На краю моего молчания

Пролог

Пролог

Ты знаешь, я думаю, что тишина способна менять человека гораздо сильнее, чем любые разговоры. Раньше она меня тяготила, я старалась обходить её стороной, потому что в ней слишком громко слышались собственные мысли и воспоминания, от которых хотелось убежать. Мне постоянно казалось, что если останусь одна хотя бы на один вечер, то потеряю ощущение себя, растворюсь в пустоте и никто этого даже не заметит.

Сейчас всё иначе. Я живу на острове, где вечерами слышно, как вода перекатывается под темнотой, и этот звук стал для меня чем-то подобие спутника. Его присутствие не требует ответа, не ждёт от меня правильных слов и не оценивает мои сомнения. Он просто есть рядом и наполняет пространство такой мягкой уверенностью, что поневоле начинаешь верить в то, что одиночество больше не имеет надо мной власти. Я долго пыталась понять, почему чувство разъединённости исчезло так внезапно. Возможно, дело в том, что я перестала искать в других подтверждение того, что заслуживаю внимания или сострадания. Когда исчезает потребность в этом, когда внутри перестаёт дрожать та старая тревога, появляется странная лёгкость. Ты сидишь у окна и видишь, как ветер трогает верхушки сосен, и понимаешь, что не чувствуешь утраты или тоски, хотя рядом никого нет.

Это может показаться глупым, но оказывается, чтобы перестать быть одинокой, не обязательно искать кого-то рядом. Достаточно просто перестать бояться, что никто не позвонит, не постучит в дверь и не спросит, как прошёл твой день. Когда внутри гаснет эта жажда подтверждений, в сердце находится место для чего-то другого, более спокойного и глубокого.

Чем дольше я остаюсь здесь, тем отчётливее чувствую, как меняется само восприятие этого места, словно остров постепенно раскрывает свои тайны и впускает меня глубже, чем раньше. И однажды, когда внутри стало чуть спокойнее, я впервые задумалась о самом острове и о доме, который стал моим убежищем, хотя я никогда по-настоящему его не выбирала.

Честно говоря, я до сих пор точно не знаю, где нахожусь. Если верить обрывкам информации, что попадаются в привозимых мне газетах, можно предположить, что это где-то на Волге, ближе к Тверской области. Иногда на последней странице мелькает прогноз погоды или упоминание о каком-нибудь местном событии, и я мысленно угадываю направление, например север или юг, правый берег или левый. Но никаких убеждений, лишь догадки, как если бы мне кто-то раз за разом предлагал собрать карту по нескольким смазанным фрагментам.

Газеты привозит один и тот же человек. Парнишка лет двадцати. Он такой худой, что мне каждый раз хочется его накормить чем-нибудь вкусненьким. А ещё он вечно нахмуренный, видимо то, что он делает не доставляет ему радости. Он приплывает на небольшом катере, и я уже давно научилась различать его мотор среди всех других, проплывающих мимо. Он рычит как-то неровно, короткими трёхударными толчками, и я каждый раз узнаю, что это он.

Мой кормилец никогда со мной не разговаривает, проходит мимо, словно я часть мебели или тень неподалёку от крыльца. Не здоровается, не кивает, даже не поднимает взгляда. Кажется, ему куда привычнее смотреть на коробки с продуктами, чем на людские лица. Я долго думала, что он просто стесняется. Мы ведь почти не пересекаемся, а в те случаи когда, я всё-таки оказываюсь рядом, он делает вид, что расслышал какой-то важный внутренний приказ и спешит его выполнить. Но потом поняла, что ему действительно нет до меня дела.

Даже однажды, движимая странным порывом, я решила сделать ему маленькое одолжение, ну или подарок. Или, наверное, попытку установить хоть какой-то человеческий мост между нами. Я испекла печенье. Самое простое, домашнее. И оставила на столе на веранде небольшую тарелку, написав записку. Что-то вроде: «Если у тебя будет минутка, возьми пару. Я просто хотела сказать спасибо за твой труд».

В тот день я ждала его чуть дольше обычного. Сидела у окна, наблюдала, как лодка приближается, как он поднимается по настилу, как грузит ящики на порог. Он остановился на секунду рядом с тарелкой и пошёл дальше, даже не взглянув. Я потом нашла тарелку нетронутой, и мне стало неловко, будто я совершила что-то смешное, ненужное, совсем девчачье. И всё же было обидно. Не потому что мне нужен был его восторг или благодарность, а потому что иногда так хочется, чтобы кто-то просто отметил твоё существование. Хотя бы мельком. Через несколько дней я услышала, как он ругался, перебирая ящики в подвале. Ругался не на меня, а в пространство. Что-то о том, что это «бесполезное занятие» и «не понимает, зачем он вообще этим занимается». Может, работа его тяготит. Может, кто-то заставил или он вообще не хотел быть частью чьего-то чужого уединения. Я слушала его раздражённое бормотание и думала, что каждый из нас здесь чем-то связан. Я с этим домом, водой и бесконечной тишиной, а он — своим молчаливым долгом.

И, наверное, мне не стоит ожидать от него теплоты, но иногда так тянет к простым человеческим жестам, что даже маленькое печенье кажется криком: «Заметь меня хоть на секунду».

Ну правда, я слишком усердно пытаюсь объяснить себе всё через людей, которые лишь скользят мимо моей жизни, хотя именно этот остров влияет на меня сильнее любого живого взгляда. И, наверное, поэтому, когда обида потихоньку растворяется после его ухода, а дом вновь принимает свой привычный ритм, я возвращаюсь к тому, что действительно удерживает меня здесь.

Ах, этот дом…

Он, конечно, немного великоват. Ну, для одного человека уж точно. Собственно, даже для небольшой экспедиции он бы подошёл лучше. Построен из бруса цвета, который я бы назвала «выдержанный мёд». Должно быть, его специально подбирали, чтобы соответствовать пафосным описаниям в риэлторских брошюрах. Заходишь внутрь, и он так душевно дышит теплом, и так старается произвести впечатление. Проводишь рукой по стене, а он чутко оседает. Такое чувство, будто бы он оценивающе вздыхает: «И это всё, что ко мне пожаловало? Всего одна?»