Напарники

1

Этот роман посвящается моему папе.

Вся история - чистой воды авторский вымысел. Кроме некоторых деталей об отце - он взят прототипом одного из значимых героев книги.

Ну, друзья, потихоньку начнём, что ли?

Ксюша сидела в зале ожидания аэропорта. Оставалось ещё несколько минут до объявления посадки. Неровный гул огромного человейника совсем не мешал девушке, наоборот, где-то даже успокаивал. Он существовал, но её не касался. Вроде бы и не одна, и в то же время ни с кем конкретно. Как раз то, что ей сейчас было необходимо.

Когда не стало мамы, ей было слишком мало лет, чтобы запомнить эту потерю. Все свои сознательные годы девушка прожила с отцом. Ну и, конечно же, огромное участие в её истории пришлось принимать тёте Оле – папиной сестре. Потому что папа у нас был не кто-нибудь, а лётчик. К тому же полярный. А лётчик – это не профессия. Это -- судьба. В духе небесной романтики уместнее даже сказать планида - большую часть жизни проводить над облаками и в чужих землях, а не дома.

Папа был просто фантастический авантюрист и красавец. Высокий, статный, седой ослепительно-белой благородной платиной – одно слово: эффектно стареющий синеглазый Аполлон. К тому же остроумец и добряк. Батюшки, как за ним гонялись тётки. Сколько Ксюша себя помнила, столько вокруг отца хороводились дамы всех мастей, возрастов и комплекций, зачастую не брезгуя пытаться обратить на себя его взор через её, Ксюшину благосклонность.

Однако жениться второй раз у папы так и не получилось. Состоялись две попытки, которые закончились молниеносным провалом, на том эксперименты по созданию полноценной семьи завершились. В общем, не срослось.

Отец умер внезапно. Он не ходил по докторам, не страдал суровыми хроническими недугами. Единственной неприятностью к определённому возрасту стала иногда постанывать поясница. И то он скорее считал эти обострения незначительной раздражающей помехой к продолжению своей яркой, насыщенной красками и приключениями жизни. Но никак не действительной проблемой. И потому мгновенная смерть от острой коронарной недостаточности казалась совершенно нелепой. А горе от его ухода ошеломляющим. Сокрушительным. Невозможным.

Медицина, принимающая усопших, сообщила, что окажись он в момент приступа даже на операционном столе – его бы не спасли. Близкие и знакомые мягким соболезнованием утешали тем, что он не страдал. Как жил легко и красиво – так и ушёл. А Ксения до сих пор, спустя вот уже восемь месяцев никак не могла ни понять, ни принять, ни как-то ещё освоить эту данность.

Находиться одной в их опустевшей двухкомнатной квартире было невыносимо. Забываться, автоматически продолжая ждать отца из рейса, затем остро, больно вспоминать, что он больше никогда не вернётся в их уютный дом… Рабочая суета поначалу немного спасала от тягостных мыслей, но со временем стала дико раздражать. Наверное, из-за той неопределённости, в которой застыла Ксюшкина внутренняя жизнь.

Следовало остановиться и что-то уже решить со своей депрессией. Господи, Ксю никогда не думала, что настолько крепко привязана к отцу душевно. Ей даже в голову не приходило об этом размышлять. Они жили на одной территории и на одной волне, как две абсолютно равноправные независимые единицы. Исключительно гармонично. Отец не лез под кожу с излишней родительской опекой. Не капал на мозг любимым вопросом друзей и родственников всех времён и народов: «Ксения, когда замуж? Зачем ты послала этого хорошего мальчика? Тебе уже двадцать три, а дети где? Где дети, Ксения?» Ну и прочее в том же духе. Сама же Ксения, не страдая ни каплей пресловутой дочерней ревности, не имела привычки считать бесконечных папиных пассий. Как и раздражаться на оставленную отцом у компьютера пустую кофейную чашку или сиротливо брошенные в угол носки.

При всей своей блистательной эрудиции и академической образованности папа был совершенно неприспособленным в быту и даже непрактичным человеком. Дочь философски принимала эту его особенность, как данность, и был всем мир.

В общем… Ай… В общем, пора было определяться, пока тоска не загнала девушку на приём к мозгоправам. Наверное, продавать, наконец, эту квартиру, чтобы не слоняться по ней ночами в поисках тени родной души. А ночевать без конца у тёти Оли – тоже не выход. Она, конечно, всегда примет. И будет старательно бодрить себя и её шутками, балагурством и домашними имбирными печеньками. И обе станут в очередной раз понимать, что это всего лишь припарка от боли.

Но сперва – отпуск и полная смена обстановки. К великой неожиданности так постановил её начальник – человек слишком деловой и, как правило, занятой, чтобы замечать личные проблемы подчинённых. Когда даже ему стало очевидно, что Ксюшина хандра перестала вмещаться в рамки её, казалось, бездонной терпеливости и полезла наружу, он сам отправил девушку на двухнедельные выходные.

Это было такой невидалью, что в первую секунду Ксю испугалась, что её увольняют. Но нет.

- В отпуск, Ксения Геннадьевна, и очень советую сменить обстановку радикально. Это помогает. – безапелляционно сообщил директор и выдворил её писать заявление.

- Ух ты-ы-ы… - тихонько выдохнула Ксюша, выходя из руководительского кабинета в коридор.

- Что, уволил? – трагическим шёпотом поинтересовалась коллега девушки, вездесущая Тамарочка.

- Послал. – поддерживая интонацию собеседницы, ответила та. – В отпуск.

Брови Тамарочки отправились искать точку наивысшего изумления на гладком девичьем лбу, а совершенно обескураженная Ксю – за билетами на самолёт. Совет Сергея Петровича она приняла как-то сразу.

Заморские страны Оксану не манили. Хотелось чего-то не только тёплого, но и домашнего, уютного. Выбор пал на Абхазию. И вот она с небольшим чемоданом в аэропорту. Три с половиной часа до Москвы, пересадка, ещё немного терпения, и здравствуй море и радушное гостеприимство братского народа.

- Что значит, в вип-зале ожидания нет свободных мест?! – нарушая тихую хрупкую гармонию Ксюшиных мыслей, жёстко и неприятно раздалось где-то над её головой. – Почему не забронировали?!

2

- Но Герман Павлович… - на раздражённый, явно начальственный рык робко ответствовал мелодичный женский голосок, - Следуя вашему расписанию, мы всё равно не успели бы в аэропорт раньше. До объявления регистрации всего десять минут. Я подумала, что вряд ли возникнет необходимость… Не стоит так огорчаться…

- Она подумала! – поджав губы, театрально взмахнул рукой в дорогих часах довольно молодой… ну как, годов тридцати пижон в стильном синем костюмчике.

В другой он сжимал лаконичный тёмно-серый кейс с кодовым замком. Ксения как раз слегка повернулась, чтобы посмотреть на того небожителя, который десяти минут не мог пережить без вип зоны с вип ложей и вип обслуживанием. И вовремя. Иначе капризный тип отдавил бы ей ногу.

Ворча что-то маловразумительное, пижон грустно оглядел длинную очередь к стойке бара, занятые посетителями столики и вздохнул. Девушка-секретарь моментально уловила пожелание босса и метнулась к кофе-машине. Тот же тем временем опрометчиво решительно шагнул к единственному свободному сиденью в тесной грядке ожидающих вылета пассажиров. Ровно туда, где за секунду до этого стоял Ксюшин кроссовок.

Ногу она убрать успела, а дорожный рюкзачок – нет. Споткнувшись о него, мужчина неловко взмахнул руками. Однако, равновесие каким-то мифическим образом удержал. Развернулся и уставился на девушку, как на нечто абсолютно лишнее в его жизненном пространстве. Впрочем, буркнуть недовольное: «Извините.» - догадался.

- Да ничего страшного. – с лёгкой долей скепсиса негромко ответила Ксения, возвращая на место пропнутый на полметра в сторону рюкзак. Попутно краем глаза наблюдая, как пижон, горестно поджав довольно широкие плечи, пристраевает модного себя в узкой свободной соте человеческого улья напротив неё.

Весь такой как бы с иголочки, безупречный, с этим своим красивым кейсом на коленках он, как белая ворона, жутко диссонировал с окружающей обстановкой. Но упрямо выдерживал осанку и невозмутимое лицо. И был совершенно несчастным. Ксюша была в том совершенно уверена. Девушке даже стало немного по-человечески жаль парня. Он, вроде как, и хам: вон и секретарю нагрубил, и ей обратно сумку не подал… Однако, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Примерно, как рыба на берегу. Опять же эта неловкость с рюкзаком.

- Познав житейскую науку, я понимаю понемногу… - задумчиво глядя в неведомую точку на полу, изрёк под свой совершенный нос этот печальный Сфинкс и замолчал.

(Оу, пардон, неудачное сравнение. Сфинксу ведь его божественный нос отломали самым непотребным образом)

- Немногие протянут руку, но многие подставят ногу. – закончила за него афоризм Ксюша.

Мужчина поднял на неё удивлённый взор.

- Жизнь – боль? – сдерживая улыбку, с тенью театральной страдалинки в голосе участливо спросила девушка.

Тот неожиданно улыбнулся в ответ и слабо махнул рукой:

- Всё – тлен.

А тут ещё секретарь принесла шефу бодрящего напитка - настроение соседа немного налаживалось. Правда отведать свой кофе он не успел – десять минут пролетели незаметно. Объявили рейс, и пути случайных собеседников разошлись. Молодой босс, не скрывая облегчения, пошёл в свой любимый виповый бизнес-класс, а Ксюша на обычное место для простых смертных.

***

Герман расслабленно откинулся на мягкую спинку широкого кресла и слегка поморщился, отгоняя воспоминания о недавнем конфузе. Однако это оказалось не так просто. Досадно и смешно: успешный кризис-менеджер* - ну не привык он сам становиться главным героем неудобных ситуаций.

Его жизнь чётко организована и окружена комфортом. Его профессия – нестандартными решениями выводить целые предприятия из патовых ситуаций. Что, кстати, неизменно удавалось с блеском. А тут сам вдруг растерялся и мелко, глупо попал впросак.

- Не выспался, что ли? – размышлял двадцативосьмилетний Герман Павлович.

- Надо наказать секретарю, чтобы в будущем при любых обстоятельствах заказывала приличное место для отдыха и ожидания. Лучше потерять деньги за неиспользованную бронь, чем вновь испытать подобную неловкость. Хорошо ещё, что никто из партнёров не видел, как бездарно… пф-ф-ф… и это в абсолютно банальной ситуации.

- Ещё эта девчонка со своим понимающим смешливым сочувствием. Тоненькая, хрупкая, как былинка, как призрачный дух. А взгляд-то, взгля-ад... – Герман отстранённо, однако, не без удовольствия раскладывал внешность незнакомки на детали. Ему нравились длинноволосые шатенки с карими большими, а главное - умными глазами:

- Красивая, хоть и не идеальна. Одета просто, рот крупноват, нос с небольшой горбинкой. И всё же есть в ней нечто такое… Какой-то самодостаточный внутренний лоск. Или как там это называется. Из неё получилась бы интересная, даже нетривиальная модель. Только такую в модели не возьмут – ростика не хватает. Любопытно, сколько ей лет? Наверняка больше, чем выглядит. – парень беззвучно рассмеялся следующей мысли:

- Однозначно при покупке вина на кассе до сих пор спрашивают паспорт.

Молодой человек развернул ладонь, на которой лежал маленький белый лакированный кружок с изображением самолёта на коротко оборванной цепочке. Брелок, как он успел заметить, отлетел от рюкзачка незнакомки, когда Герман о тот злополучный баул запнулся. Укатился к его креслу и маячил там… клеймом позора. Парень сперва наступил на него ботинком, а затем незаметно подобрал безделушку, но владелице не отдал. Очень уж не хотелось заново акцентировать внимание на собственной неудаче. Так и унёс в руке, не решившись ни вернуть его хозяйке, ни выкинуть. Почему? Да бог его знает.

- М-м-да… забавно вышло. Как воришка, заметающий следы. Ладно, доведётся встретиться после посадки – верну. А нет… так оставлю, как напоминание, как там у классиков: «Поднимая голову высоко, не забывай смотреть под ноги».

Симпатичная стюардесса с блистательной тренированной улыбкой проговорила положенную инструкцию, а самолёт, ускоряясь, покатился по взлётной полосе. Герман прикрыл глаза и направил своё внимание на предстоящую встречу. Впрочем, долгого размышления не получилось. Плавность полёта и мягкость кресла убаюкивали. И он незаметно уснул.

3

Ксюша, по возможности удобно пристроившись у иллюминатора, рассеянно следила за тем, как уменьшаются, превращаются в нарисованную рукой Всевышнего карту и совсем исчезают под облаками улицы, дома, деревья, машины…

И всё было хорошо. Лишь одно обстоятельство омрачало её ровное умиротворение: потерялся папин брелок. Да, безделица. Да, за три рубля в базарный день. Вот только то, что было подарено отцом, нынче имело для неё несколько иную ценность – совсем другого порядка. Ксю прицепила его к рюкзаку на удачу. А пропажу обнаружила только уже на борту. Расстроила-а-ась… Но теперь чего уж… ничего не попишешь.

Вокруг тихо, в тон гудению самолёта «жужжали» пассажиры, а девушка, прикрыв глаза, вспоминала отца и детство в холодном вьюжном Заполярье. Полёты «зайцем» к бабушке в Казахстан на грузовом Ан-26 и тайную мечту хоть раз в жизни проехаться на поезде.

А ещё увидеть настоящую весну. Не на «пять минут», кубарем скатившись по рампе на бетон Красноярского аэропорта, пока самолёт стоял на дозаправке, а прочувствованно, от начала до конца. Это потом они переехали в Западную Сибирь с четырьмя нормальными сезонами. А тогда весна казалась неуловимым чудом. Потому что из бесконечной северной зимы девчонка за несколько часов попадала сразу в знойное южное лето. Прямиком в объятия любимой бабули.

Таким образом, кстати, вывозились все дети первой эскадрильи, командиром которой был отец. Прямо на пол пустого кузова ковром настилались огромные мягкие чехлы, которыми на обратном пути закрывали и закрепляли грузы. И ребятня весь полёт просто валялась вповалку на импровизированном лежбище.

Нет, на взлёте и посадке всё как положено: дети, как послушные зайки, сидели на жутко твёрдых откидных лавках пристёгнутыми. Обязательно под присмотром свободных членов экипажа. Но остальное время, когда в пассажирском салоне обычно произносят: «Можно расстегнуть ремни безопасности», - спали, хохотали, шушукались, грызли бутерброды и папкины рейсовые пайки, укрываясь папкиными же крутыми куртяками. Между прочим, очень даже комфортно. Всяко удобнее, чем теперь было сидеть Ксюше в тесном, местами продавленном пассажирском кресле.

А ещё она вспоминала свой восторг от неба. И то чистое счастье, когда уломаешь взрослых «на капелюшечку» отстегнуться во время снижения самолёта, на «нырке» прыгнешь вверх со всей дури и на пару умопомрачительных секунд почувствуешь пьянящую невесомость. Им разрешали. И даже «порулить» штурвалом в кабине в командирском кресле, пока, ясное дело, самолёт шёл на автопилоте – тоже разрешали.

Папа не только в её сердце, но и вообще в своих кругах был легендой. Он после Бугурусланского лётного училища, Омского (где переучивался на вертолёт), а затем и Питерской академии летал на всём, что способно приподняться над землёй. Да про него кино снимать можно было, честное слово. И горел, и падал, и машину свою сажал в буран почти «вслепую». А однажды выиграл ящик коньяка, когда на спор с другим КВС* посадил самолёт на форменную лётную фуражку! Если, конечно, его «летуны» не привирали, когда вспоминали эту байку за общим столом. Да не-ет, не врали.

- Первым касанием попал или нет – вопрос спорный. – задрав указательный палец, с доброй ухмылкой вещал лохматый, бородатый и седой, почти как отец, дядя Серёжа Красновский. (Ксю ребёнком называла его дядя Волк.)

- Но «дубы»-то*** на верёвочку размота-а-ал! – ответно смеялся папа.

- Разговору нет, размота-а-ал. – с неизмеримой гордостью за командира басил собеседник, - От фуражки одни ошмётки и остались – по всей полосе в доказательство собирали.

А по ягоды в тундру или там на зимнюю рыбалку в избушку на Енисее они, на минуточку, мотались на вертолёте. Э-эх, имелось, чего вспомнить дочке об отце.

Впрочем, про незадачливого симпатягу-босса из зала ожидания тоже вспомнилось. Как раз примерно такого же «хорошего мальчика» (по мнению родственников и друзей) Ксю и отшила совсем незадолго до папиной смерти. Правда, Макс, конечно, был помоложе босса и всего на один год старше Ксении. Но в будущем обещал стать ровно таким же холёным, блистательно самоуверенным и состоятельным парнем, как этот незнакомец. По крайней мере таким было первое впечатление.

На самом деле, если сложить сухие факты, Макса можно было бы посчитать идеальным. И вообще, мечтой любой нормальной девушки на выданье. Смотрите сами: не курит, почти не пьёт, вниманием и романтикой окружает. То букет пришлёт, то её любимый капучино с карамелью, который так изумительно умеют варить только в одной кофейне города, в самом его центре. А медведя этого безумного притащил! Неподъёмная плюшевая дура ростом в полтора раза выше самой Ксюши.

- Ну голова у человека где? И ведь глупцом не назовёшь! – «умилялась» про себя Ксю, принимая эксцентричный дар от поклонника.

Так и сидел теперь гигантский коричневый хмырь (это про медведя) в углу и занимал реально половину комнаты. Как полноценный дополнительный и совершенно лишний жилец квартиры. Более бестолкового, но страшно романтичного подарка даже придумать невозможно.

К тому же в столь юном возрасте Макс уже имел свою однушку и приличный автомобиль. Хотя и «вышел из народа». И даже заработал на все эти богатства сам, без поддержки родителей. Ну и что же там за ложка дёгтя во всём этом великолепном сиропе обнаружилась, что поначалу насторожила, а потом заставила Ксю и вовсе отказаться от столь замечательной партии?

Первое – Макса, энергичного и подвижного, как ртуть, всегда было слишком много. Утомительно много. Вот прямо до изжоги. И второе – наличие у парня явных задатков возмужать и вырасти в нормального такого матёрого семейного деспота. Все эти милые: «Я сейчас пришлю за тобой такси, ты где?», «Мне скучно без тебя, ты скоро?» - в разгар девичьих посиделок – на деле оказались не чем иным, как завуалированным шпионажем. Да он шагу ей ступить не давал, не окружив (читай: задушив) бдительной «заботой» - равно контролем. Довольно скоро Ксю поняла, что кофе с доставкой на личный адрес – чистой воды проверка дома ли она. Частые звонки на встречах с друзьями без его присутствия – желание послушать окружающие голоса на предмет, а нет ли рядом посторонних мужиков. Ну и прочая такая же муть.

4

Так, потихоньку перебирая свою биографию, Ксюша тоже задремала и видела удивительно яркий, как будто живой сон. Да и не сон даже, а реальное воспоминание о том, как отец однажды самовольно поставил ей на пустующую аватарку электронной почты картинку: девушка, свернувшись в калачик, уютно лежит в огромных мужских ладонях. Сам нашёл и сам поставил без её ведома. Даром что комп Ксения никогда не шифровала.

- Так от тебя разве дождёшься? – ответил он тогда на вопросительный дочкин взгляд, - Сколько раз просил?

- Да брось ты, такая мелочь.

- Вот-вот, тебе всё равно, а я как пишу дочери, так спотыкаюсь, что она у меня перед глазами такая…

- Это какая же?

- Безликая. И попробуй только убрать. – наигранно сурово свёл брови папа.

- Анафема? – рассмеялась Ксю.

- Анафема! – не меняя выражения лица, подтвердил отец и, уже улыбаясь, почти просительно добавил:

- Ну хорошая же картинка?

- Хорошая.

- Во-от, будешь помнить, что я всегда с тобой.

Ксюша проснулась оттого, что они снижались странными рывками.

- Посадка, что ли? – подумалось сквозь дрёму. – Так вроде рано. И трясёт уж как-то…

- Девушка, вы не знаете, это нормально? – испуганным шёпотом спросила женщина с соседнего кресла.

Ксюша всякого «полетала». И про воздушные ямы, и про грозовые фронты знала не понаслышке. Это когда самолёт трясётся, конвульсивно дёргается, надсадно скрипит и едва ли крыльями не гребёт, как похмельный полупарализованный гусь. И она бы спокойно, уверенно ответила: «Всё будет хорошо.» Если бы за штурвалом сидел её отец. Но это было не так.

Небесную машину резко основательно тряхнуло, и за толстым стеклом иллюминатора с хлопком вспыхнул ослепительный факел. Что было дальше, не описать. Да и не надо. Важно то, что девушка как-то сразу поняла, что жизнь её закончится именно сегодня. И мир вокруг потерял реальность. Нарастающая паника в салоне, крики людей, треск рвущейся стальной плоти самолёта – всё подёрнулось ватной пеленой. До жути не хотелось, чтобы стало больно.

А перед глазами вдруг встала та самая аватарка из недосмотренного сна.

И теперь эта картинка, это воспоминание расширялось в её сознании до размеров бытия, до ощущения полной отчётливой и безоговорочной правды. Как будто это она уже лежала в тёплых родных ладонях своего творца – своего отца. Ксюша спокойно, со слепым доверием досчитала третий – последний удар собственного сердца… и ушла. С благодарностью за то, что всё закончилось так: без боли и парализующего страха, без удушливого ожидания неизбежности, без уродливого ужаса грядущей катастрофы.

***

Ксения открыла глаза, не чувствуя ни одной живой точки в своём онемевшем теле. Вокруг вяло, лениво клубились-перекатывались клочки странного сизого дыма. Странного оттого, что она никак не могла определить, чем он так жутко вонял. По крайней мере, в её багаже житейского опыта аналога не находилось.

- Катастрофа! - сердце сжалось в ледяной комок при воспоминании о последних событиях. – Выжила?! Умерла?! Ну, умерла же… - это она помнила достоверно, - Нет? Тогда что?.. Папа-а!..

В глазах отчаянно защипало, и по вискам побежали тонкие тёплые струйки. Ксюша зажмурилась, боясь пошевелиться, дрогнуть хотя бы одной ресничкой и подглядеть — увидеть вокруг себя… Что? От непонимания происходящего страх, вцепившийся в горло, казался физически ощутимым. Как будто всё тело девушки сжимали электрические тиски. А чудовищная ядовитая едкость, витавшая в воздухе и забивавшая лёгкие, только усиливала паническую атаку.

И ещё тишина. Эта особая гулкая тишина, как будто ты оглох и онемел. Словно на веки вечные остался наедине лишь с собой.

- Папа-а-а! Па-а-ап! – Ксюшин ужас достиг пика, в котором живое существо готово лишиться рассудка или разлететься на атомы. И она звала, звала всей душой. Дочь точно знала, что отец был ТАМ:

- Па-а-па-а-а!

- Ксанна! Девочка моя, душенька моя!.. – неведомо откуда послышались причитания хрипловатого мужского голоса и торопливое шарканье подошв. – Детка моя, ты жива?

Кто-то рядом с Ксю громко бухнулся на колени, и тёплые, заметно дрожащие пальцы прикоснулись к её плечу, лицу, волосам:

- Что ж я наделал! Ксанна! Что же я надела-ал! – боль и горе незнакомца изморосью прокатились по коже девушки.

- Па-а-па-а! – последним надсадным усилием снова позвала Ксю, с мимолётным удивлением отмечая, что слышит собственный сип.

- Я здесь! Здесь, дитя моё, сердце моё! Эдарр милосердный, жива! Жива! Жива, моя девочка! – мужчина, заливая лицо девушки слезами, приподнял её за плечи и мягко, с какой-то пронзительной, невозможной нежностью прижал к себе.

Баюкая Ксюшу на руках, он почти беззвучно, на грани слуха читал какие-то стихи или просто слова – Ксения не могла разобрать, хоть и отчаянно вслушивалась. А в её нос, перекрывая зловоние назойливого дыма, проникал необыкновенным образом знакомый запах. Тихо-тихо он заполнял её, осознавался всё понятнее, отчётливей. Гладил – обволакивал оголённые нервы, отзывался тёплой щекоткой в солнечном сплетении… Запах родного человека.

Ксюша открыла глаза, но разглядеть что-либо не сумела – взгляд застилала пелена. Она плакала, всей душой откликаясь на благодарное счастье, на молитву этого странного незнакомца.

P.S. Ещё разок на всякий случай хотелось бы уточнить: всё в этой истории, конечно же, сплошное фантазёрство. Кроме того, что об отце: воспоминания – правда, лётчицкие байки – правда и про картинку с девушкой в ладонях на моей аватарке – тоже.

Ну и про красоту и обаяние, разве нет?

5

В следующий раз она пришла в себя уже в кровати. Самой обыкновенной нормальной койке с панцирной сеткой. На такой Ксю ещё в детстве прыгала у бабушки во дворе.

Мягкий матрас, пуховая подушка, весёленькая голубая в бирюзовый цветочек постель. Стены, крашеные под обои в нежно-зелёный колер, белёный потолок. Светлого дерева стол с витой резьбой по бортику и многочисленными выдвижными ящиками…

- М-м-м… как же оно называлось? – Ксюша рылась в памяти, вспоминая старинное название такого рода мебели, - Бюро!

Перед ним – удобный стул с мягкой обивкой. За наполовину сложенной ширмой – милейшего вида туалетный столик с изящно изогнутыми ножками и тремя круглыми подвижными зеркалами. На нём – мини-букет в прозрачной вазе, больше похожей на широкую колбу. Плюс баночки-скляночки и маленькая по формату, но толстая книжка. Рядом – мягкий пуф. Два окна задёрнуты мятными, в духе всего помещения, шторами, сквозь которые пробивался солнечный свет. Комната чужая, как будто кукольная и совершенно очаровательная.

Всё это Ксения рассмотрела, не вставая с постели. Подниматься девушка не торопилась. И даже не потому, что затылок ныл, словно от основательного удара «тупым твёрдым предметом по голове», а тело ощущалось слабым и противненько подрагивало, как желе на блюдечке. Обстановка не пугала, да, как ни странно, страха больше вообще не было. Никто её не тревожил, девушка лежала в незнакомой уютной постели и думала. Ей требовалось всё разложить по полкам.

- Каждый из здравомыслящих живущих когда-нибудь сталкивается с необъяснимым. Тем, что обычно называют мистическим. Верно? – размышляла она, - Да-да, абсолютно каждый, даже самый отъявленный скептик хоть раз в жизни так или иначе соприкасается с тем, что нельзя впихнуть не то, что в привычные, а в принципе в рамки разумного.

Она была в этом совершенно уверена.

Кто-то на этой почве впадает в исследовательский раж. Кто-то рационально складывает такие моменты на отдельную полку памяти, опыта – как хотите. Ну поэмоционирует денёк-другой и преспокойно продолжает жить себе дальше.

У Ксюши таких полки было три. Первые две: «правда» и «неправда», а третья – «необъяснимое существующее».

Ну как, например, можно логически обосновать тот случай с тётей Олей, когда умерла бабушка?

Ксюша с отцом в тот день были у неё в гостях. В дверь позвонили. Папа пошёл открывать, а тётя Оля… Ох-х… Тётя Оля - совершенно прагматичная женщина, не страдающая припадками предвидения, ни в малейшей степени не склонная к мистицизму, вдруг, схватила отца за рукав, не давая ему сдвинуться с места:

- Не открывай… - срывающимся шёпотом попросила она. И тот страх, что застыл в глазах тётки, Ксю не забудет никогда:

- Не открывай, это почтальон... телеграмма... кто-то умер.

Это оказалось правдой. И папина сестра через всю жизнь несла некую иррациональную тень вины, как будто она могла, но не сумела что-то изменить. Словно если бы тогда эту дверь не открыли, то ничего бы не случилось.

- Глупость, конечно, к той минуте всё уже произошло. – говорила она в редкие моменты, когда об этом случае вспоминали, - И всё же ничего с собой поделать не могу.*

Невозможно зажмуриться, сказать, что ничего такого не бывает, и это станет истиной.

Вот и сейчас Ксюша думала именно про то же. Она помнила каждое мгновение последних событий явственно и отчётливо. Она верила себе. А значит, если она жива (в том сомнений никаких), пусть даже одному Богу и папе известно где находится, то всё равно, всё идёт так, как надо.

- Как-то так. – Ксю подвела черту и поставила жирную точку. – Пора, наверное, познакомиться с новой собой.

То, что в ней что-то изменилась, девушка уже заметила. Хотя бы по отсутствию шикарного маникюра, который она сделала перед поездкой в отпуск.

Преодолевая тошноту и головокружение, Ксюша приподнялась в кровати, опустила ноги и закрепилась в вертикальном положении.

- Сорочка – бесподобна. – отметила про себя, внимательно разглядывая долгополую, воздушную в оборках ночную рубашку, стянутую под грудью узкой лентой.

Приподняла руку – тонкое кружево длинного рукава закрывало половину кисти. Встала, опираясь на спинку кровати, и мелкими неверными шагами двинулась в сторону трюмо. Мутило девчонку знатно. Не только от общей слабости, но и в полную силу неровного эмоционального состояния. Это ведь лишь объявить легко, мол всё, баста, точку поставила. На деле, как говорится, скоро сказка сказывается… Ещё бы действительно освоить новую данность, привыкнуть, что ли.

Тем не менее, марш-бросок до зеркала завершился удачно. Ксюша плюхнулась на пуф, глубоко вдохнула и подняла взгляд на своё отражение.

В первую секунду изображение как будто немного поплыло. Ксю слегка тряхнула головой, с усилием моргнула, наводя резкость, придвинулась ближе и снова напряжённо уставилась в надраенное стекло.

Ещё через пару мгновений она уже жадно изучала каждую чёрточку, мельчайшие детали отражения. Это было невероятно! Из зеркала на неё смотрела… она! Она же, точно, только немного другая. Её глаза, губы, нос с лёгкой горбинкой – по отдельности всё то же самое. Но, как будто, лицо её разобрали по частям и слепили заново, ну как объяснить… словно самую малость по-другому совместили детали, если можно так выразиться: тут разгладили, там на какой-нибудь миллиметр вытянули. И получилось то же, только другое. И чуть более пухлое, чем в её реальной жизни. И брови не выщипаны. А волосы вьются маленько сильнее – ровно так, как она всегда мечтала.

Если коротко, оттуда, из зеркала на неё смотрела сестра-близнец, на мизерные микроны отличная от неё самой.

- О-бал-де-е-еть… - тихо протянула Ксю.

Но долго изумляться не получилось. Со стороны двери послышалось движение.

- Да! Да, господин Салемон, я абсолютно серьёзна. И если вы немедленно не уберёте свою лабораторию из дома, я уволюсь! – решительно сообщил приближающийся строгий женский голос.

6

Ксюша запоздало подумала, что удачнее, наверное, было бы встретить «гостей» лёжа в постели, притворившись спящей. Но, во-первых, она со своей нынешней скоростью передвижения могла и не успеть до неё добраться. А во-вторых, девушка просто заслушалась. И, кстати, получила массу полезной информации уже из этого случайного короткого диалога. К тому же на нервной ли почве, или просто время пришло – Ксю вдруг отчётливо поняла, что жутко голодна. А спящим девицам обеда не положено.

В общем, подпрыгивать с места и суетливо карабкаться до кровати не стала.

- Де-етка, ты уже поднялась? – расплываясь в беспокойной, ласковой улыбке, мужчина поспешил к продолжавшей сидеть на пуфе Ксюше.

Девушка во все глаза разглядывала хозяина дома. Салемон оказался человеком годов сорока пяти-пятидесяти, весьма представительной внешности: широкоплеч, высок и вообще ладной для своего возраста фигуры. Прямо скажем: приятен собой. Но совершенно очевидно, его это обстоятельство не слишком занимало. К своему облику мужчина относился с аккуратностью, однако, без педантичности и самолюбования. Да, прямо говоря, чихал он местами на красоту, предпочитая эффектной модности удобство. Вон, одни растоптанные, видимо, очень любимые домашние туфли чего стоили. На фоне добротного, вполне симпатичного халата и кипенно-белого шейного платка они, признаться, смотрелись чудовищно.

Совершенно седые волосы, длиной, вероятно, до плеч, где идеально приглаженно, а где и вольными вихрами окружали породистое, гладко выбритое лицо и уходили в хвост. В общем, не как у Энштейна, а как-то складно, гармонично.

В ярко-синих глазах, окружённых веером лучистых стрелок, свойственных людям часто улыбающимся, светились недюжинный ум и здоровое чувство юмора. А также совершенно мальчишеский задор, неистребимый в подобных натурах даже с годами. И тут же их могли сменить мечтательная рассеянность, вкупе с воодушевлением, близким к озарению.

Как, вы спросите, Ксю успела рассмотреть и отметить столь тонкие детали за считаные секунды? Точно такими были глаза её отца. А над ними - богатые густые брови с парой самых длинных упрямых волосков, прямыми копьями выпадавших из общего строя, которые Ксения всегда подстригала отцу отдельно.

И ещё эта улыбка – подкупающе трогательная, почти детская, противостоять которой не мог никто.

В душе дочери защемила, зашевелилась тоскующая память.

- Милая, как ты себя чувствуешь? – Салемон, виновато поджав губы, присел рядом с Ксенией, взял за руку, заглянул в лицо.

- Госпожа Ксанна, вы рано поднялись с постели. – не слишком строгим, однако, явно тренированным командирским тоном негромко отозвалась дама, - Вам следует поберечь себя, набраться сил после всего… - властный голос женщины предательски дрогнул, а в глазах блеснула влага. - … случившегося. – закончила фразу она и нарочито немного приподняла подбородок, как бы одёргивая себя от проявления нахлынувших эмоций.

Женщина была немолода, но очень хороша особой зрелой привлекательностью. Худощавая, среднего роста. Безупречная осанка добавляла ей стати. Люди с такой «поставленной спиной» всегда кажутся выше других – сутулых, даже если едва достают им до плеча. Благородная, ничем не приукрашенная седина собрана в аккуратную причёску. Платье тёмно-синего цвета – строгое, однако, не лишено продуманного изящества. Глаза большие, серые, в уголках заметно тронуты морщинками. Как и губы, сложенные в необыкновенную, едва уловимую улыбку. Наверное, именно эта улыбка придавала её лицу выражение приветливой доброжелательности и неприступности одновременно. Это была Дама. Прямо вот так, с большой буквы «Д». Старой школы, закалённой породы. Ксюша даже залюбовалась, мысленно прикидывая, кого же она ей так сильно напоминает. Не внешне, образно:

- Мэри Поппинс в старости?

Нет, не было в Эмме Поппинской надменности. Только глубокое, с первого взгляда читаемое чувство собственного достоинства (не путать с превосходством).

- А! Точно! Как же её?.. М-м-м… вот же, на языке вертится… Госпожа Минерва Макгонагал, кажется. Вроде так звали «завуча» Хогвартса из «Гарри Поттера».

Пока Ксю развлеклась своими наблюдениями, Эмма успела поправить её постель, приоткрыть окно и подойти к ним с… с отцом?

Девушка мысленно пыталась «примериться» к этому слову, но пока всё же получалось слабо.

- Госпожа Ксанна, вам следует вернуться в кровать. – дама выпрямилась перед Ксюшей непреклонным стражем домашнего благополучия. – Я настаиваю.

- Пойдём, милая? – мужчина аккуратно подхватил Ксению под локоть и выжидательно посмотрел в глаза.

Та согласно кивнула и, при поддержке двух заботливых пар рук, перекочевала под мягкое одеяло. Как ни старалась Ксю бодриться, голова продолжала кружиться, а ноги заплетаться. Что, конечно, не ускользнуло от внимания провожатых.

– Эмма, прошу вас, доктора, позовите доктора. – взволнованно шепнул Салемон.

- Побудьте с девочкой, а я немедленно отправляюсь за господином Банафацием. – тоже уже не пытаясь скрыть тревоги, сообщила женщина и покинула комнату.

Мужчина придвинул к кровати стул и снова взял холодные Ксюшины пальцы в свои ладони:

- Прости меня, детка. Это я во всём виноват. И наша Эмма права, я действительно безответственный отец. Если бы ты… Если бы тебя… - Салемон с усилием сглотнул горловой спазм, затем ещё раз и поднял на Ксению глаза. Они были сухие, но в их глубокой синеве мерцала бездна. – Я бы умер там рядом с тобой. – договорил он.

7

В наступившей тишине Ксюша осталась наедине со своими растрёпанными чувствами. Эта пара чудесных людей вызывала в ней глубокую искреннюю симпатию. Но только если с Дамой всё худо-бедно было понятно и просто, в том смысле, что… ну не возникало никаких проблем этического порядка, чтобы… чтобы выстроить с ней добрые отношения.

- Кстати, кто она? Экономка? Домоправительница? Точно не родственница. Но разговаривает с Салемоном, как ровня. Да ладно, не столь важно, будет время разобраться. Но Салемон…

Получалось, она теперь его дочь. И должна постороннего человека назвать папой. И хоть он действительно многим напоминал её родного отца, это был точно не он. Иначе в те минуты, когда они остались один на один, Салемон подал бы какой-то знак. Но нет, он сказал: «Я бы умер.» Какие тут сомнения? Это не он. А произнести «папа» в адрес чужого человека казалось Ксении чем-то… ну сродни предательству, что ли. Хотя… Ведь это именно он, её настоящий отец «благословил» дочь на новую жизнь в этом доме, в этой семье.

В общем, всё сложно. Для начала стоило разобраться с вещами более прозаическими и приземлёнными. Странное дело, обычно ведь тошнота и лютый аппетит – чувства мало совместимые. Но голодный организм на удивление настойчиво требовал подкрепиться.

Сдобная розовощёкая девица в платье горничной принесла поднос с едой, и все Ксюшины моральные терзания отодвинулись на второй план.

- Слаб человек. – хмыкнула девушка про себя, с жадностью наблюдая, как тарелка с наваристым содержимым и большой стакан ярко-красного морса плывут в её сторону.

Как зовут девицу, Ксю не знала, потому решила остановиться на определении «Душенька».

- Душенька, - захлёбываясь слюной, жалостливо попросила она, - а помоги мне, пожалуйста, сесть.

- Сейчас, матушка, конечно, родненькая. – запричитала в ответ горничная, кажется, растрогавшись на «душеньку» и порозовев ещё сильнее.

Ксюша на «матушку» слегка опешила, но решила не заостряться. Ароматное варево занимало сейчас всё её внимание.

- М-м-м… мо-орси-ик… брусни-ичны-ый, м-м-м… бульо-ончи-ик… - не зная, за что вперёд схватиться, наслаждаясь тем, как горячая янтарная жидкость согревает-катится по внутренностям, не удержалась, буквально простонала Ксю.

- Вкусно? – сострадательно вздёрнула рыжевато-белёсые бровки девица, - А я вот вам ещё сухариков подсыплю. А вот ещё пирожочек припасла. Госпожа Эмма запретила… - голос горничной понизился до шёпота, - Говорит, не надобно, мол, вам тяжёлую пищу. А я и думаю, и чего же в нём тяжёлого, в одном-то пирожочке? Вон, какой лёгонький. Знаю ведь, как вы, матушка, такие с ливером обожаете. Вот и припрятала, и принесла.

- Ясно. С Эммой тут никто не спорит, но все всё делают по-своему. – мысленно хохотнула Ксюша, не отвлекаясь от бульона.

«Душенька» тем временем бережно вынула из белоснежного передника свёрток, из которого с победоносным видом извлекла означенный пирог и водрузила его на салфетку рядом с тарелкой. Дух от него шёл просто потрясающий. И только Ксюшина рука потянулась к вожделенной сдобе, как пришёл доктор и всё испортил.

- Проходите, пожалуйста, уважаемый господин Банафаций. – Эмма с пиететом пропустила в комнату степенного аккуратного старичка в тёмно-сером костюме.

- Премного благодарен, госпожа Эмма, где можно поставить саквояж? – продребезжал почтенный эскулап.

- Да вот, пожалуй… - следом за доктором и Дамой вошёл Салемон, прибывшая компания принялась оглядывать помещение на предмет удобного места для инструментария господина Банафация, и тут…

Все трое одновременно наткнулись взглядами на Ксюшино пиршество. А главное, собственно, на пирожок.

Румяный, слюновышибающий запрещённый объект общего внимания красовался в центре подноса и благоухал самым вызывающим образом.

- Анни… - бровь Эммы возмущённо поползла вверх.

- Но, госпожа Эмма… это всего лишь малюсенький пирожочек от нервов госпоже Ксании… - оправдываясь, но как-то вяло, без особого рвения, забормотала душенька. Однако поднос послушно переставила на бюро. Сама же пристроилась в уголок, чтобы не мешать медицинскому светилу осматривать её драгоценную «матушку».

Салемон с укором проводил горничную взглядом.

Доктор предпочёл от комментариев воздержаться. Скрылся за ширмой, скрипнул какой-то потайной дверью и вернулся, уже вытирая руки предоставленным горничной полотенцем. Из чего девушка сделала вывод, что где-то там расположен санузел.

- Ну-с-с, приступим-с-с. – Банафаций поддёрнул рукава, оттопырил локти в стороны и углубился в свой рабочий саквояж.

Пальцы эскулапа были ещё немного влажными и приятно прохладными, когда Банафаций деликатно прикасался к Ксюшиному лбу, потом запястью и зачем-то пяткам.

- К-хм… М-м-да-с… - пожёвывая губы и морща высокий лоб, невнятно приговаривал он, пока не догадался задать прямой вопрос:

- На что жалуемся, голубушка?

- Общая слабость и головокружение – ничего серьёзного. – лаконично ответила Ксения, пряча пятки обратно под одеяло и делая максимально убедительное лицо.

- Вот и я думаю, что… м-м-да-с… - он озадаченно извлёк из сумки слушательную трубку, приложил к Ксюшиной груди и склонился к инструменту ухом.

- Что? Доктор, вы можете сказать что-то определённое? – не выдержал Салемон.

- Состояние больной удовлетворительное. Я бы даже отметил лучше, чем можно было бы ожидать после… к-хм… предположительного удара электричеством. Признаться, я в некотором замешательстве… Организм восстанавливается с невероятной скоростью. Как будто …

- Что? – теперь терпение лопнуло уже и у Эммы.

- Словно и не было никакого… удара.

- Как… не было? – окончательно опешил Салемон.

- Да! Как не было? – Эмма солидарно округлила глаза.

- Нет, он, конечно, был. – поправился доктор, - Но словно бы и… не электричеством. Будто госпожа Ксения просто упала и ударилась головой. По всем признакам – небольшое сотрясение, которое скоро пройдёт. Но… ещё понаблюдаться настоятельно советую. М-м-да-с… А я повторно внимательно проштудирую справочник. Всё это очень странно. И да, от тяжёлой пищи всё-таки рекомендую денёк-другой воздержаться. На всякий случай. А от нервов… Пройдёмте в другую комнату, я выпишу рецепт одного новейшего изумительного средства…

8

Так и произошло.

Когда всё улеглось, и Ксению, наконец, оставили в покое, Анни принесла заново разогретый бульон и, конечно же, обещанное лакомство. Первый острый голод к тому моменту уже схлынул, разум просветлился, и девушка ела спокойно, неторопливо, внимательно слушая горничную. Та же, взбудораженная переживаниями за «матушку» и возмутительными запретами доктора, тарахтела без умолку. Поминутно всплёскивала руками и встряхивала головой с «короной» из двух тяжёлых, совершенно великолепных рыжих кос. При этом маленькая накрахмаленная наколка, смотревшаяся довольно комично на этаком богатстве, забавно подпрыгивала, норовя свалиться.

Так вот, опуская всё, что думала Анни о домашних порядках, девушке удалось выяснить массу любопытного про то, что произошло с её предшественницей. В кратком пересказе дело обстояло так…

Отец Ксанны (или Ксании в полном варианте), как все уже наверняка поняли, изобретатель и вообще человек выдающийся, увлечённый, однако, немного рассеянный, устроил научную лабораторию прямо в доме.

Дочь (что повергло Ксюшу в лёгкую панику) являлась его главным ассистентом и хронологом. В тот день, когда на отца снизошло очередное озарение, её не было в имении. Но разве такая мелочь, как отсутствие помощницы, могла остановить столь непоседливую личность, как Салемон? Конечно, нет! Проверить свою догадку требовалось немедленно.

Следует отметить, что основной идефикс учёного являлось электричество и всё с ним связанное. Что уж он там нахимичил – одному Богу известно. Главное, что-то в очередной раз пошло не так.

- Ка-ак выскочит, аки демон какой! Прости меня, Эддар всемогущий. – рассказчица закатила глаза и заученным движением приложила левую руку к правой стороне груди, - Надо немедленно выключить генера-а-атор! Надо немедленно выключить генера-а-атор! И бегом к сараю своему.

А тут из книжной лавки не ко времени вернулась Ксанна с каким-то новым любопытным фолиантом. И поспешила поделиться радостью с отцом. Куда? Конечно же, в лабораторию.

- И тут ка-ак там бабахнет! Дым, треск! Точно адища зловещие из преисподней ломятся! – Анни продолжала в красках живописать события злополучного дня. – Вы уж простите меня, матушка, я ж сама к той бесовской комнате даже подходить боюсь. За батюшкой вашим кинулась, он вас оттуда и вызволил. Так почти два дня в беспамятстве и пролежали. Как уж мы молились, как плакали. Вчера вот только и очнулись, да заснули по-хорошему. Доктор успокоил, сказывал, теперь уж и переживать не надо – справились вы.

- Вчера? – Ксюша, хоть убей (тьфу-тьфу!), не помнила, чтобы она уже просыпалась.

Ну да ладно, если это важно, ещё обязательно вспомнит, решила она и почувствовала, что невозможно устала.

- Отдыхайте, миленькая, а я уж… бу-бу-бу… - мгновенно отключаясь, Ксю едва расслышала умиротворяющее бормотание Душеньки.

Она спала, просыпалась одним глазом, в полуха улавливала тихие разговоры домашних, навещавших её. Пила морс, заботливо оставленный на столе, в полудрёме-полуяви на автопилоте нашла закуток для исполнения других физиологических нужд.

Самый обыкновенный сон, долгий и спокойный, ещё больше добавил Ксении сил. Не то, чтобы в полной мере твёрдо поставил на ноги, но теперь, окончательно проснувшись, Ксю чувствовала себя значительно бодрее.

Кстати, доктор сдержал обещание насчёт «новейшего изумительного средства от нервов». На тумбочке возле своей постели девушка обнаружила небольшой аптекарский арсенал: какие-то порошки, завёрнутые в бумагу, а рядом подозрительный, тщательно закупоренный бутылёк с микстурой. К нему обращаться хотелось меньше всего. Но интересно же, что там за ноу-хау такое. К тому же стоило заранее определить, что с ним делать: сразу вылить и изобразить вид, что выпила, или всё же эта штука относительно съедобная.

Так вот, каково было её изумление, когда, уступив любопытству и логическим доводам, она рискнула «лизнуть» загадочный напиток. Вместо ожидаемой дряни из разряда какой-нибудь касторки язык девушки защипало приятной сладостью.

- Да ладно!.. – Ксю настороженно принюхалась, сделала более смелый глоток:

- Не может быть! Это же натуральная… Кока-Кола!* О-о-о, ну так лечиться мы согласные. – с удовольствием смакуя «микстуру», Ксюша поднялась и принялась более подробно изучать содержимое шкафов и прочих ящиков, находящихся в комнате. В общем, девичье имущество Ксанны.

В личных вещах девушки, к очередному удивлению, кроме нескольких очаровательных платьиц, нашлись не сильно облегающие штанишки длиной чуть ниже колена с завязками бантиком.

- Может быть, для верховой езды? Бр-р… – внутренне содрогнувшись, предположила Ксю.

Нет, лошади, как одни из самых прекрасных божественных созданий, были ей глубоко симпатичны. Однако, обращаться с ними она не умела совершенно. Любоваться со стороны или на картинку – со всем нашим удовольствием. Но взгромоздиться самой на столь мощное, величественное животное – свят-свят!

И вообще, какие могут быть штаны, когда имелся целый ворох самого что ни на есть чудесного гардероба «а-ля принцесса». Покрасоваться в старинном изящном платье – это ли не мечта любой девчонки? Тем более, что ничего нескладно-тяжеловесного или совсем уж неудобного в них не наблюдалось.

А шляпки! Что воздушные летние, что меховая зимняя «таблетка» с кокетливыми пёрышками воробьиного окраса и фетровой вставкой в тон пальто песочного оттенка в крупную шоколадную клетку…

- Песня-а… - Ксю не удержалась и примерила «таблетку», на секунду даже посокрушавшись, что за окном не зима.

Утолив вполне естественное девчачье любопытство, Ксюша обратилась к бюро. Вот где предстояло покорпеть основательно. Рано или поздно Салемон приведёт в порядок свою погромленную лабораторию, и ей придётся ему ассистировать. Насколько хватит её школьных познаний для такой работы, девушка не представляла.

- Так:

«… Следовательно, энергия, связанная с движением заряда, есть кинетическая энергия, и она «содержится» в магнитном поле элемента с током, т.е. движущемся заряде. Вне всякого сомнения… бла-бла-бла…» - Ксюша открыла верхнюю толстую тетрадь на первой попавшейся странице:

9

Что касалось остального… Ксюша взяла в руки другую тетрадь:

- А! Ну так всё отлично, просто замечательно!

Это оказался ежедневник учёного. Ксанна в этом мире занималась ровно тем, чем Ксения в своём – условно говоря, работала помощником руководителя: планировала его распорядок дня, назначала встречи, сопровождала в поездках, изучала договора перед подписанием. К слову сказать, у Салемона было немало заказов на модернизацию всеразличных устаревших агрегатов. А также изготовление и установку наиболее удачных, удобных в быту изобретений.

Скорее всего, именно этот доход позволял семье существовать довольно неплохо. Вот только то, что делалось Салемоном ради хлеба насущного, кажется, доставляло учёному гораздо меньше радости, чем его творческие эксперименты с электричеством.

- Та-ак, восемнадцатого мая тысяча восемьсот какого?.. восемьдесят шестого года… - Ксения вроде и была настроена на что-либо подобное, и всё равно каждый новый факт из её теперешней действительности приходилось осознанно принимать. Названия городов, мироустройство, нормы поведения, время - да всё...

- И что у нас восемнадцатого мая, то есть через неделю? А предстоит нам поездка в соседнее поместье с целью возведения гидравлического… колёсно-лопастного… чего? – Ксюша не столько по техническим формулировкам, сколько по какому-то наитию догадалась, что речь идёт о мини-гидроэлектростанции. Точно! Анни же, копируя панику Салемона, как раз упоминала что-то про генератор, который требовалось срочно отключить!

Её как раз уже основательно озадачивал тот факт, что в доме имелась масса электрических приборов. Как и то, что это самое электричество в хозяйстве расходовали без меры. Во всяком случае, ночник в её комнате горел постоянно.

Теперь всё стало понемногу проясняться. У них, должно быть, имелась такая собственная станция, и работала она исправно.

Ксения решила, что достаточно ей сидеть затворницей в спальне. Выбрала из гардероба симпатичную белую рубашку с длинной свободной юбкой на широком V-образном поясе и отважилась на разведочную вылазку. Самочувствие действительно было уже вполне себе сносным.

Дом оказался довольно большим, трёхэтажным. Первые два этажа – жилые. Верхний занимала научно-исследовательская «кухня» Салемона. Спальня Ксании и ещё несколько таких же – на втором, внизу – хозяйственные помещения, столовая и комнаты персонала, живущего в доме постоянно.

Как впоследствии стало понятно, таких было совсем немного. В основном имение обслуживали приходящие работники.

- Почему вы не пользуетесь посудомойкой? – спустившись по «чёрной» по лестнице и выруливая из «технического» коридора, Ксения услышала, как отец распекает кого-то в своей мягко-укоризненной манере.

Оказалось, что кухарку.

- Вы уж меня, хозяин, извините, но ваша, с позволения сказать, адская машина трясётся так, что колотит посуды больше, чем намывает. – пряча взгляд, отбивалась кареглазая толстушка в глухом поварском чепчике и просторном фартуке во всю фигуру.

- Да? Ну… может быть, она окажется полезна для очистки чугунков? – не сдавался Салемон.

- Позволю себе согласиться с Моникой и предположу, что чугунки при таких прыжках и сотрясении агрегата расколотят уже саму машину. – вступилась за кухарку Эмма.

Она тоже присутствовала при этом маленьком семейном разборе полётов. Тут все заметили появление девушки.

- Ксанна, детка, ты уже поднялась? – Салемон мгновенно забыл про обсуждаемый вопрос и направился к дочери.

- Госпожа Ксанна, вы не торопите события?.. – Эмма тоже обеспокоенно повернулась в сторону Ксю.

- Дорогие мои, уверяю вас, я в полном порядке. Микстура доктора буквально творит чудеса. – Ксения примирительно выставила ладони вперёд, надеясь, что её убедительности будет достаточно, чтобы Эмма не упекла подопечную обратно в комнату. - Более того, я настолько основательно отлежала э-э… косточки, что просто… как это… нестерпимо нуждаюсь в движении на свежем воздухе. – Добавила она и бочком-бочком, старательно изображая, что вовсе и не торопится, посеменила к выходу.

- Хорошо, госпожа Ксанна, только не слишком долго. – наблюдая неуклюжие Ксюшины манёвры, немного растерянно пробормотала Эмма. – Прошу вас, не заставляйте нас волноваться. И, надеюсь, вы не станете использовать ваш велосипед… хотя бы сегодня? – донеслось до Ксении уже на улице.

- Уф-ф!.. Хорошо-то как!.. Велосипед? – вырвавшись на волю, полной грудью вдыхая тёплый, насыщенный ароматами сада воздух, запоздало озадачилась девушка? – Так вот, оказывается, для чего в гардеробе имеются штанишки.

- Госпожа Ксания, куда же вы без шали? – вслед за ней на крыльцо выскочила Анни с большим пушистым платком в руках. – Тепло, конечно, и всё же только ведь с постели поднялись!

Ксю с удовольствием приняла уютную вещь у душеньки (в одной рубашонке действительно могло оказаться прохладно) и отправилась на разведку по имению. Двое дюжих мужичков, колотивших просторное деревянное строение, вежливо склонив головы, поприветствовали её.

Пару минут порассуждав о том, чем бы это могло оказаться, Ксения предположила, что сюда, пожалуй, будет перебазирована хозяйская лаборатория. Ещё раз с наслаждением потянула носом волшебные запахи буйной весны и потопала дальше.

Собственно, имением этот участок с небольшим огородом, немногочисленными уличными постройками и крошечным садом можно было назвать с серьёзной натяжкой. Наверное. По крайней мере, Ксюше понятие «имение» представлялось чем-то более эпичным.

Зато прогулочная экскурсия к достаточно бурному ручью, стекавшему к реке, пробегавшей практически за воротами, всё окончательно расставила на свои места. Да, у них имелось собственное электричество, за которое никому не нужно было платить.

Более того, позднее снова углубившись в семейный архив, Ксения выяснила, что несколько ближайших соседей приплачивали самому Салемону за то, что он понемножку делился с ними электроэнергией от второй станции, установленной уже на реке.*

10

Чем больше Ксюша находилась в имении, тем сильнее её интриговала система взаимоотношений этой женщины и хозяина дома. Пока девушка не сообразила снова порыться в бумагах. Выпытывать у кого-то об этом было слишком рискованно, но ведь никто не скрывал от Ксанны не только рабочих, но и семейных архивов. Напротив, они, в большинстве своём писанные её собственной рукой, как раз находились в её ведении.

Выяснилось, что Эмма являлась супругой (ныне вдовой) соратника и, ни больше, ни меньше, учителя самого Салемона. С его кончиной женщина оказалась в бедственном положении. По какой конкретно причине, разузнать не удалось. Однако сохранилась переписка, в которой отец звал её переехать в его дом.

Следует отметить, что письма от имени и, совершенно очевидно, под диктовку Салемона, как раз были начертаны мягким женским почерком Ксании. Потому Ксюша, после некоторых понятных морально-этических колебаний, решила не слишком тяготиться совестью оттого, что читала вроде как чужие послания. Того требовала необходимость.

Одним словом, не сразу гордая, но разумная женщина согласилась принять приглашение любимого ученика мужа. И только при соблюдении обязательного условия, что своё содержание она будет отрабатывать. Вот так вот. Полная достоинства истинная аристократка предпочла уйти в наёмные работницы, лишь бы не становиться нахлебницей.

Конечно, должность домоправительницы в имении Салемона была для Эммы совершенно номинальной. Хотя именно такие обязанности Дама выполняла в этих стенах, никому никогда в голову не приходило даже подумать о ней, как о прислуге. Строгая, притом безмерно добрая и мудрая хранительница покоя, порядка и благополучия, она нужна была одиноким отцу и дочери так же, как они ей. Приёмная бабушка, которая стала родней родной.

О своём формальном статусе, похоже, здесь помнила только она сама. И, надо сказать, иногда даже пыталась шантажировать отца увольнением. Конечно, подобные угрозы являлись не более, чем последним эфемерным инструментом давления отчаявшейся женщины. Козырем, который вынимался лишь в самом крайнем случае. Как, например, в ситуации со взрывом в лаборатории. В остальном все споры сводились к абсолютно безобидным семейным перепалкам. Так, чтобы размяться.

В общем, тишь, да гладь. Лишь одно обстоятельство девушку не то чтобы сильно беспокоило… Хотя да, волновало. Её так и не оставляло ощущение, будто она что-то забыла. Нечто очень значимое и совершенно неуловимое. Как ни пыталась она настроиться и вспомнить, поймать хотя бы намёк на это самое «нечто» - ничего не получалось.

Всё разрешилось в одно прелюбопытное и в полном смысле неординарное событие.

В некоторый из дней в дом доставили почту. Они втроём с отцом и Эммой как раз обедали в столовой, когда Анни занесла поднос с корреспонденцией. На стопке журналов и газет заманчиво белел конверт. И конечно, Салемон сорвался из-за стола, желая немедленно разузнать, что за новость хранило это послание. Любопытство мужчины, как всегда, пересилило недовольство Эммы, как обычно, возмущённой столь грубым нарушением этикета. И не зря.

Внутри конверта обнаружилось интригующее приглашение… на сеанс спиритизма, который в ближайшие дни устраивался в поместье господ Бонегайнов по случаю приезда в их дом известного провидца и мастера оккультных наук, некоего господина Инвиксиуса.

Надо было наблюдать лицо Эммы. Нет, в самом деле, на сие зрелище стоило посмотреть.

- Дорогой мой Салемон, я надеюсь, вы откажетесь участвовать в этой… чудовищной профанации? – напряжённо наблюдая, как расплывается лицо собеседника в характерной улыбке, а в глазах возгораются искры авантюризма, медленно выговорила она.

- Конечно же, нет. – радуясь, как ребёнок, беспечно ответил тот.

- Что… нет? – не веря своим ушам, решила уточнить Дама.

- Нет, это значит, не откажусь! Ни в коем случае! – с уже совершенно ликующими интонациями заявил Салемон.

- Отец, мы серьёзно пойдём на это… шоу? – не зная, как реагировать на столь бурное воодушевление Салемона, недоверчиво улыбнулась Ксюша.

- Непременно, дитя моё.

- Как, вы и девочку с собой вести изволите? – бровям Эммы уже некуда было подниматься, и они обречённо-обескураженно поникли над идеально круглыми глазами Дамы. – Ну это уже ни в какие рамки… - она раздосадованно сняла с груди салфетку и бросила её на стол рядом с тарелкой. – Вы, человек высокообразованный, глубоко академического склада ума, вы готовы участвовать в какой-то нелепой антинаучной ереси, ещё и втягивать в это собственную дочь?!

- Обязательно! – нисколько не смущаясь, легко согласился отец, - Мне очень пригодятся дополнительные руки для фиксации хода эксперимента. И лучше Ксании этого никто не сделает.

Не отыскав слов, Ксю с Эммой молча вопросительно уставились на своего взбудораженного фантазёра.

- Вы разве не понимаете, что у меня появилась возможность практическим опытом доказать или опровергнуть существование мира духов?!

- И каким же, позвольте уточнить, способом вы намерены сей эксперимент устроить? Бегая по тёмному залу под бормотание авантюриста и пройдохи … с сачком для бабочек?

- Ну Эмма, право слово, оставьте ваши подначки. Вам ли, как даме не менее образованной, супруге одного из величайших умов современности, не знать, что есть такое электромагнитные колебания?

- Святой Эдарр всемогущий. – оппонентка с тихим стоном закатила глаза.

- Да-да! Именно так! – всё больше горячился отец, - Ведь если души умерших действительно способны посещать наш бренный мир, то они, как, предположительно, чистая энергия, обязательно повлияют на общее поле. Вот эти изменения или их отсутствие я и собираюсь зафиксировать. Осмелюсь напомнить и даже акцентировать: запатентованным прибором.

Эмма и Салемон продолжили дискуссию, а Ксения, тихо поблагодарив за обед, ушла на воздух. Сомнительное по своей разумности, но настойчивое ощущение того, что ей действительно стоит побывать на означенном сеансе, крепко поселилось в её душе.

11

Невозмутимые лакеи расставляли дополнительные стулья, в резных канделябрах зажигались свечи. Ксюше с отцом оборудовали отдельный угол.

Заметив, как учёный устанавливает свои приборы, господин Инвиксиус приблизился к нему и обменялся парой учтивых фраз. Ксюша не поняла, был ли гражданин мистик на самом деле спокойным, либо очень старался таковым казаться. В любом случае лицо он держал мастерски.

- Достопочтенные господа, прошу всех проследовать в залу. – наконец, торжественно объявила хозяйка дома, и гости неторопливым ручейком степенно потянулись к арене будущего представления. – Будьте любезны рассаживаться вокруг столов. Да-да… занимайте любые свободные места.

- Итак, господа… - вперёд выступил её супруг, - Позвольте вам ещё раз представить самых главных участников, так сказать, творцов сего небывалого эксперимента: магистра тайных знаний, мастера прикладной магии… – он скосил глаза к шпаргалке, зажатой в руке, дабы не упустить или, не дай бог, не переврать какое-нибудь из пышных званий великого и могучего оккультиста. А Ксю только успевала строчить карандашом, через раз путаясь в этой абракадабре «неофитов», «адептов» и прочей ахинее. - … господина Инвиксиуса! – промокая испарину платочком, завершил многосложную тираду Бонегайн.

Маг, в очередной раз продемонстрировав белизну зубов, выдвинулся вперёд, медленно, эффектно поклонился и прошествовал к месту во главе круга. Раздался бурный и вообще предельно возможный шквал аплодисментов. (Ну, с учётом не самой большой многочисленности собравшейся компании - нормально.)

- И многоуважаемый учёный, выдающийся естествоиспытатель и практический изобретатель – наш дорогой сосед, благодаря которому мы с вами можем наблюдать феномен неограниченного электричества в этом доме – господин Салемон Берниер с дочерью, госпожой Ксанией Берниер в качестве ассистента.

На сей раз овации вышли пожиже, но, как вы понимаете, адресатов сего рукоплескания это обстоятельство нисколько не смутило.

Отец, полный исследовательского энтузиазма, максимально собранный, коротко учтиво поклонился публике и завис над своей техникой. А Ксюша, тоже совершив положенный ритуал, раскрыла блокнот и, наблюдая за происходящим во все глаза, приготовилась подробно записывать каждую деталь течения сеанса.

Свет погас, помещение и все присутствующие погрузились в таинственный дрожащий полумрак лёгкого танцующего пламени свечей, расставленных на столах, объединённых в круг.

- В первую очередь, я бы хотел узнать, чью душу вы желали бы призвать в этот вечер… - эдаким грудным, нарочито певучим и жутко пафосным голосом вопросил (по-другому это подвывание не назовёшь) маэстро запретных знаний, - И право выбора сегодня достаётся хозяйке нашего салона, госпоже Бонегайн.

- Ну, если позволите… - слегка смутившись, отозвалась та, - Пускай это будет госпожа Меральда Рич.

- А кто такая госпожа Меральда Рич? – раздались тихие непонимающие голоса. В основном мужские.

- Ну что вы… - неловко поёрзав на стуле, пояснила «заказчица» духа, - Как можно не знать столь знаменитую писательницу, автора и законодательницу современного дамского романа. Она была весьма интересной, популярной личностью. К тому же её последняя книга вышла уже посмертно, и мне хотелось бы убедиться, она ли её дописала. Или публикаторы нам лгут на этот счёт? И откуда ей были известны столь тонкие нюансы мистических событий из жизни героев её удивительных историй?

«Ну… ладно…» - промелькнуло выражение на лице магистра, и он, удвоив старания в произведении самого загадочного впечатления, продолжил:

- Прошу всех взяться за руки. Дух госпожи Меральды Рич, явись мне…

- Показания прибора неизменны. – деловито шепнул Ксюше отец, и девушка черкнула очередную пометку в тетради.

- Дух госпожи Меральды явись мне!.. – добавляя децибелы в завывания, не сдавался маг.

- Ничего… - отрицательно покачал головой Салемон.

- Госпожа Меральда, вы здесь? – последний раз поинтересовался мастер и начал основное представление.

Он изгибался пред изумлённой публикой в судорогах, дёргался буквально в предсмертных конвульсиях, страшно закатывал глаза, хрипел, шипел сквозь корчи что-то невнятное… Он, бедолага, просто ещё не знал, что есть такое - настоящее спиритическое действие. И никто не знал.

Всё шло в рамках лёгкого увеселительного шоу с налётом детских страшилок: огоньки горели, дамы охали, господа хмыкали, главный актёр добросовестно исполнял роль, отрабатывая гонорар, как вдруг…

Свечи и в самом деле резко всколыхнули пламенем, повеяло сквозняком, а главное… Прибор Салемона, до той поры недвижимый и молчаливый, как рыба в пироге, закряхтел, затарахтел, заискрился и полыхнул ослепительной вспышкой. Все, кроме Салемона, мага и Ксюши, в полной панике дружной ватагой дёрнули на выход. Маг, судя по подкосившимся коленкам и вытянутой физиономии, похоже первый раз в жизни действительно что-то узрел. Зачатки какого-никакого мистического таланта в нём всё-таки водились, чем, кажется, и воспользовались… Их почувствовала и Ксения. Крепко зажмурилась, мягким кульком сползая на ближайший стул, и увидела.

Отца. Своего родного. И девушку рядом с ним, как две капли похожую на неё. Они улыбались – мягко, успокаивающе. Это при том, что за спинами пришедших зловеще полыхал несуществующий огонь. Папа как-то предостерегающе, что ли, указал на него. А затем пальцами показал цифру «два» и развернул ладонь, в которой… Ксю и так очам своим зажмуренным не верила, а тут и вовсе утратила последнюю нить хоть какой-то логики… В широкой папиной ладони лежал брелок с самолётиком. Тот, что она потеряла в аэропорту.

***

В то же самое время именно этот брелок задумчиво крутил в пальцах молодой человек, прикованный к постели. Маленькая вещица, принадлежащая другому – его родному миру, не дала в своё время парню скатиться в глубины безумия. Она, ну и, конечно, устойчивая психика эффективного кризис-менеджера.

Герман лежал и вспоминал то дивное весеннее утро, когда очнулся в этой же роскошной кровати. Под этим тёмно-синим балдахином, напоминавшим ночное небо, подвязанным золотыми шнурами с тяжёлыми кистями. Правда, тогда утро совсем не показалось ему чудесным.

12

Герман выполз из-под воздушного одеяла и… расхохотался. Это было опрометчивым решением – с виска в затылок тут же шибанул пушечный прострел, а из глаз посыпались искры. Но он просто не мог не развеселиться, обнаружив своё тело наряженным в свободные белые панталоны и такую же широкую шёлковую рубаху. Дело в том, что обычно парень предпочитал спать лишь в пижамных штанах, когда ночевал один. Ну или вовсе нагишом, если… сами понимаете. А тут…

- М-да, неожиданно. – пробормотал он, стараясь больше не сотрясать голову и вообще двигать ею максимально аккуратно, даже бережно.

- Впрочем, вполне в духе атмосфэры номера. И вроде же не пил накануне… - парень прислушался к ощущениям тела:

– Или пил? Да что за ерунда?!

Буквально весь его организм вопил и стонал о том, что чувствует себя «измученным нарзаном». Притом нещадно. Глаза выдавливало из раздувшегося черепа, внутренности трепетали, извилины скрипели с большим натягом. И, самое печальное, так и не хотели вспоминать подробностей вчерашнего дня, приведших к столь плачевным последствиям.

Всё это вместе изрядно попахивало какой-то мутной аферой.

- Налетел на клофелинщиков? – мелькнула бредовая мысль.

Ну а что ещё оставалось думать? Герман никогда не позволял себе так пошло нажираться. Ну не сторонник он был обильных возлияний. Разве только цивилизованно, по какому глобальному поводу и в очень тесной компании.

Молодой человек, продолжая натужно мучить память, с любопытством разглядывал обстановку «люкса». Высоченный светлый потолок со слезовышибающей монументальной люстрой из мириад стеклянных висюлек, обилие массивной мягкой мебели, пёстрая ширма с замысловатым восточным узором...

- А вот и… - взгляд Герамна добрался до уютного диванного уголка, синего с золотом, как балдахин и шторы, - … следы попойки. Чёрт побери… «Ирония судьбы» какая-то, вместе «с лёгким паром.»

На низком передвижном барном столике на колёсиках творился полный бедлам: допитые и недопитые бутылки с явно алкогольным содержимым составляли живописный натюрморт с изрядно подсохшими объедками. Оные частью налипли на стенки великолепного серебряного блюда, частью произвольно валялись вокруг него. Под столом - крошки, мусор на шикарном ворсистом ковре сливочного цвета. Тут же немым укором сиротливо валялся помрачневший оттенком огрызок яблока в окружении свернувшихся краями внутрь ломтиков сыра.

- Фу! Да бред! – Герман брезгливо передёрнул плечами, тут же пожалев об этом. Очередной гвоздь в затылок не заставил себя ждать.

Больше всего всё его естество бунтовало против того, что… Да он просто не мог такого натворить.

Ну да, ну надрались они разок с товарищами, так это ещё на выпускном было… Ну ещё на свадьбе его закадычного друга и тёзки – Герки Толмачёва прилично клюкнули. Но никогда до беспамятства или подобного свинства. Герман вообще терпеть не мог бардака и совершенно не выносил запаха простоявших всю ночь на столе вчерашних остатков еды.

Однако, это было не всё. В окончательный транс парня опрокинуло нечто иное…

Отвернувшись от всего этого вонючего непотребства, молодой человек «шоркнул» взглядом по противоположной стороне комнаты и… ошарашенно, рукой нащупав стул, медленно опустился на мягкое сиденье. Прямо напротив, занимая изрядную часть свободной поверхности стены, висел огроменный портрет. С которого на Германа, высокомерно поджав губы, с глубочайшим чувством превосходства и небрежения взирал он – Герман.

Можно себе представить…

- Пс-с… Тык?.. М-м-м… И?.. – выпучив больные глаза на диковину, молодой человек развёл в стороны растопыренные пальцы, из которых с тихим приглушённым звуком что-то вывалилось на ковёр.

Это был «контрольный в голову». Скосив глаза под ноги, Герман, как во сне, опустил руку и подобрал с пола белый кружок с самолётом. Оказалось, он до сей минуты так и таскался с зажатым в ладони брелоком по комнате. Это означало одно: аэропорт с незнакомкой всё-таки был.

- А, ну значит, приснилась только катастрофа. – почти успокоенно выдохнул он. И тут же снова напрягся под презрительным взглядом своей нарисованной копии. – Всё равно не сходится. Ничего не складывается.

Вишенкой на торте в дверь постучали, и в номер вошёл мужчина среднего возраста и роста в… в зелёной лакейской ливрее с тонкой золотистой оторочкой. Внешне он чем-то живо смахивал на гнома. Крепенький такой дядька с мудрыми глазами и рыжеватой, аккуратно стриженой окладистой бородой.

- А… ну да, ну да – исторический антураж. – вскинул и тут же опустил брови парень.

- Господин Герман, вы позволите?.. – чуть напряжённо поинтересовался вошедший колоритный персонаж.

- Милейший, будьте любезны, унесите весь вон тот сифилис и объясните, почему эта дрянь кисла здесь целую ночь? – возвращаясь к мысли о «люксе», слабо махнув вялой кистью, попытался возмутиться молодой человек.

- Так… вы же сами, господин Герман, вчера шибко ругались и даже изволили запустить в меня кубком, чтобы убирался вон и не мешал вам отдыхать…

- Да?.. – парень смущённо пожевал губами. Подобного хамства в отношении обслуживающего персонала он тоже обычно не допускал. Точнее, никогда не допускал. Ну порычать там маленько, поставить на вид. Но чтобы вот так – нет. Кидаться в людей предметами до сих пор точно не доводилось, не-ет.

Кстати, кубок, доселе незамеченный, в подтверждение слов лакея действительно валялся у стеночки возле двери. Позор-то какой!

- Пр-р-стите… - заливаясь краской стыда, тихо выдавил юноша.

- Что? – на лице лакея на долю секунды вспыхнуло удивление, моментально смывшись выражением «померещилось». - Господин Герман, ну так как, прикажете умываться, платье подавать?

- Подожди, подожди, любезный… А как я сюда попал? – пропуская мимо ушей намёки на «платье», молодой человек перебил собеседника.

- Так гвардейцы Его Высочества, принца Марка вас вчера за полночь уже и доставили. Господин Герман, пора одеваться, нынче обещали быть ваша невеста с батюшкой и маменькой, надо успеть привести вас в п-п… («потребный», — хотел, очевидно, сказать мужичок, но вовремя одёрнулся) приятственный вид.

13

Словно услышав его ментальные мольбы, вернулся лакей. Молча вручил Герману большую кружку с каким-то отваром и потопал отворять окно. В глаза парню болезненно ударил ослепительный солнечный свет, мгновенно наполнив их слезами. Гном удручённо вздохнул, позволив себе слабый неодобрительный кивок, и вернул шторы на место. Стало легче, а приятный холодок свежего воздуха потянул по босым ногам.

Несмотря на то что пару минут назад парень вылак… выкушал треть кувшина воды (приличного размера, между прочим), пить ему хотелось ещё и ещё. Как говорится, выпил бы столько же, булькал и лаял на воду, когда она перестала бы в него влезать. Потому, спорить против отвара ему не очень-то хотелось. Но!

Понимаете ли, имелись у него некоторые вполне обоснованные опасения. Мало ли чего этот ласковый гном намутил с напитком. В конце концов, кто-то ведь напоил Германа какой-то дрянью, раз он тут… стоит… неведомо где, с кем и с амнезией во всю больную голову.

Лакей, наблюдая замешательство молодого человека, как ни странно, понял его абсолютно верно. Ещё раз самую малость осуждающе вздохнул, забрал кружку себе, плеснул немного в свободную чашку, сделал глоток и вернул отвар обратно Герману. При этом посмотрел на парня с такой кроткой укоризной, что тому стало неловко.

Теперь заглотить жидкость в один присест мешало только единственное обстоятельство: напиток был обжигающим.

- Пейте, пейте, господин Герман, легче станет. Вы же помните, это снадобье следует принимать как можно более горячим.

Герману было так тяжко и погано, что он бы и дёгтя сейчас сожрал, если бы тот помог облегчить страдания. К тому же этот терпеливый мужик в нелепой ливрее теперь вызывал у него доверие. Ну как минимум частично. Оставив нескладушки ситуации на потом, парень послушно отхлебнул из кружки.

Оказалось вкусно. Голову по-прежнему ломило, но внутри зародилось смутное предвкушение обещанного облегчения.

- Во-от. – умиротворяюще бубнил неведомый добрый дядька, - А теперь извольте умыться. – он подхватил «господина» под белы рученьки и мягко, но настойчиво поволок в угол за ширму.

Там обнаружилась ещё одна дверь, ведущая в санузел.

- Ух ты-ы, - слегка повеселел Герман, оглядывая сверкающую белизной тяжеленную ванну на причудливо изогнутых ножках, а также необычного устройства клозет, - у них тут и горшки… аутентичные.

Начинавшее окрашиваться в радужные краски настроение померкло ровно в тот момент, когда он увидел собственное отражение в зеркале. Краше в гроб кладут: отёкшая, раздутая, как ему показалось, до формы шайбы, унылая физиономия с "фонарями" теней вокруг мутных глаз, слипшиеся ресницы и взъерошенная шевелюра. Ничего… ну или почти ничего общего с величавым юношей с портрета на стене.

- Жу-у-уть… - выдохнул Герман и принялся пытаться смыть следы… попойки? Да нет, похоже, крепкого запоя с этого, с позволения сказать, лица. Понятное дело, безуспешно.

- Выйди, пожалуйста. – утопая в очередном приливе непонятностей, растерянно попросил лакея, закрыл дверь и обречённо - кульком примостился на холодном краешке клозета.

Всего этого просто не могло быть. В голове бессмысленным хороводом мельтешили вопросы, вопросы и ни одного ответа. Сейчас, вот прямо сейчас он соберётся и ка-ак даст тут всем дрозда! Ну, кому-нибудь, кто всё это устроил. Главное, понять Кто. Потому что у доброго гнома, кажется, спрашивать бессмысленно. Герман пробовал. Гном несёт какую-то хрень.

Неизвестно, сколько парень просидел на горшке бестолковым истуканом, пока в двери аккуратно не постучал лакей:

- Господин Герман, с вами всё в порядке?

«Нет, со мной всё не в порядке.» – хотелось ответить ему. Но с уходящей головной болью на парня навалилась необоримая вязкая сонливость.

- Господин Герман, вам следует полежать. Я войду? – в голосе дядьки нарастала тревога. Он открыл дверь, подхватил совсем размякшего молодого человека под плечо и практически на себе доволок до кровати.

Последним сознательным движением Герман зачем-то подхватил лежавший возле подушки брелок, сжал в кулаке и выключился.

В следующий раз он проснулся уже ближе к вечеру. В комнате наблюдалась идеальная чистота, воздух был прохладен и свеж, мягко светил торшер, за окном стрекотали кузнечики…

Парень почти пришёл в себя. Но слабость и некоторая, как бы это выразиться, вялость в теле остались. Ему не хотелось шуметь, устраивать разборки и даже просто подниматься с кровати. Однако, разум требовал прояснения ситуации. Герман привык всегда знать, что происходит в его жизни. А значит, следовало встать и получить всю необходимую информацию. Только тихо, не слишком привлекая внимание. Для начала просто раздобыть полезные сведения. А потом уже учинять громкие разбирательства.

Герман, вероятно, всё-таки не вполне очухался. Ибо в коридор, беззвучно приоткрыв дверь, он двинул прямо в странной ночной пижамке.

За пределами комнаты было тихо и сумрачно. Пара настенных бра слабо освещали всё тот же древний антураж. Рискуя нарваться на недовольство какого-нибудь посетителя, Герман поскрёбся в соседний «номер». Тишина. Постучал громче – ноль реакции. Приоткрыл дверь – пусто. То же самое почти во всех остальных. За исключением дальней комнаты. Нет, в ней тоже никого не обнаружилось, но она явно была обжита. Горел торшер, а на кресле небрежной кучей валялись мужские вещи. И тоже старинного образца.

Парень решил потихоньку спуститься по широченной лестнице, устланной мягкими дорожками. Что, кстати, очень даже способствовало сохранению его инкогнито. Ступеньки привели его в просторный холл с большими мраморными колоннами. Негромко скрипнула близкая дверь, в коридор упал столб света. И Герман едва успел юркнуть за колонну, чтобы не попасть на глаза торопливо семенящей девушке в костюме горничной с пустым подносом в руках.

Спрятаться Герман, кстати, догадался вовсе не от робости или неожиданности. Ведь его целью и было найти кого-нибудь вменяемого и задать животрепещущие вопросы. Просто именно в данный момент до него, собственно, дошло, что он, простите, выперся на люди в неглиже.

14

- И всё же, меня весьма беспокоит состояние здоровья господина Германа. – прозвучал довольно молодой, однако, о-очень властный женский голос.

- Оу, госпожа Оливия, не стоит волноваться. Уверяю вас, мой брат банальнейше простыл. Вчерашний мальчишник у Его Высочества принца Марка не прошёл для него бесследно. Герман слишком самонадеянно позволил себе выходить на воздух без плаща. А ночи нынче всё ещё прохладны. Его недомогание – всего лишь расплата за неосмотрительность. – это разливался журчащим тенором какой-то молодой человек.

- Довольно легкомысленный поступок. – брюзгливо продребезжала явно возрастная дама.

- Люция, дорогая, не будь к мальчику строга. Всё это – безрассудство молодости. А юность – недостаток, который бы-ыстро проходит. Граф вскорости остепенится и будет лучшим супругом для нашей дочери. – прогудел густой баритон…

Вот тут Германа буквально «накрыло».

Почти не чувствуя реальности, не встретив никого на пути, ошарашенный парень, нисколько не скрываясь, побрёл в свою комнату.

А, нет, встретил. Ну как… почти натолкнулся на ту самую девушку в белом переднике. Только поднос в её руках теперь был уже полным. А Герману было абсолютно наплевать, в неглиже он перед ней или в глиже.

- Ваше сиятельство, что же вы?.. – голос у горничной оказался мелодичным и ласковым.

Парень молча на полном автомате приложил палец к губам, та понятливо тряхнула светлыми кудряшками:

- Вам принести ужин в покои?

Герман, сильно плохо соображая, что делает, сперва качнул бездумной головой отрицательно, следом положительно и, махнув рукой, медленно поволок ноги в сторону своей комнаты.

Он был ошеломлён, обескуражен, раздавлен… Эти люди НЕ играли. Они действительно были собой. И нет здесь никакого антуража – всё самое что ни на есть настоящее.

Ведь если бы это было представлением, призванным задурить, или там чего-то добиться от Германа, то главным и обязательным зрителем должен был стать именно он. А так получалось, они что… сами себя так искренно развлекали? В отсутствие, так сказать, центральной жертвы пьесы?

Сознание противилось очевидному, искало хоть один, хоть малюсенький довод в пользу разумного. Молодой человек, наконец, добрался до комнаты, включил весь свет, какой нашёл, и принялся методично выворачивать шкафы в поисках своей одежды. Её нигде не было.

Пришла горничная, принесла ужин, ужаснулась устроенному Германом бардаку и умчалась за гномом.

- Вот, Бернар, посмотрите сами! – всплеснув руками, испуганно пискнула хрупкая блондиночка, вернувшись уже с добрым дядькой.

- Линда, брысь отсюда! И чтобы… - Бернар для убедительности нахмурил брови и грозно потряс указательным пальцем, - Молчок!

- Да, Бернар, вот только…

- Цыть, сказал!

Юное создание моментом сдуло ветром.

- Господин Герман, что вы искали? – расправляя суровую гримасу на лице, терпеливо поинтересовался гном.

- Свою одежду.

- Так вот же она.

- Не эту, вчерашнюю. – уклончиво уточнил Герман.

- Так… в починку её отдали.

- Принесите.

- Э-э… минуту, ваше сиятельство. – недоумению лакея не было предела, но спорить он не стал. Молча вышел и через несколько минут вернулся с нарядным чёрным камзолом с богатой серебристой вышивкой. Основательно надорванный рукав сего великолепия жалко свисал почти до пола.

- Извините. – тупо разглядывая испорченную вещь, пробормотал парень. – Унесите, пожалуйста… ну, где у вас там починка. Я, кажется, устал сегодня. – в полное противоречие тому, что продрых буквально весь день, — почти прошептал молодой человек.

Но он действительно был выжат и измотан всем этим… бедламом.

- Конечно, господин Герман, конечно. А я сейчас ещё отвару принесу. И порошок, что доктор оставил.

Пока Бернар отсутствовал, парень задумчиво несколько раз с силой провёл ногтем по спинке кровати, пытаясь процарапать борозду. Ну так, на всякий случай. Получилось не очень. В смысле, совсем не получилось. Сунулся к подносу с ужином, выискал на нём столовый нож с зазубринами и принялся яростно пилить угол монументального ложа.

Зачем? А чтобы убедиться, что под лаком не прессованная стружка, а массив самого натурального дорогого дерева. Эта кровать – не фикция, не искусная фальшивка, а настоящая раритетная вещь в идеальной сохранности. Ни один идиот не станет обставлять свою гостиницу такой дорогущей мебелью. Ну разве только президентский люкс. Но Герман не президент. Даже его нескромного дохода вряд ли хватило бы на проживание в подобных апартаментах с личным портретом на стене. За которые, кстати, с него никто так и не потребовал оплаты.

И рожи у него такой пропитой никогда не было! А брелок – был. И катастрофа – была. Чем больше он думал об этом, тем отчётливей вспоминал весь ужас и явственность своего объёмного, полного звуков, запахов и физических ощущений «сна».

А дальше он выпил до дна принесённый Бернаром напиток и позволил себе просто отключиться.

Проснулся поздним утром, когда за неплотно прикрытым окном вовсю щебетали и заливались хрустальными трелями божьи птахи. Всё живое радовалось наступлению весны, деловито строило гнёзда, норы и прочие удобства для будущих новорождённых потомков…

Один Герман не радовался ничему. Лежал в кровати и проникался мыслью, что новый день наступил, а ничего не изменилось. Фантастический сюр никуда не делся.

С другой стороны, нельзя было не отметить очевидных плюсов. Самочувствие значительно улучшилось: головная боль практически утихла, а внутренности больше не просились выпотрошиться наизнанку.

Ум прояснился, память вернулась. Кто-то скажет, сомнительное благо? Только не для Германа. Он в мельчайших деталях вспомнил обстоятельства теперь уже позапрошлого дня: где был, что ел, о чём думал, куда ехал и что… пережил. Вот это, пожалуй, было самым значительным, фундаментальным фактом и плюсом: вопреки всякому здравому смыслу, Герман был жив. Нет, оставался последний шанс на то, что он просто крепко спит. Однако,.. ну очень уж реалистично его вчера мутило.

15

Герман.

Парень оказался моим «братом». Этот обаятельный оболтус битый час неутомимо подкалывал меня вчерашней «выходкой». Выяснилось, что несмотря на строгий запрет моего камердинера… Ага, никакой он не лакей, а самый обыкновенный камердинер – ну что же в этом необычного? И он у меня есть… В общем, вся прислуга в замке(!) болтает только о том, как наследник графов Валгаев (это тоже про меня) половину ночи гонял по коридорам в одном исподнем.

Самое странное, подобное поведение старшего отпрыска почтенного рода здесь никого не удивляло! Вон «братец», например, сидел напротив и забавлялся от души:

- Главное, тебе опять удалось выкрутиться и не попасться на глаза своим будущим родственничкам! И всё благодаря кому? Конечно, твой золотой брат Оливер в очередной раз тебя выручил. И что бы ты без меня делал? Я там один весь вечер отдувался, как... В общем, Герман, твой долг передо мной опять подрос и скоро перестанет умещаться в рамках моей фантазии!

В общем, пока я, стараясь отделываться редкими междометиями, осваивал абсурдность очередной порции льющейся на меня информации, картинка складывалась следующая…

Итак, из положительного: я -- граф. Мимолётной истерикой вспомнился «Иван Васильевич меняет профессию». Хотелось ржать и так же, как легендарный герой протягивать руку, мол: «Царь. Здравствуйте. Здравствуйте, царь.»

Второе: я всё ещё богат. И, похоже, гораздо состоятельней, чем прежде.

На этом плюсы как-то резко исчерпались.

Из отрицательного: я – алкоголик, раздолбай и повеса.

Второе: я – почти женат.

Абзац. Как говорится, прояснилось. Нет, из подслушанного накануне разговора что-то подобное можно было предположить. Теоретически. Практически в тот момент больше думалось не о том, что они там говорили, а как это всё происходило.

Да, ещё… я вожу дружбу… точнее, со мной водит дружбу Его Высочество, принц Марк. Не понимаю, зачем такой важной личности приятельствовать с … ну не знаю, я видел своё нынешнее лицо в зеркале и приличных эпитетов для него подобрать не сумел. Похоже, что местный монарший отпрыск просто тоже далеко не пай-мальчик.

Ладно. С пьянством этого самого их Германа я разберусь. Но что, скажите на милость, делать с таким «наследством», как невеста?

Стоило срочно искать и изучать все доступные исторические и юридические документы и придумывать выход. Времени, как я понял, было очень мало. В следующий раз, когда семейство «моей» пассии нагрянет в этот дом, недурно было бы понимать, как себя вести. Отвертеться липовой простудой больше не выйдет. Да и ни к чему. Проблема есть – надо решать. И вообще бы для начала разобраться, куда меня занесло.

***

Следующие несколько дней парень прочно окопался в богатой семейной библиотеке, скрупулёзно вникая в любые полезные бумаги, какие мог раздобыть.

Прислуга снова получила повод для обсуждения очередной «барской» причуды. Управляющий делами семьи, господин Ховкин начал заметно нервничать. Из чего напрашивался вывод, что к его липким рукам, скорее всего, регулярно пристают средства графской казны. Это был вопрос важный и тоже достаточно срочный. Однако, чтобы разобраться в финансовых делах, требовалось время. Много времени. Хвататься за всё сразу, не зная броду – означало не преуспеть нигде. И тем не менее Герман всё-таки составил беседу с господином Ховкином.

- Ваша светлость желает до свадьбы уточнить, сколько именно составляют средства семьи Валгаев, которые перейдут в его полное владение по завещанию? – немного посеревший лицом управляющий очевидно был напуган, но отчаянно бодрился и, отдать должное, держался огурцом.

- Ага, вот оно что. Полное управление деньгами передаётся сыну по факту женитьбы. Видимо, несчастного отца этого алкоголика тешила последняя надежда, что хотя бы брак способен привести наследника в чувство. А управляющий-то не слабак. Или не сильно проворовался, или уверен, что успеет замести следы. – про себя отметил Герман, а вслух сообщил, что да, мол, желает.

Конечно, прямо сейчас он вряд ли что-то сможет разобрать в тех самых отчётах, но, по крайней мере, господин Ховкин понял, что ответ держать придётся и притормозит в своих вольностях. Ну, если, конечно, Герман не ошибается на его счёт, и те нарушения действительно существуют.

Потому молодой человек временно отодвинул этот вопрос и в первую очередь взялся за изучение информации о самом государстве и его законах.

Мир назывался Триевана. Скорее всего, такое название он получил из-за того, что образовывали его три крупнейших страны. Нет, там вокруг имелись ещё какие-то мелкие отдельные территориальные единицы, но мироформирующие вот: Глиат, Гриутон и Реклаит.

В полном варианте новый «почтовый адрес» молодого человека теперь звучал так: Триевана, государство Реклаит, город Плаеса, замок Валгай. Климат континентальный со стабильно жарким летом, стабильно морозной зимой и малым количеством осадков.

Правящая династия – Бронориды: его величество Даснэй VI (вдовец) и его единственный сын Марк.

В голове и в глазах рябило от изобилия непривычных созвучий в именах и названиях, но всё это предстояло выучить досконально. Кстати, таким на слух был и сам местный язык, которым Герман владел абсолютно свободно. Что в письменном, что в устном варианте. Признаться, все эти «гр», «кр». «пр» и прочий растопыр, прямо скажем, немного подбешивали. Но обращать внимание на подобные мелочи было некогда. Тут, понимаешь ли, никак не находился реальный способ отвертеться от брака.

Мало того, что отказ от заявленной помолвки ложился несмываемым клеймом на фамилии обеих сторон, так имелось ещё и завещание… Последняя воля почившего родителя финансово связывала братьев по рукам и ногам.

Нет, эти два обалдуя совершенно не бедствовали, копеек не считали, на пьянки-гулянки обоим хватало вдосталь. Но на этом и всё. Герман со смертью родителя стал официальным носителем титула, но хозяином графства был совершенно номинальным. Предусмотрительность старого графа понять можно. Но что теперь делать Герману? Молодой, но уже состоявшийся и весьма амбициозный человек давно привык управлять своей жизнью самостоятельно.

16

Принц Марк был светловолосым молодым человеком с правильными чертами лица, серыми выразительными глазами и белозубой улыбкой. Возрастом, ростом и комплекцией они с Германом составляли пару близнецов. Характерами, по всей видимости, тоже не сильно далеко разошлись. Два эдаких шебутных сердцееда, только один - чёрненький, а второй – беленький.

Встреча состоялась в «закрытом клубе» Марка. Это такие специальные апартаменты принца, куда посторонним вход был строго воспрещён. Личное пространство Его Высочества для кутежей с близким кругом.

Всю вечеринку Герман помалкивал, умеренно пригублял вино, льющееся рекой, и слушал, наблюдал за принцем, за тем, как остальные бражники общаются с ним.

На самом деле весёлость Марка была наигранной. Его Высочество как будто искал средство заглушить нечто в своей душе. Пил мало, а веселился много. Несоразмерно. И похоже, что никто, кроме Германа этого особо не замечал.

Через несколько часов застолья большая часть компании уже слабо шевелила языками и разбредалась по домам. Кроун дремал и сопел с присвистом прямо за столом. Саниел, икая, бродил по зале и, громко споря сам с собой, искал утерянную шляпу. Брат нагло храпел, развалившись в кресле принца.

Герман как раз подбирал слова, чтобы попрощаться с Марком и отбыть домой, прихватив с собой невменяемого братца, как Его Высочество неожиданно остановил его:

- Ну что, друг, а давай, как в старые добрые, посидим вдвоём в нашем тайном месте.

Принц, не дожидаясь ответа, загрёб пару нетронутых бутылок вина, фужеры и плащ, на ходу бросил: «Свечи прихвати. И закуску.» - и устремился к двери за «троном», которая почти сливалась со стеной.

Герман торопливо пошарил глазами по комнате, схватил первый попавшийся осветительный прибор (им оказался четырёхрожковый канделябр, зажжённый исключительно ради создания специфической атмосферы) и почти бегом помчался вслед за Марком. Он ведь понимал, что ни за что на свете не найдёт то самое тайное место, если потеряет принца из виду.

Череда узких коридоров, крутых лестниц и бесчисленных дверей привела молодых людей… на крышу. У Германа буквально дух захватило, и голова пошла кругом. Чтобы кто-то представлял крышу замка – это нечто! Нет, он не боялся высоты. Хотя пике в горящем самолёте кому угодно могло бы навязать аэрофобию. Голову кружил открывшийся глазам вид.

Звёзды, близкие настолько, что хоть рукой собирай и в карман складывай, просто огромная, почти круглая луна. Молодой человек ещё подумал, и зачем им тут нужны были свечи, если прямо над макушкой развешана такая фантастическая природная иллюминация. Ну да ладно, очевидно, живой огонь был частью их какого-то особенного ритуала. Внизу - расчерченная геометрия дворцового парка, а дальше лес, с такой высоты больше похожий на подросшую траву. И за спиной – мрачная махина каменного дворца, протыкающего шпилями низкое небо.

- Ну что, так и будешь стоять истуканом, пока твой будущий сюзерен всё сделает своими руками? – со смехом отбирая у Германа канделябр, спросил Марк.

Они так мчались по путанному лабиринту ходов, ведущих в это место, что из четырёх свечей в живых осталась только одна – другие задуло сквозняками. И их высочеству пришлось выковыривать самую стойкую, от неё уже поджигать остальные.

- Ты бы хоть вино разлил, что ли. Так таращишь глаза, будто впервые на этой крыше. – ворчливо пробубнил Марк.

Герман напомнил себе, что действительно потерял осторожность и озирается по сторонам, как ребёнок, в первый раз попавший в космопарк. Взял в руки вино, мысленно выискивая подходящее оправдание, но Его Высочество сам выручил парня:

- Да-а-а, давненько мы с тобой тут не были. Я и сам уже подзабыл, как здесь хорошо и спокойно. Падай. – он, не заморачиваясь, уселся прямо на пыльную черепицу изумительной работы и похлопал по месту рядом с собой.

Плитка, нагревшаяся за день, ещё не успела отдать накопленное тепло. Сидеть на ней было так приятно, что захотелось разуться. Так он и сделал: снял сапоги и прижал уставшие за день ступни к шероховатому «полу». Марк, молчавший рядом, посмотрел на него и сделал то же самое.

Несколько минут они просто сидели в тишине, мелкими редкими глотками пригубляя вино, пока принц первым не начал разговор:

- Друг, скажи честно, что с тобой происходит? До меня долетели слухи… Да сегодня и сам убедился, что ты, как будто, не в себе.

- О-ой, как ты прав, Ваше Высочество. – прикрыв глаза и делая глубокий вдох, подумал Герман, - Да понимаешь…

Парень запоздало сообразил, что вслух перешёл к венценосной особе на «ты» и осёкся, ожидая реакции. Ну, как бы за столом, при всей демократичности общения, компания собутыльников своему вождю дружно выкала.

Высочество даже бровью не повёл, вместо этого снова подсказал собеседнику нужный ответ:

- Тебя так выводит из себя предстоящая женитьба?

- Да. – лаконично выдохнул Герман. Между прочим, нисколько не слукавив.

- Да брось ты. – усмехнувшись в сумерки, махнул рукой Марк и продолжил: - Как будто это что-то изменит. Ну, будет по твоему замку ходить хорошенькая девочка, вязать салфетки, школить слуг и рожать тебе наследников. Договорной брак – штука полезная. Ни к чему не обязывает, к тому же согласовывает все формальные условности… Да и Оливия – партия неплохая: она красива, хорошо воспитана, с отменной родословной…

- Как будто породистую собаку описывает: экстерьер идеальный, отлично дрессирована, ну а про родословную – просто буквально и дословно. – подумалось Герману.

Но на самом деле, что-то в этом утешительном монологе такое послышалось – в голосе, в интонациях, будто…

- Ваше Высочество, а ведь ты сам себе не веришь. И боишься ровно того же для себя, что сейчас так старательно оправдываешь.

Судя по тому, как шумно выдохнул принц, как зябко нахохлился и замолк – Герман попал в точку.

- Опять же, Оливия – не та «девочка», которая станет вязать салфетки.

17

Небо окрашивалось в нежные цвета восходящей Зари, когда молодые мужчины решили, что им пора закругляться.

- Ну почему так быстро заканчивается всё хорошее. – в последний раз оглядывая великолепный мир под своими ногами, принц встал на самом краю крыши.

- Пойдём уже, ваше высочество. – Герман тоже был чуток захмелевший, но соображал, что вот так балансировать на высоте и без страховки нисколько не полезно даже опытным акробатам. Не то, что не вполне трезвому наследнику престола.

На что принц не только никак не среагировал, а ещё и зажмурился, и руки в стороны раскинул, наслаждаясь чистотой утренней свежести.

- Марк, не дури. – Герман аж протрезвел. – Я понимаю, что ты смелый. Особенно сейчас. Но не бессмертный ведь. Грохнешься – мокрое место останется от моего будущего монарха. А я к тебе уже как-то привык. Ты мне даже нравишься.

В ответ – только смех. Парню всё-таки пришлось уводить Марка от края насильно. Собрав пустую тару, он легонько подтолкнул принца вперёд, потому что сам бы (ну вы помните) ни в жизнь не нашёл обратной дороги.

- Ну что, какие планы, друг? – не слишком уверенно топая впереди напарника, спросил у него Марк.

- Да не знаю, Герман неопределённо пожал плечами, - Думаю сегодня прокатиться по нашим владениям. Стоит проветриться после нынешней ночи.

- Наверное, и на утёс Блаженной Марты доберёшься? – как-то даже с ноткой зависти протянул принц.

- Ну а как же. – уверенно ответил Герман, мысленно взяв на заметку новое место, которое, скорее всего, обязательно стоило посетить. Что-то оно значило для этих двух мужчин.

- А когда?

- Да после обеда и рвану. Всё же поспать немного тоже не повредит.

- Ясно…

В «распивочной», пардон, апартаментах принца было почти пусто - все уже разошлись. Только братец, вольно раскидав вялые конечности, продолжал дрыхнуть на прежнем месте. Пришлось будить младшего брызгами в лицо и практически на себе тащить до экипажа. Свежий воздух подействовал на родственника оживляюще, Оливер ободрился. К тому же он уже успел слегка проспаться. К сожалению, не настолько, чтобы окончательно прийти в себя. Как раз до той раздражающей окружающих степени, когда у не совсем ещё трезвых людей наступает стадия: «А поговори-ить?!»

Герман за эту ночь уже так «натрепался», что не имел ни малейшего желания к продолжению бесед. Это хорошо ещё, что братец болтал без умолку за себя и за того парня. У того парня имелась возможность почти безучастно кивать и думать о своём.

Ему и в самом деле понравился Марк. Нет, чувствовалось, что молодой человек избалован властью – эта черта у монарших особ, видимо, рождается вместе с ними. И, условно говоря, по столу грохнуть мог, и на место поставить, и наказать… хоть и позволял своим собутыльникам в тесном кругу достаточно вольное обращение. Но некую границу в этой компании из инстинктивного чувства самосохранения понимали все.

А вот с графом Его Высочество, похоже, связывала более глубокая дружба. Детские проделки на грани фола, тайные места… И доверие, позволявшее Герману быть прямым в высказываниях, а высочеству – откровенным.

Уже на своём этаже, прежде чем разбрестись по комнатам, Оливер, равно как принц, поинтересовался о планах брата на день. И тоже не преминул со смехом упомянуть утёс неведомой блаженной.

- Хочешь составить компанию? – нисколько не горя желанием, чтобы тот согласился, вынужденно предложил Герман.

Нет, младший был вполне себе добрым малым и приятным собеседником… в трезвом виде. Но, судя по количеству выпитого, да в целом состоянию и настроению родственника, он явно был намерен не останавливаться на достигнутом. Похмелье, кто-то сказал, штука тонкая? Ну, такое себе… По мнению Германа, эта штука была страшная. Продолжать он категорически не собирался.

- Не-е-ет. – расфокусировано помахал руками перед носом Германа Оливер, - Я – па-ас. Не сегодня.

- Ну и слава богу. – про себя облегчённо выдохнул парень и отправился в свои хоромы, где его уже поджидал обеспокоенный Бернар.

Гном, настороженно и исключительно «незаметно» прощупывая состояние своего господина, помог тому раздеться. На что Герман только расхохотался:

- Да всё в порядке, Бернар. Я в норме. Отвара не надо - запоя не будет.

Камердинер неловко потупился и даже чуток насупился на прямоту так легко раскусившего его манёвры графа. И принялся сосредоточенно раскладывать вещи по местам.

На самом деле парня нисколько не раздражала эта тщательно замаскированная служебной дипломатией забота мужчины о своём нерадивом подопечном. Было в ней что-то отеческое, искреннее. Бернар ни разу не попытался высказывать своё мнение, не имел склонности к поучениям и вообще очень мало говорил. Но обладал такой подвижной и красочной мимикой, что читать с лица все его беспокойные мысли не составляло никакого труда. В общем, хороший мужик был этот Бернар. И надёжный.

Проспав несколько часов, Герман встал вполне бодрый и жутко голодный. В столовой уже вовсю гонял прислугу Оливер, как и предполагалось, с початой бутылкой вина в личном меню.

- О-о! Приветствую, брат! А я вот не стал тебя дожидаться, думал будешь отсыпаться до вечера. Присоединишься? – он пригласительно махнул головой в сторону «красненького».

- Нет, Оливер, как ты сегодня утром выразился, я – пас. Не хочу менять планов на день.

- Ну, как знаешь. А я вот, пожалуй, продолжу. Ску-учный ты стал. Как дед старый, ей-богу. Ну и пожалуйста. Ну и пусть мне одному будет хорошо…

Он ещё что-то там бормотал заплетающимся языком, а Герман ел свой обед и размышлял о том, что этого великовозрастного балбеса нужно как-то спасать. Брат всё-таки и неплохой мальчишка. Просто пример у него перед глазами был не самый удачный.

- То ли к делу какому попытаться его пристроить? А что он вообще умеет? Да-а… Ничего-то я о нём не знаю. Стоит поболтать с обормотом как-нибудь по душам. – на этой мысли Герман вышел из-за стола и отправился собираться в дорогу.

18

Объехать все свалившиеся на него владения за день Герман даже не мечтал. Все эти поля – леса – деревни – конечно же, нет. Скорее, он хотел составить хотя бы какое-то общее визуальное даже не представление, а впечатление о его новой реальности. Ну что, реальность впечатляла. И он, откровенно и честно, мысленно благословлял «своего» мудрого родителя за то, что всеми этими вопросами на сей момент занимался не его придурочный сынок, в тело которого его засунула чья-та неведомая воля, а какие-то специально нанятые люди. Обученные и, по всей видимости, умные да опытные. Потому что признаков или хотя бы намёков на упадок в этих землях не наблюдалось.

Если даже кто-либо из управленцев и подворовывал, то и дело своё знал крепко. Ибо умным известно: чтобы всегда оставалось, чем поживиться, следует озаботиться, чтобы ручей, приносящий доходец, не пересох. В общем, грамотный подход деловых людей.

- Что, любуешься на плоды трудов своего отца? – заметив, что Герман задумался и несколько выпал из беседы, спросил Марк.

- Да уж, батюшка капитально позаботился о том, чтобы мы с братом не знали нужды. – он секунду помедлил и со смехом добавил:

- Как и о том, чтобы его непутёвые отпрыски не угробили результаты его жизненных достижений.

- Что верно, то верно. Дай таким, как мы, волю, так не то графство – государство прокутить умудримся. – довольно самокритично согласился принц. – Не зря мой отец так уважал твоего родителя и почитал его одним из самых дельных и мудрых людей государства.

- Даже удивительно, как у него получилось вырастить сразу двух таких раздолбаев, как мы с Оливером.

- Да ладно уж, не прибедняйся. Я смотрю, папины черты всё-таки пробудились в тебе. Даже удивительно, как снова резко переменился твой характер.

- Снова? - молодой человек мимолётно отметил случайную оговорку собеседника.

- Но, надеюсь, ты же не станешь в одночасье полным занудой? И мы сумеем сохранить в себе ту лёгкость и любовь к приключениям, что свела нас с тобой ещё в далёкие поры, когда оба под стол пешком ходили? - продолжал рассуждения принц.

- Как раз не далее, чем сегодня, мой брат упрекнул меня ровно в том же, обозвав скучным. – опять развеселился Герман.

- А помнишь, как любила тебя моя матушка? Я даже, грешным делом, разок взревновал не на шутку. Сейчас-то уже можно и признаться. – поддерживая настроение собеседника, откровенничал принц. – Тот раз в семь лет, когда ты оказался запертым в кухонной кладовке на полтора часа – это ведь я тебе дверцу-то подпёр. – с самым довольным видом заявил Марк.

- Да?! – искренне возмущаясь на такое негодяйство, воскликнул граф. – Вот же чёрт! А зачем я туда вообще полез?

- Как зачем? – удивился забывчивости друга принц, - Конечно же, булки Рамены тырить. Как будто бы нам их и так по первому требованию не выдали. Но прокрасться незаметным и стащить - оно же казалось интересней! - рассказчик расхохотался над детским воспоминанием. - А потом мы с тобой подрались, и как будто из-за тех самых булок. На деле мне просто хотелось тебя побить. Точнее даже победить. Причём, между прочим, это мой нос в тот раз был расквашен, а мама жалела и защищала тебя!

– Ну, ясное дело, не подрались – не друзья. А Её Величество, видимо, сразу поняла, кто устроил мне испытание тёмной кладовкой. И никому ведь не сказала? – почти на сто процентов уверенный в своих словах, предположил Герман.

- Точно, не выдала.

- Вот видишь, тебя защищала – от наказания спасла.

- Ага. Она мне потом один на один такую взбучку устроила – на всю жизнь запомнил.

- Она была мудрой женщиной.

- Да. И бесконечно доброй.

- Скучаешь?

- Всегда. – оба помолчали. – А у отца очередная фаворитка… ой… Диву даюсь, где он таких безмозглых куриц отыскивает? Ему их кто-то специально выводит, что ли, искусственным путём?

- Не кипятись, он взрослый умный мужчина…

- Вот то ж и бесит! – вспылил Марк.

Снова помолчали.

- Ладно, ты прав. Ни логика, ни воля отца мне неподвластны. В конце концов, и ему не очень-то удаётся управлять мною. Смотри! Почти приехали… - принц махнул рукой куда-то в сторону, и Герман увидел, как из-за перелеска навстречу путешественникам выплывает величественная скала.

Зрелище завораживало, вызывало невольный трепет. Было в этом утёсе нечто … Ну даже не знаю, какие слова подобрать: манящее, запретное, заповедное… Вот как будто всё вокруг – просто мимолётные творения лёгкой Божьей фантазии, а эту каменную громаду - мрачную, дикую, таинственную твердыню… Всевышний просто взял, да и поставил тут посреди пропасти. Причём отдельно и осознанно, и собственной рукой.

Самое удивительное, что каменный колосс действительно стоял как будто особняком. И подобраться к величавому исполину можно было лишь по довольно узкой перемычке, шириной ровно в полторы кареты. Лошадь заартачилась, и её можно было понять. Очень ей надо было рисковать собственной шеей ради пары двух безбашенных, хоть и титулованных "козырных тузов". Хотите утёс – топайте ножками, господа хорошие.

- Ну понятно, ступить копытом на эту тропу способен только мой Смерч — с нескрываемой гордостью за своего великолепного жеребца хмыкнул принц. – Ну что, пойдём?

- Пошли. – ответил Герман, приподнимаясь с сиденья.

И тут из перелеска, скрывавшего утёс от случайных глаз, стремительной молнией выскочил зверь. Герман не успел ничего толком разглядеть - только то, что он показался парню огромным.

Кучер уже слез со своего места и едва успел схватить за узду лошадь, испуганно шарахнувшуюся в сторону. Карету резко дёрнуло вперёд и вбок – мужик не оставлял попыток остановить отчаянно рвущееся прочь, бьющееся в панике животное и развернуть пролётку от близкой пропасти.

Тщетно. Карета рывком накренилась, Германа и Марка буквально выбросило в бездну.

Ударяясь об острые грани встреченных булыжников, пытаясь ухватиться за… да хоть что-нибудь, способное остановить их полёт навстречу смерти, два человека катились и катились вниз. Марк налетел на какой-то выступ, неловко развернулся в воздухе и вдруг стал похож на поломанную куклу.