Наследница Монте-Кристо

Пролог

Кружева ночной сорочки упали к моим ногам, лишь сверкнула в свете уличных ламп жемчужная шёлковая ткань.

Тело вибрировало от нетерпения мелкой эротической дрожью. Огромная кровать слегка отпружинила под весом моего тела. Словно умирающая от жажды, я прижалась к крепкому телу мужчины, обвила его шею своими руками и накрыла губы поцелуем, похищая наплывы сна.

Это было невероятно. Мы так измотали друг друга этой ночью, что сил уже не должно было остаться. Но это было вопреки всем законам логики.

Губы тотчас же отозвались на мою ласку. В этот раз его поцелуй стал агрессивнее, я даже едва не вскрикнула, когда Александр прикусил мою губу. Ловко, как огромный сильный хищник, он перевернул меня на спину и навис сверху.

Даже в темноте я видела его взгляд. Может, это был плод моего воображения, и его глаза уже прошили моё сознание столь сильно, что стали с ним одним целым. Глаза, темнеющие, когда он злится или возбужден.

Я заслужила это. Заслужила любить его и быть любимой. За все годы страданий, что выпали на мою долю. За те дни, когда я танцевала танец со смертью и только чудом вовремя сбегала с этого ужасного танцпола.

За все то, что со мной сотворили.

Он был послан мне, как спасение от моих демонов. Как тот, кто протянул руку, когда я стояла на краю. Кто удерживал меня каждый раз, когда я собиралась уснуть над пропастью. В объятиях которого я обретала веру в совершенство и справедливость мира, вместо того, чтобы заточить свое сердце в ледяные оковы.

Могла ли я предположить, что роковой таймер уже был запущен? С того самого телефонного звонка, что разбудил нас с Александром посреди ночи. Я вышла на кухню выпить кофе, чтобы пополнить силы для нашего дальнейшего страстного марафона, оставив своего мужчину решать рабочие вопросы в комфорте шелковых простыней.

Моя интуиция спала, когда я вернулась. Или же мой Алекс умел владеть собой в совершенстве.

Темные глаза… хриплое дыхание… пальцы нежно скользят по моему лицу, оплетая сладким токсином чувственности. Где здесь можно увидеть точку невозврата? Где эти несколько долгих минут до моего крика?

Он смотрел, будто в последний раз… впрочем, влюбленный мужчина и не может смотреть иначе.

Я ещё летаю на крыльях восторга от нашей близости, от его поцелуев и жарких ласк. И когда его пальцы, до того нежно поглаживающие, начинают сжиматься на моей шее, чувствую прилив первобытного ужаса.

Он не всегда был нежен, я иногда сама просила посильнее, даже пожестче. Но сейчас… Напрягаю собственное зрение, чтобы рассмотреть все в деталях.

Его глаза. В них тьма. Это взгляд всадника апокалипсиса. Он что, пришел за мной?

- Я узнал тебя. Ты убила моего отца!

Голос не дрожит, нет ненависти и ярости, и от этого спокойствия стынет кровь.

- Ты – убийца Алексея Завальского. Игра завершена.

Я должна рассказать, что непричастна к смерти Завальского, но понимаю - он мне не поверит.

Я никому не сказала, куда сбежала. Я отпустила своего телохранителя. Моя машина – на стоянке в городе, сюда мы ехали на его авто… В загородном доме, где мы прятались ото всех и плавали в волнах крепкого чувства. А сейчас… он что, станет моим склепом?

- Я превращу твою жизнь в ад, Лена. - Тьма его глаз идёт огненными разломами боли. - И при этом не посмотрю на то, что люблю тебя без памяти… Все еще, драть тебя в рот, люблю…

Я смотрела на свои руки.

Кровь была ярко-красная. Я не понимала, сколько уже прошло времени и почему она засохла, стянула кожу, как маска-пленка.

С неба лилось яркое весеннее солнце. Лес вокруг был наполнен пением птиц и жужжанием насекомых, где-то журчала вода.

Природе не было дела до того, что происходило на небольшой поляне посреди высоких сосен.

Он лежал на земле, раскинув руки в стороны. Со стороны казалось, что этот страшный человек, едва не изнасиловавший меня, просто спит или находится в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Если бы не алое пятно на груди и не рукоятка ножа, торчащая прямо из сердца…

Почему в крови оказались мои руки и подол платья, если этот нож я видела впервые, а вся моя самооборона была при помощи наполовину пустой бутылки?

Встать я не смогла. В затылке отдалась острая боль. Я поднесла руку к темени, волосы были жесткими, словно… от той же запекшейся крови.

В тот момент меня накрыло облегчение. Я никого не убивала. Кровь на руках – моя.

Воспоминания вызывали боль в висках и затылке. «Думать больно» - иногда совсем не метафора. Преодолевая тошноту и стараясь не смотреть на мертвое тело в пяти метрах от себя, я отползла к стволу ближайшего дерева. Это исчерпало все мои физические силы.

Солнце согревало кожу. Я закрыла глаза. Как бы ни было больно, какой бы ни была вероятность черепно-мозговой травмы – я чувствовала, что мне необходимо вспомнить все. От этого сейчас зависит моя жизнь.

Наша комната, высокое зеркало во весь рост… Мы с Евой крутимся вокруг него, смеясь, шутливо отталкивая друг друга, перебирая платья, пытаясь понять, какое же сидит лучше…

Темнота. Всплеск яркого света.

Ночной клуб. Бас и бит проникают сквозь тело, захватывая первобытным ритмом. Танцпол полон людей. Сегодня аншлаг.

Легкое затмение… вновь весеннее солнце…

Дальше. Я стою у вип-зоны и не помню, почему там оказалась. Ева встретила какого-то парня. Вроде как, она встретила его еще зимой, но они не успели обменяться телефонами, о чем моя подруга очень жалела. А внезапной встрече сегодня обрадовались оба, да так, что быстро исчезли в неизвестном направлении, по-английски.

Откуда кураж и состояние счастья? Точно. Нам принесли коктейли. Мы их не заказывали. Их вообще не было в меню, потому что стоимость была сопоставима с автомобилем отечественного автопрома, как сказала Ева. И это еще не все…

Яркий свет. Лес. Поляна. Тело в пяти метрах. Моя рука потянулась к шее. Я нащупала цепочку с кулоном в виде какого-то кельтского значка, пальцы ощутили фактуру камней…

Глава 1

Перекись щиплет. Я вскрикиваю, стараясь увернуться от рук Евы:

- Печет… и мне холодно…

Ей достаточно бросить взгляд на парня. Я помню – его зовут Виталик, и даже выслушав мой сбивчивый рассказ, он не испугался, не свалил по типу «сами разберетесь», поехал в нашу съёмную квартиру и всячески старался оказаться полезным. Заваривал чай, добавлял в него коньяк, заставляя меня пить, предлагал отвезти к знакомому доктору.

Вот и сейчас он стянул с кресла теплый плед и осторожно набросил мне на плечи.

Ева отставила пузырек с перекисью водорода. Она была напугана и растеряна.

- Я не знаю, что делать дальше. Я видела в кино, если в больницу, они обязаны вызвать копов…

- Нам придется так сделать, - говорит парень, поразмыслив. – Чем скорее, тем лучше. Не вызвали сразу – потому что мы не видели, что произошло на поляне, и это действительно так. Женя была не в том состоянии, чтобы сразу пояснить. Не надо ничего бояться. К тому же, у меня есть знакомые в полиции. Они помогут.

- Уверен? – кусает губы Ева. – Мы простые студентки. Без богатых покровителей и денег на адвокатов…

- До этого не дойдет. Женя, это правда? Тот нож, ты видишь его впервые? Да и представить если, что это ты вытащила этого мужика на поляну и убила – ты бы такого крупного и полметра бы не протащила. Еще с травмой…

- Правда… я рассказала все…

- Тогда ничего не бойся. Страна меняется. Попытаются на тебя надавить, мы такой резонанс поднимем в социальных сетях, им мало не покажется. Я звоню?

- Подожди… - стягиваю плед на груди в кулак. – Я чувствую себя грязной… в чужой крови… и мне холодно, хочу согреться в теплой ванне.

- Да, подожди час. Пусть Женя придет в себя. И, насколько я знаю, на допросах должен присутствовать кто-то взрослый? – включается Ева.

- Увы, - качает головой Виталий. – Ты сказала, вам по девятнадцать. Вы уже взрослые.

- Ничего, - обнимает меня Ева. – Ты ни в чем не виновата, главное помни. Не дай себя запугать и ничего не подписывай. Иди грейся, и будем собираться. Поскорее покончим с этим и вечер проведем дома.

Они о чем-то говорят, но я уже не слышу. Открываю горячую воду, лью пену и ложусь в ванну, не дожидаясь, пока наполнится. Озноб начинает утихать. Мне хочется уснуть и стереть из памяти все, что происходит.

Глаза закрываются. Усталость берет свое вместе с обволакивающим теплом воды и ароматом мелиссы. Ловлю себя на мысли, что мне не хочется просыпаться… не хочется думать о произошедшем и чувствовать нависшую, словно грозовые тучи, угрозу неотвратимости.

Кажется, я все же проваливаюсь в дремоту, меня будят чужие громкие голоса и стук дверей. Что-то испуганно говорит Ева, шаги приближаются. И когда распахивается дверь, впуская троих – двоих полицейских в форме и одного в штатском – теряю дар речи.

Я голая, в ванне. Пена прикрывает тело, но это не отменяет моего потрясения.

- Евгения Лапина? – произносит мужчина в штатском. – Вы задержаны по подозрению в убийстве депутата городского совета, господина Алексей Завальского. Вам придется проехать с нами до выяснения обстоятельств. Собирайтесь.

Это был очередной удар по моему и без того контуженному сознанию.

Трое мужчин, не стесняясь, ввалились в ванную. Зачитывали мне мои права, пока я изо всех сил мечтала уйти под воду, раствориться, исчезнуть.

Даже смысл сказанных ими слов до меня не сразу дошел. Может, так бывает, когда ты лежишь голая в воде и на тебя не стесняясь смотрят три пары глаз?

Ева, пытавшаяся обойти их и пробраться ко мне, была бледнее мела. Сжимала в руках мой спортивный костюм и плед, растерянно переводила взгляд с меня на полицейских, не понимая, как поступить. И чего они не выходят - тоже.

- Едете с нами, - рыжего в штатском мало заботило то, что я голая. - Лапина, вы меня услышали? Нам применить силу?

- Она же... Она же в ванной! - Ева, как и я, не могла поверить, что такое бывает. - Я помогу ей одеться... подождите в гостиной...

- Не положено, - отрезал рыжий. - Эта девушка подозревается в жестоком и хладнокровном убийстве. Поэтому мне придется смотреть, чтобы не получить ножевое ранение...

- Да не виновата она! - не думая, выпалила Ева. - Что вам, на библии поклясться?

Ей не ответили. Сглотнув, Ева подола ко мне и развернула плед в виде ширмы.

- Женька, они не увидят... Спусти воду и держи полотенце. Я взяла твои чистые вещи...

Шум в гостиной на миг отвлёк полицию. Я думала, их всего трое. Но, как оказалось, ещё несколько переворачивали нашу квартиру вверх дном.

- Сходится, - послышался мужской голос. - Вот платье. Кровь пытались смыть. То самое, в котором подозреваемую видели в клубе...

У меня внутри все похолодело. Я думала, моя проблема- то, что трое мужиков увидят мою грудь. Но то, что произошло самое ужасное, меня сейчас арестуют и повезут в тюрьму... Да лучше я бы пришлась голышом по проспекту в час пик.

- Женя, вытирайся... Женька, успокойся... - воспользовавшись заминкой, Ева натянула на меня футболку. - Виталик уже пробует дозвонится кому-то. Все будет хорошо!

Я чувствовала, как меня затягивает в бездну. Черную, вязкую. Бездну неотвратимости, отчаяния и безысходности.

Я не чувствовала, что все обойдется... Я чувствовала приближение собственной гибели.

... Брюки от костюма надевала уже стоя на полу, под ледяными взглядами стражей закона. Завязать шнурки не успела. На моих руках сомкнулась сталь наручников.

- Нет… Послушайте...- меня накрыло рваной истерикой. - Я никого не убивала... Да, я уехала с ним... Но это не я! Я собиралась идти к вам и все рассказать...

- Если гора не идёт к Магомету, Магомет сам идёт к горе, - безжалостно усмехнулся рыжий. - вперед, Лапина. Отдаваться в руки закона.

- Ева, позвони маме... - сдерживаясь, чтобы не рыдать и оглядываясь, как затравленный зверь, прокричала я. - Я не виновата! Не дай им посадить меня за то, чего я не совершала!

Глава 2

- Вадим! Вадим, мне необходима твоя помощь!

Следователь по особо важным делам Вадим Кальченко сегодня наконец взял выходной. Впервые за месяц.

Это того стоило. Сразу два безнадёжных, казалось бы, дела, которые он вывел на чистую воду.

Первое было убийство с целью завладеть имуществом бизнесмена средней руки. Подозревали его разнорабочего. Вадим собрал все доказательства и выяснил, что это не конфликт с подчинённым, а происки конкурентов.

Второе - он доказал невиновность приезжего, у которого пытками выбили лжепоказания. Недобросовестных копов наказали, а суд снял с мужчины обвинения.

Было, что отпраздновать. Следователь Кальченко сегодня был просто Вадиком, Крашем среди женщин и молодых девушек, и предвкушал вечер в ночном клубе в приятной компании.

Звонок Виталия, сына хорошего друга, застал его врасплох, когда Кальченко смаковал виски, сидя в кресле барбершопа, а опытный мастер колдовал над его бородой и прической в стиле "ундеркат".

- Излагай, - ответил в трубку, не меняя выражения лица.

Понял мало что, кроме одного. Хорошую девочку обвиняют в убийстве. Да не абы кого, а самого Завальского. Она не виновата, отчего-то Виталя в этом уверен, хоть и видел ее утром впервые. Страшно подумать, что с ней сделают на допросе, будут выбивать показания. От страха подпишет же все, даже убийство Кеннеди...

Вадим пообещал сделать все от него зависящее. Но, несмотря на резонансное дело - смерть такого высокопоставленного человека - не стал менять планы.

Сейчас в департаменте бои без правил - кто заберёт такое дело под свой контроль. Он не будет кидаться в это рубилово. Пусть разделят. У него же есть рычаги подключиться к расследованию, а пока спешить некуда.

Воскресный день, день отдыха, который он заслужил.

В отделении его за глаза так и называли - "Краш". Этому способствовала внешность, с которой, не выбери Кальченко службу в полиции, ему бы была дорога на экран либо обложки мужских журналов.

Спортивное тело с рельефным прессом, два метра роста, прическа, борода, - эта совокупность делала его неотразимым. В департаменте его часто использовали, чтобы обаять подозреваемых и свидетелей женского пола. Те, словно кролики перед удавом, выкладывали все на духу, в надежде... понятно на что.

Что ж, он изучит дело этой девочки. Но, как бы любопытно ни было - не сегодня. Сегодня отдых...

Меня привезли в полицейский участок. Всю дорогу я не могла до конца осознать происходящее, все это напоминало страшный сон. Со мной не говорили, на попытку задать вопросы грубо велели заткнуться. Зато между собой, не стесняясь, обсуждали детали убийства мужика из клуба, пытались предположить, сколько лет за решеткой мне дадут.

Наручники нещадно жали. Меня вывели, толкая в спину, мало заботясь о том, что я едва не падаю в не зашнурованных кроссовках.

- Личные вещи, - беспристрастно велел полицейский в мрачной и холодной комнате, пока девушка в форме бесцеремонно обыскивала меня.

Рыжий бросил мою сумку. Я не знала, что туда успела положить Ева. Зачем помада? Я не успела задуматься об этом, когда девушка с лихой ухмылкой сунула ее в свой карман.

- Возражения? – издевательски сдвинула бровь.

Я была так напугана, что отрицательно покачала головой. Это был недозволенный предмет или меня нагло обокрали – я не знала.

- Украшение, - кивнула она на мои серьги и шею.

Я совсем забыла об этой злосчастной цепочке с кулоном. Путаясь в замочке дрожащими пальцами, расстегнула, положив на стол. Загребущие руки полицейской сразу потянулись к ней, с намерением отправить в карман следом за помадой.

- Соня, в самом деле. Это вещдок. В пакет! – вмешался рыжий.

Больше он не проронил ни слова, пока меня оформляли.

- В допросную.

- Погоди, – та, которую назвали Соней, обошла меня и нахмурилась. – Да у нее дыра в башке. Ее надо показать врачу.

- Потом. Нечего с этими тварями церемониться. После осмотрит.

Мне подсунули бланк на подпись. «Личных вещей и ценностей нет». Понимая, что мне придется несладко, если я начну спорить с властью, я все же покачала головой. Золотые серьги были подарком матери. А сумка с вещами, где было постельное, что-то из сухого перекуса и теплые вещи мне пригодится.

Соня с ненавистью вырвала бланк и подсунула новый, где уже тщательно было перечислено все, что у меня было с собой. Я поставила роспись и ощутила, как боль в затылке запульсировала с новой силой, и начало клонить в сон.

На меня снова надели наручники и перевели в другую комнату. Голый стол. Стальной стул. Серые гипсокартонные плиты и такой же мрачный потолок. От холодного света пошли мурашки по телу.

Рыжий следак силой усадил меня на стул и сел напротив, раскладывая на столе бумаги.

- Следователь по особо важным делам Дмитрий Тарасюк. Итак, Евгения Лапина, двухтысячного года рождения, город Славяногорск. Учится и проживает в Киеве. Студентка университета юриспруденции и международных отношений. Отличница и победительница олимпиады. Скажи-ка мне, Евгения Лапина, как девочка с таким послужным списком без зазрения совести соблазнила, а потом хладнокровно зарезала Алексея Завальского?

- Я его не убивала. – меня сковало страхом и ужасом. Но я все же надеялась рассказать все как есть и достучаться до этого отмороженного монстра. – Мы действительно познакомились в клубе. И да, я не могла вызвать такси, а он предложил меня подвезти… Я его ударила бутылкой, но не сильно, а он меня тоже…

- Ты красивые истории оставь писателям и режиссерам. Значит так, Лапина, слушай меня внимательно. Вот здесь, - постучал по папке, - то, что лучше сразу подписать. Признание в убийстве Завальского. Чистосердечное признание смягчает наказание. Одна подпись, и я организую тебе одиночную камеру, свидание и сносные условия вплоть до суда. Даже походатайствую за тебя перед государственным адвокатом. Думай, красавица, и побыстрее. Десять лет, с адвокатом трешку скинут, а там за хорошее поведение выйдешь по УДО. В двадцать девять лет еще успеешь детей нарожать с чувством полного искупления. Вопросы?

Глава 3

- Почему вы не слышите меня? – я ощутила, как по щекам текут слезы. – Вы даже не спросили, что произошло…

- Так, ты это, сопли подотри. Меня таким не пронять, поняла? – Тарасюк вдруг резко ударил кулаком по столу. – Подписывай, тварь. Подписывай по-хорошему, иначе будешь ставить подпись кровью.

- Ч… что? – от ужаса я вжалась в стул еще сильнее.

- А то, что я сейчас выбью тебе все зубы. По одному. До тех пор, пока не перестанешь корчить из себя отмороженную. Или мне через строй тебя пустить? Интересно, на что покойный Завальский позарился…

- Я его не убивала! – меня начало ломать и бить крупной дрожью.

Такого ужаса я еще не испытывала. Я понимала – здесь, за этими стенами, я беззащитна, и со мной могут сделать все, что угодно, чтобы выколотить признание. Они своего добьются, и заставят подписать признание даже в тех убийствах, которые остались нераскрытыми. Сквозь слезы я пыталась рассмотреть лицо рыжего, увидеть в нем что-то человеческое, достучаться. Понимала – не увижу, но надо было хотя бы попытаться. Или оттянуть время – друг Евы пообещал поднять на уши своих знакомых, которые не допустят беспредела.

- Я расскажу… Я просто все расскажу… - уронила голову на скованные руки, борясь с рыданиями. – Вчера вечером мы поехали в тот клуб… Я и моя подруга Ева. Мы хотели просто отдохнуть, потанцевать… мы давно вместе не выбирались…

- Ну, продолжай, - демонстративно зевнув, равнодушно произнес Тарасюк. – Посмотрим, до чего ты додумалась. Я даже камеру включу.

- Мы приехали… Нас видели, и бармен, и официанты… Ева друга встретила. Мы просто отдыхали. Нам принесли коктейли. Ева сказала, что они очень дорого стоят, это для вип-клиентов… Я не хотела пить, но понимала, что отказ может оскорбить того, кто нас угостил. Официант сказал, что это от «господина З»…

- Вот идиотки, - покачал головой Тарасюк. – Пожрать и выпить на халяву – всегда пожалуйста. Но продолжай. Мне, правда, очень интересно.

- Я немного выпила и увидела на дне цепочку… с кулоном. Ту, что вы не позволили забрать девушке, сказали, это вещдок. Официант намекнул, что мне неплохо бы лично подняться наверх, и выразить благодарность за подарок…

- И ты пошла. Думала, Завальский влюбился с первого взгляда и прочтет тебе стихи Франко, да и отпустит восвояси с бриллиантовой подвеской? Ты с дуба упала? Где была твоя подруга? Или у вас созрел совместный план замочить Завальского?

- Ева уехала… она встретила парня… Он был с нами в квартире, когда вы пришли… Она ни при чем, вы можете проверить…

- Не парься, проверили сразу. У нее алиби. Дальше, девочка. Пошла отрабатывать коктейль и цацку в вип-ложу. Предпочла поломаться и отсосать ему в машине, а не в клубе?

- Нет, я… я шла туда поблагодарить и вернуть подарок… я не разбираюсь в ювелирных украшениях, но камни сверкали как бриллианты, я понимала, что просто так подобное не дарят. К тому же, я не собиралась оставаться там…Просто вернуть и уехать…

- Ну и что же пошло не так?

- Меня проводили. Я не знала, кто этот человек. Была смущена, поблагодарила, хотела отдать… Но он сказал, что я… что я очень красивая девушка. Что это подарок от чистого сердца, и мой отказ огорчит его. Что за подарок расплачиваться не надо, что я живу стереотипами девяностых, когда ужин или дорогой подарок означал автоматическое согласие на секс. Спросил, понравился ли мне коктейль. Я не хотела пить много, сказала, что вообще почти не пью, и этот мужчина предложил мне кофе… При этом смотрел так. Пристально. Я поняла, что еще один отказ будет невежливым, и согласилась выпить кофе. А цепочку он сам застегнул у меня на шее. Говорил, что я очень красивая и чистая. Что я достойна таких украшений, что еще слишком молода, чтобы осознавать силу своих чар.

- Уши развесила, дура. Ну-ну. И пришила за то, что слова Завальского в скором времени разошлись с делом? Решила, ему достаточно за руку тебя подержать и поэтому прыгнула к нему в машину? Повез в лес, наверное, Крещатик показать?

- Нет… я не собиралась никуда ехать… - слезы не останавливались, и я не разрыдалась только потому, что все еще надеялась если не достучаться, то хотя бы дать зацепку этому матерому гестаповцу. – Мы выпили кофе. Этот человек расспросил, где я учусь, о моих дальнейших планах. Уговорил принять его подарок, выразил желание еще раз встретить меня здесь, в клубе, и мы попрощались. Меня провели к нашему столику. Ева с другом в тот момент уже уехали. Официант сказал, что наш счет закрыт, кроме того, я могу еще сделать заказы при желании, но мне не хотелось одной оставаться в клубе. Я вызвала такси и вышла на улицу. В моем телефоне есть звонок, у них должна быть запись разговора.

- Ну и как вышло, что ты не уехала?

- Мне пообещали машину в течение десяти минут. Но потом сказали, что свободных нет. Я позвонила в другую службу. Сказали ждать, но машины все не было, а на мои звонки отвечали, что она уже выехала. Поэтому я оставалась на улице. Там на остановке были какие-то ребята. Сначала свистели и что-то мне кричали, но не подходили. Но машины не было, прошло уже сорок минут, и они решили подкатить ко мне. Их было четверо. Охранник на входе первый раз их осадил, но потом зашел в здание. Я не знала, как от них отделаться, а они становились все наглее. Мне стало страшно…

- Ты смотри, прям роковая женщина, все ее хотят, - Тарасюк явно забавлялся моим сбивчивым рассказом. – И тогда ты решила, что лучше переспать за стекляшки, чем просто так?

- Я попыталась зайти обратно, и столкнулась с ним… с господином Завальским. Он с охраной покидал клуб. Спросил, что произошло. С этой пьяной шайкой пошли разбираться его телохранители, а он предложил отвезти меня домой. Я хотела отказаться, но он пояснил, почему такси не едет: обычно они приезжают на вызов к таким заведениям только при условии, что клиент пообещает им двойной тариф. Это их заработок. У меня просто не было выбора, и я согласилась. Мы ехали. Но когда свернули на выезде из города, я начала беспокоиться. Завальский достал бутылку виски и предложил сделать глоток. Сказал, что я вся дрожу и мне надо успокоиться. Я не чувствовала угрозы, он был галантным…

Глава 4

- Шить? Что Тарасюк сказал? – уставший доктор в видавшем виды белом халате заставил меня посильнее придавить к ране на голове пропитанный спиртом тампон.

- В камеру сказал. За больничку речь не шла, - отозвался конвоир.

- Значит, работы меньше. Лапина, жалобы еще есть?

- Голова болит… - поморщившись, сказала я.

- И у меня болит. Все мы люди. Сотрясения нет, если настаиваете, придется сбрить волосы и наложить шов. Так что, сбриваем?

Я испуганно замотала головой, несмотря на боль.

- Кровь остановил, рану обработал. Руками меньше трогай. Свободна.

Меня вывели в длинный мрачный коридор с тусклыми лампами в решетчатом каркасе. Со всех сторон были железные двери камер.

- К стене! Руки за спину!

Мои иллюзии таяли на глазах. Я надеялась, что доктор мне поможет. Но даже он смотрел на меня, как на грязь под ногами. Видимо, весть о том, что я убийца, уже разлетелась по зданию.

Со скрипом открылась дверь. Мне вручили сумку, собранную Евой, и втолкнули в серый полумрак грязного помещения с двухъярусными сетчатыми лежаками.

Несмотря на тусклый свет, я сразу разглядела трех обитательниц камеры. Одна – крупная деваха с опухшим лицом – что-то пила из железной кружки, две другие сразу прекратили разговор, уставившись на меня.

- Принимай пополнение. Без кровопролития! – усмехнулся конвоир, закрывая за моей спиной тяжёлые двери.

Я прижала сумку и матрац к груди. Первым моим желанием было рвануть обратно и согласиться на все, только бы выпустили отсюда. Потому что прямо с порога на меня обрушилась энергетика ненависти, превосходства и нехорошего предвкушения.

- Слышь, Спица, глянь, кто это у нас тут? Уж не та ли девка, что депутата пришила?

Две заключенные медленно поднялись с кровати и кружа, словно гиены, начали приближаться ко мне.

- Точняк, она. А Туша в маляве нацарапала, что будут в одиночке держать. Ну и чего застыла, лярва? Здороваться не учили?

- Здравствуйте… - я не знала, как себя вести. – Я Евгения Лапина… где мне можно лечь?

- Да прямо тут, сучка, - усмехнулась белобрысая и с размаху ударила меня кулаком в лицо.

Сумка и матрац выпали из моих рук. Боль была такой сильной, что я закричала и медленно сползла по стене на пол, почувствовав во рту вкус крови. Но опомниться не успела. На мои ребра обрушился град ударов ногами.

- Мочи суку! Помнишь, какое бабло на кону?

- Пусть аванс передадут сначала…

- Да куда они денутся, нельзя, чтобы она рот раскрыла…

Я не понимала смысла сказанных слов. Мое тело превратилось в сплошной комок боли. Извратившись, я схватила одну из напавших за ногу и дернула, отчего та растянулась на полу. Закрыла лицо руками и попыталась ударить вторую. Тем временем та, что спокойно пила чай, схватила мою сумку и вытрясла содержимое на пол, перебирая.

- Эй, бабы, харе уже, - лениво бросила в нашу сторону. – Не перестарайтесь. Кто заказ берет, не получив задаток? Сюда лучше идите, гляньте, шоколад. Норм подгон.

Я прижалась к стене. Пыталась осмыслить то, что мне сказали. Заказ? Бабло на кону? Это как? Тарасюк велел меня избить, чтобы я все подписала, еще и запугать вероятным убийством?

- Чего легла, как не родная? – я признала в той, что потрошила сумку, старшую в камере. – Падай на шконку в том углу. Не сцы, за жратву передышка.

Я сплюнула кровь. В ушах звенело, болели ребра. Кое-как доволокла матрац до указанной кровати и сразу же упала сверху. Это действие потребовало от меня недюжинных усилий.

- Правда, что ль, замочила этого мужика? – поедая мой шоколад, спросила грубая тетка.

- Нет… - говорить не хотелось. Звон в ушах становился все сильнее. – Я не виновата. Меня подставили.

- Да мы все тут не виноватые, ага. Всех нас подставили. Вот представляешь, хата святых и невинных. Кто прессует? Не Тарасюк часом?

- Он… - я попыталась сесть. – Можно мне воды?

- Спица, сваргань девке чая. К Вепрю попала. Теперь ей и без нас хана.

- На всех Краша не напасешься, - Спица усмехнулась, будто не она только что ударила меня по лицу. – Тот хоть разбирается досконально.

- Только Малярше он не помог, закрыл по полной, - вмешалась вторая.

- Малярша пырнула ребенка ножом, и даже не скрывала. Думала, охмурит Краша, он ей условку организует. А я защищалась, и там свидетели есть. Никто их не искал, кроме него. Никто мне не верил.

- Что ж ты, дура, едва девку не прибила? – я признала в грубой женщине главную. – Теперь твой Краш не будет таким сговорчивым. Разве что ты, Евгения Лапина, рот не раскроешь по поводу и без. Не раскроешь же?

Я быстро начала впитывать в себя тюремные законы. Понимала, что мне надо для начала выжить любой ценой, потому как главное – добиться, чтобы мою невиновность доказали. Для этого нужно сберечь силы. И я отрицательно покачала головой.

- Понятливая, - женщина потянула мне кружку чая. – меня Женя звать. Тут я Фрида.

- Меня тоже.

- Про имена лучше пока забыть. Будешь Студентка. Слушай меня. Не знаю, кого ты там пришила, но его семья уже объявила награду за твою голову. Это тут две дурынды едва не повелись на обещание денег, сено вместо мозгов, но на зоне, если доедешь, все серьезно. Там если получили заказ, точно сделают.

- Но когда… когда докажут, что я не виновата, они от меня отстанут?

- Может быть. А может, и нет. Если не ты его укокошила, ищи, кому выгодно. Семья могущественная. Подставы – не хрен делать. У меня две ходки, я таких перевидала. Есть, кому за тебя впрягтись? Девка сочная, красивая. Думай, кто может помочь.

- Некому, - я поморщилась от крепости чая. – Я студентка, иногородняя. Разве что у преподавателей на хорошем счету. Есть приятели среди золотой молодежи…

- Об этом забудь. Сразу все друзья испарятся. Адвоката бы тебе толкового. Сменить следака для начала. Вепрь разбираться не будет, ему уже забашляли, чтобы тебя закрыть, будь уверена. Адвокату скажешь, чтобы сделал замену следака, который ведет дело. Вепрь тебя закроет, даже если все доказательства будут подтверждать, что не виновата. Ему хорошо платят, чтобы замести следы и посадить невиновного.

Глава 5

- Лапина, на допрос!

Заскрипели железные двери камеры. Я понуро опустила голову, заложив руки за спину.

Вот и все. Сил бороться и пытаться добиться справедливости у меня не осталось. Я, возможно, предприму еще одну попытку все пояснить, попробую потянуть время, пока найдут адвоката, пусть и государственного… но этим только выиграю немного времени. А что хуже – ожидание неизбежного или финал – никто не знает…

В этот раз меня привели не в допросную, а в кабинет Тарасюка. В просторное светлое помещение, похожее на деканат или частный кабинет. Белые стены, вертикальные жалюзи на окнах, солнечный свет, льющийся сквозь стекло. Подоконники, заставленные вазонами с декоративными цветами. Новая техника, мебель, идеальный порядок с документами на столах.

Тарасюк восседал за столом с видом президента корпорации, что-то деловито разглядывая на мониторе. Но в комнате находился еще один мужчина, его практически закрывал огромный монитор. Мне показалось, что этот человек выглядит немного неуместно даже в таком кабинете. Дорогой костюм, осанка, очки в оправе. Но откуда мне было знать, как должны выглядеть следователи…

- И что мы решили? – дождавшись, когда выйдет конвой, издевательски поинтересовался Тарасюк. – Дальше в отказ или ты, наконец, подпишешь эти документы?

На последней фразе он повысил голос.

- Нет, - сжимаясь и понимая, что надолго меня не хватит, тихо ответила я. – Я не буду ничего подписывать без своего адвоката… И я имею право на телефонный звонок…

Либо мне показалось, либо мужчина в стильном костюме хмыкнул.

- Кажется, девочка, ты еще не поняла, что все это время я разговаривал с тобой как с человеком. Но если по-хорошему не понимаешь, придётся применить меры. И тебе это не понравится.

- Вы выбиваете признание. Вы даже не записали мои показания. Вы прекрасно знаете, что меня подставили, но продолжаете давить.

- Давить? – отложив мышь, Тарасюк медленно поднялся и повертел головой, будто разминая плечи. – Интересно, как? Что такое «давить», я тебе сейчас покажу.

Он стремительно подошел ко мне и, не меняя выражения лица, нанес удар кулаком в живот.

Я задохнулась от боли. Сжалась пополам, не веря, что это все происходит со мной и наяву. Тот, второй, в костюме, почесывал подбородок, задумчиво наблюдая, как меня избивают.

Второй удар пришелся по спине. Я упала на колени и захлебнулась слезами.

- Охота тебе? – равнодушно обратился к рыжему второй. – Кинь ее в обезьянник к насильникам на пару часов. Мой клиент тоже не будет ждать до второго пришествия…

Тарасюк проигнорировал его совет. Схватил меня за волосы. Боль в ране на затылке вспыхнула с новой силой.

- Села. Взяла ручку. Поставила подпись. Давай, девочка. Я насыплю тебе конфет и угощу кофе. Ну?

Меня трясло. Я сжалась, понимая, что не смогу даже удержать авторучку в руках.

- Чего застыла? Или мне действительно отправить тебя в мужскую камеру?

Стук в дверь не позволил мне закричать «Нет!» во всю мощь своих легких. Я пыталась выровнять дыхание после удара и сдержать слезы. Поэтому не увидела, кто зашел, слышала только приятный мужской голос.

- Доброе утро, коллега. Надеюсь, ты крушил мебель и ссорился со своей женой в таком тоне, а не вел допрос подозреваемой. Я поучаствую, ты не против?

Я заметила, как Тарасюк резко изменился в лице. Бросил растерянный взгляд на советчика в костюме, сглотнул так, что кадык заходил ходуном. Он выглядел… если не напуганным, то злым, раздосадованным и растерянным – точно.

А я уже не ждала ничего хорошего от этого места и всех его сотрудников. Появление нового человека означало, что давление усилится, а сил сопротивляться у меня больше нет.

Тарасюк пытался совладать с собой. Выходило плохо.

- Кальченко, заняться нечем? Все висяки рассосались само собой? Это дело доверили мне, и если будешь лезть – я прямо сейчас звоню главному…

На телефонный аппарат легла мужская рука с четкими венами и аккуратным маникюром.

- Ты можешь, конечно, наябедничать главному, только для начала вспомни буквы и внимательно прочти. С сегодняшнего дня мы ведем это дело сообща. Разрешение получено на высшем уровне СБУ.

Я все же решилась поднять глаза. Почему-то противостояние Тарасюка и незнакомца вселило в меня надежду.

Удивляться чему-либо уже было неуместно. Но я меньше всего ожидала увидеть мужчину, отдаленно напоминающего турецкого актера Джана Ямана – и своей прической, и пронзительным взглядом светло-зеленых глаз, и спортивным телосложением. Он был таким высоким, что на его фоне рыжий гестаповец показался Антошкой из мультика.

- Это просто… нет, беспредел. Я все равно подам рапорт. Дело мое… - пробегая глазами бумаги, заблеял Тарасюк.

- О, а это что за явление? – потеряв интерес к Тарасюку, свёл брови новоприбывший. - На каких основаниях при ведении допроса присутствует доверенное лицо семьи Завальских и, насколько я успел услышать, раздает советы, как вести допрос? Господин Скачко, можете не прятаться под столом, я вас заметил. Покиньте кабинет, иначе вас выведут отсюда силой.

Тот долго не противился. Бросил на Тарасюка красноречивый взгляд, но тот лишь махнул рукой, признавая поражение. И доверенное лицо семьи того, чью смерть мне шили, выбежал прочь, хлопнув дверью.

- Я присяду? – подкатив к столу еще одно кресло, мужчина перевел взгляд на меня. – Здравствуйте, Евгения. Меня зовут Вадим Кальченко. С сегодняшнего дня ваше дело передается под нашу совместную юрисдикцию. Итак, коллега Тарасюк, позволите ознакомиться с бумагами?

Я уже привыкла, что ко мне обращаются в издевательской, презрительной манере. Но в обращении Кальченко не было ничего подобного. Будто, пока не доказана моя вина, он обращался вежливо, как к собеседнику, а не к человеку, что находился всецело в его власти.

Тарасюк побагровел и буквально швырнул ему папку.

- А что такая тонкая? Странно, учитывая резонансное дело. И даже эти два документа, что лежат на столе, не делают его увесистее. Позволите взглянуть?

Глава 6

Я в этот момент забыла обо всем. И о том, что еще вчера готова была убить себя, и о том, что, возможно, скоро покину эти ужасные стены. Стоило увидеть маму, у меня словно оборвалась внутри напряженная струна последних дней.

- Мамочка!

Кольнуло тревогой – вдруг вместо объятий я сейчас получу отстраненность или обвинение. Воспитывали меня всегда строго. Но мои тревоги были напрасны.

- Две минуты! – известил конвоир, пристально наблюдая за тем, как мы обнимаемся.

- Женечка, как же это… о тебе такое говорят… в посёлке уже узнали. У отца сердце болит. В больнице оставили… ты же не виновата, доченька?

- Нет, не смей даже думать об обратном! – мне так хотелось просто сидеть, держа ее за руку, чувствовать родное тепло, но времени было мало. – Послушай меня. Нужен адвокат. Государственный не подойдет. Найди толкового не за все деньги мира. К крёстному обратись, он поможет.

- Меня встретила Евочка… я сейчас остановилась у вас, на съемной квартире. Но утром хозяйка приходила, кричала, что… чтобы ты не смела больше возвращаться сюда. Пресса и телевидение сходят с ума. Они говорят, что ты убила его из-за денег, что он был твоим любовником. Даже писали, что тебя наняли опытные киллеры, потому как девушку с хорошей репутацией трудно заподозрить. Я расскажу им всю правду, доченька. Я соглашусь на интервью и…

- Не смей, - меня словно прошило болью, я закрыла глаза. – Не смей ни с кем говорить. Они перекрутят твои и мои слова, будет только хуже…

- Жених твоей подруги сказал, чтобы ты держалась, что он поднял свои связи и твоим делом займется адекватный следователь. Тот, что уже не раз оправдывал тех, кого несправедливо обвинили…

- Кажется, он сдержал свое слово. Мама, послушай меня. Ничего никому не говори и не обещай. Ева поднимет волну на просторах интернета, но только тогда, когда получит информацию от следователя. Все будет хорошо, я не убивала, а он пообещал это доказать. Держитесь вместе.

- Я не могу. Не могу! – мать вытерла слезу. – Я узнала, что у этого… в чьем убийстве тебя обвинили, осталась жена и двое сыновей. Я добьюсь, чтобы они со мной встретились и выслушали. Я не могу сидеть сложа руки…

Меня словно током ударило. До того я мало думала о семье Завальского. А сейчас детали стали соединяться в одно целое, подобно пазлу.

«- Мочи суку! Помнишь, какое бабло на кону?

- Пусть аванс передадут сначала…

- Да куда они денутся, нельзя, чтобы она рот раскрыла…»

«Семья могущественная. Подставы – не хрен делать.»

И следом – гадкий голос Тарасюка:

«Все доказательства против тебя. И свой срок ты не высидишь. Ты понятия не имеешь, что представляет собой клан Завальских, главу которого ты зарезала. Они достанут тебя где угодно и убьют. Я пытаюсь защитить тебя хотя бы от них, но раз ты отказываешься сотрудничать, зачем мне париться по поводу твоей безопасности?»

- Не смей ходить к ним. Искать встречи. Не смей. Ты не представляешь, что это за люди. Мама, если ты попытаешься с ними поговорить и сказать, что меня могут оправдать… ты подпишешь нам обоим смертный приговор!

Как оказалось, я начала постигать уроки жизни очень быстро, с упорством отличницы.

- Время! – известил конвоир.

Мы едва успели обняться. Меня толкнули в спину. Вновь знакомый маршрут – мрачный коридор, стальные двери камер… Но в этот раз я шла с надеждой. Надеждой на то, что вскоре с меня снимут обвинения.

- Никак сам Краш заинтересовался твоим делом, - выслушав мой сбивчивый рассказ, восхищенно присвистнула Спица. – подфартило тебе, Студентка.

Но ее глаза как-то нервно бегали. Уже вечером, засыпая, я услышала разговор сокамерниц Пришлось притвориться глубоко спящей, вслушиваться в шепот.

Лучше бы я этого не делала, хотя предупрежден – значит вооружен.

- Теперь Вепрь повысит ставки. Бабы, вы как хотите, я не участвую. Вы не увидите денег, вас отправят следом.

- А я вообще не буду шевелиться, пока не перечислит на карту. Но он сказал, я сильно борзая такое требовать.

- Вдова так жопу рвет, будто свои грехи прячет. В натуре ж Студентка не убивала, и если Краш это докажет, ей и без нас не дадут дожить до суда…

- Я вам так скажу, кошелки, - вмешалась Фрида. – При мне мокрухи не будет. Девку в обиду не дам. И вам не советую – менты нам не кенты. Вас надувают, а вы рады грех на душу взять ради обещаний…

Разговор стих. Я лежала, кусая губы. Если бы могла молиться, так бы и сделала. Но понимала, что это мало поможет. Если я скажу завтра, что слышала разговор, меня смогут обезопасить? И как это сделать, чтобы не выглядело стукачеством?

Утром снова был допрос. Я едва не закричала от страха, увидев Тарасюка. Выглядел он так, будто его пинали всю ночь. Смотрел на меня практически с ненавистью.

- Ты все равно сядешь у меня, тварь. Никто тебе не поможет. Твоего адвоката перекупят, поэтому лучше подписывай…

Я думала, Краш, который, вероятно, занялся моим делом по просьбе парня Евы, передумал. Я уже научилась не смотреть сквозь розовые очки и складывать дважды два.

Семья Завальского хочет моей смерти. Но перед этим – чтобы меня признали виновной по всем статьям. У них столько денег, сколько я даже не могу себе представить. Купить всех – следователя, адвоката, наемных убийц в камере для них проще пареной репы. Может, Кальченко тоже выбрал деньги, предпочел отказаться от дела?

Но он появился спустя десять минут, не дав коллеге меня запугать. Как всегда, уверенный в себе, с улыбкой, притягивающий внимание. Я даже на миг подумала, что Тарасюка бесит не тот факт, что его шитое дело трещит по швам, а именно уверенность, внешность и харизма коллеги.

- Сколько это будет продолжаться? – ледяным тоном обратился к рыжему. – Еще раз ты поменяешь время допроса и будешь прессовать ее, я напишу соответствующую жалобу. Ну?

- Вадим, твою мать, может, хватит уже? Хочешь присунуть – определи ее на вечер в одиночку и отжарь там. Я тебе мешать не буду.

Глава 7

В кабинете следователей в этот момент развивалась своя эпопея. Далекая от эротики, но тоже по-своему захватывающая.

- Твое отстранение – вопрос решенный, Тарасюк.

Краш никогда еще, казалось, не был так уверен в себе. Он выглядел спокойным. Не скажешь сразу – упивался тем, что поймал коллегу практически на должностном преступлении, или просто выполнял свою работу.

- Да пойми ты, я собирался приобщить это к делу… Эту висюльку, заключение врача, экспертизу…

- Не собирался. – Вадим сделал глоток кофе. – София – милая девушка. Рассказала, что ты велел ей забрать вещдок. Только вот эта подвеска имеет очень интересную историю. Клан Завальских недалеко ушел от дикарей. Когда покойный выбирал себе девушку, он надевал на нее такую подвеску. А что было потом с теми. Кому не повезло попасть в поле его зрения – ты знаешь лучше меня. Прадед вообще клеймил их каленым железом.

- Так это и есть мотив! Он пояснил девчонке, что означает его подарок, она на него и напала…

- И как это соприкасается с версией, что Лапина хотела стать его женой, а получив отказ, убила? Дальше. Пальчики на ноже все же есть. Смазанные, потому что вытирали их в спешке, но есть. И это не ее пальцы. Послезавтра на мой стол ляжет заключение о том, что на поляну его тащило как минимум двое крепких ребят. Есть даже отпечатки подошв. Сработали очень топорно. И что волосы Лапиной в кулаке Завальского – не оттого, что он их вырвал. Их вложили в его расслабленную ладонь. Еще и потеряли пару волосков, когда тащили. Мне остается только получить подтверждение с дорожных камер и пробить автомобили, которые в это время суток проезжали по дороге в обе стороны, а их, поверь мне, было не так много. И следы шин тоже отпечатались на земле…

- Твою мать, Кальченко, ну тебе что, больше всех надо? – на Тарасюка было больно смотреть. Побагровел, глаза бегали, дыхание участилось. – По-братски прошу. Не лезь ты в это дело. Ты что, не знаешь, что это за семья? Им ничего не стоит тебя убрать с дороги…

- А теперь подробнее, Тарасюк. Сколько тебе заплатили? Сколько стоит жизнь ни в чем не повинной девчонки? Молчишь? Нет. Пока я здесь, ты не закроешь случайного человека в тюрьме. Я все сказал. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы не только ее оправдать, но и заставить тебя ответить за все шитые дела. За всех, кого ты упек за решетку, состряпав ложные обвинения! У меня все!

Я открыла глаза. Мне снился шелест волн и крики чаек. Сознание убегало от жуткой реальности в такие вот сны, или это было шестое чувство – меня оправдают, и я обязательно поеду с Евой в Одессу в начале июня.

Встреча с адвокатом вселила надежду. Хоть он и показался мне молодым, но рассуждал толково. Правда, что я об этом знала… ведь мне не приходилось еще сталкиваться со служителями закона.

Меня перевели в одиночную камеру – и я наконец-то смогла выспаться и успокоиться, не ожидая нападения сокамерниц. Хоть у нас больше и не было стычек, все могло измениться в любой момент. Я понимала, что меня хотели убить, только благодаря Фриде спаслась. Та достучалась до этих дур, пояснив, что никто им за мою смерть не заплатит.

Здесь были белые стены, новый умывальник, унитаз, чистая постель. Книги на полке. Одну из них – «граф Монте-Кристо» - я как раз и начала читать.

Пробежала глазами несколько страниц. Как же не повезло Эдмону Дантесу – ему пришлось просидеть в заточении столько времени. Слава богу, у меня все будет по-другому.

Завтра. Вадим сказал, что завтра у него будут на руках железобетонные доказательства моей невиновности. Он уже не сомневался в том, что я невиновна. Он мне верил. Даже пообещал помочь с выплатой компенсации за то, что мне пришлось провести в сизо эти дни.

На вопрос, кто же все-таки убил Завальского, не ответил. Сказал, что у него первоочередная задача – спасти меня от ложного обвинения.

Скоро. Скоро я буду на свободе и забуду все это, как страшный сон. Я буду совсем иначе смотреть на мир. Я теперь знаю цену свободы и жизни.

Умывалась, что-то напевая. Как только выйду на волю, я приготовлю роскошный стол. Будут все – и мама, и Ева с Виталиком, и адвокат, и Вадим. Все, кто в меня верили и не отвернулись. Это самое малое, чем я могу их отблагодарить.

Когда заскрипели двери и прозвучало привычное «Лапина, на допрос», я даже поздоровалась с конвоирами, стараясь не улыбаться раньше времени. Ждала встречи с Крашем – даже понимала, что не только ради того, чтобы получить хорошие новости. Не проникнуться симпатией к такому красивому мужчине, который к тому же взялся меня спасать, было невозможно.

Улыбка так и погасла на губах, когда меня ввели в кабинет.

Вадима там не было. Зато был Тарасюк. И когда он повернулся ко мне, я задохнулась от ненависти в его глазах.

Едва только вышли конвоиры, он сделал шаг ко мне и замахнулся. Я едва успела отскочить. Но этого ему показалось мало. Схватив за волосы, рыжий урод опрокинул меня на пол.

- Конченая мразь! – срывающимся голосом прохрипел он. – Тебе мало было смерти Завальского, сука? Ты убила моего напарника, тварь!

Глава 8

Я перестала воспринимать действительность. Слова били, как камни, летящие мне в лицо, ранящие тело и душу.

Ехал на место преступления… Не справился с управлением… Реанимация, врачи не дают никаких гарантий, что Вадим Кальченко придет в себя…

Это я его заказала… С адвокатом спелась. Вместе провернули это дело, чтобы Краш не нашел никаких доказательств моей вины… А он их почти нашел, сам говорил…

Я лежала на полу, слушая угрозы и обвинения, а в голове пульсировала одна-единственная мысль: Вадима больше не будет.

Он еще жив… но он в тяжелом состоянии… и он больше не сможет меня спасти.

Я вернулась в камеру к обеду – морально уничтоженная. Меня сломали без побоев. Никаких доказательств, о которых говорил Кальченко, нет. Я бы могла надеяться на то, что они у него с собой. Но уже начинала понимать, в каком ужасном положении оказалась.

И о том, что в момент совей истерики на глазах у Тарасюка я все же подписала признание в убийстве Завальского, вспомнила только к вечеру. Сил не было ни на что, кроме слез.

Я пыталась убедить себя, что он успел раздобыть доказательства и их приобщат к делу. Но с каждой минутой убеждалась все больше – меня искусно подставили. И никто уже не поможет. Только чудо. Господи, пусть с Кальченко все будет хорошо. Пусть он придет в себя… я не верю, что он не нашел доказательств, он говорил, что после этой поездки моя невиновность будет полностью доказана!

Спустя два часа мне велели собираться. Меня вернули в общую камеру. Как будто мало было всего ужаса, что сегодня обрушился на меня… Я не успела войти, как на меня накинулась Спица.

Она была невменяема. Не слышала грозных окриков Фриды, сомкнула руки на моей шее с намерением удушить. Я ничего не понимала. Когда ее оттащили от меня и отвели в угол, Фрида с угрюмым выражением лица протянула мне кружку горького чая.

- Краш вел ее дело. Он бы доказал, что она ни при чем. Но теперь уже ничего не докажет и никому не поможет.

- Мне тоже! – глотая слезы и дрожа всем телом, выкрикнула я. – Не надо делать из меня виноватую!

- Говорят, это все из-за тебя, Студентка. Он поехал собирать улики по твоему делу. Всем плевать, кого ты так достала. Что они не остановятся не перед чем, но ты обеспечила приговоры таким, как Спица. Больше никто не будет разбираться!

- Этого не может быть… он очнется. Он доведет все дела до конца…

- Дура ты зеленая. Все дела теперь у Вепря, а он уже получил свои бабки за то, чтобы ты и тебе подобные сгнили на зоне. Если доживут…

Фрида оказалась права.

Адвокат при встрече с явным сожалением сообщил мне, что его защита рухнула. Он не получил на руки необходимых доказательств. Более того, есть результаты иной экспертизы, и там картина совсем иная…

Спрашивал, почему я подписала бумаги. Говорил, что факт давления доказать теперь нельзя. Складывается явная картина – я это сделала, понимая, что доказательств не найдут, и теперь у него еще одна задача – доказать, что я не замешана в покушении на Вадима Кальченка. Этим он и займется. И что, может, мое выбитое силой признание – к лучшему. Это даст возможность скостить до трех лет колонии.

При этих словах я сорвалась. Рыдала и умоляла его меня спасти. Но он сразу сказал, что чуда ждать не стоит. Меня осудят. А вот над тем, чтобы уменьшить срок, он будет бороться.

Говорил, что надежда еще остается, сразу видно, что семья покойного подключила все связи и средства, чтобы упечь меня в тюрьму, но доказать это никому не под силу. А мне молиться, чтобы Кальченко выжил, возможно, тогда будет пересмотр дела. Но до суда это вряд ли случиться…

Суд состоялся очень быстро. Но перед этим…

Я была сломлена и без того. Только надежда, что Вадим очнется, еще как-то грела меня, не давая рассудку ускользнуть. Я буквально хватала конвоиров за руки, умоляя сказать, не пришел ли Краш в себя. Но они тоже считали, что то, что с ним произошло – моя вина. Я понимала, что его убрали с дороги – либо семья покойного, либо сам Тарасюк. Но козлом отпущения сделали меня. Пару раз огрели дубинками, обложив трехэтажным матом, и больше я таких вопросов не задавала.

В тот вечер нам устроили банный день. Стерегла нас, к счастью, надзирательница, но это был единственный плюс. Ледяная вода тонкой струйкой, грубое мыло, шампунь, что передала мне мама, практически не давал пены.

Происходило что-то странное. Женщины, бросая на меня кто любопытные, кто виноватые взгляды, поспешно уходили, включая моих сокамерниц. Надзирательницу тоже как ветром сдуло. Но при этом никто меня не торопил, заставляла шевелиться.

От холода стучали зубы, я пыталась вытереться колючим полотенцем, когда поняла, что в огромном помещении душевой кто-то есть.

Меня сковал ужас. Я подумала, что бабы объединились и решили избить меня, чтобы отомстить за Кальченко. Но лучше бы и правда случилось именно это, чем то, что меня ожидало.

Тарасюк, хищно осклабившись, шагнул ко мне. Он был пьян. Его вообще не должно было здесь быть. Я попыталась заорать, но горло сковало льдом.

- Заорешь – сверну шею, - прошептал следак, схватив меня за волосы и одновременно по-садистски нежно поглаживая лицо. – И дурой не будь. Залетишь – будешь по гроб жизни меня благодарить…

У меня не было ни малейшего шанса дать ему отпор. Я понимала, что он выполнит свою угрозу. Не зря меня в первый же день хотели убить. Может, он сделает это после?

- Не убивайте… - я не знала, правильно ли делаю, что цепляюсь за жизнь, которая отныне будет проходить в аду.

- Не убью, если будешь умницей. Ноги раздвинула!

Глава 9

Я позволила ему сделать все, что он от меня хотел. К счастью, это закончилось быстро. Я только скривилась, ощутив, как толчки члена внутри меня стали резкими, разрывающими, они отдавались болью внизу живота. А потом Тарасюк с хриплым рычанием вышел из меня, удерживая хваткой ладони за поясницу.

Я не понимала, почему отрешенно созерцаю обколотую плитку на стене. Почему нет слез, ужаса и этого извечного – как я буду жить с осознанием того, что меня изнасиловали. Может, так было именно потому, что меня уже изнасиловали морально. Тело было оболочкой. Но врагу не пожелать того, что пережила моя душа в последние дни.

Я стояла, оперевшись сгибом локтя о стену. Слышала за спиной дыхание Тарасюка. Какое счастье, что не он стал моим первым мужчиной. А я еще считала козлом Вадима, который лишил меня девственности в рамках сбора своих трофеев.

- Ты купила свою жизнь, - прикусив кожу на моей шее, прохрипел Тарасюк. Мне показалось, или его голос дрогнул? – Ты купила право жить… ты не имела права попасть на зону живой.

Он так часто говорил мне страшные вещи, что я в тот момент не придала этому откровению значения. Да я вообще не поняла, что это было именно откровение. Одно оставалось неизменным – да, мне хотелось выжить. Любой ценой.

Когда мой насильник ушел, я еще с минуту не могла пошевелиться. В себя привел грубый окрик надзирательницы.

- Лапина, особое приглашение? На выход!

Я метнулась к душу под ее непроницаемым взглядом, чтобы смыть с бедер следы спермы. Она мне в этом не препятствовала. Эта сука прекрасно знала, что произошло здесь несколько минут назад. Знала, но не препятствовала – видимо, такие вещи случались здесь часто.

Товаркам я ничего не сказала. Я не нуждалась в жалости. Да и, насколько я уже начала понимать тюремные законы – жалеть бы никто не стал. Отношение к тем, кто ложился под ментов, было особым. И ничего хорошего оно мне не сулило.

Фрида покинула камеру в тот же вечер, и больше не вернулась. Перед этим успела дать мне несколько практических советов о том, как выжить на зоне. Спице и Чуне я не доверяла. Поэтому, как ни странно, считала часы до суда.

Ничего хорошего судебное заседание мне не принесло.

Кальченко не пришел в себя. Он был в коме. Надо ли говорить, что никто не принял во внимание собранные им доказательства моей невиновности. Адвокат лишь красноречиво покачал головой.

У меня не было шансов.

Наручники оставили красные следы на моей чувствительной коже. Пока ехали к залу заседаний, я смотрела в зарешеченное окошко автозака на улицы города, который должен был стать моим, города, в котором я хотела достичь карьерных высот.

Он жил своей жизнью. Люди спешили по делам. Смеялись дети. Из многочисленных кафетериев и ресторанов доносилась музыка. У меня что-то обломалось внутри, когда я увидела на остановке красивую обнимающуюся пару.

Меня лишили всего. И права на любовь – в том числе.

… Большое помещение судебного зала. Клетка, в которую втолкнули меня, не дав возможности обняться с матерью, перекинуться парой фраз с адвокатом, Евой и Виталиком. Отец на заседание не приехал. Мама сказала, что ему не стало лучше после сердечного приступа.

Чувство нереальности происходящего овладело мной. Я знала, что никаких шансов нет и не будет. Чувствовала. Монотонная речь судьи, обвинителя и красивой пары – гламурной блондинки в сопровождении высокого стильного паренька отпечатывались в памяти отдельными словами. Я только запомнила ненависть, с которой они на меня смотрели… При этом мне почему-то казалось, что она не настоящая. За ней проскальзывало злорадство и торжество, будто я сыграла свою роль в этой истории, и от меня предстояло незамедлительно избавиться.

Ева плакала, когда давала показания. Обвинитель ее не щадил, пытался выставить шлюхой, которая, как и я, оказалась в тот вечер в клубе в поиске клиента. Судья одернул его пару раз, когда тот назвал Виталия сутенером.

Не пожалел прокурор и мою мать, в деталях расписывая, что она вырастила практически серийную убийцу. И хоть адвокат умудрялся парировать его выпады, я ощущала, что практически все в зале – против меня.

… Мне дали семь лет. К ужасу мамы. К моему ужасу. К неудовольствию остальных. Особенно красивой блондинки примерно одного со мной возраста – как оказалось, это и была жена того, чье убийство мне шили. Инга Завальская.

Прокурор требовал двенадцать лет. Сыграло роль мое якобы «добровольное признание». Может, еще красочные рекомендательные письма от преподавателей университета, но это не точно.

Я сорвалась, когда меня выводили под конвоем прочь, надев наручники. Только сейчас до меня дошел весь ужас… и осознание того, что моя молодость пройдет за решеткой.

- Мама! – меня как будто кипятком ошпарило, я изо всех сил рванулась из рук конвоиров. – Мамочка, не верь ничему и никому! Я этого не делала, слышишь? И отцу скажи… Вадим придет в себя, он вам все расскажет! Мама!

Мама тянула ко мне руки. Причитала, что я еще ребенок и никогда бы не сделала того, в чем меня обвиняют. Адвокат и Ева зря пытались ее успокоить. А потом светлая тень – вдова Завальского – наклонилась к ее уху и что-то быстро сказала.

Мама изменилась в лице. Поднесла руку ко рту и начала оседать на пол. Кто-то потребовал позвать врача. Я только увидела, что прибежавший тотчас же медик утвердительно кивнул – мол, ничего страшного, и все. Меня вывели из зала судебных заседаний и затолкали в автозак.

Я больше не была подозреваемой. Теперь я была осужденной.

Мне и еще троим женщинам разрешили забрать вещи. Машина повезла нас туда, куда не пожелаешь попасть даже врагу. Везли долго. Это

Ворота зоны, лай собак. Вертухаи на вышках. Здесь весна умерла. И пусть светило солнце – оно не давало того света, что должно было, из-за колючей проволоки.

Ад начался с самой первой секунды, как я переступила порог этого филиала преисподней на земле.

Здесь женщин не считали за людей. Здесь не было женщин вовсе. Мы были лишь номера, второй сорт, те, с кем не собирались церемониться.