Наша девочка - 2

Пролог.

История слома Никиты.

Он не просто наблюдает за происходящим — он просчитывает, чувствует, предугадывает.
В каждом взгляде на Алину, в каждом слове, сказанном ей — он видит прошлое. Видит Кристину.

Кристина была такой же: мягкой, доверчивой, светлой. Она верила, что можно всё исправить, если просто быть рядом с нужным человеком. Она перешла из одних объятий в другие, думая, что любовь — это защита. Она считала, что Никита сможет вытянуть её из того кошмара, в который погрузил бывший. Она смеялась, тревожилась, прятала страх — и он тогда не понял, насколько всё серьёзно. Решил, что справится. Что «теперь всё хорошо».

А потом… её не стало.

Он жил с этой виной. Варился в ней. Полиция ничего не нашла. Ее бывший исчез. А Никита остался — с пустотой и отчаянием. С яростью. С убеждением:

«Если я не смог спасти — никто не сможет».

Теперь, глядя на Алину, он видит ту же хрупкость. Ту же опасную наивность. И ту же ошибку: она окружена мужчинами, которые думают, что всё под контролем. Артём — вспыльчивый, закрытый. Кирилл — слишком мягкий, снисходительно-уверенный. Оба — как он тогда. Думают, что любовь и присутствие — это защита.

Он не верит в это. Он знает, чем это кончается. Поэтому он решает взять контроль сам.
Он не может оставить всё на самотёк. Если она останется между двумя мужчинами, которые увлечены ею, но не понимают, насколько легко потерять, — она повторит судьбу Кристины. Он чувствует, как страх в нём становится одержимостью:

«Я не позволю. Не второй раз. Ни им. Ни себе.»

Он разрушает отношения вокруг Алины не потому, что ненавидит их — а потому, что боится, что любовь снова окажется слабой. Он влезает — незаметно, целенаправленно, разрушительно — чтобы стереть треугольник, в котором она не защищена, а лишь кажется окружённой вниманием.

Он рушит — чтобы «спасти».

Он изолирует — чтобы «сохранить».

Но под этим — ещё один слой: он мстит. Себе. Мужчинам. Миру.

«Если я тогда не смог спасти — никто не имеет права быть счастливым. Потому что если смогут — значит, я виноват. Значит, всё это было из-за моей слепоты».

Он не может этого вынести. Поэтому он не даёт случиться новой любви. Он ломает, прежде чем снова потерять.

Он называет это «защитой». Но на самом деле — это его способ выжить.

«Я — тот, кто остался. А теперь — выбирает».

Никита Андреевич Серов

Возраст: 21 год (дата рождения — 12 августа 2005).

Внешность: Высокий, жилистый молодой мужчина с острыми, выразительными чертами лица. Тёмные глаза, в которых смешались дерзость и скрытая боль, взгляд прицельный и цепкий. Волосы тёмные, немного взъерошенные, что добавляет ему слегка небрежного, но уверенного вида. В облике ощущается скрытая энергия и напряжение — человек, привыкший быть настороже и контролировать ситуацию.

Характер: Никита — внутренне противоречивый, сложный молодой человек. В душе он не злой, а раненый и напуганный, с маниакальной потребностью защищать тех, кто ему дорог. Одержим контролем и безопасностью — прошлое с потерей брата и любимой девушки оставило глубокий след.

Он обладает высокой интуицией, умеет видеть скрытые мотивы и чувства людей, но сам плохо справляется с собственными эмоциями. Никита не умеет открыто выражать нежность или страх — эти чувства он прячет за маской дерзости, наглости и бесстрашия. Его любовь — это игра на выживание, где нет места слабости.

Он умён и стратегичен, постоянно изучает психологию, манипуляции, защиту, боевые искусства и уличные законы, чтобы быть готовым ко всему. Для него любовь — это не просто чувство, а ответственность и миссия, которую он воспринимает через призму собственного прошлого — потери брата, гибели его девушки и суровой жизни в криминальном районе.

Внутренний мир:

Боится потерять снова и превратился в одержимого защитника.

Верит, что любовь требует контроля и силы, а не нежности.

Чувствует женщин как сложные психологические структуры, замечает их слабости и настоящие чувства.

Подавляет внутреннюю боль и вину, что делает его одновременно опасным и ранимым.

Его действия — результат внутренней борьбы между желанием любить и страхом перед потерями.

Глава 1.

6 июня 2026 г., суббота.

Утро в доме на склоне холма начиналось неспешно. Окна распахнуты, ветер проносится по шторам, задевая их, как случайный прохожий — лёгким, почти невесомым движением. Воздух здесь пах свежескошенной травой, каплями росы на листьях и утренним кофе, который Кирилл всегда ставил вариться первым.

— Ты опять первый проснулся, — лениво отозвался Артём, появляясь в проёме кухни, в мягкой футболке и свободных штанах.

— Кто-то же должен быть взрослым, — усмехнулся Кирилл, не оборачиваясь. Он стоял у раковины, ополаскивая чашки.

Дом был подарком — символом новой главы. Кириллу исполнилось тридцать пять, и, как шутил Артём, «теперь ты официально старый, но всё ещё симпатичный». После полугода ремонтов, рабочих сует и внутренних бурь — они наконец жили вместе. Не в одной квартире. В доме. С садом. С камином. С вечерним светом на деревянных стенах и шелестом яблонь.

И с Алиной — той, кто стала домом для них обоих.

Она вошла чуть позже, босая, в светлой рубашке, чуть длиннее, чем надо. Волосы небрежно закручены — так бывает только у тех, кто красив по утрам без усилий. Артём заметно расправился, подался к ней, провёл пальцами по её талии — почти незаметным жестом.

— Доброе, — прошептала она, легко целуя его в щёку, а Кирилла — в висок.

Тот только улыбнулся, стараясь не показать, как сердце дрогнуло. Ведь каждый день в нём жил страх — тонкой невидимой плёнкой на всём, что он видел. Он не позволял себе думать о прошлом. Но прошлое, как известно, не требует приглашений.

После завтрака Алина ушла в мастерскую - так они называли её домашний кабинет, хотя по факту это была светлая комната на втором этаже с большим деревянным столом, ноутбуком, зарисовками, стопками брендовых макетов. В «Археоне» она занимала должность специалиста по развитию и корпоративным коммуникациям: готовила презентации для руководства, писала тексты, собирала аналитические отчёты, курировала внутренние и внешние инфопотоки. Но дома работа ощущалась иначе — мягче, свободнее. Здесь она могла выдохнуть, думать, творить, соединять смыслы и визуальные образы, формировать идеи для новых проектов и просто побыть одной.

Артём уехал в офис. Кирилл остался. Он вышел в сад, устроился на глубоком плетёном шезлонге с мягкими подушками, рядом — низкий столик из тикового дерева. Над головой лениво покачивался белый тент, защищая от солнца. Ветер чуть шелестел в листве, касаясь поверхности искусственного пруда. В воздухе витал запах лета, свежей древесины и ароматных трав.

Это было их место тишины. Сад — как из журнала: аккуратные дорожки, кованые светильники, увитые диким виноградом перголы, и яблони, посаженные по периметру, уже начинали плодоносить. Весь этот покой — их новая жизнь — казались неприлично идеальными.

Только он закрыл глаза, слушая щебет птиц, как в кармане звякнул телефон. Сообщение. Настя.

«Привет, Кирилл.

Полгода — хороший срок. Ты успел почувствовать вкус счастья? Расслабиться?
Алина всё ещё с вами? Ты ведь знаешь, я умею ждать. Но не вечно. Скоро настанет мое время. Ты сделал все возможное, что бы твоя любимая Алина осталась с тобой?

Мне интересно, сможет ли Артем тебя простить? Не думаю. Я знаю какой он — на себе испытала. Захочет ли Алина остаться с тобой? Возможно. Я думаю, ты постарался. Как изменится ваша жизнь? Все полетит к чертям! Хочешь проверить мои предположения?

Тик — так, тик — так...»

Сердце бьётся глухо. Как будто кто-то барабанит кулаками изнутри грудной клетки. Кирилл сжимает телефон. Он думает об Алине. О её доверии. О том, как она спит между ними. Как улыбается, закрывая глаза. Как смотрит на него — будто он достоин всего света.

Он думает об Артёме. О братстве. О шрамах и о годах, которые прошли вместе.

Он знает: правда может разрушить всё. Но ложь... ложь уже под ногами.

**

Кирилл сидел за массивным деревянным столом, который только недавно установили в его домашнем кабинете. Комната ещё пахла свежестью лака и новым началом — но внутри него всё уже трещало по швам. На экране ноутбука светился неотправленный ответ, но пальцы так и не решались нажать клавишу.

«Скоро настанет моё время…» — короткое, как укол под ребро. Он перечитал сообщение раз двадцать. Снова и снова. Закрывал мессенджер, снова открывал. Сердце сжималось, как в тисках.

Он слышал голос Артёма, будто из глубин памяти: «Предательство — это не когда спишь с врагом. Это когда делаешь больно тому, кто в тебя верит».

Кирилл закрыл глаза, провёл рукой по лицу. Прошло уже 4, может, 5 лет, но он помнил ту ночь, как будто это было вчера. Все, до мелочей, хоть и алкоголь в его крови тогда бурлил не по-детски.

…Он закрыл глаза, но перед внутренним взором снова вспыхнуло то проклятое воспоминание — как кадр из старого фильма, замедленного и обесцвеченного, но всё ещё слишком живого.

Вечер. Шум. Смех. Музыка на фоне, приглушённый гул голосов. Они отмечали возвращение Артёма из поездки. Друзья разошлись по комнатам, кто-то вызвал такси. Артём, уставший, поднялся наверх. Только Настя и он остались в комнате — бутылка виски наполовину пуста, разговор крутится вокруг чего-то неважного. Он помнил, как смеялся — легко, непринуждённо. Как она вдруг замолчала, взглянула на него совсем по-другому. Медленно подошла, села к нему на колени. Сначала он подумал, что это шутка.

Глава 2.

7 июня, воскресенье.

Его утро началось раньше обычного. Кирилл не спал — ворочался, вглядывался в темноту, словно в ней можно было найти ответы. Алина спала рядом, уткнувшись носом в подушку, Артём тихо сопел с другой стороны. Их мир был на месте — внешне. Но внутри него — трещины.

Он встал до рассвета, босиком вышел на улицу. Трава ещё холодная, влажная от росы. Воздух звенел свежестью. Всё вокруг казалось слишком живым — будто специально, чтобы напомнить, сколько он может потерять.

На террасе он вновь открыл Настино сообщение. Читал, будто впервые: «Ты сделал всё возможное, чтобы твоя любимая Алина осталась с тобой?»

Он не был уверен. Он больше не был уверен ни в чём. Только в том, что если правда всплывёт — всё, что они построили, развалится, как карточный дом. И уже не будет ни дома на холме, ни яблоневого сада, ни утреннего кофе втроём.

Он нажал на «ответить»: «Не делай этого. Пожалуйста. Дай мне время. Я всё исправлю».

Он отправил — и сразу пожалел. Слово, отданное на волю, уже не вернуть. Но и молчание теперь стало бы предательством.

Когда Алина проснулась, он был в душе. Артёма уже не было — уехал по работе, оставив записку: «Вернусь после обеда. Не шалите :)»

Алина улыбнулась, найдя её. Почерк был быстрым, чуть неровным — как всегда. Она пошла заваривать чай, включила музыку, надела рубашку Кирилла поверх пижамы — любимую, мягкую, как объятие.

Кирилл вышел позже, волосы ещё влажные, на лице — уставшая сосредоточенность.

— Ты не спал? — спросила она, подливая чай в его кружку.

— Да... немного. Думал. — Он опёрся о стол, глядя на её руки. — А ты?

— Мне приснился странный сон, — она чуть улыбнулась. — Будто мы переехали в другой дом. Он был белый, огромный, с винтовой лестницей. Но всё было не на своих местах. Мебель — вверх дном, фотографии — с чужими лицами. И яблоки на деревьях — чёрные.

Он побледнел едва заметно. Сны Алины всегда были слишком точными.

— К чему бы это? — она заглянула в его глаза.

— Переутомление. — Он поцеловал её в лоб, отводя взгляд. — И слишком много кофе на ночь.

Она не поверила, но не стала спорить.

Артём вернулся как и обещал — к обеду. Привёз пирог. Они обедали, смеялись, делились новостями, пытались втянуть Кирилла в разговор.

— Чего ты такой? — спросил он, бросая взгляд через плечо. — Ты же в раю живёшь, брат. А лицо — как будто обратно в ад собрался.

Кирилл не ответил. Улыбнулся с усилием. Алина смотрела на них обоих, чувствуя, как в комнате накапливается нечто невидимое. Словно воздух сгустился. Что-то назревало.

После обеда разговоры постепенно сошли на нет. Артём ушёл в душ, Алина занялась работой в своей мастерской. Кирилл остался на кухне.

Телефон лежал на столе, как мина. Чёрный, мёртвый с виду, но внутри него уже тикал детонатор. Кирилл смотрел на него, не двигаясь. Словно если не дышать — всё обойдёт стороной. Но не обходило.

Экран вспыхнул. Настя:

«Несколько дней и всё решится. Ты готов? Я дам Артему возможность узнать правду. А там будь что будет. Думаю, Алина тоже заслуживает знать, какой ты верный друг, не находишь?»

Губы Кирилла дёрнулись. Её слова были почти ласковыми, почти добрыми — но между строк читался яд. Она не угрожала резко и прямо. Ей не нужно было. Кирилл знал, что именно у неё есть.

Видеофайл. Пару минут страсти, снятые с камеры, которую он сам же и помогал поставить в доме. Своими руками. Своим доверием. Он дрожащими пальцами набрал:

«Прошу тебя. Не делай этого. Оставь нас. Отпусти Артема. Он после тебя еле оправился, ты убьешь его своими выходкам. Ведь у нас с тобой ничего такого не было.»

Ответ не заставил себя ждать:

«Ничего такого?

О, Кирилл… Ты, как всегда, очарователен в самооправдании. Ты позволил мне оседлать тебя. Твои руки были на мне. Твои губы — на моих. Твои поцелуи были прекрасны. Ты хотел. Я видела это. Камера — тоже.

Знаешь, Артём всегда говорил, что ты — лучше всех. Надёжный, верный, сильный. Интересно, как изменится его взгляд, когда он увидит тебя таким?

Ты просишь отпустить. Но он мой мужчина! Забери себе Алину и уйдите.»

Он положил телефон. Закрыл глаза. В груди гудело, как перед выстрелом. Слова Насти прошили старую рану — ту, что он так упорно пытался заштопать годами. Он знал: если Артём увидит то видео, или фото из него, он потеряет и брата, и друга, и их идеальную жизнь.

— …Ты живой вообще? — Артём вошёл в кухню босиком, в с портивных штанах. — Что у тебя с лицом? Ты как будто на войне был.

— Да, — хрипло сказал Кирилл. — Нам нужно поговорить.

Артём замер, уловив в голосе странную хрипотцу.

Глава 3.

Шум в ушах не стихал. Алина держала его голову, чувствуя под пальцами липкую, горячую кровь.

— Кирилл… Кирилл, слышишь меня?.. — она прижималась щекой к его лбу, дышала неровно. — Господи, не смей умирать. Не смей.

Он не отвечал. Глаза были полузакрыты, губы посинели. Она вытащила телефон, руки дрожали.
— Алло… скорая… мужчина… избит… без сознания… адрес… быстро, пожалуйста…

Она была рядом с ним — на коленях, в крови, не в силах понять, что вообще произошло. С утра всё было спокойно. Улыбки. Кофе. Работа. Теперь — кровь на полу, трещина в мире, боль в груди.

Скорая приехала быстро. Два фельдшера, тревожные голоса, носилки, капельница.

Она слышала, как открывается дверь. Голоса. Врачи. Вопросы. Она отвечала на автомате:

— Он упал… его избили… нет, не знаю кто… он потерял сознание…

Алина стояла, прижав пальцы к губам. Молчала. Сказать, что это Артём? Он избил друга. Почти убил. Он ушёл, не обернувшись. Но внутри что-то скукожилось в ком: «Если я скажу — его наверное посадят. Я знаю, что произошло в этот момент. Но это был не он. Это было... что-то другое. Ломка. Крик души. Или слабость. Но не он». Она вспомнила его руки, дрожащие в крови. Его спину, когда он уходил. Он был разрушен.

Кирилла унесли на носилках. Он не пришёл в себя. Алина пошла за ними. Рядом. В машине молчала, держала его за пальцы. Он не сжимал её руку.

Хлопнула дверь «скорой». Сирена взвыла, срываясь на визг. Внутри машины всё звучало слишком громко: шипел кислород, пискал монитор, фельдшер отдавал короткие команды водителю. Грудь Кирилла поднималась неровно.

Алина глотнула воздух — и тут же пожалела. Здесь пахло кровью, пластиком и страхом.

Позже, в приёмном покое, воздух сменился: металл, антисептик, напряжение.

Она стояла, не двигаясь, пока кто-то не толкнул её в бок:

— Пропустите, девушка! Вы мешаете проезду!

Она не извинилась. Не шевельнулась. Просто отошла в сторону — механически.

Пальцы липли от крови. Не ее - Кирилла. На джинсах — алые пятна. В голове скакали обрывки: «не скорая — реанимация», «переломы?.. череп?.. Господи...»

Ей казалось, что она забыла, как дышать. Слёз не было — ещё нет. Сейчас — только шок. Она села на жёсткий пластиковый стул, словно тело оставило её. Осталась только оболочка. Пустота. Сбитый ритм.

За дверью кто-то кричал. Кто-то кашлял. Мимо прошла медсестра с испачканным в крови халатом. Алина сжала кулаки.

— За что? Что между ними произошло?

В груди копилась истерика. Она чувствовала — ещё секунда, и её вывернет наизнанку. Она вцепилась ногтями в руку — просто чтобы остаться здесь, не исчезнуть.

Перед глазами — вспышки:

Кирилл смеётся, угощает печеньем, говорит, что чай с малиной — это как поцелуй детства. Кирилл спит, накрывшись пледом, растрепанный, домашний. Кирилл держит её за руку. Молчит. Смотрит.

И теперь он там. Один. В холоде, под капельницей.

Она прикусила губу до крови. Она видела Артема. Когда Кирилла увозили, когда двери скорой хлопнули, когда в нос ударил запах крови и лекарства, она посмотрела в окно — и он стоял там. В тени.

Футболка в крови, на кистях тоже кровь. Засохшая, тёмная, густая. Костяшки сбиты в мясо. Пальцы сжаты так, будто он всё ещё держал в них ярость. Он просто смотрел. Взгляд — глухой, как запертая дверь. В нём не было вины. Только пустота. И ей стало холодно.

Горло сжало так, будто оно хотело кричать. Он отвернулся. Просто развернулся и пошёл прочь. Медленно. Без слов. Без оглядки. Как будто её больше не было. Как будто Кирилла — тоже.

**

Артём шёл по лестнице медленно, будто каждая ступень била током. Ноги были ватные. В голове — мрак. Плечо саднило. Кулаки — дрожали. Кровь под ногтями уже засохла. Но он всё ещё чувствовал, как бил. Как хрустело.

Он знал, что сделал. Знал с первой секунды, как упал Кирилл. Как хрипло выдохнул, захрипел, как тряслись его руки. Но он не мог остановиться. Уже в квартире Артём плеснул в стакан виски. Рукой дрожащей, неловкой, будто впервые держал стекло. Выпил залпом. Глоток — как огонь по горлу.

— Сволочь, — выдохнул он, и не понял — про Кирилла или про себя. А может, про них обоих.

Он ударил брата. Человека, с которым делил детство, сны, страхи. И даже девушку. С которым сражался за правду — а теперь врал себе. Он не бил его за Настю. Нет. Он бил за доверие, растоптанное молчанием. За пять лет тишины, которые гнили между ними. Он бил, потому что сам трещал по швам. Потому что слабость стала общая. И имя ей — Алина.

**

Алина дышала через силу, не отрывая глаз от двери приёмного покоя. Где-то внутри медленно поднималось отчаяние, похожее на холодную волну.

Прошло больше часа. Врач вышел в коридор, снял маску, провёл рукой по лбу.
— Вы с ним?

Алина поднялась, будто ломая кости — медленно, скованно, с трудом. Пальцы судорожно сжимались в кулаки, словно она пыталась удержать себя от распада. Нервное напряжение струилось по телу, как ток.

Глава 4.

14 июня, воскресенье.

Палата была светлой, окна распахнуты, на тумбочке — стакан с апельсиновым соком и журнал. В углу стоял высокий штатив с капельницей, но мешочек уже был почти пуст.

Кирилл лежал в полуобороте, закинув одну руку за голову, как будто просто отдыхал. Он выглядел значительно лучше: щёки снова стали живыми, глаза — ясными. Тень утомления всё ещё оставалась, но в глазах уже блестела его привычная насмешливая искра.

— Ты снова притащила кефир? — спросил он, услышав шаги и повернув голову к двери.

Алина усмехнулась, входя:

— Сегодня — компот и мягкая запеканка. Питайся как человек.

— Спасение. Они тут кормят кашами из другого века.

— А я тебе говорила, что ты будешь наказан в лучших традициях Советского Союза.

— Это было бы забавно, если бы я не был почти инвалидом. Он скривился и сразу после улыбнулся:

— Шучу. Уже лучше. Даже скучно стало.

— Как себя чувствуешь? — Она подошла ближе, поставила сумку на стул.

— Ушибы ноют, но терпимо.

В этот момент в палату заглянула старшая медсестра — женщина лет пятидесяти с чётким взглядом и аккуратной прической.

— Андреев, ты опять капельницу вытянул раньше времени?

— Я просто шевельнулся. Честно.

— Ага, шевельнулся. Молодая придёт — пусть новую поставит.

Она кивнула Алине:

— Следите за ним, а то через пару дней сбежит.

И вышла.

— Она тебя любит, — заметила Алина. — Но строго.

— Тётя Лена? Она как сержант. Но классная.

— А молоденькая медсестра? — Алина подмигнула. — Та, что с косой.

— Светка? Очаровательна. У неё голос как у мурлыки. Но ты не ревнуй, — сказал он с кривой улыбкой, немного неразборчиво — шина всё ещё мешала говорить чётко. — Я почти не в состоянии флиртовать.

— Печально. А я-то шла сюда морально готовиться к соперницам в халатах. А ты, оказывается, мирный овощ.

Она села на стул рядом с кроватью, вытянула ноги. Немного помолчали.

— Ты каждый день приходишь, — негромко сказал Кирилл, глядя на неё. Говорил он тихо, с осторожностью — как будто каждое слово нужно было пропустить сквозь боль.— Зачем?

— Потому что хочу. Потому что волнуюсь. Потому что…

Она вздохнула.

— Мы же почти потеряли тебя.

Он на секунду закрыл глаза.

— Не потеряли. Я пока не закончил. Ни с вами, ни с собой.

Открыл снова. Улыбнулся — искренне, по-настоящему. Губы почти не шевелились — всё из-за фиксирующей шины.

— Спасибо, что рядом. Ты мне не должна.

— А если я хочу быть должна? — Она чуть пожала плечами. — Это делает мою жизнь настоящей.

Он хотел что-то сказать, но в дверь постучали. Молоденькая медсестра с капельницей в руках, уже улыбающаяся заранее:

— Снова хулиганите, Кирилл Романович?

— Я вообще-то тяжело ранен, — притворно возмутился он.

Алина рассмеялась. Она встала, уступая место.

— Я подожду в коридоре.

— Нет. Останься.

Он поймал её взгляд.

— Останься — просто побудь. Мне так спокойнее.

**

— Алиночка, — протянул Кирилл, когда капельница закончилась, и Света ушла. Голос звучал немного глухо. — Ты не захватила с собой одну очень важную вещь.

— Какую? — Алина подняла брови, проверяя, не шутит ли он.

— Мой ноутбук. Я скучаю по боли производственных отчётов и бессмысленных совещаний.

Он осторожно сложил руки на груди, едва заметно поморщившись, с наигранной драматичностью.

— Спаси меня от бездействия, пока я не начал читать философские трактаты и переписываться с фан-клубом.

Алина усмехнулась:

— Ты уверен, что не слишком рано? Ты ещё шипишь от каждого движения.

— Мозги не пострадали, а пальцы двигаются. Значит, пора выходить на тропу бюрократической войны, — пробормотал он, стараясь не слишком напрягать челюсть.

Он чуть наклонился, но тут же вернулся в прежнее положение, сдерживая гримасу боли.

— Артём, наверное, уже строит новую империю где-то в лесах Амазонки, — выдохнул он сквозь ухмылку.

— Принесу. Только если пообещаешь не переутомляться.

— Слово джентльмена.

Он сделал вид, будто скрестил два пальца за спиной.

— Ну-ну.

Алина заглянула в телефон.

Глава 5.

Света не сразу обратила на него внимание. В этом крыле часто лежали тяжёлые — после аварий, падений, переломов. Первые два дня он был почти без сознания. Потом — молчалив, с капельницей в вене и синяком под глазом и шиной на челюсти, словно кто-то сильно избил его.

Но потом он заговорил. Первое, что сказал ей тогда:

— А завтрак в этой гостинице всегда такой вдохновляющий, или сегодня особенное меню?

Света рассмеялась вслух — и всё. Он зацепил. Его звали Кирилл. И под этими синяками, болью в ребрах и слабостью пряталось нечто большее, чем просто пострадавший. Он был живой. Весёлый. Цепкий. И... чертовски обаятельный.

Потом появилась она — его девушка. Света узнала сразу, по глазам. Та смотрела на него с теплотой, ухаживала, носила еду, подбивала подушки. Очень милая, аккуратная. Но в ней что-то… неуловимо сдержанное. Не было той искры, которая обычно горит в любви и надежде. По крайней мере, Свете так казалось.

Она стояла у кровати с глазами заботливой жены, но внутри будто жила в постоянном напряжении и страхе. Кирилл с ней был вежлив, внимателен, благодарным — но живым он становился, только когда Алина отворачивалась. Или уходила. Возможно, он боялся показать свою уязвимость и то, насколько хрупок он сейчас, поэтому прятал настоящие эмоции, пытаясь не обременять Алину своей слабостью. В те моменты, когда она не видела, он позволял себе быть собой — расслабляться и выпускать накопившиеся чувства.

Сначала Света просто наблюдала. Прокручивала в голове «не влезай, убьёт», но чем чаще она заходила в палату, тем больше чувствовала, как втягивается. Они стали обмениваться репликами. Смешными. С иронией. Он цеплял её за её хвостик, она его — за его жалобы на боль. Они перекидывались словами, как мячом. Вроде бы — шутка, а вроде — уже что-то другое.

Он стал ждать её. Она это чувствовала. Поймала себя на том, что начинает делать обход не по плану, а так, чтобы заходить к нему чаще. Даже губы стала подкрашивать. Для чего? Сама знала.

Когда Кирилл смотрел на неё чуть дольше обычного, в груди что-то щёлкало. Её тянуло к нему. По-человечески. Не как к пациенту. Он не был жалким. Он был... живым, даже с перебитыми рёбрами. И внутри него — словно тоже что-то снова просыпалось.

Света не строила планов. Она знала границы. Но и игнорировать то, что происходило между ними, уже не могла.

В тот день он поднял глаза от ноутбука, когда она вошла.

— Светочка. Моё солнце в стерильном халате. Что за новости у вас сегодня? Кто упал с лестницы, кого перекусила собака?

— Один — перелом со скейт-парка. Второй — пытался сам повесить карниз. Угадайте, чем всё закончилось?

— Хочу верить в счастливый конец и целый череп.

Он улыбнулся — чуть-чуть, искоса, будто проверяя её реакцию.

И Света улыбнулась в ответ. А потом застыла, будто поймала себя на чём-то лишнем. Но не отступила.

— Вам всё равно не догнать нашего чемпиона по травмам, Кирилл Романович.

Она шагнула ближе, поправила край простыни.

— Хотя… судя по вашему настроению, скоро выпишем. Потеряем лучшего пациента.

— Потеря будет взаимной.

Он смотрел прямо.

— Тут только одна медсестра, из-за которой хочется остаться.

Света засмеялась, покачала головой, но взгляд не отвела.

**

Света принесла ему таблетки чуть позже обычного — Кирилл уже почти закончил завтрак, отодвинул поднос и разбирал электронную почту. На его лице — скука, изредка раздражение. Увидев её, он будто встрепенулся.

— Светочка. А я уж подумал, вы бросили меня ради другого…

Он поднял бровь и многозначительно посмотрел на дверь.

— Было искушение. Но вы меня каждый раз цепляете репликой, как рыбку на крючок.
Она поставила стакан воды, протянула две таблетки.

— Привычка — страшная сила, — вздохнул он, — особенно если это привычка к самой красивой девушке в больнице.

Света опустила глаза, но в уголках губ мелькнула улыбка. Она привыкла к его манере — игривой, слегка театральной, но всё чаще ловила себя на том, что внутри от его слов чуть теплее, чем следовало бы.

— Знаете, вы с каждым днём всё меньше похожи на пациента и всё больше — на неисправимого болтуна.

Она аккуратно поправила край его пледа, чуть дольше задержав руку.

Кирилл не отвёл взгляда.

— Болтать — это мой способ напоминать себе, что я жив.

Он смотрел серьёзно.

— А вы... будто одна из тех нитей, за которые хочется уцепиться, чтобы не расползтись совсем.

Света замерла. На секунду между ними повисла тишина — ни лёгкости, ни иронии. Только взгляд.

— Не увлекайтесь, Кирилл Романович, — мягко прошептала она, — вы же знаете, что я профессионал.

Сделала шаг назад, но голос дрогнул едва заметно.

Он усмехнулся, откинулся на подушку.

— Света... А вам идёт, когда вы строго делаете вид, что не флиртуете со мной.