Наследники графа. Армэль

Пролог

1636 г. Испания

Февраль в том году в Мадриде лютовал и бесновался. Было только начало месяца, а многие горожане не знали, как дотянуть до конца зимы, потому что дровами могли себе позволить запастись лишь очень обеспеченные люди, остальным приходилось уповать на то, что зима по обыкновению будет мягкой. Никто не ожидал морозных ночей, а уж тем более снега – влажного, тяжелого, противного, прилипающего к ресницам и попадающего за воротник. Но обитателям особняка, расположенного недалеко от площади Ворота Солнца, на улице Алькала, которую многие по привычке еще называли старым названием – улицей Оливковых рощ, замерзнуть не грозило. Именно здесь жил французский дипломат граф Арман де Куси де Монмирай с семьей.

В тот день сын графа, семилетний Армэль, сдавал своим педагогам экзамен – учителя истории, латыни, географии, испанского, английского и французского языков сидели в ряд на стульях, а мальчик стоял перед ними у большой географической карты. Тут же находился сам граф.

– Итак, Армэль, покажите нам, где находятся французские колонии? – произнес гувернер виконта месье Атталь.

Ребенок, поискав на карте нужный материк, ткнул указкой в Новую Францию.

Далее ему было задано перевести несколько фраз с испанского на французский и английский и наоборот, поставить предложенные латинские слова в правильные падежи, и, наконец, ответить на вопрос по истории.

– Теперь назовите причину Троянской войны.

– Причиной Троянской войны было похищение Парисом Елены, жены спартанского царя Менелая, – отчеканил Армэль.

Все педагоги удовлетворенно закивали головами, отмечая прекрасную подготовку мальчика к экзамену. В связи с тем, что учитель музыки заболел, играть на клавесине виконту не пришлось, и его отпустили заниматься своими делами.

Ребенок выскочил в коридор, где его уже поджидал сын графского кучера Камило – постоянный спутник всех игр и шалостей, и дети куда-то убежали.

– Елена Троянская… – принялся рассуждать преподаватель французского месье Луро. – Ее воспевали как самую желанную из женщин. Интересно, какой она была. Не из-за каждой можно начать войну.

– Интересный факт, – сказал преподаватель истории. – После взятия Трои ахейцы собирались побить Елену камнями, но когда увидели ее обнаженной, выронили оружие из рук…

– Чепуха, – усмехнулся испанец Монтеро. – Что там может быть особенного? Не понимаю, почему столько суеты было вокруг этой гулящей смазливой бабы, по вине которой пал величайший город Древнего мира. Все беды мужчин из-за таких женщин, и не только мужчин, а вон даже целых народов.

Слушая этот разговор, граф не проронил ни слова, потом, попрощавшись, вышел.

– И сеньор де Куси из-за такой же, как эта Елена, страдает, – вдруг пробормотал Монтеро, но все тут же зашикали на него, озираясь по сторонам.

Армэль и Камило пробрались в каретный сарай, у дальней стены которого уже несколько дней мастерили лодку из старой бочки. Весной они собирались в плаванье.

– Думаешь, она выдержит нас двоих? – с сомнением спросил Армэль, такой трогательный в своем бархатном коричневом костюме и белой сорочке с жабо и кружевными манжетами. Рядом с ним, одетый в обноски старшего брата, давно покинувшего семью в поисках лучшей жизни, Камило выглядел как маленький бродяжка.

– Конечно, выдержит.

– А троих? Я хочу позвать с собой Ангеранна.

Сын кучера скорчил недовольную физиономию. Он отчаянно ревновал своего друга к его старшему брату Ангеранну де Кус. Тут во дворе послышался шум, и дети затаились, настороженно переглядываясь. Однако вскоре все стихло.

Позже, когда виконт вернулся в дом, то обнаружил, что все отчего-то суетятся и шумят. Оказалось, что приехала их старая служанка. Армэль ее терпеть не мог, и был уверен, что ей наверняка уже лет сто. Заглянув в комнату, он увидел отца, стоящего спиной к двери, и Луизу.

Дело в том, что супруга графа с некоторых пор жила отдельно – в арендованном особняке на окраине Мадрида. Случилось так, что сановник застал ее целующейся с английским послом, после чего просто выставил за дверь, хотя, как выяснилось, графиня находилась на тот момент в положении.

Жена… Забыла уже маленькая беспреданница, как он ее до себя поднял. Одного слова его было бы довольно, чтобы вернуть ее в ту нищету, из которого он ее возвысил. Но граф никогда этого не сделает. Он так решил в ту ночь, когда она в мучениях родила ему второго сына. Когда чуть сама жизни не лишилась. И теперь вот девочка… Арман сомневался, что он – отец новорожденного ребенка, но старая служанка Луиза, работавшая еще у его родителей, уверяла, что дочь его, потому что, по ее словам, никаких «амуров» у молодой графини ни с кем не было. Да и, судя по срокам, зачата девочка до приезда посла. Но теперь уже граф сомневался во всем. Однако глядя на дитя, он не смог устоять перед ее очарованием и на какое-то время даже забыл о своей злости на супругу. Младенец действительно казался не просто новорожденным ребенком, а ожившим ангелочком с полотна художника, настолько правильными были черты его лица и даже форма пальчиков. На голове малышки был заметен белый пушок, а голубые прозрачные глазки, большие, круглые, обрамленные длинными ресницами, смотрели прямо на отца, в то время как девочка лежала в обычной для новорожденного позе – подобрав ножки к животику, а ручки крепко сжав в кулачки. Поднеся одну ручку к лицу, дочь сосредоточенно сосала большой палец.

– Она стремительно родила, – рассказывала Луиза. – Я только услышала, как она к себе собралась подниматься, а через минуту уже меня зовет. Прибегаю – она в кресло опустилась, за живот держится. Меньше часа прошло, как ребенок появился.

Виконт не понимал, что значат эти слова и не очень-то вслушивался, что отвечал отец, но когда граф и Луиза покинули комнату, мальчик зашел и увидел на постели какой-то сверток. Девочку уже запеленали, поэтому среди кружев и складок ткани было видно лишь маленькое личико. Глаза диковинного существа были закрыты, но виконт понял, что оно не спит по странному тихому воркованию. Когда рядом возникла молоденькая служанка, Армэль вздрогнул от неожиданности.

Глава I Виконт де Куси прибывает в Рим

1657 г.

Женщина откинулась на подушки и, наконец, позволила своему телу расслабиться. Служанка, помогавшая при родах, передала младенца кормилице. Девочка... Дочь тут же схватила губками сосок.

– Молодец, здоровая и голодная, – одобрительно покачала головой повитуха.

Рано лишившись матери, Эжени всегда мечтала о детях. Когда у нее появился сын Луи Давид, сердце молодой женщины переполнило доселе неведомое ей чувство материнской любви. И сейчас она с нежностью смотрела на покрытую светлым пушком головку, когда кормилица баюкала ребенка. Ее обожаемая девочка… Муж, граф Леопольд ди Грациани, хотел назвать ребенка, если это будет девочка, Юстина. Но она не была его родной дочерью, поэтому Эжени, уважавшая супруга, но никогда не любившая его, решила ослушаться и дала малышке то имя, которое сама выбрала для нее.

– Анна, – прошептала женщина.

Виконт Армэль Валентин де Куси прибыл в Вечный Город ранним утром 1 августа 1657 года. Ему было 28 лет. Еще в юности выбрав для себя путь служения Богу, он шел по нему уверенно и непреклонно. Однажды даже чуть не погиб, три года проведя в Новой Франции, обращая в католичество индейцев и, в конце концов, подвергшись их пыткам. Но все это уже было в прошлом. Теперь перед ним открывались широчайшие возможности, ведь сам Папа Римский соблаговолил пригласить его, молодого священника, в ученую коллегию при Ватикане. Виконт защитил в Сорбонне диссертацию и теперь был доктором теологии и канонического права. Тому, что Армэля заметили в Ватикане, во многом поспособствовал архиепископ Парижский[1].

Но не столько все эти успехи радовали сына графа де Куси, сколько то, что он оказался в Риме. Ведь именно в этом городе живет женщина, являющаяся матерью его сына. Единственная женщина, которую он когда-либо любил.

Виконт с неподдельным интересом и восторгом рассматривал город, его величественные и поражающие своей великолепной архитектурой здания, мощеные улицы, по которым сновали прохожие, проезжали кареты.

На самом деле XVII век принес в Италию не рассвет, а скорее упадок. Страна потеряла свое влияние в мировой политике, церковь богатела, а народ нищал. Слишком велик стал контраст между роскошью, в которой жили священнослужители, и нищетой простого люда. Духовенство здесь обладало богатством и могуществом, которого порой не имели даже светские правители. Влияние церкви и непомерные аппетиты ее служителей способствовали бурному развитию Рима, появлению в городе невероятных по красоте церквей, дворцов, площадей и фонтанов.

В общем, полюбоваться было чем. Но вдруг Армэль увидел колонну заключенных. Их, должно быть, вели на работы. Нередко заключенных привлекали к строительству. Потухшие отрешенные взгляды, исхудавшие тела, источающие зловонный запах… Молодой священник с жалостью и состраданием смотрел на этих людей, чем-то напоминавших ему недавние неприятные моменты его жизни, которые тоже, промелькнув мимо, остались далеко позади.

Неожиданно один из заключенных бросился к нему, схватил за руку, и, целуя тыльную сторону ладони, проговорил:

– Однажды вы взойдете на такую высоту, что сможете мне помочь. Я буду ждать, – прошептал несчастный.

После этого стражник огрел мужчину плетью, заставляя вернуться в строй. Продолжая идти вверх по улице, виконт оглянулся назад, пытаясь удержать в памяти лицо этого заключенного и понять, что значат его слова.

В Ватикане для виконта де Куси были приготовлены апартаменты. Расположившись на кровати, пока слуга распаковывал вещи и как-то обустраивал быт, Армэль думал о том, что обязательно наведет справки об Эжени в ближайшее время.

Нравилось ли ему тут? Пока он сам не мог понять. Это так походило на его поступление в Наваррский коллеж. Воспоминания о коллеже и годах юности постепенно перетекли к тому моменту взросления, который врезается в память на всю жизнь…

Однажды вечером граф с сыном подъехали верхом к какому-то особняку. Их встретила дама лет тридцати пяти, пышнотелая брюнетка. Виконту она показалась довольно красивой и небольшая полнота совсем ее не портила.

– Вот вы какой, виконт, – улыбнулась она.

– Какой? – спросил он.

– Прекрасный.

Да и как мог не понравиться этот невысокий, но широкоплечий юноша, с черными волосами и такими же темными, круто изогнутыми бровями над синими очами.

– Ваше сиятельство, мы ждем вас утром.

– Как, отец, вы меня оставляете?

– Не беспокойтесь, виконт, скучать вам не придется, – сказав это мягко и нежно, словно мурлыча, дама приобняла его за плечи и слегка подтолкнула к лестнице, ведущей на второй этаж.

В комнате, в которой он оказался, царил полумрак. Когда она легонько коснулась его скулы, провела мягкими теплыми пальчиками по лицу, затем спустилась к шее, чуть щекоча кожу, и потом к груди, расстегивая камзол, виконт застыл, не решаясь поверить в происходящее. Он робко взглянул в ее зеленые глаза, и она улыбнулась ему. Когда она целовала его, ее губы дарили юноше немыслимые ощущения. Он и раньше целовался с женщинами, но сейчас, в предвкушении ночи любви, все было иначе. Дальше были первые, неуверенные, немного неумелые движения и ласки… Она поощряла и направляла его, помогая одолеть такую приятную и вместе с тем сложную науку.

А утром, по дороге в замок, виконт прятал смущение за нарочито сосредоточенным видом. Но периодически граф замечал, как взгляд сына затуманивается, а на лице появляется выражение задумчивого блаженства.

«Мальчик сначала стеснялся да скромничал, но потом так разошелся, будто мужчина зрелый! – смеясь, сказала тогда графу дама, имя которой так и осталось для виконта тайной. – А под утро заснул, как дитя».

– Матушке об этом нужно говорить? – когда ехали, неуверенно спросил Армэль, которому неуютно было от того, что отец знает, что между ним и дамой, к которой тот его сам же привез, прошлой ночью происходило.

– Не обязательно, – ответил граф.

Воспоминания Армэля неожиданно прервало появление какого-то человека. Это был довольно высокий, худощавый молодой мужчина. Виконта сразу поразило в нем то, что волосы священника, видневшиеся из-под шапочки, были почти такие же белоснежные, как перо лебедя, а глаза – очень светлые, прозрачно-голубые. Мать и сестра Армэля были блондинками, но все же их волосы имели нежный золотистый цвет, а брови и ресницы отличались более темным оттенком. В отличие от них у вошедшего юноши, казалось, нет ни бровей, ни ресниц.

Глава II Разбитая надежда Александрин

Александрин пила сорбе[1] и смотрела в окно на то, как ее сын, Кристиан Поль де Брионе катается на пони. Его отчим, Франсуа де Вард, объяснял мальчику, как правильно держаться в седле. Графиня де Вард в волнении теребила ткань шторы. Муж в последнее время очень сблизился с ее сыном, стал принимать участие в его обучении и воспитании, хотя раньше она не замечала за супругом такого рвения. Их общую дочь Софи Франсуа обожал, а с ее мальчиком, сыном от первого брака с бароном Филиппом де Брионе, всегда общался сдержанно, не приближая ребенка к себе. Но все изменилось после того, как…

Александрин проснулась посреди ночи от сильной тянущей боли внизу живота и в пояснице. Сонное недоумение сменилось ужасом и истерикой, когда графиня обнаружила, что ее ночная рубашка, а также простыни и одеяла испачканы кровью. Она потеряла долгожданного ребенка! Франсуа так хотел сына, а она не смогла его выносить! Александрин объяло какое-то безумное, страшное отчаянье. Она металась в слезах по кровати, не реагируя на слова мужа, на суматоху служанок. Потом явился доктор.

– Выйдите, граф, – сказал он Франсуа. – Не следует мужу видеть, как жена от плода избавляется.

Посмотрев в глаза супруга, бросившего на нее взгляд перед тем, как скрыться за дверью, Александрин увидела неприкрытую глубокую боль и, кажется, слезы… До хруста в суставах она сжала пальцами подушку, и вдруг с каким-то полуплачем-полувоем вцепилась в нее зубами.

– Дайте мне что-нибудь, чтобы я умерла! – кричала она доктору. – Я не хочу ТАК жить, я не хочу быть бесплодной! Будь проклята эта жизнь!

Лекарь, пытавшийся успокоить графиню и привести в себя, был поражен. В то время в выкидыше никто не видел особой трагедии, да и младенческая смерть считалась обычным делом. А тут такое отчаянье!

– Перестаньте, сеньора, – говорил он. – Видимо этот ребенок был слабым, вы выносите более сильного и живучего. Господь милостив, он пошлет вам радость снова стать матерью.

Александрин не отвечала ничего, истерику сменила апатия. Приняв какие-то настои, облегчившие боль, она просто лежала и смотрела в потолок. Никто не понимал! Никто не понимал ее боль, не телесную, а душевную. Она сама виновата в том, что с ней происходит. Когда-то она проклинала свою дочь, зачатую в результате изнасилования, она пыталась наложить на себя руки… Теперь невозможность иметь ребенка, подарить мужу сына, была карой за ее грехи. Именно так считала графиня де Вард, дочь графа де Куси.

Написав, какие лекарства ей необходимо принимать, лекарь также подчеркнул, что пару дней графине следует соблюдать постельный режим, а еще в течение нескольких месяцев, пока ее организм не оправится после такого потрясения, избегать близости с супругом.

«Господи, теперь я даже не могу заниматься любовью! Я не женщина!»

И с тех пор граф не прикоснулся к ней. Даже когда она сама в каком-то не столько страстном, сколько отчаянном порыве, принялась целовать его, пытаясь сорвать одежду, он отстранил Александрин, крепко взяв ее за руки, и напомнил, что ради ее здоровья и возможности в будущем зачать ребенка они не должны сейчас этого делать.

Что если он заведет любовницу? После того истерического приступа, вогнавшего в ступор и графа, и доктора, и домашнюю прислугу, графиня не показывала больше своих чувств, пряча отчаянье глубоко внутри. И от этого все больше замыкаясь в себе.

– Матушка, – вбежал в комнату запыхавшийся и очень оживленный маленький Кристиан. – Его сиятельство катал меня на большой лошади! Я сидел в седле перед ним, и мы быстро-быстро скакали по дороге!

Ребенок, чуть не задыхаясь, спешил рассказать ей о столь важном событии.

– Я не боялся! – добавил мальчик.

– Какой вы молодец, мой маленький, – улыбнувшись, произнесла графиня.

Она смотрела на вошедшего мужа. Франсуа снял перчатки, и вместе со шляпой, хлыстом и плащом передал слуге.

– Я не маленький, – возмутился ребенок, которому не было еще и шести.

Своего первенца Кристиана де Брионе она родила в 17 лет и всю заботу о нем возложила на нянек, служанок и собственную мать. Самоубийство Филиппа, сломленного изуродовавшим его внешность пожаром, так подкосило его юную вдову, что ей было совсем не до ребенка. Дочь Софи Александрин впервые после родов увидела, когда та уже ходила и разговаривала. Графине казалось, что она никогда не сможет искупить свою вину перед девочкой. Франсуа молчал, но она знала, как сильно он хочет сына. Александрин никогда не забыть, как он в порыве страсти просил ее родить ему наследника. Да и сама она хотела, наконец, почувствовать себя настоящей матерью, осознать все счастье, которое испытывает женщина, когда дарит жизнь. Родив двоих детей, она так этого счастья и не испытала…

Вскоре после того, как чета де Вард приехала в Мадрид, графа и графиню стали приглашать на всевозможные балы и приемы. Вращаясь в кругах испанской знати, Александрин узнала, что здесь ухаживания за замужними женщинами никто не считает посягательством на супружескую верность. Флирт и заигрывания является данью моде, а если какой-нибудь сеньор решит приударить за какой-нибудь сеньорой – такие ухаживания обычно носят платонический характер и воспринимается мужьями этих женщин абсолютно нормально. А так как красота графини де Вард была просто ослепительной и не нашлось бы ни одной женщины в Мадриде, способной затмить ее, неудивительно, что появилось немало желающих оказать Александрин знаки внимания. Но графиня, в отличие от знатных испанок, не отвечала даже на самый легкий флирт, чем удивляла окружающих. Только абсолютно невинное общение – все, на что мог рассчитывать любой ухажер, влюбленный в графиню де Вард.

Александрин не верила, что отношения между замужней женщиной и ее поклонником могут носить платонический характер, и, помня о том, каковы были последствия ее легкомысленного поведения в Париже, отвергала любые попытки за ней приударить.

Слушать сплетни и обсуждать жизни других людей постепенно начинало казаться графине занятным. Более того, судя по рассказам других женщин, постигшее ее горе не так уже редко выпадает в жизни, а потому ей было теперь легче с ним смириться.

Глава III Граф де Куси сомневается

Мазарини скончался. Перед смертью он вызвал к себе Людовика XIV. Молодой король, умевший держать себя в руках в любой ситуации, в этот момент был заметно взволнован. Кардинал всю жизнь был рядом и поддерживал его. По сути, Людовик не принимал сам никаких решений, а теперь… Теперь ему придется править самостоятельно. Это пугало молодого монарха и одновременно воодушевляло его.

Король стоял у постели первого министра. На лице его были и жалость к умирающему, и страх, естественный для каждого нормального человека, видящего смерть, и боль, потому что, по сути, кардинал заменил ему отца.

– Я ухожу, на то воля Божья, – проговорил тихо итальянец.

Людовик склонил голову, словно тоже покоряясь воле Господа.

– Перед Богом вы поклялись быть добрым и справедливым королем, – продолжал Мазарини.

– Да, – подтвердил монарх.

– И все мои старания я направил на то, чтобы вы сумели достойно это обещание исполнить. Будьте же всегда беспристрастны и не предвзяты в своих решениях. Молю вас, помните свои обязанности перед народом Франции.

Кардинал взял с короля обещание, что тот не будет прибегать к помощи министров, а станет единоличным правителем Франции. Но посоветовал все-таки прислушиваться к Кольберу – своему помощнику.

Людовик, погруженный в свои раздумья, хотел остаться один, и даже уже было приказал, чтобы его везли в Пале-Рояль, где он когда-то жил с матерью и братом, но потом король решил, что его молодой супруге и матушке вряд ли понравится, что он оставил их одних. Анна Австрийская очень переживала из-за кончины своего первого министра. Чего не скажешь о брате короля. Филипп устроил в своих покоях очередную пирушку. Когда выведенный из себя таким поведением брата король вошел в покои Месье, тот как раз колотил слугу, случайно опрокинувшего бокал вина.

– Ваше высочество, пощадите своего раба! – стонал юноша, лицо которого было разбито, а из носа текла кровь.

– Ты пес, а непослушных глупых псов я бью! – кричал Филипп.

При виде царственного брата, герцог остановился. Но не от испуга. Улыбнувшись, он самодовольно проговорил:

– Этот человек меня прогневил, и я его наказываю.

– Разве подвиг - бить того, кто не может вам ответить? – спокойно сказал Людовик.

В тот же вечер королева-мать приняла окончательное решение о том, что ее младший сын должен жениться.

– На ком? – поинтересовался король.

Когда Анна Австрийская назвала имя той, которую выбрала в супруги Филиппу, Людовик недоумевающе поднял брови.

– Кузина Минетта? Сколько ей сейчас? Пятнадцать?

Он прекрасно помнил, как во времена Фронды Генриетта Английская, дочь английского короля Карла I, жила вместе со своей матерью здесь, во Франции, в Пале-Рояле.

– Мне было четырнадцать, когда я вышла за вашего батюшку, – напомнила королева-мать.

Заняться вопросами женитьбы Филиппа Орлеанского решено было не откладывая. Через несколько месяцев французский двор официально попросил руки принцессы у ее брата, короля Карла II. А еще спустя пару месяцев состоялась официальная церемония бракосочетания.

Приезд во Францию английской принцессы кардинально изменил судьбы двух людей – графа де Бельфлера и никому тогда неизвестной Луизы де Лавальер. Первый влюбился в Генриетту, увидев ее, сходящую с корабля в порту Кале. Он вместе с герцогом Бекингемским должен был сопровождать невесту принца. Арман был покорен английской принцессой также как и Бекингем. Из-за этого оба дворянина постоянно конфликтовали.

Луиза же вошла в свиту юной герцогини Орлеанской. Она смотрела на огромное пространство одного из залов дворца. Здесь все было великолепным! Сверкающие витражи и мозаики, зеркала в дорогой инкрустации, канделябры из золота, мягкий свет, отражаемый мрамором и золотом. Ее госпожа, принцесса Генриетта, уже отправилась в опочивальню, и сама Луиза собиралась ложиться спать, когда мальчик паж принес ей записку якобы от графа де Бельфлера, чтобы фрейлина явилась на половину герцога Орлеанского.

Девушка уже приближалась к апартаментам Филиппа, из которых доносился шум веселья, музыка и хохот. Она не знала руку Бельфлера, но прекрасно знала, что он – благородный человек, поэтому верила ему.

Фрейлина собиралась было войти, когда неожиданно увидела короля. Людовик без парика, со струившимися по плечам темными волосами, в простой рубашке и клюлотах стоял, скрестив на груди руки и, нахмурившись, слушал, что творится на половине его брата.

Присев в глубоком реверансе, Луиза застыла, не веря, что перед ней сам французский монарх.

– Что вы тут делаете, сударыня? – строго спросил Людовик, окинув взглядом невзрачную худенькую девушку, прихрамывающую из-за детской травмы.

– Мне прислал записку граф де Бельфлер, ваше величество, – ответила она.

Луи молча протянул руку, давая понять, что она должна отдать ему эту записку. Та подчинилась, передавая королю треугольник бумаги. Прочтя содержимое письма, Людовик без труда узнал руку маркиза д'Эффиа и понял, что Лоррен со своим дружком решили подшутить над бедной девушкой.

– Как вас зовут? – уже мягче спросил его величество.

– Луиза-Франсуаза де Лабом-Леблан де Лавальер, – представилась фрейлина, вновь приседая перед королем в реверансе.

Король вспомнил, что уже слышал это имя. Однажды до его ушей случайно донесся разговор фрейлин. Одна из них восхищалась им и говорила, что влюблена. Это была именно она, Луиза де Лавальер.

Людовик внимательнее посмотрел в лицо этой юной девушки, заметно подпорченное следами оспы. Как она отличалась от яркой и живой Генриетты, которая наверняка ждала его сейчас в своей постели!

– Вы девушка, вам нельзя здесь быть. Тут страшные вещи творятся. Тут грязь и разврат кругом, – вдруг сказал молодой монарх, увлекая фрейлину за собой.

Пораженная Луиза дрожала, как листочек на ветру, ощутив прикосновение к своему плечу руки короля.

– Вы что замерзли? – удивился Людовик, а потом, догадавшись, усмехнулся. – Или меня боитесь?

Глава IV Графиня де Вард сбегает от мужа к цыганам

Франсуа вернулся поздно вечером и застал жену в гостиной в обществе слуги, которого ее отец, граф де Куси, отправил вместе с ней в Испанию. Та не слышала, как он вошел. Александрин расположилась на софе. Полулежа, она отщипывала от виноградной грозди ягоды и медленно отправляла в рот. Слушала, как Теодор пел, аккомпанируя себе на гитаре.

Графиня задумчиво откусила кусочек от крупной виноградины и провела сочной мякотью по губам. Франсуа увидел, как томно опустив ресницы, Александрин покусывает подушечку пальца, слизывая с нее сок.

Это ревнивое воображение рисовало графу де Варду такое столь соблазнительное поведение жены в обществе слуги, или на самом деле она позволяла себе чересчур благосклонное к нему отношение, не подобающее женщине ее статуса? «Паршивка что вытворяет! Вся в матушку свою», – подумал он.

Как только затихли последнее гитарные аккорды, графиня улыбнулась и захлопала в ладоши.

– Как тебе повезло, Теодор, – восхищенно сказала молодая женщина. – У тебя талант!

Юноша смутился и чуть покраснел. То, что Теодор влюблен, было очевидно. Но неужели и она?

– Графиня, – наконец Вард привлек к себе внимание.

При виде супруга молодая женщина перестала улыбаться.

– Кристиан ждал вас, чтобы показать свою шпагу. Теодор выстрогал ее из дерева, – проговорила Александрин. – Но, не дождавшись, заснул.

Она заметила, что муж чем-то недоволен. А граф все же решил зайти к пасынку. Свечи в спальне не горели, поэтому Вард вошел, неся огарок. И увидел, что в постели, словно два птенца в теплом гнездышке, спят в обнимку Кристиан и Софи.

Услышав громкий плач дочери, графиня поспешила узнать, что произошло. Франсуа быстро шел по коридору, неся на руках заливающуюся слезами Софи. Лицо его было таким злым в этот момент, что даже Александрин испугалась.

– Что случилось? – хрипло спросила она, после чего откашлялась.

– Кто допустил, чтобы моя дочь спала в одной постели с мальчиком? – воскликнул Франсуа.

Он передал девочку няне.

– Она сама убежала из своей комнаты, сеньор граф! – стала оправдываться испанка.

– Софи должна спать в своей кровати, и вы обязаны строго следить за этим! – почти кричал он.

Поклонившись, насколько это было возможно с ребенком на руках, испуганная женщина удалилась, на ходу утешая малышку.

– Зачем вы это устроили? Напугали детей, – проговорила Александрин, когда супруги остались одни. – Софи сама приходит к брату или ко мне спать.

– Больше такого не будет, я запрещаю.

– Но что в этом плохого? Они маленькие дети…

– В том то и дело, что они маленькие дети, а вы потакаете их глупым прихотям, взращивая в них дурные наклонности!

– Что?! – задохнулась Александрин от возмущения. – Как вы можете!

– Я не знаю, сударыня, может для вас нормально спать с братом, но…

Не дослушав, Александрин вдруг залепила ему такую пощечину, что Франсуа на миг застыл от неожиданности.

– Вы так говорите, потому что сами с детства проводили ночи с теткой! Вот и других подозреваете в таких грехах!

Ее слова вдобавок к пощечине окончательно вывели из себя графа. Его разум затмила бешеная ярость, и он с размаху ударил жену, отчего она не удержалась на ногах и упала на постель. Александрин пыталась увернуться, но ее настиг второй удар. Она закричала от ужаса, к которому примешивалась злость, лягнула мужа ногой, попав ему по бедру. И, судя по всему, сильно лягнула. Это, кажется, отрезвило Франсуа, и он осознал, что случилось. Отступил, исподлобья глядя на жену. Стоял перед ней высокий, тяжело дышащий. А она смотрела на него ошалелыми глазами. Лежала, вся сжавшаяся, опираясь на локоть, словно готовая вскочить и убежать. В этот момент в спальню влетел Теодор, вмиг оказавшись возле графа.

– Не бейте! – крикнул молодой человек, хватая господина за руку.

Слуга слышал крик хозяйки и бросился ей на помощь. Граф, разъяренный вмешательством челяди, откинул парня в сторону.

– Да как ты смеешь, каналья! – взревел он.

Схватив Теодора за одежду, он встряхнул его, отчего тот ударился головой об стену. Александрин, прижав ладонь к губам, смотрела, как ее слуга падает на пол, а из раны на его лбу сочится кровь. Франсуа приказал оттащить Теодора в пристройку и приготовить плеть. Скинув камзол, граф мельком посмотрел на жену, и ушел.

– Меня никто никогда не бил, – глотая слезы, шептала Александрин пока служанка обрабатывала ссадину от кольца графа на ее плече. – Только однажды отец чуть было... Его матушка остановила. Я в тот миг испугалась так же сильно, как сейчас.

Филипп де Брионе поднимал руку на молодую супругу, но его пощечины, казавшиеся ей тогда катастрофой, не шли ни в какое сравнение с тем, что сделал де Вард.

Александрин вспомнила, как узнав, что Филипп обрюхатил ее, отец, уже уговор заключивший о браке дочери с сыном маркиза де Ла Рискаль, так разъярился, что едва не зашиб свое дитя.

Вспомнила и как кричала:

– Я не хочу замуж за него! Я тогда лучше вообще замуж не выйду или утоплюсь!

– Да как ты смеешь перечить моей воле, мерзавка! – впервые в жизни граф позволил себе такие слова в адрес дочери.

– Какую породили!

Граф бросился было к ней, но графиня стала между ними.

– Остановитесь! Вы убить ее можете! Одумайтесь!

– Так и знал, что добром не закончится то, что она перед ним хвостом крутит! Ноги этому паскуднику переломаю!

Графиня де Вард зажмурилась, будто снова оказалась перед разъяренным отцом.

– Когда я понесла от Филиппа, батюшка грозился заточить меня в монастыре. Мне пришлось бы принять постриг, – проговорила она.

Здесь, в Испании, ей не с кем было делиться своими бедами, вот и рассказывала все служанке.

– Ваши дивные золотистые волосы обрезать просто грешно! – воскликнула женщина.

«Чем лучше я узнавала Франсуа, тем больше он казался мне похожим на моего батюшку. Даже в характере Армэля не было столь явных черт отцовского сложного и грозного нрава. А Франсуа хоть и никакой не родственник семейству Куси, но так же, как и мой отец, он бывает невыносим. Когда батюшка грозился заточить меня в монастырь за то, что понесла от Филиппа, ослушавшись воли родителя, я думала, что умру от страха. Даже мысленно просила Господа лишить меня жизни, чтоб избавиться от этого ужаса. Нечто подобное я испытала и при виде разъяренного Франсуа. Он может быть страшно жесток! И взгляд становится безумным. Мадам Перо, моя компаньонка, когда-то пояснила такой нрав батюшки тем, что он рожден, когда над миром господствовало созвездие Овна. Это что-то из модной нынче астрологии. Не знаю, что это значит, но мадам Перо такими вещами увлекается. Так вот Франсуа тоже рожден в середине весны, выходит, он тоже появился на свет, когда на небе царил Овен. Может оттого такое сходство и такие сложные характеры?»

Глава V Анна предупреждает Монфора о заговоре

Друзья, готовя заговор, пока не догадывались, кто попытается стать им поперек дороги.

Мостовые парижских улиц блестели от дождя. Фонарщик уже зажигал фонари, когда начальник охраны короля шевалье де Монфор вошел в таверну при гостинице «Сказка Парижа». Здесь пахло воском. Сводчатые окна были задернуты тяжелыми занавесями. Мишель остановился у входа и несколько женщин бросились к нему, приобняли с двух сторон.

– Шевалье! Наконец-то вы почтили нас своим вниманием! Давно не захаживали, мы совсем истосковались.

Монфор засмеялся, обхватив их за талии и шлепнув по широким бедрам.

– Ну что вы, сударыни, как же о вас забудешь!

Однако обведя веселым взглядом зал, он осекся, замолчал и медленно убрал руки с пышных бедер и талий красоток. Повернувшись через плечо, на него смотрела сидевшая за одним из дальних столов женщина в простом дорожном платье и плаще. Это была графиня де Куси. Ее служанка задремала тут же на лавке.

Мгновение они глядели друг на друга. Сам не ожидал того, как дрогнуло его сердце при виде нее.

– Дорогая моя, что вас сюда привело? – спросил тихо шевалье, остановившись подле Анны.

– Пойдемте, сударь, – наигранно улыбаясь и посматривая на растерянных женщин, сразу сообразивших, что перед ними дворянка, сказала графиня де Куси. – Нам нужно поговорить.

– Эй, вы куда это! - словно вихрь, откуда-то налетела Полин. – Кто вы такая? Что вам нужно?

– Пошла вон, – процедила Анна и с высокомерным видом прошла по залу мимо красной от злости и унижения хозяйки гостиницы.

Вокруг раздался приглушенный ропот. Люди недоуменно переглядывались, видя, что происходит что-то им непонятное. Монфор убедил Полин, что не следует так злиться и напомнил, что скоро должен вернуться ее муж, отчего бедняжка смутилась, а графиня хмыкнула, еще больше повергая хозяйку гостиницы в растерянность.

В комнате Монфора свечи горели только на столе, оттого царил приглушенный свет. Шевалье сидел, откинувшись на спинку стула. Напротив в кресле расположилась женщина. Мужчина буквально пожирал ее глазами, в то время как дама задумчиво смотрела на свои перчатки, которые держала в руках.

– Так что вам нужно?

– Мы же давние друзья, Мишель, вы столько раз мне помогали, – проговорила с улыбкой Анна, но шевалье скептически поджал губы, не понимая, она сейчас серьезно или как обычно издевается.

– А что, всегда вам столько внимания? Я имею в виду женщин, – вдруг поинтересовалась она.

Дамы действительно вешались на военных толпами, особенно в былые времена. Когда те входили в трактиры и кабачки, красотки буквально бросались им на шеи.

На вопрос о женщинах шевалье не ответил, и продолжал выжидающе смотреть на графиню, отмечая, что она мало изменилась за это время, несмотря на все пережитое.

– Я думал, вы во Флер Нуаре, а тут такая неожиданность – в столице, да еще и здесь, в «Сказке Парижа».

Это было действительно странно, ведь графиня де Куси всегда выбирала только лучшие, а значит – самые дорогие гостиницы.

– Это получилось спонтанно.

– В смысле однажды с утра ударило в голову? – усмехнувшись, уточнил де Монфор.

– Я к вам приехала по одному делу, – серьезно сказала графиня де Куси.

– Чего вы хотите? Чтобы я убил герцогиню? Так она укатила куда-то, кажется во Фландрию. А я ни слова не знаю по-фламандски… Или Огюста? Не дождетесь. Он мне нравится. Редко встретишь такого благородного человека, – шевалье, конечно, слышал, что произошло в шато-де-Куси.

– Да уж. Благородных мужчин в наше время днем с огнем не сыщешь, – посетовала Анна.

Видно, графиня все никак не могла примириться с открывшейся ей правдой. Последний раз он видел супругов Куси вместе давно, еще на королевской свадьбе. Оба держались достойно, никто бы и не подумал, что между ними на самом деле серьезный конфликт. Хотя шевалье поймал себя на мысли - никто не мог бы подумать, что долгое сосуществование двух таких людей вообще возможно. Однако они все же были вместе.

– Знаете, когда вы его арестовали, я совсем потеряла голову, к Мазарини помчалась – выпрашивать помилование. Так счастлива была, когда нашла вас с ним в доме той старухи, по дороге в Нуази, когда вы от герцогини де Лонгвиль ехали и на вас напали.

Говоря это ровным голосом, Анна смотрела в пустоту. Ей нужно было кому-то высказаться, кому-то, кто ее поймет.

– Он перевернул мой мир. До встречи с ним я презирала мужчин. От них пахнет потом, лошадьми и вином. Они грубы и жестоки. А он казался мне другим, – продолжала графиня. – А теперь я не могу думать о нем. Сразу представляю его в постели с ней... Как он ласкает ее тело, как потом шутит с ней, как ей улыбается... Господи, я однажды сойду с ума от этих мыслей! Знаете, что я видела? Когда-то я стояла за шторой, а она в этот момент расстегнула его кюлоты и... Лучше б я тогда умерла! Он так убедительно говорил, что ничего у них не было... Думаете, граф де Куси никогда не лжет? Тогда я тоже так думала! Как он мог с ней!

– Да не так там все было, как вы себе навыдумывали! – бросил де Монфор, раздраженный этими ее разговорами. – Послушайте. Это уже случилось, произошло. И это уже в прошлом.

Ему порядком надоело исполнять роль жилетки. Тем более угнетают такие подробности от женщины, к которой неравнодушен. Женщины, похвалявшейся своей властью над мужчинами, но не сумевшей совладать с одним…

– Есть ли что-нибудь на свете страшнее, чем это? – вдруг спросил шевалье.

– Я не знаю.

– А если кто-то из ваших близких заболеет или умрет?

– Скажете тоже!

– Ну это же страшнее, чем измена двадцатилетней давности.

– Да, – вздохнула она. – Остается только понять, что делать дальше. Вот так прожить с ним всю жизнь, а в результате остаться одной...

– Вы не одна, – возразил шевалье.

– Да одна я, одна.

– Может, вы перестанете говорить о своем муже? – нахмурился де Монфор.

Анна глянула изумленно, потом с насмешкой, а затем вдруг как будто что-то поняла.

Глава VI Король и Луиза в гроте, а Армэль узнает, что он великий грешник

Луиза сквозь сон услышала какой-то шум. Открыла глаза и увидела, как в окно влезает мужчина. Спрыгнув на пол, он чуть не наступил на собачку фрейлины, которая пронзительно взвизгнула.

– Черт! Пошла прочь! – прошептал незнакомец.

Лавальер расслышала голос короля. Он уже несколько раз присылал ей цветы и подарки, но драгоценности она отсылала назад. И вот Людовик перешел к решительным действиям.

– Ваше величество! Что вы здесь делаете? – прошептала девушка, сев в постели.

– Вы меня обижаете, не принимаете мои подарки. Я пришел узнать, почему.

Луиза вздохнула.

– Сир, умоляю, простите меня...

Людовик засмеялся.

– Не стоит так серьезно все воспринимать! Я же пошутил.

Он сел на постель Луизы. Она постаралась отстраниться, и он заметил это ее движение.

– Вы однажды сказали, что любите меня... – произнес король тихим серьезным голосом. – Вы не из тех, кто врет о таких вещах. Стало быть, говорили правду. Почему же вы тогда так меня боитесь... Я не знаю, как иначе назвать ваше поведение.

– Я действительно говорила правду, ваше величество. Но ведь это большой грех! У вас есть супруга.

Людовик встал, и прошел по комнате, скрестив на груди руки. Она видела, как в темноте светится белым пятном его рубашка с пышными кружевными манжетами.

– То есть, вы желаете, чтобы я ушел? – спросил он.

Она молчала.

– Ну что ж. Извините, сударыня, что потревожил вас столь поздним визитом, – недовольно сказал Людовик.

Когда король исчез тем же путем, что и появился, Луиза упала на подушки и расплакалась, сама не понимая – от счастья или стыда.

«Эта маленькая фиалка, прятавшаяся под травой, стыдилась быть любовницей, быть матерью, быть герцогиней» – сказала позже о Луизе де Лавальер маркиза де Севиньи.

И была права. Луиза всю жизнь страдала от того, что любя короля, чувствовала себя из-за этого презренной грешницей. А в самом начале их отношений она всячески избегала Людовика, который, в свою очередь, повсюду следил з ней горящим взглядом. Его страсть еще больше распаляло то, что он видел, как она мечется и колеблется.

Король понял, что Луиза целомудренна, оттого и так страшится оставаться с ним наедине, стесняется его, вся сжимается в его обществе. Ора де Монтале рассказала ему, что у Луизы никогда не было поклонников. Ора также поведала королю, что Луиза бережно хранит все его записки, а в ее книгах между страниц лежат лепестки подаренных им цветов.

Молодой монарх еще несколько раз залезал в комнату Луизы через окно, но самое большее, чего смог добиться – долгой задушевной беседы до самого рассвета. Причем сам он сидел в кресле, а Лавальер, закутавшись до подбородка в одеяло – в постели.

День, выбранный для пикника, выдался очень теплым и солнечным. По парку гуляли под руку дамы и кавалеры, неспешно ступая по усыпанным гравием аллеям, по обеим сторонам которых росли пушистые кустарники редких видов. Лишь Мария-Терезия, недавно узнавшая, что находится в положении, и плохо себя чувствовавшая, не вышла на пикник.

Принцесса Генриетта в окружении своих дам расположилась под густыми кронами деревьев, в прохладной тени. Здесь находилась беседка в античном стиле, с мраморными колоннами. На скамейках были разложены подушки, а в центре – столик, на котором стояло блюдо с фруктами.

Утро совершенно не предвещало плохой погоды. Но днем буквально за считанные минуты небо из ясного голубого превратилось в графитово-серое. Неожиданно началась гроза. Генриетта и ее фрейлины с визгом бросились под защиту летнего павильона, потому что беседка не вмещала всех, желающих укрыться от потоков воды. Да и в павильоне уже было много людей, поэтому не успевшая за всеми Луиза де Лавальер растеряно остановилась. Она видела, что ей там места нет, а насмешливый взгляд принцессы окончательно выбил почву у нее из-под ног. В последнее время Генриетта просто изводила ее придирками, травила и насмехалась. Но вдруг рядом оказался сам король. Лавальер сначала не поняла, почему так вытянулось хорошенькое личико герцогини Орлеанской, а среди придворных, прятавшихся от дождя в павильоне, прокатился удивленный ропот. Оказалось, Людовик, не обращая внимания на ливень, снял свою широкополую шляпу и поднял ее над головой Луизы.

– Идемте, сударыня, в дальнем гроте полно места, – сказал он.

Они почти бежали под теплым дождем по парку, не обращая внимания на провожавшие их взгляды.

В гроте молодые люди остались наедине. Было зябко и сыро. Людовик тряхнул мокрыми волосами. Подойдя к Луизе, он мягко коснулся ее шеи, щеки и вдруг запустил пальцы в ее волосы, ласково гладя затылок. Она попыталась отпрянуть, выжидающе посмотрела на вход в грот.

– Перестаньте вы туда смотреть, – прошептал он. – Там все равно никого нет. Вам никто не придет на помощь.

Именно он должен сделать ее женщиной. Она не должна делать такой подарок ни одному мужчине в мире. Только он!

Король приблизил лицо к ее лицу, прижался лбом к ее лбу.

– Посмотрите лучше на меня, – он сказал это призывно и властно.

Луи ловил ртом ее приоткрытые губы – сначала верхнюю, потом нижнюю. Его дыхание обжигало ее, щеки Луизы стали розовыми, она часто дышала.

– Я – ваше развлечение? – вдруг тихо спросила Луиза.

– Вовсе нет, – серьезно ответил он.

– Я не привыкла к такому. Для меня все по-настоящему.

– Для меня тоже, – шептал Людовик, покрывая поцелуями ее шею, ключицы, выступавшие в декольте полукружия груди. – Я не хочу, чтобы мой цветок сорвал кто-то другой. Этот момент я запомню на всю жизнь! Прошу тебя, сделай мне подарок!

Поцелуи становились все горячее... он целовал ее плечи... все было как во сне... Уверенно и решительно нащупал корсаж, провел пальцем по кружевам и лентам. Ее тело трепетало под защитой китового уса. Но эта преграда была преодолена довольно быстро. Король умело и безошибочно расшнуровал корсет. Она задыхалась, видя, как он расстегивает крючок за крючком. Инстинктивно Луиза влеклась к нему, впервые в жизни познавая любовь…

Глава VII Кокетка Александрин, ревнивый де Вард, и гордая испанка

Конфликт де Варда и Гальярдо, разгоревшийся после того, как последний, оскорбляя адвоката Саласара, упомянул имя супруги графа, мог завершиться дуэлью. Но пока Франсуа ограничился тем, что ударил Алессандро Гальярдо кулаком в лицо, чем неожиданно для себя заслужил настоящее восхищение у местных дам. «Ну вы даете, Алессандро, – говорила одна красотка несчастному Гальярдо. – Французский дипломат вам лицо начистил! Никогда бы не поверила». Саласар же, по слухам, все-таки дрался с обидчиком. Чем там все завершилось, граф не интересовался, тем более что оба участника дуэли остались живы. Сам Вард не исключал, что, возможно, и ему все-таки придется скрестить шпагу с Гальярдо, однако как посольский служащий, он должен быть очень осторожен, ведь в таком скандале страдала не только его честь, но и честь страны, которую он представляет. Пока благодаря вмешательству самой королевы Марианны Австрийской, куда-то на время выславшей Гальярдо, конфликт поутих. Но Франсуа всерьез думал о том, чтобы покинуть Испанию и вернуться на родину. Зимой они с супругой собирались отправиться во Францию на несколько недель. Тогда он и примет окончательное решение.

Пока Александрин пребывала в неведении относительно того, в какой скандал оказалось замешано ее имя. Она совершенно не заметила перемены в отношении к себе со стороны высшей испанской знати. Как и не ведала того, что Рафаэль Саласар, узнав, что его несостоявшаяся невеста сейчас здесь, в Испании, горел желанием увидеть ее. Напомним, что Александрин еще была младенцем, когда ее отец граф де Куси за праздничным столом пообещал отцу Рафаэля дону Саласару, что выдаст ее замуж за его сына. Однако спустя двенадцать лет, когда семья де Куси уже вновь жила во Франции, а испанец с сыном явился в замок друга с напоминанием о давнем обещании, супруге графа де Куси удалось расстроить планы обедневшего испанского дворянина и спасти дочь от столь нежеланной для нее участи.

В этот день на приеме у губернатора Александрин наконец встретилась с Рафаэлем Саласаром. Он видел ее десять лет назад и теперь был поражен красотой молодой графини. Как же тогда отец мог позволить такому бриллианту выскользнуть из его рук? Двадцатидвухлетняя блондинка француженка до глубины души поразила испанца. Она вспомнила своего неудачливого жениха, и сейчас та ситуация ей показалась забавной. Александрин, держа в руке бокал, в котором искрилось вино, и совершенно не обращая внимания на хмурый взгляд Франсуа, стояла между мужем и Саласаром и с улыбкой говорила о тех днях, когда Рафаэль с отцом гостили у них в Кусие.

Позже, улучив момент, граф де Вард подошел к адвокату и произнес недовольным тоном:

– Моя супруга пригласила вас к нам...

– Она пошутила, – сказал Саласар.

– Я очень рад... что вы понимаете шутки, – кивнул Франсуа.

Возвращались граф и графиня домой довольно поздно. Александрин, под впечатлением от возобновленного знакомства, все не могла угомониться, рассказывая о том, как ее семья когда-то жила здесь, в Мадриде, и как потом переехала во Францию. Не смотря на то, что Мадрид XVII века – это город роскошных аристократических дворцов, церквей в стиле барокко, и процветающий культурный центр, однако уличные фонари почти нигде, кроме главных улиц и площадей, не горели. Дорогу освещали лишь два небольших фонаря, прикрепленные по бокам экипажа, рядом с козлами. В своем повествовании графиня как раз дошла до того момента, как ее, восьмилетнюю девочку, уставшую с дороги и сонную, на руках внесли в их родовой замок, когда послышался хруст и карету вдруг здорово тряхнуло. Молодая женщина, не удержавшись, упала вперед и уткнулась лицом прямо в жабо на груди супруга. Когда граф вышел узнать, что случилось, оказалось – практически отлетело колесо.

В темноте починить карету было довольно сложно. Александрин и ее служанка, которых попросили покинуть экипаж, прохаживались по улице. Графиню это ожидание неимоверно раздражало, тем более что до особняка оставалось всего несколько кварталов.

Как-то незаметно она отошла достаточно далеко от кареты. Вдруг в темноте молодая женщина услышала шум и возню. Кажется, кого-то тянули и этот кто-то упирался. Наконец, Александрин разглядела в арке двух молодчиков и девушку. По виду очень юная, невысокая и худенькая, с длинными темными волосами, она была прижата к каменной стене, а мужчины шарили руками по ее телу.

Графиня похолодела, а ладошки стали липкими от пота. Да ведь девчонку собираются изнасиловать! Пред мысленным взором француженки пролетела тошнотворная картина из прошлого – яркий свет от свечей в канделябрах, роскошно убранная комната, валяющиеся повсюду бархатные подушки, упавший бокал, разлитое вино, полностью обнаженный мужчина наваливается на нее, его грубые, требовательны, сильные руки на ее теле, жадный, кусающий губы поцелуй… Придавив к полу, он впивается в ее шею, оставляет кровоподтек, спускается ниже, с шумом втягивая ноздрями ее запах, что-то урчит при этoм, чтo-тo шепчет хриплo и нeрaзбoрчивo. И вот уже его наглые пальцы скользят по талии, животу, проникают между ее ног и причиняют боль. Он не дарит наслаждение, он его берет.

Увидев, как один из мужчин рванул на девушке одежду, обнажая груди, и впился в ее плоть губами, а второй принялся задирать юбку, не обращая внимания на ее молчаливые попытки оттолкнуть его, Александрин побежала к карете. Схватив один из фонарей, она бросилась назад.

– Что вы делаете?! Отпустите ее!

Насильники оглянулись на красивую, богато одетую даму и, наконец, заметили карету. Слуги графа де Варда отвлеклись от починки и наблюдали за происходящим. Как и сам граф. Скрестив на груди руки, он остановился рядом с супругой.

– Она наша! Нам ее отец денег должен, а возвращать долг ему нечем, вот и отдал ее, – крикнул совсем молодой, судя по голосу, юноша.

– Какое варварство… Сколько он вам должен? – дрожащим от волнения и ярости голосом спросила графиня.

Тот назвал сумму. Александрин повернулась и умоляюще посмотрела на мужа.

Глава VIII Старый замок и воспоминания

Осень 1645 г. Наваррский коллеж

Высокие сводчатые потолки... Под ними любой звук разносится эхом. Как сейчас быстрые шаги виконта.

– Виконт де Куси, мой юный друг! – окликнул кто-то юношу.

Армэль оглянулся.

– Отец Карудо! Господин учитель, вы меня звали?

– Да, мой мальчик. Пойдемте, я хочу у вас кое-что спросить.

Карудо было лет 45. Это был высокий статный мужчина с почти полностью седыми волосами и серьезным взглядом темных глаз. Они присели на скамью.

– Я давно хотел спросить у вас, виконт, почему вы выбрали стезю священника?

Шестнадцатилетний юноша поднял на учителя глаза. Большие, синие, мерцавшие теплым мягким светом.

– Потому что я не хочу быть военным. Жестокость, пусть даже во благо своей родины, мне чужда. Государственная служба и политика мне не интересны. Меня привлекают науки. Особенно история, география. И еще я хотел бы заниматься литературой. В богословии все это сочетается с верой в Господа. Вот я и выбрал Церковь.

– А веруете ли вы сами? – улыбнулся священник.

Он давно заметил, что этот мальчик умен, пытлив, но вот не видел учитель в нем самопожертвования и искренней веры, скорее просто интерес к религии как к одной из частей человеческого бытия.

Наваррский коллеж был самым демократичным учебным заведением Франции. Туда принимали исключительно детей бедняков. Но когда Армэль узнал, что именно его когда-то оканчивал Его Высокопреосвященство кардинал Ришелье, то заявил отцу, что хочет учиться только там. Графу пришлось подключить определенные связи. О том, что Армэль является сыном родовитого вельможи, знало лишь руководство коллежа и некоторые преподаватели, сами же ученики не ведали, что их друг – родня королевскому дому.

Учеба в Наваррском коллеже легко давалась виконту. Он старательно постигал науки и впитывал знания, но, как считали его учителя, не воспринимал достаточно серьезно выбранную им самим роль. Юный сын графа де Куси был главным заводилой среди сверстников, но при этом он умудрялся почти никогда не попадаться на шалостях.

В одну из ночей несколько учеников коллежа удрали в лес, где развели костер и, усевшись вокруг огня, стали жарить мясо, заранее украденное на кухне. И кто бы вы думали, был инициатором данной идеи? Ну конечно виконт Армэль Валентин де Куси.

– А что если нас тут застанут грабители или бродяги? – поежившись, спросил светлоголовый мальчишка по имени Стефан.

– Ну, мы постараемся быстро убежать от них, – сказал Армэль, умело освобождая мясо от пленки, обтирая солью и насаживая на тонкое лезвие длинного кинжала.

– Гораздо страшнее, если на нас нападут духи умерших, – полушепотом проговорил еще один воспитанник коллежа, сын хлебопека Мишель.

– Или волки, – пожав плечами, заметил виконт де Куси.

Ожидая, пока пожарится мясо, он лег поблизости от огня, подперев голову ладонью и время от времени переворачивал куски. Ему было жарко, на лбу выступили капли пота.

– Матушка писала, что в окрестностях Флер Нуара случилось несколько убийств, – сказал Армэль.

Раньше он говорил друзьям, что Флер Нуар – это старое поместье, не уточняя, что его наследство составляют еще несколько замков и деревень. Сам мальчик никогда там не был, но живо представлял все по рассказам матери. Сдобренное его собственными мальчишескими фантазиями, повествование выходило поистине будоражащим.

– Сначала пастухи, утром пригнавшие стадо овец на пастбище, нашли мертвую девушку. Ее тело было изгрызено дикими животными. Потом охотники наткнулись в лесу на еще один женский труп. Таких находок было уже пять или шесть. Люди стали боятся. Думают, это оборотень.

– Как же твои родители там живут! – со страхом воскликнул сирота Стефан. – В этой мрачной глуши.

– Еще там есть болото. Когда-то оно было прудом, – игнорируя вопрос, продолжал юный виконт. – Говорят, там много людей утонуло. Одну девушку, дочь местного трактирщика, обвинили в том , что она ведьма и якобы навлекла на деревню мор скотины. Жители ее схватили, хотели учинить самосуд и тут же сжечь колдунью. Но кто-то все-таки рассудил здраво, что нужно сообщить инквизиторам и пусть они разбираются. На ночь бедняжку заперли в сарае, но она сбежала, пошла на тот пруд и утопилась. А через несколько дней всплыла страшная, посиневшая и раздувшаяся.

Мальчики содрогнулись.

– Они говорили, что она ведьма, но конечно она ею не была. Это только одна из множества подобных историй. Почему-то этот пруд всегда привлекал самоубийц. Из него часто вылавливали утопленников. Расположен он очень близко к дому, и из-за этого стены дома постоянно сырые и в нем пахнет болотом.

– Моя прапрапра-… , в общем очень дальняя бабушка была ведьмой, – вдруг сказал Тео и все перевели на него взгляды. – Но ее не сожгли. Ее заживо замуровали в стене замка. Это было два или три столетия назад. Говорят, она долго кричала, несколько дней из стены слышался ее глухой голос. Может быть, она проклинала нашу деревню…

Тео замолчал. Странная, необъяснимая тишина установилась в лесу. Даже шепот не нарушал эту тишину. Лишь тихо потрескивал костер. Ни у кого больше не было ни сил, ни желания делиться друг с другом секретами. Где-то вдалеке звякнули колокольчики на повозке припозднившегося крестьянина. В лесу глухо заухал филин. Мишель и Фабрис прижались друг к другу. Остальные мальчишки в страхе переглядывались.

В ту ночь Армэлю приснился страшный сон, видимо, навеянный разговорами в лесу. Связанная женщина в окружении пламени… Сожжение ведьмы! Он видит все это словно сверху, со стороны. Ветер развевает светлые длинные волосы женщины, они не дают рассмотреть ее. И хоть ее тело крепко привязано веревками к столбу, в какой-то момент ей удается так тряхнуть головой, что открывается лицо. Он узнает… свою мать! Вокруг ходят лучники, толпится народ, а чуть поодаль на черном жеребце сидит всадник в черном плаще. Бледное высокомерное лицо, холодный взгляд, темная прядь волос выбилась из-под шляпы и упала на лоб. Отец…

Глава IX Неожиданная встреча

В трактире было еще не так многолюдно, как обычно. Начальник охраны короля вошел и окинул ищущим взглядом зал. Здесь его уже ждали. Мужчина в низко надвинутой на глаза шляпе сидел в углу, куда почти не попадал свет.

– О, вот и вы, – сказал он при виде де Монфора.

– Приветствую вас, граф. Вы написали, что будете здесь, и я рад, что застал вас.

Друзья заказали вина и закуски. Вскоре полилась задушевная беседа, в ходе которой Арман то и дело поглядывал на друга. Ему явно нужно было поговорить о чем-то серьезном.

Но шевалье сам завел разговор о том, что волновало обоих.

– Я все знаю о замысле нашего друга.

– Да? И что думаете?

– Что он либо идиот, который не понимает, что творит, либо потрясающе наглый гений.

– Смотрите, – вдруг перебил его граф де Куси.

Друзья увидели, как в таверну вошли две женщины. Одна – в красивом бежевом плаще, обшитом по краю золотыми нитями, вторая была одета скромно – в серое платье и накидку. Арман не верил своим глазам. Он перевел взгляд на не менее удивленного друга.

– Графиня и ваша Полин? Связался черт с младенцем!

Анна, сначала направившаяся было к Монфору, вдруг застыла, пораженно уставившись на мужа. Она наблюдала, как иронично одна его бровь поползла вверх. Ну конечно, он думал, она в имении Флер Нуар, что в десяти днях езды отсюда...

Когда де Монфор поднялся, чтобы поцеловать графине де Куси руку, Арман остался неподвижен и лишь кивнул, давая понять, что ее появление замечено и принято к сведению.

– Шевалье, вы? Здравствуйте, – нарочито дружелюбно проговорила Анна, обращаясь к Монфору и сияя лукавой улыбкой. – Не ожидала вас тут увидеть. Мы пришли отведать вафель. Говорят, здесь их прекрасно готовят. Как во Фландрии, откуда родом моя подруга.

– У вас во Фландрии есть подруга? – переспросил Мишель непонимающе.

– О, нет, во Фландрии у меня друзей нет. Хотя, пожалуй… Есть одна крайне неприятная особа, она как раз сейчас там. Ну да не о ней речь.

Монфор взглянул на Армана, но лицо того было непроницаемым.

– Моя дорогая, вы ведь фламандка? – уточнила у Полин графиня.

Та кивнула.

– Вот, это моя подруга-фламандка.

Было заметно, что Анна нервничала, в то время как граф де Куси внешне казался абсолютно спокойным.

Женщины присели за тот же стол, и графиня действительно потребовала вафель.

– Я слышал, вы поселились далеко от столицы. Не скучно там? – Монфор пытался завести вежливую беседу и для Анны, которая чувствовала себя сейчас не в своей тарелке, это было очень кстати.

– Ну что вы, я везде сумею найти способ проводить время с пользой… – она, повернувшись к дворянину, не видела, как покосился на нее муж. – Представляете, у меня в границах имения обнаружилась заброшенная каменоломня. Я приказала разведать, насколько она пригодна для использования, оказалось – там немалые залежи сланца. Поэтому, посоветовавшись со знающими людьми, я приняла решение наладить добычу и продавать камень.

– Вот уж никогда бы не подумал, что вы займетесь столь не женским делом… – удивился начальник охраны короля.

– О, действительно, дело не женское, но прибыльное, – ответила ему графиня де Куси. – Ведь сланец – камень дорогой. Нужно же как-то крутиться…

– Лучше расскажите, как вам удалось остаться невредимой после такого ужасного падения, – промолвил Мишель.

– А графиня всю жизнь только и делает, что падает и поднимается, – вдруг сказал Арман.

Она на миг застыла, потом медленно повернулась к нему.

– Ну и прикончили бы меня, чтоб не мучилась! – прошипела Анна едва слышно.

Графиня быстро взяла себя в руки, и вернулась к теме сланца. Анна, изучившая все тонкости добычи и продажи камня, принялась оживленно рассказывать о своем деле.

Граф де Куси украдкой посматривал на свою жену-красавицу. Цвела словно вопреки времени. Графиня…

Тем временем Полин, заметив кого-то знакомого в зале таверны, извинилась и ушла. Она явно была обижена на де Монфора, потому что тот не обращал на нее внимания.

– Кажется, мадам чем-то недовольна, – кивнув в сторону удаляющейся любовнице, проговорил Мишель.

– Женщины всегда чем-нибудь недовольны, – заметил граф де Куси.

– Вы так хорошо знаете женщин. Много их было? – раздался насмешливый голос графини.

– Не много. Но тех, что были, достаточно оказалось, чтобы узнать.

– Ну обиды на женщин быстро проходят, – продолжала Анна. – Одна обидела, другая залечит раны.

– Я один, – пробурчал Арман.

Монфор поднялся, извиняясь и объясняя, что ему нужно на некоторое время отойти. На самом деле он понял, что супругам нужно поговорить наедине.

– Что у вас с деньгами? – спросил граф, как только они остались одни.

Он решил, что дела совсем плохи, раз она добычей камня надумала заняться.

– У меня нет проблем. Я никогда не была нищей.

– Вы всегда были гордой, – бросил он.

Она ничего не сказала в ответ.

Не с ней ли лежали обнявшись на жарких, влажных от пота простынях, когда кожу обдувало летним ветром из приоткрытых ставен? Не ее ли порой подхватывал, на кровать бросал, да мял, словно дикий зверь, в своих объятьях? Не ей ли дарил украшения и драгоценные камни от лучших французских ювелиров и шептал, как любит?.. А сейчас и взглянуть не может на нее толком, боясь наткнуться на холодные, как северные льды, голубые глаза, боясь услышать ее злое «господин граф». Ее надменные гримасы, которые она строит только завидев его… Но неужели нельзя, чтобы было все как прежде? Сейчас, когда столько пережито, когда все открылось, он не видел причин для вражды.

– Что мешает нам быть вместе? – вдруг спросил Арман.

Было очевидно, что Анна опешила.

– Это невозможно, – единственное, что нашлась она сказать, хотя в голове крутились вперемешку ядовитые фразы и грубые ругательства.

– На свете нет ничего невозможного.

– Есть. В том то и дело, что есть.

Для нее невозможным было воссоединиться с мужем и принять его сына от герцогини де Кардона.

Глава X Двое пытаются перехитрить третьего, а Лабранш знакомится с герцогом де Кардона

Анри вышел из Бастилии и уже собрался, было, сесть в карету, когда увидел на противоположной стороне дороги Монфора. Тот стоял, скрестив на груди руки, и чуть прищурившись, смотрел прямо на него. Епископ, конечно же, не мог пройти мимо, поэтому моментально изобразив на лице почти искреннюю улыбку, воскликнул:

– Монфор! Какая радость, что я вас встретил!

«Ну-ну» – подумал шевалье.

– Ваше преосвященство! Я не менее рад! Вы, да еще в Бастилии! - На этом слове он сделал ударение, придав своей фразе многозначительности. – Судя по вашим частым визитам в Париж, в вашей епархии вас видят редко. Там еще помнят, как вы выглядите?

– Да, там есть мой портрет, – улыбнулся епископ.

Монфор решительно подошел, и Анри ничего не оставалось, как пригласить его сесть в свой экипаж.

– Я еду кое-куда, – попытался отделаться от друга священник.

– Я вас провожу, – тот сделал вид, что не понимает этого.

Оказалось, направляется Анри к... графу де Куси. Арман ждал его в своем особняке недалеко от площади Дофина. При виде Монфора де Куси, конечно, удивился, но ничем это не выдал. Пригласил друзей в дом, где лакей уже выставлял на стол съестное и выпивку.

– Итак, рассказывайте.

– О чем? – поинтересовался прелат.

– Что замыслили.

– О чем вы, Монфор? – спросил Дюамель-Дюбуа с таким видом, что шевалье действительно почти усомнился.

Но тут Арман положил руку на плечо Анри.

– Вы все-таки скажете, граф? – спросил, окинув его испытывающим взглядом, шевалье. – Вы ведь не станете от меня скрывать? Вы всегда были для меня больше, чем просто другом… Вы были мне как отец.

– Рано или поздно дети взрослеют. И показывают родителям козью морду, – сказал Арман, словно говоря сам с собой.

– А родители все стерпят. Хоть сотню козьих морд, – понимающе улыбнулся Анри.

– Это все философия… – скривился шевалье, видя, что друзья норовят затянуть его в понятные только им дебри высокого и отвлечь от самого важного. – Знаю, что вы опасное дело замыслили.

– Потому что меня совершенно не устраивает сложившаяся обстановка, – промолвил граф.

– Я понимаю, граф… Вас. Но не вас, ваше преосвященство. Вам следовало бы умерить свои амбиции. Вы очень хороший друг и я прекрасно к вам отношусь. Но есть темы, на которые лучше не фантазировать. Даже вам. Вы заигрываетесь в своих интригах.

– Да, Анри интриган. Но интриган на благо Франции, – вдруг сказал Арман.

Шевалье недоверчиво взглянул на друзей.

– Разве действительно в этом причина, граф? Во Франции?

– В том числе.

– И ваша?

– Моя? – граф как-то странно глядел на Мишеля, создавалось впечатление, словно оба не совсем понимают друг друга. – В том, что я не позволю делать своего сына несчастным…

– А что будет, если Армэль или Александрин чего-то захотят, вы мир перевернете?

– Да. Если они будут иметь право на то, чего желают, – спокойно произнес Арман.

– Я знаю, что одно из условий этой сделки – военная карьера для виконта де Лабранша. Это не правильно… Он молод, и он всего сможет добиться сам.

– Сделки? – тут уж Арман не стал скрывать своего удивления. – Право, очень странное слово вы подобрали…

Граф поглядел на друга холодно и отчужденно.

– Я слышал, что король отказал ему в повышении. Огюст так близко принимает все к сердцу. Похоже, для него действительно все это очень важно. Но то, что вы задумали, не спасет ситуацию. В прошлый раз все обернулось для вас удачно. Вы не только вышли сухим из воды, но даже украсили свой камзол лентой ордена Святого Духа. Стоит ли испытывать судьбу и вмешиваться сейчас? Вы всегда такой благоразумный и трезвомыслящий, и вдруг подобная авантюра… Я обращаюсь и к вам, Анри, вы…

– Если мое предприятие увенчается успехом, быть вам маршалом, Монфор. Будьте со мной, – неожиданно предложил прелат.

– Быть с вами – значит с вами и упасть, – ответил шевалье.

– Что это значит?

– Это значит, Анри, что вы государственный преступник. Вы пожалеете об этом однажды. То, что так просто можно подменить короля – иллюзия. Когда все откроется, вас будут искать, преследовать. Вам придется жить в постоянных бегах. Такая жизнь невыносима. Еще страшнее будет, если вас просто убьют, как бешеную собаку, – все это было сказано так уверенно, убедительно и спокойно, что Анри невольно застыл на мгновение, но потом улыбнулся.

– Вы с ума сошли, мой дорогой. О какой подмене короля вы говорите?

Монфор опешил и с минуту молча переводил глаза с одного на другого.

– Вы меня за дурака держите? Вы же сами говорили только что, будто вас не устраивает обстановка в королевстве и предлагали маршальский жезл, если перейду на вашу сторону.

Анри посмотрел на Армана, который в свою очередь поднял одну бровь в знак удивления.

– Вы совершенно ничего не поняли! – усмехнулся епископ. – Я предлагал вам помочь мне вызволить Фуке. Вы имеете влияние на его величество, и ваших советов он послушается.

– Зачем тогда вы завели дружбу с комендантом Бастилии?

– Я помогаю там одному юноше. Он узник этой тюрьмы. Молодой человек очень тоскует по своей матушке, у которой он является единственным сыном.

– А вы, граф, вы сказали об Огюсте…

– Что ж, объясню. Я испросил у Людовика аудиенцию, на которой намерен сказать ему все, что думаю. И я готов ко всему. А по поводу вашего вопроса… Если бы король поступил несправедливо по отношению к кому-то еще из моих детей, я, безусловно, сделал бы то же самое.

– И я. Особенно если бы речь шла об Армэле. Ведь вы, граф, ему просто отец, а я отец духовный. Я за него ответственность несу перед Богом, – повернувшись к графу, говорил епископ. – И я рад, что мой крестник выбрал тот же путь, что и я. А Александрин… К счастью, в ее жизни, кажется, все хорошо сложилось.

– Я, кстати, ошибся в де Варде, – задумчиво сказал граф де Куси. – Он оказался весьма достойным человеком.

Монфор вспомнил, как Вард, злословя о Лабранше и его матери, едва не спровоцировал Огюста на то, чтобы тот вызвал Франсуа на поединок. А еще эта загадочная история, участниками которой, как догадывался шевалье, были Вард, Александрин, и покойный дю Прей… Но промолчал об этом.

Глава XI Французы при испанском дворе и в Риме

Александрин танцевала с Рафаэлем Cаласаром. Они кружились в кадрили, время от времени перекидываясь шутками. Шутил скорее Саласар, а она так смеялась, что совсем не обращала внимания на другие пары, то случайно задевавшие ее, то наступавшие на подол. Пестрая, кружащаяся толпа заполонила всю бальную залу в Реаль Алькасар[1]. Увлеченная танцем, графиня де Вард не заметила, как они вдруг оказались в дальней затемненной части зала, а потом и вовсе в нише за тяжелыми шторами, куда адвокат-испанец ее легонько втолкнул.

– О, Рафаэль, где это мы? Вы совсем меня закружили! – воскликнула, осматриваясь, молодая женщина.

Он почти минуту глядел на нее в упор, отчего Александрин вдруг смутилась.

– Сеньора, – Саласар взял ее за руку. – С самой нашей встречи здесь, в Мадриде, я очарован вами. Я вижу вас в своих снах, а наяву вы такая близкая и далекая одновременно...

Лицо графини сделалось встревоженным и серьезным. Он говорил быстро и решительно, без предисловий, боясь, что им помешают, и он не успеет сказать все, что хочет.

– Что вы говорите, Рафаэль! Перестаньте.

– Выслушайте меня. Я схожу с ума от неизвестности. Вы так милы со мной, так приветливы, что мне порой кажется, будто я могу рассчитывать на взаимность.

– Что? – прошептала, бледнея, молодая женщина. – Вы ошибаетесь, сеньор!

Она попыталась вырвать руку, и все ее дружелюбие испарилось без следа, оставив место лишь холодной вежливости. В это время Франсуа, заметивший исчезновение Саласара и Александрин, обвел бальную залу дворца внимательным взглядом, ища жену.

– Отпустите меня! – прошипела графиня, видя, что мирно отделаться от него ей не удается. – Я никогда не давала вам повода думать, что между нами может что-то быть! Вы забываетесь! У меня есть супруг!

– Ну и что? У всех есть мужья и это не мешает дамам тайно встречаться с возлюбленными.

Рафаэль зачарованно смотрел в глубину ее декольте. Пышная грудь молодой женщины часто вздымалась от возмущенного дыхания. Не подчиняясь разуму, он вдруг прижал графиню к себе и склонился к ее шее, целуя кожу, открытую высокой прической, тяжело дыша над ухом: «Вы дурман, а не женщина…» Александрин с ужасом подумала, что если их тут застанут, это будет величайший позор для всех них, включая Франсуа. А поднимать шум, пытаясь вырваться, она боялась по той же причине. Его руки стали шарить по телу, мяли грудь, норовя пробраться под ткань корсажа. На лбу адвоката выступили капельки пота, пальцы едва заметно дрожали. Неужели вино в голову ударило? Или страсть так опьяняла? Рафаэль словно потерял самообладание. Она не узнавала в этом человеке, больно хватавшем ее и глядевшем расширенными, немного безумными глазами, обычно такого вежливого и обходительного мужчину. Сколько раз с ней уже происходило подобное! И всегда на нее накатывали растерянность и ужас. Вырываясь, в какой-то момент она все-таки умудрилась вывернуться так, что оказалась за шторой, а Саласар остался внутри. Графиня де Вард стремительно приблизилась к Франсуа и, сжав его руку, прошептала взволнованно:

– Уедем отсюда, пожалуйста!

Граф видел, что она чем-то расстроена и заметил выходящего из-за бархатной занавеси испанца, поправляющего жабо и рукава. Вард нахмурился, а молодая женщина, тоже завидев Рафаэля, уже не считалась с правилами этикета и приникла к мужу, будто прячась и ища защиты.

– Что происходит? – тихо спросил Франсуа.

Первым его порывом было отстраниться, чтобы никто не заметил столь откровенного проявления чувств, что в высшем свете считается дурным тоном. Но надменный взгляд Саласара заставил его поступить иначе. Вспомнив, что этот человек – несостоявшийся жених его супруги, и заподозрив, что сейчас между ними произошло что-то неладное, Франсуа, наоборот, рывком еще сильнее притянул к себе жену, взял рукой ее лицо и стал целовать в губы так нежно и чувственно, словно они были наедине. Александрин невольно вспомнила тот поцелуй графа с Виолет. «Его излюбленный способ злить других, что ли?» – мелькнула у нее мысль.

Вокруг зааплодировали.

– Граф! Графиня! Вы бесподобны в своей непосредственности! – воскликнул дон Фахардо. – Клянусь, я вами любуюсь! Очень жаль, что вы покинете нас на какое-то время.

Франсуа продолжал прижимать ее к себе за талию, а она положила руки ему на плечи.

– Вы уезжаете? – поинтересовалась одна из дам, стоявших неподалеку.

– Да, мы ненадолго отправляемся во Францию, – ответила Александрин и невольно бросила взгляд на Саласара.

Тот помрачнел.

«Это было красиво, – потом шепнул Варду французский посол. – Я доволен вами. Ловко вы этих испанцев дразните. Правда, они теперь называют вас бесстыжими французами».

После столь страстного проявления чувств Франсуа был молчалив и сурово поглядывал на жену. Та тоже притихла, размышляя, почему он опять сердится.

***

Священники находились в довольно темной и пыльной мастерской, где повсюду был нагроможден различный хлам и висели на стенах, а также стояли на полу картины, уже готовые, или еще незавершенные.

– Это будет полотно, символизирующее подвиг и веру, красоту и страдание, – восторженно говорил Божезларж.

– Вы понимаете, о чем просите? – Армэль был непоколебим. – Чтобы я позволил нарисовать себя в таком виде!

То, что Василий ко всему прочему оказался еще и художником, пишущим на религиозные темы, откровенно поразило виконта. А его предложение нарисовать Армэля вызвало у того недоумение. Конечно, его не раз рисовали. Еще в раннем детстве на руках у матушки, потом лет в пять – одного, и позже по разным поводам и в разных костюмах. Его семья могла себе позволить заказывать портреты у именитых живописцев. Но картина такого плана…

– Ваше тело, точнее его изображение на холсте, заставит людей еще более укрепиться в вере и понять весь подвиг миссионеров, – объяснял Божезларж.

– Эта картина стала бы символом уродства, – раздраженно бросил Армэль. – Я никогда не соглашусь на такое, и вы безумец, если действительно рассчитывали получить мое согласие.