Назад в Будущее : Хроношторм

Пролог: Эхо из Ниоткуда

Ночь обняла Хилл-Вэлли, словно старый, потрёпанный плащ — влажный, тяжёлый, с запахом сырости и чего-то неуловимо тревожного. Туман стелился по улицам, лениво обвивая фонарные столбы, будто призрачный змей, решивший поиграть в прятки с тенями. Свет уличных ламп дрожал, как дыхание умирающего, то вспыхивая ярче, то угасая до тусклого жёлтого мерцания. Где-то вдали, за чёрной кромкой леса, протяжно завыла собака — её голос эхом отскочил от спящих домов и растворился в ночи.

Часы на старой башне — те самые, что когда-то поймали молнию и отправили Марти МакФлая в его первое приключение — показывали 2:47. Стрелки лениво ползли, но вдруг дрогнули, словно кто-то невидимый ударил по механизму. Раздался слабый треск, будто электричество пробежало по воздуху, оставляя за собой едкий запах озона. Каменные стены башни отразили звук, и он прокатился по пустынным улицам, смешиваясь с шорохом ветра в голых ветвях.

В доме на окраине, где свет в окнах давно погас, Марти МакФлай резко открыл глаза. Он лежал в постели, сердце колотилось, как барабан на рок-концерте. Пот стекал по вискам, смешиваясь с седыми прядями, что теперь вились у него на висках — годы приключений оставили свой след. Рядом тихо посапывала Дженнифер, её тёмные волосы разметались по подушке, как мягкие волны. Марти повернулся к ней, пытаясь унять дыхание. Её лицо в лунном свете выглядело спокойным, почти безмятежным — таким, каким он хотел его видеть всегда. Но что-то было не так.

— Чёрт возьми, — пробормотал он хрипло, потирая шею. Голос сорвался, будто горло пересохло от крика, которого он не помнил.

— Опять эти сны.

Он встал, стараясь не скрипеть половицами, и бросил взгляд на старый будильник на тумбочке — 2:48. Цифры мигнули, словно подмигнули ему, и Марти почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он натянул джинсовую куртку — ту самую, потёртую, с запахом прошлого, что висела на спинке стула, — и побрёл вниз по лестнице, словно его тянуло что-то необъяснимое.

Кухня встретила его полумраком и тишиной, нарушаемой только слабым гудением холодильника. Марти подошёл к раковине, налил воды в стакан и поднёс его к губам. Руки дрожали — еле заметно, но достаточно, чтобы он это почувствовал. За окном туман густел, обволакивая двор, и вдруг свет фонаря на улице мигнул. Раз. Два. А потом раздался звук — низкий, шипящий, как помехи в старом телевизоре. Марти замер,

стакан завис в воздухе.

Радио на столе — древний ящик, который он когда-то притащил из гаража Дока, — ожило само по себе. Сначала треск, потом обрывок мелодии — что-то из 50-х, с гитарным риффом и голосом, пропитанным эхом прошлого. "Come on, baby, let’s twist again…" — пропело оно, прежде чем захлебнуться в помехах. Марти шагнул к столу, нахмурившись.

— Что за чертовщина? — буркнул он, хлопнув ладонью по кнопке выключения. Радио послушно умолкло, но тишина показалась ему ещё хуже. Он постоял, прислушиваясь. Где-то снаружи хрустнула ветка. Или ему показалось?

Марти подошёл к окну, отодвинул занавеску кончиками пальцев. Туман за стеклом закручивался в странные спирали, будто кто-то невидимый рисовал узоры. А потом он увидел это — тень. Длинная, узкая, она скользнула вдоль забора и пропала, оставив после себя только дрожь в воздухе. Марти отпрянул, едва не уронив стакан.

— Джен? — позвал он тихо, надеясь, что она не проснётся, но всё же желая услышать её голос. Ответа не было. Он сглотнул, чувствуя, как старый знакомый адреналин — тот самый, что гнал его через эпохи, — снова пробуждается в венах.

— Ладно, МакФлай, — пробормотал он себе под нос, сжимая кулаки.

— Пора разобраться, что тут творится.

Он шагнул к двери, распахнул её и вышел на крыльцо. Ночь обрушилась на него всей своей тяжестью — холодной, влажной, с привкусом металла на языке. Туман лизнул его ботинки, фонарь мигнул снова, и где-то вдали, за башней с часами, собака завыла ещё громче, словно оплакивала что-то, чего Марти пока не мог понять. А в воздухе, едва уловимый, повис запах озона — резкий, как предупреждение.

Тепло старого дома обволакивало спальню, как мягкое одеяло, пропахшее лавандой и воспоминаниями. Лунный свет лился сквозь щель в занавесках, рисуя серебристые полосы на деревянном полу, где каждая царапина хранила историю — от детских игр до ночных возвращений с приключений. В углу стояла старая гитара Марти, покрытая тонким слоем пыли, — молчаливый свидетель его юности, когда он мог часами бренчать "Johnny B. Goode", не думая о завтрашнем дне. Теперь она казалась реликвией, забытой, но всё ещё родной.

Марти МакФлай рывком сел на кровати, словно кто-то невидимый дёрнул его за ниточки. Пот стекал по вискам, цепляясь за седину, что теперь серебрилась в его тёмных волосах, поблёскивая в лунном свете, как тонкие нити паутины. Он потёр виски пальцами, пытаясь прогнать остатки сна — смутного, липкого, полного теней и далёких криков. Сердце колотилось, будто хотело выскочить из груди и унестись куда-то в ночь.

Рядом, под одеялом, тихо дышала Дженнифер. Её грудь поднималась и опускалась в ровном ритме, тёмные волосы разметались по подушке, как мягкий шёлк. Марти повернулся к ней, и в его взгляде мелькнула нежность — та самая, что держала его на плаву все эти годы, через парадоксы, погони и безумные прыжки во времени. Но за этой нежностью пряталась тень страха, холодная и острая, как лезвие. Он протянул руку, чтобы коснуться её плеча, но замер, боясь разбудить.

— Чёрт, — выдохнул он, почти шёпотом, чтобы не нарушить хрупкую тишину. Голос дрожал, выдавая растерянность.

— Что за дрянь мне снится?

Он откинулся на подушку, уставившись в потолок. Трещины там давно стали ему знакомы, как карта звёздного неба, но сейчас они казались глубже, темнее, будто кто-то невидимый провёл по ним когтями. Марти закрыл глаза, пытаясь вспомнить сон, но в голове кружились только обрывки — вспышка молнии, рёв двигателя, чей-то смех, холодный и чужой. Он снова открыл глаза, и тут лунный свет мигнул — на миг, но достаточно, чтобы его сердце пропустило удар.

АКТ I: Разлом Времен. Глава 1: Снова в седле

Ночь в Хилл-Вэлли была не такой, как обычно. Тьма, густая, как чернила, липла к асфальту, а фонари, обычно лениво мигающие вдоль улиц, сегодня дрожали, будто боялись чего-то невидимого. Марти МакФлай, с сединой на висках и морщинами, которые время вырезало на его лице, мчался через этот тревожный город в своём старом пикапе. Двигатель рычал, словно протестуя против спешки, но Марти не отпускал педаль газа. В левом кармане джинсов, прижатая к бедру, лежала газета — «Хилл-Вэлли Телеграф, 15 октября 1885 года». Её свежий запах типографской краски всё ещё щекотал ноздри, и это было неправильно. Невозможно.

Руки Марти сжимали руль так, что костяшки побелели. Он барабанил пальцами по потёртой коже, ритм неровный, как его собственное дыхание. В зеркале заднего вида мелькало его отражение: глаза, всё ещё мальчишески голубые, но теперь с тенью страха, который он не мог прогнать. Тот самый Марти, что когда-то с гитарой в руках зажигал на школьных танцах, теперь выглядел как человек, которого время догнало и ударило под дых. Он был решителен, да, но эта решимость была хрупкой, как стекло, готовое треснуть под ударом очередной временной аномалии.

«Чёрт, Док, что ты опять натворил?» — пробормотал он, бросив взгляд на пустую дорогу. Его голос, хриплый от недосыпа и адреналина, растворился в шуме двигателя. Марти всегда знал, что жизнь с Эмметтом Брауном — это билет в один конец на американские горки, но сегодня ночью что-то было не так. Это не просто очередная выходка Дока с его безумными изобретениями. Это было... больше. Глубже. Словно само время решило сыграть с ними в шахматы, и они уже потеряли пару фигур.

Улицы Хилл-Вэлли, знакомые до боли, казались чужими. Тени от фонарей тянулись длиннее, чем должны были, извиваясь на асфальте, как змеи. Дома, обычно уютные, с тёплым светом в окнах, теперь стояли молчаливыми стражами, их окна — чёрные провалы. Где-то вдалеке завыла собака, и этот звук, резкий и одинокий, пробрал Марти до костей. Он невольно сжал газету в кармане, чувствуя, как бумага мнётся под пальцами. Она была реальной. Слишком реальной для вещи, которой не должно существовать.

Пикап пролетел мимо старого кинотеатра, где когда-то крутили «Назад в будущее» — ирония судьбы, от которой Марти невесело усмехнулся. Неоновая вывеска мигала, буквы то загорались, то гасли, словно город подмигивал ему, зная какой-то секрет. Марти стиснул зубы. Он ненавидел секреты. Особенно те, что пахли озоном и грозили перевернуть его жизнь с ног на голову.

«Держись, Дженнифер», — подумал он, и его сердце сжалось. Он оставил её спящей в их доме, её тёплое дыхание всё ещё казалось ему опорой в этом безумии. Но он не мог остаться. Не после того, как радио ожило само по себе, заиграв Чака Берри, и не после этой проклятой газеты, которая лежала на крыльце, будто кто-то специально подбросил её, чтобы подтолкнуть его к краю пропасти. Он обещал себе, что больше не ввяжется в игры со временем. Но обещания, похоже, были созданы, чтобы их нарушать.

Впереди показался знакомый поворот на улицу, ведущую к мастерской Дока. Марти сбросил скорость, но его пульс, наоборот, ускорился. Он чувствовал, как что-то сгущается в воздухе — не просто ночь, а что-то живое, пульсирующее, готовое взорваться. Его взгляд метнулся к лобовому стеклу, где отражение его лица смешалось с мелькающими огнями.

— Ну же, Док, — прошептал он, почти умоляюще.

— Дай мне хоть один нормальный ответ.

Но в глубине души он знал: нормальных ответов не будет. Не с Доком. Не с Хилл-Вэлли. И уж точно не с этой ночью, которая, кажется, решила переписать правила реальности. Пикап рванул вперёд, унося Марти к очередной развилке судьбы, где его ждал старый друг, новая машина времени и буря, которая могла стереть всё, что он любил.

Марти МакФлай мчал свой пикап по пустынным улицам Хилл-Вэлли, и ночь, казалось, дышала ему в затылок. Двигатель урчал, как старый пёс, недовольный тем, что его вытащили на прогулку в такой час. В кармане джинсов всё ещё покоилась газета из 1885 года — её угловатые края впивались в бедро, напоминая, что это не сон. Сердце колотилось, мысли путались, но Марти гнал вперёд, к мастерской Дока, где, он надеялся, найдёт хоть крупицу смысла в этом безумии. Улицы мелькали за окном, тени корчились под фонарями, и воздух, пропитанный запахом озона, казался густым, как сироп.

Он свернул на Элм-стрит, и тут это произошло. Фонарь на углу, один из тех уродливых оранжевых светильников, что город установил в девяностых, вдруг замерцал. Свет его задрожал, как пламя свечи на ветру, а затем, в долю секунды, столб превратился в нечто иное. Вместо привычного металлического корпуса перед Марти возник газовый рожок — высокий, чугунный, с тусклым жёлтым пламенем, будто вырванный прямиком из викторианской эпохи. Воздух вокруг фонаря заколебался, словно кто-то бросил камень в зеркало реальности, и на миг Марти почудилось, что асфальт под колёсами сменился булыжником.

— Какого чёрта?! — вырвалось у него. Он вдавил педаль тормоза, пикап взвизгнул шинами и замер посреди улицы. Сердце ухнуло куда-то в желудок. Марти протёр глаза, надеясь, что это просто усталость играет с ним шутки. Но нет. Фонарь снова был обычным — оранжевый свет заливал дорогу, как ни в чём не бывало. Только воздух всё ещё дрожал, едва заметно, будто реальность пыталась заштопать прореху.

Марти сидел, вцепившись в руль, и чувствовал, как холодный пот стекает по виску. Его взгляд метался между дорогой и отражением в лобовом стекле, где его собственные глаза казались шире, чем обычно. Тот самый Марти, который когда-то с лёгкостью нырял в безумные приключения Дока, сейчас выглядел как человек, которого только что ударили по лицу прошлым. Он был уже не мальчишкой, что с гитарой и ухмылкой бросался в 1955-й или 1885-й. Время наложило на него свои метки: морщины, седина, усталость в плечах. Но в груди всё ещё горел тот огонь — смесь упрямства, любопытства и верности Доку, которая и сейчас гнала его вперёд.