций. Похоже, не такой уж он и необычный.

— Я учился на дому, — продолжает Саймон. — Но прабабушка умерла, пришлось переехать.

— В приют?

— Ага. Там ничего, уютная комната.

— Я тоже из приюта.

— Юджина Стольчега знаешь?

— Все знают Юджина, — отвечает Брэдли. — Лучше не связывайся с ним. Он такой себе тип.

— Это точно, — поддакивает Джейд. — Ты не староват для общего курса магии?

— Мне шестнадцать, в этом году сдам экзамены и переведусь на факультатив.

Колин кивает на гитару.

— Гильдия искусств?

— В точку.

— Станешь примой Большого Бриерхеймского театра? — прыскает Брэдли.

— Вообще-то я планирую махнуть в Ноктмарроу и покорить сердца любителей альтернативного музыкального искусства, — отвечает Саймон. — Так где я могу найти Юджина?

— Хочешь с ним подружиться? — спрашивает Колин.

— Не знаю, как пойдёт, — пожимает плечами Саймон. — Я тут первый день, ещё не знаю, смогу ли вообще хоть с кем-то подружиться.

— С нами будет нетрудно, если ты не задница, — говорит Колин, — а с Юджином — если задница.

Саймон усмехается и ещё раз внимательно оглядывает своих соседей. На лохов они не похожи, но и крутыми парнями их не назовёшь. Стандартный средний класс. Можно считать, что с соседями ему повезло. А вот им с ним — нет.

— Понял. Только тут такое дело: он мой сосед по общаге в приюте.

— Оу, ого, н-да… — наперебой говорят соседи, Колин даже присвистывает.

— Тогда неважно, задница ты или нет, ты в любом случае в заднице.

Саймон ухмыляется. Да, примерно так он и думал. Простой парень не станет помечать территорию записочками. Но ничего, если Юджин думает, что альфа-самец в их комнате может быть только один, ему же хуже.

— Спасибо за информацию, — говорит Саймон и наклоняется к чемодану. — Свободный шкаф?

— Ща подвинемся, — говорит Джейд, и все трое ребят встают со своих мест, чтобы освободить для него пару полок.

На разбор вещей уходит минут пятнадцать. У Саймона их немного. Жизнь в Грэмстаде — это жизнь лишений. Прабабушка всегда шила только самое необходимое. Зимняя куртка осталась внизу в раздевалке, рубашка и брюки уже на нём. Так что в шкаф он положил только пару кофт и ещё одни штаны. Много оказалось только белья и носков, и всё равно вторая полка не пригодилась.

— Занимайте обратно, — говорит Саймон и забирается на свою кровать, расположившуюся под самым потолком. На боку бронзовая табличка, совершенно чистая. Саймон достаёт волшебную палочку и чертит на ней «С. Морвент».

Брэдли и Колин перекладывают свои вещи обратно на свободную полку, а Джейд наблюдает за Саймоном, и его лицо вытягивается.

— Эй, пацаны, — шепчет он, но достаточно громко, чтобы услышал и Саймон.

Он переводит на Джейда взгляд, и тот мигом бледнеет.

Колин и Брэдли оборачиваются.

— А? — спрашивает Колин, но Брэдли дёргает его за рукав форменной рубашки и тычет пальцем в табличку с именем Саймона.

— Вот дерьмо! — ругается Колин.

— У нас проблемы? — вздёргивает брови Саймон, по очереди глядя на соседей.

Джейд отводит взгляд. Брэдли отступает на шаг назад. А Колин говорит:

— Полагаю, проблемы у Юджина Стольчега.

— Правильно полагаешь, — говорит Саймон, и это последнее, что он им говорит.

Любопытства у соседей поуменьшилось, а может, наоборот, прибавилось, но желание общаться явно пропало. Оно и к лучшему. Саймон спрыгивает с кровати, достаёт из стопки учебников словарь и самоучитель языка для малышей, а из чемодана бабушкин дневник и возвращается с ними обратно на кровать. Раскладывает вокруг себя книги и выискивает слова, начертанные на обложке дневника.

Глава 14

Утро начинается с громкого звонка. Мелодия проносится по коридору, залетает в комнаты, раздражает слух. Саймон разлепляет глаза и ныряет головой под подушку. Ему снилось что-то хорошее, и просыпаться отчаянно не хочется. Вспомнить бы ещё, что это было.

Кажется, девушка с длинными чёрными волосами в школьной форме и с такой открытой улыбкой, что когда она улыбается, глаза превращаются в два опрокинутых полумесяца. Сердце подскакивает в груди так неожиданно, что Саймон от удивления сглатывает и переворачивается на бок, прижимает подушку к уху.

Он закрывает глаза, надеясь погрузиться обратно в сон. В тот же миг звон раздаётся снова. Такое чувство, будто звенит прямо в голове, да ещё так громко и мерзко, что при всём желании не проспишь.

— Доброе утро, — доносится с противоположной стороны комнаты.

— Доброе, — отвечает другой голос.

Это Джейд и Брэдли. Колин внизу отчаянно стонет. На часах только шесть утра.

— Обязательно вставать так рано? — бурчит Саймон. — Занятия только в девять.

Он ещё не забрал своё расписание, только прочитал памятку с общим распорядком дня. В шесть подъём, в восемь завтрак, потом полчаса на то, чтобы дойти до нужного корпуса, кабинета и приготовиться к первому уроку.

— Если не встанем сейчас, писать придётся в кусты, — отвечает Колин снизу. Судя по голосу, он от этого тоже не в восторге. Ну хоть кто-то его понимает.

Джейд и Брэдли уже вылезают из пижам и натягивают школьную форму. Чёртовы ответственные детки. Сразу видно, что у них есть родители. Даже завидно. Саймон наблюдает за ними, лёжа в кровати. Засовывает руку под подушку и сжимает бабушкин дневник. Наверное, будь его мама рядом, он стал бы таким же послушным мальчиком, но увы.

Колин вылезает из постели, когда Джейд и Брэдли уже скрываются за дверью, чтобы занять очередь в ванную комнату. Сортиры здесь общие, по два на этаж. Один для мальчиков и один для девочек. В каждом по три ванны, по три душевые кабины и по пять туалетных. Замков на дверях кабинок нет. В тюрьме, наверное, так же. И точно так же полно желающих наведаться туда с утра.

Дверь в комнату открывается, на пороге появляется комендант. Колин застывает с полунадетыми штанами и поворачивается к нему.

— Морвент, — говорит комендант, проходит в комнату и кладёт на общий стол для занятий свёрток с одеждой и лист пергамента, после чего сразу выходит за дверь.

А вот и его тюремная роба. Саймон спрыгивает с кровати и вскрывает свёрток. Да, тёмно-синий пиджак, галстук в косую полоску, прямые брюки со стрелками и дурацкая вязаная жилетка в ромбик с V-образным вырезом. Чёрт!

Он поворачивается к Колину.

— Я буду выглядеть как ты, да?

— Почему это звучит так, будто это плохо? — вздёргивает брови Колин.

— Посмотрись в зеркало и ответь сам, — предлагает он.

Колин поджимает губы, но ничего не отвечает. Только взгляд отводит, будто предложение Саймона его обидело. Саймон вздёргивает брови, натягивая на голое тело белую рубашку. Размер как раз впору.

— Что? Не отражаешься в зеркалах? — шутит он, берёт в руки галстук и прищуривается. Закидывает его на кровать.

— Что? Завязывать галстук не умеешь? — прищуривается в ответ Колин и выходит за дверь.

Саймон провожает его взглядом. Хмыкает и берёт в руки расписание. Первым уроком «самостоятельные базовые чары». Легкотня, можно прогулять.

Ровно в семь двадцать раздаётся ещё один звонок. Саймон вместе с соседями спускается вниз, где толкается по меньшей мере полтысячи студентов разных возрастов. Малыши лезут вперёд, подростки недовольно бурчат. В дальнем углу расположилась стайка девчонок, громко хохочущих над какой-то ерундой. Свечи под потолком горят в полную силу, но у раздевалок всё равно полумрак, и Саймону кажется, что все эти люди на одно лицо. Шумная тягучая серая масса абсолютно одинаковых людей. И вдруг, словно вспышка, появляются две яркие шубы в этом море естественных цветов. Тина и Лотти. Тина в красном, Лотти в жёлтом. Наверное.

Девушки выходят из раздевалки, протискиваются сквозь толпу и уносятся в морозное утро. Внутри что-то шевелится. Саймон сглатывает, кидает на стоящих в очереди соседей взгляд и внаглую протискивается вперёд, расталкивая других студентов.

— Эй! Ты чего? Обнаглел? — летит со всех сторон, но он не обращает внимания. Отыскивает свои тяжёлые грэмстадовские ботинки из грубой бычьей кожи с глубоким шипованным протектором, накидывает на плечи дублёнку и выбегает вслед за близнецами.

Они идут в ногу по тропинке вместе с другими студентами, вставшими пораньше, держа друг друга под руки. На их головах одинаковые шапки. Чёрные волосы до поясницы развиваются за спинами, будто стекают с их голов, отражая свет фонарей.

Чокнутые…

Какое прекрасное определение. Саймон прикидывает, что это может значить, и пускается за ними, сначала быстрым шагом, потом переходит на бег. С чёрного неба валят хлопья снега. Порыв ветра закручивает их плотной стеной, и Саймон теряет девушек из виду. Притормаживает, оглядывается. Из соседнего здания выходят ещё студенты, и из здания за ним тоже. Сколько же здесь учеников?

Глава 15

— Здравствуйте, дети! — с восторгом заявляет преподавательница СБЧ, обводя взглядом класс. — Сегодня у вас первый урок после зимних каникул, поэтому давайте не будем забивать голову новым материалом, а немножко расшевелимся. Поднимите руки те, кто получил на праздники то, что хотел.

Профессор Жоржетт Фондара выглядит как воспитатель детского сада: шапка кудрявых волос, румяные пухлые щёки и вечная слащавая улыбка, будто приклеенная к лицу. Ей бы общаться с малышами или умственно неполноценными. Для циничных подростков это слишком. Слишком тактильная и дружелюбная. Так ненароком можно подумать, что жизнь не полное дерьмо.

Тина и Лотти переглядываются и прыскают со смеху. Тина подпирает рукой подбородок, но руку поднимает. На этот Новый год она получила в подарок от отца ровным счётом ничего. Зато Раффи сообразила и купила на папины деньги четыре совершенно одинаковых набора чернил. Каждому ребёнку по набору, включая себя. Учитывая, что после смерти мамы подарки обычно забывались, можно считать, что она получила даже больше, чем хотела.

Лотти руку не поднимает и с удивлением смотрит на сестру.

— А что ты хотела? — шепчет Тина.

— Новый набор косметики и живую мать, — отвечает она.

Тина прыскает со смеху и оборачивается. За последней партой сидит тот самый новичок. Саймон. Его рука поднята вверх. Он ловит её взгляд и вздёргивает брови, подаётся вперёд. Тина поспешно отворачивается.

— Как чудесно, — говорит преподавательница, и её взгляд тоже цепляется за новенького студента. Она протягивает ему руку и говорит:

— Дети, у нас новый ученик. Выйди и расскажи, откуда ты к нам прибыл и что получил в подарок в этом году.

Теперь к Саймону поворачивается весь класс. Тина снова смотрит на него, а он — на неё и улыбается. Поднимается с места, проходит мимо, так и не отрывая взгляда. Тина тоже не отворачивается. Его шаги эхом разносятся по классу, и она вдруг обнаруживает, что её сердце бьётся так же медленно и гулко.

Бам-бам-бам…

Она сглатывает и несколько раз моргает, но оторвать взгляд от него не может, будто загипнотизированная. Краска наползает на щёки, дыхания не хватает. Она пытается ухватить взглядом каждую черточку его лица: хитро прищуренные карие глаза, чётко очерченные губы, прямой нос, упавшие на лоб чуть длинноватые тёмно-красные волосы и веснушки. Целая россыпь крохотных рыжих пятнышек. Она считает их:

Один, два, три…

И вдруг болезненный толчок в бок от сестры. Тина вздрагивает и поспешно отводит взгляд.

— А он ничего, да? — шепчет Лотти.

Тина пожимает плечами.

— Ну так…

— Всем привет, — громко на весь класс объявляет новичок. — Меня зовут Саймон. Я прибыл из Грэмстада. А на Новый год я получил в подарок смерть прабабушки — предел мечтаний. Так что за мной приехали боевики и заточили здесь вместе с вами до окончания школы. И теперь я вынужден носить эту дурацкую вязаную жилетку. — Он низко кланяется. — Приятно познакомиться.

Одноклассники хихикают и перешёптываются. Пара девчонок стреляет в него глазами. Но не все. Те, кто уже имел честь познакомиться с ним в приёмной директора, не разделяют всеобщего веселья. Особенно Дженис. Она смотрит на него так, будто он нанёс ей личное оскорбление.

— Спасибо, мистер Морвент, — улыбается профессор Фондара. — Можете пройти на своё место.

Тина удивлённо вздёргивает брови, услышав знакомую фамилию. Веселье одноклассников вмиг проходит, и они принимаются ещё активнее перешёптываться. Лотти наклоняется к сестре:

— Тот самый?

Тина в ответ пожимает плечами и изгибает бровь, снова обращая всё своё внимание на Саймона. «Морвент…» — звучит как приговор. Но разве может быть кто-то интереснее пожизненно осуждённого?

— Надеюсь, — шепчет она в ответ.

Саймон выставляет вверх указательный палец.

— Одну минуту. Раз уж вы меня так просто сдали, сразу поясню. Да, Селина Морвент — моя биологическая мать. И да, я такой же страшный и опасный, а ещё безумный человек. Если не боитесь, можете проверить, — говорит он, и его лицо мрачнеет. От лёгкой улыбки на лице не остаётся и следа.

Он обводит взглядом притихший класс и впивается им в Тину. Ждёт, что та отвернётся, скривится или, ещё хуже, испугается. Как остальные. Как все, кого он встречал с тех пор, как попал сюда.

Но Тина не кривится и не отворачивается, а продолжает смотреть на него, без труда выдерживает тяжёлый взгляд. А за ним ничего не прочесть. Будто стена. И неясно, что она думает и чувствует. Ей и самой неясно, но интересно узнать, что она могла бы почувствовать, подойди он ближе. Она подаётся вперёд, подпирает рукой подбородок и расплывается в улыбке.

И вдруг — ух! — такой тяжёлый удар о грудную клетку. Будто демон бьётся внутри, а не сердце. И почти невозможно вздохнуть. Саймон первым отводит взгляд.

Глава 16

— Вон он, в синей шапке, — говорит Колин и указывает пальцем прямо на Юджина Стольчега.

Тот в компании друзей, как всегда, трётся у фонтана. Рядом с ним низкорослая девчонка, на вид лет тринадцати, заливисто хохочет над дурацкой шуткой, а он даже не смотрит на неё. Криво усмехается и заценивает мимо проходящую старшекурсницу.

Саймон прищуривается, оценивая ситуацию. Пять парней, три девчонки. Все парни, как на подбор, высокие и плечистые, но Саймону не привыкать участвовать в неравных боях. Здесь главное не победа, а заявление.

Он поворачивается к Колину:

— Ты со мной?

— Ещё чего, — фыркает тот.

— А если я извинюсь за своё утреннее поведение? — улыбается Саймон.

— Не-а, — мотает головой Колин. — Но если тебя убьют, обещаю принести цветы на твою могилу.

— Идёт, — Саймон протягивает руку, и Колин, пусть и с неохотой, но пожимает её.

В тот же миг мимо него снова проносятся два ярких пятнышка — Тина и Лотти в их красной и жёлтой шубах.

Он усмехается и быстрым шагом обгоняет их, подходит к фонтанам и громко спрашивает:

— Кто из вас Юджин Стольчег?

— А кто спрашивает? — вздёргивает брови тот самый парень в синей шапке. Лицо у него массивное, широкая челюсть и широкий нос, а вот глаза маленькие и грозно глядят из-под густых тёмных бровей. Он выставляет плечи вперёд, стараясь казаться больше, и высоко задирает подбородок.

— Я спрашиваю, — говорит Саймон и протягивает ему руку. — Я твой новый сосед по комнате в приюте. Саймон.

Юджин кидает на руку Саймона презрительный взгляд и фыркает. Закладывает руки в карманы и делает шаг навстречу.

— Сосед, говоришь, — произносит он, смакуя слова, будто пробует особо сладкий яд. — Ну, тогда слушай, сосед. Вот как всё будет. Ты теперь моя личная собственность. Будешь держаться рядом и делать, что я говорю, — выживешь. Усёк?

Саймон делает вид, что задумывается. Ещё раз обводит взглядом его насторожившихся товарищей, поджимает губы и кивает.

— Усёк, — отвечает он.

Юджин усмехается.

— Чудно, тогда хватай мою сумку и тащи в кабинет Боевых Искусств. Я на второй парте в крайнем ряду слева. Приготовь учебник, пергамент и чернила, а потом вали по своим делам и не попадайся мне на глаза, пока не позову. Всё понятно?

— Понятно, — улыбается Саймон.

Юджин недоверчиво прищуривается, будто чует подвох, но Саймон и ухом не ведёт, ждёт, когда новый хозяин протянет ему сумку. Тот медлит, усмехается ещё раз, поворачивается к друзьям и говорит:

— Нет, ну вы видали, какой сговорчивый, даже бить не пришлось.

Друзья и подружки тут же дружно заливаются смехом. Саймон оборачивается на Колина, решившего отстояться в стороне, и замечает рядом с ними Тину и Лотти. Лотти хмурится и глядит на парня, стоящего ближе всех к фонтану и выгуливающего на поводке лохматого паука размером с жирного кота. Тина выглядит никак. Ни одной эмоции на лице, кроме молчаливого ожидания. Интересно, чего она ждёт? Что он возьмёт сумку и покорно потащит в указанное место? Черта с два!

Юджин скидывает с плеча сумку и протягивает Саймону. Саймон опускает на неё взгляд.

— Ну давай, беги скорее, а то на урок опоздаешь, — скалится Юджин.

В тот же миг Саймон бьёт его одним точным ударом в нос. Таким, какой сам получил однажды от местной детворы, доказывая им, что не размазня и заслуживает права вступить в их банду. Тест был простой — не заплакать. И он не заплакал, а спустя год провёл такой же другому пацану, рискнувшему с ним подружиться.

Юджин ойкает, роняет сумку в снег и хватается за нос. Кровь проступает между пальцами, капает на снег. Он неприлично ругается, и Саймон на всякий случай делает шаг назад, чтобы друзья «его нового хозяина» не застали его врасплох. Однако больше никто не желает вступить в драку. Малолетка, ещё одна девушка и парень вообще разворачиваются и уходят от греха подальше. Другой парень вроде делает шаг вперёд, но Саймон кидает на него уничтожающий взгляд, и тот опускается на корточки, чтобы проверить, хорошо ли завязаны шнурки на его ботинках. Ещё двое переглядываются и переводят взгляд на Юджина, будто ждут команды.

А парень с пауком говорит:

— Вот чёрт…

Девушка рядом с ним вцепляется в его руку, и Саймон видит краем глаза, как челюсти одной из близняшек яростно сжимаются. Это Лотти. Лотти в жёлтом.

За спиной слышится многозначительное «хм…». Ещё бы понять, что это значит. Саймон хочет обернуться, но подавляет так не вовремя возникшее желание. Следит за противником.

Юджин выпрямляется, сплёвывает на снег кровь и с воинственным кличем кидается на Саймона.

— Я тебя убью! — орёт он не своим голосом и сбивает его с ног.

Глава 17

Саймон пересекает двор вслед за учителем и Юджином. Последний так отчаянно старается идти впереди, что спотыкается о комья слипшегося снега. Ростом он лишь на полголовы ниже профессора, но съёживается так, что кажется мальчишкой.

— Это не я начал, сэр, — лопочет он, отплёвываясь от крови, затекающей из разбитого носа в носоглотку. — Этот новичок реально варвар. Он напал на меня ни с того ни с сего. Просто подошёл и…

— Расскажете это директору, — резко обрывает его профессор, открывая двери в административный корпус. Он даёт обоим мальчикам знак идти вперёд.

Саймон молчит, покорно проходит внутрь, взмахивает палочкой, очищая ботинки от снега и грязи, и сдаёт верхнюю одежду в гардероб. Юджин делает то же самое, злобно сопя и то и дело поглядывая на него. От этого взгляда Саймону становится смешно. Будь они в Грэмстаде, на попытку оправдаться перед учителем его бы подняли на смех, но здесь это, похоже, норма.

Чёткая иерархия академии имени Святой Блауфедер распространяется не только на внутренние отношения в группировках, но и на учителей. В Грэмстаде школы нет. Дети учатся на дому, если хотят, потом сдают экзамены здесь, в единственной академии Айзенкрона, а если не хотят, вступают в теневые гильдии, не требующие диплома, и до конца жизни занимаются контрабандой, браконьерством или незаконной охотой на нечисть.

Пока прабабушка была жива, Саймон верил, что сможет приехать сюда лет в восемнадцать, быстренько сдать экзамен в музыкальную гильдию и отправиться в Ноктмарроу, покорять сцену альтернативного музыкального искусства, но, оказавшись здесь, быстро понял, что просто и быстро не получится. Ему придётся либо доучиться, соблюдая все школьные правила, либо отправиться в Грэмстад прямо сейчас и вступить в подпольную гильдию. Чем бы он мог там заниматься? Охотой на нечисть? Да у него это на роду написано. Именно с этого начинала его мать.

Нет. Ни за что. Всё что угодно, только не это.

Профессор доводит их до кабинета директора и велит ждать. Хлопает дверь, и на несколько минут он и Юджин остаются в коридоре одни. Юджин вытирает окровавленный нос рукавом белой форменной рубашки, но выходит паршиво, будто он намеренно размазывает кровь по лицу, чтобы выглядеть ещё более жалким и пострадавшим. Знали бы они, какой он на самом деле человек… но рассказывать об этом явно не Саймону. Он ещё не заслужил достаточного доверия, чтобы выступать с заявлением перед старшими. Да и он не стукач. Он не сдаёт врагов, а разбирается с ними сам.

Дверь снова открывается. На пороге появляются двое: профессор и секретарь. Профессор уходит, а секретарь провожает их сразу к директору, и перед Саймоном впервые предстаёт человек, управляющий этим местом. Очень пафосный старик со стрижкой под горшок. Саймон едва удерживается, чтобы не прыснуть со смеху.

— Вот это да… — тянет директор, оглядывая учеников. — Похоже, драка была серьёзной.

— Это он… — тут же начинает Юджин, тыча пальцем в Саймона.

Но директор останавливает его взмахом руки и указывает на стулья.

— Присаживайтесь.

Юджин занимает место справа, Саймон садится слева и в упор смотрит на директора, ожидая приговора. Он уже решил, что вообще ничего не скажет. В конце концов, арестант имеет право хранить молчание, а суд имеет право всё сказанное использовать против него.

Директор выжидает несколько минут, прежде чем начать. Он переводит взгляд с одного ученика на другого. Напряжение в кабинете растёт, но Саймону не страшно. Единственное, что пугает его — это исключение и его последствия. Он не сможет стать музыкантом и больше никогда не увидит Тину. Но, если начистоту, он и не рассчитывал на счастливую жизнь. С самого начала место его рождения определило его судьбу. И сейчас он только лишний раз в этом убедился.

— Я вас слушаю, — наконец выдыхает директор.

Юджин неожиданно всхлипывает. Саймон вздёргивает брови и переводит на него ошарашенный взгляд. Серьёзно? Ладно, если бы Стольчегу было лет двенадцать, но они совершенно точно ровесники.

— Это я виноват, сэр, — вдруг стонет Юджин. — Он предложил мне дружить, а я отказался, и он вышел из себя.

Саймон тоже не сдерживается и прыскает со смеху. Директор переводит взгляд на него.

— Вам есть что добавить?

— Нет, Ваша Честь, — отвечает Саймон так, будто обращается к судье, — я давным-давно зарекся от участия в цирке.

Сухие губы директора растягиваются в лисьей улыбке, от чего морщины под глазами заметно углубляются. Ему понравился ответ, но даже так реакция странная. Он сканирует Саймона внимательным взглядом, словно просвечивает насквозь, от чего по спине бегут мурашки. Но Саймон выдерживает взгляд и остаётся невозмутимым.

— Полагаю, это значит, что ваши показания будут честны, — говорит директор.

— Это значит, — говорит Саймон, — что я вообще ничего не скажу.

— Ваше право. Впрочем, это неважно, я и так прекрасно понимаю, в чём корень вашего конфликта. И я хочу, чтобы вы усвоили один важный урок. Дети не отвечают за поступки своих родителей, — директор переводит взгляд на Юджина, — но и не наследуют их заслуг. Тот конфликт, что был между вашими родителями, не имеет к вам никакого отношения. И я хочу, чтобы вы оба это понимали. Вы это понимаете?

Глава 18

— Они опять вляпались, — торжественно заявляет Нейт, глядя на сестру снизу вверх.

Раффи бежит, прижав к груди сумку. Лямка порвалась, как всегда, не вовремя, и ей пришлось потратить всю перемену на собирание учебников и связок пергамента. Всё бы ничего, да только на самой важной лекции остался грязно-мокрый след и размытая капля крови. Проходя мимо неё во дворе пять минут назад, Юджин Стольчег — студент Боевого факультета — толкнул её плечом, а потом ещё и наступил на записи о лечении рваных ран с помощью сшивающих заклятий. Теперь на слове «рана» сияет слабый красноватый развод.

Как символично…

— Во дворе произошла драка, а Тина…

— Мне сейчас некогда, Нейт, — молит Раффи и протискивается мимо брата к лестнице, ведущей в медицинский корпус. До зачёта всего пара недель, а сегодня показательная лекция с настоящим мёртвым телом. От одной мысли об этом руки трясутся, а к горлу подступает тошнота. Но ей не стать целителем, если она не научится принимать смерть во всех её даже самых безобразных проявлениях.

— Давай расскажешь всё в обед.

— Но ты — её старшая сестра! — восклицает Нейт. — Ты должна поставить её на место. Я ей говорил, но она не слушает.

— Я поговорю с ней в обед.

— Как ты с ней поговоришь, если даже не знаешь, что произошло!

— Да мне плевать, что произошло! — вспыхивает Серафим, и её щёки тут же наливаются красным. — Прости… — выдыхает она. — Я немного на взводе.

— Немного? — фыркает Нейт и надувает щёки. — Чего на меня орёшь? Я-то тут при чём!

— Ладно, — сдаётся Раффи, — что она опять сделала?

— Новичок устроил драку. А она его подначивала. Ты знаешь, с кем он подрался?

— Ну и? — устало выдыхает Раффи.

— Со Стольчегом. Он теперь устроит ей за это весёлую жизнь! Знаешь, как новичок его разукрасил?

Раффи на миг теряет дар речи, крепче стискивает сумку и сглатывает образовавшийся в горле ком. Связываться с Юджином было очень плохой идеей. Все знают, что он достаточно опасный тип, но при этом школа его держит. Так уж сложилось, что к жертвам войны всегда особое отношение. А он остался сиротой именно из-за неё. Это уже не говоря о том, кем были его родители. Именно поэтому, когда он пронёсся мимо, столкнув её плечом, да ещё и разорвав школьную сумку, Раффи не стала его окликать. Она вообще ничего не сказала, даже не подняла голову, чтобы посмотреть в его лицо. Потому она и не увидела ни синяков, ни ссадин, ни плохо смытых кровавых разводов.

— Это была идея Тины? — испуганно шепчет Раффи. — Она его надоумила?

— Не знаю, я поздно подошёл, — мотает головой Нейт. — Да это и неважно. Ты должна заставить её извиниться.

Раффи медленно выдыхает и прикрывает глаза. Голову вдруг пронзает вспышка яркой ежесекундной боли.

— Я поговорю с ней, — обещает ещё раз Раффи и спускается в подвал медкорпуса, туда, где расположено отделение практических занятий. А если быть точнее — морг, где годами лежат пожертвованные гильдии целителей мёртвые тела, разрываются и снова сшиваются, чтобы молодняк мог проводить на них свои первые операции.

Она заходит в процедурную последней. Все ученики уже в сборе, а звонок на урок прозвенел почти две минуты назад, и глаза преподавателя тут же вцепляются в неё. В них осуждение и что-то ещё такое, чего прежде Раффи видеть не приходилось. Смесь презрения и жалости.

Она вдыхает полную грудь спёртого воздуха. В нос ударяет мерзкий запах разложения, а следом тут же приходит тошнота, и Раффи обводит аудиторию взглядом в поиске источника запаха. Сегодня всё просто — мёртвый заяц. Его тушка растянута на столе, кровь уже давно выкачана, но живот вспорот и пуст, а внутренние органы лежат рядом на столе, каждый подписан маленькой желтоватой бумажечкой.

— Доброе утро, второй курс, — говорит профессор Льюис — молодой мужчина с короткими чёрными волосами, зализаными назад, и острой бородкой. От его строгого вида и сухого приветствия Раффи становится не по себе, но ещё больше не по себе ей от того, что, произнося эти слова, он смотрит прямо на неё. — Сегодня у нас вводная практическая лекция. До этого вы занимались только теорией и этикой лечебного дела. Сегодня мы переходим к первым практическим занятиям. На повестке дня — анатомия и сшивающие чары. Позвольте представить вам Реджи — нашего учебного зайца. Большинство млекопитающих устроены схоже и имеют приблизительно одинаковый набор органов. Ваша задача — сложить все органы в зайца и зашить ему брюхо. Задание простое с технической точки зрения, с ним справится даже малыш. Кто скажет мне, почему вы получили его только сейчас?

Взгляд профессора снова впивается в Раффи. Она краснеет до самых кончиков волос и приоткрывает рот, чтобы ответить на вопрос:

— Чтобы… — начинает она, но слова застревают в горле. Она прокашливается. — Чтобы проверить усвоенные знания?

— Похоже, вы не очень хорошо усвоили даже банальную этику академии, мисс Моро, — замечает преподаватель. — Прежде чем отвечать на вопрос, следует поднять руку.