На зов

1. Сделка

Солнце клонилось к закату, и таверна гудела от гомона выпивох. Тут же танцевали подвыпившие женщины, задирая подолы так, что бесстыдно обнажались их ляжки и рюши панталон. Мужчины болтали о своих промыслах, феодалах и черни, что путалась под ногами и побиралась. И все как один сетовали на бесчинства доморощенных рыцарей, что младшие сыновья феодалов собирали вокруг себя, чтоб грабить ремесленников, торговцев и прочий рабочий люд. Но самой, пожалуй, острой темой были новости, что горожане получили из церкви.

И вот прямо за центральным столом уселась компания мужчин разного промысла и делилась новостями, лакая кислое пиво после трудового дня.

— Слыхали, слыхали сегодня после мессы чего там болтали-то? Говорят, в столице нынче словили целый культ протестантов. Говорят, жечь будут всех до единого. Признались, говорят, во всём.

— Да слыхали уж! Там же сидели с женами! Ты лучше меня послушай. Слыхал я, что камень какой-то один муж учёный создал. Говорят, железо в золото превращает.

— Ого! Это как это?

— А дерьмо в золото сможет превратить?

Компания разразилась хохотом.

— Да ты сам такое золото потом в руки не возьмешь! Тьфу, башка дурья!

— А не колдовство ли это? Чего с тем мужем-то стало?

— О чем болтаете? Подлейте-ка пива, люди добрые! — сдвинув к ним стул и присоединившись к компании, сказал крепкий мужчина лет так тридцати с лишним. Был он статно сложен, прилично одет, по-мужски обаятелен и весьма красив. Особенно по меркам местного скопища.

— Жан, садись, конечно! Налейте ему да до краев, чтоб полилось, — весело сказал один из мужчин, радушно принимая новобранца. Остальные были также дружелюбно расположены к нему.

— Хорошо ты вчера тех бандитов прогнал. Не будь там тебя, все мои горшки бы разбили, проклятые негодяи. Весь труд пропал бы, и чем потом жену да детей кормить? — сказал второй, щедро наливая Жану пива.

— Приятно работать с теми, кто труд по достоинству ценит, — ответил он и вскинул брови. — За щедрость я шкуры своей не пожалею, каждому пинка дам такого, что срать потом нормально не сможет и женщин ублажать.

Мужчины засмеялись и подняли кружки.

— За выгодное сотрудничество.

Все осушили свои кружки и на миг глянули на выпивающих неподалеку женщин. Те хохотали и болтали о чем-то.

— Совсем стыд уж потеряли. Бога бояться перестали и мужей своих не признают. Увидит глаз божий и доберется до них церковь, да сразу по-другому запоют. Проклятые прелюбодейки, — проворчал один из мужчин.

— Оставь их. Это дело их мужей, а не твое. Ремеслом занимайся, бог сам знает, кому за что ответить придется, — сказал Жан и подлил себе еще пива.

— Ты потише такие речи-то говори. За протестанта примут да вздернут, — прошептал второй, настороженно оглянувшись.

— Какие еще протестанты? — отмахнулся Жан. — Уже камень, превращающий железо в золото, создали, слыхали же сегодня сами. Вот-вот, да человек каждый заживет так, что королю и папе не снилось. Алхимики этот мир изменят раз и навсегда, вот увидите.

Мужчины стали серьезными, и один из них отодвинул от Жана бочонок с пивом.

— Иди-ка протрезвей лучше. Да помолись и покайся за свои грязные слова. И тут больше не болтай такой мерзости.

Жан криво улыбнулся. Осушил вторую кружку и встал. Окинул взглядом выпивох, которые теперь глядели на него с нескрываемым раздражением.

— После беседы с вами я воистину напитался мудростью и благодатью. До завтра, господа. Откланяюсь поссать, — сказал Жан. Улыбнулся и подмигнул женщинам, что устремили взгляды на него. И вышел из таверны.

Глянул на горизонт и цыкнул, увидев, что солнце практически село. Он быстро сел на свою старую лошадь и поскакал к своей захудалому домишке, что находился практически на окраине городишки. Как только добрался до туда, наспех привязал лошадь к ограде. Сам забежал в мелкую конюшню и, закрыв за собой дверь на задвижку, устроился возле огромного несущего столба. Подобрал цепь и кандалы. Времени на раздевания у него уже не было, хоть и жаль было одежду. Он быстро приковал свои руки кандалами и убрал ключ под кучку сена, что лежала там же.

И едва присел, ощутил, как в груди стало полыхать жаром. Мышцы и кости в одночасье заныли так, словно их стали выворачивать. Жан стиснул зубы и зарычал, терпя боль. Она была для него уже привычна, но не становилась от этого менее противной. Каждый раз обращение походило на пытку. Боль пронизывала и охватывала всё тело. Кожа стала растягиваться и лопаться, и из-под неё начала вылазить мохнатая шкура. Своя кожа же, падая, на лету будто сгорала и мельчилась до состояния пепла и осыпалась им на землю. Над ногтями выросли чёрные жуткие когти, разорвав ткани мышц и кожи. Жан рухнул на землю и скрючился. И наконец почувствовал самое болезненное ощущение — агонию в области лица. Она чувствовалась так, словно по нему врезали дубиной и кости раскрошились на мелкие осколки, превращаясь в кровавое месиво. И в этот момент разум всегда мерк от невозможности терпеть эти муки, и Жан проваливался в забвение…

— Обращаюсь к человеку, что скрыт за телом и разумом зверя. Услышь меня и остановись, — словно из-под воды прозвучал незнакомый женский голос. Темень перед глазами стала краснеть.

— Услышь меня. Я обращаюсь к человеку, что скрыт за проклятием и шкурой зверя. Услышь и остановись, — уже более четко донесся голос до разума, и перед глазами будто что-то замельтешило. Какой-то мутный силуэт.

— Отзовись же! Очнись от проклятия и возьми волю над зверем! Не дай ему поглощать свой разум! Остановись! — громко и совсем рядом прозвучал женский голос.

Перед взором резко возникла белокурая женщина, лежащая на соломе. Ее лицо было совсем рядом. Одна его сторона была прикрыта белым лоскутом ткани, из-под которого виднелись края ожогов. Она тяжело дышала, одним глазом смотрела ему прямо в глаза и держала перед собой палку.

И тут Жан увидел перед носом то, что предпочел бы не видеть. Он понял, что вместо человеческого носа у него волчья морда. И эта волчья морда вгрызлась в палку, которой женщина защищалась.

2. О прошлом

Едва солнце выглянуло из-за горизонта, волчья шкура осыпалась с тела, сгорая в воздухе. Та же участь постигла морду и хвост. Обращение назад было уже менее болезненным, что Жана очень порадовало. Он лениво потянулся, зевнул и встал. Обернулся назад и на миг замер. Анна, раскрасневшись, повернулась к нему незрячей стороной лица.

Жан недовольно скривил губы и быстро пошел до двери. Там на гвоздике висела старая рваная накидка, которой он и прикрыл свое нагое тело. А затем подошел к столбу и ногой перемешал пепел с соломой, чтоб скрыть следы обращения.

— Пойдем. Вещи быстро соберу, и выдвигаемся, — сказал он. И они направились к дому. Жан переоделся в самый свой приличный наряд и накинул плащ. А затем собрал котомку. Взял с собой тарелку и ложку, сменные портки, огниво, сушеного мяса, весь хлеб, что был, ножи и даже горсть сушеных ягод. Он еще с побега понял, что в пути еду найти задача непростая и любой перекус сгодится. Наполнил несколько фляжек водой, перекинул через плечо лук и стрелы.

— Котелок есть у тебя?

— Да, у меня их два, — сказала Анна. Жан довольно кивнул.

— Ну тогда не пропадем, — сказал он, и они вышли из избы.

Он быстро сходил до соседа и попросил его присмотреть за домом и лошадью. И если не вернется, забрать их себе. Сосед сильно обрадовался, чему Жан не был удивлен.

Он попрощался с лошадью, и они с Анной отправились в путь.

— Почему лошадь оставил? На ней было бы быстрее, — сказала Анна. Жан вздохнул и взглянул на нее.

— Старая она уже, не выдержит такой длинной дороги. Сдохнет на чужбине. Жалко. Пусть уж лучше доживет дома спокойно, — сказал он.

Анна смолкла.

Придерживаясь вытоптанной повозками, лошадьми и путниками дороги, они прошли широкое поле и добрались до леса. День был ясный, и с самого утра щебетали птицы.

Пара пошла вперед по дороге, которая местами успела порасти травой. Вокруг летали бабочки и жужжали мухи. Шум города становился слышен всё меньше и в конце концов и вовсе стих. Жан несколько раз обернулся, в душе навсегда прощаясь с этим провинциальным городишкой. Он прекрасно понимал, что если Анна снимет проклятие, он больше никогда не вернется сюда.

— Кто проклял тебя, или, скорее, заразил? — спросила Анна. Жан, вынырнув из своих дум, глянул на нее. Она шла с ним рядом, расположившись к нему зрячим глазом.

— Чужеземец. Варвар, — неохотно вспоминал Жан. — Нас с отрядом отправили отлавливать сбежавших пленных. Мы долго гнались за ним и поймали его только поздним вечером. Повели назад. Он был привязан к моей лошади и шел рядом с ней. Но солнце скрылось за горизонтом, и он начал превращаться. Я видел такое впервые и попытался застрелить его из арбалета. Но оборотень сшиб меня с лошади, разодрав когтем плечо, и рванул в лес. Остальные пытались его догнать, но не смогли. Весь следующий день мы шли назад, чтоб сообщить об этом, но наступил вечер. Мы остановились, и в эту ночь случилось мое первое обращение. Я проснулся и понял, что почти все погибли. Я разодрал их. И, прикинув, что меня может ждать за такое, пустился бежать, — сказал Жан и взглянул на Анну.

Она на миг поджала губы и устремила взгляд вперед. Ее лицо помрачнело.

— Мое поселение находилось недалеко отсюда. Я всего полдня шла до вас. Оно было совсем небольшим и принадлежало местному феодалу. Я там выросла, можно сказать, — начала делиться она своей историей.

— Что значит «можно сказать»? — удивился Жан.

— Меня нашли в реке. В небольшой лодочке. Я сирота, но, благо, нашлась старая пара, которая оказалась милосердной и приютила меня, — ответила Анна. А затем продолжила предыдущий рассказ: — Так вот, когда я пошла с утра за грибами в лес и к полудню вернулась, село опустело. Не было никого вокруг. Все погибли. И я поняла, что мне нужно идти в столицу, чтобы понять, что случилось с ними.

Жан нахмурился, не видя логики.

— Погоди-ка. Во-первых, откуда ты знаешь, что они погибли, если говоришь, что село опустело? Во-вторых, с чего ты взяла, что ты узнаешь об этом в столице?

Ему стало казаться это похожим на бред сумасшедшей, и он забеспокоился. Вдруг она и с остальным всё напутала, и он зря понадеялся на что-то и рискнул. Анна, сделав еще несколько шагов, остановилась, и он сделал то же самое и пристально взглянул на нее.

— Я слышу их голоса, — заглянув ему в глаза, призналась она. — Я могу слышать только мертвых. И моя мать, женщина, что подобрала меня, отчетливо произнесла «столица».

Брови Жана поползли вверх. Он запустил руку в волосы и смял их.

— И что это всё значит? Что за ересь ты несешь? Голоса сказали? А ты уверена в этом? Не с похмелья послышалось? — разразился он, почувствовав себя дураком, которого обвели вокруг пальца. Анна нахмурилась.

— Выходит, в то, что я смогла пробиться сквозь личину зверя и докричаться до тебя, в это ты поверил. А в то, что я мертвых слышу, — нет?

Жан замер, переосмысливая всё.

— Я слышу их прямо сейчас. Их души плачут и шепчут невнятно. Они вокруг нас, — серьезно сказала она.

По коже Жана побежали неприятные мурашки, и он опасливо оглянулся. Но вокруг, кроме бабочек и мух, никто не летал.

— Хорошо. Допустим, ты и правда слышишь их. И говоришь, что кто-то там тебе сказал «столица». Но разве не стоит получше разобраться, прежде чем держать путь в такую даль? Может, сначала в соседних городах поспрашивать, например?

Анна скривила губы, и в ее глазу блеснуло недовольство.

— Если не желаешь помогать мне, то не нужно. Я найду того, кто пожелает, — сказала она и пошла дальше. Жан насупился, оглядев ее силуэт. С одной стороны, Анна перестала внушать ему доверие. Но с другой, позади остался только город, в который он совсем не хотел возвращаться. И как будто выбора у него все равно не было.

Он недовольно промычал и побежал за ней. Нагнал и пошел рядом.

— Ладно. Так уж и быть. Сопровожу тебя до столицы. Но имей в виду, если не снимешь с меня проклятие, я заберу у тебя камень. Это будет честно.