На краю серого моря

Пролог

Грохот и крики смешались с огненно-чёрным небом в единую гармонию хаоса. Где-то были слышны выстрелы, где-то — топот бегущих ног, где-то — песни полевых цветов… Но громче всего сердце стучало в висках, укрывая большие карие глаза серой вуалью безвременья.

Он лежал на горячей, дымящейся от боли и крови земле. Соломенно-зелёная форма увядала и багровела, всё сильнее прилипая к коже. Тело почему-то больше не слушалось, оставаясь недвижимым каменным изваянием, запечатанным посреди примятой, опалённой травы. Мысли блуждали где-то далеко, среди ярких жемчужных звёзд ночного неба.

Боль предательства обожгла сердце, но лишь на мгновение — в следующее уже ничего не чувствовалось.

Вот бы сейчас оказаться дома, где всегда так уютно и тепло. Где готовят вкусные обеды, а в гостиной пахнет книгами. Где родные руки обнимают его, а мягкая синева глаз искрится радостью.

Почему сейчас, посреди всего этого огня, ему так холодно? Так по-зимнему холодно и одиноко...

Зато совсем скоро он будет дома.

Вот бы он оказался дома.

Вот бы ещё хоть раз только их увидеть.

Вот бы знать, что всё это не зря и что у них всё хорошо, что у неё всё хорошо…

Жаль только, что они, видимо, его уже не дождутся.

Но, может, быть может ещё…

Тёмные короткие волосы, слипшиеся от крови, колыхались в дуновении горячего солёного ветра. Из-за пепельно-чёрных туч, словно протягивая вниз свои хрупкие руки, прорезался свет и мягко провёл по лицу своими тёплыми пальцами. Глаза увидели свой последний луч солнца и навсегда запечатлели его осколок в своей глубине.

Часть I. Туман.

Море пó лесу царственно бродит,

Огибая всемирное древо,

Ореолом солнце восходит,

Ведь не море то, — вечное небо.

Горным рекам не влиться в те воды,

Не причалить, подплыть, подойти.

Лишь счастливцам дана та свобода,

Что откроет господни пути.

Но река все хочет быть морем,

Бьется в гневе о каменный брег,

Льется пена бурлящей слезою

Из-под пресных заплаканных век.

И все моет морскую породу,

Дабы в воды свои её взять,

Но вмешательств не терпит природа,

И вбирает не соль, а лишь грязь.

А в тумане заветных желаний

Не различно, где явь, а где сон,

И, оставив на дне все страданья,

В иссушеньи найдет свой покой.

Глава 1

Под ногами земля омерзительно хлюпала. Каждый шаг по холодной похлёбке из травы и грязи оставлял во рту привкус сырости и серости. Не иначе как, недавно здесь прошёл дождь, а ещё вероятнее, проскакал бешеным галопом три круга, сделал два переворота и расстелился плашмя по всей долине.

Воздух был густой и влажный, а юбки тумана обрамляли полосу тяжёлого, уставшего неба. Довершал атмосферу тот не поддающийся сомнению факт, что местное правительство на законодательном уровне запретило пейзажу использовать в своём образе больше трёх цветов за раз. Серое небо, землисто-бурые камни и скалы, опоясывающие пространство, словно старая картинная рама с захламленного чердака, и изумрудная зелень, сливающаяся в монотонное полотно, куда ни посмотри. Иначе это было не объяснить.

Неужели у кого-то могут быть славные и ТËПЛЫЕ воспоминания об этом месте? Слабо верится. Но кому-то здесь точно сулит счастливое или хотя бы безбедное будущее, а это главное.

С этими мыслями по жалкому подобию дороги, чьи края и направления лишь угадывались внимательным путником, шёл молодой человек, раздражённо выдёргивая обутые в туфли ноги из засасывающей их грязи. Его брюки, некогда благородного цвета молочного шоколада, были насквозь мокрыми по щиколотку, и это не могло не злить педантичного юношу. Светлая рубашка уже давно смялась и поникла, но, к счастью, её прикрывал удлинённый пиджак в цвет брюк, наименее пострадавший от путешествия по местным красотам. Левой рукой юноша сжимал поля невысокой тёмной шляпы, чтобы, не приведи господь, она не свалилась в эту жижу под ногами, а аккуратно уложенную причёску не распушил туман своим шершавым языком. Правой руке повезло меньше — она онемела и грозилась в любой момент отмереть от тяжести упитанного красного саквояжа из овечьей кожи.

Молодой человек явно не принадлежал этим местам, о чём они неустанно ему напоминали в самых нескромных выражениях и проявлениях. И все же он шёл.

План в голове юноши был невообразим и одновременно невероятно прост. Именно этот назойливый план подгонял и пинал его в глубь долины, даже когда в десятый раз пронеслась мысль всё бросить и вернуть свои лёгким возможность дышать чем-то, кроме слякоти. Коварный план вырос в высоченную и безграничную каменную стену за спиной, не давая ему ступить ни шага назад. Этот сладкий план был ярким потусторонним цветком, благоухающим новым пятном на фоне этого монотонного пейзажа. Гениальный план привёл юношу к единственному на несколько километров строению, возвышающемуся песчаной горой из камня над полями тумана.

Количество камней в кладке стен, не обитых плющом, можно было пересчитать по пальцам одной беспалой руки. Двор и тропинка к дому были вымощены камнем цвета стен и для случайно забредшего гостя служили причалом, позволяющим сойти на берег с вод грязно-зелёного моря. Большой двухэтажный особняк был чересчур амбициозной претензией на готический стиль, но всё же обладал своим шармом. Плоскую крышу обрамляла диадема из черноватых пинаклей, а своды окон, словно шапкой, были покрыты узорами, издалека похожими на паутину. Широкий арочный вход с бурой двустворчатой дверью был притянут к правой стороне здания, и этот элемент, пожалуй, был единственным, нарушавшим почти идеальную симметрию фасада. Всё вместе не вызывало у юноши восторга, но всё же дом был самым богатым в округе, да и побогаче многих, где юноше приходилось бывать ранее.

Оказавшись в пятидесяти метрах от парадного входа и ощутив сушу под ногами, молодой человек брезгливо поставил саквояж на дорожку и сделал отчаянную попытку привести себя в порядок. Он остался крайне недовольным результатом и понадеялся на снисходительное отношение местных поселенцев к моде, после чего открыл саквояж и бережно, словно хрустальную статуэтку, достал небольшой брезентовый свёрток, обернутый поверх старым плащом. Юноша аккуратно извлёк содержимое — несколько сложенных листков, тонкую коричневую книжечку и орден в форме тёмно-золотой звезды; скрупулёзно просмотрел все бумаги, снова обернул брезентом и пихнул подмышку, убрав плащ обратно в саквояж. С багажом и ценным свёртком он вплотную подошёл к массивной двери и прислушался. Только сейчас он осознал, что и в доме, и в округе всё это время стояла абсолютная тишина. Не в силах больше терпеть её тяжесть, юноша дёрнул за насквозь мокрую верёвку дверного звонка, заставляя ржавый колокол заскрипеть и нарушить царившее безмолвие. Но тишина ушла ненадолго и, подождав полминуты в стороне, заняла своё привычное место. Он повторил попытку привлечь внимание жильцов большого дома к входной двери, но снова безуспешно. И снова…

Не дождавшись никакой реакции, юноша робко потянул ручку двери — дверь не поддалась. Судя по всему, раскрыть свои объятия для гостя ей мешал закрытый изнутри затвор. Робость стремительно перетекала в недоумение, и молодой человек попытался заглянуть в ближайшее к двери окно, узкое и растянувшееся почти во всю высоту первого этажа. Пришлось запачкать левый рукав пиджака, дабы очистить небольшую часть стекла от грязи, но эта жертва не была вознаграждена. То ли окно было прикрыто занавеской, то ли его заслоняла какая-то мебель — рассмотреть что-то конкретное во внутренней обстановке не удалось. А недоумение тем временем начинало греться, медленно, но верно вскипая до возмущения.

— Прошу прощения! Есть кто дома? — достаточно громко, чтобы в доме услышали, но не слишком отчаянно крикнул молодой человек, однако тишина не ответила.

— Меня зовут Велиан Дюрер, уверен, вы захотите меня выслушать! — но никто не представился в ответ.

«Да куда, чёрт побери, все запропастились?

Даже если чудаки-хозяева в такую погоду уехали ловить лягушек на болото, то чем мается прислуга?»

Глава 2

Велиан с трудом разомкнул тяжёлые веки — он полулежал в кресле перед камином, соскользнув с него во сне и оказавшись практически раскинутым на полу. Комната никак не выдавала присутствие дня, хотя юноша был уверен, что проспал всю ночь. Он сбросил укрывавший его колени тонкий плед, надел туфли и подошёл к грозно нависающим над всей комнатой шторам. Прочувствовав на своих плечах всю их багровую тяжесть, он резким движением откинул полы во весь размах своих рук. В мгновение юноша был ослеплен леденяще-белым светом, который, смывая со стен кровь и оставляя за собой вполне уютную гостиную, наводнил комнату. Зажмурив ужаленные глаза, Велиан с хрупкой надеждой подумал, что выглянуло солнце, вкус которого его кожа уже позабыла, но в следующую секунду окунулся в разочарование — за окнами был всё тот же серый пейзаж.

Понаблюдав некоторое время за переливами туч и осмотрев унылость внутреннего двора, Велиан размял затёкшие после сна в неудобной позе конечности и задумался:

«Надо же, уснул в незнакомом доме, в кресле, где это видано! Но я так устал с дороги, что спал как убитый… Хотя, я что-то помню… Бр-р, этот особняк такой странный и жуткий, что приснилось, будто тут водятся привидения. Да уж, Велиан, ты видел места куда хуже, не говоря уже о месяцах на войне, а тебя вывел из равновесия заброшенный дом».

Попытки мозга собраться с мыслями и придумать, как действовать дальше, были прерваны другим органом — сердце юноши дрогнуло, потеряло равновесие и упало со своего положенного места в кожаные туфли. Его вещей не было. Он абсолютно отчётливо помнил, как положил свёрток и шляпу на кофейный столик, но тот был пуст. Сердце в миг очнулось от обморока, поднялось обратно в грудь и начало колотить тревогу. Велиан быстрым взглядом осмотрел комнату, но в остальном она никак не поменялась со вчерашнего вечера. Тихо ступая, юноша вышел в холл, но его саквояжа там тоже не обнаружилось. Ребра заходили ходуном в такт с сердцем, не выдерживая напора его бешеных ударов.

«Я бы ни за что не забыл, если бы переставил куда-то вещи. Значит, это мог быть кто-то другой, кто, так же как и я, проник в дом через открытую заднюю дверь. Болван, почему я её не запер?! Почему вообще кто-то будет оставлять дверь открытой в доме, откуда все уехали? Да и куда, и почему все уехали? Что, чёрт возьми, здесь происходит?»

Паника подступала к горлу Велиана, пока он метался по каменному холлу, судорожно подёргивая руками.

«А если это какая-то ловушка местных преступников? Ждут, когда в дом заявятся гости, и обкрадывают, пока те мирно спят и думают, что они одни? Нет, этого не может происходить, не должно! Может, они ещё не успели далеко уйти, и я сумею как-то договориться с ними? Могут оставить себе саквояж, мне нужен только свёрток, бумаги! Без них мой план, нет, я — обречен!»

Опутанный нитями отчаяния, Велиан стоял в ступоре, уставившись на парадную дверь, которая в начале вчерашнего дня казалась ему интересным архитектурным антиквариатом, но теперь была ненавидима всеми фибрами, ведь не смогла отвести его от проклятого дома. Петля уже затягивалась на горле, делая труднее каждый последующий вдох, но тут по спине Велиана пробежал холодок, и он почувствовал, что сзади на него кто-то смотрит. Подозревая, что это может быть тот самый вор, со смесью гнева и страха он приготовился на самые лестные уговоры и на самую жестокую борьбу в случае отказа. Слишком долго он верил в успех своего дела, мысленно уже смакуя успех и богатство, чтобы возвращаться к прежнему или опять начинать что-то заново. Терять ему больше нечего. Пролистывая в голове всевозможные стратегии ведения переговоров, а заодно подходящие в качестве оружия предметы поблизости, Велиан настроил голос на самый дружелюбный, но твердый тон и обернулся:

— Не думал, что я здесь не од…

Распахнутые в приветственном жесте руки так и застыли в воздухе, а самая очаровательная в арсенале молодого человека улыбка скривилась в ошарашенную гримасу, застывшую на его окаменевшем лице. Перед ним на середине лестницы, словно снег посреди корявого леса, стояла девушка-призрак, взирающая на него уставшими и слегка встревоженными глазами. Та самая, что привиделась ему в кошмаре. По крайней мере, до этой минуты он был уверен, что это был всего лишь дурной сон, навеянный впечатлениями от этого странного места, ведь ни в какую чертовщину и дешёвую мистику он не верил. Лишь размазанными картинами он помнил, как в детстве мать читала ему всякие мудрёные сказки и мифы, но эти воспоминания были давно заложены почти непроницаемыми баррикадами. Теперь же сомнений, что перед ним стоит потустороннее создание почти не оставалось. И девушка, и ее одеяния были как ледяное изваяние — холодно-молочные, даже полупрозрачные, и один только её вид окутывал сердце одеялом печали и скорби.

«Может от вчерашней сырости я подхватил простуду? И сон в холодном доме мне явно не пошёл на пользу. Сейчас у меня, должно быть, жар и бред. Я видел такое у парней в госпитале, говорили в поту со всякими дамами и родственницами, которых там рядом и в помине не было. Но я-то здоровьем не обделен, сваливался лишь пару раз за всю жизнь — после ранения и совсем давно, в детстве…»

Его внутренний монолог был бесцеремонно прерван бредовым видением в обличии девушки.

— Доброе утро. Ещё раз требую от вас объяснений, кто вы и что делаете в мо… в этом доме.

Возбуждённые доселе сомнения стали постепенно отпускать, потому что по непонятной причине Велиан чувствовал, что всё это по-настоящему. Этот прозрачный и холодный как горный ручей голос, это лицо, которое при снежной седине длинных волос казалось молодым, но очень печальным, этот заброшенный дом, лишённый жизни, но заселённый смертью... Велиан был готов скорее поверить в ложную природу представлений о паранормальном у всего разумного человеческого мира, чем в ошибочность собственного сознания. А раз призрак реален, то реальна и опасность, которую он может представлять. И снова каруселью вспышек стали проносится обрывки историй и рассказов про неупокоенные души, изгнание духов и прочие выдумки мистиков и культистов, но такие ли это теперь выдумки? Молчание тем временем, затянувшись почти на минуту, начинало давить своим присутствием, но девушка, казалось, этого не замечала и терпеливо ожидала ответ.

Глава 3

Велиан лежал под ворохом одеял и смотрел на потолок цвета сладко-лазурного неба. Небо плавно стекало на стены ему в тон, увитые золотистыми лозами и усеянные цветками. Гостевая комната особняка была небольшой, но очень уютной, с резной мебелью из тёмного дерева, собственным умывальником и крохотным камином. А ещё она была совершенно лишена каких-либо признаков прежнего пользования — похоже, Велиан стал её первым жильцом. Видно, что здесь поддерживался порядок, и только длительное отсутствие прислуги оправдывало тонко растелившиеся полотна пыли на мебели, которые лишь мимоходом стряхнула нынешняя хозяйка перед приглашением гостя. Ночь была прохладной, и за вчерашний день комната не успела протопиться достаточно, чтобы беззаботно спать, не вздрагивая от покалывающей свежести в случайно высунувшейся из-под одеяла пятке. Но эта ночь была лучшей для Велиана за последние несколько месяцев, если не лет. Сегодня он впервые проснулся с уверенностью, что у него всё получится.

Погружённый в свои размышления он провалялся почти полчаса, затем сладко потянулся, ухмыльнулся и поднялся. Умылся, надел свежую белую рубашку, брюки и жилетку цвета молотого перца, с вечера аккуратно развешенные им в шкафу, и мягкие кофейные туфли — на этом его сменные туалеты исчерпывали себя. Элегантный шоколадный костюм, являвшийся гордостью его скромного гардероба, кажется, смертельно пострадал без надежд на исцеление. Ничего, это неважно. Велиан педантично уложил свои золотисто-каштановые кудри, доведя прическу до совершенства в зеркале, заправил кровать и распахнул пошире шторы. Напоследок, он забросил несколько поленьев в камин, который за ночь должен был давно потухнуть, но каким-то неясным образом в нём ещё ярко тлели угольки.

Прежде чем выйти из комнаты Велиан прислушался, но не различил каких-либо звуков. Тогда он высунул голову в коридор и осмотрелся — результатов это тоже не дало. Наконец, он тихо прикрыл за собой дверь и, не торопясь, спустился в пустую гостиную. На этот раз Велиан не тешил себя надеждами на то, что призрак была лишь воплощением его больного воображения и по пробуждении испарится из его жизни как дурной сон. Наоборот, Велиан ждал встречи с ней. Не только потому, что весь вечер вспоминал прикосновение к её белоснежным пальцам и взгляд печально сияющих глаз, но из-за дозревшего благодаря ей плана, вот-вот готового упасть спелым плодом в его раскрытые руки.

«Интересно, что дитя смерти делает по ночам — бродит ли по бескрайним зелёным полям и болотам, плавает ли в серых тягучих облаках или снисходит в могилу, только чтобы снова взойти на охрану места своего неупокоения? — вальяжно вышагивая вдоль книжных полок, размышлял Велиан. — Не уверен, что по правилам эзотерического этикета вежливо спрашивать про такое, да и вообще про обстоятельства погибели сего создания, а сама она не стремится раскрывать свои секреты…Что ж, со временем. Моё положение сейчас слишком хрупкое, чтобы рисковать из-за сугубо личного любопытства. Возможно, стоило бы отыскать семейное кладбище или как у них тут принято… Чёрт их знает. Лишний раз выходить на улицу и делать заплывы по слякоти желания нет. Да и ничего похожего в округе я не заметил».

Вчера после скромного подобия обеда молодые люди просидели долго в молчании, прерываемые лишь подбрасыванием поленьев в огонь, будто привыкая к присутствию друг друга. Благо, запас дров в доме оказался внушительным — их закупали большими партиями в городе и привозили раз в сезон — чаще таскаться в эту глушь ни у кого желания не было. Прозерпина провела малосодержательную экскурсию по дому, повторив круг по первому этажу и лишь кратко указав на расположение спален и удобств. Удостоверившись в пристойности убранства, она пригласила его только в гостевую комнату, где он и провёл оставшуюся часть дня, распаковывая и раскладывая вещи, топя камин, размышляя. В это время девушка бесшумно порхала по дому, приводя его в порядок, и лишь раз застенчиво постучалась к Велиану с подносом чая и ещё одной порцией варенья.

«Где она сейчас может быть и когда ожидать её появления?»

В ответ на мысленный вопрос его носа коснулся резкий запах горелого, прилетевший со стороны кухни. Он незамедлительно направился по пахучему следу, обнаружив суетившуюся у плиты Прозерпину. Источником малоприятного запаха оказалась кастрюля каши, вышедшей из краев и сползающей по медным бокам.

— Нужно сделать поменьше огонь и постоянно помешивать, чтобы не пригорало.

Перехватив бразды кулинарного управления, наглядно показал Велиан, не раз стоявший дежурным костровым в военном лагере. Прозерпина смотрела на него диковато-виноватыми глазами.

— Почему бы вам не накрыть на стол и не приготовить ваш прекрасный чай, а я тут закончу.

Призрак с благодарностью кивнула, и уголки её губ тронула мимолетная улыбка.

Прозерпина накрыла на двоих в значительно потеплевшей со вчерашнего дня столовой, но к своей порции не притрагивалась. Только ароматный пар, поднимаясь из её тарелки и чашки, в танце сливался с волнами волос. Велиан ел неспеша, искоса наблюдая за своей безмолвной собеседницей. Казалось, они сидят не на разных концах стола, а на разных континентах — так далеко от него она ощущалась.

«Призраки, должно быть, ничего не пьют и не едят, да и к чему им, бестелесным. Что они вообще чувствуют и чувствуют ли?»

Заметив его любопытный взгляд, Прозерпина застенчиво потупилась и сделала небольшой глоток чая.

— Как вам вкус? — не удержавшись внутри головы Велиана, вырвался вопрос.