Поезд дергается на стыках рельсов, и я вцепляюсь в лямку рюкзака еще крепче. Пальцы уже онемели, но отпустить не могу. В этой потертой сумке сейчас вся моя жизнь — пара альбомов для рисования, набор карандашей, три футболки, джинсы и зубная щетка. Смешно, да? Двадцать три года, а все имущество помещается в один рюкзак.
Прислоняюсь виском к холодному стеклу. За окном мелькают одинаковые пригороды — аккуратные домики, выстриженные газоны, белые заборчики. Идеальная картинка американской мечты. Только вот меня от нее тошнит.
В голове все еще звучит голос тети:
"Месяц, Луиза. У тебя есть месяц привести мысли в порядок. А потом..."
А потом что? Свадьба с человеком, которого я в глаза не видела? Но об этом думать не хочется. Совсем не хочется.
Объявление о домике я нашла случайно. Листала ленту в телефоне, пока тетя с дядей обсуждали очередные планы на мою жизнь. "Сдается небольшой дом в лесу, полная изоляция, идеально для творческого уединения". Сердце тогда забилось так сильно, что я думала — услышат. Вот оно. Моё убежище. Хотя бы на месяц.
До сих пор не верю, что меня отпустили. Вот так просто взяли и отпустили.
— Далеко едете, милая?
Подскакиваю от неожиданности. Напротив сидит пожилая женщина в ярко-синей кофте. Спицы в ее руках мелькают с такой скоростью, что глаза не успевают следить.
— До Иссакуа, — выдавливаю из себя.
Голос сиплый. Давно не разговаривала ни с кем, кроме зеркала в ванной. Да и там только шёпотом, чтобы не услышали.
— О, чудесные места! — женщина оживляется. — Я там в молодости жила. Природа потрясающая! К родным едете?
Вот же... Почему незнакомые люди считают нормальным лезть с расспросами? Неужели нельзя просто сидеть и молчать?
— Нет. Сняла дом на месяц.
— Одна? — ее брови ползут вверх. — Молодая девушка, одна, в лесу?
В ее голосе сквозит неодобрение, смешанное с любопытством. Знакомая смесь. Точно так же на меня смотрели соседи, когда я изредка выходила в магазин. "Бедняжка", "сиротка", "странная какая-то".
— Да, одна, — отрезаю и демонстративно отворачиваюсь к окну.
Может, грубо. Но мне плевать. Я устала от чужого любопытства, от жалостливых взглядов, от вечных вопросов "а почему ты такая замкнутая?". Потому что так безопаснее, вот почему.
Поезд начинает тормозить. Бабушка поднимается и идёт к выходу. Фух.
— Извините, это место свободно?
Поднимаю голову и... Черт. Передо мной стоит парень — высокий, светловолосый, с той самой обезоруживающей улыбкой, от которой у нормальных девушек подкашиваются коленки. От него пахнет дорогим парфюмом и... костром? Странное сочетание.
— Да, садитесь, — бормочу и отодвигаюсь к окну.
Только этого не хватало. Красивый парень рядом. Наверняка из тех, кто привык, что девушки на него вешаются. Сейчас начнет флиртовать, рассказывать о себе, спрашивать номер телефона...
— Я Алекс, — он протягивает руку.
Ну вот, началось. Смотрю на его ладонь как на ядовитую змею. Рукопожатие — это контакт. А контакт — это близость. А близость — это опасность.
Но игнорировать протянутую руку как-то совсем уж невежливо. Быстро касаюсь его пальцев и тут же отдергиваю руку.
— Луиза.
— Красивое имя. В Сиэтл едешь?
Господи, ну почему они все такие разговорчивые?
— В Иссакуа.
— О, я там бывал! Классное место для хайкинга. Если хочешь, могу показать пару троп...
— Спасибо, не нужно, — перебиваю его.
Вышло резче, чем планировала. Вижу, как его улыбка немного тускнеет. Наверное, не привык к отказам. Ну и пусть. Мне не нужны новые знакомства. Мне вообще никто не нужен.
Он откидывается на спинку сиденья и замолкает.
Достаю из рюкзака альбом и карандаш. Рисование — единственное, что помогает успокоиться. Единственное, что по-настоящему мое.
За окном уже начинают появляться деревья. Лес становится гуще, дома — реже. Где-то там, среди этих сосен и елей, меня ждет маленький домик. Место, где можно дышать. Где никто не будет стоять над душой. Где я смогу рисовать сколько захочу, не боясь услышать: "Опять ты со своими каракулями, лучше бы делом занялась".
Чертов свет лезет в глаза, даже сквозь веки чувствую, как солнце бьет по лицу. Переворачиваюсь, натягивая одеяло на голову. Бесполезная затея. Сон уже смылся, оставив только разбитость во всем теле.
Тянусь к телефону, щурясь от яркости экрана. Черт, половина седьмого утра. Кто вообще встает в такое время по доброй воле?
Резко сажусь, и тут же жалею об этом решении. Все мышцы отзываются тупой болью. Дважды. Джек вчера на тренировке выжимал из меня все соки, садист хренов.
Вспоминаю его довольную рожу: "Еще десять отжиманий, Кларк! Что, сдулся? Думал, ты крутой бизнесмен, а сопли распустил от пары упражнений?"
Ну да, конечно, пара упражнений. Час на беговой дорожке, потом бокс, потом эти чертовы отжимания... Зато результат налицо — в зеркале напротив кровати вижу рельефный пресс и широкие плечи. Не то чтобы я нарцисс, но черт, выгляжу я охренительно.
Спускаю ноги на пол, путаясь в простыне. Вокруг привычный бардак — вчерашняя рубашка валяется на кресле, документы разбросаны по столу, недопитый стакан виски одиноко маячит среди бумаг. Марта, конечно, все приберет, как обычно. Но даже меня уже начинает напрягать этот хаос. Надо бы взять себя в руки, а то живу как подросток — бардак, алкоголь, работа до утра...
Плетусь в душ, на ходу стягивая боксеры. Холодная вода обрушивается на голову, вышибая остатки сна. Стою под ледяными струями, позволяя им смыть усталость и вчерашний день.
В голове уже выстраивается расписание — встреча с инвесторами в десять, потом обед с партнерами из Китая, вечером презентация нового проекта... Стоп. Черт. Мама же хотела встретиться. Морщусь, вспоминая ее вчерашнее сообщение: "Нам нужно поговорить. Это важно."
Когда Элизабет Кларк говорит "это важно", жди подвоха.
Вытираюсь, разглядывая себя в запотевшем зеркале. Щетина уже прилично отросла, надо бы побриться. Хотя... может, оставить? Придает брутальности, как говорят девчонки в офисе.
Спускаюсь на кухню. Марта уже колдует у плиты — невысокая полноватая женщина с вечно растрепанным пучком седых волос. Она работает в нашей семье уже лет двадцать, начинала еще при отце. После развода родителей могла уйти, но осталась со мной.
— Доброе утро, мистер Кларк! — она оборачивается с улыбкой, размахивая лопаткой. — Как спалось?
— Как обычно, — плюхаюсь за стол, хватая планшет.
— Омлет с беконом или овсянка с черникой? — она уже знает ответ, но все равно спрашивает. Ритуал.
— Омлет. И кофе покрепче.
Просматриваю биржевые сводки, прихлебывая обжигающий кофе. Индексы падают третий день подряд. Отлично, просто заебись. Значит, инвесторы будут нервничать, придется их успокаивать, обещать золотые горы...
Телефон вибрирует — Джеймс.
— Машина готова.
— Буду через десять минут. И захвати кофе по дороге.
— Как обычно? Двойной эспрессо, без сахара?
— Именно. И покрепче, день будет длинный.
Допиваю свой кофе, откидываюсь на спинку стула. Марта ставит передо мной тарелку с омлетом — идеально прожаренный, с хрустящим беконом. Женщина знает свое дело.
***
В салоне Майбаха прохладно и тихо. За тонированными стеклами проплывает утренний город — спешащие на работу люди, пробки, небоскребы в утренней дымке.
Достаю телефон, пролистываю сообщения. Десяток писем от менеджеров, пара сообщений от Майкла с очередными идиотскими мемами, и... о, Кристина прислала фотку в белье. Неплохо.
— Пробки сегодня серьезные, — Джеймс смотрит на меня через зеркало заднего вида. — Может, срежем через центр?
— Нет, поезжай как обычно. Пусть подождут, не развалятся.
Он кивает, возвращая внимание на дорогу. Хороший парень, не лезет с разговорами, когда не надо.
Офис встречает привычной суетой. Охранник на входе почтительно кивает, девушки на ресепшене расплываются в улыбках. Знаю, о чем они шепчутся за моей спиной — завидный холостяк, миллионер, красавчик...
Мой этаж — сороковой, самый верхний. Пока лифт ползет вверх, мысленно готовлюсь к разговору с матерью. Что бы она ни задумала, мне это точно не понравится.
Джессика встречает меня у лифта. Блондинка с длинными ногами и большими амбициями. Сегодня на ней особенно тесная блузка и юбка-карандаш, которая едва прикрывает задницу. Старается, бедняжка. Жаль, что зря.
— Доброе утро, мистер Кларк! Ваша мама уже ждет в кабинете. Принести кофе?
— Спасибо, Джесс. Обойдусь.
Она кивает, пряча разочарование. Наверное, опять надеялась, что я обращу на нее внимание. Прикусывает нижнюю губу — жест, который она считает сексуальным. На деле выглядит так, будто у нее зуб болит.
Делаю глубокий вдох перед дверью кабинета.
Толкаю дверь. Мама сидит за моим столом.
— Итен. Опаздываешь.
Ее голос — чистая сталь, завернутая в бархат. Подхожу, целую в щеку.
— Пробки, — коротко объясняю.
— Конечно, — она снимает очки для чтения, аккуратно складывает их на стол. — Присядь, нам нужно поговорить.
Устраиваюсь в кресле напротив, закидывая ногу на ногу. Стараюсь выглядеть расслабленным, хотя внутри все напряглось. Что на этот раз? Новый проект? Проблемы с инвесторами? Или...
— Ты следишь за ситуацией с Global Construction?
Не ожидал такого поворота, но киваю:
— Конечно. Наши главные конкуренты на западном побережье. А что с ними?
Она барабанит идеально маникюренными пальцами по столу — единственный признак нервозности, который Элизабет Кларк позволяет себе показывать.
— Я веду переговоры с Робертом Уилсоном о возможном слиянии компаний.
Выпрямляюсь в кресле. Это... это охренительные новости. Слияние с Global означает полный контроль над строительным рынком западного побережья.
— Серьезно? И как успехи?
— Роберт согласен на слияние, — она делает паузу, и я чувствую подвох. — При одном условии.
Ну конечно. Всегда есть условие. В нашем мире ничего не дается просто так.
Платформа вокзала встречает меня оглушительным шумом. Господи, откуда здесь столько людей? И почему все они обязательно должны кричать одновременно? Прижимаю рюкзак к груди, чувствуя, как внутри всё сжимается от паники.
Какой-то мужик в дорогом костюме врезается в меня плечом, даже не думая извиниться. От его одеколона начинает першить в горле. Отшатываюсь к стене, судорожно хватая ртом воздух.
Информационная стойка маячит где-то впереди. Всего-то нужно дойти и спросить про автобус до Иссакуа. Ноги будто ватные, но заставляю себя двигаться. Люди снуют туда-сюда, и никому нет дела до девушки с потрепанным рюкзаком, которая выглядит так, будто сейчас грохнется в обморок.
За стойкой восседает дама с агрессивно-рыжими волосами. Болтает по телефону, размахивая накрашенными ногтями. Её блузка натянута так туго, что, кажется, пуговицы вот-вот отлетят. Топчусь рядом, не решаясь прервать её увлекательную беседу о том, какая стерва её соседка.
— Простите... — мой голос тонет в общем гуле.
Дама продолжает трещать в трубку, демонстративно отворачиваясь. За спиной уже выстраивается очередь недовольных пассажиров. Чувствую, как щеки начинают гореть.
— Извините! — выдавливаю громче, и голос предательски срывается. — Мне нужен автобус до Иссакуа!
Несколько человек оборачиваются на мой почти истерический вскрик. Хочется провалиться сквозь землю. Может, так и сделать? Провалиться и не вылезать?
— Чего орешь? — рыжая наконец снисходит до общения. — До Иссакуа? Выход номер три, там разберешься.
И снова утыкается в телефон. Блин, ну хоть бы расписание сказала или номер рейса. Но нет, видимо, это слишком сложная задача для работника информационной службы.
Выбираюсь на улицу, и меня тут же оглушает какофония звуков. Машины сигналят, таксисты орут, зазывая клиентов, автобусы ревут моторами. В голове начинает пульсировать. Прислоняюсь к фонарному столбу, пытаясь унять головокружение.
Надо взять себя в руки. Я же не маленькая девочка, которая впервые оказалась одна в большом городе. Хотя... по сути, так и есть.
Девушка в топике, который едва прикрывает необходимое, налетает на меня, уткнувшись в телефон.
— Смотри, куда прешь, корова! — бросает она, даже не подняв глаз.
Корова? Серьезно? Я что, настолько толстая? Машинально оглядываю себя — обычные джинсы, простая футболка. Ничего коровьего вроде не наблюдается. Но обида все равно колет где-то внутри. К горлу подкатывает предательский ком.
Наконец замечаю нужный автобус. Забираюсь внутрь, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Устраиваюсь у окна, подальше от других пассажиров. Рюкзак прижимаю к себе.
Автобус трогается, покачиваясь на выбоинах. За окном мелькают городские пейзажи, постепенно сменяющиеся пригородами, а потом и вовсе лесом. Глаза слипаются — вчера почти не спала, переживая о предстоящей поездке. Проваливаюсь в беспокойную дрему.
Резкий толчок выдергивает из сна. Водитель объявляет мою остановку. Боже, чуть не проспала! Хватаю рюкзак и, путаясь в лямках, выскакиваю наружу.
Остановка — это громко сказано. Просто расширение дороги с облезлой табличкой. И старый пикап, прислонившись к которому стоит мужчина. Высокий, широкоплечий, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Руки загорелые, с мозолями.
Делаю несколько шагов. Мужчина оборачивается, и я невольно замираю. Не то чтобы он выглядел угрожающе, просто... просто я не привыкла к незнакомцам.
— Ты должно быть та девушка, что сняла домик Смитов? — его голос неожиданно мягкий для такой внушительной внешности.
Киваю, не в силах выдавить ни слова. Горло словно песком забито.
— Том Маккензи, — он делает движение, будто хочет пожать руку, но замечает, как я инстинктивно отшатываюсь. — Джон предупредил, что сегодня приедет новая квартирантка.
Ну слава богу, не ошиблась остановкой. А то с моим везением могла бы оказаться черт знает где.
— Луиза... — наконец удается выдавить.
— До дома придется пройтись пешком, — Том чешет щетину. — Машина туда не проедет. Джейк! — вдруг рявкает он.
Подпрыгиваю от неожиданности. Из-за пикапа выскакивает пацан лет десяти — вихрастый, весь в веснушках, коленки ободраны, футболка в пятнах непонятного происхождения.
— Че, пап? — он разглядывает меня с нескрываемым любопытством, гоняя во рту леденец.
— Проводи девушку до домика Смита. Покажи короткую дорогу.
— Ага! — пацан оживляется. — Пошли! Я там все тропки знаю! А еще знаете, там есть место, где растут огромные папоротники! И ручей есть, там можно...
— Джейк, — одергивает его отец. — Не заболтай девушку. Просто доведи до дома.
— Ла-адно, — мальчишка явно разочарован, что его лишили возможности провести полноценную экскурсию.
Иду за ним по узкой тропинке между соснами. Пахнет хвоей, прелыми листьями и чем-то еще — свободой, наверное. Хотя откуда мне знать, как пахнет свобода.
Джейк болтает без умолку, перескакивая с темы на тему. Про школу, про рыбалку, про то, как прошлым летом видел медведя (скорее всего, врет). Его энтузиазм немного заразителен. Чувствую, как напряжение постепенно отпускает.
— А вы чем будете заниматься? — вдруг спрашивает он. — Туристы обычно ходят в походы или на озеро ездят.
— Рисовать буду, — отвечаю и тут же жалею. Сейчас начнутся расспросы.
— Вау, вы художница? Настоящая? — его глаза загораются. — А меня нарисуете? У меня есть костюм Человека-паука! Правда, маловат уже, но все равно крутой!
Не могу сдержать улыбку. Когда в последний раз кто-то так искренне радовался моим рисункам? Никогда.
— Может быть, — говорю уклончиво. — Посмотрим.
Деревья расступаются, и передо мной возникает дом. Двухэтажный, деревянный, с широкой верандой. Краска местами облупилась, доски потемнели от времени, но в целом выглядит вполне прилично. У крыльца клумба с яркими цветами, на веранде покачивается старое кресло-качалка.
— Вот и приехали! — Джейк делает широкий жест рукой. — Ключ под ковриком, мистер Смит всегда так оставляет. Если что — мы живем вон там, — машет в сторону, откуда пришли. — Синий дом с красной крышей, не перепутаете!
Приоткрываю один глаз. Даже от этого минимального движения мозги плещутся в черепной коробке. Ну и накидались мы вчера с Майклом.
Язык прилип к нёбу, во рту вкус как из помойки. Пытаюсь вспомнить, чем закончился вчерашний загул. Бар, потом какой-то клуб с кислотной музыкой, две блондинки с силиконовыми сиськами... или брюнетки?
На тумбочке маячат две таблетки и стакан воды — Марта, золотая женщина.
Заставляю тушку подняться, хватаю таблетки и запиваю их водой. По телу прокатывается волна тошноты, но удаётся сдержаться. Надо в душ, а то от меня несёт как от бомжа.
Телефон надрывается — десять пропущенных от матери. Конечно, кто бы сомневался. Пара смс от Джессики с рабочими вопросами. И... твою мать. Встреча с инвесторами в девять утра. Которую я благополучно проспал.
— Доброе утро, мистер Кларк! — Марта заглядывает в спальню. — Завтрак готов. Кофе покрепче, как вы любите.
— Марта, ты святая, — выдавливаю из себя подобие улыбки. — Только говори потише, а то башка сейчас взорвётся.
Она понимающе кивает и исчезает.
Еле доползаю до душа. Горячая вода немного приводит в чувство, смывает вчерашний угар.
На кухне Марта уже накрыла стол. Омлет с беконом, тосты, свежевыжатый апельсиновый сок. И кофе — крепкий, обжигающий, именно такой, какой нужен с похмелья.
— Марта, — откладываю вилку. — А наш старый дом в лесу... Он ещё в порядке?
Она удивлённо поднимает брови. Мы не были там с тех пор, как родители развелись.
— Вполне пригоден для жилья. Мистер Смит следит за домом. Поддерживает в порядке.
— Собери мне вещи, — решение приходит спонтанно. — На месяц. Самое необходимое.
— Вы уезжаете? — в её голосе слышится беспокойство.
— Да. Мне срочно нужен отпуск.
Марта кивает. Она никогда не лезет с лишними вопросами — за это я её и ценю.
***
— Итен, — мать даже не поднимает глаз от документов, когда я захожу. — Ты пропустил встречу с японскими инвесторами. Это недопустимо.
— Эрик справится, — плюхаюсь в кресло напротив. — У меня были... обстоятельства.
— Похмелье — это не обстоятельства, — она наконец смотрит на меня. Взгляд холодный, оценивающий. — Ты выглядишь ужасно.
— Спасибо за комплимент, мам. Слушай, мне нужен отпуск.
Её брови взлетают вверх — единственное проявление эмоций, которое она себе позволяет.
— Отпуск? Сейчас? У нас на носу сделка века, а ты...
— Именно поэтому, — перебиваю её. — Мне нужно всё обдумать. Эта свадьба, слияние компаний... Я не могу принять такое решение под давлением.
Она откидывается в кресле, барабанит идеально маникюренными ногтями по столешнице. Просчитывает варианты, взвешивает риски. Типичная Элизабет Кларк.
— И куда ты собрался? — наконец спрашивает она.
— В наш старый дом. В лесу.
На секунду её маска даёт трещину. В глазах мелькает что-то похожее на боль. Мы не говорили об этом доме с тех пор, как отец ушёл.
Она молчит долго. Слишком долго. Я уже готов встать и уйти, когда она произносит:
— Месяц. Ни днём больше. И держи телефон включённым.
— Договорились.
Поднимаюсь, направляюсь к двери. Уже взявшись за ручку, слышу:
— Итен... Будь осторожен там.
Странная фраза. Но я не оборачиваюсь, просто киваю и выхожу.
***
В подземном гараже прохожу мимо своих игрушек — Астон поблескивает свежей полировкой, Феррари ждет своего часа, Бентли... А мне нужно другое. В дальнем углу под брезентом прячется отцовский Ford F-150. Потрепанный жизнью, но все еще на ходу.
Стаскиваю чехол, чихаю от поднявшейся пыли. Ладонь скользит по облупившейся краске капота — сколько воспоминаний в этой груде металла. Дверца открывается со скрипом, внутри пахнет прошлым.
Усаживаюсь за руль, и меня накрывает волной ностальгии. Вот тут отец всегда цеплял свой термос, вечно забывал его в машине. А под козырьком до сих пор торчит потрепанная карта штата, хотя навигаторы давно заменили все это барахло.
Ключ входит в замок легко, будто ждал меня. Поворачиваю, движок кашляет, чихает, но оживает.
За городской чертой наконец можно дышать. Трасса вьется между холмов. Опускаю стекло, теплый ветер взъерошивает волосы, выдувает из башки всю офисную муть.
В бардачке обнаруживаю отцовские кассеты. Queen, Stones, AC/DC... Черт, да тут целая коллекция. Засовываю первую попавшуюся в древнюю магнитолу, она хрипит, но работает. Голос Фредди заполняет салон, и я не удерживаюсь, подпеваю во весь голос. Фальшиво, но кого это волнует?
Сворачиваю на знакомую гравийку. Машину трясет на каждой яме, подвеска стонет, но держится. Лес смыкается над дорогой зеленым тоннелем, пахнет хвоей и сыростью.
Желудок напоминает о себе, с утра только кофе был. В кармане нахожу затерявшийся протеиновый батончик. На вкус как подслащенный картон, но хоть что-то.
Последний поворот, и вот он. Дом стоит как стоял, только веранда еще больше покосилась, а краска облупилась окончательно. Глушу мотор. Тишина обрушивается на уши, только птицы где-то вверху перекликаются да ветер шумит в кронах.
Ступени крыльца прогибаются под ногами, но держат. Дверь поддается со второго раза, замок заедает, надо бы смазать. Шарю по стене в поисках выключателя. Щелчок и старая люстра оживает, разгоняя полумрак. Все как было, массивный стол, продавленный диван, фотографии на стенах...
На одной мы втроем счастливые, улыбающиеся идиоты. До того, как все полетело к чертям. До судов, скандалов. Разворачиваюсь.
Поднимаюсь наверх, ступеньки поют под ногами знакомую песню. Помню, как носился тут сломя голову, спеша показать родителям очередную поделку или пойманную лягушку.
Моя комната встречает запахом пыли и старых книг. Узкая койка, стол у окна, полки с детскими сокровищами. Распахиваю окно — свежий воздух врывается внутрь, закручивая пылинки в солнечных лучах.
Пикап трясет на каждой кочке, и я вжимаюсь в сиденье еще глубже. Кожа потертая, местами порвана, из нее торчит желтоватый поролон. Пахнет машинным маслом вперемешку с чем-то сладковатым — наверное, от висящей на зеркале елочки-освежителя, которая явно видела лучшие дни.
Нет, серьезно, что я здесь делаю? Сижу в допотопной развалюхе с мужиком, которого знаю от силы час. Может, стоило остаться в доме? Запереться в комнате и дождаться, пока он уедет? Но нет, я как последняя дура согласилась поехать с ним в магазин.
Краем глаза изучаю его профиль. Челюсть четкая. На виске бьется жилка — едва заметно, но я почему-то не могу отвести взгляд. Руки на руле загорелые, с выступающими венами. Сильные руки. Наверное, может одной такой придушить, если захочет.
Мотаю головой, отгоняя дурацкие мысли. С чего бы ему меня душить?
— Так ты рисуешь?
От его вопроса подпрыгиваю на сиденье. Машину как раз тряхнуло, и я чуть не стукнулась головой о потолок.
— А? Что? — бормочу невнятно.
— Рисуешь, спрашиваю. Художница?
Ну вот, началось. Расспросы, любопытство, попытки завязать светскую беседу. Терпеть не могу.
— Ну... типа того.
— Типа того? — в его интонации слышится усмешка. — Это как?
Пальцы сами собой начинают теребить край футболки. Старая привычка, от которой никак не могу избавиться.
— Просто рисую иногда. Для себя.
— И давно?
Господи, ну что за допрос?
— С детства вроде как. Сама научилась.
— Круто. Значит, никто не лез с советами, как "правильно" надо?
Поворачиваю голову, удивленная его словами. Обычно все начинают причитать про художественное образование, про то, что без школы это все баловство.
— Большинство как раз считает наоборот. Что без образования это все... несерьезно.
Он хмыкает, и от этого звука по спине почему-то бегут мурашки.
— Большинство вообще много чего считает. Не значит, что они правы.
Молчу, переваривая его слова. Странный он какой-то. Не похож на тех людей, к которым я привыкла. Хотя, я не то чтобы много с кем общалась.
— Покажешь работы?
Вот же... Знала, что дойдет до этого. Всегда доходит.
— Не думаю. Они... личные очень.
Понимаю, как глупо это звучит. Личные. Будто я там обнаженку рисую или еще что. Но для меня каждый рисунок — как кусочек души. Слишком откровенно, слишком... голо.
Он больше не спрашивает, и я благодарна ему за это. Остаток пути проходит в тишине.
Магазин оказывается маленьким деревянным домиком с покосившимся крыльцом. Над дверью болтается выцветшая вывеска "Продукты". Колокольчик при входе звенит так пронзительно, что у меня закладывает уши.
Внутри душно и пахнет пылью вперемешку с какими-то специями. За прилавком восседает пожилая женщина в цветастом халате. Увидев нас, она оживляется:
— О, молодые люди! Редко у нас новые лица бывают!
Я автоматически делаю шаг назад, почти прячась за спину Итена. Он это замечает — уголок губ дергается в полуулыбке, но ничего не комментирует.
— Добрый день, — отвечает он женщине. — Нам бы продуктов на неделю примерно.
— Конечно-конечно! — она всплескивает руками. — Молодожены небось? На медовый месяц приехали?
Черт. Ну вот зачем ей это знать? Почему люди не могут просто молча продать товар?
— Нет, мы... — начинаю, но Итен перебивает:
— Просто отдыхаем от города.
Его ответ расплывчатый, но женщина, похоже, удовлетворяется им. Начинает болтать про погоду, про то, какие места у них красивые, про озеро неподалеку...
Я тем временем брожу между полками. Тут явно не убирались лет сто — на банках слой пыли, этикетки выцвели. Но выбор неплохой. Беру пачку спагетти, банку томатной пасты, сыр в вакуумной упаковке.
— Бери что хочешь, я плачу, — Итен материализуется рядом так внезапно, что я чуть не роняю банку с вареньем.
— Не надо, у меня деньги есть.
— Не спорь. Считай, это компенсация за вторжение в твое личное пространство.
Он подмигивает и отходит к кассе. А я стою с банкой варенья в руках и чувствую себя полной идиоткой. Почему от его подмигивания внутри все переворачивается? Это же просто... подмигивание. Ничего особенного.
В машине он включает радио. Какая-то старая рок-композиция заполняет салон.
Остаток пути проходит легче. Музыка заполняет неловкие паузы, а Итен периодически комментирует песни — мол, эту он слушал в колледже, а под эту впервые напился на выпускном.
Странно, но рядом с ним становится... спокойнее? Нет, не то слово. Просто не так страшно. Будто можно немного расслабиться, перестать ждать подвоха.
Хотя это глупо. Я же ничего о нем не знаю. Может, он маньяк какой-нибудь. Или... или просто обычный мужик, который случайно оказался не в то время не в том месте.
Подъезжаем к дому. В сумерках он выглядит мрачновато — облупившаяся краска, скрипучие ставни. Завтра точно займусь мелким ремонтом.
Глушу мотор. Луиза уже выскакивает, хватает пакеты из багажника. Я тянусь помочь, но она буквально отпрыгивает.
— Сама! — почти кричит. Потом спохватывается, краснеет. — То есть... спасибо, но я справлюсь.
Поднимаю руки, показывая, что не собираюсь настаивать. Черт, да что с ней такое? Будто я не пакеты хотел взять, а... даже думать не хочу, что она себе навоображала.
— Ладно. Дверь хоть открою?
Она кивает, сжимая пакеты так, что костяшки белеют. Господи, да она дрожит. От страха? От холода? Или от чего-то еще?
На кухне наблюдаю, как она раскладывает продукты. Каждая вещь на своем месте — консервы к консервам, крупы к крупам. Педантичность зашкаливает.
Устраиваюсь за столом. Она бросает на меня быстрый взгляд — проверяет, что я делаю. Потом снова отворачивается.
А знаете что? К черту осторожность. Попробую еще раз.
— Слушай, может, поужинаем вместе? Я неплохо готовлю. Могу спагетти забабахать.
Она замирает с пакетом в руках. Потом медленно оборачивается. На лице читается внутренняя борьба — страх против... чего? Любопытства? Голода?
— Я не знаю...
— Это просто ужин. Никаких подвохов. Просто еда и, может быть, пара слов о погоде.
Вижу, как она закусывает губу. Классический жест нерешительности. Давай, соглашайся. Не заставляй меня есть в гордом одиночестве.
— Хорошо.
Победа! Мелкая, но победа. Хотя радоваться рано — она выглядит так, будто согласилась на казнь, а не на ужин.
Начинаем готовить. Я у плиты с макаронами, она режет овощи для салата. Двигается неуклюже — видно, что готовит редко. Нож держит неправильно, морковка нарезана неровными кусками. Но старается, это видно.
Время от времени поглядываю на нее. Сосредоточенно хмурится, высунув кончик языка. Забавная. И симпатичная, если присмотреться. Не в том смысле, что прямо вау-красотка. Просто... милая. Естественная.
Черт, Итен, ты чего? Соскучился по женскому обществу за несколько часов?
Хотя если честно, давно не встречал таких... настоящих девушек. Без тонны макияжа, без наигранности. Она даже не пытается флиртовать или произвести впечатление. Просто существует в своем панцире.
Ужинаем молча. Точнее, я пытаюсь завести разговор, но она отвечает односложно. Сидит на самом краешке стула, готовая в любой момент сорваться. Ест аккуратно, мелкими кусочками. Взгляд не поднимает.
— Вкусно? — спрашиваю, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— Да. Спасибо.
И снова тишина. Ну что за человек? Как с ней вообще общаться?
— Знаешь, а ведь могло быть хуже.
Она наконец поднимает глаза. Красивые глаза, кстати. Серо-голубые, с длинными ресницами.
— В смысле?
— Ну, с домом. Могли бы вообще незнакомцы какие-нибудь... неадекватные оказаться. А так — нормально вроде. Ты не серийный убийца, я тоже вроде как.
Уголок ее губ чуть дергается. Неужели улыбка? Нет, показалось.
— Откуда я знаю, что ты не серийный убийца?
О, а у нее есть чувство юмора. Прогресс номер два за вечер.
— Но если бы я был маньяком, то вряд ли стал бы кормить тебя ужином. Это нерационально.
— Может, ты из тех маньяков, которые сначала откармливают жертву.
Я фыркаю. Она снова опускает глаза, но уже не так напряженно.
Да, прорыв не случился. Но лед тронулся, господа присяжные заседатели.
После ужина она встает, начинает собирать тарелки. Быстро, нервно, будто спешит сбежать.
— Спасибо за ужин. Я пойду.
— Стой, а как же чай? У меня есть классный травяной...
— Нет! — она почти выкрикивает, потом спохватывается. — Извини. Просто... мне нужно порисовать.
Настаивать не буду. И так неплохо для первого дня.
— Конечно. Если что — я внизу.
Она кивает и почти бегом покидает кухню. Через минуту слышу, как наверху щелкает замок.
Замок. Серьезно? Она заперлась от меня?
Сижу один на кухне, допиваю остывший кофе. Что за странная девчонка? С одной стороны — трусливая, как кролик. С другой — есть в ней что-то... Не знаю. Загадка? Тайна?
Поднимаюсь к себе. Раздеваюсь, падаю на кровать. За стенкой тишина — даже не слышно, чем она там занимается.
Солнечный луч пробивается сквозь неплотно задернутые шторы, щекочет веко. Переворачиваюсь на другой бок, натягиваю одеяло повыше. Ещё пять минуточек... Но мозг уже включился, и первая же мысль бьёт как током — Итен внизу. В этом же доме. Под одной крышей со мной.
Блин, блин, блин. Как я вообще согласилась на это? Вчера казалось, что справлюсь, а сейчас внутри всё трясётся мелкой дрожью. Может, притвориться больной? Или вообще не выходить из комнаты? Да, точно, буду сидеть тут как мышь в норке, пока он не уедет.
Живот предательски урчит. Вчера толком ничего не ела, только ковыряла вилкой в тарелке. А сейчас организм требует топлива, причём срочно. Но для этого придётся спуститься вниз. Туда, где он.
Заставляю себя встать. На лестнице ноги подкашиваются с каждым шагом. Снизу доносится аромат кофе и звук шипящего масла на сковороде.
Замираю в дверном проёме кухни. Итен стоит спиной ко мне, что-то помешивает на плите. На нём домашние штаны и футболка, волосы взъерошены. Выглядит так... обыденно. Будто мы знакомы сто лет и это наше типичное утро.
— А, проснулась! — он оборачивается, и на лице расцветает улыбка. — Как спалось?
Как он вообще почувствовал, что я тут? У него что, глаза на затылке?
— Нормально вроде, — выдавливаю хриплым со сна голосом. Прочищаю горло. — Доброе утро.
— Садись давай, — он кивает на стул. — Решил блинчики замутить. Сто лет не готовил, надеюсь, съедобно получится.
— Да не надо было... — начинаю возражать, но он машет лопаткой.
— Да брось, мне в кайф. К тому же проверю, не разучился ли. Будешь моим дегустатором, идёт?
Его непринуждённость немного расслабляет. Усаживаюсь на самый краешек стула, комкаю в пальцах край футболки.
Вдруг перед глазами всплывает другая картинка — я точно так же сидела за столом у тёти с дядей, когда они объявили о своих планах на мою жизнь. Помню, как сжался желудок, как перестала ощущать вкус еды...
— Эй, ты тут? — голос Итена возвращает в реальность. — А то остынут же.
Моргаю. На столе уже стоит тарелка с горкой золотистых блинов. Пахнет умопомрачительно — масло, ваниль, что-то ещё сладкое. Рядом баночка варенья из вчерашнего магазина.
— Ой, спасибо, — бормочу, не поднимая взгляд.
— Да не за что. Налетай, пока горячие.
Он садится напротив со своей тарелкой. Ем медленно, стараясь не чавкать. Блины тают во рту — тонкие, нежные, в самый раз. Но сказать это вслух почему-то не решаюсь.
Завтракаем молча. Только звяканье вилок о тарелки да приглушённое щебетание птиц за окном. Обычно тишина с людьми заставляет меня ещё больше нервничать. Но сейчас молчание какое-то... уютное? Не давящее. Просто двое людей едят блины солнечным утром.
Странно всё это.
После завтрака сбегаю к себе как ошпаренная. Хватаю альбом, устраиваюсь на кровати. Но карандаш застывает над чистой страницей. В голове крутятся обрывки образов, но никак не складываются в цельную картинку.
Почему-то вспоминаются его руки — как он переворачивал блины, как наливал тесто на сковородку. Уверенные движения, никакой суеты. И эта полуулыбка, когда он сосредоточен...
Стоп. О чём я вообще думаю?
Но карандаш уже скользит по бумаге сам собой. Штрих за штрихом проступают контуры — мужские руки, держащие сковородку. Пар, поднимающийся над чашкой кофе. Солнечные блики на кухонном столе. Я рисую и рисую, растворяясь в процессе. Время перестаёт существовать.
Стук в дверь выдёргивает из транса. Захлопываю альбом, пряча набросок. Сердце колотится, будто поймали на месте преступления.
— Луиза? — его голос приглушённый через дверь. — Не хочешь прогуляться? Тут рядом озеро классное, можно дойти посмотреть...
Паника накатывает мгновенно. Прогулка. С ним. Вдвоём. В лесу. Мама дорогая, только не это.
— Я... я занята! — выпаливаю первое, что приходит в голову. — Рисую тут. Может, как-нибудь потом?
Пауза. Наверное, обиделся. Или подумал, что я странная. Хотя что тут думать — я и есть странная.
— Конечно, без проблем, — в его голосе нет обиды. Только понимание. — Рисуй, не буду отвлекать.
Шаги удаляются. Выдыхаю, оказывается, задержала дыхание. И тут же накатывает чувство вины. Он же просто хотел как лучше. По-дружески предложил прогуляться. А я как всегда — в кусты.
Может, стоило согласиться? Озеро, природа, свежий воздух... Но нет. Слишком страшно. Вдруг он начнёт расспрашивать? Или того хуже — попытается флиртовать? Я же не знаю, как себя вести в таких ситуациях. Всю жизнь просидела взаперти, какие уж тут прогулки с мужчинами.
Снова открываю альбом. Смотрю на набросок. Получилось... живо. Обычно мои рисунки мрачные — резкие линии, тёмные тени, острые углы. А тут всё какое-то мягкое, тёплое. Солнечное.
Слышу шаги на веранде. Подкрадываюсь к окну, выглядываю краешком глаза. Итен устроился в старом кресле-качалке, закинул ногу на ногу. Солнце играет в его волосах, превращая их в расплавленное золото. Он полулежит, прикрыв глаза, совершенно расслабленный.
Красивый. Мысль приходит внезапно, застаёт врасплох. Отшатываюсь от окна, чувствуя, как горят щёки. С чего это я разглядываю его? Совсем с ума сошла? Он же чужой человек! Абсолютно посторонний мужчина, с которым я случайно оказалась под одной крышей.
Хотя... за завтраком было спокойно. Даже уютно. Он не лез с расспросами, не пытался вытянуть из меня информацию. Просто сидел напротив и ел блины. И улыбался иногда.
Может, я зря так паникую?
Забираюсь на кровать с ногами, обхватываю колени руками. В голове полная каша. С одной стороны, страшно до жути. Я же не умею общаться с людьми. Тем более с мужчинами. Тем более с такими... красивыми.
Фу, опять за своё! Хватит уже думать о его внешности!
С другой стороны... а что если попробовать? Хоть чуть-чуть приоткрыться? Не сразу, конечно. Постепенно. Маленькими шажками. Вдруг получится?
Хотя нет. Глупости всё это. Через месяц я уеду обратно, выйду замуж за какого-то незнакомца, и вся моя жизнь пойдёт по накатанной. А Итен... он просто случайный попутчик. Временный сосед. Не стоит привязываться.
Выползаю на веранду после целого дня генеральной уборки. Тело гудит от непривычной физической работы — в офисе максимум, что приходится поднимать, это ручку для подписи контрактов. А тут пришлось таскать мебель, драить полы... Черт, когда я в последний раз занимался чем-то подобным? Наверное, в студенческие годы.
Плюхаюсь в старое кресло-качалку. Оно жалобно скрипит под моим весом, но держит. Закрываю глаза, позволяя вечерней прохладе обдувать лицо. В лесу тишина — только птицы перекликаются да ветер шуршит листвой. Никаких клаксонов, сирен, городского шума. Можно просто сидеть и ни о чем не думать.
Ага, как же. Телефон в кармане вибрирует. Даже не смотрю на экран, и так ясно, кто это. Мама умеет выбирать время.
— Слушаю, — выдыхаю в трубку.
— Устроился? — никаких приветствий, сразу к делу. — Надеюсь, ты там не собираешься месяц валять дурака?
Усмехаюсь. Валять дурака...
— Все отлично, мам. Дом цел, крыша не протекает, медведи пока не съели.
— Не умничай, — ее голос становится жестче. — Ты не забыл о нашем разговоре? Уилсон не будет ждать вечно.
Пальцы непроизвольно сжимаются на подлокотнике. Конечно, я помню. Как можно забыть, что тебя собираются женить как барана на ярмарке?
— Месяц, мам. Мы договаривались — у меня есть месяц.
— Время не стоит на месте, Итен. Пока ты там... — она делает паузу, подбирая слово, — отдыхаешь, Стивенсон уже обхаживает Роберта. Еще немного, и мы потеряем эту сделку.
В висках начинает пульсировать знакомая боль.
— Я все понимаю, окей? Просто... дай мне время все обдумать. Это же не покупка новой машины, черт возьми. Это моя жизнь.
— Твоя жизнь? — в ее голосе звучит насмешка. — Ты наследник империи, Итен. У таких, как мы, нет роскоши выбирать. Есть долг перед компанией, перед акционерами, перед...
— Перед тобой? — не удерживаюсь от язвительности.
Пауза. Долгая, тяжелая. Слышу, как она делает глубокий вдох — верный признак, что сейчас будет взрыв. Но вместо этого:
— Просто подумай о будущем. О нашем будущем.
И она отключается.
Откидываюсь на спинку кресла, массируя виски.
Сверху доносится какой-то шорох. Наверное, Луиза возится со своими рисунками.
Кресло скрипит, когда встаю. Нужно отвлечься, заняться чем-то. Может, починить ту доску на крыльце, которая прогибается? Или проверить, не протекает ли крыша в дальней комнате?
Но ноги сами несут меня в дом. Поднимаюсь по лестнице, стараясь ступать тише. У ее двери замираю. Тишина. Может, уже спит? Хотя нет, под дверью видна полоска света.
Рука поднимается, чтобы постучать, но я одергиваю себя. С какой стати? Что я ей скажу? "Привет, не хочешь поболтать о моих проблемах с навязанной невестой?" Да она сбежит в окно от такого.
***
Просыпаюсь ни свет ни заря. За окном только-только начинает светать, но сна ни в одном глазу.
Спускаюсь на кухню, стараясь не шуметь. Луиза вчера упоминала, что любит поспать подольше.
Наливаю стакан воды и выхожу на веранду. Утро встречает прохладой и тишиной.
Устраиваюсь на ступеньках, вытягивая ноги. Надо же, оказывается, можно просто сидеть и смотреть, как просыпается природа. Без ежедневника, без списка дел, без...
Телефон оживает. На экране фотка Майкла.
Телефон оживает. Майкл, конечно. У этого придурка вообще нет понятия о времени.
— Чего не спишь? — первым делом интересуюсь.
— Какой сон! Только от Зейна. Там такая движуха была!
Закатываю глаза. Зейн и его вечеринки — отдельная песня. Обычно заканчивается полицией и разбитой мебелью.
— И ты звонишь поделиться впечатлениями?
— Не, я звоню предложить тебе компанию! Закину в машину пару ящиков пива, позову Криса с девочками...
— Забудь, — обрываю его фантазии. — Я приехал отдохнуть от всего этого.
— От телок? — в его голосе искреннее недоумение.
— Просто хочу побыть в тишине, — объясняю терпеливо. — Подумать о жизни.
— Ну смотри. Если что — я всегда готов организовать мальчишник. Такой, чтобы ты навсегда запомнил холостяцкую жизнь!
— Учту, — усмехаюсь. — Иди проспись лучше.
— Не, я еще в бар заскочу. Утренний коктейль — лучшее средство от похмелья!
Сбрасываю и откидываюсь назад, опираясь на локти.
Сверху скрипнула дверь. Луиза, наверное, проснулась. Интересно, спустится или опять будет сидеть в своей комнате как мышь в норе?
***
На кухне режу овощи для салата. Ножом по доске — тук-тук-тук. Монотонно, успокаивающе.
Морковка летит в миску. Следом огурцы, помидоры. Может, поднять ей поднос? Типа, вот, соседка, поешь. Нет, бред. Она же не больная.
Хотя... А вдруг правда заболела? Или упала там? Или...
Да черт!
Бросаю нож, вытираю руки. Хватит с меня этих догадок. Поднимаюсь по лестнице, стараясь не топать как слон. У ее двери замираю. Прислушиваюсь — ни звука.
— Луиза? — стучу костяшками пальцев. — Ты там?
Молчание. Сердце почему-то екает. Нет, серьезно, а вдруг с ней что-то случилось? Она же вчера была как испуганный зверек, могла и в окно выпрыгнуть со страху.
Нажимаю на ручку — не заперто. Заглядываю внутрь.
Пусто.
Черт-черт-черт. Куда она могла деться? В лесу заблудиться — раз плюнуть, тропинки там как лабиринт. Или...
Стоп, Итен. Выдохни. Она взрослая девушка, не пятилетний ребенок. Наверное, просто пошла прогуляться.
Но на всякий случай проверяю ванную, другие комнаты. Нигде. Ее рюкзак на месте, значит, далеко не ушла. Или все-таки ушла?
Натягиваю куртку и выхожу на улицу. Солнце уже клонится к горизонту, в лесу скоро будет темно. И холодно. И страшно для такой трусихи, как она.
— Луиза! — кричу, сложив ладони рупором.
Эхо отскакивает от деревьев. Птицы недовольно каркают.
Иду по основной тропинке, озираясь по сторонам. Куда она могла деться? Здесь же десятки троп, все в разные стороны ведут.