Никогда не думала, что поцелуй может быть таким: словно яркий звездопад, который раскрашивает летнее небо и оставляет бесконечный след в сердце. Я не должна отвечать на него, в конце концов, человек, который сминает сейчас мои губы – враг. Верно, он мой личный кошмар, наваждение, не оставляющее в покое ни на минуту.
Но отдаю должное, Глеб целуется просто крышесносно. Настолько, что у меня и дух захватывает, и воспоминания стираются, будто ничего ужасного между нами никогда не происходило.
Рука Глеба сжимает мою талию, не давая ускользнуть, а другая скользит по спине, прижимая меня еще ближе. Его поцелуй заставляет кровь становиться обжигающе жаркой, и выбивает почву из-под ног.
Мамочки…
И хотя во мне все еще бушует ненависть, я не могу сопротивляться. А в какой-то момент на ее место и вовсе приходит другое ранее неизвестное чувство – вспышка молнии в виде желания и страсти. Я сдаюсь и отвечаю на его поцелуй: приподнимаясь на носочки, обвиваю руками вокруг шеи, проводя пальцами по сильным мужественным плечами.
Наши языки сплетаются в яростном танце, меня окутывает дурманом аромат парфюма Глеба, вкус его губ и дикая, необузданная сила, что прослеживается в каждом движении Гордеева.
Но, наверное, магия волшебного поцелуя имеет свойство заканчиваться и наша тоже дает сбой. Глеб резко отстраняется, пытаясь перевести сбивчивое дыхание. Его глаза горят пламенем, в них мелькает кометы, которые предназначены только мне. Не припомню, чтобы этой парень на кого-то вот так смотрел.
Так, словно перед ним особенный человек.
Я нервно сглатываю, кусая губу, и жду продолжения.
– Ты спятила? – выдает он фразу, спустя почти минуту, которая вводит меня в тупик. Мне и ответить-то на такое не чего. Ведь это не я полезла целоваться, не я стала прижиматься яростнее к нему, пытаясь, стать ближе.
Глеб отводит взгляд в сторону, мне кажется, он сам немного в шоке от происходящего. Не может поверить, что такое возможно. Слова-то могут быть обманчивы, но тело врать не умеет.
– Я передумала, – откашлявшись произношу и бегу к своему рюкзаку. Поднимаю его с пола, накидываю на плечи, и, не оглядываясь, покидаю комнату.
Мне сложно осознать тот факт, что мой первый поцелуй достался парню, который никогда не считался со мной. Ненавидел. Жаждал плохого. Подставлял. Он – навечно враг. Враг, поцелуй которого вызывал табун безумно приятных мурашек, тут уж отвергать очевидный факт невозможно.
Но… как же такое вообще произошло? Почему мы – два абсолютно разных человека, живущих на Марсе и Венера, вдруг поцеловались?
Останавливаюсь и вдруг оглядываюсь. Дверь в зал закрыта, Глеб не пошел за мной.
Я возвращаюсь к себе в комнату немного расстроенная, почему и сама не знаю. Теперь идея уйти не кажется такой уж обязательной. По крайней мере, до того момента, пока не разберусь с собственным сердцем. А мама… пусть подождет. Я сделала многое для нее: отказывалась от еды, тренировалась, наплевав на сон и отдых, черт возьми, у меня и подруги-то никогда не было из-за нее. Поэтому если я переночую еще несколько ночей, ничего не случится.
Кладу рюкзак в шкаф и сажусь за письменный столик. Вытаскиваю дневник, который не вела уже тысячу лет, но по факту, мне и поделиться-то не с кем о происходящем. Разве только с этим дневником.
“Глеб Гордеев – мой приемный брат, сегодня меня поцеловал.
Я знаю, ты сделал это сам – первым. Твой поцелуй заставил меня передумать сбегать из дома. Нет, это не навсегда, временно. Если твое поведение изменится, если… не знаю даже, почему задумываюсь об этом, но если вдруг ты станешь другим по отношению ко мне, может мне, в самом деле, стоит остаться?..
В понедельник у нас начнутся пары в одном универе.
Мне почему-то страшно. Я все еще живо помню твое обещание превратить мою студенческую жизнь в ад.”
***
В понедельник вечером я снова вытаскиваю дневник и делаю там запись. У меня трясутся руки, а сердце бешено заходится в груди. Беру ручку и начинаю писать.
“Все выходные ты меня не замечаешь. Вернее, тебя просто нет дома. Я как дурочка выглядываю тебя, слоняясь дольше обычного по коридорам. И даже натыкаюсь на маму, правда, она делает вид, что мимо прошел призрак. Не здоровается. Не кивает. Ровным счетом ничего. Я разочаровала ее, и она с легкостью вычеркнула из своей жизни приемную дочку, не оправдавшую ожиданий.
Выхожу в сад и впервые задумываюсь, что принесет новый день, чем нужно заниматься, куда идти и что есть. Раньше, у меня был строгий планинг: ранний подъем, тренировки и ограниченное количество еды. Нет, тренировки-то пока никто не отменял, но я впервые соврала балетмейстеру о своем здоровье. Просто не захотела идти в театр.
Мне кажется, приди туда, то обязательно расплачусь.
В конце концов, в детстве балет не являлся моей мечтой. Я танцевала душой, получая расслабление от танцев, пока не появилась мама и ее жесткие требования.
Вес.
Ограниченное время.
Закрытость.
У балерины нет личный жизни, у нее есть только балет. Иначе она никогда не станет лучшей, а маме нужна только лучшая.
Теперь же у меня ни балета, вернее соло-партии, ни мамы. Хотя насчет второго в целом вопрос, не уверена, что когда-то этот человек считал меня настоящей дочерью.
– Ненавижу физру, – вздыхает Кристина, проводя рукой по лбу. Мы пробежали уже почти три километра по лесной местности, и физрук продолжает требовать с нас еще.
– Мне кажется, ее никто не любит, – жму плечами, разглядывая хмурое небо.
Правда, мыслями я не здесь, а дома… Сегодня Глеб опять прошел мимо, теперь уже когда мы столкнулись на кухне. Он взял с собой бутылку воды и с видом полного равнодушия, отправился куда-то по своим делам. В глаза опять бросилась татуировка на его руке – роза, закованная цепями.
“Наверное, это он свое сердце сковал цепями”, – в шутку думаю про себя, пытаясь хоть как-то оправдать абсолютно нелогичное поведение.
– Эй, – Крис толкает меня, намекая, что наши уже побежали. – Отдохнем на том свете.
После физры уставшие идем в раздевалку. Душевые кабинки девочки занимают практически сразу, и нам с Кристиной приходится ждать до последнего своей очереди. Зато успеваем поболтать.
– Смотри, ну милашка же, – она все не может налюбоваться на корейского актера, которого постоянно кличит “оппа”* (в корее девушки так обращаются к парням, которые им нравятся и к братьям).
– Тебе так нравятся корейцы?
– Нет, мне просто нравится До Хван, он такой очаровашка. Эх… где-нибудь в параллельной вселенной мы могли мы учится в одной школе.
– А мне кажется, он обычный, – непонимающе разглядываю парня, на экране мобильного.
– У тебя ужасный вкус. Знаешь, кто обычный?
– Кто?
– Вот та троица, о которой пищала моя сестрица. Боже! – Крис закатывает глаза, кладя телефон в рюкзак. – Да они же словно сошли из самого клишированного в мире романа. Неужели кто-то ведется на их слащавую внешность?
Я не отвечаю, потому что сама попалась на крючок и позволила Глебу себя поцеловать. И если еще день назад в животе бабочками кружила какая-то эйфория, то сейчас я закипаю злостью и даже ненавистью к Гордееву. Никогда не прощу ему свой первый поцелуй.
Из душевых выходят две девушки, и мы с Крис идем каждая в свою кабинку, обмыться перед следующей парой. Я поднимаю голову, подставляя лицо прохладной воде. Правда, расслабиться не успеваю, слышу вопль подруги, наверное, нас теперь можно назвать кем-то вроде “подруг”.
Обмотавшись полотенцем, выскакиваю в предбанник и становлюсь свидетелем максимально неожиданной картины.
– Чертов извращенец! – вопит Кристина, разглядывая перед собой парня, нет, не просто парня, а того самого из троицы Глеба. Напрягаю память, пытаясь вспомнить его имя… Точно! Руслан Соболев. Брюнет с глазами цвета кофейных зерен. Он держит руки в карманах темно-горчичных чинесов, смотря не то, что грозным, скорее высокомерным взглядом на Крис.
– Щеколду не учили закрывать? – с нескрываемой усмешкой в голосе спрашивает Соболев.
– А звук воды тебя типа никак не смутил? – на Кристине тонкий тканевый халатик, и хотя она пытается выглядеть уверенной, ее коленки немного дрожат.
– Это же женская душевая, – влезаю в их перепалку я. Атмосфера настолько напряженная, что мне становится не по себе.
– Крошка, будь любезна, отойди, – голос у Руслана глубокий, в нём проскальзывают стальные нотки властности и едва уловимое презрение, словно парень маленько устал от этого разговора.
– Еще один шаг и я закричу! – стоит на своем подруга.
– Приди в себя, лисичка, – он не сдерживает смешка. – Ты не в моем вкусе. Ни на грамм.
– Тогда зачем ты пытался вломиться ко мне в кабинку?
– А может, – Соболев делает шаг, сокращая расстояние между ними, и нависает над Крис, останавливаясь буквально в сантиметре от ее губ. Я сглатываю, ощущая себя неожиданно лишней. Уж больно интимный момент какой-то, а вдруг он захочет ее поцеловать? Или… ну мало ли.
– Крис, – я хватаю подругу за запястье и резко тяну к себе. – Пошли. Скоро пара начнется.
– Правильно, – кивает Соболев. – Твоя подружка дело говорит. Лучше быть трусливой ланью, чем съеденной лисицей. И кстати, грудь у тебя не але…
Кристина резко отмахивается от моей руки, подходит к Руслану, и с силой дает ему звонкую пощечину. В помещение образуется оглушающая тишина. Мне кажется, у меня даже сердце перестает стучать, до того происходящее повергает в шок.
Глаза Соболева сужаются, в них сверкает неприкрытый гнев, но вместе с тем искорка похожая на… неожиданный интерес. Он медленно поворачивает голову, впиваясь в Кристину пронзительным взглядом, тогда как его губы изгибаются в насмешливой полуулыбке.
– Серьезно? – они неотрывно смотрят друг на друга.
– А ты как думал?
И когда мне уже кажется, что вот-вот разразится атомная война, дверь в душевую распахивается и на пороге вырастает Гордеев. Черед напрягаться переходит по мою душу.
Темно-зеленые, словно бушующий океан, глаза Глеба смотрят на нас с раздражением. Густые брови сдвинулись на переносице, выражая суровость, а губы сжались в тонкую линию.
Однако во взгляде Глеба, читается внезапная толика озабоченности. Словно он обеспокоен происходящем, а может это лишь плод моего воображения. В конце концов, до этого я тоже видела в глазах Гордеева желание, по итогу же он включил режим “игнор”.
– Вот, – Лена садится рядом с нами на большой перемене и протягивает два билета. Мы с Крис переглядываемся, не особо понимая, что к чему. Тогда Ивлева поясняет. – Сегодня у Арса, того красавчика из компании Гора, тусовка. Приглашают только самых самых, ну и первогодок позвали. Не всех, конечно, только таких, – она многозначительно хлопает ресницами. – Ну, вы поняли.
– А нам, зачем эта информация? – Кристина закидывает в рот брокколи, раздраженно пережевывая его. Она до сих пор не может отойти от стычки с Русланом.
– Чтобы ты, мое ходячее несчастье, отыгралась за проигранный карточный долг.
– Завязывай, – хмыкает Крис, впиваясь взглядом в сестру. – Я не пойду на тусовку безмозглых богатых идиотов. Делать мне больше нечего.
– Ты проиграла! Забыла?
– А зачем ты хочешь, чтобы она туда пошла? – влезаю в их разговор я. А потом вдруг замечаю того, кого хотела бы видеть здесь меньше всего. Тело моментально напрягается, из влажных пальцев выскальзывает вилка. Я сглатываю, наблюдая, как Артем идет с каким-то парнем, весело о чем-то беседуя.
– Из вредности. Но у меня два билетика, поэтому вы можете пойти вместе, – отвечает Лена, но я не слушаю. Продолжаю наблюдать за Артемом. Он уверенной походкой следует к раздаче. На нем потертые джинсы, белые кеды и серая майка. На шее свисает какой-то кулон, напоминающий молот. Все в этом парень излучает хищность и опасность.
– Ну, либо ты оденешься, как я скажу, и придешь так в уник, – предлагает альтернативу Лена.
– Хорошо, – резко соглашается Крис. – Пойду на вечеринку. Даш, – она толкает меня, заставив перевести взгляд с Артема. – Пойдем со мной, – пауза. – Пожалуйста.
Я не уверена, что хочу идти в такое место. С другой стороны, у меня никогда не было подруг, а Кристина мне нравится. С ней приятно разговаривать и не ждешь подвоха. И главное, она не повернута на балете, ей не нужны мои достижения. Одним словом, мне с ней комфортно. Наверное, поэтому лучше поддержать ее, как сделала бы настоящая подруга.
– Салют, малышка, – мужской голос возле уха звучит слишком внезапно, вызывая табун мурашек. Он, словно вспышка молнии, рассекает воздух в помещении, наполняя его чем-то холодным и тревожным. Мне не нужно поднимать голову, чтобы узнать, кому он принадлежит.
Стул со скрипом двигается к нашему столику, и вот уже через несколько мгновений Артем оказывается рядом со мной. Он подпирает рукой подбородок, нагло разглядывая меня. Я вижу это даже боковым зрением.
– Эй, ты не заболела? Чего такая бледная? – парень продолжает поражать своей наглостью. Костяшки его пальцев дотрагиваются до моей щеки, и в это самое мгновение мой взгляд ловит взгляд Глеба, откуда-то оказавшегося через несколько столиков от нас.
Его брови сдвинуты, губы плотно сжаты, а пальцы нервно крутят телефон. Если бы я могла запечатлеть этот момент, то он выглядел бы как сцена из драматического фильма, где чувство собственничества витает в воздухе, как густой туман. А может это опять моя фантазия? И нет на самом деле ничего такого в поведении Глеба.
Только почему он так неотрывно смотрит на меня исподлобья?
У меня перехватывает дыхание, а губы начинают гореть, напоминая вкус того поцелуя. В груди происходит микровзрывы. Бах. Бах. Бах. Сердце сжимается. Из него будто вытаскивают батарейки, одна за другой, пока окончательно не заглохнет.
И оно глохнет в ту секунду, когда рядом с Глебом садится девушка, я раньше не видела ее.
– И руки холодные, – продолжает что-то фоном говорить Артем, пока я наблюдаю за незнакомкой.
Она такая красивая, без преувеличений: волосы, струящиеся по плечам, цвета вороньего крыла, безупречная оливковая кожа, и она не безумно худая, как балерины. Формы. У ее тела отпадные формы. В незнакомке есть что-то завораживающее, притягательное, что заставляет меня на мгновение затаить дыхание. Её улыбка — игривая, самоуверенная, коей мне сложно похвастаться.
Брюнетка кокетливо заговаривает с Глебом, тогда как мой желудок сжимается в узел. Для меня это новое, неизведанное и очень неприятное чувство. Оно напоминает невидимые оковы, которые забирают волю и толкают на безрассудные поступки.
– Так ты парень Дашки? – спрашивает Лена на заднем фоне.
– Почти, – врет Артем.
Я ловлю себя на мысли, что каждый жест брюнетки кажется слишком грациозным, а каждая фраза продумана до мелочей. Особенно, когда она наклоняется к Глебу, жаждущая его внимания. Он ей нравится, и она не стесняется открыто демонстрировать свои чувства. И это так злит, что хочется подорваться с места, уйти и никогда не видеть обоих.
– Пойдешь с нами на тусовку? – предлагает внезапно Лена.
Мне приходится приложить титанические усилия, чтобы вернуться к диалогу за столом.
– Ради Даши я могу и утонуть, если она попросит, – звучит довольно странный ответ моего преследователя.
Глеб поворачивается к брюнетке и улыбается ей. Не помню, чтобы хоть раз видела его улыбку. Со мной он всегда груб и холоден, вечная отстраненность. Точно, меня же Гордеев ненавидит. Для него я – враг. Комета, разрушившая его прекрасный мир.
“И зачем ты меня поцеловал тогда?” – проносится в голове. Теперь поцелуй отражается болезненным ядом на губах.
– О, так ты уже успел познакомиться с нашей училкой по мировой экономике? – многозначительно играет бровями Арс, толкнув в бок Руслана. Тот закатывает глаза с видом, будто его достали вопросы в подобном ключе.
– А что мы все обо мне, да обо мне. Вон Артемка к нам перевелся. Я так рад его видеть, ты тоже, Гор? – Соболь заставляет меня вернуться мыслями в столовую и сжать кулаки.
Во-первых, я ненавижу Артема Нестерова. Не срослось у нас с ним еще со школы. Так уж получалось, что то его друзья жаждали оказаться в моей компании, то их команда вечно проигрывала нам. Помню, на одной товарищеской игре по баскетболу, мы друг друга отмудохали, настолько кровь стыла в венах.
На самом деле, для Нестерова пиком стала Алла, его первая и безумная любовь, а совсем не друзья или проигрыши. Я как сейчас помню, он бегал за ней класса с шестого и получал вечные отказы. Но однажды, после очередного лета, мы перешли тогда в десятый, Алла сильно изменилась. У нее наконец-то появилась грудь, тело приобрело, красивые округлые формы и сама по себе девушка стала будто ярче, живее.
Со всем этим багажом Алла случайно врезалась в меня в коридоре и по закону жанра, ее бесконечные сто пятьсот бумажек, разлетелись вихрем в разные стороны. Я коротко извинился и прошел мимо, не желая помогать ей, и это чем-то зацепило Аллу. Наверное, именно в этот момент она в меня втрескалась, как бы самодовольно это ни звучало.
И чтобы доказать мне, что она чего-то стоит, Алла дала добро Артему. Они начали встречаться. Односторонняя симпатия. Поцелуи для вида с открытыми глазами. Короткие платья и жаркие объятия, в которых не было любви, только желание вызвать реакцию.
Алла была дурой. Я ревновал только одну девушку, и она не училась в моей школе. Она вообще презирала меня, хотя… так и надо. Это правильно.
Спустя четыре месяца на новогодней дискотеке, Алла выпила и пришла ко мне. Я тоже выпил, и был в целом не против спустить пар. Мы поцеловались и в этот момент, крайне эпично в кабинет ввалился Нестеров.
Алла продолжала целовать меня, пока ее парень стоял в дверях и наблюдал за тем, как мои руки впивались в бедра его девчонки. Знаю, я поступил дерьмово, но с другой стороны, никто насильно не тащил Аллу в кабинет ОБЖ, и не заставлял облизывать мои губы.
Драка случилась жестокой. Настолько что, мать вызвали не в школу, а в полицию. Нас еле разняли. Артем желал уничтожить меня, а я просто злился на происходящее у себя дома. Я бил его, представляя, что уничтожаю реальность, которая с годами превращалась в бомбу замедленного действия. Я получал ударами в ответ, точно так же, как издевалась надо мной судьба на пару с матерью.
Нет, то была драка не с Артемом, а с миром. С отвратительным, мать его, миром.
Но прошлое – это лирика. Тот факт, что Нестеров решил подкатить к Дашке, мягко говоря, выбил меня из колеи. Я сжимал так сильно челюсть, что зубы аж скрипели. Он смотрел на нее, словно жаждал сделать своей. Словно мысленно снимал одежду, скидывая медленно бретельки бюстгальтера с хрупких девичьих плеч. И хотя я дал себе установку не приближаться к Даше, мне все равно ненавистно видеть ее с кем-то другим.
Я до сих пор не знаю, как с этим смириться… И не могу простить себе вспышку страсти, помутнение рассудка в виде поцелуя.
Черт, если бы меня спросили, как я ощутил тот поцелуй, я бы сказал – это касание зимы. Когда маленькие снежинки падают впервые на твои губы, оставляя легкое покалывание, а ты как идиот, пытаешься поймать еще, переполненный детской радостью.
Я идиот. Я не хотел прекращать ее целовать. И за это стоит кому-то дать мне по морде.
Нам нельзя быть вместе. Я обещал…
– Эй, – Соболь пальцами щелкает у меня перед носом. Оказывается, мы дошли до красного лекционного зала быстрее, чем я думал. И Арсений куда-то успел подеваться по пути, оставив нас вдвоем. – Думаешь, Темочка устроить подлянку?
– Думаю, что могу захотеть врезать ему еще разок, – я сворачиваю за угол, кидаю рюкзак на подоконник, затем сажусь на него сам. Рус же приваливается к стене, скрестив руки на груди и грозно сверлит белую стену напротив.
– Мне кажется, у него проблемы с кукухой. Ну реально так бесится из-за девки… тем более она сама тогда к тебе лезла, я хорошо помню.
– А ты чего?
– А что я? – удивленно он смотрит на меня.
– Неужели та рыжая понравилась? – я вспоминаю душевую и немного злюсь на Соболева, что он вообще вломился на женскую территорию.
– Эта лисичка не в моем вкусе. Ты видел, какие она носит хвостики? – он пальцами водит в воздухе, словно накручивает на них кудри. – Она же чокнутая. Рыжая бестия, – на последней фразе Рус отчего-то загадочно улыбается, так будто попробовал на вкус что-то безумно приятное и теперь смакует.
– Чокнутая, которая никогда не будет твоей, – подстегиваю его, пытаясь перестать думать о Дашке.
– Твоя приемная сестричка тоже твоей никогда не будет, – напоминает Соболь и меня опять переклинивает. Мы с Русланом давно дружим и в целом, он единственный, кто знает о моей больной тяге к Дашке. А еще о нашей безумной маман, и о девушке, чью фотографию я храню в старой рамке, под матрасом.
Как же сложно… Чувствую себя раненым солдатом, которого перевозят в закрытом поезде в лютую жару. Сердце заходится от боли, кости ломит и мозг плывет так, что плохо соображаешь.
– Миронова, – кричит балетмейстер, пока я пытаюсь подняться. Это уже третье падение за тренировку, хотя раньше подобного не наблюдалось. Но теперь, когда я смотрю на сцену, в сторону пустых мест, вижу там лицо мамы и ее разочарованный взгляд.
У меня будто пропал зритель, для которого все это время я танцевала.
– Простите, – лепечу как малолетняя ученица, вставая на ноги. Девчонки тихо шушукаются за моей спиной, а Лана так вообще не скрывает самодовольную улыбку. И мне бы поставить ее на месте, вновь показать, что значит быть настоящим лебедем, но я как идиотка распускаю нюни.
После тренировки Анатолий Аркадьевич подзывает меня к себе. Он раздражен, оттого его широкие ноздри раздуваются активнее, а руки упираются в бока. Взгляд косой, исподлобья, при этом полный равнодушия.
В балете нет места жалости. И меня, ясное дело, никто жалеть не будет.
– Я не знаю, что со мной… – начинаю оправдываться, понимая, что звучит это максимально глупо.
– Даю тебе перерыв неделю, – вдруг сообщает он, не глядя на меня. Сидит и пишет что-то в своем красном ежедневнике. – Если вернешься и еще раз упадешь, может больше вообще не приходить. А теперь закрой дверь с другой стороны.
Вот так грубо и бескомпромиссно решает мою судьбу этот мужчина, некогда прекрасный балерун в молодости. Я сглатываю и плетусь по коридору. Впервые меня посещает мысль – бросить балет. Вернее, она и раньше проскальзывала, но сейчас как-то более ясно мелькает, словно зеленая табличка – выход там.
Единственное, что коробит – будущее. Я не знаю, как быть дальше. Скоро деньги на моей банковской карте закончатся, мама напомнит, что ее дом больше не мой… А я как дура пытаюсь ухватиться за последнюю соломинку и спастись, хотя может быть, в самом деле, пора отпустить ее и попробовать жить дальше?..
***
Крис звонит в девять вечера и говорит, что нам лучше поехать на тусовку втроем. Что ж, так даже лучше, мне не особо хочется находиться в компании с Артемом наедине. Тем более он настоял подвезти нас, отказаться не получилось.
Завязав волосы в высокий хвост, я надеваю водолазку и джинсы, не представляя, как вообще должна одеться на такое мероприятие. Еду на такси до городской библиотеки, где меня уже ждет Кристина. На ней нежно-лиловое платье со скромным вырезом на груди, и короткими рукавами-фонариками, а плиссированная юбка развевается на ветру. Волосы, как и днем, собраны в два хвостика, мирно лежат на хрупких плечах. Она продолжает напоминать мне героиню аниме.
– Привет, – здороваюсь я, сжав лямку рюкзака.
– Мне одной кажется, что идея туда идти все-таки бредовая? – переминается с ноги на ногу Крис.
– Нет, я бы тоже не пошла, – честно говорю ей, а сама оглядываюсь, ища глазами Артема.
– Ленка-идиотка пожалеет за такое желание. В следующий раз загадаю ей пробежать голой по универу, – фыркает подруга. Из-за угла выворачивает какая-то черная машина, ее фары ослепляют нас, приходится прикрыть лицо тыльной стороной ладони, чтобы спрятаться от навязчивого света.
– Девчонки, привет, – кричит знакомый мужской голос. – Поехали.
Мы еще раз переглядываемся с Кристиной и одновременно вздохнув, идем к машине Артема. Когда я сажусь в салон, парень оглядывается назад и взгляд его пронзительно синих глаз вспыхивает, словно спичка. Я вдруг чувствую себя обнаженной, девочкой, которая оказалась в опасности и срочно нуждается в защитнике. Мне хочется сказать: “не смотрит так на меня”, однако в реальности я лишь молча сглатываю и закрываю за собой дверь.
– Хорошо выглядишь, – Артем не говорит о нас, он акцентирует внимание на одной мне и это вводит не столько в краску, сколько в легкий мандраж. До сих пор задаюсь вопросом, не зря ли ввязалась в эту авантюру с ним.
Автомобиль с ревом срывается с места, знаменуя, что обратной дороги нет.
Минут тридцать мы едем молча. Боковым зрением я замечаю, что Крис перекладывает телефон из руки в руку, не отрывая глаз от пейзажа за окном. Я тоже напряжена не меньше, и будто чего-то жду, сама даже не зная, чего. А еще взгляд Артема, который на светофорах сканирует меня, напрягает. Интересно, что на уме у этого парня? Неужели, когда тебе нравится девушка, то вести себя подобным образом нормально?
Когда мы подъезжаем к дому, я понимаю, что вечеринка будет с размахом. Особняк размеров не меньше нашего.
Артем решительно паркует машину в воротах и выходит первым, неподвижно выжидая, пока я и Кристина покинем салон. Он ведет себя уверенно, словно мы здесь уже бывали.
– Сегодня будет весело, – сообщает Артем с улыбкой на губах.
– Ага, – сухо кивает Ивлева, хлопнув чуть громче положенного дверью автомобиля.
Мы заходим на территорию дома, медленным шагом двигаюсь вдоль тропинки выложенной тротуарной плиткой. Вокруг переливающиеся огни уличной гирлянды, которые создают иллюзию волшебного мира и какой-то новогодней сказки. Я с грустью ловлю понимаю, что в моей жизни давно не было сказки, наверное, со времен праздников в детском доме.
Удивительно, а ведь тогда мне казалось, что приемная семья – это радость, сюрпризы, походы в горы на выходные. Как все-таки легко разрушить иллюзию маленького глупого ребенка.
– Гор, давай потанцуем, – канючит Нина, стягивая с себя майку и шорты. Мы несколько раз с ней переспали, но отношений так и не сложилось. И это не потому, что я дерьмо, а потому что Королева слишком навязчивая. Она хочет казаться лучшей версией себя, но я прекрасно знаю, внутри у нее полная чаша лицемерия.
– Нет настроения, – отмахиваюсь, усаживаясь на лежак. Честно сказать, мне уже кажется, что зря пришел на это водное пати. Дашки нигде нет, да и с каких пор у нее в голове что-то большее, чем балет? Может, они вообще обсуждали пижамную вечеринку какую-то, а мы решили, что речь про Арсения?
– Угощайся, – Руслан садится рядом и протягивает мне безалкогольный мохито.
– Не понимаю я вас, парни, – вздыхает Королева, оставшись в одном купальнике. Она прекрасно осведомлена, что с лицом и фигурой у нее полный порядок, и эти жадные взгляды парней, прожигающие ее, вполне оправданы. Наверное, отсюда такая уверенность в собственном превосходстве и в том, что я не имею право на отказ. Дура.
– Ну так и не понимай, – немного грубо звучит ответ Соболева. Уж как-то так получилось, что они друг друга невзлюбили с первого дня.
– Зачем приходить на вечеринку, если потом отказываться даже потанцевать.
– А ты помнишь, чтобы я активно танцевал? – кошусь на нее взглядом из серии “проваливай уже”, но Нина не понимает.
– В этом твоя проблема, Глеб, – она нагло обвивает меня руками вокруг шеи, и я ловлю аромат ее духов с нотками ванили. – Я же вижу, что ты всех девчонок держишь на расстоянии вытянутой руки. Неужели боишься влюбиться?
– Ну уж в тебя, – влезает колкий язык Руса, – я бы точно боялся влюбиться.
– Не бойся, – не теряется Нина. – Тебе это никогда не светит. Не люблю парней, которые увеличивают свое ЧСВ, опуская девушек.
– Ну так-то ты тоже тут не умом пытаешься влезать в его койку.
– Хватит, – вздыхаю я, надеясь, что словесный поток ругательств на этом закончится. А потом меня будто кто-то бьет с ноги под дых, вышибая воздух из легких.
Дашка…
Стоит рядом с Артемом, а его рука нагло пристроилась у нее на талии. Он что-то шепчет ей на ухо, сверкая довольной улыбкой. Меня передергивает от того, как Нестеров смотрит на нее. С каким желанием и нескрываемой жаждой. В отличие от него, я не могу смотреть так на Дашку. Не могу даже признаться себе, что сгораю сейчас от ревности.
– Эй, – Соболев толкает легонько меня в бок, и тут Даша наконец-то замечает меня. Ее взгляд тут же меняется, он вспыхивает, словно уголек, который оказался среди огня. Такой яркий и притягательный. Он манит меня, как глупого мотылька, не понимающего, что пламя несет смерть.
Артем тянет Дашку к танцующим, и она идет за ним: позволяет ему находится близко, обнять ее… Черт возьми, она даже улыбается ему.
– Гор, – снова напоминает о себе Руслан.
Откидываюсь на лежак, скинув с себя навязчивую Нинку.
– Ты чего? – обиженно шепчет она.
– Проваливай, – рычу, пытаясь не сорваться с места и не устроить драку.
Закрываю глаза, делая несколько глубоких вдохов. И откуда-то вспышками воспоминания врезаются в память, будто осколки стекол, по которым мы вот уже столько лет ходим.
Мою симпатию нельзя назвать любовью с первого взгляда, потому что в нашу первую встречу единственное, о чем я мечтал – навредить Дашке. Сделать ей настолько больно, насколько было больно и мне. Она должна уйти, вот о чем я думал. А потом этот заплаканный вид, ноги в крови и щенячье желание подружиться…
В конце концов, осталась только ненависть к матери и к самому себе.
Женский вопль заставляет меня вернуться в реальность. Открываю глаза и первым делом ищу Дашу среди танцующих. Артем не рядом с ней, он мокрый с головы до ног, орет матом на кого-то… Нет, не на кого-то, а на Руса.
Я подрываюсь с места и приближаюсь ближе, пытаясь понять, что произошло. В бассейне не только Нестеров, там еще эта рыжеволосая девчонка, подруга Дашки.
– Кретин! Ты совсем ополоумел? – кажется, минуту назад вопила она. Выходит Соболев скинул ее тоже? Но зачем… Хотя, какая разница?!
Протягиваю руку Руслану, он хватается и вылезает, затем пытается помочь рыжеволосой.
– Иди к черту! – она отталкивает его, грозно смерив взглядом.
– Да ладно, весело же, – пытается отшучиваться Соболь. Мы переглядываемся, и Рус шепчет:
– Вытаскивай свою недотрогу отсюда, – с губ слетает короткий смешок. Вот она – дружба: пока ты всеми силами выгоняешь девчонку из собственного сердца, твой лучший друг прописывает люлей ее кавалеру.
Я благодарно киваю, и ухожу в сторону Дашки, которая в ящике ищет полотенце для подруги. На нее никто не обращение внимание, даже Нестеров. Он уже вылез и стягивает с себя майку, и я уверен, минуты через две начнет быковать на Руслана. Может завязаться драка.
– Ты извращенец, я не пойму? – доносится до меня обрывок разговора.
– С чего бы? Прости, но у тебя совсем не на что смотреть и извращаться, – язвит Соболев рыжеволосой.
Дальше их диалог я не слушаю, нахожу Дашку, и нагло подхватив под локоть, заталкиваю в дом. Она не сразу реагирует, возможно, дело в громкой музыке и атмосфере безудержного веселья. Правда, уже через несколько мгновений Даша вырывается и отталкивает меня.
– И Артем не кинулся драться? – спрашиваю я, останавливаясь у своего черного спорткара. Руслан крутит на пальце брелок от мотоцикла, на котором с некоторых пор рассекает по городу. Если его мать узнает о подарке отца, она убьет обоих, но даже это не может остановить Соболева.
– Попробовал быковать, но там народ как-то активно окружил его, и я под тихую смылся, – отвечает Соболь, усаживаясь на резвого черного коня. – А еще я тут кое-что узнал, оказывается Артем познакомился с твоей сестрой случайно.
– То есть… это не преднамеренное желание насолить мне? – выгибаю бровь в удивлении. На самом деле, все что связано с Нестеровым, отзывается именно так. В школьные годы он пытался очернить мою репутацию, притом не только среди учителей, но и среди моих товарищей. Я в целом уже ничему не удивляюсь.
– Не-а, – пожимает плечами Рус. – Как я понял, он случайно увидел Дашу, и она ему тупо понравилась. Мне даже кажется, что Нестер не знает про вашу, так сказать, “связь”, – на последнем слове Соболев пальцами показывает кавычки.
– Неужели они реально… – вслух произношу то, что не стоило бы.
– Думаю, пока еще нет, но на стадии.
– Ясно, – мне неприятно осознавать тот факт, что однажды у Дашки появится парень. Хотя здесь нет ничего странного, ведь она не просто красивая, она грациозная, парящая, словно настоящий лебедь. И как бы сильно я не ненавидел ее за балет, и за то, что она танцует на этой чертовой сцене, пытаясь расположить мою чокнутую маменьку, у нее действительно выходит бесподобно.
– Может, уже прекратишь страдать прошлым, Гор?
– Я не могу, – обреченно вздыхаю и иду к машине.
Если бы я только мог пойти против себя, но это где-то глубже, сильнее, выше моих чувств.
***
Ночь проходит как в агонии, мне снится детство… Я подскакиваю с кровати, ощущая ледяные капли пота, стекающие по телу и волосам. Сердце бешено бьется, дыхание сбивчивое, а руки… они трясутся, словно у того маленького мальчишки. Каждый чертов раз, как собираюсь перешагнуть через себя, отпустить прошлое, меня посещают кошмары. Они напоминают, что наши пути с Дашкой никогда не должны пересечься.
Утром в коридоре встречаю мать. Она в деловом белом костюме выходит из дома, разговаривая с кем-то по телефону. Наши взгляды пересекаются, и когда мама кивает, я отворачиваюсь.
Сажусь в машину и резко срываюсь с места. Если бы не Дашка, давно бы съехал из этого особняка, где даже стены пропитаны болью. Кажется, будто дом – тюрьма, чертов Алькатрас*, из которого просто нереально вырваться живым.
В итоге на первую пару опаздываю и получаю замечание от англичанки. Она у нас строгая, женщина старой закалки, и таких как я не особо любит. Хотя ко мне у нее все-таки более лояльное отношение, как минимум за идеальный английский и не отлынивания от домашних заданий. А вот к остальным претензий у нее будет побольше.
После пары мы с Русом идем в столовку, и натыкаемся на Дашку с Артемом. Меня аж передергивает, когда я вижу их вдвоем. Ее золотистые пряди закручены в высокую дулю, привычка балерин или ее личная. Широкие черные брюки скрывают худобу, тогда как облегающая кофта мятного цвета наоборот выделяет худенькую талию и хрупкие плечи. Она - как пушинка, кажется такой невесомой.
– Еще минута, – подкалывает Соболь, – и твой личный датчик детонатора устроит бум.
– Неужели она не видит, что он самый худший тип парня, на который стоило обратить внимание? – открыто злюсь я. Сжимаю лямку рюкзака, скрепя зубами.
– Ну ты же стоишь тут, а он там. Выбор очевиден, бро, – Рус бьет меня по плечу, я слышу в его голосе смешок.
– Я тебе говорил, что ты меня бесишь?
– Я тоже тебя люблю, Гор, – теперь уже он не скрывает усмешки и нагло треплет меня по волосам, словно старший брат. Я пытаюсь убрать его руку, но Руслан лезет еще активнее, хочет добить меня, знает же, что бесит вся эта телячья нежность.
На самом деле, никто не может поверить, что Соболев бывает таким: мягким, сговорчивым и почти не ворчливым, а главное, настоящим заботливым другом, почти братом. Но они не знают его настолько, насколько знаю я. Наша дружба успела многое пережить, да и научить.
– О! – неожиданно рядом вырастает Арсений. В отличие от нас, Арс тут кто-то вроде души универа. Его все обожают, а он в целом не против. – За мной, товарищи.
– Куда? Я не подписывался на очередной флешмоб в твоем… – бурчит Руслан.
– Заткнулись и помогаем папочке.
Уходить не хочется, хотя так даже лучше. Смотреть на Дашку в компании с Артемом слишком болезненно, того и гляди, сорвет крышу. К такому перепаду я пока не готов.
Пока идем по шумному коридору, Ставицкий без остановки болтает. Рассказывает нам про предстоящий концерт, который организовывает студсовет для иностранных студентов по обмену. Планируется несколько номеров, ведь будет присутствовать не только педагогический состав, но и какие-то важные шишки из министерства образования и туризма. Универ не должен упасть в грязь лицом.
– Я не буду участвовать, – у входа в актовый зал заявляет раздраженно Рус.
– Я еще ничего не предлагал.
– Ты куда? – тянет меня за рукав Арс, но я скидываю его руку и выруливаю на тропинку, прямиком к сцене, где тусуется народ. Ребята идут за мной следом, приглядываясь, и даже что-то спрашивают, но ответы не получают. У меня их у самого нет.
– Жень, привет, – здороваюсь, правда, без дружелюбной улыбки. Зато Одинцова тут же вся оживает, поправляет прядь, которая выбилась из ее хвоста. Девичьи губы медленно растягиваются, разве она могла мне не улыбнуться?
– Глеб, привет. Не ожидала, что вы придете, ребят.
Бросаю быстрый взгляд на Дашку, заметив, как ее зрачки расширились от удивления. Что ж, я сам в шоке от своей выходки.
– Арс сказал, тебе нужен парень для танца, – сходу говорю.
Конечно, мое решение максимально нелогичное. Особенно на фоне отказа от Дашки и необходимости держать дистанцию. Плюс, ну где я и танцы? Даже звучит смешно. Вот только не могу нормально воспринимать ее рядом с Артемом. Может, будь на его месте кто другой, было бы проще… Точно! Все дело в придурке Нестерове, у него же пуля в голове. Даша может и не цветочек, но заслужила нормального парня.
Я помогаю ей чисто из семейных побуждений, не более. Собственно, ничего нового.
Когда в школьные годы мы случайно пересеклись в туалете в кафе, я тоже помог ей из этих же соображений. Предложил встречаться той девчонке… Как же ее? Вроде Лана. А потом бросил. Эта язва специально отправила Дашку в мужской туалет и покрывала за спиной гадостями. Мне хотелось преподать урок маленькой дряни и нет, дело не в симпатии. Это вопрос справедливости.
– Вообще-то, – Артем делает шаг вперед, глаза его прищуриваются, губы сжимаются в тонкую нить. Злится. Нет, бесится. Но я не реагирую, по крайней мере, виду не подаю, что у нас взаимное желание друг друга отмудохать. – Место уже занято. Я буду танцевать, а Даша моя пара.
Сглатываю. Его слова как груз, который привязали к ногам, чтобы отправить человека скорее ко дну морскому. Внутри меня аж передергивает, как он акценты расставляет и делает паузу на фразе “моя” и “пара”.
– Жень, – обращаюсь к Одинцовой. – Это важный концерт, и я обещал Арсу помочь.
– Да! – она резко меняется в лице. – Ты прав. Нам нужны зрители. Артем, прости…
– Ты серьезно? – во взгляде Нестерова уже вовсю искрит раздражение.
– А, похоже, что шучу? Слушай, я мыслю рационально...
– Это я привел Дарью, – придурок даже не смотрит на Дашку, а она почему-то молчит. Будто ей тоже важно, чтобы танец был с этим… Да ну! Не верю! Такое просто невозможно! Дашу ничего кроме гребаного балета не интересует, и сюда она пришла, скорее всего… Нет, она бы сюда не пришла. Тратить время на самодеятельность вместо тренировок – совсем не в ее стиле. Что-то не сходится.
– И что? Для нее это тоже возможности! – на полном серьезе заявляет Одинцова.
– Какие? – повышает голос Артем. – Прогулять пары?
Напряжение в актовом зале нарастает, оно, словно пропитывает стены помещения. Как настоящая буря перед грозой.
– Что ты так завелся, дружище? – влезает вдруг Арс. – Не детей же они делать будут.
Нестеров едва не покрывается колючками от фразы Арсения и смотрит на него таким взглядом, будто рычит: “Заткнись, пока я не выставил кулаки”. За это мне хочется проехать ему по роже. Чертов самодовольный говнюк.
– Еще раз говорю, это я привел Дарью, и она будет…
– Может, стоит подумать о команде, а не о собственных амбициях, – перебивает его Женька. Для нее мое участие, действительно, многое значит. Как минимум, на концерт придет народу больше обычного, а как максимум, она привлечет еще ребят на разные сценки. Ведь если сам Глеб Гордеев участвует, значит, будет что-то крутое. Женька не дура и вполне умеет вывернуть ситуацию в свою сторону.
– Какая команда, Одинцова? Ты забылась?
– Послушай, все здесь для того, чтобы сделать что-то значимое, – произносит твердо она, не планируя упускать шанс в виде меня. – Дарья, я очень тебя прошу, – Женя неожиданно подходит к Дашке, берет ее за руки и смотрит не хуже кота из “Шрека”. Отлично! Мне нравится этот ход, он выводит нас к финальному “шах и мат”.
Нестеров тихо цокает и явно ищет весомый аргумент остаться.
– Для меня это очень важно, это выпускной год. А Глеб, – уже чуть тише произносит Одинцова, сжимая крепче руки Даши, словно смущена своими словами. – Он реально как звезда, за которой потянутся люди. Мне действительно, капец, как не хватает людей.
Женька выжидающе смотрит на Дашку, и я отчего-то тоже напрягаюсь.
Ну же… Не смей отказывать мне.
***
– Тоже мне звезда, – влезает Артем, разбавляя внезапно образовавшуюся тишину.
– Да ты так-то сам на танцора диско не тянешь, – Руслану всегда тяжелее сдерживать свой характер.
Они с Нестеровым кидаются еще какой-то взаимной колкостью, которую я пропускаю мимо ушей – слишком зациклен на Даше. Наши взгляды пересекаются, у нее на лице и тени улыбки нет, зато сурово сведены брови. Мысленно я испускаю вздох, понимая, что мое поведение наверняка вызывает кучу вопросов. Но бывает так, что ты безумно хочешь чего-то, несмотря на тотальный запрет, и, черт возьми, с этим поделать ничего не можешь.
Не несколько часов до…
– Вай, ты так круто смотришься на сцене, Валюш!
– Ну что вы, девочки! Смущаете…
– Ты молодец, это, правда, – фальшивит Лана, откидывая очередную похвалу.
– В разы круче нашей “а-ля примы”, – далее следует заливистый смех, с нескрываемой ноткой ядовитости. Я прижимаюсь спиной к стене, разглядывая пуанты в руках. Мне сказали взять перерыв, видимо для того, чтобы найти замену. А я пришла сюда, потому что совесть грызла, ведь нельзя вот так из-за каких-то сердечных капризов подвести людей. Выходит, зря все…
Губы трясутся, на глаза наворачиваются слезы… Ощущение ненужности преследует, словно тень смерти. И еще этот дурацкий смех, голоса девчонок, их поддержка какой-то новенькой, пусть и ненастоящая. В балете нет ничего настоящего, по крайней мере, мне не повезло встретить здесь искренности.
Засовываю пуанты в пакет и бегу по коридору, пытаясь не разреветься. Видимо, мама права, я везде лишняя. Я проиграла. Всем вокруг. Слезы все-таки катятся градинами по щекам, приходится остановиться, спрятаться в закуток в холле и сделать несколько глубоких вдохов.
Минут через пять успокаиваюсь, а пуанты оставляю в гардеробной, обещая милой бабушке, что вернусь за ними через пару часов. Ложь. Не вернусь. Не сегодня и даже не завтра. Вряд ли это случится в ближайшее будущее.
В универ еду в подавленном настроении. Усаживаюсь в автобус на последнее место, засовываю капельки в уши и включаю громче трек: James Arthur - Never Let You Go. Закрываю глаза, прислонясь к окну. Такая пустота внутри, словно кто-то выдернул сердце и выбросил к чертовой бабушке в открытый океан.
Единственное, что вызывает хоть какие-то эмоции – это поведение Глеба. Он как шторм в море, подхватывающий мое разбитое сердце. Глумится над ним. Напоминает, что есть такие поступки в нашей жизни, которые относятся к категории ошибок. И наш поцелуй явно был одной из них.
Его слова до сих пор отзываются чем-то болезненным в груди: «Чужачка».
И зачем ты только поцеловал эту чужачку? Забыть. Выкинуть, словно ненужный фрагмент пазла. Это воспоминание мне больше ни к чему. Ошибка – вот, что между нами произошло.
А потом, уже около универа, я встречаю еще одну ошибку своего поведения – Артема. Он стоит, привалившись к машине, весь такой уверенный и дерзкий. На нем черная кожанка, джинсы и берцы. Взгляд хищный, заинтересованный, направленный на меня. Мне становится моментально не по себе, словно подул холодный ветер.
Артем поднимает руку, выдавая приветствие.
– Куда ты вчера пропала? – спрашивает с ходу он, таким тоном, будто мы с ним друзья детства.
Не дожидаясь ответа, делает шаг навстречу, заставив меня замереть, как если бы он был волком из старых сказок, готовым разорвать на куски глупую красную шапочку. Я не сразу понимаю, что Нестеров тянется убрать листок с моих волос, почему-то думаю о худшем, пугаюсь и дергаюсь. Этот парень вызывает противоречивые эмоции.
– Пришлось уехать.
– Я обижен, крошка, – аромат его парфюма медленно пропитывает воздух вокруг нас. Мне он не нравится, слишком терпкий.
– Прости, – только и могу выдавить. Взглядом ищу знакомые лица, но как обычно вокруг никого.
– Могу принять твои извинения только при одном условии, – он сжимает в руке листок, кроша его остатки между пальцев. И делает это с таким удовольствием, словно на месте несчастного сухого листочка представляет какого-то человека.
– Говори, – у меня почему-то не хватает смелости быть грубее и отказать ему. А может дело вовсе не в этом, а в том, что Артем – единственный, кто проявляет неподдельный интерес к моей персоне.
– Что с тобой, Даша? – тон его голоса вдруг меняется, и мое имя звучит непривычно мягко. Я не припомню, чтобы кто-то так обращался ко мне в последние лет пять или больше. Обычно “Даша” звучит с пренебрежением, требованием или вызовом.
– Просто… не выспалась, – рассказывать правду я не буду. Мы не в тех отношениях. – Так что ты хочешь, Артем?
Вместо ответа он опять наклоняется ко мне, опаляя горячим дыханием зону шеи и уха. Внутренне я сжимаюсь, его близость не отзывается табуном приятных мурашек.
– Станцуешь со мной? – спрашивает томно Артем, явно специально задевая губами мочку уха.
– Что? В смысле? – я делаю шаг назад, не хочу, чтобы он нафантазировал себе лишнего. Я точно не героиня его романа и никогда не буду.
– Студсовет организует концерт для студентов по обмену, и им нужна пара для одного номера. Ничего сверхъестественного, просто танец.
Это предложение звучит так неожиданно, словно дождливое облако, которое вдруг нависло на ясном небе. Я теряюсь, вспоминая, как сегодня подслушала разговор девочек. В труппе на мне поставили крест. Им я не нужна. А тут вот… вроде глупая самодеятельность, на которую раньше я бы ни в жизнь не подписалась. Раньше… Самое главное слово в этом контексте.
– Не уверена, что у меня получится, – сжав лямки рюкзака, бормочу, разглядывая свои туфли.
– Да и плевать, – его ответ меня поражает.
– Что? – смотрю на Артема и сдерживаюсь, чтобы не сболтнуть что-то из серии: “Танец и сцена – это серьезный шаг, а не прикол какой-то”.
Мы останавливаемся рядом со знаком, который знаменует – дороги дальше нет. Артем, ни говоря не слова, выходит из машины. Я нервно отстегиваю ремень безопасности и тоже выхожу, пытаясь сообразить, куда меня привез парень. А вокруг ничего – сплошные поля. Даже маленьких домиков фермеров не видно – пустырь. Еще и ветер поднимается, заставляя ежиться. Хотя, может, это и не из-за ветра, а из-за волнения – мне жутко не по себе здесь.
Подхожу к Артему, он держит руки в карманах, разглядывая пейзаж.
— Ты знаешь, — начинает он, не оборачиваясь, — иногда нужно уехать подальше от всего, чтобы понять, что на самом деле важно.
Прикалывается что ли? Или парни все, когда обижены, так себя ведут? Смотрю на него с недоумением и даже не знаю, как реагировать.
– И что… для тебя важно?
Нестеров вдруг поворачивается ко мне, кладет руки на мои плечи и поддается навстречу так, словно хочет поцеловать. Сердце в груди сжимается, но не от томительного волнения, скорее, оно готово пуститься в бег – подальше от Артема.
– Слушай, – я максимально, насколько это возможно, конечно, пытаюсь скинуть его руки и как-то отвернуться. – Артем…
– Ты пойми, Даша, – он останавливается буквально в нескольких сантиметрах от моих губ, и я ловлю ментоловый привкус, исходящий от парня. – В тот день, когда я впервые тебя увидел, все уже было предрешено.
– Это… попахивает сумасшествием, – почти шепотом говорю, не сводя с него глаз. Взгляд у Артема пугает, уж больно он пылкий, обжигающий.
– Я ведь первый тебя нашел и не позволю этому придурку снова обойти меня, – заявляет Нестеров. Видимо, под “придурком” он подразумевает Глеба, хотя я могу, конечно, ошибаться. Интересно, что между этими двумя произошло. Если подумать, я мало знаю про жизнь Гордеева. Мы ведь почти не общаемся.
– Я тебя не понимаю, Артем. Но такими действиями ты не сможешь завоевать мою симпатию, – вполне искренне произношу, в надежде, что парень услышит посыл.
– Ты будешь моей девушкой, – тон его голоса звучит таким командным басом, будто он обращается не с вопросом, а отдает команду подчиненным.
– Я не…
– Это не вопрос, – ухмыляется Артем, крепче надавливая на мои плечи.
– Что?
– Ты ведь не хочешь слоняться вдоль полей, пока какие-нибудь местные алкаши не захотят поразвлечься с тобой? – Нестеров убирает руки от меня, поворачивается спиной, и жестом показывает размах полей – они, в самом деле, огромные. Тут нет ни одной автобусной остановки, да тут вообще ничего нет или я слепая.
– То есть… – хриплым от волнения голосом произношу. – Ты притащил меня сюда, чтобы я согласилась стать твоей девушкой?
– Не люблю долго ходить кругами и ждать. Я вообще очень нетерпеливый.
– Ты сейчас серьезно? Артем! – мне кажется, воздуха в груди становится так мало, что легкие начинают гореть. Пока Нестеров стоит спиной, я вытаскиваю мобильный из кармана, но по факту, звонить-то особо мне некому. Родителей нет. Друзей нет. Если сегодня не вернусь домой, никто не кинется бить тревогу.
– Сезон охоты начинается, – он обходит меня и усаживается в машину.
– Тут нет сигнала! – кричу ему, сердце заходится быстрым ритмом, едва не разрывая грудную клетку. Неужели он реально возьмет и бросит меня тут? В пустыре. Одну. Вечером! Это же насколько нужно быть отбитым, чтобы поступить подобным образом с девушкой? О каких симпатиях потом может идти речь? Не верю. Наверное, все-таки блефует…
– Знаю, и это самое интересное, – отвечает он, открыв на максимум окно.
А может и не блефует…
– Ты что, действительно думаешь, что притащив меня сюда, сделаешь своей? – буквально выжимаю каждое слово, но голос всё равно предательски дрожит.
– Я не жду, что ты сдашься, – произносит он. Ловлю его взгляд в отражении бокового зеркала: вполне серьезный и в какой-то степени предвкушающий что-то интересное отражается в боковом зеркале. – Я знаю, что некоторым нужно время, чтобы принять решение.
– Я тебя… не люблю, – не знаю, почему эту реплику шепчу, а не говорю громко и уверенно. Сжимаю крепко телефон между пальцев, настолько, что кожа на них бледнеет. Еще раз оглядываюсь, не понимая, как отсюда выбраться. На машине мы ехали почти сорок минут, пешком идти не меньше двух часов. А ведь солнце садится, холодает, и Артем прав, слишком безлюдно вокруг.
– А я не верю в любовь. Поэтому расслабься, Даша, – с легкостью выдает Артем, заводя двигатель.
Я хочу закричать: “Не оставляй меня тут одну”, но не могу. Язык не поворачивается умолять о помощи. И, черт возьми, это безумно глупо. Проще пойти на попятную, сдаться, согласится на его требования. В конце концов, когда я выйду из его машины, могу отказаться от игры по этим правилам.
Верно! Киваю сама себе и подхожу к месту водителя. Наклоняюсь, чтобы встретиться взглядом с Артемом.
– Уже согласна, крошка? – самодовольно ухмыляется он. И я вдруг понимаю, что не смогу пойти против себя.
Дура. Я просто дура. Хоть и гордая.
– Нет, – выдавливаю из себя, сделав глубокий вдох.
– Гор, – Арс наклоняется и смотрит на меня таким взглядом, словно готов придушить. Хотя, может, он бы и сделал это, если бы мы не сидели в “Честере”, уплетая вкусные горячие салаты с говядиной. Еще пару лет назад, чтобы посидеть здесь, нужно было бронировать столик, теперь же всегда есть местечко, а то и много мест. И ведь кухня по сей день на высоте, одна из лучших в городе, атмосфера та же: мы вон иногда в настольный хоккей рубимся.
– Отстань от него, – Рус отпивает пол стакана лимонада и щелкает пальцами, намекая официантке, что требуется вторая доза.
– Да как я могу? Женька в полной заднице из-за Гора. Тот парень, я уже забыл как его, отказался играть на гитаре из-за Нестера. И зачем ты прицепился с этим выступлением?
– А тот парень пляшет под дудку Темочки? – язвлю я на манер Соболя.
– Дружок его, видать, такой же шизанутый, как и Нестер, – кивает Руслан.
– Ну не все ли равно? – удивляется Арс. – Или, может, ты запал на ту девчонку? Блин! – тут же вздыхает Ставицкий, откидываясь на диванчик. – Она же худая как швабра.
– Нормальная она, – вообще на языке крутилось ругательство, но я сдерживаюсь, не очень хочется выдавать себя с потрохами. – И вообще, какого лешего ты ее разглядывал?
– Да ты полегче на поворотах, – Руслан бьет меня по плечу, ухмыляясь. – А то скоро из-за девчонок будешь на друзей кидаться. Это не дело, братишка.
– Ни на кого я не кидаюсь, просто девушек чего обзывать? Нормальная она, даже красивая, – на последней фразе мысленно даю себе подзатыльник. Чего вообще комплименты Дашке откидываю? Совсем с ума сошел что ли?
– Твоя красивая с Нестером укатила, – заявляет Арс, откладывая вилку. – И зная этого придурка, явно не на звезды смотреть. Поэтому, чего за нее рвать задницу?
Сглатываю, а у самого руки под столом в кулаки сжимаются. И сердце настолько бешено заходится, что еще немного и взорвется, подобно динамиту. Неужели у них реально любовь-морковь? У моей Дашки, которая всю сознательную жизнь не замечала ничего, кроме сцены и взглядов матери, появился парень?
Вены словно заливает кипятком, до того меня раздирает это состояние. В глазах сразу дурацкие картинки мелькают: Даша обнимает Артема или он тянется ее поцеловать, а она и не против. Эти картинки настолько захлестывают, что я неосознанно бью по столу кулаком.
– Ты чего? – Арсений аж вздрагивает от резкой перемены моего настроения.
– Папочка завелся, пиши пропало, – язвит Рус.
– А тебе весело? – раздражаюсь еще больше. Выходит, пока мы тут сидим, трапезничаем и болтаем, Дашка там с этим психом за ручку держится, мило воркует. И главное, мозгами понимаю, что я конкретно не прав. Вместе нам не быть, волшебный замок не построить, так чего злюсь? Испытываю это удушающее чувство ревности? Может, надо развлечься? Переспать с кем-то, чтобы не ныло так за ребрами? С другой стороны, сколько раз я уже “отвлекался” на других и ничего особо не изменилось.
– Вот если ты сейчас отправишь фотку Дарье со словами: “Мой дружок тебя жуть как хочет”, я точно повеселюсь, – смеется в голос Руслан.
– Поеду домой, – бросаю напоследок, наверное, слишком грубо, но плевать. Беру брелок от машины со стола и стремительно покидаю паб. Пока еду, порываюсь позвонить Дашке и даже набираю ее, правда, одергиваю себя и сбрасываю вызов.
Совсем берега попутал уже?! Веду себя словно ревнивый олень. Дожились. Да и скорее всего, Арс что-то напутал. Наверняка, моя приемная сестра дома, в зале, как обычно репетирует. Слышал, что ее взяли в театр, вроде как одна из педагогов училища помогла пристроить. Зная Дашку, она такой шанс не упустить. Если только слова, брошенные матерью, не задели ее. Уж кто, а наша дорогая глава семьи умеет фразами бить похлеще кнута.
До дома доезжаю минут за сорок, и то потому, что нарушаю правила, проезжая на красные сигналы светофора, а где-то подрезая других участников движения. Слишком крепко сжимаю руль, слишком раздражаюсь от каждого пустяка: то кто-то застоялся на секунду дольше передо мной, то повернул не так. Если бы была возможность выскочить и подраться, я бы так и сделал. Уверен, стало бы легче.
И вот, наконец-то, въезжаю на территорию нашего особняка, быстро паркуюсь и мчусь внутрь. Первое, что бросается в глаза – света почти нигде нет. Щелкаю выключатели, заглядываю на кухню, в тренерскую, даже в комнату к Дашке беспардонно вваливаюсь. И везде получаю по нулям – ее нет.
Время девять часов, а ее, мать твою, нет!
Еще минут десять сижу на земле, потом все-таки поднимаюсь и решаю идти по дороге, в сторону, куда поехал Артем. Наверняка, где-то должен появиться интернет, и тогда смогу вызвать такси. Всяко оставаться здесь – не лучшая идея. Да и толку? Ждать, что у Нестерова проснется совесть? Мне почему-то кажется, ему все равно. Непонятно только, зачем жаждет сделать своей девушкой. Может… назло Глебу? У них точно какой-то конфликт. Если вспомнить, как парни друг на друга злобно смотрели, сразу всякие такие мысли проскакивают.
Отряхиваясь, засовываю руки в карманы кофты, хорошо еще додумалась кардиган утром надеть, иначе бы уже замерзла, и начинаю идти. Смотрю постоянно на экран телефона, махаю рукой, иногда даже подпрыгиваю, в надежде поймать проклятый сигнал. Но глухо, как в танке.
– Блин, – ругаюсь, кусая от злости губы.
Солнце тем временем медленно уходит за линию горизонта, ветер становится сильнее. Шагая вдоль безлюдного места, чувствую, как прохлада проникает под одежду. Приходится скрестить руки и ускорить шаг, чтобы не замерзнуть. А ведь впереди еще ночь, дай бог, к этому времени я окажусь дома. Или хоть в каком-то более-менее людном месте.
Так переживаю, что нервы натягиваются, словно струна до предела. И когда где-то рядом раздается шорох, я едва не подпрыгиваю. Всматриваюсь, но это просто ветер. Эх… Будто не наяву все, будто какой-то дурной фильм ужасов.
Все эти внезапные всплески страха только усиливают состояние бесконечного одиночества. Здесь, в этом уединенном месте среди полей, я ощущаю себя словно в тисках незримого капкана, из которого никто меня не вызволит.
А потом совершенно неожиданно мой телефон начинает издавать звук. Я даже не сразу понимаю, что это звонок входящего сообщения, не в мессенджере, а обычное, какие сейчас почти никто не пишет. Провожу дрожащими пальцами по экрану и читаю вслух:
“Даш, привет, это Лена, сестра Крис. Не могу до нее дозвониться. Она случайно не с тобой?”
Сердце в груди заходится от радости, хватаюсь за эту соломинку, как за спасательный жилет и тут же пишу ответ:
“Привет, Лена. Нет, не со мной. Слушай, я попала в небольшую передрягу, ты не могла бы помочь мне и вызвать такси, здесь интернет не ловит.”
Перечитываю несколько раз и потом отправляю еще одно смс:
“Мне просто больше и попросить не у кого помощи.”
Вместо ответа Лена мне звонит.
– Что случилось? – голос у нее взволнованный, дыхание сбивчивое.
– Ну… – не хочется, конечно, вдаваться в подробности, но что-то мне подсказывает, по другому Ленка не поможет. Поэтому делюсь с ней ситуацией.
– Вот урод! Сволочь! – кричит она в трубку участливо. Приятно слышать, когда кто-то, может и не на сто процентов, однако все равно переживает. – Погоди, а как мне тебе вызвать такси. Куда?
Несколько секунд я оглядываюсь в ступоре и вдруг замечаю знак с названием населенного пункта. Говорю Ленке, что сейчас быстренько добегу, прочитаю название и скину ей его сообщением. Дальше, ясное дело, не пойду, там-то непонятно будет, куда водителю ехать, а здесь хотя бы фонарь есть. Пусть один, пусть стоять в таком месте жутковато, но это всяко лучше, чем вообще ничего.
Лена отписывается, что машина едет, скидывает информацию про номер, цвет и модель. Мне остаются только ждать, а это дело не хитрое. Правда, как только окончательно темнеет, я уже мыслю иначе. Зубы постукивают друг о дружку, ноги устали, да и в целом меня потряхивает. Стою, всматриваюсь вдаль, и каждый раз переживаю: лишь бы ехал таксист, а не кто-то другой. Мало ли…
Ленка еще перезванивает минут через тридцать, говорит, мол, время ожидания увеличилось, и спрашивает, нормально ли все. Я вру, что у меня тут полный порядок, не хочу ее волновать и напрягать. В конце концов, кто же виноват, что мой мозг временно дал сбой.
В итоге такси приезжает почти через полтора часа. За это время я успеваю настолько замерзнуть, что не чувствую ног, а губы кажутся такими холодными, будто льдинки. Усаживаюсь в прогретый салон, водитель, молодой парень, так еще многозначительно поглядывает, что становится не по себе.
– У вас… все нормально? – внезапно уточняет он.
– Да, – киваю и отворачиваюсь к окну.
Пока едем, успеваю согреться, а как только снова оказываюсь на улице, опять мороз пробивает. Скрещиваю руки на груди и почти бегу по тропинке, ведущей в особняк. Распахиваю дверь и, наконец-то, выдыхаю. Правда мое облегчение длится несколько секунд.
– Где ты была? – раздается недовольный голос Гордеева, словно гром среди ясного неба. Поднимаю голову и почему-то не могу выдавить из себя ни слова. Глеб в домашних спортивках и серой майке стоит, привалившись плечом к стене. А потом он вдруг подходит ко мне, но не сильно близко, оставляет между нами небольшое расстояние, и смотрит так внимательно, изучающе. Глаза у него как угольки, полыхают, с явным раздражением, и в целом сам он будто окаменел, совсем не похож на себя обычного. С одной стороны, мне становится неловко, что Гордеев пристально разглядывает меня, с другой - раздражаюсь. Зачем так смотреть, когда у тебя есть девушка?
– Неважно, – бурчу и уже собираюсь обойти его, как он резко хватает меня за запястье и разворачивает к себе.
Время будто кто-то ставит на паузу. Взгляд Глеба проникает в самую душу, заставляет там одну за другой загораться погасшие звезды. И если бы можно было описать воздух вокруг нас, я бы назвала его насыщенно красным, который искрит от перепадов напряжения между нами двумя.
– В чем дело? – одергиваю руку, но Гордеев не отпускает. На его скулах играют желваки. И чего он, собственно, злиться? Что опять не так?
– Пропускаешь тренировки? – эта фраза, словно огненная стрела, поражает мое израненное сердце. Ведь я реально пропускаю их. Потому что проигравшим не нужны тренировки, они уже за бортом, но Глебу это знать не обязательно.
– Тебя забыла спросить, чем мне заниматься, – снова дергаю руку, в этот раз сильнее. А он, будто хищник, лишь крепче сжимает мое запястье.
– То есть какое-то ходячее дерьмо важнее дела, которому ты посвятила, целую жизнь? – он не кричит, но тон голоса такой, что у меня на короткое мгновение пропадает дар речи. Но это лишь на мгновение, потом я сразу прихожу в себя и взрываюсь на эмоции.
– Что ты несешь, Гордеев?
Вместо ответа он вдруг поддается мне навстречу, останавливаясь буквально в сантиметре от моих губ. И проклятые бабочки в животе реагируют на эту близости: руки становятся влажными, я почему-то перестаю дергаться, в целом, теперь его присутствие не давит, скорее, вызывает приятные мурашки. А еще ощущение такое, словно Глеб прямо сейчас кинется на меня с поцелуями. Жадными. Напористыми. От которых потом будут гореть губы. Однако он медлит, и я успеваю напомнить себе, что у него на минутку девушка. И вообще никакой симпатии у меня к нему быть не может. Мы – враги. Он уничтожал мою жизнь. Дарил чертовы черные розы после выступлений. Издевался надо мной. Радовался, когда я повредила ногу. О какой симпатии может вообще идти речь?
– Развлеклась? – горячее дыхание обжигает кожу моих губ, и мне хочется прикусить их, однако вместо этого я делаю шаг навстречу, словно маленькая бунтарка, и почти касаюсь его губ. Между нами проклятые миллиметры и незаметные, зато вполне ощутимые микровзрывы. По крайней мере, я их точно чувствую. Бах. Бах. Бах. А может это мое предательское сердце екает.
– Да, – шепчу, неотрывно смотря в глаза цвета бушующего моря.
– Серьезно? – его дыхание вдруг становится сбивчивым, будто Гордеев волнуется или пытается удержаться от каких-то действий, которые рвутся наружу. И хватка у него становится не такой сильной, как буквально пару секунд назад. Взгляд у него меняется, теперь он более мягкий, будто под дурманом каким-то. Поэтому я предпринимаю попытку и в этот раз освобождаюсь.
Обхожу дугой Глеба, ненароком задев плечом. Наши пальцы тоже случайным образом задевают друг друга, и меня прошибает от этого короткого соприкосновения. Настоящий разряд дефибриллятора. И каждый сантиметр тела пробивает от чего-то невероятного. Меня бесит это чувство. Бесит с детства. И я, черт возьми, не понимаю его, вернее, отказываюсь понимать.
Глеб поворачивает голову, мы пересекаемся взглядами. Его до боли знакомый: “Как ты меня достала, Дашка. Когда ты уже исчезнешь”. И мне вдруг так хочется закричать на весь огромный и пустой холл: “Сегодня со мной приключилась беда. Я нуждалась в помощи. Ты, наверное, был бы рад, если бы я там сгинула”. От этих мыслей к глазам подкатывают слезы, и я отворачиваюсь первой, чтобы не показать, как мне безумно обидно и в то же время одиноко.
Ведь у меня никого нет… И кажется, что это состояние будет со мной вечно.
Вздернув подбородок, начинаю отдаляться. В ушах звучит оглушительный бой сердца, колени немного дрожат, а слезы-предатели пытаются всеми силами скатиться по холодным щекам. Но я сильная, поэтому не позволяю себе упасть.
– Дашка, – неожиданно зовет Гордеев. Не оглядываюсь. И без его язвительности настроение на нуле.
– Даша! – повторяет Глеб. Я с вызовом поворачиваюсь, открываю рот и уже хочу отвесить ему порцию ругательств, вот только Гордеев опережает. – Лучше тебе держаться подальше от… – он замолкает, будто хотел назвать имя, но в итоге не решился и обезличил свою грубую реплику, – парней.
– Что? – глухо спрашиваю, стиснув губы.
– Репетиция завтра в четыре, поэтому никаких долбанных свиданий, – Глеб засовывает руки в карманы и удаляется на кухню с равнодушным и вечно высокомерным видом.
– Я сама решу! – кричу ему в спину. И уже тише добавляю. – С кем и когда мне ходить на свидания.
Последнюю реплику он не слышит, хотя, может, оно и к лучшему.
Поднимаюсь к себе в спальню, скидываю на ходу вещи и захожу в душевую кабинку. Включаю горячую воду и банально пытаюсь расслабиться. Тянусь к телефону, который лежит на столешнице, снимаю блокировку и говорю:
– Алиса, включи One Republic.
Музыка заполняет пространство, наполняя его энергией и легкой ностальгией по дням из детского дома. Наверное, только там у меня было беззаботное время, как бы дико это не звучало.
Струйки воды стекают по телу, унося с собой усталость и напряжение. Я закрываю глаза и позволяю музыке унести меня далеко, туда, где нет забот и переживаний. Вокруг все растворяется, остаются только звуки — в голове, в душе. Правда длиться это недолго, телефон неожиданно перестает играть, зато активно вибрирует. Боковым зрением замечаю на экране имя Артема.
Далее происходит что-то больше напоминающее фильм с плохим финалом или момент экшена: переполненная передозом эмоций, я сперва в панике кричу, а потом хватаю полотенце, благо нахожу его быстро на ощупь, и начинаю им махать в разные стороны Оно короткое и если уж не обезвредит незваного гостя, то хотя бы даст мне фору в несколько секунд, чтобы продумать следующий шаг.
Правда, свет довольно быстро приходит в норму и в этот момент, полотенце касается лица того, кто нагло ворвался в душевую.
– Твою! – прикрикивает Гордеев. – С ума сошла, Даша?
Я перестаю махать, раскрыв пошире глаза, и в недоумении разглядываю Глеба, который трет рукой щеку.
– Что ты тут делаешь? – раздраженно повышаю голос. Взгляд у Глеба всего на короткое мгновение скользит по моему телу, опускается ниже к бедрам и у меня все вспыхивает. Аж дыхание перехватывает, до такого его взгляд, кажется, непроницаем и в то же время обжигающе горячим. Мы одновременно сглатываем и в какой-то степени смущаемся, уж я точно.
И только когда он отводит взгляд в сторону, до меня доходит, что надо бы прикрыться. Черт! Просто безумие! Стыдоба какая!
– Извращенец! – взвигиваю и беру халат с вешалки. Быстро накидываю его на себя, обвязавшись вокруг талии ремешком, а затем хватаю Глеба за локоть и пытаюсь вытолкнуть из ванной.
– Что ты делаешь? – бурчит он, но все-таки поддается и идет к выходу.
– Совсем уже? Зачем врываешься в мою ванную? У тебя что пунктик?
– Ага, – хмурится он. – Обожаю смотреть на тебя без одежды. Ты не знала? – на последней фразе голос Гордеева даже приобретает веселые нотки, что вообще не вяжется с его манерой общений. И я по второму кругу смущаюсь, кожа вспыхивает в тех местах, куда еще минутой ранее был направлен взгляд Глеба. Маленькие участки, будто медленно плавятся, соприкасаясь с огнем.
Какая-то ненормальная реакция.
– На свою девушку смотри! – рычу я, толкая Гордеева в комнату. И как только его нога пересекает порог, резко захлопываю дверь. Господи! Безумие! Просто ужас! Второй раз! И как мы раньше умудрялись проходить мимо и не замечать друг друга, а теперь буквально постоянно попадаем в нелепые ситуации, вернее в них попадаю я.
Щеки горят пунцовым пламенем, да и в целом, меня потряхивает. Хотя лучше уж Глеб, чем Артем, от первого я как минимум знаю чего ожидать. Второй же настолько непредсказуем, что находится с ним жутковато.
– А что ты орала-то? – вдруг раздается с той стороны голос Гордеева.
На несколько секунд я теряюсь… Зачем он спрашивает? Неужели пришел, услышав мой вопль? С другой стороны, ведь в спальне кто-то разгуливал еще до моего крика.
– А ты зачем бродил по моей комнате?
– Вопросом на вопрос отвечать не хорошо, – совсем по-детски заявляет Глеб. И я неожиданно облегченно выдыхаю, нет, злость никуда не делась, но мне стало легче от того, что Гордеев повел себя не как самый отстойный человек в мире, обрадовавшись чужому несчастью. А наоборот – ворвался в душ, потому что переживал. Может, я и раздражаю его, однако есть ощущение, что в беде в трудный момент Глеб не оставит. Наверное… В этой жизни сложно быть в чем-то уверенным. Особенно в членах моей семьи, если уж нас так вообще назвать можно.
– Свет погас, – отвечаю нехотя. – Вот я и закричала. А ты зачем пришел?
– Свет погас, – копирует мой тон он. – Вот я и пришел.
– Ты пришел раньше, я слышала шаги.
Какое-то время Глеб молчит, а меня наоборот распирает узнать, зачем он тут. Сколько себя помню, Гордеев никогда не врывался в мою спальню – она его не интересовала. Он мог войти, только если дверь открыта и то, скорее позлорадствовать, кинуть дурацкую грубую шутку, а не поинтересоваться о моих делах.
Ожидание правды меня добивает, поэтому я дергаю ручку и выхожу из ванной комнаты. Оглядываюсь, облизнув влажные губы, вот только Глеба нет.
– Придурок! – шепчу себе под нос и даже выскакиваю в коридор, надеясь, еще поймать его, узнать ответы. Происходящее слишком не вяжется с образом моего приемного брата, хотя вполне возможно, я просто раньше многого не замечала. Моя зацикленность на балете не позволяла иметь какие-то еще интересы: друзья, хобби, парень и все в таком ключе было недоступно. Я почти не знаю Глеба, как и он меня. Мы с ним больше незнакомцы, предпочитающие воевать, нежели друзья, решившие стать врагами.
Возвращаюсь к себе. Закрываю дверь на замок, и забрав из ванной телефон, плюхаюсь на кровать. Не знаю, зачем включаю мобильный. Он активно вибрирует, оповещая о звонках, которые не смогли совершиться, а потом на меня сыпется поток сообщений от Артема. Одно я по дурости открываю, не заходя в мессенджер, и тихо ахаю от его содержания:
“Даша, с тобой все в порядке? Я вернулся, искал тебя, где ты!”
Зубы сводит от злости, кажется, у кое-кого проблемы с головой или с чем там еще могут быть проблемы, когда ты сперва бросаешь девушку неизвестно где, а через какое-то время: “ой, я переживал”. Это мир явно сошел с ума.
Артем меня еще заваливает входящими и сообщениями, в конце концов, не выдержав, я отправляю ему короткое:
“Я в порядке” и отключаю звук на мобильном. День итак выдался тяжелым, надо отдохнуть.
***
Когда я прихожу в универ, то первым делом рассказываю Кристине про события вчерашнего вечера. Не то чтобы она наседает, но вопросы задает. Мне тоже в целом поделиться охота, раньше я никогда и ни с кем подобным не делилась, советов не просила, хотя, может, и надо было.
– Нет, – строго говорю, а сама зачем-то поглядываю на Гордеева. Выражение лица у него такое непроницаемое, холодное, хотя до этого было другим – более спокойным.
– Я виноват, – наседает Артем, тогда как слушать его мне совсем не хочется.
– У тебя с головой проблемы, – влезает Крис, и теперь уже она подхватывает меня за руку, уводя прочь. Мы идем быстро, не оглядываемся, но позади нас звучат тяжелые шаги, словно наваждение какое-то. Сворачиваем на одном повороте, затем на другом, и чудом нам навстречу идет куратор.
Кристина здоровается с Лидией, молодой брюнеткой, и начинает что-то активно у нее спрашивать. Я же боковым зрением замечаю, как Нестеров замедляется. Он выжидает минуты две-три, но видимо поняв, что в этом нет смысла, разочарованно уходит.
Слава богу… Интересно, он вообще оставит меня в покое или нет?!
На экономику в итоге приходим с опозданием. Педагог нам ничего не говорит, конечно, все-таки взрослые и отчитывать нас никто уже не будет, однако смотрит с явным недовольством.
– Надеюсь, на зачете это не отразится, – шепчет Крис, наклонившись ко мне.
– Я тоже.
– Этот твой Артем… у меня аж мороз по коже. Слушай, может в полицию на него заявить? – предлагает подруга. – Или… родителям пожаловаться? Папе, например.
Болезненный ком в горле не дает сделать глубокий вдох. Мне следует привыкнуть, что в жизни нужно рассчитывать только на себя, но почему-то каждый раз такие моменты остро режут по сердцу.
На реплику Ивлевой не отвечаю, делаю вид, что сконцентрировалась на лекции, а у самой в голове та еще каша. Снова почему-то мыслями возвращаюсь к балету, не сказать, что я особо скучаю по сцене, скорее, по ощущению нужности. Ведь пока я была там, парила словно лебедь и получала восторженные аплодисменты, все было другим. И цвета вокруг были другие. Я видела мир, будто радугу – разноцветным и ярким. Теперь же все кажется серым и блеклым. В том числе, я сама.
После пар мы с Крис прощаемся, мне надо идти на репетицию с Глебом, а ей в бассейн. Ивлева приобнимает меня и говорит настолько заботливо короткую реплику:
– Если что, звони! Я приду на помощь! – ее слова настолько греют душу, что я в ответ улыбаюсь.
Правда, приподнятое настроение длиться недолго. В актовом зале все снова портится из-за Глеба. Уже на входе вижу его с той блондинкой, они о чем-то говорят, потом незнакомка психует и, недовольно задрав носик, уходит. А когда проносится мимо меня, еще и плечом задевает, явно специально, я аж едва умудряюсь устоять на ногах. Оглядываюсь на нее и получаю ядовитое:
– Что надо?
Правда, ответа моего она не ждет, хмыкает и с грохотом хлопает дверью, покидая аудиторию. Интересно, что между ними произошло? С другой стороны, мне нет дела до этого павлина.
Скидываю рюкзак с плеч, вытаскиваю чешки, чтобы было удобнее танцевать, надеваю их и поднимаюсь на сцену. Президента студсовета еще нет, зато есть возможность осмотреться, надо бы размяться, но в присутствии одного Гордеева не хочется как-то. Да и в целом, переодеться в лосины неплохо, только где – вопрос.
– Артемка, я смотрю, никак не отлипнет от тебя, – язвит Глеб, затем еще так громко и с раздражением выдыхает, что мне кажется – он ревнует. Ну правда! Если ему все равно, чего привязался к этому Артему? С другой стороны, странно, что Глеб вообще может подобное испытывать ко мне. Глупость какая-то.
– Как и от тебя твоя… как ее кстати?
– Нина, – отвечает он без особого энтузиазма и тоже поднимается на сцену.
Мы стоим с ним с разных сторон, собственно, как и в жизни – между нами огромная пропасть. Ни семья, ни друзья и даже ни товарищи. Я не знаю, как нас описать.
– Скажи честно, зачем тебе это? – скрещиваю руки на груди и смотрю на него, ожидая услышать если не правду, то хотя бы что-то приближенное.
– Что это?
– Танец. Ты ведь ненавидишь сцену, – после этой реплики выражение лица Гордеева меняется, становится более жестким. Он будто вспоминает то, о чем мечтает навсегда забыть, будто этот кадр прошлого его коробит, как старая гниющая рана.
– Арс попросил, – Глеб отворачивается, затем подходит к краю сцены и садится на нее, свесив ноги.
– Такие жертвы ради друга… – язвлю я.
– А ты? – он кидает на меня разгоряченный взгляд через плечо, в котором так и читается: “Спустись на землю, Дашка. Сцена никогда не будет твоей жизнью”. И это задевает, отзывается ноющей болью в груди. Хотя… в детстве я вроде не мечтала стать звездой балета. Мне хотелось просто иметь семью, друзей и ходить по выходным в кино или в библиотеку.
Не дождавшись ответной реплики, Глеб вновь начинает говорить:
– Такие жертвы ради какого-то парня, хотя, может, ты уже и танцевать забыла как, – его фраза – вызов. Сказал бы кто другой, я бы плюнула и пошла дальше, но Гордеев вечно меня подначивает. Пытается задвинуть. Указать на место где-то в самом низу. А я как маленький ребенок из раза раз встаю и доказываю ему обратное. Мне отчего-то хочется быть выше в его глазах, показать, что я достойна большего.
Подхожу к колонке, включаю ее и даю команду Алисе, поставить Lindsey Stirling - Underground. Когда-то мы ставили под нее номер еще в балетном училище в качестве самодеятельности.
Тут дверь в актовый зал распахивается. Входит Женя и еще какие-то ребята, заставив нас отринуть друг от друга.
– У! – присвистывают на фоне, и я вспыхиваю от стыда! Хотя… от стыда ли? Точно ли это то самое чувство?
Сердце бухает в груди. Пульс шалит, и мне явно требуется доза свежего холодного воздуха.
– Вы уже начали? – спрашивает Женя, явно приняв происходящее за репетицию. Что ж, так даже лучше.
– Я… мне нужно переодеться, – дрожащим от волнения голосом сообщаю и тут же устремляюсь в зал, чтобы взять рюкзак. Меня так потряхивает, словно нас застали за чем-то непристойным и интимным. С другой стороны, мы ведь еда не поцеловались. Почему-то я уверена, что Гордеев тянулся ко мне, может неосознанно, под вспышкой каких-то эмоций, но он точно планировал дотронуться до моих губ.
– Да, конечно, вот там гримерка, – она показывает куда пройти, и я практически срываюсь с места, в надежде, что через пару минут отпустит. Но прежде чем выскочить из зала, зачем-то оглядываюсь и ловлю на себе взгляд Глеба. Он смотрел мне вслед?
***
Возвращаюсь минут через десять и стараюсь на Глеба не смотреть. Он сидит в расслабленной позе на стуле, со скучающим видом наблюдая за репетицией. И даже когда я подхожу ближе, не переводит взгляд, словно нарочно не замечая. Собственно, так даже лучше, не придется лишний раз о чем-то думать, накручивать себя. Я и так еле-еле успокоилась, отдышалась.
Женька, наш президент, заметив меня, подходит ближе. Она оглядывает нас, прикусив задумчиво губу, затем начинает говорить.
– У меня есть номер, но сама я не смогу поставить танец. Честно сказать, я думала, что договорюсь с девочкой из “Алиты”, группы по танцам, но она неожиданно встала в позу и отказалась.
– Небось, Нестеров постарался, – комментирует вслух Глеб. Я тут же корю себя, что создала проблем постороннему человеку. Не надо было соглашаться танцевать с Гордеевым, в конце концов, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Не знаю, – пожимает она плечами. – Но танец надо как-то поставить и…
– Не переживай, – перебиваю ее. – У меня балетное образование, и повторить танец или поставить что-то под музыку смогу без проблем.
– Ты… балерина? – у Женьки глаза на лоб от удивления лезут.
– Бывшая, – не пропускает момент с колкостью Гордеев. И почему он такой? Ведь еще пару минут назад мне казалось, что в его глазах зажигаются звезды, когда я для него танцевала.
– Почему бывшая? – вполне серьезно озадачивается Женя.
– Любовь-морковь превыше сцены, – с нескрываемым раздражением выплевывает Глеб. Не будь он моим заклятым врагом, я бы точно списала все на ревность.
– Травма, – говорю, игнорируя выпады Гордеева. – Но уже прошло три месяца, я хорошо себя чувствую.
– Травма? Ого! А ты точно будешь в порядке?
– Конечно, я ведь уже… – на этом месте осекаюсь, вспоминаю тот разговор в раздевалке, и что меня, ясное дело, никто нигде не ждет. Сердце сжимается, словно иглой кольнули в открытую рану, но я не подаю виду, как обычно, собственно. – Уже были репетиции. Давай, я посмотрю номер.
– Ой, ну здорово! – Женька радостно хлопает в ладони и оставляет мне мобильный.
Я несколько раз просматриваю кусок из видео, танец достаточно легкий, никаких акробатических движений, такое повторить сможет даже ребенок. А мужская партия вообще элементарная – стоишь себе и тупо смотришь на партнершу, иногда протягивая ей руку и отходя в сторону.
– Нужно изобразить любовь, – говорит Женя. – Только безответную.
Почему-то ее фраза вызывает у меня тяжелый вздох. Да и Глеб как-то странно поглядывает, хотя до этого делал вид, что меня тут не существует.
– Они не могут быть вместе, потому что из разных стран, не понимают язык друг друга и у них разные религии, – объясняет Женя. – В танце мы должны показать это ощущение безнадеги, когда очень хочется, но желание исполнить невозможно.
– А они в конце будут вместе? – зачем-то уточняю я.
– А разве люди могут быть вместе, когда все против них? – в этот раз Глеб говорит без яда в голосе. Наоборот, он будто потускнел и из-за чего-то расстроился.
– Будут, – улыбается Женька. – Потому что изучение языков объединяет мир! – в конце она хлопает радостно в ладони.
– Какая банальщина, – хмыкает Гордеев.
– Зато красивая банальщина, – возражает президент.
Они еще препираются минут десять, пока я смотрю танец. Повторить его легко, но мне вдруг хочется добавить чего-то своего, оживить некоторые уж больно банальные движения.
– Попробуем? – протянув мобильный обратно, я перевожу взгляд на сцену. – Хотя бы первые секунд пятнадцать, чтобы понять, получится у нас или нет.
– Ух ты! Так быстро? Гор, иди, пожалуйста, на сцену. Будем пробовать!
Он поджимает губы, правда не возмущается и молча поднимается первым. Снова встает в центре, пока ребята включают музыку Макса Фрая – Breach the Line. Засовывает руки в карманы и выглядит таким напряженным, будто экзамен собрался сдавать, а не танцевать.
Поднимаюсь следом, и как только звучит первый музыкальный такт, начинаю движение. Ноги касаются пола, делая легкие прыжки, но это далеко от того, что зрители могут видеть в балете. Взмахиваю руками и раскрываю их, словно лепестки цветка. Обхожу Глеба, слегка покачивая бедрами и проводя вдоль тела руками, иногда изображая тоску, а иногда горячую обиду. Он смотрит на меня так неотрывно и в какой-то момент размыкает губы, словно хочет что-то сказать, но в итоге отводит взгляд в сторону. Как обычного, ничего нового.
– Да не нравится она мне! – повышаю голос и злюсь, правда, не столько на Нину, сколько на себя. Потому что нравится! Потому что крышу рвет так, что пора вызывать пожарных. Когда Дашка первый раз передо мной танцевала, я просто забил на все и решил ее поцеловать. Она магнитом к себе тянет, словно ведьма, которая заимела надо мной власть, как Снежная Королева над Каем. Хорошо еще, народ зашел, прервал эту чертову химию.
Во второй раз, я уже сдерживался, отвернулся, старался не смотреть на нее, не думать. Но стоило Дашке сказать: “Ты должен смотреть на меня”, как я в очередной раз сломался. Раньше мы виделись реже, она зависала сутками напролет в своем балетном училище или в зале для тренировок, а я в школе, потом с пацанами где-то и было проще. Теперь же мы видимся так часто, что жить стало невыносимо.
Нинка меня, конечно, знатно выбесила за весь день. Нет, я понимаю, она ревнует, я и сам готов себе дать тысячу подзатыльников, что вот так открыто пылюсь на Дашку, но устраивать мне сцены – ту мач.
– Гор, ты думаешь, мы тут все с луны упали? – добивает финальной фразой Королева. И я срываюсь, грублю ей, и что самое обидное, обзываю Дашу. На деле ведь меня устраивает в ней все: фигура, голос, глаза и даже улыбка, хотя она редко улыбается, особенно мне. Но Королевой знать об этом не обязательно.
Нинка обиженно дует губы, не верит. Громко хмыкает, и в который раз уже за сегодня, молча уходит. Раньше я бы догнал ее, Королева на это явно рассчитывает, но не сегодня.
Усаживаюсь в кресло и еще какое-то время пялюсь в потолок. Когда-то и мне нравилось смотреть балет, пока мать все не испортила своими загонами. А потом случилось то, что случилось, и я навсегда разлюбил танцы, сцену и девушек, которые там прыгают в этих отвратительных пачках.
Умом понимаю, если есть чувства, то проще принять их, попробовать с ними жить и получать ответные эмоции, но сердце не даст же спать спокойно. Вина загрызет.
Сижу неподвижно минут пять, затем все-таки поднимаюсь и иду к выходу. Подхожу к нашему факультету и натыкаюсь на Руслана. Опять он с той рыженькой девчонкой Кристиной. Кажется, они о чем-то то ли спорят, то ли препираются. Она тычет ему пальчиком в грудь и в целом ведет себя так, словно он гроша ее ломанного не стоит. Прикольно, не припомню, чтобы с Соболем кто-то вел себя подобным образом. Наверное, из них вышла бы забавная парочка.
Остаток дня проходит относительно спокойно. Зато вечер бьет под дых.
Мы с парнями заваливаемся в новую кафешку в центре города. Довольно атмосферное место, куда многие девчонки ходят пофоткаться. Официантка подносит нам меню, улыбается, Арс в ответ ей тоже подмигивает. Соболь же никак не реагирует, он вообще какой-то недовольный, хотя и я без настроения.
– Слушайте, может спаржу? – предлагает Арсений, и мы с Русом соглашаемся, оба не особо желая изучать ассортимент.
– Чего такие хмурые? – удивляется Ставицкий, когда официантка уходит.
– Ничего, – отнекивается Руслан.
– Отец опять? – догадываюсь я.
– А ты? – переводит он стрелки. – Все никак не можешь смириться с бойфрендом своей примы?
– Какой примы? – не понимает Арс, я же моментально завожусь. И тут, словно судьба мало надо мной поиздевалась, в кафе заходит она – Дашка, притом не одна, а с этим. Моментально напрягаюсь, под столом руки в кулаки сжимаю.
– О, – присвистывает Рус, для пущего эффекта. – Ну прямо легки на помине.
– Она тебе реально нравится? – Ставицкий поддается вперед и без зазрения совести начинает разглядывать Дашу.
Но мне все равно, потому что я тоже весь во внимании: смотрю, как Артем отодвигает стул, аля настоящий джентльмен, приглашает Дашку сесть. Она любезно садится, но есть ощущение, внутреннее, типа шестого чувства, не знаю еще, как назвать, что ей неприятно происходящее или оно ее напрягает.
Нестер щелкает пальцами, подзывая официантку, что-то спрашивает у Даши, а та лишь ведет плечом, вроде как ей все равно, что брать. Зато она то и дело оглядывается, прикусывает губу, будто волнуется. Что ж… теперь и я волнуюсь. А вдруг этот полудурок лезет к ней не с самыми хорошими намерениями?
– Тебе тоже кажется, что на свиданку это не смахивает? – читает мои мысли Соболь.
– Зато он не смотрит, а пожирает девчонку глазами, – констатирует очевидный факт Арс. Я и сам вижу, что взгляд у Артема жадный, одержимый какой-то.
– Ну понаблюдаем, – с азартом говорит Рус, подперев рукой подбородок.
Мне бы свалить восвояси, но я соглашаюсь с Соболевым, и зачем-то играю в ревнивого муженька, который выслеживает свою горе-женушку. Дурные образы лезут в голову, как Дашка может целовать Артема, танцевать для него, а он будет вдыхать ее до одури обалденный запах клубники со сливками.
– Слушайте, – вырывает меня из дурмана Арс. – У меня стойкое ощущение, что девочка-то наша уйдет сейчас. Гляньте, как напряглась.
И правда, теперь я тоже замечаю, что Артем будто наседает, а Даша то рукой вдоль шеи проведет, то взгляд отводит. Он снова что-то ей говорит, но моя приемная сестрица не выдерживает и резко поднимается из-за стола. Берет свой рюкзак и уходит к выходу, даже не попрощавшись.
Нестеров тоже подрывается. Сталкивается с официанткой, кидает ей какое-то ругательство, а та озадаченно смотрит, ведь ей не оставили денег за будущий заказ. Одним словом – что не так.
Зря я все-таки согласилась поговорить с Артемом. Не хотела ведь, планировала никогда с ним больше не пересекаться, но вдруг так обидно стало, до чертиков из-за слов Глеба. И главное, он же раньше тоже не стеснялся в выражениях, оскорблял меня, выказывал свой пренебрежительный тон. Я относилась к этому как к чему-то естественному, в конце концов, Гордеев никогда не стремился стать моим другом. А тут… Сама не понимаю, что со мной. Даже Кристина заметила, и не только она, но и преподаватель психологии, которая сделала несколько довольно серьезных замечаний на паре.
В итоге, я выскочила из кабинета, как ужаленная. Заглянула в туалет, умылась, и тут Артем меня подловил.
– Даш, давай поговорим. – Стал настаивать он.
– Не хочу! – резко выдала, и поспешила прочь. Но Нестеров догнал, поравнялся со мной и снова за свое.
– Ну ладно, я бываю мудаком, – выдал он, уж каким-то таким легким тоном, словно совершил пустяк.
Не отвечаю, молча иду рядом, думаю о своем.
– Даш, ну слушай, все ошибаются. Давай так! – Артем перегораживает мне дорогу, расправив руки в стороны. – Я буду ждать тебя около “Смело” сегодня в шесть. Приходи… – помедлив, он добавляет. – Пожалуйста.
Коротко выдыхаю.
– Это первый и последний раз, – говорю, смотря прямо ему в глаза. Несмотря ни на что, Артем хотя бы не считает меня страшной, и вполне возможно, у него реальная симпатия ко мне, просто выражает он ее идиотским способом. Нет, я не готова быть с ним, только порой нужна хоть какая-то поддержка. Поэтому я скорее от безысходности соглашаюсь.
А уже там, в кафе, понимаю, что снова ошиблась. Нестеров несет откровенную ерунду, про то, что я типа его девушка, что мы должны быть вместе и смотреть на Гордеева – худшее решение. Чтобы прервать этот поток безумия, подрываюсь с места, не дожидаясь заказа, и ухожу домой.
Правда… лучше не приходила.
Когда поднимаюсь к себе, так и замираю на пороге. Там стоит мама, а рядом с ней маленькая девочка, лет семи. Худенькая, улыбчивая, в старом поношенном сарафане. Она с таким восхищением разглядывает мою спальню, что становится тошно. Я вдруг вспоминаю себя, то, как приемная мать привела меня в это место, и как сказала вполне себе дружелюбно: “переодевайся, ждем к ужину через десять минут”. Не передать словами, насколько я была счастлива, проводя пальцами вдоль нового гардероба, кровати, столика, за которым позже делала уроки.
Прекрасная сказала так и не стала раем, зато медленно превратилась в драму, без счастливого финала.
– Мам, – сглатываю, подходя ближе. Она поправляет часы на руке, как обычно вся такая деловая в этом брючном костюме, затем поворачивается ко мне.
– Я же сказала, чтобы ты освободила комнату?
– Ты… реально привела новую девочку? – мне не хочется говорить при ребенке о таком, но в целом, ситуация омерзительна. Нас используют, словно кукол: сломалась? Без проблем, выбросим и купим новую.
Ноги подкашиваются, мне приходится облокотиться рукой о стену, чтобы не упасть. Не думала, что момент моего выселения случится так скоро. С другой стороны, есть ли у меня вообще право находиться в этом огромном особняке, раз я была только товаром, который за ненужностью принято выбрасывать.
– Твои вещи в углу, их собрала прислуга. – Мама говорит сухим, скупым тоном, словно я для нее никто. Хотя, наверное, так и есть. Для нее мои попытки стать звездой, парить на сцене – ничего не стоят.
Киваю ей в ответ, однако вещи не беру, хочу дождаться, пока новая будущая прима выйдет из комнаты, скорее всего, у нее скоро тренировка. А уж потом, я зайду, заберу свое, осмотрюсь, и может дам волю слезам. Потому что происходящее невыносимо. Меня будто уличного котенка подобрали, приютили, и выбросили на дорогу.
Спускаюсь на первый этаж, планируя выпить травяного чая и прийти немного в себя, но не дохожу до места назначения, Глеб перехватывает. Перегораживает дорогу, взгляд у него такой суровый, недовольный, будто произошло что-то нехорошее.
– Что? – тяжело вздохнув, произношу. Сил нет даже отвечать на его будущие колкости.
– Почему вместо занятий, ты трешься вокруг моих знакомых? – сходу выпаливает он.
– Чего? Господи, Гордеев…
– Я ведь тебе говорил, – он делает шаг, и я интуитивно пячусь, а затем и вовсе врезаюсь спиной в стену. И для полноты картины, Глеб упирается ладонью в эту самую стену, прямо рядом со мной. Нависает, без зазрения совести, разглядывая слишком близко меня. И я бы может, смутилась, но его слова про уважение до сих пор звенят в ушах, как колокол ознаменовавший начало войны.
– Отойди, – прошу его, максимально спокойно. А у самой на сердце такой раздрай, что слезы вот-вот покатятся по щекам.
– Держись подальше от Артема, ото всех моих знакомых.
– Глеб, уйди, – повторяю я. Ком в горле такой противный, липкий, что никак не сглотнуть его, кажется, задыхаюсь.
– Поняла? В ином случае…
– В ином случае что? – повышаю я голос, не выдержав. – Выгонишь меня?
Он несколько раз моргает, будто не ожидал такой реакции.
– Ты всегда была чужой, забыла?
Когда я вижу Дашку со спортивной сумкой, не сразу понимаю, что к чему, но все равно зову ее. Наверное, она опять меня не поняла или я выражаюсь не так, черт знает. Мне просто хотелось дать ей понять, что от Артема нужно держаться подальше, и дело совсем не в моей накрученной ревности. Не очень приятно признавать, но я действительно ревную. Как сумасшедший.
Настигаю ее уже около ворот, но остановить не успеваю: Даша садится в такси, белую Шкоду с номером сто пятьдесят пять, пока я злюсь. На себя. На нее. На Артема.
Надеюсь, что она поехала не к нему. Проклятье… Как же жилось проще раньше, пока не было Нестера, моего универа и травмы Дашки.
Я не зацикливался на ней, просто тайком поглядывал на Дашу, иногда мысленно отмечал, как она хорошо выглядит, а иногда наоборот, задумывался, почему у нее нет настроения или бледное лицо. Нет, я не видел и не мог в принципе увидеть в этой девушке сестру. Да и семьей своей не считал. Однако Даша все равно всегда была чем-то важным, она занимала особое место в моем сердце, как бы сильно я не пытался сбежать от этого чувства, сколько бы замков не вешал.
Возвращаюсь домой, по пути вытаскиваю мобильный, заостряя внимание, что на часах почти половина девятого. А потом резко останавливаюсь в холле, происходящее повергает в шок.
Маленькая худенькая девочка с длинными белыми косами, в чешках идет по коридору следом за моей матерью. У меня перехватывает дыхание, словно кто-то со всей силы ударил в грудь, в область солнечного сплетения. Не могу ни сглотнуть, ни выдохнуть, так и смотрю на них, медленно удаляющихся от меня. Ей богу, будто кошмарный сон, который преследует по кругу уже не первый год. Мать не улыбается, она всегда была скупой на эмоции, только что-то приговаривает этой девочке. Та же наоборот глотает каждое ее слово, жест и смотрит так воодушевленно, будто перед ней настоящая мать. Точно также в свое время и Дашка себя вела: бегала собачонкой за мамой, видела в ней родню, тогда как мать хоть и чокнулась, но в приемной дочке свою кровь никогда не видела.
Срываюсь с места, сократив между нами расстояние и наплевав на все нормы приличия, кричу на весь особняк:
– Ты в конец спятила?
Малышка вздрагивает, зато мама и глазом не моргнет. Только кольцо на пальце в типичной манере крутит.
– Это Алина, наш член семьи и будущая звезда балета. У нее отличные данные, – то ли хвалит, то ли констатирует она факт.
– А Дашка? Ты восемь лет назад притащила ее в наш дом с этими же словами.
– Больше она мне не нужна, – отмахивается она. И тут все – меня накрывает. Подхожу к журнальному столику, беру вазу и со всей дури швыряю ее в стену. Девчонка визжит, мама же молча кидает на меня равнодушный взгляд. Тогда я ставлю ногу на столик и переворачиваю его. Грохот разлетается по пустому, никому не нужному дому.
– Глеб, – в типичной манере учительницы произносит она мое имя.
– Зачем? – у меня дрожат губы, и яркие вспышки воспоминаний туманом затягивают пленку на глазах. Снова удушающее чувство вины, которое сдавливает удавку на шее. Я ненавижу себя. За все. И в том числе за то, что Дашке испортил жизнь. Если бы не я, моя мать не сошла бы с ума и не стала делать из незнакомого ребенка балетную куклу.
– Пойди, подыши воздухом, – сухо говорит мама. – Заодно скажи прислуге, чтобы вещи Дарьи выставили из комнаты.
– Ты что… – у меня язык заплетается, – ее выгнала?
Она лишь ведет плечом.
– Мама, – не верю своим ушам. – У нее же никого нет. Она… одна.
– Ты, кажется, о ней печешься больше, чем положено, – неожиданно в ее фразе проскакивает нотка раздражения. За последние восемь лет мать была для меня закрытой книгой, и то, что она вдруг вспыхнула, даже на один процент, уже в какой-то степени радует. Значит, в ней не умерло все человечное.
– Да, – более спокойным тоном отвечаю, используя эту манипуляцию. – Ты ведь так хотела, чтобы у меня появилась сестра. И я, как настоящий брат, готов за нее глотку перегрызть. Разве это неправильно?
У мамы дергается глаз, и чтобы скрыть это, она тут же отворачивается. Делает вдох и снова начинает говорить:
– В доме полно комнат, – хмурится она, затем берет под руку свою новую дочку и тянет ее за собой на второй этаж.
– Хватит портить жизнь детям! – мой сломленный голос разлетается эхом. – Ты ничего не сможешь вернуть. Все. Баста. Прекращай!
– Глеб! – и вот опять – закрылась. Спрятала душу, которая уверен, у нее разорвана в клочья.
– Иначе я уйду от тебя. Нет, – помедлив добавляю. – Мы с Дашей уйдем вместе.
Сколько раз хотел уехать из этого дурдома, бросить мать, отказаться от нее, но понимал, что если свалю, то потеряю возможность хотя бы изредка видеть Дашу. Знать, что с ней все хорошо, и никто не обижает. Тем более она бы со мной ни за что не бросила этот замок из «песка», балет, мать. Она вообще до чертиков преданная. Хорошая, не то, что я. Хотя где-то в глубине души мне жалко женщину, которая меня родила. Но в то же время, это как алкоголизм, ты либо принимаешь болезнь и лечишься, либо сдыхаешь где-то в подворотне в обнимку с бутылкой.
Ничего не ответив, мама уходит, оставив меня одного.
Сажусь в кресло, пытаюсь передохнуть, вернее, перезагрузиться, а сам то и дело на часы поглядываю и думаю про Дашку. Какого ей было увидеть, эту девчонку у себя в спальне? Понять, что мать в нее уже никогда не поверит. Годы упорных тренировок, потерянное детство прошли даром. Сердце сжимается за эту глупышку.