Первый луч солнца, жидкий и осенний, уперся в стеклянную грань балкона, разрезая спальню пополам. За стеклом, в дымке раннего утра, клен в дворовом палисаднике полыхал рыжей краской. Ровно в шесть ноль-ноль, как по команде «подъем». Иван Петрович открыл глаза еще до того, как зазвенел будильник на тумбочке. Сколько лет прошло, а армейская привычка подниматься с рассветом сильнее любого будильника. Он потянулся и закряхтел — спина отзывалась легким упреком за вчерашнюю усиленную тренировку в зале. «Да уж, не мальчик», — мысленно улыбнулся себе Иван и повернулся к тумбочке. Строгое, но милое лицо на фотографии в серебряной рамке смотрело на него с неизменным спокойствием. Пятнадцать лет. Целая жизнь, прожитая без нее.
— Доброе утро, Наденька, — тихо сказал он, проводя пальцем по прохладному стеклу. — Опять золотая осень на дворе. Твоя любимая.
В ответ с балкона донесся нетерпеливый шлепок хвостом по полу. Щенок золотистого ретривера Айк, услышав голос хозяина, уже поднялся и всем своим видом демонстрировал готовность к немедленному выгулу. Его светло-палевая шерсть почти сливалась с осенним солнцем, заливавшим балкон.
— Терпение, солдат, — проворчал Иван, но уголки его губ дрогнули. — Без строевого шага не обойдется. Пойдем, листья пошуршим.
Он натянул на себя спортивный костюм и легкую ветровку сверху, повесил на шею свисток и взял поводок. Одного вида ошейника было достаточно, чтобы Айк взорвался вихрем восторженного лая и начал носиться по прихожей, сметая на своем пути тапки.
— Спокойно! Команда «вольно» еще не отдана! — строго сказал Иван, но пес уже тыкался мокрым носом ему в ладонь, требуя скорее на улицу.
Утро в начале октября было по-настоящему свежим. Воздух звенел, слегка холодный и прозрачный, пахнущий прелой листвой и дымком из дачных труб. Айк, оказавшись на улице, тут же ринулся в ближайшую кучу листьев, с разбегу ныряя в нее с головой и с наслаждением разбрасывая золотисто-багряный веер во все стороны.
— Разведка боем? — усмехнулся Иван, отпуская поводок подальше. — Докладывай обстановку.
Они двинулись по аллее нового, еще достраивающегося района. Их утренний маршрут был отработан до автоматизма: два круга вокруг жилого комплекса, потом — специальной площадке, где Айку разрешалось побегать без поводка. Иван шел быстрым, энергичным шагом, слегка откинув корпус назад, — походка человека, привыкшего к долгим переходам с тяжелым рюкзаком. Он следил за щенком, но и сам невольно любовался утренним городом. Октябрь раскрасил все в яркие, прощальные краски, и даже новенькие, стеклянно-бетонные дома современного ЖК казались живее на этом фоне.
— Иван Петрович, с добрым утром! — окликнула его соседка из соседнего подъезда, Галина, выгуливающая свою таксу Боню.
—Взаимно, Галина Сергеевна. Красота-то какая. — с улыбкой ответил Иван.
—Точно. Только бы до снега не облетело. Айк, не обижай моею старушку!
Айк, давно усвоивший, что таксой можно только вежливо обнюхаться, вильнул хвостом и помчался дальше.
Вернувшись домой через положенные сорок минут, Иван вытер лапы Айку специальной влажной салфеткой — дань городской чистоте, которую он, привыкших за годы военной службы к спартанским условиям, сначала высмеивал, а потом принял как необходимость. Пес, довольный и уставший, тут же плюхнулся на свое любимое место —мягкий лежак у стеклянного ограждения, подставив брюхо первому, уже нежаркому солнцу.
— Небось, набегался, — улыбнулся Иван, потрепал пса за ухом. — Ну любуйся тогда на осенние красоты.
Только теперь, убедившись, что первая и главная миссия утра выполнена, Иван позволил себе заняться собой. Пока вода в душевой набирала температуру, он сделал два десятка отжиманий — больше не позволяла старая травма плеча, но меньше — принцип. Потом — контрастный душ, короткая сушка полотенцем, аккуратно выглаженная рубашка и темные джинсы. В зеркале на него смотрел подтянутый мужчина с проседью на висках и внимательным, чуть усталым взглядом. Бывший военный, нынешний владелец небольшой фирмы по поставке запчастей. Вдовец. Отец. Дедушка.
На кухне он заварил себе крепкий чай в армейской кружке, а Айку насыпал хрустящих звездочек в миску. Пока пес с грохотом уплетал завтрак, Иван вновь вышел на балкон. Пятый этаж открывал панораму нового района, утопавшего в багрянце и золоте октябрьской листвы. Шум машин доносился снизу, как отдаленный гул. Айк, наевшись, вернулся на свой лежак.
— Эх, тебе бы только валяться, — усмехнулся Иван. — А мне надо на работу собираться.
Пес лишь блаженно прикрыл глаза.
Именно в этот момент мирный утренний ритуал был нарушен настойчивым трелем телефона. На экране — общая фотография сыновей. «Война на два фронта», — мрачно подумал Иван, беря трубку.
— Пап, доброе! — сразу послышался густой, основательный голос старшего, Владимира. — Как самочувствие? Давление мерил? На улице холодает, одевайся теплее.
— В порядке всё, командир, — отозвался Иван. — Докладываю: Айк накормлен, я побрит, на балконе солнечно и листопад. Какие будут указания?
— Пап, ну хватит, — вздохнул Владимир. Ему было за тридцать, он уже лет десять как стал серьезным семьянином, отцом двоих детей, но для Ивана Петровича он все еще был тем самым мальчишкой, которого когда-то ругали за двойку по физике. — Серьезный разговор. Путевка в Кисловодск. На три недели. Санаторий «Виктория», все включено. Процедуры, воздух, нарзаны… Тебе это необходимо. После того весеннего обострения… Осенью вообще надо себя беречь.
Такси из аэропорта Минеральных Вод притормозило у главного входа в санаторий «Виктория» ранним понедельничным утром, когда «изрыгающая» нарзан питьевая галерея только готовилась к открытию, а первые разбегающиеся октябрьские туманы лениво цеплялись остатками за вершины елей в парке. Санаторий «Виктория» встречал Ивана белоснежными фасадами, ухоженными клумбами, с которых еще алели последние осенние цветы, которые источали тонкий сладковатый запах, витавшим в воздухе повсюду.
У Ивана было раннее заселение. Получив ключ от номера на ресепшене под сочувствующий взгляд дежурной администраторши («Какой ужас, ночной перелет!»), он поднялся на лифте. Шикарный номер с видом на просыпающийся парк и элегантной, но бездушной мебелью казался стерильным, как операционная. Иван Петрович отстегнул ремень часов и положил их на тумбочку — жест, означавший, что он «прибыл». Но душа осталась где-то далеко, на пятом этаже высотки нового района с видом на Волгу, где сейчас Алексей, наверное, сладко спал, забыв о предутреннем выгуле Айка.
Чувство, что он не в своей тарелке, накрыло его сразу. Как солдата, заброшенного в глубокий, сытый тыл, пока другие на передовой. Иван быстро, без раскачки, прошел обязательный медосмотр. Врачи, люди в возрасте и очевидно опытные, проворчали что-то насчет «последствий старой травмы» и «переутомления», выдали кипу направлений и пожелали «набраться здоровья».
Иван не стал ждать. Пока основная масса отдыхающих нежилась в постелях, он уже сидел в номере с блокнотом и ручкой. С присущей ему военной педантичностью он составил четкое расписание: на утро — самые неприятные процедуры (душ Шарко, ингаляции, электрофорез, и озонотерапия), после обеда — что-попроще (массажи, грязи, фиточаи и кислородные коктейли), а вечерние часы оставил под личное время. Весь его график был расписан на весь период отдыха, как боевая операция.
Но в четко сформированный план закрался первый стратегический просчет.
Нарзанная галерея.
Иван наивно полагал, что пропускная способность источника безгранична. Каково же было его удивление, когда он, явившись туда в отведенное по плану время (между душем Шарко и ингаляцией), обнаружил настоящую битву за живительную влагу. Очередь, состоящая в основном из бойких дам преклонного возраста с термосами и бутылками всех калибров, напоминала то ли строй за дефицитным товаром, то ли штурм Зимнего дворца. Они обсуждали процедуры, детей, давление и с недоверием косились на любого, кто пытался приблизиться к заветным краникам без очереди.
— Молодой человек, вы в каком порядке? — строго окликнула его одна из таких «гвардейцев» в шляпке с цветком.
—В порядке живой очереди, — попытался пошутить Иван.
—Очередь вон там, у той картины с барашком на дальней стене, — она ткнула пальцем куда-то в дальний угол галереи. — А вы, я смотрю, сразу к «общему» подошли. Так нельзя. «Общий» только после «сульфатного».
Иван, привыкший командовать, на мгновение растерялся перед этой железной логикой курортного устава. Он почувствовал себя новобранцем, случайно вставшим в строй ветеранов. С громким вздохом, который означал «капитуляцию на данном участке фронта», он отправился в хвост живой, бурлящей реки. Добыча двух стаканов нарзана обернулась двадцатиминутной операцией с элементами стратегического маневрирования. «Тактику придется менять», — констатировал он про себя, с горечью думая о сдвинутом графике.
Этот опыт научил его. На следующий прием воды Иван явился в галерею за полчаса до официального открытия, заняв позицию в числе первых. Он с удовлетворением отметил, что его «противники» — те самые дамы — смотрели на него теперь уважением, как на достойного соперника, изучившего правила их игры.
В первый же обед в просторной столовой Иван Петрович машинально занял столик у окна. К нему подсел подтянутый мужчина лет пятидесяти, с загаром яхтсмена, дорогими часами и лукавой улыбкой заправского ловеласа. —Место свободно? Вижу, вы новенький. Сегодня приехали? Я — Станислав. Из Питера, — представился он, легко занимая стул на против и стреляя глазками в проходящих мимо женщин. Станислав оказался постоянным гостем «Виктории», приезжавшим сюда уже пятый год подряд… один. «Жена с дочерью — в Париже, на шопинге, а мне тут лучше. Воздух, процедурки, газетку почитать, ну ты понимаешь». – усмехнулся он, и, понизив голос, перешел на «мужские» темы: —А здесь, знаешь, порой очень даже весело. Особенно в сезон. Одинокие дамы, цветы, ухаживания… Ты как, один?
—Вдовец, — коротко бросил Иван, отодвигая тарелку с вкусным, диетическим супом, но уже не вызывавшим у него восторга и желание доесть.
—А, понимаю… — в голосе Станислава прозвучала фальшивая нота соболезнования, быстро сменившаяся житейской «мудростью». — Ну, это дело поправимое. Нечего, как говорится, в монахи уходить. Надо двигаться дальше. Я, например, хоть и женат официально, но… понимаешь, бывает разное. Супруга моя человек светский, ей ее тусовки важнее. А мне — свобода.
Иван внимательно посмотрел на него. Не осуждая, а скорее оценивая, как изучают карту незнакомой местности. —Я не ханжа, Станислав, — сказал он спокойно. — После смерти жены… да, были в моей жизни женщины, одинокие. Никакого криминала.
Он помолчал, собираясь с мыслями, подбирая нужные слова. —Но я никогда не изменял. Не тогда, когда был женат, и не потом, если уж договаривался о чем-то серьезном. Не понимаю этой затеи. Семья — это святое. Если ты с женщиной, то это твой сознательный выбор. Или ты с ней, или нет. Сидеть на двух стульях… это как предать своего боевого товарища. Подло и не по-мужски. Не сошлись характерами — честно обсудили и разошлись. Всё.
В пятидесяти километрах от шумного города, в старой, но крепкой деревенской усадьбе, пахло яблоками, корицей и теплом печки. Здесь время текло иначе — не минутами на циферблате, а созреванием варенья на полках и ростом георгинов под окном.
Мария Павловна закончила заплетать косу и на секунду задержала взгляд на своем отражении. В зеркале на нее смотрела невысокая, ухоженная женщина, чья мягкая, округлая полнота была невероятно притягательной и говорила не о возрасте, а о здоровье и жизненной силе. Природа щедро одарила ее шикарными формами, в которых угадывалась пышная, женственная стать. Лицо, гладкое и удивительно молодое для ее недавно «стукнувших» лет, светилось спокойной добротой. Хотя и не принято упоминать возраст дамы, но сама Мария говорила про себя «дама уже не бальзаковского возраста». Ясные синие глаза, лучистые и чистые, ярко смотрелись в обрамлении густых черных ресниц и легких, почти незаметных складочек — не морщин, а следов частых и искренних улыбок. Как любила говорить ее бабушка, «у нас в роду седина стесняется появляться», и правда — густые волосы цвета спелой пшеницы были упругими и блестящими, без единого серебряного штриха. В ее манере держаться, в плавности движений сквозила природная грация, никак не связанная с городской изысканностью, но от этого не менее изящная.
Взгляд Марии привычно обежал комнату и задержался на большой фотографии на комоде. На фото был крепкий улыбающийся мужчина, с добрым, открытым лицом.
Семь лет. Семь лет назад обычная рыбалка забрала у нее мужа. Сердце Василия не выдержало на холодном ветру. Он ушел с удочками на зорьке и не вернулся. С тех пор большой дом с садом, который они строили вместе, наполнялся лишь эхом ее шагов да голосами из ноутбука во время онлайн-уроков.
Но она не была одна. Её жизнью, её главной радостью и смыслом была Полина, племянница. Дочь её младшей сестры Ирины, вечной странницы-геолога, чья жизнь состояла из экспедиций и конференций. Полина появилась на свет от мимолетного романа, и Ирина, вся в науке, еще в роддоме честно призналась: «Я не справлюсь одна, Маша». Так с самого рождения девочка переехала в этот большой дом. Мария стала ей и тетей, и матерью, и лучшим другом, а Василий был лучшим отцом.
Сейчас Полине было уже двадцать. Яркая, умная, она училась в столице на графического дизайнера, но каждые каникулы и выходные мчалась в деревню, к тете Маше, в этот пахнущий пирогами и летом рай.
— Тёть, ты только посмотри на это! — Поля, еще в пижаме, прыгала вокруг нее с телефоном. На экране красовалось броское изображение санатория «Виктория» в Кисловодске. — Двадцать один день! Это же целых три недели чистого отдыха! Бассейны, парки, процедуры! Мама прислала деньги, а я выбрала лучший санаторий, это тебе подарок от нас на день рождения, отказ не принимается!
Мария с нежностью смотрела на племянницу, заправляя выбившийся локон за ухо. —Детка, ну куда мне одной на три недели? Старушка почти уже, покой только снится, а тут какие-то курорты... У меня заказы, уроки в Zoom запланированы… Кто кормить будет Мурку? Кто цветы польет?
— Тёть Маш! — Полина всплеснула руками, ее глаза сверкнули возмущением. — Да перестань ты про «старушку»! Какая старушка? Ты у меня самая молодая и красивая! Глаза как у девчонки, а на пироги твои мужики за километры на запах приходят, слюной давятся! Да ты можешь их за собой в штабеля укладывать, было бы желание! Вон у тебя женихов нераскрытых сколько: и сосед Николай Степаныч на тебя заглядывается, холостой, хозяйство крепкое, и глава нашего поселения, Игорь Викторович, когда пироги заказывает, так намекает и все вздыхает, что за большим-то его столом он один сидит, а твое место пустует... А тот фермер из Заречья, с молочной фермы, так тот, я слышала, прямо справлялся, не собираешься ли ты замуж! Отдыхать тебе надо, а не тут заказы считать!
Мария смущенно засмеялась, покраснев от таких неожиданных комплиментов и этого стремительного перечисления своих «женихов». — Вот ведь выдумщица неугомонная! Чего только не нафантазируешь! Лучше бы рецепт нового пирога придумала, чем чепуху молоть.
— Всё решено! — торжествующе воскликнула Поля, не обращая внимания на ее смущение. — Уроки я сама перенесу, всем разошлю письма. За Муркой соседка присмотрит, она и так ее тайком сметаной кормит. А на заказы мы повесим табличку «Увезли тётю на курорт. Возвращаемся с новыми рецептами!». Все поймут и подождут!
Мария вздохнула, окинув взглядом свою империю. Кухня — сердце дома. Массивный стол, закатанный в пергамент и усыпанный мукой. Духовка, которая за долгие годы ни разу ее не подвела. Полки с банками, где как драгоценности сверкали варенья из собственного сада: янтарное из абрикосов, рубиновое из вишни, изумрудное из крыжовника с мятой.
Её выпечка действительно славилась на несколько деревень. На дни рождения, свадьбы и поминки заказывали именно её знаменитые пироги — с рыбой, с капустой, с мясом, с ягодами. Это был не просто заработок. Это была ее связь с миром, ее способ дарить людям тепло, которого ей так не хватало в большом пустом доме после отъезда Полины.
— Он тебе нужен, тёть Маш, отдых, — голос Поли вдруг стал серьезным, без привычной задорности. Она обняла тетю за плечи. — Ты всё время только обо мне да о других заботишься. А про себя забыла. Поезжай. Погуляй, почитай книжки, познакомься с кем-нибудь. Хотя бы просто выспись.
Мария опять посмотрела на фотографию Василия на комоде. Он бы одобрил. Он всегда говорил: «Ты слишком много работаешь, Машенька. Надо и о себе думать».
— Ладно, — сдалась она, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. — Угнали старуху на курорт. Только ты мне каждый день звонить будешь!