Научи меня плохому

Пролог

— Мы встретимся сегодня? – доставшая вусмерть Ульяна, виснет на спину. Корябает острыми ногтями шею, наметившись присосаться к мочке. Отталкиваю свободной рукой. Глаза не вынимаю из телефона.

Маньячу по-крупному, дожидаясь, пока высветится зелёный маяк.

Абонент в сети.

Накаляю выдержку докрасна, чтобы не подставиться. Заряжаю конкретно неадекватные манеры, мерцая экраном с интервалом в пять минут.

Это же часть культуры. Пропускать девушку первой. Руку подать и помочь спуститься. Первым писать сообщения.

Так положено.

Клацаю по вирт клавиатуре в чате на сайте, где полная анонимность.

Нептун: "Предлагаю сегодня встретиться."

Морочусь с выбором смайлика и за каким-то лядом, леплю рожицу инкогнито, а за ним сердечко.

Со скамейки в спортивной раздевалке нарочито медленно поднимаюсь. Вопреки того, что пружина под задницей выстреливает, за этим дрожь по мышцам прокатывается.

Вижу, как абонент по ту сторону экрана набирает ответ. Веки роняю и представляю тонкие девичьи пальчики с коротким маникюром. Поясницу резко жаром охватывает, как если бы Она провела над ягодицами. Бёдра стиснула. Выдохнула мне в лицо. Изогнулась подо мной и вскрикнула от толчка члена в…

— Макар, мне приехать к тебе вечером? — Уля канючит капризно. Выставляет губы вперёд.

Висну на мгновение.

Не мешало бы, да. Скинуть на ней напряжение. Сквозит безошибочное предчувствие, что желаемый объект выпишет мне отказную.

Сигнал тринькает.

Кликаю диалоговое окно и разворачиваю сообщение.

Ариэль: "Никаких личных встреч. Мы договаривались."

Да, сука! Почему?!!

— Макар? — снова Ульяна привлекает к своему присутствию.

— Нет, Уля, не приезжай. Я сам наберу, — бросаю облегченно на ходу, чтобы от неё отделаться.

Девочка в сети увлекает невменяемо. Даю гарантии, что она соответствует образу на аватарке. Не Мурзилка в шерстяном берете и толстенных очках, за которыми хрен поймёшь какого цвета у неё глаза. В Хоттабыче с бородой до колен, тоже ничего привлекательного.

На аве она сидит спиной. Золотисто русые волосы стекают ниже поясницы и закручиваются на концах. Фильтры портят чёткость, рисуя мокрые дорожки и дождевые капли на выпуклых позвонках. Прохожусь глазами по узкой талии и увеличиваю, чтобы рассмотреть её.

Ариэль — это же русалка без голоса и с хвостом. У моей ноги чуть ли не от ушей, прикрыты тонкой занавеской, но по силуэту различима, аппетитная окружность бёдер.

Я в идеале владею тактикой рукопашного боя, неужели не уломаю на свидание вживую.

Быть такого не может!

Пользуемся запрещённым приёмом

Нептун: "В таком случае ты много чего лишаешься."

Подхожу к байку, припаркованному возле центрального входа в клуб, где с недавних пор, являюсь неоспоримым фаворитом в гонке за чемпионский титул боевого самбо.

Мне нужна тактика. Срочно! Семимильными шагами деградирую, пренебрегая живыми и доступными телами. Безотказная Ульяна уже не первая, кого пришлось подвинуть. Ради кого/чего – вот в чём вопрос. Результат редко соответствует ожиданиям ноо…

Хочу её, пиздец. Шерсть и кожный покров по периметру и вкось электричеством прошивает. Мандражирую на перемещения карандаша, как сопливое нечто.

Ариэль: "Теряя, мы приобретаем полезный опыт. С парнями я общаюсь, только вирт, если ты об этом."

Да? Почему так? Обидел кто-то? Покажи мне этого мудозвона, и он дышать мгновенно перестанет.

Но всё же. Расширения личных границ избегаю. Я не лезу в душу и к себе не приглашаю.

Нептун: "Могу помочь в обнулении. Попробуй представить мои руки на тебе. Согласись, не то? Тактильно и на ощупь общаться, по-моему, вне конкуренции."

Ариэль: "Я представила твои руки. Мне нравится, как они скользят по коже. У тебя чуткие пальцы, а у меня мурашки по всему телу. Мне кажется, ты можешь довести меня до оргазма."

Нептун: "Давай попробуем, но что делать с тем, что я хочу видеть, как ты кончаешь. Впиться в твои губы. Сжать соски, провести языком. Потрогать, насколько мокрая ты будешь."

Рецепторы дружно вздрагивают, будто в реале начинаю закидываться ароматами. Невыносимо прёт почувствовать, как она пахнет. Какой у неё голос, почему-то представляется бархатным и тонким. Как если бы она стонала без перерыва.

Вкручиваю ключи в замок зажигания. Стучу нетерпеливо по шлему, удерживая зрительно на прицеле мелькающий карандаш.

Ариэль: "Относись ко мне как к боту. Как к персонажу NSFW. Допустим любой сценарий. Ты делаешь со мной всё, что ты хочешь. И я с тобой."

Нептун: "Ограничения?"

Ариэль: "Их нет. Кроме: Я не шлю фото, видео и не отвечаю на звонки. Обещаю честно передавать ощущения и описывать, как я к себе прикасаюсь."

= 1 =

Аудитория встряхивается надрывно-затяжным звуком звонка по окончании лекций. В отличие от своих одногруппников я никуда не тороплюсь.

Складываю тетради, учебники и коллекцию разноцветных гелевых ручек в кожаный портфель. Он, конечно, смотрится старомодно на фоне легкомысленных рюкзаков и сумочек, но добавляет солидности. Ярко обозначает, что я пришла получать знания, а не вертеть выпуклостями.

Поднимаю глаза на мельтешение возле двери. От щелчка замка прерывисто и угнетённо выдыхаю. Как отрезает подачу кислорода. Сердцебиение пошатывается. Нужно бы смерить пульс и озаботиться сатурацией, а то как-то нехорошо.

Чёрные точки вспыхивают под веками. Орловского, запершего нас изнутри, вижу расплывчатым пятном. Больше рябит от его неонового красно-зелёного бомбера.

Колошматит меня не от испуга. У нас с Алексом всё было. С ним я потеряла девственность. Вспоминать позорный случай не хочется.

Было больно, потом приятно, потом снова больно, но уже морально, когда он превратил важное событие в грязный инцидент. Возможности поиздеваться, унизить и потоптаться на обломках моих нежных чувств, он не упускает.

Обида грозой раскатывается по мне. Я бы залепила пощёчину, сломала о него что-нибудь тяжёлое, но, как назло, ничего подходящего нет. Лавки прикручены к полу громадными болтами. Обороняюсь портфелем, крепко стиснув потёртую ручку пальцами.

— Мы совсем одни-и-и, чем займёмся, паучиха? — надвигаясь на меня, кажется, и в росте прибавляет.

Он посещает секцию по баскетболу. Из земли растёт на два метра ближе к потолку. Симпатичный, хамоватый, очковтиратель. Как занозой проезжается по ушам, обзываясь паучихой из-за моей страсти к вязанию.

— Тебе не надоело, Лекс. Чего ты от меня хочешь? Отвянь уже, христа ради, — от бессилия, даже тявкаться лень. У нас круглосуточно случается словесный рестлинг. А я не боевой солдатик. Мало того что не вывожу его троллинга, так ко всему не понимаю причин.

— Хочу любви и ласки, — направив пальцы на вздутую ширинку, указывает, куда мне смотреть и раздавать ласки, что возмутительно, — Погладь его, и до конца недели я тебя не донимаю.

— Прости, бензопила дома осталась, а больше мне погладить нечем, — трясу плечами, сбрасывая его плотоядные взгляды.

Останавливается глазами на расстёгнутой пуговице. Моя кремовая блузка застёгнута под самое горло. В аудитории душно стало, и я имела неосторожность, распустить две петли. Третья сама собой выскользнула.

Пошлого ничего, но Лекс, несомненно, догонится фантазией. Отхожу влево и цепляюсь кардиганом за счёсанный край стола. Пока высвобождаюсь, оказываюсь в тупике, зажатая между Орловским и партой.

— Не набивай себе цены. Мы оба знаем, какая ты на самом деле, под этими чехлами. Ты же не хочешь, чтобы я всем похвастался, какого мамонта завалил? — блуждает дико и хаотично по юбке, пытаясь дорваться до потайной молнии на боку.

На то она и потайная, что только я в курсе, где находится и специально закалываю булавками, чтоб не разошлась и не осветила новый повод поржать над моим внешним видом.

— Рассказывай кому хочешь, только отвали, — брыкаюсь, вздергиваю подборок, чтобы лбом ему пробить в челюсть.

— Ой, всё не вырывайся, сколопендра. Поебемся и никому не скажем, — с силой вдавливается в мои губы, порываясь языком втиснуться в рот.

Пихаю его в живот, сослепу тыкая кулаками наугад под рёбра, в стальной пресс под тканью тонкой футболки. Чувствую сокращения мышц и рычащий хрип.

Оторопь меня обездвиживает. Слова его гадкие, как тухлая плесень. Я думала, что влюбилась в него. Серьёзно воспринимала, что ругаемся и обмениваемся ехидством из взаимной симпатии. Сейчас мне противно, поэтому сопротивляюсь, как свирепая кошка с бульдогом, ухватившим её за шкурку и треплющим по асфальту. Кусаюсь, царапаюсь и поднимаю колено для удара по его обнаглевшим кокосам.

— Это что такое! Орловский, вы что себе позволяете! — возмущению уважаемого профессора нет аналогов. За ним закреплена кафедра и кабинет, а громкий крик слышно, наверно, в параллельном корпусе, — На ковёр к ректору! Отчислит живо и в армию пойдёшь сапоги топтать, а не…, — поперхнувшись слюной, багровеет до сливового оттенка.

Мне хорошо видно. Меня трясёт от перспективы заиметь дурную славу. Лекса, ведь, хоть выжимай. Его папа отмажет. Мои родители простые, и учусь я на бюджете бесплатно, благодаря своим умственным способностям.

Шуршу портфелем. Глазами полирую пол.

— Повезло тебе, паучиха, — шаркнув кроссовками, Орловский разворачивается, предварительно меряя меня позорно – развязанным взглядом.

— Давай-давай, на выход, — смело и работая под прикрытием Аристарха Семёновича, Жульберт Звенияйцев, пришедший с профессором, подпинывает Лекса вербально.

— Двоечку в лобешник прописать? С дороги сдрысни, попупокер, — Лекс выплёвывает едко, толкая насупившегося парня в угол рыхлого плеча.

Меня осматривает, предрекая скорое нашествие паники в его злом лице.

Я чувствую себя столбом, который с места не сдвинешь. Во-первых, погано, как Лекс со мной обращается. Во-вторых, я его ни осечь, ни вмазать как следует не могу. Остаётся только терпеть, пока его интерес схлынет.

Оставшемуся Звенияйцеву неймётся. Подбадривает, стряхивая невидимые пылинки с рукавов.

= 2 =

Кожаная куртка, подбитая тонким мехом, скрипит под моими пальцами. Из-под разведённых половинок, как от раскалённой печки идёт живой и энергичный жар. Меня немножко притормаживает потоками уверенной мужской силы. Свои потрачены в бою с двумя экспонатами из одного музея странностей.

Они все трое одного пола, но как же по-разному ощущаются вблизи.

Макар…Макар Резник и он недавно порвал октагон, первым своим выступлением. По достоверным слухам резина под ним плавилась, а растревоженные девушки кричали чайками и кидали нижнее бельё в проход.

Вот он стоит перед моим Универом, а я прилипла к обжигающему бетонному торсу, как шмякнутое хлопушкой насекомое. С мухой себя не сравниваю, потому что не имею привычки надоедливо жужжать над ухом. Скорее комар, пристроилась к его бешеной энергии и сосу, пока насильно не отодрали.

Выкраиваю пятиминутку, чтобы не сталкиваться с Лексом и отшить Жульберта.

Я обещала связать Макару свитер, но при таком теплообмене, ему впору раздеваться, а не заморачиваться с дополнительным утеплением.

— На ловца и зверь бежит, — реплика пронзительная, и я теряюсь, как её расценивать.

Какой из меня зверь. Уставшая же, словно таракан, которого тапками загоняли по углам.

Ловец неплох, если убрать в сторону, что на парней я не засматриваюсь, не смотрю и смотреть не буду. Никогда!

Сквозь запотевшие очки, рассматриваю бороздку на дико самцовой челюсти. Глаза светлые на контрасте со смуглой кожей, искрящие серо-голубым. Короткая щетина на вид колючая. Думаю, было приятно, если бы он ей потёрся о мою щеку. Губы привлекательно очерчены, и нижняя полнее верхней. Такие выражают эмоции прямо. Гнев и радость как на ладони. Всё ясно, психологический портрет составлен. Макара лучше не выводить из себя. Порвёт на две части одинаково ровно.

Отлепляю от него ладошки, озаряясь открытой и доброжелательной улыбкой.

— Неожиданная встреча, какими судьбами? — поджимаю губы, отступая на два крохотных шажочка.

— Ко мне бежала или кто гнался? — по загнутым в кривой ухмылке уголкам губ, догадываюсь, что Макар шутит.

— Спешила на свежий воздух. Весна, солнышко светит, — бодренько отзываюсь.

Жмурюсь по-дурацки, нахватавшись от линз зайчиков. Как-то неловко переминаюсь с ноги на ногу, совместив тюленя и крота, выползшего на белый свет из своей тёмной норы. Ощущаю себя как после долгой спячки, реагируя странно, непонятно и суетливо на его присутствие.

Хмурюсь.

Макар убирает, запутавшуюся в дужку прядку. Интимно и, чудится мне в его действиях подтекст собственника, когда проводит костяшками по моей щеке тревожную линию.

Зачем он так сделал? Кипишую, накидывая в голове, что могла испачкаться и не заметила. Лыблюсь тут стою, а сама чумазая, как первоклашка – промокашка с чернилами на лице.

— Золотая моя, исполни одно желание. Я тебя хочу, — складывает ладони, натыкая подбородок на кончики пальцев. Неумышленно занимаюсь изучением и расшифровкой его фраз. Без скрытого намёка — это ясно. Моргаю, потому что показалось мне много чего несуразного и показалось только мне. Макар не флиртует, а обращается как к малышке, на автомате произнося провокации. Ожидаю дальнейшего, чуть шокированная, что мне послышалось большее, нежели было сказано, — Хочу тебя попросить, — по-хулигански подмигивает, якобы это безотказно действует.

Действует и ещё как.

— Проси, — становлюсь безотказной.

— Не здесь, сначала накормлю, напою, чтобы ты подобрела и не смогла мне отказать.

У слова «подобрела» два значения. Одно значит расположить, второе — растолстеть.

— Столовая рядом. Кормят вкусно и стоит дёшево, — прагматично с моей стороны, но у меня нет с собой денег. Двести рублей я взяла на проезд по городу, а стипендию коплю на лето и билеты на самолёт в Москву.

Мне край нужно повидаться с Офелией. Без любимой подруги у меня ломка. Мы с ней были как две половинки яблока, а теперь нас отрезало расстоянием. Я скучаю по ней.

— Ладно, Василиса, кафе я выбираю, — он берёт меня за холодную ладошку и ведёт за собой. Моя кисть утопает полностью в его широкой, и что-то в этом есть. Простреливает от центра и рикошетом отдаёт в солнечное сплетение. Колко. Броско. По-особенному.

Жульберт и другие неприятности отваливаются на ходу, оставаясь позади. Чавкаю подошвами грубых ботинок на толстой подошве по кучкам подтаявшего снега. Пересчитываю квадраты плиток на тротуаре, смущаясь заводить беседу ни о чём. Я не гармонично вписываюсь в прогулку по шумной улице с ним.

Хищник в каменных джунглях и серенькая мышь-полёвка. Встретиться они могут, разве что на картинках.

Макар передвигается свободно. Не пружиня и уверенно, якобы манёвренный спорт кар в матовом чёрном цвете. Себя сравниваю с плетущейся ладой седаном, в тёмно-фиолетовом пуховике, уместно вставить про баклажан.

Через перекрёсток и светофор он меня сопровождает, будто захудалую слабовидящую старушку.

Как бы ни было грустненько, но это жиза.

Решительно себя осекаю.

— Я же тебе свитер обещала, — тихим голосочком выговаривая. Надеюсь, он не услышал, но себе ставлю плюсик за попытку.

= 3 =

Что такое невезение и как с этим бороться. Рассудив риторически, что вклиниваться и мешать Резнику обмениваться номерами с понравившейся девушкой, будет нетактично.

Случайности сегодня складываются в картинку, где я, как плакса Миртл* второй раз за день бесшумно запираюсь в туалете. Чтобы никого не смущать.

Из головы не испаряются красивые губы Макара, обхватившие сосок стонущей девицы. Дикость совсем животная. Среди белого дня. Не в ночном клубе. В шумных заведениях под прикрытием неона и алкоголя можно всякого развязанного насмотреться. Я вроде не ханжа, наличие потребностей тискаться по углам не осуждаю. Есть любители острых ощущений, и ищут они их везде, даже взять центральную библиотеку.

Было, что я наткнулась однажды среди книжных полок на парочку эксгибиционистов. Меня они заметили, но их не остановило.

Ещё несколько минут пялюсь в зеркало на свои распущенные волосы. Мне хочется порядка и не хочется ими никого соблазнять. Завидная густота. Завидная длина. Натуральный цвет. Они блестят естественно и живо.

Я споласкиваю волосы крапивой из аптеки, потому что при таком объёме на бальзамах разориться можно, а с нынешним качеством продукции их только литрами втирать и толку никакого. Даже не прочешешь как следует.

Плету не особо аккуратную косу, закручиваю в большую шишку под затылком и кое-как закрепляю невидимками. Растряхиваю на юбке несуществующие складки нервными и суматошными пальцами.

Неловкость — частая моя спутница.

Не представляю, как себя дальше вести.

Перед глазами зависло хищное тигриное выражение. Вкрадчивая стяжка зубов на оголённой плоти. Вносят поразительный хаос.

Одна моя часть кричит: разве это допустимо грызть чужой сосок на первой встрече?!!! Вопрос один, а восклицательных знаков три.

Вторая моя часть ведёт себя так, что я озвучивать это не хочу во внутреннем диалоге. То, что я увидела, выглядело пошло, но волнительно.

Мою в четвёртый раз руки. Насухо их промачиваю салфеткой из держателя. Проверяю, чист ли коридорчик и путь до столика. Не будь моя верхняя одежда и портфель в заложниках — бежала бы, не раздумывая, но вынужденность не оставляет шансов испариться.

— Ты долго, — Макар встречает моё пришествие улыбкой, имя которой, секс, но не ко мне она относится. Он в предвкушении. Провожает официантку с подносом взглядом и краем цепляет меня.

— Очередь, — фиговая ложь и опровергнуть её легко, если есть желание.

Его как, видимо, нет. Усаживаюсь. Макар двигает меню, натирая бо́льшим пальцем губу.

— Я ничего не буду. Стакан воды, — поспешно отказываюсь.

— Я уже заказал нам первое, второе и компот. Тебе осталось выбрать десерт, — водит плечами, эдакий небожитель без забот, без хлопот.

Вот кто его просил?!

— Я не хочу есть. Нужно срочно отменить мой заказ! — импульсивно взрываюсь.

— Вась, боишься меня, что ли? Ресничкам не хлопай, так, я тебя не съем.

Не сомневаюсь. Во мне ни соли нет, ни перца. Сахар и гемоглобин и те ниже нормы.

— Я не боюсь…я…деньги потом отдам, сейчас у меня нет, — высказавшись, багровею, покрываюсь пятнами. Тяну носом воздух, чтобы обмороком не повеселить Резника.

— Только попробуй, и я сильно обижусь, а закажешь что-то сладкое, мне будет приятно, — как-то так выкручивает и смотрит на меня.

Создаёт ауру, что я единственная и неповторимая, на кого нацелено всё внимание. Прилив горячей волны штурмует меня паром. Есть в его голосе и взгляде вкусная начинка, как будто конфету с коньяком внутри раскусываешь, а не имея практики со спиртным тебе хватает, чтобы немного опьянеть.

— Малиновый пай, — наобум ляпаю.

Понятия не имею есть пай в меню или его не подают в этом кафе. В меню я не глядя тычу, и Макар не перепроверяет. Исходящая от него энергетика норовит сдуть меня со стула. Мои внутренние синоптики вещают шторм с грозой. Подаюсь к спинке, скрещиваю перед собой руки. Поза закрытия. Не входить!

— Вась, ты пугливая, как маленький котёнок. Я, конечно, чаще всего одинокий волк, — мимолётно разводит губы, обнажая ряд белых зубов, но и заострённые клыки я успеваю разглядеть до того, как он их прячет, ваяя лёгкую улыбку на миллион баксов, — С тобой обещаю общаться исключительно в овечьей шкуре. Я буду осторожным, поэтому расслабься и улыбнись.

— А…о чём ты хотел попросить? — зачарованная его словами, улыбаюсь и ощущаю, как настороженная скорлупа трескается на лице. Сияю широко-широко, но официантка суёт между нами поднос с тарелками.

Переставляет, не глядя возле меня фигурную хлебницу с поджаренными тостами. На Резника таращится и облизывает его, как леденец на палочке.

Гордость поимей. В женщине должна оставаться загадка. А девица только что слила последний козырь, вывалив голодный интерес. Не из солидарности, но я таким доступным всегда сочувствую. Их бросают после первой случки.

— Спасибо, Кать. Принеси нам ещё малиновый пай и фруктовый чай для девушки, а мне кофе без сахара, — низкий баритон нас обоих встряхивает, жаля по чувствительным нервам.

Перед моими глазами колыхается бейджик и её грудь. Там чёрным по белому написано "Ксения" , тем же маркером, которым ей на сиськах начиркали номер телефона.

= 4 =

Мне требуется подтягивать немерено усилий, чтобы не подскочить и не чухнуть, мотая волосы назад.

— Приятного аппетита, — тумблер в голосе Макара щёлкает, тон становится сухим и жёстким.

Поверхностная мягкость улетучивается, и что-то такое сквозит в его теле между снисхождением и неприязнью.

Мне ничего не остаётся, как вскинуть глаза к потолку и ждать смены циклона или хотя бы чувства такта у Жульберта. Он может огорошить любой диковинной фразой, а я буду вечно гореть от стыда, сталкиваясь с Резником в одной компании и на улице. Про компанию я, конечно, загнула, но случайности для того и существуют, чтобы вгонять нас в ступор. Приятными случайностями меня пока не баловали.

— А вы по какому поводу мою девушку по кафетериям водите? — Жулик жуёт и говорит одновременно. Набив рот, считает неважной мелочью, его прикрыть и не светить, как с ускорением работают его челюсти и перемалывается пища.

Неосторожно вдыхаю и давлюсь комком потрясения, застрявшим в горле. Окружение не отвечает мне взаимностью и делает подножки в неудобных местах. Будь мы в Универе, Звенияйцев не осмелился напрямую делиться фантазией не имеющей под собой почвы.

Я с ним никогда. Даже близко и зря. Ему все грубят и насмехаются, а мне жалко, он своеобразный и приставучий, но безвредный. Был до этой самой секунды.

Можно я умру, не приходя в сознание?

— Мы в одной группе учимся и всё, — шепотком объясняюсь с Макаром.

Панически вздрагиваю и пытаюсь продышаться, а заодно осознать, с каких пор стала такой трусихой. Мне бы не хотелось падать перед Резником лицом в грязь, но она прилетает откуда не ждали.

— Ты, что такого говоришь, Василиса, — промачивая хлебным мякишем подлив, Жулик пачкает в нём пальцы и не обламывается обсасывать, вывернув мясистую губу, — Я же тебя к бабушке в гости звал, кого попало не приглашаю, — с обидой мямлит и …на моих очках стекла вот-вот лопнут. Пучу глаза на то, как он, подняв тарелку, облизывает её. Кто бы знал, чего мне стоит держать осанку ровной, — Я как-то не наелся. Закажи мне ещё порцию гуляша, только мне это... платить нечем, — финальный выстрел или аккорд, звучит именно так, словно мне палкой от души шарахнули по перепонкам.

Макар встаёт из-за стола. Смотрю на свои руки, сцепленные в замок на коленях, и разлохмаченную салфетку. Веду взглядом в пространство, отстраняясь от всего.

Сейчас Резник уйдёт, я наору на Жулика, как затюканная истерикой психичка, возможно, даже оторву пуговицы на его кофте, пока буду агрессивно трепать за грудки. При Макаре не хочу унижаться ещё больше.

— Пойдём, Вась, — спокойствие в тоне — верхушка айсберга, под ним глыба льда, меня не только холодит, но и ударяет его твердостью и доминантностью.

Подчинись и никак иначе.

На негнущихся ногах поднимаюсь и тащу тельце с поникшими плечами к вешалке. Макар снимает мою куртку и раскрывает, чтобы я могла втиснуть руки в рукава.

— Спасибо, — поворачиваюсь к нему, пока набрасывает шелестящую чёрную косуху на широкие плечи.

Жульберт верится фоном, но, к моей радости, не встревает в сборы. Качается славненько на стуле. За ним частенько водится, впасть в анабиоз и наблюдать с открытым ртом за действиями. За кадром оставлю, что при этом он не менее часто ковыряется в носу. Слава богу, сейчас просто залип в одну точку.

Я не ожидаю в грустной прозе налёта трепетных мурашек и горячего озноба вдоль позвоночника, за этим всем сладкое жжение стекается к пупку, волную недозволительное чуть ниже.

Макар сводит половинки пуховика в области моей груди. Притягивает, буквально прижимая к своей обширной и качающейся в такт глубокого ровного дыхания. Его щетина счёсывает, вдруг, кажущуюся незащищённой покровом щеку. Мою. И моей ушной раковины касается губами, обдувая влажным ветерком. А вот в аромате свежей хвои своём топит.

Что это значит?

Побочное влияние, которого я хотела бы не знать. Поздно. Колючие иголки втыкаются везде, где можно. Сердце чудит аритмией, а кровь берёт разгон в неправильном русле, путая малые и большие круги своего вращения.

— Всё нормально, дрожащая девочка, отмирай, — мало того, что Резник внёс разброд и шатания в мой организм, так он ещё и кончиком острого языка задевает мочку.

Всхлипываю и дёргаюсь от него, как одичавшая от светового раздражителя.

— Куда вы собрались? А я? А платить, кто будет? Наели, напили тыщи на две, а Жульберт рассчитывайся, — стул от прыткого прыжка Звенияйцева падает с хлопком.

В меня вселилась Василиса Какеёвсёдосталовна. Задолбавшись терпеть беспричинные наезды, заполняю до отказа грудь воздухом, потом с шипением выпускаю.

— Скоро двойную порцию пельменей принесут и два десерта. Оплату внёс, — опережая меня и цыганочку с выходом на бис, Макар обволакивает мою талию, направляя к выходу, но не сопротивляюсь.

Про пельмени он соврал, и я не видела, чтобы расплачивался. Жулика ждёт или «сюрприз», или голодный обморок. Не сомневаюсь, что выест чайной ложечкой мозги официантке, дожидаясь незаказанных пельменей.

— Жуля, Жуляшик…вот ты где, — нас едва не сбивает с ног бабуля в пушистом красном берете. Шарф в спешке намотан на шею, и помада на тонких морщинистых губах криво накрашена.

— Я тебя, сколько просил так меня не называть! Ты как меня нашла? — отчитывает нерадивый внучок переросток престарелую женщину в состоянии тотальной тревоги за чадо.

— По приложению, мы же вместе с тобой устанавливали, как там его, родительский контроль.

— Это ж на крайний случай.

— А это не крайний?!! — чуть не плача, — Я до тебя дозвониться не могла. Ты ел? Скажи мне, ты здесь ел? В этой антисанитарии.

Орут они, выражая эмоции и тесную привязанность, как у себя дома. Любой в их гвалте потеряется, а у меня так и вовсе фобия на бытовые скандалы и разборки.

Макар придерживает дверь, но я, ступив на крылечко, поскальзываюсь, претендуя на комичный гимнастический трюк — шпагат, с последующим разрывом связок между ног.

= 5 =

Остановись, Резник!

Сворачивай арбалеты и прекращай третировать девчушку пошлыми шуточками.

Отдаю приказ своему грязному языку командным тоном.

Она чистенькая. Забавная. Пугливая слишком, чтоб её провоцирующими намёками до томления и прожарки доводить.

Мы идём через пешеходный переход. Зажимаю крохотную влажную ладошку, кожей чувствуя переживания Василисы Ирискиной.

— Поговорить нам так и не дали, — сокрушается с таким видом, что прям как родную обнять хочется.

Очки нисколько её милоты не портят, пока не потеют. Стёкла затягивает изморосью. Останавливаюсь на полном ходу, заворачивая скромницу — стесняшку себе под бок. Светофор на большой развязке около трёх минут переключается, поэтому аккуратно действиями владею, чтобы успевала подстраиваться, что собираюсь трогать.

Снимаю с вздёрнутого носа очки и кладу в свой карман. В запотевших всё равно ни хрена не видно, а я в зуб не ебу, какого меня вставляет не фальшивая беззащитность.

Веду пальцем по губам, тестируя отзывчивость. Пухлые, мягкие. Покусанные от волнения. Прикольные. Пересохли на ветру. Могу облизать и не сомневаюсь, что впустит, но не буду.

— Если тебя кто-то обижает или надоедает, можешь поделиться. Макар всё уладит, — к толстолобику позорному относится, заявившемуся без приглашения в кафе. В детском доме на всяких насмотрелся и на таких тоже. Их гнобят, а они за это самоутверждаются, им только дай волю.

— Никто. Кому оно надо, меня задевать, — неоспоримо врёт. Крайне неумело шифруется.

Увы, немало найдётся фанатов реалити-шоу «Задрочи хрупкую зверушку»

— Я не шучу, Вась. Телефонами обменяемся. Дам тебе персональный номер, по которому случись, что, дозвонишься в любое время дня и ночи, — есть ещё липовый, для бесконтактных половых связей. О нём не упоминаю. Его я, как правило, на сиськах и ляжках оставляю. К чему ей лишние подробности. Для назойливых тел абонент всегда недоступен.

Василиса не тело. Василиса заставляет очередной раз улыбнуться, неосознанно прижавшись в поисках защиты и уверенности, следом отшатнуться, как будто на мне зубастая живность расселась и кусает её за чувствительные места.

— Если хочешь, давай, — поспешно соглашается, а я про себя добавляю, что звонить она мне не будет.

Моё дело предложить, её дело воспользоваться.

— Даю, но ты брать стесняешься, — за мной не заржавеет, лупануть итоги наблюдений.

Опять краснеет.

Блять. Наивная. В любой шутке — есть доля шутки.

Хотя не похер ли, что ромашка простой интерес и подготовку к трахнуть путает.

Но вот случайным образом, понимаю: мне не похер. Повторюсь, но это забавно.

— Перейдём уже к сути. Ты хотел о чём-то попросить, — формально мне лепит запрос.

Заебал походу, водить вокруг да около.

Передёргиваю мускулы на лице, пока она не видит, какого свойства вопрос мне душу травит. Подходим почти туда, откуда я Василису спёр под шумок, но не к центральному входу, а к парковке и байку.

Пока перемалываю, как бы с меньшими потерями самцовых навыков преподнести предложение, возвращаю очки.

Она поправляет. Я на увеличении разглядываю, как суетно порхают реснички.

Красиво.

Над зелёными с миндалевидным разрезом глазами шикарно взлетают и густой тенью падают.

Забудь, Резник!

Её трахать нельзя. Тебе оно надо, брать не обкатанную целочку на член?

Вот и я думаю, что нет.

Открываю приложение такси и вбиваю адрес. Зрением на экране цепляюсь за ярлык. Установить по ссылке одного увлечённого товарища установил, а опробовать как-то не успел. Сайт хренового флирта. Ради интереса можно потыкаться, но попозже. Перетекаю взглядом поверх телефона на Ромашку и она, пойманная на горячем, разглядывая, как подпираю жопой седло. На приливающемся голографией шлеме останавливается.

Покататься хочешь?

Рано тебе ещё. Не окрепла морально. Мою скорость не вывезешь.

Успеваю слизать восторг на мордашке до того, как втыкается в затёртый портфель, пряча наглухо эмоции.

— У меня очень интимная просьба, — на выдохе растягиваю и становлюсь серьёзным.

Про сестру мне с посторонними говорить тяжело. Нас разделили в раннем детстве. Я попал в детдом, когда мать жёстко забухала. Отца мы знать не знали. Лилю удочерили иностранцы, ей нужна была дорогостоящая операция на сердце. Я её долго искал, нашёл по бумагам в Лиссабоне. Стали созваниваться, но она по-русски не говорит, а я не шпехаю по-португальски и английски. Через бездушный переводчик общаться, только жопу морщить.

— Интимная — понятие растяжимое, — с опаской отступает на пару шагов и становится от меня подальше.

— Интимное, Вась, когда сильно личное затрагивает. Можешь меня в английском языке натаскать? Хотя бы базу, чтобы я понимал, о чём говорит собеседник. Получится диалог выстроить, цены тебе не будет, но с языками у меня хуево. Совсем, — роняю максимально сжато.

= 6 =

Ариэль: "Если бы сказал мне это в реале, я бы ужаснулась. Ты извращенец?"

Пялюсь на струящиеся золотом пряди. Пальцем обвожу на экране волны и колечки на концах, как таковым, именно извращенцем себя чувствую, приливами хватая во взбудораженное нутро восторг.

Вопросы, как атомы делятся, побуждая искать ответы, которых мне никто не даст. Внешне и по текстуре, волосы, как в той рекламе шампуня мягкие и шелковистые.

Желание пропустить их между пальцами сносит, как пинок ноги. Далее в аромат пушистой копны углубляюсь, настолько меня завораживает.

Чо за хрень?

Вставило убойно.

Якобы голограмма на подиуме крутится. Солнце припекает зрачок, рисуя тёмный смазанный силуэт. Волосы лёгкие, как пух, колышутся, отпечатавшись на сетчатке. Лицо, фигура — ослепительное пятно со смутными очертаниями. До рези всматриваюсь в этот образ, пытаясь уловить оформленные черты, но ни хера, только плывёт всё перед глазами. Жмурюсь до чёрных, растёкшихся пятен.

Она как будто осязаемая. Материализуется из воздуха. Звуки во внешке глохнут и с переносом ныряю в переписку.

Нептун: "Надеюсь, что нет)) Я стою на улице, экран бликует. Чётко вижу только их, остальные части, пока оценить не могу, но хочу".

Ариэль: "А что у тебя есть красивого. Чем гордишься?"

Ариэль: "И не шли мне, пожалуйста, член. Не порть начало"

Нептун: "Почему? Читни нашу переписку выше. Фото члена и твоей красотки просто напрашиваются)) А под началом ты…Тебя возбуждает наша беседа?"

Сам же с середины наполовину барахтаюсь, разбираясь между, нравится или удалю приложуху по окончании сессии. Из определённого — расширять вирт знакомства, желания нет. В приоритете контактные виды спорта и секс с живыми ощущениями. Трения, смазка, тепло — всё должно быть реалистичным, а не воображаемым.

Ариэль: "Возможно. Пришли мне самое любимое из плейлиста".

Нептун: "Включи Фараона и тому подобное – не ошибёшься. Пришли нормальное фото, чтобы я мог подкрепить фантазию и вести наш словесный танец. Ты мой первый опыт общения в сети. Мне непривычно контактировать и не владеть ситуацией"

Ариэль: "Зачем ей владеть. Суть такого общения, что ты можешь быть собой или притвориться кем захочешь. Фото не будет, как и личных встреч. Включи воображение и представляй меня самой смелой своей фантазией. Мне кажется, это круто намечтать себе идеального партнёра и заняться с ним сексом, потом закрыть чат и не быть ничем обязанным".

Нет, блядь, не круто.

Нептун: "Это примерно как есть нарисованную пищу. Аппетит возбуждает, но ты ей не наешься. Нет вкуса, нет запаха, зато чувство голода растёт и потом натолкаешься чем-то некачественным. Будешь разочарован, что не попробовал желанное блюдо"

Ариэль: "Секс – это не потребность. Без него можно обходиться. У меня никогда не было оргазма и ничего".

Нептун: "Я могу тебе его дать. Планка повысится, и ты перестанешь обесценивать секс".

Ариэль: "Зачем ты здесь, если можешь всё получить в реале? Я вот не могу, но мне интересно, вокруг чего столько шума? Почему все хотят им заниматься, когда минусов гораздо больше, чем плюсов".

Нептун: "Потому что, все хотят кончить. Технически можно и самому, но это технически. Мужские руки, член и разогретое женское тело. Да, они существуют и живут раздельно, но удовольствие рождается в процессе прямого контакта. Проще, когда в тебе мокро, когда ты не можешь терпеть. Сходишь с ума от желания. Тебя мучает жажда, голод, тебе жарко и мурашки сжирают кожу, я натягиваю твою сочную дырочку на член, и это всё проходит. Потребность будет одна, и она перебьёт все другие, кроме криков, чтобы мой член не прекращал в тебе двигаться и высекал искры по всему телу. Ты дрожишь, но не останавливаешься и я аналогично".

Ариэль: "Мне пора. Я не прощаюсь, просто некогда".

Нептун: "Если напишу тебе вечером, ответишь?"

Напрягаюсь в ожидании. Мышцы верёвками по телу переплетаются. Сводит их фактом, что не управляю, не считываю реакции и ответочки девушки по ту сторону.

Потустороння.

Неземная.

Слетела с зацепки. Испарилась, а я-то стою здесь, на том месте, на котором она меня кинула. Пришпилен гравитацией к земле и не двигаюсь. Логикой уже после дохожу, что эту рыбку никакими сетями не выловить.

Захочет, сама приплывёт. Нет, так и будешь искать, но, блядь, не найдёшь. Нужны приманки. Нужны силки, как их раскидывать, когда торчишь с жёстким пониманием, что тебе кувалдой в башке важные настройки ебнули и раскрошили.

Какое-то время секу аватарку, оживляя гаснущий экран. В телефоне срабатывает энергосберегающий режим, а я свой ресурс трачу надыхиваясь в полный грудак. Потому как зелёная точка потухла. Ариэль покинула чат. Обрубила на ходу, я замер и ни капли воздуха в себя не пропускал.

Чудесно, блядь!

Гоню на байке в спортивный комплекс «Импульс» с поганым осадком, как меня витиевато обломали. Херня же. Отчего повело -то?

Рационально — торкнуло от фотки и контраста ЕЁ невесомой и светлой на фоне тяжёлой артиллерии с сиськами наголо и вибраторами во рту.

= 7 =

Из забрызганного грязными потёками окна маршрутки, вижу расхаживающую сутулую фигуру Звенияйцева. На нем вислоухая шапка с оттопыренным меховым козырьком. Расхристанное драповое пальто, усыпанное крупными катышками и кошачьей шерстью. Оно ко всему как в жо…побывало. Мятое по низу, хотя не сказать, что из дешёвых.

Жульберт не бедствует. Его родители сдают в аренду несколько торговых площадей. Его мама держит магазин пряжи, а отец, точно не знаю, но по рассказам Жулика осваивает Дальний Восток. Его бабушка, в прошлом профессор гуманитарной кафедры и человек старой закалки.

Поджидающий меня кавалер, мечется вокруг разбитой колёсами лужи. Она разлилась из-подо льда на стыке тротуара и асфальта. Получив такую возможность, выскакиваю из маршрутки, якобы не замечаю его. С ускорением перебегаю на противоположную сторону улицы, чтобы оторваться от преследования и спокойно добраться до Универа, а там до начала пар просижу у методистов.

— Ирискина! Ирискинааа! Подожди, куда втопила, — Жулик догоняет, пихая в плечо, чтобы затем вырасти перед самым носом.

— Привет, — обхожу его и двигаюсь дальше.

На что надеюсь, неизвестно. Интуиция и тактичность у Звенияйцева при родах ампутирована. Тащится за мной, порываясь прицепиться под руку.

— А ты выспалась сегодня, как помолодела вроде. Обычно лет на тридцать пять выглядишь, а сегодня больше восемнадцати не дашь. Мешков под глазами нет, — добротно так разбивает в пух и прах мою самооценку.

Типа по обычаю я Иришка чики -пики, а тут вдруг начала вести трезвый образ жизни и похорошела. Будем честными, мешков под глазами у меня нет, и за тридцать я не выгляжу. Мне часто меньше дают лет, чем на самом деле. На прошлой неделе даже паспорт спросили, когда я папе сигареты покупала.

Вот что ему ответить в том же ключе? Что он выглядит опрятней чем обычно? Так нет этого. Вру я плохо. Язык еле ворочается, когда приходится себя перебарывать.

— Чудесный комплимент, — потеря малокровная, а язвительность Жульберту нипочём.

— Бабуля тоже цвела и пахла, когда я на ней утром опробовал, — перебегает вперёд, выставляя обувь, годов эдак семидесятых выпуска, — Смотри у меня ботинки новые и шапка, — дёргает шнурки на ушанке, я озираюсь, прикидывая есть ли среди проходящих студентов знакомые с одного потока.

Мне и без Жулика хватает нервотрёпки. Я в прошлом году отказалась писать за Свободину курсовые. Она тупая и мстительная, до сих пор день через день устраивает пакости. Добавь сюда Орловского с его приставаниями, так вовсе походы на лекции мёдом не кажутся.

— Супер! — шаг прибавляю, но эффективность устранения, скатывается к днищу.

Тропинка ближе к воротам сужается, и мы идём рука об руку, являя собой колоритную парочку ботанши и фриковатого зануды. Красиво, наверно, смотримся. Нас хоть в одно сердечко на День святого Валентина лепи.

— Мне тоже нравится, а ещё заметь бесплатно. У ба приятель умер, жена его вещи раздавала, ба успела почти не ношенные урвать. Завтра свитер и рубашку надену, чтоб сразу всеми обновками не шокировать, — он роется в кармане пальто, вытягивая оттуда пожамканный целлофановый мешочек со слипшимся зефиром, — Это тебе, чтобы потом не говорила, что подарки не дарю. Там их пять было, но я две съел, пока тебя ждал, — протягивает на раскрытой ладони.

Страшно представить, из какого места он достал это угощение.

— А я…я…анализы сдала, мне сладкое нельзя. И у меня диета строгая. Ты не носи ничего, а то жалко будет выбрасывать, — спотыкаюсь, чтобы собраться и не толкнуть его на клумбу, затем бежать на край света.

— Как хочешь. Ты, Ирискина, сильно важную из себя не строй. Ты ж далеко не красавица, я и лучше могу присмотреть, а то последнее время ведёшь себя неподобающе. Шляешься со всякими, оно не слишком приятно, имей в виду, — нахохлившись вдруг заявляет мне это.

Терпение моё, как хиленькая шлюпка, напарывается на рифы и раскалывается.

— Ты парня со мной вчера видел. Это мой парень. Мы с ним встречаемся, — раздухарившись, едва ли не выкрикиваю.

— Да, ты чо врёшь -то. На кой чёрт ему сдалась залежалая селёдка, — быдловато взрывается Жульберт, становясь явно огорошенным плохими для него новостями.

Никто ведь не проверит и не поймает меня на лжи. Ну, скажет он кому-нибудь и не поверят, зато отстанет.

— А тебе на кой? Жулик, мой Макар страшно ревнивый, увидит ещё раз вместе, может и глаз тебе подбить. Я вчера его еле уговорила этого не делать.

— Короче, понял я, что ты Ирискина шлюха! — выплевывает резко и уши вянут.

— Вот именно и бабушке твоей не понравлюсь.

У меня камень с плеч валится. Да и ладно, что репутация подпорчена. Почему-то меня не огорчает и не омрачает лекции, которые проходят относительно спокойно до появления Орловского.

Он заявляется под конец последней пары и садится за моей спиной. Игнорирует возмущённый протест преподавателя. Агеев Владислав Андреевич, обильно обругав Лекса, возвращается к развешиванию схематических заданий на доске.

Мне в позвоночник кто-то невидимый вшивает железный лом, когда Орловский вытягивает мою косу и накручивает на кулак.

Приподнимается над партой, зубами, глодая шею. Ведёт себя по-скотски на глазах у всей аудитории. Я-то отбиваюсь, но без толку, придурок знает, что Агеев выкинет из кабинета, подними я шум и не допустит к сдаче экзамена. Ему красный диплом папа купит, а мне придётся попрощаться со стипендией.

= 8 =

После того, как тренер схлопотал импульсивно-агрессивное расстройство, якобы, застукав осквернение своего кабинета, от тренировок меня отстранили на неделю.

Импульсивно - Баркова трясло.

Агрессивно - он крыл матом мою повышенную ебливость.

Расстройство пришло, когда я ему высказал, что не уважаю тех, кто не уважает меня.

Я полгода выкладываюсь перед спонсорами. Приношу победы, награды и держу на уровне имидж клуба. Барков задрал опускать своими комментариями во всех мероприятиях, что Резник ни то ни сё. До своего предшественника Кострова, хоть из шкуры вывернись — не дотягивает.

Только я, не до кого не дотягиваюсь. Я отдельная боевая единица. Толкаться жопами на одном пьедестале не собираюсь, а завоёвываю свой. Без подачек и снисходительности.

Независимо от запретов, прихожу с раннего утра и отрабатываю по приёмам слабые нюансы. Выжимаюсь в качалке, даже кайфуя, что никто не стоит над душой и не пиздит, что у меня неверный подход к наращиванию массы. Перл от Баркова: из какого места у тебя ноги растут?

Логично, чо.

Ноги растут, откуда им положено расти. Плохо, если руки в той же линии роста расположены.

- Мы встретимся сегодня? – доставшая вусмерть Ульяна, виснет на спину. Корябает шею, наметившись присосаться к мочке. Отталкиваю свободной рукой. Глаза не вынимаю из телефона.

Маньячу по-крупному, дожидаясь, пока высветится зелёный маяк.

Абонент в сети.

Накаляю выдержку до красна, чтобы не подставиться. Заряжаю конкретно неадекватные манеры, мерцая экраном с интервалом в пять минут.

Вчера я так и не дождался возвращения неземной. Хотел помариновать, но бортанули меня, не ответив на сообщение.

Мы люди гордые до тех пор, пока у нас терпение не скончается.

Это же часть культуры. Пропускать девушку первой. Руку подать и помочь спуститься. Первым писать сообщения.

Так положено.

Клацаю по вирт клавиатуре в чате на сайте, где полная анонимность.

Нептун: "Предлагаю сегодня встретиться".

Морочусь с выбором смайлика и за каким-то лядом, леплю рожицу инкогнито, а за ним сердечко.

Со скамейки в спортивной раздевалке нарочито медленно поднимаюсь. Вопреки того, что пружина под задницей выстреливает, за этим дрожь по мышцам прокатывается.

Вижу, как абонент по ту сторону экрана набирает ответ. Веки роняю и представляю тонкие девичьи пальчики с коротким маникюром. Поясницу резко жаром охватывает, как если бы она провела над ягодицами. Бёдра стиснула. Выдохнула мне в лицо. Изогнулась подо мной и вскрикнула от толчка члена в…

— Макар, мне приехать к тебе вечером? — Уля канючит капризно. Выставляет губы вперёд.

Висну на мгновение.

Не мешало бы, да. Скинуть на ней напряжение. Сквозит безошибочное предчувствие, что желаемый объект выпишет мне отказную.

Сигнал тринькает.

Кликаю диалоговое окно и разворачиваю сообщение.

Ариэль: "Никаких личных встреч. Мы договаривались".

Да, сука! Почему?!!

— Макар? — снова Ульяна привлекает к своему присутствию.

— Нет, Уля, не приезжай, — бросаю на ходу, чтобы от неё отделаться.

Девочка в сети увлекает невменяемо. Даю гарантии, что она соответствует образу на аватарке. Не Мурзилка в шерстяном берете и толстенных очках, за которыми хрен поймёшь какого цвета у неё глаза. В Хоттабыче с бородой до колен, тоже ничего привлекательного.

На аве она сидит спиной. Золотисто русые волосы стекают ниже поясницы и закручиваются на концах. Фильтры портят чёткость, рисуя мокрые дорожки и дождевые капли на выпуклых позвонках. Прохожусь глазами по узкой талии и увеличиваю, чтобы рассмотреть её.

Ариэль — это же русалка без голоса и с хвостом. У моей ноги чуть ли не от ушей, прикрыты тонкой занавеской, но по силуэту различима, аппетитная окружность бёдер.

Я в идеале владею тактикой рукопашного боя, неужели не уломаю на свидание вживую.

Быть такого не может!

Пользуемся запрещённым приёмом

Нептун: "В таком случае ты много чего лишаешься".

Подхожу к байку, припаркованному возле центрального входа в клуб, где с недавних пор, являюсь неоспоримым фаворитом в гонке за чемпионский титул боевого самбо.

Мне нужна тактика. Срочно!

Семимильными шагами деградирую, пренебрегая живыми и доступными телами. Безотказная Ульяна уже не первая, кого пришлось подвинуть. Ради кого/чего – вот в чём вопрос. Результат редко соответствует ожиданиям ноо…

Хочу её, пиздец. Шерсть и кожный покров по периметру и вкось электричеством прошивает. Мандражирую на перемещения карандаша, как сопливое нечто.

Ариэль: "Теряя, мы приобретаем полезный опыт. С парнями я общаюсь, только вирт, если ты об этом".

Да? Почему так? Обидел кто-то? Покажи мне этого мудозвона, и он дышать мгновенно перестанет.

Но всё же. Расширения личных границ избегаю. Я не лезу в душу и к себе не приглашаю.

Нептун: "Могу помочь в обнулении. Попробуй представить мои руки на тебе. Согласись, не то? Тактильно и на ощупь общаться, по-моему, вне конкуренции".

Ариэль: "Я представила твои руки. Мне нравится, как они скользят по коже. У тебя чуткие пальцы, а у меня мурашки по всему телу. Мне кажется, ты можешь довести меня до оргазма".

Нептун: "Давай попробуем, но что делать с тем, что я хочу видеть, как ты кончаешь. Впиться в твои губы. Сжать соски, провести языком. Потрогать, насколько мокрая ты будешь".

Рецепторы дружно вздрагивают, будто в реале начинаю закидываться ароматами. Невыносимо прёт почувствовать, как она пахнет. Какой у неё голос, почему-то представляется бархатным и тонким. Как если бы она стонала без перерыва.

Вкручиваю ключи в замок зажигания. Стучу нетерпеливо по шлему, удерживая на прицеле мелькающий карандаш.

Ариэль: "Относись ко мне как к боту. Как к персонажу NSFW. Допустим любой сценарий. Ты делаешь со мной всё, что ты хочешь. И я с тобой".

= 9 =

— Я у тебя первый? — не нахожусь, чем обозначить свой экспромт с поцелуем.

Не то чтобы украл, а территорию пометил. Очень надеюсь, без травмирующих последствий обошлось. Василиса чересчур покладистой и задумчивой выглядит. Я не уверен, что едет в библиотеку, осознавая про библиотеку и про едет. Сказала: ей тоже нужно или забрать книгу, или занести, не совсем ясно изложено.

Она смотрит на носки своих ботинок. Я прокручиваю момент, когда развезло и вштырило от скромницы в юбке ниже колен. Блузка криповая, времён господ и сударынь. Фасон для тех, кто изнутри и снаружи застёгнут под самое горло. Вот, видимо, и не вытащу из неё какие-то признания.

Воображение возбуждённо дорисовывает. Грудь, по ощущениям, помещается в ладонь. Заполняет целиком, не совпадение ли. У неё сиськи такие, как я люблю. Был случай, когда Вася из сострадания попутала и допустила промах.

Я ненароком обмолвился на интервью с её подругой про сестру и детский дом. Ромашка посочувствовала и кинулась утешать, приложив мои руки к груди. Сжал тогда на рефлексе. Опешил от крупной, упругой и натуральной. Физически круто и лишнее, такими позывами возбуждаться.

— Ты что-то спросил? — откликается не сразу, находясь как не в этой вселенной.

— Спросил: целовалась ли ты до этого, — мажу взглядом по припухшему рту.

На вид обветренный. На вкус — ахуенный.

Это я так постарался, что губы у неё цветут, якобы малиновым накрашены. Блеск наносится, когда Вася их языком смачивает.

Сердцебиение, кажется, выше по груди подскакивает, обчёсывая горло. Сухо становится, а должно быть мокро. В ней. И горячо.

Сука, Резник, тебе на лбу, что ли, выцарапать "ЗАПРЕЩЕНО".

Однако, взглядом снимаю с неё фиолетовый пуховик. Длинный и по размеру больше, чем сама Вася. Не оверсайз. Оверсайз — это модно, а Ромашке он просто большой.

— Целовалась. А ты зачем…меня, — коридор заканчивается, и я приоткрываю дверь, пропуская её вперёд.

Холодный ветер с улицы, как-то просвежает голову.

— Был веский повод. Вась, мне не влом тому, кто на тебя наезжает втащить и поставить на место, — придерживаю за талию, чтобы не шмякнулась на скользких ступеньках.

— С чего ты решил, что наезжают. Потому что я стрёмная? — обиженно шуршит.

— Люди - они те же звери. Загонять слабого, святое дело. Ты не стрёмная, нормальная, но незащищённая, а таких всегда долбят и гнобят, пока не раздавят, — у меня из личного и душа болит, тем более на примере видел исход буллинга.

— А таких, как ты? Не долбят?

— Таких как я, Вась, чревато переломами, — реагирую боковым зрением, что на нас предвзято таращится крендель расписной. Я ему уже однажды за Ваську челюсть сместил. Не дошёл походу до ума воспитательно-травмирующий эффект.

Выставляю корпус так, чтобы Ромашка за моей спиной осталась. Смотрю прицельно и говоряще, как если бы я ему уже уебал между сведённых бровей.

— Ирискина, садись, до дома подвезу, — настырно горланит, и Вася рефлекторно хватается за мою куртку.

Дебилом надо быть, чтобы не уловить, как она вздрогнула.

— Себя подвези, как можно дальше, — металлом в голосе раскатываю его мажорскую мордень по тротуару.

В принципе, подрехтовать ахуевшего ездюка с гламурной ебанцой, процесс трёхсекундной укладки. Лясы с ним точить западло, имея опыт, что изо рта у него килограммами валится помёт.

— Макар, не надо с ним связываться, — Василиса позади деликатно дотягивается подбородком до плеча, шёпот садится до хрипа.

Ладно, понял. При ней отпадает размазывать кровавые сопли.

Крендель, как вкопанный, вкручивает в нас взгляд, похожий на, горящее сверло.

Лови зарисовку, чтобы неповадно было.

Подхватываю Ромашку около тазобедренных косточек. Усаживаю на байк, напористо расталкивая ноги, и становлюсь между. Ладони держу ниже края собранной в гармошку юбки. Колготки на ней плотные, но даже они не мешают прочувствовать импульсы в коленках. Искрит от неё.

Веки прикрыла. Вздыхает.

— С ним целовалась? — ну, блядь, я любопытный к таким вещам и внимательный.

— С ним, но тебя не касается, — рвано отсекает мои поползновения в цитадель непорочных контактов.

Практикуем холодно и горячо.

Смущена вопросом – нет.

Ткнул нечаянно в болевую точку – есть такое.

— Он насильно взял? — доебываюсь с пристрастием. Не дай бог, подтвердит, и голова кренделя будет оторвана, вместе с хуем и повешена на самом видном место.

— Нет… хватит уже. Хотел в библиотеку, поехали. Они через час закроются, — тарабарщину плетёт и лупит меня по наглым рукам.

Вот и на хера было мараться засосами со всякими недостойными. Отчего-то раздражает и в груди стекло, а в ней пламенный мотор, как пенопласт со скрипом ворочается. Более чем неприятно, что Вася с этим пидерастическим неформатом целовалась. Ведёт на этой зыбкой почве и цепляет там, где не надо.

— Ногу перекидывай и за меня держись, — отступаю от неё, переключаясь в раздумья, что не возмутилась и не капризничает ехать на байке.

= 10 =

В центральной библиотеке, как и полагается, примитивная атмосфера. Давит стерильностью и официозом. С детства ненавижу запах хлорки от намытого линолеума. От пола им разит. В носу чешется, как у аллергика. Нет у меня непереносимости к продуктам, а отторжение к таким заведениям. Напоминает места лишения свободы от нуля до совершеннолетия. И я зарёкся подлаживаться под режим системы. Тюрьма включена в этот список. Поэтому спорт, а не наркологичка и полицейские участки.

Василиса свободно ориентируется, как по маслу плывёт в гардероб. Снимает по пути шапку с цветочками. Сама вязала, и пуховик стаскивает сама.

Облокотившись на косяк, чуть присохший к нёбу язык не глотаю.

Светло-русые волосы, заплетённые в толстую косу, болтаются до самой попы.

Очертаниям выпуклой окружности, достаётся меньше внимания, чем невероятно богатой гриве. С такой, если резинку стащить и расплести, задницу прикроет.

— Нихерасе! — припечатываю ошалелый восторг несдержанно и громко. Хлопок мата в пустотелой акустике, отдаётся на перепонках аплодисментами.

Вася оборачивается, хлопая глазами и не понимая, что же впечатлило.

Скольжу взглядом с лица на разъехавшиеся пуговицы. Три вылетели из петель. Одна крепится на стоячем воротнике.

Стриптиз мне показывали, но раздевание не идёт ни в какое сравнение с демонстрацией скрытно. Вася заводит руки, приглаживая пушистые колечки, растрепавшиеся в причёске.

Бамц!

Четвёртая пуговица расстёгивается.

Высокий рост мне позволяет, не сгибаясь в три погибели, спустить глаза в ложбинку к полумесяцам груди. Кто ничего не ждёт, тот получает больше.

Чашка телесного лифчика отъехала. Прекращаю всасывать ноздрями воздух, сливая цистерны похоти, глядя на кремовую ореолу. Сморщенный сосок трётся о тонкую поролоновую прослойку. Кажется, совесть моя ушла кутить по барам. Осталось похерестическое вожделение, лупанувшее световой волной по мозгам и оплавившее их чёрную массу.

Эротика от Василисы Ирискиной случайная, застенчивая, но шибает с размахом. Стрелой по яйцам. Кулаком по лёгким. На сердце клеммы.

Вот в этом распиздяйстве внутренних органов пытаюсь, если бы выжить. Сошло за оправдание, но меня рвёт, как нестабильную клетку на молекулы. Расщепляет связи мозга с поступательными действиями.

Я мысленно уже её прижал к обтянутой пластиковыми панелями стенке. В охапку накрутил косу. Вася изогнулась и откинула голову, чтобы я мог зубами растерзать чопорную блузку. Втискиваясь занывшим стояком в…Уже без тормозов. Покусать. Сожрать. Сосок втянуть.

— Ты раздеваться будешь? — голос её врезается так некстати. Визуально оттрахал, а фоновый звук подводит.

Вспышка пролетела и рассеялась. Вася уже поправила одежду, оставив неизгладимое зрелище висеть скриншотом.Слишком коротким было видение и этого достаточно, чтобы меня заклинило.

Видел же. В долговременной памяти отложилось. Вырубает меня не кулак на ринге. Баловался в прошлом подпольными боями, и там прикладывают, мама не горюй. Меня на маты выносит, что формирую собирательный образ, наделяя неземную Ариэль чертами Ромашки. Отдельными и пошлыми.

— Нет, — скребу горло кашлем, пропускаю вперёд, — В карманах телефон, ключи, карты…не хочу без присмотра оставлять.

— В библиотеке не воруют.

Воруют, Ромашка. Воруют везде и всё. Не усекла, как я стырил глазами твой сосок.

Расхожусь улыбкой, вообразив лицо провожатой, выложи я ей всю правду.

Во внутреннем кармане куртки топорщится плоская коробка с трусами. Зайду внутрь с ней, выйду, сбросив влажный рай для Неземной. Не перед Васей же исповедоваться. Первостепенно избегать неудобных вопросов, на которые мне неудобно отвечать.

— Лучше перебдеть, чем сим-карты восстанавливать, — отвечаю типа спокойно.

Я не из робких, то, что козлом себя чувствую, когда Ромашку в разных позах на член пристраиваю — отдельная тема. Но глупости с кражей шмоток, вполне подходят для прикрытия.

Ложь во благо.

— Не доверяешь людям? — подхватив нижнюю губу зубами, качает головой не одобряя.

Радужка чисто зеленная с карими крапинками. Их я не замечаю, рухнув в изумрудное свечение. Без претензии на секс. Эрекция в пределах — нам понравилось, но пока всё под контролем.

— Ни себе ни людям, — легонько щёлкаю по любопытному носу. По сложившейся традиции, беру за руку и веду к лестнице с коваными перилами.

— Какая книга нужна? — не она под мои, а я под её торопливые шаги по ступенькам подстраиваюсь.

Плечом сношу побелку со стены. Отряхиваюсь, и, блядь, опять же вру, будучи припёртым милым дознавателем к углу.

— Что-то о саморазвитии. Вась, у меня к тебе просьба, на себя литературу записать. С пропиской накладка и паспорт с собой не взял. Выручишь? Верну в срок и обещаю обложку в соусе не пачкать, — маневрирую всем, что приходит на ум.

Не благородно, окей. Соврал дважды, третий и четвёртый похую. Подержу у себя рандомную книжку, потом верну не мятой. Наивная девочка всё ещё носит розовые очки, веря всему, что я ей втираю.

= 11 =

— Макар, что ты делаешь? — трепещет Ромашка в моих ладонях, хрупким стебельком.

Ломается, и мне её нельзя пробовать. Трогать нельзя. Васю качает лёгким ветром, его я натужным дыханием воспроизвожу, зафиксировавшись ртом возле губ. Целовать тоже нельзя.

Нельзя так, как я хочу. Крутит порывистым и шквальным ураганом. Дезориентируя и расслаивая координаты.

— Тише. Сохраняйте тишину в библиотеке, — коряво юморю и, твою мать, с придыханием свожу взгляд на открытую ложбинку.

Она колеблется. Свободно может закричать, но не кричит. Дышит горячо и неспокойно. Сбоку коробки нас загораживают. Справа стена, в которую стеллаж упирается. Перед Василисой я, замыкаю собой, и бежать ей некуда. Скажет не надо, я отпущу, но она молчит, стянув руки по швам. Хотелось бы думать, что себе не доверяет. Всё не так, шокирую своими скотскими замашками. Почему?

Характер напряжения сексуальный. У меня все мускулы затвердели и подрагивают, якобы держу перед собой штангу, не приноровившись к весу.

Потому что в глазах её нет страха. Удивление. Боязливое любопытство, считываю, что опасается открыто проявлять, чего ей хочется. Кожа в мурашках вся. Из шёлка превращается в бархат. Запахом её накрывает тихим и ненавязчивым. На рецепторах осаживается натуральный её аромат.

Взламывает мою базу. Фонтан горячего песка, обжигает лёгкие. В горле першит, пока веду по молочным полушариям прямую линию к борту чашки лифчика.

С животным наслаждением смотрю, как губы Ромашки беззвучно раскрываются и сходятся.

Целовать их надо. Только вот, мне тогда остатки крыши снесёт.

В активе допустимо всего лишь кончиками пальцев на ней узоры удовольствия рисовать. Мои желания таким не удовлетворить.

Со всем терпением, что имеется и не имеется, опускаю ширму. Глазея, как сосок сжимается в твёрдую шишечку.

— Мак…Макар, — попытка меня остановить проваливается. Вася выставляет в защиту ладошки. Я перехватываю, отправляя по назначению себе на живот.

— Ч-ш-ш…я только посмотрю и потрогаю. Тебе тоже можно, если захочешь, — не без усилий беру ровную интонацию.

В моём распоряжении язык, пальцы и взгляды.

Плашмя накидываю язык на пугливо торчащую вершинку. Виляю кончиком и беру в доступном квадрате, больше, чем могу вынести. Вкусом шоколада с молоком одномоментно захлёбываюсь, прыснув дохера слюны. Смотрю в это время на яростные скачки синеватой жилки вдоль шеи. Вася цепляется за ремень, и не у меня одного землю под ногами тряхнуло.

Веду целенаправленно ладонь по впалому спуску живота, выглаживаю отогретую на теле Ромашки блузку. За пояс юбки проскальзываю легко, но непринуждённостью тут не пахнет. Ласкать сквозь фильтры одежды, не совсем в удовольствие, но без барьеров случится крах моей выдержки.

Трахаю визуально. В своей голове, переключая и убирая всё лишнее, между нами. Нет выбешивающих тряпок, и похоть чистая на двоих поделена поровну, а не я один отдуваюсь ломкой, болезненным стояком и гудящим вовсю яйцами.

Присасываюсь к груди, и шило вколачивается в пах. Ворочается, сука, штормит по всем граням возбуждения. Когда разрядом молнии прошивает без заземления. Сухая гроза поднимается внутри, и она самая опасная, несёт в себе немыслимую угрозу. Будто ебнувшийся фетишист, ловлю конкретный приход чего-то мощного, забравшись под резинку колготок и глухих трусов. Накрываю лобок, ощущая кончиками пальцев горячую сухость.

Вася отзеркаливает, задвинув ладошки под ремень, но в нерешительности остаётся скованной.

— Макар…не надо…вдруг…

— Не увидят, я осторожно, — подхватываю её опасения. Связки скрипят, как колёса на старой телеге.

Ромашка походу трезвеет, стараясь вытолкнуть из своей орбиты, куда я бесцеремонно вторгся. Рубильник в башке падает. Среагирую, если скажет, хватит. Молчит же? Молчит и не даёт ощутимых сигналов, что ей не нравится. Исследует свои ощущения. Они ей незнакомы, а мне страсть как охота девственной крови. Образно, конечно, таращит впечатлением невинности, вот и торчу безбожно в сладких ароматах, что похоть её кроет в первый раз.

Пру на неё быком, которому перед глазами машут красной тряпкой, а потом по рогам стучат, но аналогия не к злости привязана.

Сминаю зубами сосок, качая нежнятину языком. Зрение впаиваю в мелкую родинку над ареолой. Тёмно-коричневая. Обычная, но таковой не кажется. Как украшение сияет и слепит, будто это страза Сваровски, попавшая под луч ярчайших осветителей.

И больше нет аргументов, почему нельзя. Уверенно — можно.

Членом трахать нельзя.

Языком …трахать…в рот…Хотя бы.

Украдкой развожу нижние губы. Вскидываю голову и глубоким поцелуем сношу вялый протест с верхних. Совместно с этим до отёкшего и смазанного клитора добираюсь. Растираю аккуратно до входа и обратно к бугорку. Лизать хочу её там, чтобы мокрее чем сейчас стало. Чтобы рецепторы повело до дурнички чистым терпким вкусом.

Вася бьётся, зажатая мной и полкой. Просовываю согнутый локоть ей под затылок, вкладывая бушующее во мне зверство в поцелуй. Неискушённым его назвать крайне сложно, порнуха в полном своём расцвете заявлена в том, как я накидываюсь. Заглатываю едва различимые постанывания. Языком в полости рублю жёстко.

= 12 =

— Жилин забухал. Физры не будет. Полчаса тусуемся в спортзале и расходимся по домам, — Барсуков, признанный курьером, несёт благие вести.

Из всех учебных предметов — физкультуру ненавижу.

Нас заставляют играть в баскетбол, а это стихия Орловского.

После того как мы переспали, он повадился, с согласия нашего физрука, индивидуально обучать меня, как забрасывать мяч в кольцо. Но вместо преподавания оттачивает тактику. Лапает везде, непозволительно близко прижимается и шепчет на ухо всякие пошлости, что он со мной будет делать.

Вот и сейчас, стоя на другом конце зала в компании парней из своей баскетбольной команды, насилует взглядом мой спортивный костюм. Терзает меня предчувствие, что он готовится к чему-то грандиозному, потому за день не резанул по мне грубым словом.

Лекс красуется в приспущенных шортах, смущая хихикающих Алису Барабашкину и Веру Сопрунову угловым сводом мышц на обнажённом прессе. Резинка зависла как раз там, где начинается дорожка коротких волосков. Жилистые руки небрежно заброшены на затылок, в выгодном свете, показывая имеющиеся бицепсы.

Больше, чем половина нашего потока по нему сохнут, почти со всеми он переспал, включая меня. Орловский ведёт список и после, вычёркивает из него кандидаток.

Привлекательный и наглый, что ещё нужно в нашем возрасте, чтобы в него влюбиться до потери пульса и вручить девственность. Мне не повезло, как всем остальным побывавшим на его члене. Меня из списка не вычеркнули, а продолжают настойчиво добиваться.

Застопорившись в своих мыслях, по неосторожности, невидящим взглядом толкаюсь в Лекса. Его подстёгивает нечаянное внимание. Широко шагая, направляется к выступу, за которым, как я думала, притаилась и стала для всех невидимкой.

— Вась, смотри какой я узор из бисера надыбала. Ничего сложного, зато красотаа, — Алиса, закончив восхищаться спортивными формами Орловского, суёт мне под нос телефон с фотографией миленького хендмейда.

Градиент от розового к бежевому мне нравится, но сам цветок, напоминающий в таком цвете вагину, чуть-чуть обескураживает. С учётом, что бисером плетётся принт на майке.

— Нормально, но я бы взяла за основу фиолетовый или фуксию. На белом фоне, будет смотреться очень даже неплохо, — у нас с ней неоформленный кружок рукоделия.

Я— запойная вязальщица. Она плетёт макраме и бисер, потом выставляем в маркетплейсах и продаём. Выхлопа никакого, себестоимость нашей продукции высокая, а носибельность совсем не фонтан.

— Так и знала, что мне не показалось. Сильно похоже на розовое Каноэ?

Рассматриваем картинку с разных ракурсов. И сверху, и снизу, как ни крути, но видны женские гениталии.

— И на него тоже, но сильнее смахивает на устрицу, — трактую распространённое название.

— Блин, придётся всё распускать и переделывать, — пыхтит Алиса.

Запах пота Жульберта, задолго до его появления, вызывает слезоточивую резь в глазах. Ретироваться по-быстренькому, я не успеваю, как его взмокшее тело, плюхается рядом.

— Приветствую вас, гёрлы. Ну чё каво тут тухнем? — Жулика не тем словариком по макушке вдарило.

Синхронно с Алисой зажимаем носы, побаиваясь надышаться едким запахом до обморока.

— Звенияйцев, господи. Ты…блин…оружие массового поражения. Тебя, как биологическую бомбу можно на противника скидывать. Мыться не пробовал? Дезиком пшикаться, ну это же невозможно, — Алиса, гундосо прокричав, отбегает.

А мне некуда ломануться.

Лекс караулит выход. Свободина шушукается со своей стаей и косо на меня поглядывает, точа зубы, чтобы потом укусить исподтишка. Вдавливаю нос в рукав и остаюсь сидеть.

— Овечка. Ты, Барабашкина, никогда мужского пота не нюхала и не понюхаешь, потому что страаашнаая, как моя жизнь, — огрызается Жулик.

— Ой, скройся обратно в утробу матери, чмошник, — летит ему уничижительное вдогонку с хохотом.

Жульберт обтекает, расчленяя всех и каждого взглядом. Сопит гулко, как паровоз перед отправкой.

— Я подумал, Ирискина, что нам ничего не мешает встречаться. Из проституток ведь самые лучшие жёны потом получаются, а бабушке совсем необязательно знать, что ты гулящая. Но тока это, ты мне свою мохнатку покажешь прямо сегодня.

Как выражается наш, отмотавший три срока, сосед: Он гонит туфту. Вот ей-богу, мне лень ему отвечать и вообще противно, как представлю, о чём Звенияйцев мечтает, прикрыв глаза, вздыхая и жамкая штанину в паху, через карман.

— В кого ты такой уродился? У бабушки научная степень, учишься в институте. Но не прилагаешь усилий, чтобы выглядеть не так мерзко. Ты мерзкий, Жулик. Вот! Достал ты меня! — устремляя в него всё своё негодование, нахожу внятную причину своего выпада.

У меня переполнило чашу терпения. Направляюсь на выход, огибая Орловского, и никакое он не препятствие.

— Ирискина шлюха! Даёт всем за три рубля, — распевает Жульберт позади.

Чёрт меня дёргает обернуться, как в ту же секунду, Лекс его сметает лицом на пол. Бить не бьёт, а зажимает шею коленом.

Пусть делают что хотят. И не смешите мои лопатки, что Орловский заступился за поруганную честь. Он стоит первым в рядах тех, кто её уничтожает.

= 13 =

— Назовите свою фамилию, молодой человек. Я сейчас полицию вызову и стребую с вас …да вас за это на каторжные работы отправят, — Георгина Спиридоновна оказывается совсем не нежным увядающим цветком, а натуральной мухоловкой.

Голос у неё по шкале идёт на повышение. Нет, она не кричит. Она звучит, как отъявленная стервозина, поглощая скрипучим монотонным звуком будто вакуум.

— Ты, мля, из какой временно́й дыры вывалилась? Каторжные работы давно отменили. Но моё почтение, для мумии очень даже живенько смотришься, — Лекс идёт вразнос, тыкая старшему поколению и распуская неуважительные шуточки. Прыскаю от смеха в кулак, потому как по-честному она заслужила, — Моя фамилия Орловский. В полицию дозвонишься, заодно скорую пригласи, — неожиданно переключаются на тон опасного намёка.

— Вы что, мне угрожаете?

— Угрожаю принудительным лечением от маразма.

— Да я…я…к вашему ректору пойду. Вы у меня всё из института вылетите. Какое возмутительное хамство. Я уважаемый научный сотрудник …я.

Берусь за голову, начавшую болеть и стучать. Виски, затылок, лоб, будто бы мишень в тире, поражается тупой болью в десятку.

Георгина Великая царственно и манерно поправляет скошенный берет. Выправка у неё командорская. Окатывает нас говорящим взглядом – Я вам всем кислород перекрою. Удаляется строчить кляузы и поклёп.

Орловский оборачивается, с подозрительным беспокойством осматривая меня.

— Что с Жуликом? — спрашиваю, постигая размеры скандала.

— Поправил ему искривлённую перегородку в носу, — Лекс пугающе добр и от этого не по себе.

Что от него ожидать — не секрет и от этого жутко вдвойне. Нужно быть начеку.

Отламывает с бетонных перил намёрзшую сосульку. На солнце с крыши капает. Крыльцо находится под тенью балкона и гуляет сквозняк.

До того, как охладить пылающую скулу, он с осторожностью проводит костяшками. Я подготовлена и стартую задним ходом.

— Молодец, только мне за всё отвечать, — всего лишь размышления, прозвучавшие риторически. Его никаким боком, пролетевший снаряд не заденет.

— Не гони. Ну накатает пылесборник жалобу. Костникову заняться больше нечем, как читать записки сумасшедшей. Завтра зайду к нему и утрясём, — подмигивает, пребывая совершенно расслабленным, имея мохнатую лапу поддержки за многими дверями.

Отец Орловского — весомая фигура, не уладит Лекс, подключится тяжёлая артиллерия.

— Твои слова, да в нужные бы уши, — бубню раньше, чем успеваю себя остановить и не затягивать разговор, а драпать.

С нехарактерной заминкой Орловский потрясает, закладывая руки в карман куртки.

— Довезти. Домой. Тебя к тебе. Себя к себе, — расписывается дерзким смешком, завидев, как раздуваю ноздри для выколачивания отпора. Протягивает на раскрытой ладони подтаявшую ледышку. Я беру и прижимаю к щеке, на которой остался жгучий след. Чтобы не разросся отёк и на завтра не выглядеть непотребно с синяком.

Смекаю, к чему ведёт извилистая тропа. Хитростью заманит в машину и превратит поездку в кошмар, но не на ту лохушку нарвался.

— Прощай, — заявляю и выстраиваю курс к автобусной остановке.

— Провожу, — скромничает голосом, пристраиваясь за мной следом.

Мне совсем неспокойно. Переставляю нашпигованные иголками ноги, чувствуя пятой точкой припекающее и почти чувствительное жжение. Куда Орловский пялится немудрено догадаться. Стараюсь потише раскачивать ягодицы и не провоцировать его уродливую сущность.

Бережёного бог бережёт. Не совсем про меня, ибо поздно беречься, когда тебе однажды сердце распахали, как пшеничное поле и, не засеяв ответные чувства, оставили промерзать. Не про Лекса речь. В него я уже влюблялась, плачевно всё закончилось и, кроме, издевательств не помню ничего хорошего. У меня к нему уже отболело, и зарёванные подушки высохли.

Природа несправедливо наградила Лекса смазливой внешностью, внутри он чёрен, сух и гадок. Отвратительный характер и потребительское отношение к девушкам перекрывает все достоинства, если таковые имеются. Мне не довелось их разглядеть.

Спешу отделаться от навязчивого попутчика. Показавшийся автобус не тот, на котором я обычно добираюсь домой. Придётся утомиться и сделать лишний крюк до конечной, но всяко лучше, чем топтаться на пустынной остановке вдвоём.

Лекса в любой момент отпустит желание творить добро. Он скинет доспехи. Пнёт вороного коня и займётся любимым троллингом, с предложением заняться сексом в позе членистоногого с клешнями. Для тех, кто не понял, раком.

Усмиряю колыхнувшиеся со дна эмоции и перевожу дух. Автобус радушно раздвигает створки, я проскакиваю внутрь и роюсь в портфеле, отыскивая деньги за проезд. Потайной замок частенько заедает. Не глядя пристраиваюсь к поручню с терминалом. Надо мной тянется рука. Знакомый парфюм, сочетающий в себе цитрус и кедровое дерево, обливает по новой предостережениями.

Лекс заперся в автобус со мной. Расплачивается тоже за двоих, а у меня язычок молнии крепко перепутался с нитками на подкладке.

Закон подлости он такой, коли включился в работу, трудится не покладая рук.

= 14 =

Если бы меня в удушающем приступе не лишило голоса, я бы крикнула, как я ненавижу Орловского и безотказные пикаперские приёмчики, которыми он умело пользуется, подчиняя слабовольных, неоперившихся и не знающих Лекса глубоко. Но ненависть — сильное чувство, и он его не заслуживает.

Приняв мою секундную оторопь за благоприятный прогноз, толкает ладони в спинки кресел, буквально расставляя капкан. Ползёт ко мне как змей, облизывая губы. Искушение податься ему отсутствует напрочь. Вломить букетом по голове и наглой физиономии хочется, едва сдерживаюсь.

— Господи, как трогательно…где мои двадцать лет, — умиляется впечатлительная особа.

— Меня сейчас стошнит, — шелестом извергаюсь.

Лекс заторможенно моргает, нафантазировав, бог знает что. Не тянет меня с ним целоваться, хоть убей. К тому же на потеху зрителям равносильно, что сниматься на камеру в порно. Всё это личное, и я лучше умру, чем допущу Орловского к себе и поцелуй на людях.

— Не понял, — куда уж тебе, болвану, понять, как мои пожжённые дискомфортом останки, развеяло ветром.

Благоразумие скидывает с себя полномочия. Делегирует всю ответственность вспыльчивой, психически неуравновешенной барышне, живущей внутри каждой доведённой до крайности женщины.

Взлетаю с сиденья, и Лексу невольно приходится отшатнуться, чтобы не получить моим лбом по выдвинутой челюсти.

— Тошнит от тебя! Когда вижу, тошнит. Когда руки распускаешь, все силы прилагаю, чтобы не вывернуть на тебя желудок. Думаешь, я бы эти цветы домой понесла и в вазу поставила? Ничего подобного. Я бы их вместе с конфетами в первую мусорку выбросила. Как и тебя, Лекс! Всё, что между нами было уже на помойке, и ты катись туда же, — произнося всё это, продвигаюсь к распростёртым дверям и вышвыриваю пионы.

Безжалостно смотрю, как цветы гибнут на асфальте. Какая разница их всё равно срезали и завтра завянут.

— Иди-ка ты дура нахер, — пылит яростно Лекс, с психом ударяя кулаком по хлипкой створке.

Ни хеппи и ни Энд. За сей пассаж он оторвётся на мне круче, чем до этого. Говнистая натура, авторитет, амбиции – в нём, как в отеле без звезд, «всё включено» Реклама заманчивая, однако тараканьего бунта не избежать. Тиранить он начнет с пылом, жаром и элементами садизма. Достанется мне не только на гнилые орехи, но и подпорченные пряники отведаю.

— Извините, — скованно лепечу, утратив весь запал.

— Тебе бы подлечиться. Молодая же ещё, а нервы уже ни к чёрту. Да-а-а…не повезло парню, в такую-то вляпаться, — осуждение, будто грязные тряпки хлещет сикось-накось по ушам.

Я сажусь на место и зарываюсь в книгу, чтобы не слышать порицания от умудрённых опытом за истеричную выходку.

Чего я только не выслушиваю за час. Две женщины пересаживаются позади и учат уму-разуму. Что за таких надо держаться руками и ногами. Умён, богат и обходителен, а то, что нахер послал, так это я сама его довела.

Завершающим этюдом в опостылевшем мастер-классе становится треклятая постель. Как панацея, как лопух лепится на ушиб, так и они мне советуют исполнить несколько постыдных фантазий Орловского и будут мне Мальдивы и чёрная икра в трёхлитровых банках. Моя отповедь про тошноту, сущий каприз. А кого не тошнит от своих мужиков, но ничего за плечами тридцать лет счастливого брака, и они знают, о чём говорят. При этом я в диалог не вступаю, подыскивая на сайте беспроводные наушники. В моих динамик навернулся, поэтому заменяю любимые треки народным незамолкающим радио.

Бреду домой, будто открутила обязательную программу в стиральной машинке. Мозги мне прополоскали в отбеливателе. Ни о чём не думаю, желая завалиться на кровать и переспать события отвратительного дня.

Не суждено мне всего этого.

Резник оккупировал подъезд. Незамеченной точно не проскочишь. Хотя, откуда-то врывается второе дыхание, наполняя сладким приторным ароматом лёгкие. Кустам акации за его спиной цвести ещё рано, но они цветут, источая дурманящий запахи. Голову кружит сильнее и сильнее, согласно сокращающемуся, между нами, расстоянию.

Он поднимается с байка навстречу.

— Привет, — здороваемся синхронно. Он улыбается чарующей и такой хищной улыбкой. Мои глаза падают в пол на зашнурованные берцы.

— У тебя ко мне очередная интимная просьба? — с моими ресницами творится что-то невообразимое. Дёргаются на веках, словно испуганные бабочки, и никак не могут взлететь кверху или же осесть на щеках.

— Нет, на этот раз приглашение, — протягивает Макар лениво.

Приподнимает мой подбородок. Устанавливая взгляды в одной линии. Линии огня и масштабного поражения. Откуда всё это берётся? Чудится, что жаркий прилив охватывает даже кончики волос.

— В музей? Смотреть на реплику статуи Апполона и вдохновляться? У него тоже красиво тело и …эм…

— Маленький член, — заполняет Резник дыру в моей каверзной шутке, — Сам справлюсь. От твоей поддержки не откажусь. Погладишь, и мы оба вдохновимся выше крыши, — в хрипловатом голосе нахальство соревнуется с подтекстом искренности.

Зажмуриваюсь и мотаю головой. Сказанул он с определённостью специфическую пошлость, но Макару идёт быть таким. И я успела выхватить, что пособие о некоторых особенностях половых органов, было им схвачено с полки наобум.