Нарушить правила

Пролог

Азар.

Сколько себя помнил – а он помнил себя с самого начала, как помнили себя все, кого он знал – Азар знал, что он неправильный. Таким, как он, не положено иметь тех желаний, которые имелись у него. Им не положено мечтать о любви, о семье, о ком-то самом близком и родном рядом, с кем их свяжут узы. У таких как он всего этого быть не могло. Могли быть друзья, хорошие знакомые, плохие знакомые, враги, но большего почему-то не должно было быть. Почему? А Начальство его знает. Может быть потому, что это могло помешать им выполнять свою работу, может быть почему-то ещё. Причины того, что замыслило Начальство, очень часто известны только Начальству.

Все, кому бы он ни сказал о своих желаниях, смотрели на него либо как на безумца, либо как на дурачка: с сочувствием и порой с желанием не встречаться с ним до лучших времён, когда он вдруг поймёт что-то такое, что каким-то образом поняли они. Некоторые даже пытались объяснять, где, в чём и почему он не прав, очевидно стараясь эти времена приблизить. Но Азару на этих всех было всегда и глубоко всё равно. Хотя это, наверное, не совсем верное утверждение. Ему было всё равно на мнение этих всех. Да, возможно, он никогда не получит того, чего так желает, но в конце концов, кто ему запретит желать? Начальство? Он сильно подозревал, что Начальству до подобного дела нет.

Он даже почти смирился с тем, что его больным и неправильным желаниям никогда не суждено сбыться, но судьба, как известно, юмористка. Знаете таких шутников, чей юмор смешон только им и сильно отдаёт на языке привкусом морального садизма? Так вот судьбой они посланы в мир как её отражения. Когда Азар оказался максимально близко к смирению с тем, что его желания невыполнимы, он увидел его.

Как на зло, он был из белых. Из архангелов. Собственно, в этом не слишком смешная шутка судьбы и заключалась. На зло-то на зло, а вот злиться Азар никак не мог. Не получалось! По крайней мере, когда он оказывался в поле зрения. Там вообще ни о какой злости думать не получалось, да и ни о чём в принципе, кроме него.

- Как того ангела-то звать? – спросил он у Хаеда на одном из тех скучных совещаний, на которые по долгу службы приходилось ходить, кивнув в сторону того, кто сам того не желая смог пленить рассудок.

- Этого-то? – чуть удивлённо приподнял брови старый приятель. – Так Рафаэль это. А тебе чего? Ты чего с ним рядом всё ошиваешься в последние дни?

- Да так, - отмахнулся Азар, изображая небрежность. – Говорит интересно, любопытно лишний раз послушать.

Нечего пока что другим знать о его отношении к этому ангелу, которого он и сам до конца пока что не понял. Да и не только пока, а в принципе знать, наверное, не стоит. Пока есть возможность сохранить его в тайне. А то, глядишь, и до самого этого ангела дойдёт, и ему это вряд ли понравится. Не хватало ещё, чтобы начал от себя поэтому гнать. Такого он, пожалуй, не выдержит.

Рафаэль. Красивое имя. Даже слишком. И очень уж подходившее этим изящным чертам лица, длинным пальцам, золотым волосам и непринуждённой грации жестов. Это имя хотелось то ли прорычать, то ли промурлыкать. «Господи, ну и бред в голову лезет!» - сам себе поразился Азар, от недоумения даже нечаянно помянув Начальство по имени. Пусть и мысленно помянув, а всё же таких оплошностей допускать было нельзя. А то ещё услышит, решит вмешаться во что-нибудь, раз уж помянули, а потом разгребай… Но всё же, какое имя, а!

Заметив его, пожалуй, слишком внимательный для того, чтобы это было прилично, взгляд, Рафаэль тоже посмотрел на него. Спокойно так, без тени недовольства, лишь с лёгким любопытством, а потом склонил голову на бок и чуть приподнял брови в недоумённом немом вопросе. Недоумение это было настолько чистым, почти что невинным, что захотелось невесело рассмеяться, нет, расхохотаться ко всем тварям Нави, наплевав, что там подумают. А потом Рафаэль слегка улыбнулся, так, как можно было бы улыбаться старому другу, будто бы ему и не досаждало совсем внимание Азара, и стало совсем невыносимо терпеть то, что он одним лишь своим существованием заставлял чувствовать демона.

С трудом изобразив слегка скучающее безразличие, Азар качнул головой и усилием воли отвёл взгляд.

Рафаэль.

Сколько он себя помнил - а помнил он себя с самого начала, как помнили себя все, кого он знал – Рафаэля считали почти что совершенством. Он был идеален почти во всём. Красив, умён, уравновешен, изящен, грациозен, и при этом не был заносчив, умея нести все эти качества совершенно легко и непринуждённо, так, что они не раздражали окружающих.

Единственное, что в нём могло всех просто выморозить, это его непробиваемое спокойствие. Не ледяное, как у того же Гавриила, мягкое, дружелюбное, но всё же порой до безобразия неуместное. «Мир рушиться начнёт, а этот и бровью не поведёт,» - ворчали о нём, думая, что он не слышит. Спокойствие. То единственное, что он зачастую лишь изображал, а в остальных случаях то единственное, что было не дано ему по праву существования, а являлось результатом долгих медитаций и утомительной работы над собой.

Работы, о которой никто не знал. Работа эта была необходима, так как лишь она исправляла его единственный, пожалуй, изъян, о котором знали совсем немногие – излишняя восприимчивость, эмоциональность. Рафаэль прекрасно знал, что если в стрессовых ситуациях он вовремя не изобразит спокойствие, то впадёт в панику. В панику, которую очень сложно будет усмирить. Благо ещё что-либо из ряда вон в его жизни происходило не так уж и часто. До последнего времени.