Наперегонки с пламенем

Глава 1

Тяжелые свинцовые тучи ложились на бескрайние поля и лес, прижимали к земле взволнованные ветром посевы и не пропускали звуки.

От тишины, не нарушенной ни щебетом птиц, ни человеческими голосами, начинало закладывать уши, а по спине пробежал хорошо знакомый холодок.

Гиблое проклятое место, отданное на растерзание злу.

Ничего нового, все в пределах нормы. Как и ожидалось.

Опустив руки в карманы короткой дорожной куртки, я осмотрелась еще раз.

Шляпа здорово мешала обзору, но показывать свое лицо я не торопилась, предпочитая для начала понять, что именно поселилось здесь и с чем мне предстоит иметь дело.

– Леди Элисон, – Гаспар, невысокий и улыбчивый веснушчатый мальчишка из местных, отправленный меня сопровождать, робко заглянул через плечо.

Не зная точно, способна ли я видеть больше других, он сгорал от любопытства, и это вызывало легкое раздражение пополам с умилением.

– Да? – я чуть повернула голову в его сторону, давая понять, что все в порядке и я готова как минимум выслушать.

Мальчишка просиял так, что веснушки на щеках проступили ярче, и тут же смутился, опуская взгляд.

– Простите, что отвлекаю, но вам было бы неплохо… переодеться с дороги.

Пряча улыбку за полями шляпы, я отвернулась, снова окидывая взглядом поля.

Запах гари был почти тошнотворным – так пахнут не успевающие гаснуть пожары, горе и страх.

Помимо посевов, огонь сожрал двух женщин, пытавшегося вытащить их юношу и еще трех человек до того.

Разумеется, такая ситуация располагала местного Старейшину к тому, чтобы тревожиться о нравственности – немыслимо, чтобы по деревне разгуливала женщина в брюках.

– Совет обещал прислать специалиста, способного разобраться с нечистым бедствием, но я не думал, что вы окажетесь… такой.

– Не думали, что Совет пришлет к вам женщину, вы хотели сказать? Я понимаю. Но, боюсь, и вам, и мне придется просто с этим смириться, уважаемый Эмерик.

Как и полагается умудренному опытом Старейшине большой деревни, которой суждено в ближайшие годы превратиться в небольшой город, он принимал меня в своем доме, сидя в кресле в центре комнаты.

Гаспар, которому было поручено меня встретить, жался у двери, еще две благочестивые с виду женщины и трое мужчин заняли места вдоль стен и у жаровни. Их настороженность, граничащая с откровенным страхом и неприязнью, щекотала нервы, заставляла улыбаться не вызывающему во мне и толики положенного уважения пожилому Эмерику особенно очаровательно.

Пока он хмурил брови, решая, как именно стоит мне ответить, чтобы не вызвать на себя гнев Совета и мой личный, но и напомнить мне при этом мое место, я неспешно осматривалась.

Обычный деревенский дом – небольшой, до блеска вычищенный благочестивыми женщинами в чепцах. Два портрета на полке в углу – Безликий Бог и Плачущая Богиня.

Они были среднего размера – не настолько маленькие, чтобы Старейшину можно было обвинить в неуважении к Нему и к Ней, но, к счастью, и не слишком большие.

Иметь дело с религиозными фанатиками было хлопотно. Как правило, такая работа затягивалась, становилась грязной, и по ее завершении богобоязненные горожане вместо благодарности бросали в спину камни или что-то похуже.

Отчасти даже обрадованная тем, что нашла в неуважаемом Эмерике хоть что-то положительное, я улыбнулась ему снова.

– Давайте надеяться, что я решу вопрос быстро. Мне не хотелось бы задерживаться здесь. Как давно горят ваши поля?

***

В первый раз «Проклятая ведьма!» прошипели вслед, когда Гаспар показывал мне базар. Он ничем не отличался от сотен тысяч таких же, но, подчеркнуто лениво щурясь, я осматривала его внимательно – за скромными рыночными прилавками и в лавках, чьи владельцы, казалось бы, едва сводят концы с концами, порой находились вещи, казавшиеся удивительными даже мне.

Однако это местечко можно было назвать исключением.

Деревня у дороги, стоящая среди лесов, стремительно росла, но, несмотря на это, оставалась глубоко провинциальной. Жизнь здесь не текла, а ползла, местные знали друг друга поколениями, а двери в домах редко запирались даже на ночь.

Все как на ладони. Всё, выбивающееся из привычного уклада, наперечет.

Идеальное место для того, кто решил призвать зло и скормить ему десяток-другой перепуганных и беспомощных людей.

Такая классика, что было бы даже смешно, если бы не несколько обожженных трупов.

Расположившись за выставленным на улицу столом в трактире, я с удовольствием вытянула ноги, решив, что просто пристрелю первого, кто попробует ко мне подойти.

В целом люди реагировали на меня спокойно – как добрый Старейшина, Эмерик, очевидно, уведомил их о том, что Церковь оказалась бессильна и он вынужден был обратиться в Совет.

Примечательно, что местного священника в его доме я не встретила – по всей видимости, он не счел проклятую ведьму достойной своего присутствия, а значит столкнуться как минимум с одним фанатиком мне рано или поздно придется.

Что ж, тем лучше. Это давало некоторое представление о том, что именно мне предстоит.

Лето в этих краях выдалось душным и влажным, к августу дожди топили поселки один за другим. Пожары в полях по определению не могли стать проблемой – хлещущая с неба вода заливала их прежде, чем занявшееся от случайной искры пламя успевало распространиться.

И тем не менее, эти поля горели. Огонь уносил посевы и жизни, отравлял воздух не только отвратительным запахом, но и страхом.

Судя по взглядам, ввинчивающимся мне в спину, добрая половина местных, предпочла бы и дальше бояться и терпеть. Но Эмерик рассудил иначе.

Открыто выступить против его воли они не посмели, значит авторитет этого очевидно стареющего человека с холодными блеклыми глазами был действительно велик. Впрочем, это никому и никогда не мешало пакостить исподтишка – например, сжечь мои вещи, объявив во всеуслышанье, что это Бог и Богиня покарали меня огнем, или отравить лошадь.

Глава 2

Отведённый для меня Старейшиной дом оказался просторным, добротным и чистым, окружённым большим ухоженным садом.

На пороге меня ждала корзина с ещё тёплым хлебом и фруктами, которую Гаспар галантно подхватил и поставил на стол.

Пока он суетился, зажигая лампы и проверяя, не остыла ли согретая для меня вода, я упала в кресло у спящего камина и, с наслаждением вытянув ноги, распустила ворот рубашки.

Суета вокруг уничтоженного огнем огорода продолжалась еще долго.

Сначала из своей лавки прибежал хозяин дома и как следует прикрикнул на рыдающую жену.

После явился неуважаемый мной Эмерик.

Он требовал, чтобы я оставалась рядом с ним, участвовала в осмотре «места злодеяния» и непременно дала объяснения по поводу случившегося.

Ничего ему объяснять я, разумеется, не собиралась.

Этот теряющий форму, но отчаянно стремящийся скрыть подступающую старость под густой бородой человек вызывал во мне не то чтобы настороженность, но сдержанное неприятие.

В таких деревнях Старейшины никогда не враждовали с церковниками, а те редко одобряли обращение за помощью к Совету. Если Эмерик и настоял на своем, то едва ли руководствовался при этом тревогой за своих людей. Будь это так, он сказал бы мне ту правду, которую выдавил из себя в итоге Гаспар.

Если промолчал, значит, ему просто нужен был человек, обладающий силой и знаниями, позволяющими работать на Совет. И женщина его при этом категорически не устраивала.

На задания, подобные этому, Йонас действительно, как правило, отправлял мужчин. Отчасти потому, что подготовлены они были лучше – девочки зачастую попадали в Совет слишком поздно. На момент начала обучения их головы уже бывали непоправимо забиты ерундой о том, что удел женщины – это дом и рождение детей. Уверенность в том, что есть запретные, недопустимые для них вещи, мешала раскрыть потенциал в полную силу, а значит, и ограничивала возможности.

Отчасти потому, что прижиться в новом месте и установить связи мужчине было легче.

Представителей Совета остерегались и недолюбливали, но девицы, готовые повиснуть на их шеях, находились всегда.

На контрасте с этим мое появление вызывало скорее оторопь, но в случае с Эмериком мне виделось что-то еще. Не столько удивление, сколько глубокое разочарование.

Ну или же все было гораздо проще, и причина крылась в том, что я, в отличие от благочестивых женщин, не желала знать свое место, и это возмущало его до глубины души.

На высоком голенище сапога обнаружилась невесть откуда взявшаяся царапина, и я наклонилась, чтобы растереть ее пальцами.

Хорошая кожа, нужно будет привести в порядок.

Вернувшийся в комнату Гаспар прошел сразу к камину и, опустившись на одно колено, принялся разводить огонь.

– Вода теплая. Еду для тебя тоже приготовили, я проверил.

Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня, и взгляд, которым он задержался на моем бедре, приятно удивил.

Забывая о том, что он увалень и второсортный человек, мальчишка умел обжигать, и это было интересно.

Медленно выпрямившись, я сложила руки на животе, разглядывая его.

– Спасибо. Приятно, когда встречают так.

Вспыхнув не хуже огня в камине, Гаспар поспешил отвернуться, неловко кивнув при этом на стоящую на столе корзину:

– Еще бы. Если бы не ты, эти люди лишились бы дома.

– Пламя уже перекинулось на дома? – будто между прочим выхватив из его слов главное, я встала и подошла к столу.

Хлеб был ароматным, а фрукты свежими и красивыми. Щедрый и нарядный подарок.

– Нет, дома пока не загорались, – Гаспар встал и осекся, как будто сам удивился этому «пока». – Я хотел сказать, что пламя могло перекинуться, а ты…

– Всего лишь сделала свою работу, – прервав его не слишком вежливо, я сосредоточилась на корзине.

Подержав над ней ладонь, я улыбнулась и взяла яблоко. Подбросила его в ладони, осмотрела, а после отправила в камин. Следом полетела самая пышная кисть винограда.

– Вот теперь угощайся, – жестом пригласив изумленного Гаспара к корзине, я вернулась в кресло положила ногу на ногу.

Мальчишка так и остался стоять посреди комнаты, потрясенно глядя то на меня, то на фрукты, но ни о чем не спрашивал.

Я тряхнула волосами, вроде бы просто отбрасывая их с лица, но на деле ловя очередной его жаркий взгляд – на этот раз за воротом своей рубашки.

Сдерживаться и смотреть так, чтобы это не было очевидно, он точно не умел.

Впрочем, какие его годы.

– Зачем ты?..

Надо же, все-таки взял себя в руки и осмелился.

Просто ради развлечения я расправила волосы так, чтобы отсвет пламени заиграл в них жидким золотом – если в чем-то мы с Йонасом и сходились безоговорочно, так это в том, что блондинка – всегда есть порождение Нечистого.

– Мне нравятся не все подарки. Считай это женским капризом. Кстати, ты знаешь всех местных шептуний и ведьм?

Окончательно сбитый с толку Гаспар подошел к столу, тоже осмотрел корзину, но ничего подозрительного в ее содержимом, разумеется, не нашел.

– Их не так много. Есть старая Магда, повитуха. Еще Анна и ее дочь. И…

– Просто покажи мне их, – я снова перебила просто потому, что сосредоточился он почти до неприличия.

Развернувшись обратно ко мне, мальчишка кивнул и, кажется, даже задержал дыхание.

– Я могу еще чем-нибудь быть тебе полезен?

Вот это было уже лучше.

Он смотрел со столь неприкрытым восхищением, что кому-то другому на моем месте могло бы стать неловко.

Здоровая реакция молодого мужчины в сочетании с впечатлительностью юности и новостью о том, что правила можно нарушать так легко наверняка обеспечат ему долгую и неспокойную ночь.

– На рассвете мне понадобишься ты и моя лошадь.

Он нахмурился, странно посмотрел на фрукты, и только после – снова на меня.

– Мы куда-то едем?

Добывать информацию он умел еще хуже, чем держать себя в руках, но и это было не страшно.

Глава 3

Окончательно пробившееся сквозь плотные облака августовское солнце было ярким, но почти не грело.

Когда мы вернулись в деревню, на улицах уже царила утренняя суета – люди торопились по своим делам, кричали, тихо возились в своих огородах.

Медленно ведя коня по главной улице, чтобы ненароком не сбить ребенка или гуся, я сосредоточилась на своих ощущениях.

Поездка в поля прояснила многое. Тот, кто привел в эти края пламя, – кем бы он ни был, – точно не являлся дураком. Зная местных и человеческую натуру в целом, он понимал и то, что церковники с подчинившемся ему огнем не справятся. У святой братии, конечно же, были свои инструменты, и, как ни парадоксально, иногда они даже работали, но лишь в тех случаях, когда сталкиваться приходилось с мелким духом, неудачным проклятьем глупой неопытной ведьмы или утратившим над собой контроль колдуном. Имея дело с чем-то посерьезнее, они могли устранить внешние проявления, не решая проблему глобально.

Вызов человека из Совета с большой долей вероятности стал для хозяина неожиданностью. Либо же у него были представления о том, как держать приехавшего специалиста в узде.

На такие дела всегда бросали лучших. По факту – самых опытных, и, как следствие, всегда готовых умереть.

Высокопарность суждений, принятых в организации, членами которой были преимущественно мужчины, все еще оставалась где-то за гранью моего понимания, и по согласованию с Мастером Йонасом я даже не пыталась вникать, держась особняком.

Совет давал мне кров, деньги и свою защиту в случае, если таковая мне понадобится. Взамен я хорошо делала то, чем брезговали заниматься другие. Честный договор без возможности пересмотра.

Деревенское кладбище располагалось на отшибе рядом с небольшой, но добротной церквушкой.

Неподалеку от нее я заметила Берту – уже знакомое застиранное платье мелькнуло среди бредущих по своим делам крестьян.

Гаспар понял мой взгляд правильно и повернул коня.

Что может быть естественнее, чем остановиться и поболтать, встретив соседку?

Мне не хотелось брать его с собой.

Свежих могил в подобных местах всегда немного. Тем более – расположенных рядом.

Неуклюжие шесты с прикрепленными к ним в центре кругами – символы Спасительного Знамения, которыми отмечали захоронения, – бросались в глаза еще с дороги.

Спрятав ухмылку в плече, я подумала, что стоило бы заподозрить в худшем местного кузнеца – в связи с увеличением количества мертвецов, у него точно прибавилось работы.

Привязав гнедую, я дошла до могил пешком.

Земля была хорошо утоптана – здесь явно собирались люди, много людей.

Глупый Эмерик напрасно пытался скрыть подобное – воздух почти звенел, пропитанный духом смерти и страхом живых.

Присев на корточки, я задержала ладонь над рыхлой сырой землей, после коснулась ее пальцами.

Умение запросто говорить с мертвыми никогда не входило в число моих талантов. Случаясь лишь при острой необходимости, такая беседа отнимала слишком много сил, лишала концентрации. У конкретно этих покойников не было знаний, которыми мне непременно нужно было бы обладать.

Только страх. Сочащийся даже из-под земли, отчаянный, дикий, не идущий в сравнение ни с чем, известным им прежде.

Испытавшие подобный ужас люди, как правило, и без дополнительной помощи умирали быстро или оставались седыми на всю оставшуюся жизнь.

Он остался на обожжённых телах, покрыл их, подобно грязи, и за его толстым слоем не чувствовалось ничего иного.

– Леди хочет знать, не попали ли души этих несчастных во служение к нечестивому существу?

Раздавшийся сзади голос был негромким и мягким, но хорошо замаскированной под почтительную вежливость иронии в нем было столько, что я обернулась с искренним интересом.

Высокий темноволосый мужчина, одетый в черное, стоял немного в стороне, но достаточно близко, чтобы быть услышанным. Его лицо украшала аккуратная бородка, а взгляд был внимательным и мягким. Он хорошо знал, где нужно остановиться, чтобы не вторгнуться в мысли склонившегося над могилой человека слишком бесцеремонно, но оставаться рядом с ним.

Все, как полагается в его деле.

– Вы всегда начинаете беседу со столь тонких материй, святой брат? – выпрямившись, я развернулась к нему и отряхнула руки, но от могил не отошла.

Брат Матиас, оказавшийся, вопреки моим ожиданиям, не умудренным жизнью стариком, а молодым и даже красивым мужчиной примерно моего возраста, коротко поклонился в знак признательности и подошел ближе, чтобы встать рядом со мной.

– Душа удивительная материя. Видите ли, я в некотором смысле еретик – не все, что описано в Священной Летописи представляется мне истиной.

– Поэтому вас сослали в такую глушь? – покосившись на него, я снова уставилась на могилы.

В них не было ничего особенного, они ничем не могли быть мне полезны, но все же что-то в них меня смутно тревожило.

Вопреки долгу, предписывающему стоящему посреди кладбища священнослужителю скорбеть, он коротко и ярко улыбнулся и тут же тряхнул головой, скрывая это.

– Меня предупреждали, что вы не лезете за словом в карман.

– В моих карманах лежат более полезные вещи.

Мы посмотрели друг на друга одновременно, и прямой взгляд этого человека мне неожиданно понравился.

Брат Матиас смотрел цепко и настороженно, точно так же не ожидая от меня ничего хорошего, как я не ожидала от него.

Точно так же, как и мне, это знакомство казалось ему странным.

В соответствии со всеми канонами, он должен был грозно приказать нечестивой ведьме убираться из святого места, а я – пригрозить его пристрелить, если станет путаться под ногами.

Когда ни первого, ни второго не произошло, и очевидно стало, что мы сможем обойтись без этого, беседу предстояло выстраивать как-то… иначе.

Ударивший в спину ветер бросил выбившиеся из хвоста волосы мне в лицо, и когда, собрав их, я снова посмотрела на священника, его лицо сделалось задумчивым.

Глава 4

Уронив голову на сложенные не столе руки, Гаспар рыдал навзрыд – некрасиво, жалко, отчаянно.

Чтобы не мешать ему, я вышла в кухню и развела огонь, намереваясь согреть вино.

То, что осталось от Берты и погибшего вместе с ней молодого человека, – очевидно, Тэо, – отнесли в церковь.

Бледный и сосредоточенный брат Матиас без лишних проволочек сделал всё, что предписывала его вера, и останки поступили в моё полное распоряжение.

Они не вызывали во мне душевного трепета или отвращения, но возиться с телами, – тем более, порядком, обгоревшими, – я не любила. Это было скорее оборотной стороной моей работы, малоприятной необходимостью.

В деревнях она осложнялась ещё и тем, что нельзя было заканчивать быстро.

В том, что передо мной нет ничего, кроме обожжённой плоти и костей, я убедилась за пятнадцать минут, но за дверью ждали Старейшина и члены семей погибших.

Людям всегда требовалась сказка, они хотели видеть особый ритуал, чувствовать себя причастными к действу, являющемуся для них греховным.

Уделять время созданию для них иллюзии мрачного таинства было личной просьбой Мастера Йонаса, и я не видела смысла, да и не хотела в ней отказывать. Лишь небольшая плата за большую свободу.

То, чем наша работа была на самом деле, и представления людей о ней отличались слишком существенно.

Брат Матиас, по всей видимости, был единственным жителем деревни, который это понимал.

Он проявлял к скорбящим участие, которого от него ждали, в то время как я, оставшись наедине с двумя телами, смотрела в деревянную стену и думала о том, что дело плохо и обещает стать еще хуже.

Впрочем, отсиживаться в церковной каморке с трупами было лучше, чем оказаться вовлеченной во всю последовавшую за случившимся суету.

Информацию собирали по крупицам: кто-то видел Берту, беседующей с Гаспаром неподалеку от церкви. Юная пастушка заметила, что после этого она пошла к плотнику, а выйдя от него, заметно торопилась.

Все то же платье, спешка и корзина с едой в совокупности выглядели почти до неприличия очевидно – девчонка испугалась настолько, что уговорила любовника немедленно бежать. Пролегающий мимо церкви путь был самым коротким и самым безопасным – людей в это время суток в той части деревни бывает немного.

Едва ли они предполагали, что смогут добежать только до окраины.

Я должна была предполагать.

Должна ли была?

Теоретически – могла бы.

Неуважаемый Эмерик смотрел на меня хмуро и зло, как будто я убила их собственными руками, мать Берты выкрикивала проклятия и порывалась вцепиться мне в волосы, родственники Тэо украдкой осеняли себя Спасительным Знамением.

Приехать на задание и приобрести статус местного проклятия на второй день – подумав, я засчитала это как собственный рекорд.

Единственным, кто вызывал ещё большую злобу, чем я, стал Гаспар. Его сторонились как прокаженного, шипели исподтишка, но не решались нападать в открытую, и это я сочла своей крошечной, но безоговорочной победой.

Оказалось, что ни родных, ни близких, помимо брата Матиаса, у мальчишки нет, а священнику нужно было осуществлять всенощное бдение над усопшими, чтобы отмолить их души. Поэтому Гаспара пришлось забрать к себе.

Когда я вернулась в комнату, он сидел в той же позе, но плакать перестал. Теперь его плечи часто и мелко вздрагивали – рыдания не прекратились, но слезы закончились.

Его горе было безобразно настолько, насколько истинное горе только может быть.

Поставив перед ним кружку с тёплым вином, я застыла ненадолго, не уверенная в том, что стоит предпринять.

Мне редко доводилось утешать людей. Более того, я плохо понимала, зачем вообще это нужно. Вместе с тем, его боль оглушала, почти перекрывала дыхание, как сжавшаяся на горле рука – он и так сдерживался настолько, насколько был для этого в силах.

Насколько в принципе мог держать лицо деревенский мальчишка, вынужденный защищать себя сам, научиться не показывать слабости, которая рано или поздно могла бы послужить спусковым крючком.

Безответная любовь в моём понимании была чем-то ещё более странным, чем потребность в утешении. И тем не менее, девушка, которой он грезил, проводила ночи с Тэо, не скрываясь от него. Да, быть может, немного стыдилась, прекрасно все понимая, но не считала нужным отрицать.

Присев на край стола, я взяла лицо Гаспара в ладони, вынуждая его поднять помутневшие от боли глаза.

– Ты в этом не виноват.

Даже не зная ни безответной любви, ни потребности в утешении, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чем он думает.

Если бы он был быстрее и смелее, если бы умел думать наперед и анализировать лучше, она была бы жива и счастлива. Пусть не с ним, но была бы.

Гаспар моргнул, почти по-детски шмыгнул носом, и тут же качнул головой, мягко высвобождаясь из много захвата.

– Я не…

– Если тебе нужно кого-то винить, вини меня. Я должна была подумать об этом прежде.

Он замер так, будто я его ударила, а после поднял голову снова.

– Зачем ты говоришь такое, если это не так? Виноват тот, кто сделал это… Всё это. Этьен или кто-то другой. Ты же пытаешься нам помочь.

Сейчас он производил странное, двоякое впечатление. С одной стороны, потерянного, раздавленного и беспомощного мальчика. С другой – мужчины, едва ли не впервые осознавшего себя таковым.

Гаспар едва ли сам заметил, как сильно и недвусмысленно сжал мою руку, и чтобы отвлечь его, свободной я дотянулась до кружки, придвинула её к нему:

– Выпей. Это поможет уснуть. Тебе ещё понадобятся силы.

Это было банальностью, но всё равно правдой.

Гаспар кивнул, посмотрел на вино, кусая губы.

Он явно хотел что-то сказать или о чём-то спросить, и я не торопила, позволяя ему сделать выбор.

Не слишком-то широк он сейчас и был.

Два обгоревших тела, две убитые горем и позором семьи – такого деревне вроде этой и так хватило бы надолго.

Глава 5

Часовщик был необычным человеком.

Невысокий опрятный старик с моноклем и тростью, живущий среди сотен хорошо отлаженных и идеально работающих механизмов, смотрел на нас странно, как будто понимал больше, чем человеку положено было понимать.

Этот прищуренный взгляд, остановившийся вроде бы на моей шляпке, но на самом деле на мне, был полувопросительным, подсвеченным глубоким и даже весёлым удивлением.

«Что ты делаешь рядом с ним, девочка? И что с тобой не так, если до сих пор жива?», – спросить о подобном вслух он, конечно, же не осмелился.

Но именно этот взгляд заставил меня вернуться к нему днём позже, но уже в одиночестве.

– Леди решила что-то выбрать?

– Мне нужен подарок. Для моего спутника, с которым я приходила вчера.

Из приветливо-заинтересованного его взгляд сделался задумчивым, внимательным и тёмным.

– Понимаю. Я подумаю, что ему подойдёт.

Учитывая, как много времени мы проводили в дороге и как редко и недолго вели оседлую жизнь, карманные часы подошли бы гораздо больше, но я решила довериться мнению старика.

Сравнительно небольшие часы из красного дерева, сделанные им по моему заказу, предполагалось поставить дома как красивую безделушку или нужную вещь. Как символ этого самого дома и того, что поселилось в нем.

Звезды в этих краях казались очень близкими и необычайно яркими – с появлением электрического освещения наблюдать такие в больших городах было уже сложно.

Сидя на теплом сене и глядя на них, я наконец набралась храбрости признаться себе, что увидеть эти часы в чужом доме было одновременно захватывающе, приятно и больно.

Кажется, они были последним подарком, сделанным ему.

Все, что я получала от него, было либо продано, чтобы не мозолило глаза, либо хранилось на дне сундука в моей комнате в замке Совета.

Я не хотела и не стремилась вспоминать, и за прошедшие с последней встречи пять лет редко думала о нем – разве что в самом начале, когда опасалась случайной встречи.

Опасалась или предвкушала…

Чем она могла закончиться тогда, было неясно.

Здесь и сейчас встречаться нам совершенно точно не следовало.

Живя поблизости от деревни, он не мог оставаться не в курсе происходящего. Наверняка слышал и о человеке из Совета.

Их отношения с Йонасом были сложными, а риск столкнуться с кем-то знакомым и оказаться узнанным теперь – неоправданным. Это давало надежду на то, что он и сам будет избегать возможного знакомства.

И это было хорошо.

Глядя в небо, я могла признаться себе и в том, что коснуться его мне хотелось почти до дрожи – рука тянулась так привычно, будто и не было всех этих лет, разлуки, равнодушия, ставшего хуже любых обид.

И Жизель. Милой тихой мышки Жизель, глядящей на него с гибельной собачьей преданностью.

И смешно, и грустно.

Как выяснилось, даже расставшись с ним и оборвав все связи, я не перестала чувствовать его – слишком близок он был тогда, со слишком неосмотрительной радостью я позволила ему вплавиться под кожу и стать частью себя.

Настроение и намерения, тончайшие оттенки чувств – я все еще считывала, как свои собственные, хотя теперь они и стали приглушенными и смазанными, как будто смотреть приходилось через толщу воды.

В его жизни не просто не осталось ничего напоминающего обо мне – за все эти годы он даже мысленно не произнес моего имени.

Разве что часы, но такую вещь я и сама пожалела бы выбросить или передарить.

Они по-настоящему хорошо вписывались в интерьер их с Жизель дома.

Даже пожелай я обмануться и придумать то, чего нет, ощущения были глубже и ярче любого воображения. Он не коротал время, не выжидал, преследуя одному ему понятную цель, он в самом деле жил там. Жил с ней. Как мог, как получалось. Отчаянно скучая и осаживая себя, потому что в некоторых моментах себя не изменишь, но постепенно привыкая.

В этом слишком тесном и отвратительно унылом для него доме все было пропитано им. Головокружительной страстью и пьянящей свободой, горячей кровью, костром, перцем и оглушительным дождем.

Это отравляло качественнее любого другого яда, и надеясь избавиться от симптомов, я предпочла поехать в поля. Осмотреть их досконально, запомнить каждое пугало, каждую потаенную тропу, ведущую к ним от деревни.

Безмятежное мещанское счастья подходило ему точно так же, как мне – сидение с прялкой у окна.

Это не было моим делом, времени на то, чтобы задумываться об этом, у меня не предвиделось вовсе. И все же глупая непонятная обида и чувство несправедливости, граничащее едва ли не с испугом, душили и гнали вперед.

В свое время я решилась пойти к Йонасу в том числе и потому, что боялась загнать себя в подобную клетку.

Слишком тесно и мрачно, слишком блекло для того, кто не хотел и не умел так жить еще совсем недавно.

Три года, как он приехал в эти места с Жизель.

Пять – как оставил меня спящей в придорожном трактире ночью, не прощаясь.

Пришпоривая ошалевшую от непривычной скачки гнедую и не оглядываясь на Гаспара, я углублялась в поля, надеясь проветрить голову и успокоить не к месту и бессмысленно разбушевавшиеся чувства.

Всё это было несущественно. Не к месту, не ко времени, бессмысленно и ни к чему.

И всё же так остро, что с каждым новым ярдом, оставленным позади, становилось только веселее.

Я была почти уверена, что настороженный не меньше лошади мальчишка найдёт способ временно меня покинуть.

Оскорбится на сухое и ничего не объясняющее: «Это не он», сказанное мной, когда мы шли обратно через лес.

Захочет пойти в церковь, чтобы попрощаться с Бертой.

Выберет любой другой предлог, лишь бы не оставаться со мной рядом, потому что, не понимая и не будучи способным назвать словами то, что ощущал, он чувствовал мой внутренний разлад.

Вопреки ожиданиям и здравому смыслу, Гаспар следовал за мной. Благоразумно держась чуть позади, он наблюдал внимательно, не вторгался в мои мысли и не мешал, но и не оставлял в одиночестве.