(не)истинная и (не)любимая

Глава 1

- Вот вам, - любимый бросает к моим ногам небольшой кошель с золотом, - первое время протянете.

У меня на руках наша новорождённая дочь. Я надёжно её запеленала, но от ужасного мороза, терзающего кожу, вряд ли спасёт даже пуховой платок.

- Ран! – смаргиваю слёзы, - оставь хотя бы малышку! Мне некуда идти! Нас никто не ждёт! Наша дочь не заслужила умереть от холода в сугробе!

Мои ноги уже промокли. Далеко ли уйду…? Золото не спасёт, если некому заплатить.

- Ваша судьба – больше не моя забота, - взгляд его ледяных глаз ранит сильнее, чем беспощадный мороз, - мне похер, чем закончит продажная шмара вроде тебя.

- О чём ты вообще…?!

От шока едва шевелю губами. Крошка в руках ворочается, а я чувствую, как распирает грудь – время кормления. Дочь хочет есть, а я даже этого не смогу сделать на таком холоде! А на десятки миль вокруг нет никого, кто мог бы нас приютить! Ни единого жилого дома…

- Таскаться меньше надо было, - жёстко отрубает он.

- Ран…

- Мать из тебя паршивая, - добивает он, - не знаю ни одной, которая согласилась бы бросить своё дитя. Ты же только что сама это предложила.

Ярость просто ослепляет меня! И даже немного согревает.

- А ты, получается, хороший отец?! Прогоняешь нас в метель, и несёшь какой-то бред!

- Рот закрыла.

Я умолкаю, но не потому, что так велит Рангард. Просто осознаю, что он меня не услышит. Ему наплевать, что случится с его собственной дочерью, крошкой нескольких дней от роду! И если равнодушие ко мне и моей судьбе ещё можно как-то оправдать… То как оправдать равнодушие к малышке?!

Мы ведь даже не успели дать ей имя…

- Умоляю, Ран, - пытаюсь ещё раз, но не ради себя, - не обрекай дочь на смерть из-за нелюбви ко мне!

Мой муж просто смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что этот взгляд прощальный. Мы поженились и стали жить вместе полтора года назад, и таким взглядом супруг награждает меня впервые.

Взгляд скользит к окну на втором этаже: только что там мелькнула фигура в алом платье. В эту секунду всё становится на свои места.

Он полюбил другую. Поэтому решил выгнать нас с дочерью.

- Ран…

Он уходит. Я с болью слежу за широким разворотом его плеч под меховым плащом, когда он скрывается в глубине замка.

Стражники заступают на посты, и перекрещивают алебарды прямо перед входной дверью.

Нас не пустят внутрь. Это конец.

Знаю, что нет смысла умолять их о милосердии. Потому отворачиваюсь и смотрю вдаль – туда, где бушует настоящий снежный ураган.

Дочка мечется в одеяльце, словно понимает, что папа выбросил её на верную смерть. Вскоре её лепет переходит в плач, а плач – в надрывный крик.

- Мне хотя бы найти, где присесть, любовь моя, - шепчу ей, бредя по снегу, и глотая слёзы, - и я тебя покормлю.

Оглядываюсь, но замка уже не видно в метели, хотя вряд ли я отошла далеко. Вблизи нет абсолютно ничего, кроме толщи снега, потому вскоре я просто сажусь, сложив ноги под себя, и спешу покормить кроху, пока не замёрзла окончательно.

Голодная малютка жадно припадает к груди, и я накрываю её сверху своим плащом. У меня перед глазами пробегают тысячи секунд, которые я провела рядом с Рангардом, и ни в одной из них я не заподозрила жестокости, которой он сегодня ударил меня наотмашь.

Нас ударил…

Мне невыносимо холодно. Я уже не чувствую пальцев на ногах, да и стоп в целом. Плащ подо мною мокрый от снега, так что вскоре я промокну насквозь.

Дочь под плащом ест всё менее энергично, и я отбрасываю ткань, чтобы проверить её.

Осоловевшие глазки малышки заставляют меня оцепенеть.

Она не засыпает.

Она замерзает.

Глава 2

Вместо паники в голове лишь обречённая собранность. Достаю крошку из одеяла, и прижимаю к себе, к уже замёрзшей на холоде груди. Одеревеневшими пальцами застегаю пуговицы своего платья поверх дочки, потом набрасываю на неё одеяльце.

И кутаюсь в плащ, уже промокший до нитки, но без него будет хуже.

Брошью подкалываю ткань, чтобы не сползала. Но не под горлом, а чуть ниже – чтобы осталось отверстие. Маленький пятачок, через который доченька сможет вдыхать морозный воздух.

Её крошечное тело немного отогревается, пока я, придерживая её одной рукой, бреду по снегу, которого становиться только больше.

- На кого он нас променял? – шепчу в снежную пустоту, перебирая в голове варианты.

Но разве сейчас есть разница? Нужно спасти дочь, а подлость Рангарда… Пусть боги покарают его. А мне больше не должно быть дела до этого мерзавца.

Куда идти? Дороги не видно, и нет ни одного ориентира, который смог бы меня направить.

Дыхание учащается. Чувствую приход неконтролируемой панической истерики, и малышка тоже её чувствует – начинает громко плакать.

- Ты – всё, что есть у меня, - шепчу сквозь слёзы, наглаживая её личико пальцем, - и всё, о чём я когда-либо мечтала.

Но это всего лишь слова. Как бы я её не любила – я не знаю, как сейчас её спасти. Так чего же стоят мои признания? Может, нужно было остаться у замка? Умолить, упросить Рана? Прокрасться, отдать дочь служанкам, чтобы хоть она не погибла в этой снежной буре?

Но понимаю, что не смогла бы. Я бы не рассталась с дочкой ни за что на свете, и сейчас не расстанусь! Пришлось бы искать способ остаться с ней, а Ран уже один раз прогнал нас – прогнал бы и во второй.

Куда только делись его чувства… Или же их и не было? Куда я смотрела? Не знаю… Я не заметила ни единой предпосылки к тому, что произошло сегодня, за всё время, что мы прожили вместе.

Помню лишь сильного красавца, взявшего меня в жёны, и носившего на руках всё это время. Почему же именно когда родилась долгожданная доченька, он решил избавиться от нас?! Ещё и так жестоко…

- За что, боги, за что?! – не могу сдержать рыданий.

Мне так плохо, так страшно за дочку! Как здесь остаться сильной?! Как спасти её?!

Впервые в моей жизни из полной безысходности в груди, из чёрной пустоты что-то рождается. Какое-то неадекватное стремление выжить несмотря ни на что, назло всем! Пусть мы умерли для Рангарда.

Нет, это он умер для нас.

- Клянусь своей жизнью, Шарлотта – мы не умрём сегодня! – шепчу сквозь стиснутые зубы.

И заодно даю ей имя моей давно усопшей матери.

Метель и не думает стихать, но я уже не обращаю внимания на холод. Иду вперёд, прижимая к себе крошечную Шарлотту, отдавая ей всё тепло, что у меня есть. Эти безжизненные снежные холмы не могут быть бесконечными.

Шаг, ещё шаг. Толща снега под ногами увеличивается. Я бреду всё медленнее, осторожно переставляя ноги, и фиксирую стопы, прежде чем перенести на них вес.

Но это не помогает.

Когда я поскальзываюсь, то взмахиваю рукой, пытаясь удержать равновесие. Изголяюсь, и стараюсь упасть на спину, чтобы не ранить Шарлотту!

Когда происходит момент столкновения моей головы со снегом, он какой-то непривычно мягкий. Даже… тёплый?

В моих руках нет дочки. Я вскакиваю и бросаюсь искать её, но…

Понимаю, что нахожусь в замке Рангарда.

В нашей с ним спальне.

Глава 3

Что за…?

Комната залита солнечным светом. На кровати – явные признаки того, что в ней спали двое.

А то и не спали…

В пользу этого говорит отсутствие на мне ночной сорочки. Рангарда в комнате нет, но я всё равно спешно ищу домашнее платье. От волнения пальцы дрожат так, что я не справляюсь со шнуровкой, и зову горничную.

Она споро помогает мне, рассказывая что-то о замечательной погоде.

- И вправду, - я смотрю в окно.

Там, в саду, самый расцвет весны, мой любимый май. Сквозь приоткрытую оконную створку пробирается свежий воздух, ласкает кожу.

- Господин ожидает вас к завтраку, - продолжает щебетать горничная.

Эти слова продираются сквозь толщу моего заторможенного спокойствия. Господин? Ран? Ждёт меня? Разве не он меня прогнал?! С младенцем на руках!

- Где малышка? – оборачиваюсь, и испытующе смотрю в глаза служанки.

- Не понимаю вас, госпожа. В замке нет детей.

Она растеряна. И, сколько бы я на неё не смотрела, горничная не тушуется.

Она не лжёт мне. А действительно ничего не знает.

В замке нет детей.

- Извини. Мне, наверное, что-то приснилось.

Ага, конечно. Таких реалистичных снов просто не бывает! Я девять месяцев носила её под сердцем, долгожданную, самую любимую! Родила её в адских муках, едва не истекла кровью, ни секунды не пожалев, что решилась родить ребёнка! Пусть я и побыла матерью всего несколько дней, но я качала её на руках, пела колыбельные и кормила собственной грудью!

Это не могло быть наваждением. Как и не привиделся мне снег по колено. Но сейчас за окном самая настоящая весна.

Я чувствую запах сирени!

Как такое вообще возможно?!

Что если… Не знаю… Я упала в той метели, ударилась головой и отрубилась, а люди Рангарда меня нашли? Отнесли нас в замок, дочь отняли. Только что дальше?

Поменяли зиму на весну?!

Что-то не сходится. Мы с горничной идём в столовую, и я вдруг понимаю, что эту служанку Рангард уволил ещё полгода назад, когда она стащила несколько комплектов моих украшений. Он их мне надарил столько, что я и не замечала пропаж.

А он заметил.

Мы выходим на главную лестницу. Горничная идёт впереди, на несколько ступенек ниже. От смутной догадки сердце ещё сильнее колотится о рёбра.

- Сайра, - зову её, надеясь, что я неправа, - ты до сих пор воруешь мои украшения?

Служанка оборачивается. Эту гамму чувств не описать словами! Шок, страх, и даже злость! Она придерживается за перила, стараясь удержать равновесие.

Подхожу к ней вплотную.

- Верни всё немедленно. Если об этом узнает Ран – вылетишь отсюда. А такое же хлебное местечко ты нескоро найдёшь, сама понимаешь.

Сайра срывается с места, и мчится ступенями наверх. Меня бросает в холодный пот, только мне, в отличие от горничной, некуда бежать.

Гордо подняв голову, вплываю в столовую.

Рангард восседает во главе длинного обеденного стола. Прислуга выставила столовые приборы лишь для двоих: хозяина замка, и его возлюбленной. По правую руку от Рана – отодвинут стул.

Он ожидает меня.

- Вот и ты, любовь моя, - густой, приятный баритон звучит в столовой.

Рангард рад меня видеть. И мне, как бы не было за это стыдно, льстит его внимание. Я подхожу ближе, и чувствую его запах, родной. Муж поднимается, и приветствует меня поцелуем.

Я настороженно ищу в его поведении хоть что-то, что могло бы мне объяснить происходящее. Но не нахожу.

- Присаживайся, - он не отрывает от меня взгляда льдистых глаз, - нам есть о чём поговорить.

Глава 4

Вот тут он прав – предметов для серьёзного разговора у нас выше крыши. Только чего таить: мне вообще не хочется с ним разговаривать.

Перед глазами – мутная пелена из снега, слёз, и моих унижений. Эти воспоминания отрезают Рангарда от меня. Того Рангарда, любящего, заботливого… Его больше нет. В чём бы ни пытался меня убедить этот Ран, сидящий передо мной.

А он хорош. Такой, каким я его помнила, когда он прогонял меня в метель в дочерью на руках.

Вопрос о ней почти срывается с губ, когда Ран спрашивает:

- Готова к приезду отца?

- Отца…?

ОТЦА?!

- Видимо, запамятовала, - мягко журит меня Ран, - ничего. У тебя есть время. Он будет здесь к вечеру.

Моё учащённое дыхание он замечает почти сразу.

- Кая?

- Извини, - я вскакиваю со стула, и не смотрю на Рана, - живот прихватило.

И пулей вылетаю из столовой.

В нашу спальню идти не имеет смысла, потому я влетаю в ближайшую пустую комнату, и плотно прикрываю двери. Я не солгала Рангарду, сказав, что прихватил живот.

Это просто невозможно!

Я вернулась назад во времени на девять месяцев!

Поднимаю руку перед собой, и смотрю на неё, словно впервые вижу. Сейчас у меня длинные ногти – я такие носила до рождения Шарлотты. И обрезала, едва взяв её на руки впервые, чтобы не было и шанса поранить дочку.

В последний раз мой отец приезжал аккурат за девять месяцев до рождения внучки. После смерти мамы он женился во второй раз, и его новая дама… В общем, у нас с ней сложные отношения. Она оскорбила меня и выбесила Рана, из-за чего случился скандал.

Тогда, после ужина мы поднялись в нашу спальню, и… Рангард был так страстен…

От осознания в ушах звенит, а перед глазами расплываются чёрные круги.

В эту ночь мы зачали нашу дочь.

И, судя по всему, именно крошечная Шарлотта вернула меня обратно во времени – в самый далёкий от нашего изгнания момент, который смогла.

Закрываю лицо ладонями, и несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю. Теперь у меня есть почти год, целых девять месяцев, чтобы всё исправить: спасти наш брак, и не дать Рангарду прогнать нас с дочкой.

Или же… Понять, что мне это не нужно?

Это слишком сложно… Слишком сложно для меня! И тяжело осознавать, что до рождения Шарлотты ещё так долго! Пусть мы и были вместе всего несколько дней, но уже полюбила её всем сердцем. Или даже раньше, едва я только поняла, что скоро стану матерью.

Власть над временем… Насколько же могущественный дар достался Шарлотте, если она смогла отмотать время обратно на целых девять месяцев, будучи всего несколько дней от роду?! Хотя кто, если не она – наследница редчайшего Снежного Дракона?

Рангард мечтал о сыне, таком же Снежном Драконе, как и сам. Когда родилась Шарлотта, он лишь скупо усмехнулся. Я ни разу не видела его возле её кроватки.

Он недооценил её – девочку, которая, как он считал, не способна унаследовать его могучий дар. Да только её собственный дар оказался куда более сильным! Дочь отца уделала!

А теперь я не знаю, что делать. Ведь в этот момент я даже не беременна! А мысль о том, чтобы возлечь с Раном, провоцирует рвотные позывы!

Он словно подслушивает мои мысли, и я вижу его в дверном проёме. Слишком хорош и слишком подл. Теперь я знаю, на что он способен.

- Мой тесть приехал раньше, - обжигает Ран неожиданным заявлением, - пойдём встречать?

Глава 5

Вопреки собственным словам Рангард не выходит из комнаты – наоборот, становится в дверях так, чтобы и я не могла выйти. Изучает меня, сложив перед собой мощные руки.

Спору нет – он хорош, как ни один мужчина в мире. Высокий, с мускулистым поджарым телом, длинноволосый – я раньше мечтала о таком муже перед сном.

Полтора года я жила, словно в сказке. Казалось, нет нас свете жены, счастливее меня! А потом, когда я узнала, что понесла… Ран кружил меня на руках в холле, и всем слугам выдал премию в тот день.

Но я не его истинная пара. На мне нет метки истинности, и Ран не мог знать, кто у нас родится. Потому и грезил сыном-наследником.

Когда же между нами пробежала кошка? Когда родилась Шарлотта? Неужели он так жалок и низок, чтобы разделять любовь к детям по половому признаку?!

Да и кто та женщина в красном платье, которую я увидела в окне?!

- Угу, - киваю нервно, - только переоденусь.

- В этих покоях? Здесь нет твоей одежды, - он насмешливо поднимает бровь.

- Я… Как ты вообще понял, что я здесь?

- Сайра сказала. Она мне на тебя нажаловалась.

Несмотря на всю сложность моего положения, все сомнения и страхи – я вдруг вспыхиваю гневом. Я ведь по-хорошему предупредила эту горничную, чтобы она не лишилась хорошего места!

И чем она мне отплатила?

- Что говорила? – спрашиваю деловито, надеясь, что лицо не покрылось красными пятнами от злости.

- Что ты скоро станешь возводить на неё напраслину.

Мы выходим в коридор. Мне приходится почти протиснуться между Раном и дверным косяком. Его это забавляет.

- Паршивка ворует мои драгоценности, - на волне возмущения сообщаю мужу, - я предупредила, чтобы всё вернула на место, иначе всё станет известно тебе. Но Сайра решила поступить по-другому.

Прямо посреди коридора Ран хватает меня за плечо, и разворачивает к себе. Не сильно и не грубо, но достаточно твёрдо, чтобы у меня не возникло и мысли сопротивляться.

- Почему ты сразу мне не сказала? – спокойно спрашивает он.

Впрочем, моего плеча не отпускает.

Пожимаю плечами, стараясь не выдать тревоги.

- Захотелось помочь девчонке. Теперь вижу, что не надо было.

Но Рану этого мало. Он наклоняется ниже, так, чтобы наши лбы практически соприкоснулись.

- Я тебе что говорил? Я всегда на твоей стороне, и никогда не приму ничью другую. Ты вольна рассказать мне абсолютно всё что угодно. Ты ведь и сама это знаешь, Кая.

От ироничного смешка я сдерживаюсь неимоверными усилиями. Серьёзно?!

- Знаю.

С полминуты мы смотрим друг другу в глаза. Не знаю, что он хочет высмотреть в моих. Но я, к собственной досаде, сейчас не вижу в нём того мужчину, который выгнал меня с ребёнком на руках.

Этот Ран – мой муж, с которым мы прожили вместе чуть меньше года в мире и согласии. К этому времени он даже ни разу не упрекнул, что я не его истинная, хотя я ожидала подобных замечаний.

- Что если у меня так и не появится метка? – спрашиваю внезапно даже для самой себя, - что если я не смогу родить тебе наследника? Вдруг родится девочка?

Не знаю, для чего эти вопросы… Я ведь и так знаю на них точные ответы.

Только почему-то всё равно хочется пройти по этому краю, и услышать, что скажет он.

Глава 6

- Ты ведь не просто так спрашиваешь?

Его голубые глаза – чистый лёд! Он просто пожирает меня взглядом. Я вдруг понимаю, что не помню такого явного интереса в прошлый раз.

Ран всегда был в меру строг, справедлив и снисходителен. Пытаюсь отступить на шаг, дать себе немного пространства, но он не позволяет.

- А ты не просто так уходишь от ответа, - хмурюсь, пытаясь освободиться.

Он смотрит так, словно хочет забороть меня в постель прямо сейчас. При том, что выражение лица Рана особо не меняется. Но я понимаю это по каким-то мелочам: чуть поджатому уголку рта, еле заметной тени у глаз.

Меня пугает то, что я вижу. Ведь меня озаряет слишком много откровений. Например то, что в нашей совместной прошлой жизни я была для него чем-то вроде любимой собачонки. Или инкубатора для будущего наследника?

Видимо, я не справилась ни с тем, ни с другим, раз он меня прогнал. Воспоминание о замерзающей доченьке придаёт мне сил, и я вырываюсь из его захвата.

- Нечего меня удерживать, если я вырываюсь! - упрекаю его, и отворачиваюсь.

Это оказывается моей ошибкой.

В следующее же мгновение Рангард сгребает меня в охапку. Я даже не успеваю среагировать! Горячий поцелуй обжигает губы, и все мои протесты выглядят несчастным порванным зонтиком перед волной сокрушительного цунами.

Не было такой страсти раньше! Он буквально кусает мои губы! К огромному стыду, я чувствую что-то горячее внизу живота. Нет! Только не это! Да, я любила его, но это в прошлом!

- Сопротивляешься? – шепчет Ран мне в губы, - неужели ты так ничего и не поняла обо мне?

- Я поняла о тебе гораздо больше, чем ты думаешь!

- Когда это моя покорная кошечка стала тигрицей?

Когда ты выбросил её и собственную дочку в снег!

- Ты даже не слышишь меня, - в моём голосе сквозит такое разочарование, что даже Ран его слышит.

Он, наконец, отпускает меня. Сначала я отряхиваю платье, потом вытираю распухшие губы. И лишь затем смотрю на эту разгневанную гору мышц, которая зашибёт и не заметит.

- Что же, я слушаю тебя, Кая, - слышу я свистящий шепот, - говори.

- Я тебя презираю! – выпаливаю прежде, чем успеваю задуматься.

Да чего уже бояться?! Пусть лучше прогонит тёплой весной до того, как я… до того как…

До того, как я забеременею? Проще всего уйти от Рангарда сейчас, да только он меня из-под земли достанет. Но я не могу бросить его не только по этой причине. Я ведь ещё не беременна! И, хочется мне, или нет, ночь с ним провести придётся, иначе Шарлотта никогда не появится на свет!

Чуть склонив голову набок, Ран мне отвечает.

- Думаешь, я тебя сильно уважаю?

Таких слов следовало ожидать. Но я всё равно застываю с чуть приоткрытым ртом.

- Какой же ты мерзавец!

- Ты так красива, Кая. И настолько же глупа! На любом приёме трепещешь ресницами, словно ищешь себе покровителя…

- Что..?

Это так беспочвенно и несправедливо, что в ответ получается лишь шепот.

- …облизываешь сочные губки, алеешь щёчками, вертишь попкой…

Замахиваюсь для самой мощной пощёчины в жизни, но Ран перехватывает мою кисть играючи.

- Кажется, пора напомнить, кто твой супруг, - зловеще сообщает он.

Одна его рука каменеет на моей талии, а вторая – проворно оказывается у меня под юбкой!

Глава 7

И я застываю.

Нет, не потому, что каждое его касание отзывается жаром в голове и теле.

А потому, что понимаю – моё сопротивление раззадоривает его. Буквально весь наш разговор, это мои попытки отстоять себя! Но Рангард не воспринимает меня всерьёз.

Пока его руки касаются моей кожи, я почти скучаю по тому времени, когда ничего не знала.

Жить в неведении было счастьем.

Но глаза пришлось открыть.

- И что ты мне сделаешь? – шепчу, глядя перед собой.

Его рука скользит ниже – туда, где смыкаются мои бёдра. Палец находит самую чувствительную точку, и я в изумлении задерживаю дыхание!

Что он делает?! Раньше… Всё было по другому! Ран просто приходил в мои покои и брал своё, а я послушно сносила его визиты. Иногда это было приятно, иногда – нет. Разве это не было моим долгом, как жены? Разве так не у всех?!

- Я могу сделать с тобой всё, что угодно, Кая. Ты всегда будешь принадлежать мне.

Из его глубокого голоса уходит угроза – остаётся лишь сладкое обещание. Только я больше не та глупая и доверчивая девочка.

- Да, так и есть, - мой голос дрожит от того, что вытворяют его пальцы между моих ног, - ты можешь владеть моим телом и распоряжаться им, Рангард. Но тебе не заполучить мою душу.

Впервые я сказала то, что его проняло. Рука мужа на моей талии ослабевает, а пальцы останавливаются на нежных складках кожи, вскоре покинув и их.

Тело умоляет о продолжении, но я лишь поджимаю губы и стискиваю зубы. Этот способ он выбрал, чтобы подчинить меня? Да не на ту напал!

Неужели Ран действительно думает, что я сломаюсь и попрошу не останавливаться?

Ощущаю железную хватку на своих плечах. Ран разворачивает меня к себе лицом.

На плече от его пальцев остаётся влажный след. Он вздёргивает брови, чего-то ожидая.

- Ты говорил, что приехал мой отец, - стараюсь успокоить дыхание, - разве нам не нужно его встречать?

- Есть чуть более важные вещи, которым я сейчас отдам предпочтение.

Меня охватывает тревожное предчувствие – и оно тут же сбывается.

Ран подхватывает меня на руки так легко, словно совсем не замечает моего веса. И забрасывает на плечо! На десяток секунд я теряюсь, едва понимая, что происходит.

- Ран! Немедленно прекрати!

Но мои удары кулачками по его спине сродни гороху о стену. Я чувствую себя так нелепо! Он крепко удерживает меня, не позволяя встать на землю. Меня же вся прислуга засмеёт!

Я замечаю наше отражение в одном из напольных зеркал, и немного притихаю. Какой же он огромный! И ведь я повелась когда-то на эту суровую мужскую привлекательность.

Теперь она играет против меня.

Знаю ведь, куда он меня несёт. Делаю этот вывод из того, каким был наш разговор, и как он закончился.

Ран несёт меня в нашу общую спальню – ту, в которой я проснулась после того, как вернулась назад во времени. Только внутри, когда замок надёжно заперт, он опускает меня на пол.

Расстёгивает чёрный однострой. Об пол звенит пряжка ремня.

- Раздевайся, - холодно бросает он.

Глава 8

У меня нет иллюзий того, что должно сейчас произойти. Если я не выполню приказ Рана, он разденет меня сам.

Тогда есть шанс, что это мне не понравится. Или наоборот, он сделает это так, чтобы нарочно затянуть меня в этот омут вожделения.

Я не хочу таять от его прикосновений. Но мне надо ему отдаться, чтобы снова забеременеть Шарлоттой. Между нами должна произойти близость. Её никак не избежать.

И каждый из нас имеет на эту близость свои планы.

Что же, муж. Давай посмотрим, кто кого. Кто получит больше?

Он, утверждая свою власть надо мной? Думает, что возьмёт меня, как раньше, и я снова растаю.

Или я, заполучив бесценную новую жизнь под сердцем?

Кто же останется в выигрыше, Ран? Как ты думаешь?

Я не спускаю с него пристального взгляда, когда тянусь к тесьме. В глазах дракона зарождается что-то знакомое – пламя страсти, такое знакомое мне по тому времени, когда мы друг друга любили.

Когда тесьма ослабевает достаточно, я небрежным движением плеч сбрасываю домашнее платье. Она мягко ложится у моих ног.

Взгляд Рангарда неописуем. Вижу, как его глаза смеряют меня с головы до ног, а потом движутся обратно вверх.

- Увидел что-то новое? – поднимаю бровь с насмешкой.

- Ты хороша.

Его голос, и без того низкий и бархатный, приобретает хрипотцу, которая обычно ему не характерна.

После всего, что он сегодня наговорил, слова «ты хороша» звучат практически комплиментом. Но я знаю, что это – лишь временное ослабление позиции, чтобы завлечь меня.

Он ведь сейчас не знает, как сильно я хочу снова стать мамой Шарлотты.

Глава 9

Я раньше никогда не сделала бы первый шаг к сближению. Только теперь всё иначе.

Нет времени оттягивать неизбежное. Шарлотта должна родиться, несмотря на то, каким оказался Ран.

Она нужна мне. Как только я пойму, что мне удалось забеременеть – я исчезну из жизни Рангарда. Так будет лучше для всех: меня с дочерью не выгонят из дому, а Ран получит отличный шанс таскать домой кого попало.

Метки истинности у меня нет, так что он нас не отследит. К отцу обращаться не буду, ведь у него Ран будет искать меня в первую очередь.

Да и будет ли?

Супруг касается большим пальцем моего подбородка, проводит к губам. Немного нажимает, словно растирает на них каплю чего-то сладкого. Я с показной покорностью приоткрываю рот, и сжимаю губы, обхватывая его палец.

Реакция следует незамедлительно.

Ран не бросается на меня с поцелуем, и не толкает на кровать. Он как-то плавно и быстро обходит меня, оказавшись за спиной.

- Кая…

Вопреки всему, что мы наговорили друг другу, шепот Рангарда звучит мягко, с едва заметным придыханием. Так, словно ему нравится то, что он видит и делает.

Я молчу. Лишь не сдерживаю неожиданного оха, когда Ран задевает пальцами вершинки груди. Буквально слышу его ухмылку, и ощущаю горячие губы возле уха. Дорожка из поцелуев опускается ниже, к шее, а пальцы супруга танцуют вниз. Минуют грудь, живот, доходя туда, где осталось незаконченное дело…

Мне нужно соблазнить Рана, но тут всё получается наоборот. Муж ласкает меня, словно это не он несколько минут назад обжёг меня словами, что я верчу хвостом перед другими мужчинами.

Нечего терять бдительность, но я уже потерялась… Лишь сквозь сладкую негу слышу его шёпот, жаркий и бархатистый.

- Думаешь, мне нравится смотреть, как на тебя облизываются другие мужчины? – он работает пальцами в одном ритме, от которого я едва не выгибаюсь.

- Ран…

Ноги не держат, и он помогает мне медленно опуститься на пол. Каким-то нечеловеческим быстрым движением он успевает положить покрывало под меня буквально за секунду до того, как я на него сяду.

Ран, опершись спиной на кровать, подтягивает меня к себе. Прижимаюсь спиной к его мощной груди, закидываю голову на плечо.

Его напряжённый шепот сметает напрочь все мои мысли. А ведь я сейчас в том положении, в котором не хотела оказаться не больше пяти минут назад!

- Ты – самая красивая женщина в империи, - я пытаюсь свести колени, но он не позволяет, разводит, - чуткая и нежная, горячая, несмотря на своё имя…

Его слова едва пробиваются сквозь чуть ли не осязаемое ощущение наслаждения, окутавшее меня всю, как плотное одеяло. Раньше мне никогда не было так хорошо!

Одна рука Рана придерживает меня под талию, другая – вытворяет внизу что-то такое, за что я раньше продала бы душу. В спину мне упирается его твёрдая плоть, Ран порыкивает мне в шею, сдерживая желание. А я изо всех сил стискиваю зубы, чтобы смолчать перед нарастающей волной удовольствия, такого невероятного, что, кажется, сейчас умру!

- Ненавижу тебя! – выдыхаю со стоном страсти, который ни с чем не спутаешь.

В себя прихожу медленно. Часто-часто дышу, и дрожу так, словно замёрзла, хотя мне как никогда горячо. Осознание произошедшего происходит порционно, толчками.

Как же мало ему потребовалось, чтобы подчинить меня!

- Дыши, снежинка, - голос Рангарда хрипл от желания.

Моё имя – Кая – с древнего драконьего языка переводится как «снежинка». Сегодня он упоминает это уже во второй раз.

Я внезапно осознаю свою наготу, и поспешно заворачиваюсь в покрывало, на котором до этого сидела. Отступаю к окну, пока Ран одевается. Щёки вспыхивают от вида его обнажённого тела, и я спешно отворачиваюсь.

- Посмотри только, сама невинность, - мрачно усмехается Ран, застёгивая брюки.

Упёрто смотрю в окно, пока он не выходит из покоев.

- Твой отец и мачеха уже в малой гостиной. Не забудь спуститься и встретить, - бросает он мне напоследок.

И лишь когда он оставляет меня одну, я понимаю, насколько сильно опростоволосилась.

То, что он делал, было приятно.

Но так я точно не забеременею!

Глава 10

Рангард присылает ко мне горничную. Она приходит сразу с нарядным платьем глубокого изумрудного цвета, и закрытым декольте.

Пока она одевает меня, вспоминаю, что в прошлый раз платье было другое. Тогда я была без памяти влюблена в Рана, и с открытым ртом ловила каждое его слово. Он и выбрал для меня то платье: открытое, ярко-розовое, с пышными рукавами, похожими на цветки роз.

Какое же оно было вульгарное! Не зря отец мне тогда пощёчину прописал…

Неожиданно подробно вспоминается всё, что происходило в тот день: все слова и действия отца, его оскорбления и пощёчина. Хмурый взгляд Рангарда и его ленивое замечание моему отцу.

И это всё. Ран сделал папе замечание. Вот и всё его заступничество.

Да, то платье оказалось непригодным для встречи важного гостя. Только неужели это достойный повод бить собственную дочь?

Хотя когда отца это останавливало? Пока я жила с ним, он частенько срывал на мне злость тумаками. Первые месяцы жизни с мужем я поверить не могла, что жить можно вот так. Спокойно, без укоров и рукоприкладства.

Только перед отцом он за меня не шибко вступился-то… Но теперь я предупреждена.

Когда горничная переплетает мои волосы, уложив их короной на голове, я выхожу в коридор. Ран как раз подходит к дверям, и коротким жестом предлагает взять его под руку.

Смотрю на него исподлобья. На его лице не дёрнется ни единая мышца.

- Они не в духе сегодня, - говорит вполголоса, когда мы спускаемся на первый этаж.

- Как и всегда, - отвечаю мрачно.

Мама умерла, когда я была семилетней малышкой. Отец не позволил мне даже попрощаться с ней, коснуться её руки в последний раз. А когда в нашу семью вошла Цианна – моё детство кончилось.

На могилу матери я могла попасть, лишь сбежав из дома. Чаще всего я ходила к маме поздно вечером, когда все обитатели дома расходились по спальням. Я вылезала в окно, спускалась по выступавшим из стен кирпичам, и втихаря срезала с клумб майоры и хризантемы.

Потом убегала в сторону кладбища, воровато озираясь.

Посещать погост в темноте – то ещё удовольствие. Делать это, будучи ребёнком – что-то за гранью добра и зла.

Только вопреки всему, мне больше нигде не было так спокойно. Я могла рассказать мамочке обо всём, что терзало моё сердце. И пусть она лишь слушала, и не могла меня утешить, я знаю – она непременно это сделала бы, если бы могла.

Впервые мы с Раном встретились, когда я несла маме очередной букет. Он приехал к родителям, живущим в нашем посёлке, и решил проведать могилу своего брата, скончавшегося в подростковом возрасте от неизвестной драконьей болезни.

Его брат погребён на холме. И когда я впервые увидела Рангарда на пригорке, стоя у его подножия, то не могла поверить глазам. Редчайший Снежный Дракон! Я поняла этого по его волосам цвета первого снега.

Он окинул меня заинтересованным взглядом.

- Прошу прощения! – я просто благоговела перед одним его видом, - не хотела помешать, господин.

Ран развернулся ко мне всем корпусом.

- Не извиняйся. Близких проведываешь?

- Угу. Маму.

Я видела, что он заинтригован. Ран спустился с холма, и стал рассматривать меня вплотную. Я чувствовала себя экспонатом на выставке. Изысканным, ценным.

Но экспонатом.

В тот же вечер Снежный Дракон посетил наш дом, и попросил моей руки.

Нет, не так. Он сообщил папе и мачехе, что женится на мне, и забирает жить к себе. С тех пор в нашем доме его невзлюбили. Хотя мне всегда думалось, что родители должны быть благодарны Рану, что забрал меня.

А теперь мы – семейная пара, невесть на чём построенная. В прошлом я так им восторгалась, что приняла это за любовь. Рангард же… Знать не знаю, почему выбрал именно меня. Раньше говорил, что полюбил с первого взгляда.

Какой же я была тупицей, что верила в это!

В столовой накрыт стол, и манящий запах распространился в холл. Мы с Раном входим рука об руку, как любящая семейная пара.

Нахмуренный отец и вечно недовольная Цианна уже заняли свои места, и ждут нас. Я сильно напряжена. Общаться с этими людьми мне хочется примерно так же, как съесть горстку камней на обед. Но внезапно я осознаю нечто, от чего мне чуть легчает.

Ран тоже напряжён. И, возможно, даже больше моего.

Глава 11

Он едва ощутимо сжимает мою руку, после чего проводит к моему месту. Отодвигает стул, усаживает по правую руку от места, которое будет занимать сам.

- Рада видеть вас, отец, Цианна, - вежливо киваю гостям.

Рангард занимает место во главе стола. Вижу, что отцу неуютно в компании Рана. Он поджимает губы, и едва заметно щурит глаза, отчего вокруг них образуется россыпь мелких морщин.

Даже не помню, какова была причина их приезда в прошлый раз. Но сегодня причина у них определённо имеется.

- Я должна дождаться, пока заговорит мой господин, - Цианна бросает притворно робкий взгляд на папу, - но не могу сдержаться. Вы уж меня простите! Кая, скоро ты станешь старшей сестрой!

Я почему-то не с первого раза понимаю, о чём говорит мачеха.

- Поздравляю, - равнодушно пожимает плечами Ран.

Потом зовёт слуг. А до меня лишь теперь доходит. Цианна беременна?!

Такие динозавры ещё способны размножаться?

- Радость-то какая! – восклицаю, но мой голос звучит так фальшиво, что даже Ран косится в мою сторону со смешком.

Чему тут радоваться? Эта пара не умеет растить детей. Я росла, как трава – за мной приглядывали весьма лениво. Закрыли в доме, запретили выходить дальше забора, и приказали учиться. И не прикопаешься ведь. Кормят? Да. Крышу над головой дали? Дали.

А любовь, объятия, сказки на ночь… Всё, что давала мне мама, кануло в ночь вместе с её ранней смертью.

Мы ведём светскую беседу, пока нас незаметно обхаживают слуги. Они несколько раз меняют блюда по прихоти Цианны, которая на фоне беременности стала ещё противнее, чем была.

- Я просила поджарить мясо до готовности, но без корочки! – она капризно дёргает моего отца за рукав, - что за обслуга! Я бы всех выпорола, будь это наши!

- К счастью, в этом доме прислугу не бьют, - ровным тоном отвечает Ран, - госпожа Ламар, будьте добры изъясняться чуть более понятно. В вашей прошлой просьбе не было ни слова о степени прожарки мяса.

Цианна, поняв, что Рангард взялся защищать прислугу, переключилась на меня.

- Кая.

Бросаю на неё взгляд исподлобья.

- Да, Цианна?

- У тебя чудесное платье в этот раз.

Её слова простреливают моё сознание. Даже в глазах темнеет! Я прекрасно помню скандал, разразившийся в предыдущий раз из-за розового платья-розы, выбранного Раном. Только это ведь было в прошлом, которое я сейчас проживаю заново.

Или не только я?!

Внезапно в разговор встревает Рангард.

- У Каи прекрасный, тонкий вкус. Её наряды всегда хороши.

Я даже не успеваю ответить, что платья мне обычно подбирает он или старшая горничная.

- Конечно-конечно! Просто в тот раз, такой безвкусный розовый цвет…

Вилочка выпадает из моих рук. Кровь так громко пульсирует в ушах, что я даже не слышу звука её падения.

Цианна тоже всё помнит.

- В последний раз Кая была у нас через месяц после свадьбы, - пренебрежительно цокает языком отец, - а ты до сих пор помнишь, какое платье она надела! Что за любовь у баб к тряпкам!

Мачеха опускает взгляд.

- Просто вспомнилось. Я ещё подумала тогда, почему Ран как следует не всыпал Кае? Заявилась в родительский дом в таком виде!

То есть…? Она говорит о другом случае? Я ошиблась?

- Если вы ещё раз хоть заикнётесь о любом наказании для Каи, включая телесное, то навсегда покинете этот дом, - неожиданно отрубает Ран, - никто не посмеет и пальцем тронуть мою супругу.

Я просто прирастаю к стулу!

Глава 12

Он всерьёз сказал такое? Обо мне? Перед глазами мельтешат мушки, напоминающие снежинки.

Как те, что кружили вокруг, когда Ран прогонял меня с дочкой на руках из дому. Даже не верится, что это тот же человек!

- Я воспитал Каю, и знаю к ней подход, - отец отпивает из бокала, и ставит его на стол чуть грубее, чем следовало бы, - не рассказывай мне, как с ней обращаться. Она была избалованной девчонкой в детстве, и даже наше воспитание не в силах переломать её характер. Такое нутро у человека. Наследство от матери. И ты, Рангард, смотрю, ей потакаешь!

У меня глаза едва не лезут на лоб. Избалованная девчонка?! У меня было всего два платья, которые я носила по очереди. Иногда я надевала второе, когда оно ещё не успевало высохнуть после стирки. Ведь выбора не было!

В груди взрывается волна негодования! Нутро у меня не такое как надо?! На маму похожа?! Раньше я бы покорно смолчала, но теперь что-то изменилось. Я готова высказать отцу и Цианне всё, что думаю об их «воспитании», но опаздываю.

Слово берёт мой супруг.

- Вы правы, Кая хорошо воспитана, - он щурится, бросив на меня быстрый взгляд, - только вряд ли это ваша заслуга. Скорее, тот вклад матери, который она успела сделать, прежде чем почила.

Это опять что-то вроде заступничества?

- Я всё ещё здесь, и всё слышу, - отвечаю мрачно, и смотрю в сторону отца, - удобно сваливать вину на ребёнка? Мне ведь есть что вспомнить, папа.

Он так поражён тем, что я не смолчала, что замолкает сам. Только моргает своими огромными глазами почти без ресниц.

- Какая наглость! – опешит Цианна, - посмотрите на неё! Не тебе судить о методах воспитания, Кая. Станешь матерью – поймёшь!

- Что ты вообще знаешь о детях, Цианна? – выпаливаю прежде, чем успеваю обдумать слова, - думаешь, раз на старости лет забеременела, то преисполнились мудростью воспитания?!

Она аж задыхается от возмущения.

- Ты сама буквально вчера из пелёнок вылезла, и смеешь говорить мне подобное? Много ли тысама понимаешь в детях?!

- Уж поболее, чем ты!

Ляпаю, не подумав, и тут же прикусываю язык. Мне только лишних вопросов не хватало!

Но все воспринимают мой выпад, как праздное бахвальство, и не придираются. Отец и мачеха даже не смотрят на меня, и явно не хотят больше со мной разговаривать.

Что меня только радует.

К несчастью, я обидела родственников недостаточно сильно, чтобы они уехали немедля. После трапезы Цианна изъявляет желание отдохнуть, и Ран отправляет слуг подготовить одну из комнат для гостей.

Я бы отдала им самую холодную, продуваемую всеми ветрами. Но у меня не спрашивают.

Когда приходит мажордом и зовёт родителей разместиться в спальне, Ран на минутку отвлекается, и я сбегаю со столовой через ход для слуг. И прихожу в то место, где часто сидела раньше, если была подавлена – в предкухонник рядом с большой кухней, где в печи всегда готовится что-то ароматное.

Главная повариха и по совместительству лучшая пекарша в мире всегда знала, что если я появляюсь у неё – значит, что-то пошло не так. И видя меня у себя сейчас, тоже не расшаркивается, а достаёт из печки огромную булку, и суёт мне кружку тёплого молока.

- Спасибо, - шепчу ей, не мигая, уставившись в одну точку.

- Слыхала, мадам, что приехали ваши родители…

- Приехали, к сожалению.

Больше она ничего не спрашивает. Ей вроде как не по статусу, хотя я бы ответила, если бы она спросила. Только куда ей хозяев обсуждать? Доливает мне молока, и предлагает сварить какао. Я в этом ощущаю столько молчаливой поддержки, что и слов не надо.

Так мы и сидим вдвоём, когда за мной приходит Ран. Он появляется внезапно, словно вырастает из-под земли.

Его выражение лица не предвещает ничего хорошего. Отставляю кружку с недопитым какао.

- Благодарю, Сэди.

Повариха кивает, и я выхожу из кухни в плохо освещённый коридор.

- Не рвёшься ты развлекать родственников, Кая.

- Как и ты. Нашёл меня аж здесь.

- Я их принимаю в своём родовом поместье лишь потому, что они вырастили тебя, и не дали умереть с голоду. В ином случае, подобных людей я не пустил бы и на порог.

Ему идёт полумрак. Ран подходит, и смотрит мне в глаза, подавляя волю. Пытаюсь незаметно сглотнуть и отвернуться.

Он выглядит напряжённым, и так же звучит его голос.

- Что изменилось? Вчера ты была иной.

- У меня нет ответа на твой вопрос, Рангард, - лгу ему, не моргнув глазом, - просто… в какой-то момент ты стал для меня открытой книгой. И мне не понравилось то, что я прочитала.

Ему смешно, а улыбка Рана всегда имела на меня воздействие. Обычно вытянутые в строгую линию тонкие губы изгибаются, показывая ряд белоснежных зубов. А затем звучит смех, подобный раскату грома где-то вдалеке.

- Скажу тебе больше – ты не дочитала.

Он вдруг хватает меня ладонью за горло. Мне перехватывает дыхание от неожиданности и испуга! Чувствую, как он надавливает на кожу, и отступаю, почти сразу чувствуя спиной стену.

Глава 13

Широкая спина супруга исчезает за углом, а мне спирает дыхание.

Почему-то становится обидно до слёз, хотя ещё пять секунд назад я была готова отвесить Рану оплеуху.

Любил. А потом что? Почему перестал? Почему не признался до того, как я забеременела? Почему обманывал меня до самого последнего момента, а потом прогнал?

Успокаиваю дыхание, и стараюсь не расплакаться. Мне ведь даже не за себя так обидно, сколько за Шарлотту! Она не успела родиться, как сразу стала ненужной собственному отцу.

А ведь мне когда-то казалось, что Ран будет хорошим отцом. Папулей, который катает дочерей на шее, а сыновей учит драться на мечах. И ведь к этому всё шло…

Или нет? Не шло, но я этого не понимала? Не видела, как на самом деле обстоят дела в нашей семье?

Сжимаю ладони в кулаки. Хватит себя жалеть.

Я знаю, чего хочу – снова стать мамой Шарлотты. Ран мне не нужен. Дом его не нужен, и такая семья тоже!

Понимаю, что сейчас расплачусь. В носу щиплет, а глаза застилает туман. Я ведь его любила! Не знала, как быть хорошей женой, но правда старалась ею быть!

В этот момент я остро тоскую по Шарлотте. Ни с чем не могу сравнить чувство, когда я держала её на руках! Когда прикладывала ухо к её телу, и слышала стук крохотного сердечка. Когда она хватала мой палец своей ручкой…

Ран недостоин такого счастья и такой дочери, но пути назад я не вижу. Она нужна мне, и я стану её мамой, несмотря ни на что.

Успокаиваюсь, и выхожу из коридора в вестибюль. Рангарда не видно, но я замечаю родителей, расположившихся в саду. Так быстро отлежались в комнатах?

Меня распирает от желания найти Рана и, как бы это не звучало, принудить его к близости. Но Цианна на лавке возле кустов сирени выглядит слишком счастливой, чтобы я могла просто пройти мимо.

Выхожу из дома, и с минуту стою на солнышке, прежде чем подойти к ним. Мачеха, видя меня, сразу киснет.

Как приятно это видеть.

- Кая, подойди, - отец воспроизводит властный жест рукой, от которого меня в детстве каждый раз трясло.

Но я давно не маленькая, и должна научиться драться за себя сама. Ведь если не сумею защитить себя, то как смогу защитить Шарлотту?

- Прискорбно видеть, какой ты стала.

В папином голосе слышится укоризна. Он давит на меня. На моё чувство стыда. Раньше это работало без осечек.

- Тебе не кажется, что ты припозднился со своими лекциями? – вздёргиваю брови, - мне уже не десять лет, чтобы бояться тебя, отец. Какой стала, такой и буду. Жизнь выковала меня такой, и я не собираюсь соответствовать твоим ожиданиям.

- Жизнь выковала? – саркастично усмехается Цианна.

Впервые замечаю, какие у неё жёлтые зубы.

- Именно.

- Чем же тебя так обижали, Кая?

Желание вцепиться в её лицо растёт с каждой секундой.

- От чего умерла моя мама?!

- Кая!

Отец срывается на крик, и на мгновение меня прошибает страх. Он не сводит с меня своих бесцветных глаз, пугавших меня в детстве похлеще, чем розги в его руках.

- Шарлотта, твоя мать, была слишком любознательной, и подцепила неприятную болезнь, - сладко сообщает Цианна, - от неё и померла.

- Ты меня за дуру держишь?! – не выдерживаю и вскипаю, - вы не могли тринадцать лет скрывать от меня такую правду. Это ложь! Вы не дали мне увидеться с ней в последний раз!

- Она заразилась от своего любовника, Кая, - вполголоса отвечает отец, - болезнь быстро разъела кожу и хрящи в её теле. В момент смерти Шарлотта выглядела так, что этого зрелища испугался бы и зрелый муж. Я уже молчу о семилетней девочке.

Не понимаю, зачем они мне лгут! Но что их слова ложь, я знаю точно!

Моя мама не могла быть предательницей!

Не могла ведь…?

Глава 14

Я стою в тени старого дерева, ощущая, как нарастающее напряжение во мне угрожает разорвать меня изнутри. Глубоко вдыхаю, пытаюсь успокоиться, но каждый раз, когда мысли возвращаются к словам Цианны, сердце начинает биться быстрее, а воздух становится тяжелее.

- Ты в это правда веришь? - едва сдерживаю гнев, но в голосе всё равно звучит дрожь. - Ты хочешь, чтобы я поверила в эту чепуху? Моя мать была способна на предательство? Она не могла… она не могла!

Цианна по-прежнему сидит с наигранно спокойным выражением лица, её жёлтые зубы сверкают в насмешке.

- Я не заставляю тебя верить, Кая, - её голос сладкий и ровный, как всегда, - ты спрашиваешь, я отвечаю. Это не моё дело, что ты выбрала видеть в своей матери. Но правда есть правда. Сколько бы ты не пыталась её скрыть.

- Хватит! - не выдерживаю, вскипаю от гнева. Мои кулаки сжимаются. - Ты не знаешь ничего! Ты лжёшь!

Отец молчит, его взгляд остаётся холодным, бесцветным. Он наблюдает за мной, как всегда, как будто я - часть декора его жизни. Его глаза вызывают у меня смесь страха и ненависти, потому что они никогда не видят меня по-настоящему.

- Ты была слишком молода, чтобы понять, - наконец произносит он. - И, возможно, это к лучшему. Твоя мать была на самом деле… слабой. Ты не могла бы ей помочь. Да и не стоило бы. Этот путь, Кая, был её выбором. Так же, как и твой.

Я стою, сжимаю зубы и пытаюсь собраться с силами. Мысли мечутся, но я понимаю одно: если я не смогу найти ответ на всё это, если не распутаю эту сеть лжи, я не смогу двигаться дальше.

- Что ты хочешь от меня? - спрашиваю я, голос твёрд. - Чтобы я поверила в твои слова? Чтобы я исчезла, и больше не задавала вопросов?

- Ты и так исчезла, Кая, - отвечает отец, вставая с лавки. - Мы уже давно живём без тебя.

Что-то внутри меня обрывается. Все эти годы я строила себе иллюзию, что он когда-нибудь будет гордиться мной, что хоть раз скажет мне, что я что-то значу. Но оказывается, я была всего лишь тенью. Чуждой, ненужной.

Слова отца пронзают меня, как нож, и я не могу больше сдерживаться.

Словно всё, что я когда-то знала, рассыпается на части, и в эти мгновения ничего не имеет смысла. Он не видел меня. Он не видел! Как много лет я пыталась угадать, понять, что ему нужно, что ему важно, но я была лишь тенью в его жизни. Он никогда не ждал ничего от меня.

Я чувствую, как слёзы подступают, но гордость не позволяет мне их пролить. Я сжимаю кулаки, чтобы сдержать себя, но гнев, страх и отчаяние переполняют меня. Вся эта ситуация, все эти годы... Я была слишком молода, слишком наивна, чтобы понять, что всё это время была просто никем для него.

- Почему? - прошептала я, почти не веря своим словам. - Почему ты никогда не пытался меня понять? Почему ты не мог хоть раз быть рядом, поддержать?

Он смотрит на меня с той же холодной пустотой в глазах, не собираясь отвечать. Я не знаю, что я жду - какого-то признака, хоть малейшего, что он хоть что-то чувствует. Но его взгляд остается безучастным. И в этот момент я понимаю, что не смогу найти ответа, который мне нужен.

Сквозь боль и разочарование, я поднимаю голову, стиснув зубы. Я должна найти свой путь. Я должна двигаться дальше, несмотря на то, что он никогда не увидит меня такой, какой я есть.

Глава 15

Я делаю шаг назад, но ноги словно приросли к земле. В груди всё сжимается, а в голове звенит тишина. Отец отворачивается первым, будто я уже исчезла, будто моего присутствия недостаточно, чтобы удержать его внимание.

Цианна усмехается. Она наслаждается каждым мгновением моего унижения.

- Что ты будешь делать теперь, Кая? - её голос почти певучий, лишённый сочувствия.

Я не успеваю ответить. Внезапно раздаётся низкий, властный голос:

- Она сделает то, что должна. Без твоих язвительных замечаний.

Я вздрагиваю. Рангард. Он стоит рядом, высокий и мощный, словно вырезанный из камня. Его серебристые глаза сверкают в полумраке, а тяжёлая тень отбрасывает длинные рога на стену позади. Я чувствую, как тепло поднимается из глубины груди - смесь облегчения и раздражения. Он всегда приходит в самый неожиданный момент.

Цианна хмурится, но прежде чем она успевает что-то сказать, отец поднимает руку, призывая к молчанию.

- Это не твоё дело, Рангард, - холодно произносит он.

- Она моя жена, - голос Рангарда ровный, но в нём сквозит скрытая угроза. - Её честь - моё дело.

Мои пальцы сжимаются в кулаки. Он говорит правильные вещи, но я знаю, что его гнев вызван не только ситуацией, но и мной. Между нами всегда тянется тонкая нить - любовь и ненависть, сплетённые воедино.

Хотя… Может, лишь ненависть.

Отец пристально смотрит на него, затем переводит взгляд на меня. Я вижу, как в его глазах вспыхивает что-то похожее на презрение.

- Делай что хочешь, - бросает он, наконец. - Ты для нас больше никто.

Слова пронзают меня, но я не даю им власти. Я делаю глубокий вдох, разворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Рангардом. В его глазах читается вопрос: "Ты готова уйти?"

Я киваю.

Воздух кажется густым, тяжёлым, но с каждым шагом мне становится легче дышать. Я больше не хочу искать признания, которого никогда не получу. Больше не хочу быть частью их мира. Они стерли меня, но я не позволю им стереть меня из моей собственной жизни!

Рангард идёт рядом, его молчание тяжёлое, как свинец. Я знаю, что разговор неизбежен. Но сейчас, хотя бы на миг, я просто хочу почувствовать, что не одна.

Мы возвращаемся во дворец, когда ночь уже опустила своё покрывало на город. Тёмные башни вздымаются в небо, огни факелов отбрасывают дрожащие блики на мраморные стены. Я не смотрю на Рангарда, но чувствую его рядом, слишком близко. Его дыхание ровное, но я знаю, что под этим спокойствием скрывается буря.

- Ты всегда делаешь это, - вдруг говорит он, и я вздрагиваю.

Его голос низкий, напряжённый.

- Что именно? - резко оборачиваюсь, глядя ему прямо в глаза.

- Отталкиваешь меня. Отталкиваешь всех, кто хоть немного о тебе заботится.

Я сжимаю зубы.

- Мне не нужна защита.

- Ты не знаешь, чего тебе нужно, - он подходит ближе, его взгляд пронзительный, требовательный. - Ты вечно воюешь со всеми, но самое страшное, Кая, что ты воюешь сама с собой.

Мои пальцы дрожат, но я не отступаю. В груди закипает злость.

- А ты? Думаешь, ты лучше? Ты всегда рядом, но никогда не даёшь мне понять, кто я для тебя на самом деле! Кто ты, Ран?! Муж? Защитник? Или просто дракон, который считает, что я принадлежу ему?

На его губах появляется горькая усмешка.

- Может, ты принадлежишь мне, потому что я принадлежу тебе, Кая.

Эти слова разрушают последние преграды. Я не знаю, кто делает первый шаг, но в следующий миг наши губы сталкиваются. Поцелуй резкий, жадный, словно мы пытаемся друг в друге утонуть, сжечь всё, что накопилось между нами - гнев, боль, страсть. Его руки обхватывают мою талию, притягивая ближе, так близко, что я чувствую жар его тела. Я впиваюсь пальцами в его плечи, не желая отпускать, не зная, чего боюсь больше - этого огня или его потери.

В этот момент мир исчезает. Нет больше прошлого, нет обид, нет страха. Только он. Только мы.

Но даже этот миг не длится вечно.

Я отстраняюсь первой, тяжело дыша. Наши взгляды встречаются, и в его глазах я вижу настоящий огонь.

- Завтра, - хрипло говорит он. - Мы всё обсудим завтра.

Но…

На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя тепло рядом. Рангард. Его дыхание ровное, а рука тяжело лежит на моём боку, словно он не хочет меня отпускать даже во сне. Я смотрю на него - черты лица строгие даже в покое, серебристые волосы растрёпаны. Он всегда кажется непоколебимым, но ночью… ночью всё было иначе.

Я провожу пальцами по его коже, вспоминая, как его губы искали мои, как наши тела сплетались в едином порыве, на грани любви и ненависти. Мы горели вместе, сжигая всю боль и сомнения. Страсть была похожа на бой - мы дрались, уступали, снова бросались в атаку, пока наконец не утонули друг в друге, не оставив ничего, кроме жара и истощённого дыхания.

Но теперь утро, и реальность снова встаёт между нами.

Память - злая, точная, как клинок - всплывает из глубин. Я стояла тогда на пороге, с ребёнком на руках и слезами в горле, а он…

Глава 16

В коридоре холодно. Камень под ногами обжигает, как лёд. Но мне было нужно уйти. Вернуться в ту гостевую комнату, которая за эти дни стала моей.

Туда, где стены не пахнут им. Где можно снова быть собой. Или хотя бы сделать вид.

Я улеглась на краю своей постели, кутаясь в плед, а рассвет неторопливо пробирается сквозь занавески. Бледный свет ложится на мои плечи, как напоминание — мир продолжается. Словно ничего не случилось.

Но внутри всё изменилось.

Я не сплю. Просто лежу. Слушаю тишину. И держу ладонь на животе.

Смешно.
Слишком рано, чтобы знать.

Но я всё равно — жду. Уже жду.

Может быть, прямо сейчас внутри меня зреет жизнь. Крошечная искра, такая хрупкая, такая невозможная…
Шарлотта.

Я снова произношу это имя про себя, как молитву. Шарлотта.

Её нет. Но я помню, как она была — маленькая, с глазами, в которых отражалось что-то удивительно взрослое. Я держала её на руках. Я пела ей. Я укачивала, когда она не могла уснуть.
А потом — всё исчезло.

Мир переписался. Время свернулось в петлю. Я вернулась назад — без неё.

Словно сердце вырвали, но оставили стучать.

И теперь — возможно, снова. Возможно, если всё сложится, если звёзды будут милостивы, если я не совершу ни одной ошибки…

Я снова стану её матерью.

Не знаю, будет ли это та же девочка. Та же душа. Те же глазки и тот же смех. Но я верю. Верю с такой силой, что не могу дышать.

Я глажу ладонью живот — нежно, как будто уже чувствую под кожей движение, жизнь, обещание.
Пожалуйста, шепчу я. Без звука. Без слов. Просто — пожалуйста.

Вернись ко мне.

Я не скажу Рангарду. Это моё. Моё желание. Моя надежда. Моя боль. Он ещё не знает, кто была Шарлотта. Не знает, как близко я уже держала её к сердцу. И как легко потерять — даже не успев попрощаться.

Я поднимаюсь с постели. Медленно. Осторожно, как будто боюсь спугнуть хрупкое равновесие.

Если я действительно забеременела — я узнаю. Со временем. Но до тех пор… я буду надеяться.
Я буду жить ради этой надежды. Ради того, чтобы однажды снова прижать её к себе. Погладить по волосам. Услышать когда-то однажды: мама.

Пусть даже мир снова попытается это у меня отобрать.

Я не позволю.

Утро выдалось ветреным. Солнце только поднималось, освещая двор мягким золотистым светом, когда я спустилась вниз. Карета уже стояла у ворот, слуги носили чемоданы, а лошади тревожно перебирали копытами.

Отец и Цианна собирались уехать. Наконец-то.

Я не собиралась провожать. Не хотела лишнего взгляда, лишней фразы — тем более от неё. Но случайно — или нет — столкнулась с ними у входа.

Цианна, была в изящном дорожном платье, с прической, которой позавидовала бы сама королева. На её лице — утомлённое раздражение, едва прикрытое вежливостью.

— Ах, вот ты где, — бросает она, как будто я — служанка, опоздавшая со своими обязанностями.

Я молчу. Мне нечего ей сказать. Просто киваю.

Отец стоит чуть в стороне, у него усталый взгляд, как будто он сам хочет исчезнуть с горизонта вместе с экипажем.

Цианна поправляет перчатки, потом прищуривается.

— Надеюсь, ты не собираешься задерживаться здесь надолго, Кая. Всё-таки поместье — не место для… случайных гостей.

Случайных.

Я чувствую, как напрягается спина. Но ничего не говорю. Только сжимаю губы.

— Она не гостья, — раздаётся голос Рангарда.

Он появляется позади, словно из воздуха. Спокойный. Лёд под голосом, но взгляд — пламя.

— Это её дом тоже.

Цианна слабо усмехается.

— О, как мило. Ты решил обзавестись… постоянной спутницей?

Я делаю шаг назад, но Рангард не сдвигается ни на дюйм.

— Я не позволял вам хамить под моей крышей, — отвечает он ровно.

Никто не отвечает. Даже отец опускает глаза. Он всегда позволял ей говорить вместо себя.

Цианна, кажется, хочет что-то сказать — но передумывает. Садится в карету с молчаливым достоинством оскорблённой герцогини.

Колёса начинают вращаться. Лошади рвутся вперёд. И вот их уже нет. Пыль — единственное, что остаётся после.

Я стою молча. Рангард рядом. Он не смотрит на меня, но его присутствие ощущается почти физически.

— Спасибо, — говорю я.

Он бросает короткий взгляд.

— Я бы поступил так с любым. Но особенно — с тобой.

Я не знаю, что это значит. Но мне хочется верить, что он говорит правду.

И я впервые за долгое время чувствую, как напряжение с плеч уходит. Не до конца. Но достаточно, чтобы выпрямиться.

День проходит в тишине, почти незаметно. Слуги снуют по дому, шепчутся в коридорах. Рангард занят делами — его шаги глухо отдаются по каменным плитам, но к моей двери он не подходит. И я не зову.

Глава 17

Утро приходит серым и неохотным. Свет за окном тусклый, будто мир сам ещё не решил — наступать ли новому дню. Я сижу на краю кровати, обхватив колени руками. Плед всё ещё лежит рядом, но мне не холодно. Просто пусто.

В голове одна мысль: поехать туда. К могиле. К той, откуда всё началось — и где, возможно, я смогу найти хоть какую-то правду.

Мама.

Шарлотта.

Имя, которое я передала дальше, своей дочери — той, что, возможно, снова живёт во мне. Возможно, ещё нет. Но я всё равно чувствую — в груди, в коже, в дыхании — ту самую искру, что не исчезла. И не исчезнет. Я держу её в себе. Я живу ради неё.

Но сегодня — не про неё. Сегодня — про ту, чью смерть я так и не приняла. Про мать, которую превратили в тень и вычеркнули из всех разговоров. Я хочу знать. Я должна знать.

Я спускаюсь вниз, босиком, в мягком сером платье, которое когда-то считала нарядным, а теперь — почти боевым. Оно тянет меня к земле. Не даёт разлететься.

В столовой пусто, только утренний чай остыл в фарфоре, и над ломтями хлеба повисла тишина. Я не голодна. Но всё равно сажусь. Привычка. Или попытка почувствовать контроль.

Я едва коснулась чашки, когда услышала шаги.

Он входит, как всегда — бесшумно. Я не поворачиваюсь. Я всё ещё зла.

Рангард.

Он не торопится. Подходит к столу, берёт бокал воды, делает глоток — и только потом говорит. Ровно, без нажима. Но я чувствую, что за этими словами что-то большее.

— Кая. Ты не заметила… ничего странного в поведении твоего отца и Цианны?

Я медленно поднимаю взгляд. Вижу его лицо — спокойное, собранное. Но в глазах — тонкий ледяной треск. Он что-то знает. Или чувствует. Или ищет во мне подтверждение.

Я не отвечаю сразу. Слишком многое крутится внутри. Гнев. Подозрения. Обиды, не забытые с тех пор, как он...

— А ты? — спрашиваю тихо. — Что именно ты заметил?

Он прищуривается. Тень почти улыбки — усталой, хищной.

— Они были... слишком осторожны. Всё время что-то скрывали. Словно боялись, что кто-то увидит больше, чем нужно. Твой отец молчал даже больше обычного. А Цианна... — он делает паузу, — её раздражение не было капризом. Оно было страхом.

Меня передёргивает. Да. Было такое. Но тогда я списала это на высокомерие. На усталость. А если — нет?

— Почему ты спрашиваешь? — голос мой звучит глухо. Почти отстранённо.

— Потому что ты жила с ними, и можешь что-то знать, — отвечает он спокойно. — Если у тебя есть что сказать — скажи. Не ради них. Ради себя.

Я смотрю на него долго. Молча. И наконец отвечаю:

— Есть одно место, куда я должна поехать. Сама. Без объяснений. И без тебя.

Он не двигается. Но я чувствую, как его плечи напрягаются.

Я уже разворачиваюсь, но его голос останавливает меня. Тихий. Ровный. Но в нём — сталь.

— Я поеду с тобой.

Я оборачиваюсь резко.

— Нет.

Он встречает мой взгляд спокойно. Без гнева. Без давления. Но и без тени сомнения.

— Это не обсуждается, — говорит он.

— Ты не понимаешь. Это… — я сжимаю губы. — Это не про тебя.

— Это про тебя. А значит, и про меня тоже.

Его взгляд твёрд. Не властный — но непоколебимый. Как камень, на который всегда можно опереться… и о который легко разбиться.

— Я не хочу твоей помощи, — говорю. Но звучит это слабо, даже для меня самой.

— А я не предлагаю. Я просто еду.

Он на секунду медлит, потом вытаскивает из внутреннего кармана тонкий сложенный лист. Бумага чуть помята, как будто её сжали в ладони.

— Цианна уронила это утром, перед самым отъездом, — говорит он. — У дверей. Я сначала не придал значения… а потом прочитал.

Он протягивает лист. Я беру его — осторожно, как чужую тайну.

Это удостоверение личности. Выцветшее, со старой гербовой печатью. Под фотографией — подпись.

Цианна Кая Ламар.

Имя проступает, будто сквозь толщу лет.

Я читаю снова. Внутри всё замирает.

— Её второе имя… — шепчу я. — Кая.

Рангард тихо кивает.

— Она никогда его не упоминала.

— Думаю, не хотела. Но оно есть. И теперь — ты знаешь.

Я смотрю на строчки, и кожа под лопатками будто стягивается мурашками. Не просто совпадение. Это — что-то большее. Что-то кричащее в тишине.

— Почему именно это имя? Почему моё?

— Может, не твоё, — говорит он. — А унаследованное. Или… заимствованное.

У меня пересыхает горло.

А если она взяла его намеренно? Если это не случайность? Если она всегда знала что-то, чего не знала я?

Глава 18

Я дохожу до плиты. Останавливаюсь.

Она — на месте.

Камень старый, тёмный, с чуть шероховатой поверхностью. Без цветов. Без лент. Без памяти. Только имя, выбитое сдержанным, сухим шрифтом:

Шарлотта Ламар

И всё. Ни дат. Ни эпитафии. Ни слов любви. Словно она была кем-то случайным. Временным. Забытым.

Мою мать свели к строчке. И эта строчка — как нож в грудь.

Я опускаюсь на колени, провожу пальцами по буквам. Пыль, чуть влажная после вечерней росы, липнет к коже.

Ветер шевелит траву вокруг, но звук кажется приглушённым. Словно даже воздух знает, что здесь нельзя шуметь. Только шептать. Или молчать.

И вдруг — чувство. Не резкое. Не громкое. А тяжёлое. Как будто в грудь мне положили камень.

Что-то не так.

Не с плитой. Не с именем. А с самой смертью. Я не могу объяснить. Просто знаю.

В моей голове всё расплывчато. Как туман. Будто кто-то подменил воспоминание, стерев детали, и оставив только боль.

— Мама… — шепчу я.

Внутри — пустота. Но под ней — гул.

Я не верю, что она просто заболела. Что ушла тихо. Не верю в удобные объяснения, которыми кормила меня Цианна. Слишком многое не сходится. Слишком много лет я делала вид, что верю.

Теперь — нет.

Я встаю. Камень под ногами осыпается, как будто земля под могилой просела.

— Она умерла не своей смертью, — говорю я, почти не слыша собственного голоса.

Позади раздаётся шаг — Рангард. Он подошёл ближе, но не вмешивался. Сейчас говорит:

— Почему ты так решила?

Я не отвечаю сразу. Смотрю на плиту. Смотрю сквозь неё.

— Потому что никто не хоронит любимых вот так. Без слов. Без даты. Без следа.

Он молчит. Соглашается — или размышляет, я не знаю.

Ветер усиливается. Сухая ветка шуршит по камню. Где-то в роще каркает ворона.

Я делаю шаг назад. Но взгляд всё ещё на плите. И всё во мне — на взводе. Словно тело уже знает: это начало. И копать придётся глубоко.

В груди пульсирует обида, старая, как мир, но такая свежая, будто рана открылась только сейчас. Я ненавижу эту плиту. Этот камень. Это молчание. Всё во мне хочет закричать — но голос застревает в горле.

— Это просто надгробие, Кая, — говорит Ран. Голос хриплый, чуть раздражённый. — Камень. Он не скажет тебе правду. Даже если ты уставишься на него до утра.

Я поворачиваюсь к нему резко.

— Я знаю. Но это всё, что у меня осталось. Ты понимаешь?

Он хмыкает. Грубо. Почти с насмешкой — но я знаю, он не издевается. Он просто не умеет по-другому.

— Если ты хочешь, чтобы мёртвые говорили — копай. А если хочешь их оплакивать — тогда плачь, Кая. Но не стой, как потерянная девчонка. Это на тебя не похоже.

Слова обжигают. Я делаю шаг назад, как будто он ударил. Но потом вдруг понимаю — это его способ сказать: ты сильная, я тебя знаю. И ещё — не ломайся сейчас.

Он продолжает, уже тише:

— Ты пришла сюда не за могилой. А за правдой. Так собирай себя и ищи. Или возвращайся домой и живи в сказке, которую тебе сочинили.

Я смотрю на него, стиснув зубы. Горло жжёт.

— Ты умеешь поддерживать. Прямо сердце согрел, — бросаю я ядовито. — Ладно, поищем правду. Вместе. Раз ты уж приехал.

Он кивает. Без слов. Просто — идёт рядом.

Мы идём молча. От плиты Шарлотты Ламар остаётся только камень за спиной и холод в груди, который никак не уходит.

Я не знаю, что делать дальше. В голове шумит, будто от долгого бега. Но шаг за шагом я собираюсь. Слова Рангарда — грубые, как наждак, — всё ещё колют внутри, но в них была правда.

Я краем глаза смотрю на него. Он идёт рядом, будто не ощущает веса всего произошедшего, но я знаю — он просто скрывает. Всегда скрывает.

И вдруг вспоминаю.

— Здесь ведь похоронен твой брат, да?

Он бросает на меня короткий взгляд, резкий, почти настороженный. Я делаю вид, что не замечаю.

—Раз уж мы всё равно здесь… может, навестим?

Он не отвечает сразу. И я думаю, что сейчас скажет "нет". Что отмахнётся или сделает вид, что не услышал.

Но потом коротко кивает.

— Он — в старой части. На холме. Там почти никто не хоронит больше. Слишком тихо.

— Самое подходящее место, чтобы вспоминать ушедших, — говорю я.

Он ничего не отвечает. Только разворачивается и идёт вперёд.

Я следую за ним.

И мне кажется, что в этом молчаливом согласии — что-то важное. Он пускает меня туда, где прячет свою боль. Не ради приличия. Ради доверия.

Старая часть кладбища на холме — совсем другая. Здесь плиты сбились с ровных рядов, мрамор порос мхом, трава выше колена. Но именно здесь — больше правды. Больше памяти.

Глава 19

Ночь выдаётся душной. Воздух, будто забывший о движении, зависает в комнате густым, неподвижным слоем. Я лежу на постели, но сон не приходит. Закрываю глаза — и вижу трещину. На камне. На надгробии. Как шрам, внезапно проступивший на чужом лице.

Я не знаю, как долго не сплю. Просто лежу, слушая, как скрипит старый пол где-то внизу, как ветка стучит в оконное стекло. И вдруг — ощущение.

Холод. Как будто сквозняк прошёл по коже, но окна закрыты.

Я приподнимаюсь. Сердце стучит гулко, словно заранее знает: что-то случится.

И тогда я слышу это.

Тихо. Почти шёпотом. Едва уловимо.

— …Кая…

Мой голос внутри хочет сказать: показалось. Сон. Воспоминание. Но нет.

Я сижу прямо. Одеяло падает с плеч. Слышу снова — чуть ближе:

— Кая…

Это зов. Он не страшный, но чужой. Старый. Словно из глубины земли. Как будто кто-то тянется ко мне сквозь века.

Я встаю, босиком. Ступаю на прохладный пол. Мир кажется слишком тихим. Как перед бурей.

Шторы колышутся — хотя ветер невозможен. Лунный свет режет комнату напополам, и в этой белой полосе я стою, будто на пороге.

И снова:

— Кая…

На этот раз голос будто не только зовёт меня, а и вспоминает.

Я подхожу к окну. Смотрю в сад, на тень деревьев. Мы остановились на постоялом дворе – не захотели тревожить родителей Рана. По иронии судьбы, из нашего окна прекрасно видно то самое кладбище.

И вдруг точно знаю: зов идёт оттуда. От плиты. От трещины. От того, что я потревожила и не отпустила.

Что-то проснулось.

Сзади раздаётся скрип двери. Я оборачиваюсь — Рангард. Не удивлён. Он, похоже, не спал вовсе.

— Ты тоже это слышал? — спрашиваю я.

Он кивает. Лицо напряжено, глаза внимательные.

— Кто-то… — он делает паузу. — Нет. Что-то хочет, чтобы ты пришла.

Я стою у окна, почти касаясь стекла ладонью. Там — тьма, размытая и живая, словно зовущий провал. Ветви деревьев шевелятся, будто кого-то поджидают. И зов… он всё ещё звучит. Уже не вслух, а внутри. В коже, в груди, в самой памяти.

— Я должна идти, — шепчу я. — Оно зовёт меня.

Но вместе с этими словами приходит другое. Мягкое, но тяжёлое. Глубинное.

Я опускаю взгляд на свой живот. На ладонь, которую неосознанно держу на нём.

А если…

Я снова чувствую это — не мысль, не страх, а знание. Тихое, как дыхание.

Может быть, прямо сейчас внутри меня — жизнь. Крошечная, невидимая. Искра, о которой я молюсь. Та, которую я уже однажды потеряла. И которую не готова потерять снова.

Если я сейчас выйду в ночь, туда, где шепчет неведомое… что, если оно не захочет только слов? Что, если я отдам больше, чем могу?

Я медленно отступаю от окна. Шепот будто слабеет — не потому что исчезает, а потому что я больше не иду ему навстречу.

— Нет, — говорю я. — Не этой ночью.

Рангард смотрит на меня внимательно. Он не говорит "правильно", не кивает с одобрением. Просто ждет. Даёт мне решить.

— Если хочешь, — решительно произносит он, — я пойду один.

Я качаю головой.

— Нет. Это могила моей матери. Ты тут не при чём.

Сажусь на край постели. Руки дрожат, но внутри — спокойствие. Тяжёлое, как камень, но цельное.

— Это может подождать до утра. А если не может… — я смотрю на него. — Значит, это не то, к чему я готова приблизиться.

Он не спорит. Просто подходит ближе, остаётся рядом.

— Ты сильнее, чем думаешь, — говорит он тихо. — Даже когда выбираешь остаться.

Я сижу на постели, обхватив колени. Рангард всё ещё рядом — молчит, не навязывается. Он понимает, что есть вещи, которые я должна прожить внутри себя. Одна.

Моя ладонь лежит на животе. Лёгкое прикосновение, будто я уже ощущаю под кожей то, что может быть. Или уже есть. Крошечная жизнь. Надежда. Повторение и продолжение.

И вместе с этим ощущением приходит прошлое. Я не зову его. Оно само. Приходит — как дыхание из глубины.

Метель.

Белый, бешеный снег, хлеставший по лицу, пока я держала её. Свою девочку. Шарлотту. Завёрнутую в одеяльце, которое уже промокло от холода.

Я кричала. Молила. Просила.

А он — стоял на крыльце. В плаще, чёрном, как ночь. Лицо — каменное. Голос — лезвие.

"Убирайся"

И я пошла. В ночь. В снег. В смерть, почти реальную.

Я помню, как её дыхание сбивалось. Как я прижимала её к себе, повторяя шепотом её имя, чтобы не дать исчезнуть.

Шарлотта. Шарлотта. Ты со мной. Только не засыпай.

Глава 20

Проходит день. Потом второй. Потом третий.

Кладбище остаётся в стороне, как будто выжидает. Ни новых трещин, ни шорохов в ночи, ни зова из-за окна. Только тишина. Густая, вязкая, как тёплый мёд — вроде бы приятная, но всё равно немного не та.

Я не ухожу далеко от дома. Пью утренний чай на веранде, читаю старые письма матери. Хожу по саду. Иногда — просто сижу и думаю.

А ещё — наблюдаю за Рангардом.

Он не замечает, или делает вид, что не замечает. Всё так же спокоен. Дела улаживает с той же точной хмуростью. К слугам строг, но справедлив. К гостям — сдержан. Ко мне — внимателен, но не навязчив.

Иногда он подаёт мне кружку, не спрашивая. Иногда спрашивает, не глядя: Ты в порядке?
Я отвечаю да, и он не лезет дальше. Как будто знает, что если что-то важно — я скажу сама. Или не скажу никогда.

Смотрю на него и жду — не то чтобы доказательства, но хотя бы намёка. Что он другой. Что он всё ещё способен на то, что сделал в той реальности.

Но всё, что я вижу — это он.

Он, который встаёт первым. Он, который не забывает, как я люблю варенье с грушами. Он, который постелил одеяло под кустом в саду, потому что знает, что я люблю там сидеть одна.

Такой ли был тот человек?

Я не знаю. Не помню. Или не хочу помнить.

И всё же, каждый раз, когда он рядом — я ищу в его лице что-то чужое. Как будто хочу поймать за руку того, прежнего. Того, кто шептал "убирайся", стоя на крыльце.

Но я не нахожу.

И это пугает больше, чем если бы нашла.

Это случается на четвёртый день.

Утро ничем не отличается от предыдущих: прохладный чай на веранде, лёгкий ветер с запахом подсушенной травы, шелест бумаг в руках. Я просматриваю старые письма матери — в надежде найти хоть крошку объяснения. В них — вежливость, забота, редкие эмоции, но ничего по-настоящему личного. Никакой трещины. Как будто она всю жизнь писала, оставаясь под маской.

Слуга появляется почти неслышно. Склоняется к моему плечу.

— Для вас, госпожа. Принесли сегодня утром. Без печати. Без курьера. Просто… нашли у двери.

Я беру письмо. Конверт простой, плотная бумага, не новое. На лицевой стороне — моё имя. Почерк неровный, не каллиграфия, но уверенный. Кая.

Сразу чувствую — что-то в нём не так.

Распечатываю осторожно, и внутри — один лист, сложенный вдвое. Запах бумаги — старый, едва уловимый, будто оно долго пролежало где-то среди пыли и воспоминаний.

Текст короткий. Без обращения. Без подписи. Но я читаю — и сердце замирает.

"Ты снова пришла к её могиле.

Всё начинается там же, где закончилось.

Она не сказала тебе правду — не потому что не могла, а потому что боялась.

Твой отец знает больше, чем говорит.

Если ты действительно хочешь узнать, почему она умерла, тебе придётся вспомнить то, что ты сама вытеснила.

Смотри не только на шрамы. Ищи те места, где их нет.

— Тот, кто помнит тебя лучше, чем ты себя"

Я перечитываю ещё раз. И снова. Руки дрожат, но не от страха — от странного, липкого узнавания.

Этот человек знал меня. Знал мать. Знал… слишком многое.

Я чувствую, как под ложечкой скапливается тревога, похожая на предчувствие — но с оттенком надежды. Словно кто-то снова приоткрыл дверь туда, куда я не решалась заглянуть.

— Кто это был? — спрашивает Рангард с порога. Он подошёл, не скрываясь.

Я сжимаю письмо в руке.

— Не знаю, — отвечаю. — Но он знает меня. И он был там. Тогда.

Я всё ещё держу письмо в руке. Бумага тёплая от пальцев, но внутри — холод, как в преддверии шторма.

Рангард стоит в проёме, не двигается. Ветер из сада играет подолом его плаща, и свет от окна падает на лицо неровно — одну половину освещает, другая скрыта в полутени. Он кажется вырезанным из чего-то крепкого: скулы острые, губы сжаты, подбородок чуть напряжён. Взгляд сосредоточенный, прищуренный.

Я смотрю на него. Слишком внимательно.

Он не задаёт лишних вопросов. Только смотрит, будто выжидает, решу ли я ему доверить то, что держу в руках.

И я вдруг ловлю себя на мысли: он красивый. По-своему. Мрачно, по-мужски. Не утончённый, не гладкий — а как скала, на которую не облокотишься легко, но она выдержит всё.

Высокий. Широкоплечий. Его пальцы — крепкие, шершавые, будто привыкли держать оружие и ответственность. Светлые волосы рассыпались на лоб — редко бывает, что он позволяет себе выглядеть не идеально. И от этого — только больше притягивает взгляд.

Может, раньше я не замечала этого? Или не хотела замечать?

— Ты бледнеешь, — говорит он, тихо, почти шёпотом.

— Потому что ты смотришь так, — отвечаю прежде, чем успеваю остановиться.