(не) Молчи

Пролог

Снова за окнами белый день.

День вызывает меня на бой.

Я чувствую, закрывая глаза

Весь мир идёт на меня войной

©Кино¹

Пролог

-Мира-

Настоящее время. Город N. Место, где не единожды рухнули все надежды.

Корсет подвенечного платья забрызган яркими каплями алого. Красивый макияж безнадежно поплыл. Прическа напрочь испорчена. Ударная доза успокоительных разлита в крови. Взгляд пустой. Душа разорвана в клочья. Опять. Снова.

Ещё недавно из отражения зеркала на меня смотрела красивая невеста. Но, кажется, уже слишком давно я стала женой... Четыре часа назад. Если верить тем, что висят на стене. И вдовой. Стала. Примерно в это же самое время.

— Мира, посмотрите, пожалуйста на фотографию этого молодого человека. Вы можете идентифицировать его личность?

За столом, напротив меня мужчина. Сложно сходу определить его возраст. Сорок? Чуть больше. Военный. Хара́ктерный. Сильный. В странной форме, что прежде не видела.

Он таранит взглядом мои пустые глаза. Сквозь ресницы следит за зрачками. Ищет внутри отголоски вопящих инстинктов: страха, радости, удивления. Что ещё там может быть скрыто?

Ему необходимо всё, что может отразиться на лице молодой девушки при взгляде на фото красивого, темноволосого высокого, широкоплечего парня. С голубыми глазами, цвета мирного неба. Безоблачного. Спокойного. Тихого. С линией губ, в которые когда-то мне так и хотело бездумно впиться…

Этот парень на снимке давно атрофировал во мне все базовые инстинкты: после него в душе не осталось ничего. Выжженное поле. Скошенное до этого под самый корень.

Откуда у них это фото? Почему с него на меня смотрит он? Некогда самый родной. Любимый. Любящий... Женя. Женечка. Мой далёкий. Первый. Единственный.

Сижу в допросной. И жду какого-то официального заключения. Позволения уехать. Позвонить домой. Узнать... Сама не понимаю что именно. Стараюсь не думать о произошедшем. Вообще не думать.

Передо мной сменяются лица. А я циклично прокручиваю перед глазами последние секунды жизни своего жениха. Михаила. Миши. Мужа. В этом статусе он находился совсем недолго. Чуть меньше минуты. А потом еле слышный звук. Хрип. Визг. Кровь. Пуля. Ровно. В сердце.

— Кто это? — уточняю бесстрастно. А в виски так и долбит мой голос отголоском из прошлого: Женя, Женечка…

Он ушёл от меня два года назад. Этого времени хватило на то, чтобы научиться думать о нём и не плакать.

Снимков на руках не осталось. В те дни мы были слишком заняты друг другом, а не желанием нелепо позировать. Женя не любил фотографии и переписки. Глупые напоминания о себе. Не любил тоже.

Он звонил. Просто. Без видео. Он был со мной... Часто. Много. После просто ушёл. Взял дурацкое обещание ждать. И молчать. Обо всём, что касается его появления в моей жизни. Я пыталась. Честно. Пыталась. Долгое время. Отчаянно. Но потом...

— Святослав Женич, — четко, по буквам проговаривает тяжёлый бас.

Давит на мои уши непривычным упоминанием имени. Сводит на нет все воспоминания. Испепеляет правду в которую верила все эти годы.

Женич...? Кажется, мне уже приходилось слышать подобное, но… Мой Женечка...

Всё, что связано с ним всегда было ложью. Я пыталась во всем разобраться. Тогда. После. Я пыталась его найти. Обивала пороги друзей. Передо мной, так же тяжело и звучно хлопали чужие двери, как и голос брутального незнакомца напротив.

— Двадцать три года. Уроженец соседней области. Семейное положение: холост. Образование: средне-специальное. Служил. Приставлен к нескольким боевым наградам.

— Вы ищите его, чтобы вручить ещё одну? — не сдерживаюсь, уточняя с ухмылкой.

— К сожалению, нет, Мира, — чеканит сталью, не реагируя на мою провокацию. — Святослав Женич: он же профессиональный киллер — Свят Мирный.

«Мирный» — это прозвище бьёт по ушам сильнее, чем всё озвученное ранее. Свят. Святослав? Я очередной раз ошиблась в своём выборе...

— Мира, — давит поверхностной улыбкой служивый. — Кто отец вашего сына?

— Я не знаю, — усмехаюсь повторно. Вытираю глаза. Впервые, за долгие часы нахождения здесь, позволяю себе некий выплеск эмоций. Успокоительные отпускают? Возможно.

— Бурная молодость, — вру, стараясь не думать о том, что в свои двадцать лет сумела познать лишь единственного мужчину.

При том, что за мной давно закрепилась репутация шлюхи. Парни не терпят отказов. Преувеличивают свои победы. В то время как девочки, наоборот, как правило, приуменьшают свои.

Миша был тем, кто знал обо мне эту правду. Он не торопил меня с близостью. Не позволял себе лишнего. Он, в отличие от Жени, был настроен серьёзно. Старался всё сделать правильно. Женился.

— Какое отчество у вашего сына? — вновь идёт напролом. Как бульдозер. Нажимает запретные кнопки.

Манипулирует чувствами, упоминая ребенка. Выворачивает на изнанку то, что давно должно было отболеть, но опять ноет. Пронзительно. Давит под ребра.

— У моего мальчика нет отчества. Есть только имя. Миша собирался в последствии усыновить…

Закрываю лицо руками, слыша очередной наводящий вопрос:

— Мира, в честь кого вы дали ребенку имя Евгений?

— Мой прадедушка по отцу Евгений Николаевич Ветров, — пожимаю плечами, рикошетом вбивая обрывки правды в своего оппонента. — Можете проверить. Это общедоступная информация.

— Вашему сыну чуть побольше года. Несложно высчитать искомый период. По нашим данным Женич был здесь как раз в это время. Пришел из армии в ранге старшины. Практически сразу перезаключил новый контракт и отбыл с присвоением звания в зону боевых действий.

Визуализация

-Мирослава Озерцова (Ветрова)-

На момент пролога: 20 лет.

Студентка химбиологического факультета МГУ. Заочное отделение.

Живёт с родителями.

Самостоятельная. Упрямая. Сильная.

Умеет постоять за себя и своего ребенка.

Не верит в судьбу. Старается не вспоминать прошлое. Настороженно относится к любым проявлениям чувств.

Сын: Евгений Ветров. 1 год.

Подрабатывала на фирме будущего мужа.

На сегодняшний день: вдова.

Фактический муж: Михаил Озерцов. 30 лет. Предприниматель.

***

-Мира Ветрова-

Предыстория: 18 лет.

Золотая медалистка. Признанная «Королева Красоты» на выпускном вечере из средней школы.

Совершеннолетняя.

Милая. Скромная. Нежная. Наивная.

Верит в возможности, ежедневную работу над собой и, конечно, в любовь.

Собирается покорить Мир!

Первым шагом к этому значится поступление в МГУ.

Готовы прийти со мной ещё одну историю Любви от начала и до конца?

Тогда… Погнали, родные))

Лёгкого пути не обещаю, однако, постараюсь рассказать эту сказку используя ни один десяток эмоций.

Хэппи энд обязателен.

История вне циклов.

Однотомник.

Единственное, что попрошу напоследок…

Не молчите…

Здесь это не принято.

Или… Наоборот?!

Благодарю Всех тех, кто неизменно выражает свою поддержку!

Спасибо за то, что ставите звёзды, берете в библиотеку и помогаете книге подняться в рейтинге, стать более общедоступной.

С любовью. Ваша Я.

6.09.2025 г.

Эксклюзив на Литнет.

Объявление на примере прошлой книги.

А сердечки я умею рисовать лишь на бумаге=)) это Вы верно заметили

__________________________

1) В виде эпиграфа могут быть использованы строки из песен. Автор не нарушает авторские права. Под каждой цитатой отмечен истинный автор слов.

Достучаться до небес

От земли и до небес

Нам с тобою не достучаться.

Как слова на песке,

Всем известная формула счастья.

Спето-выпито, люди разные

Закрывают глаза,

Вот осколки от горьких слёз,

Вот обломки весёлых праздников

©Би2

-Мира-

Настоящее время.

Поздний вечер. Распахнутое окно со старыми деревянными рамами. Моя детская комната. Та, что ещё два года назад видела самые, что ни на есть, взрослые сцены.

Женька умело пробирался ко мне через окно. Глушил стоны бесконечными поцелуями. Умело делил полуторку на двоих, в то время, как за стенкой спали родители. Спокойно спали. Потому, что даже не подозревали о том, чем по ночам, вместо должного отдыха, занимается их пай-девочка.

Второй этаж. Эта высота не была для него помехой. Стандартный панельный дом. Моя спальня выходит окнами на угол. С торца глухая стена и водосточные трубы…

Я позволяла ему появляться подобным образом. В ночи. Считала закоренелым романтиком. А оказывается... Была с ним совсем не знакома. И даже имени правильного не знала.

Всё это было ни для меня. Мой любимый проникал ко мне ночью через окно, лишь потому, что ему так было нужно. Чтобы никто не знал. О нас. Обо мне.

Чтобы никто не видел. Его со мной рядом.

Чтобы, смотря на моего сына, никто и не подумал, что он является его настоящим отцом.

Ребенок во внешности многое взял от меня, но глаза... Глаза у него именно папины. Смотрящие в душу. Ломающие волю. Гипнотизирующие. И бесконечно красивые. Цвета чистого неба. Безоблачного. Спокойного. Мирного...

Спотыкаюсь мысленно на подобной ассоциации. Мирный. Ярослав...

Господи! Страшно даже представить, что ещё в последствие сможет перенять мой сын от отца.

Плавно покачиваю тихий маятник. И как ненормальная бездумно качаюсь сама.

Светлая детская кроватка соседствует с той, что все эти годы числится «взрослой». Я сплю на ней лет с десяти, но в последние два всё вокруг, внезапно, поменяло названия и свой статус.

И примерная девочка вдруг для всех стала шлюхой. Той, что даже не помнит, или не знает, от кого нагуляла...

Седьмое сентября. Сегодня. Я собиралась начать жизнь с нуля. С очередной точки отсчёта. С новым паспортом. С новой фамилией. В новом статусе.

У Миши квартира в центре. Мы с сыном должны были переехать. К нему. После свадьбы. Он говорил, что всё подготовит. Но, что теперь...

Сижу на постели и бездумно пялюсь в распахнутое настежь окно. Душно. И приторно. От всего происходящего за день. Качаю ребенка. Смотрю. Думаю.

Подвенечное платье с меня сняли в участке. Приложили к делу, как одну из улик. Позволили переодеться в то, что принесла мама. Под спортивными штанами так и осталось белоснежное ажурное кружево и пояс от чулок, что стыдливо выбирала для мужа. Он ведь старше и опытнее. Не хотелось упасть в грязь лицом.

Какая забавная аллегория, в сложившейся ситуации…

Я старалась предстать перед Михаилом безукоризненной в нашу первую брачную ночь. Сделать всё красиво и правильно для того, кто окружил за эти полгода неподдельной заботой. Кто баловал вниманием и подарками нас с сыном. Ощутимо любил. Казалось... Или это тоже было только иллюзией? А я пошла на поводу родителей, что мечтали скорее смыть позор с семьи и фамилии?

— У меня не было выбора, — доносится от окна. Тихо. Словно это и не голос вовсе, а моё взыгравшее подсознание. Память. Безумие.

Вцепляюсь пальцами в перекладину детской кроватки. Сжимаю. До боли в суставах. И ощущаю, как нарастает дрожь. Внутри. Выходит наружу. Сквозь кончики пальцев.

Напрягаюсь. Вся. Готовая... Прикрыть грудью сына?

Выпускаю нервный смешок, а тёмная фигура начинает движение от окна. В нашу сторону. Медленно. Плавно.

Сглатываю. И опять. Дыхание мгновенно иссушает орошенное горло.

— Поверь на слово, он был не достоин тебя, — пытается убедить мой оживший фантом. — А, уж тем более, Озерцов не достоин носить звание отца нашего сына.

— Уходи, — прошу болезненно тихо. Хочется себя ущипнуть, а руки не двигаются.

Если я и мечтала когда-то о том, чтобы он вернулся, то сейчас…

— Зачем, Ветерок? — ласкает слух некогда теплым прозвищем, а меня обдаёт диким страхом и холодом. Выстужает поверхность кожи, что успела покрыться сотней мурашек. — Ты меня ждала. Как и обещала. Ждала и молчала. Всё это время.

— Нет, — единственное рациональное на что только способна.

— Да, — переубеждает любимый голос.

Такого тембра и оттенка нет ни у кого. Такой уверенности и напора тоже.

Мужская фигура нависает над детской кроваткой. Глаза рассматривают очертания спящего ребенка.

Единственное освещение — отблеск луны. Хотя, с каждой секундой глаза всё более адаптируются и различают не только контуры, но и детали, мелкие: движение губ, полуулыбки.

— Ты никого не подпускала к себе, Ветерок. И к нему тоже. Ребята приглядывали. А мой мир всё это время крутился вокруг тебя. И лишь ты единственная была его эпицентром.

— Прекрати... Ты не имеешь права... Тебя не было..., — шепчу, глотая некоторые слоги на тихих всхлипах. Воздуха не хватает. И плевать, что окно позади него открыто.

Мужская ладонь тянется вперёд. Заходит над головкой ребёнка. Молниеносно перехватываю, сцепляясь в запястье стальной хваткой. Непримиримо смотрю, ноздри самопроизвольно раздувает от злости и слёз уже нет. Ни на глазах. Ни в горле.

— Я на два года оградился от мира крепкой броней, — начинает открыто, как прежде, и моя хватка заметно слабеет. Мы обещали друг другу быть честными. Мы обещали... многое из того, что, увы, не сбылось. — Ты единственная кто способен вызывать под ней волны мурашек. Ни с кем никогда не было так, как с тобой. С первого взгляда и по гроб жизни. Ты моя родная. Единственная. Любимая девочка. Я не причиню вреда. Ты это знаешь. Доверься.

В тылу Любви

Дорогие и любимые! Приглашаю Вас в новый ЛитМоб «В тылу Любви»

Здесь Вас ждёт 13 неимоверно эмоциональных и ярких историй о Мужчинах, с которыми опасно связываться, но, порой, любить так как ОНИ больше никто не умеет!

ЛитМоб об опасных горячих парнях

https://litnet.com/shrt/i-Md

Вас ждут эмоции на грани. Здесь смешано всё, что можно и всё, что нельзя. Но неотъемлемо главное: здесь есть Любовь! Она прикрывает тылы со всех сторон и защищает наших героев. Потому что именно она путеводная нить в этом Мире…

Добро пожаловать! История официально открыта! Не забывайте о том, что на старте она очень нуждается в Вашей поддержке❤️ Спасибо!

Романс

И лампа не горит,

И врут календари,

И если ты давно

Хотела что-то мне сказать,

То говори...

©Сплин

- Мира -

Каждая женщина, после ночи любви в объятиях своего мужчины, восстает словно Феникс из пепла, а я наоборот умираю. Потому, что ощущаю: он больше не вернётся. Вот так. Просто. Не сможет быть со мной рядом. С нами…

Не хочу даже думать какой процент правды мне вчера про него рассказали.

Утро. По ощущению. Сын до сих пор просыпается по часам. Сейчас около четырёх. Женечка вот-вот должен заплакать.

Солнце ещё не подало первые признаки пробуждения. Всё углы комнаты тонут во мраке, а душа и вовсе заволочена тьмой. Пустотой. Которая неизмененно наполняет меня после каждого ухода его отца. И всё ожившее, и светлое внутри, сейчас кажется нереальным фантомом. Призрачным шлейфом. Ошибкой. Очередной.

Я вполне бы могла её избежать, но сдалась. Ему. Как и прежде. Даже не попыталась опротестовать его появление в нашей жизни.

Стоило почувствовать его запах. Вдохнуть, расперев лёгкие до предела. Разбудить все спящие рецепторы. Наполнить информацией каждую клеточку… чтобы прийти к мысли:

«Назад пути нет. Плевать на всё, за границами этой комнаты. Здесь вновь. Только мы. Вместе. А не разделенные болью я и он».

Шёлк волос между пальцев. Крепкие мужские мышцы, сжатые в кулаках. Звуки. Похороненные в его горле.

Никаких разговоров. Больше. Только стон, освобождающий душу. Только прикосновения друг к другу. Подушечки пальцев, бьющие знакомыми токами. Дыхание. Рассказывающее о том, как истосковалась без его нежности, ласки.

Моё тело, до сих пор наполнено ощущением мужского присутствия. Сладко ноет по каждому прикосновению его умелых пальцев. Вспыхивает там, где чаще всего базировались поцелуи.

За минувшие годы я успела убедить себя в том, что Женька вовсе не уникален. Просто первый, которому я приписала слишком много хороших качеств! И всё это наслаждение рядом с ним, стоны, крики — такое легко испытать с другим. С любым. Да каждым вторым в кого только ни торкни!

Нет. Очередной пункт насчёт него, в котором я ошибаюсь. То, чем накрывает рядом с отцом моего сына, больше ни с кем недоступно. Он одним присутствием или упоминанием о себе заставляет моё сердце стучать, как у загнанной лошади.

Миша старался подойти ко мне ближе, но не продвинулся в межличностном и на метр. Между ним и Женькой растянута бесконечная пропасть. Сравнивай — без толку. Этой свадьбой я тщетно пыталась закрыть свою глубокую дыру. Ту, что оставил мой первый, единственный…

Сейчас любое упоминание о новых отношениях ощущается камнем, брошенным в Гранд каньон. В то время как этой ночью тот, кого до сих пор неизбежно люблю, смог залатать меня полностью. Только в его объятиях я обрела свою целостность. А сейчас... Она ещё больше разрушена.

Устало зарываюсь в подушку лицом. Привычно обнимаю её руками. Психологи не зря утверждают, что это жест тех, кто обделён в настоящем любовью. Меня ей действительно, с лихвой обделили. Лишили. Как составляющей.

— Миша, Господи, смогу ли я простить себе твой уход...? — шепчу, подменяя понятия и натыкаюсь пальцами на какую-то связку, что спрятана под подушкой.

Вытаскиваю. Нервно включаю ночник на стене.

Сердце вновь ни в себе. Стучит так, словно разнесет в щепки грудную клетку.

Я помню этот почерк. Слишком хорошо помню. Короткие записки. Стихи. Признания. Всё, чего не осталось на память. Женька их сразу сжигал. А пепел пускал по ветру и приговаривал, что нет ничего дороже воспоминаний. Человек жив, когда ощущает и помнит...

Вытираю слёзы, и считываю послание:

«Ты мой остов спокойствия в этом мире.»

Эта фраза значится поверх стопки писем, плотно перевязанных вместе холщевой верёвкой. Сколько их там? Штук двадцать, тридцать. Сразу так и не скажешь.

Дёргаю узел. Царапаю до крови пальцы. Тяну. Не чувствую боли. Разрываю связку, оставляя на бумаге следы.

Верхний конверт и цифра: один. Далее кучка пронумерованных до двадцати семи. Ни адреса. Ни подписи от кого и кому. Лишь потёртая бумага, словно ее долго носили с собой. И клейкая лента на каждом конверте — не востребованная.

Открываю. Пальцы трясутся. Внутри рукописное письмо и фотография. С неё на меня смотрит потерянная девчонка со странным взглядом. Пронизывающим до самых костей. Это я. В первый раз, когда увидела Женьку... Как не стараюсь, а не могу назвать его иным именем. Не сходится с воспоминаниями. Не стыкуется с настоящим. Оно принадлежит тому, кого ищут, а не тому, кого я вновь нашла.

«Помнишь?» — прописано сзади на снимке.

— Помню, Жень, — отзываюсь, глотая слёзы.

Растираю соль под глазами и шепчу в пустоту:

— Всё помню. Будто этот день был лишь вчера. И как бы я не была зла на тебя или чего-то недопонимала... Я бы повторила. Бездумно и безудержно. Как тогда. Я бы вновь ошиблась тобой... Я бы... Каждый раз умирала без тебя. Чтобы с твоим приходом воскреснуть.

……..

Далее выслушаем версию знакомства от Свята. Или от Жени…? =))

А пока …

______________________________

Первая История ЛитМоба «В тылу Любви», с которой я хочу вас познакомить: Татьяна Катаева и Татьяна Огнева

«Телохранитель для Мажорки»

https://litnet.com/shrt/CMaz

Глава 1. Это по любви

Поцелуями нежными ли, нижними ли,

Это будет нетрудно, это по любви.

Караванами, пароходами

Я к тебе прорвусь, mon amie...

Удивления хочешь, vis-a-vis,

Это будет нетрудно, это по-любви.

©Мумий Тролль

- Женич -

Два года назад. Город N. Точка кратковременного пребывания перед отбытием дальше.

— Привет, — паркую походный рюкзак на мыски берцов и пожимаю руки друзьям.

Они привычно оккупировали скамейку в одном из городских парков. Пятничный вечер. Народ отдыхает: кто от работы, кто от учебы, а кто уже от семьи.

Двадцать один. Некоторые чуть старше. Много или мало для всего вышеперечисленного? Как по мне, так достаточно. Правда, за моими плечами считай нет ничего из описанного. Школа до девятого в этом дружном составе. Колледж на механика. Армия.

В то время как другие поступали выше или прятались за белыми бумажками с красной печатью: я доказывал в учебке, что сто́ю большего, чем значится в стандартной карте призывника.

Показывал на практике выносливость, силу и меткость. Накручивал личный счётчик прыжков с парашютом. Удерживал на перевес автомат. А приземляясь, без промедления убирал нужные цели.

— Женич! — налетает Филатов, умник и программист, которого от службы спас ВУЗ, а далее ловко отмажет мама, пристроив на теплое место при оборонном заводе.

В моём случае подобных поблажек ждать было не от кого: мама — учитель русского языка, после смерти отца перешла по распределению работать в соседний поселок; папа — офицер, награждённый за доблесть. Посмертно.

Филатов, как и прежде чрезмерно добр и весел: гордо вручает мне в руки банку со своим недопитым пивом, а сам тянется обнимать за простои:

— Два года ни слуху ни духу! А тут явился! Одни только плечи уже шире в два раза! Мужик! По форме!

Краем глаза замечаю притихшую компанию, что расположилась почти напротив. Между нами асфальт в пару метров. Их лавочка слегка на скос.

Мажу взглядом по кучке из восьми человек. Моложе нас. Зелёные. Нынешние выпускники старший классов или быть может колледжа. Прохожусь кратким прицельным по всем и уже привычно оцениваю.

Подсознание ещё не работает в штатном режиме. Оно заточено на быстрый и точный сбор информации. Или ты, или тебя. Палец на невидимом взведённом курке. Одно сомнение, открытая враждебность — незамедлительный выстрел. Шанса на раздумье нет. Меня так учили. Дрессировали как зверя, действовать на инстинктах. Принюхиваться.

Присматриваться.

Иметь глаза на затылке и чувствовать периметр кожей. Заставляли притуплять любые эмоции и на холодную оттачивать мастерство.

Всё это время. Там. Так. Было.

А тут?

На секунды стопорюсь об одну девчонку, что в отличие от других так же пристально рассматривает меня. Встречаюсь глазами. По прямой. Странно вздрагивает, но не отводит глаза. Дышит. Не вполне адекватно. Хмурится. Будто что-то вспоминает или прогоняет перед глазами подбирая определенную схожесть.

Держит мой взгляд. Неприлично долго. А я успеваю срисовать её до единой детали: во что одета; сколько на вид; приметную внешность, а в повороте замечаю даже родинку у самого уха, которая выглядит со стороны как растянутое сердечко.

Хмыкаю другу нейтрально:

— Не успел переодеться. Ещё только с вокзала. На съёме никто не ждёт. Решил идти по злачным местам. Вдруг вас застану.

Гогот вокруг поднимается так громко, будто я озвучил что-то смешное. Со школьных лет у нас всего пара мест для встречи и этот парк хранит в себе сотни воспоминаний. Сменяются декорации, сезоны. Локации и состав остаётся. Плюс-минус.

— Вернулся? — дербанит друг, пока остальные гасят веселье.

Мотаю головой, а сам прогоняя перед глазами образ девчонки, чей взгляд физического ощущаю спиной.

— Перекантоваться на пару недель.

— А дальше?

— Куда прикажут. Полиграф пройден. Ни любви. Ни привязанности. Ни одной болезненной точки или крючка за которые можно дернуть.

— Идеальный солдат, — глухо подытоживает друг. И вздыхает неодобрительно. Его отец когда-то служил с моим, но вовремя слился в более благодатное и безопасное место.

Не противоречу чужому суждению. Киваю. Так и стою на нейтрале с чужой банкой пива. Кому-то поддакиваю между делом, а сам пытаюсь разобраться чем меня зацепили её глаза?

Ни радужка или красивый разрез. Ни пушистые ресницы и лёгкий прищур. Сам взгляд. Слишком глубокий и сильный для подобной девчонки. Такой домашней и хрупкой с виду.

Сидящей на углу лавочки в рваных джинсах, белой майке в обтяжку, теплой рубашке поверх, по типу куртки или толстовки. На шее и руках отсутствуют украшения. В ушах миниатюрные гвоздики.

На красивом лице минимум косметики. Чёрные стрелки под верхним веком, прозрачный блеск на губах. Немного пухлых, но в меру. Румянец на щеках. Здесь вроде природный.

Ставлю банку у лавки. Тут же паркую рюкзак. Оборачиваюсь и, под затухание разговоров, совершаю три уверенных шага к соседней скамейке.

С обеих сторон доносятся тихие перешептывания. В её компании преимущественно девчонки. Всего два парня, но и они базируются в стороне, отстранённо. Глупо утверждать, что она с кем-то из них сильно связана.

— Пойдёшь со мной, или ещё слишком маленькая? — озвучиваю бездумно, протягивая перед ней свою руку.

Невольно выдыхает, дёргая губы в полуулыбке. Тянет свою ладонь и резко одергивает назад, оказавшись на середине.

Её сбивает чужой мужской голос, что своим окриком врубает притихший инстинкт самосохранения:

— Жень, прекращай Мира у нас девочка маленькая и нежная. Она свои восемнадцать считай на школьном выпускном отметила! Мама, папа серьезные люди. С Ветровой гулять вначале надо! Долго и муторно! А ты что придумал?

Выхода нет

Скоро рассвет

Выхода нет

Ключ поверни и полетели...

©Сплин

- Мира -

— Ты действительно прыгал? — глупый вопрос, обращённый к человеку, одетому по подобной форме.

В августе этим ребятам принято крушить всё на свете, купаться в фонтанах и вести себя совсем по-дурацки, но сейчас июль. Начало. Да и мой спутник далеко не тянет на того, кто имеет недюжинную силу, но при этом обделён интеллектом.

— А тебя действительно зовут Мира? — парирует вопросом на вопрос, будто перекрывая для меня неугодную тему.

— Больше восемнадцати лет, — отвечаю незлобным смешком.

Он продолжает неспешный шаг рядом, а я зачем-то крепко держу его за руку. Двигаюсь, не уточняя маршрута. Дворами. Иду в сторону центра.

Он уточнил где я живу, но есть более простые, удобные и освещенные маршруты. Мы же... Словно специально идём там, где меньше народа.

Мне страшно?

Нет.

Я пытаюсь заглушить в себе ощущение, будто знаю его всю жизнь. Знаю. И не знаю. Присматриваюсь. Порой искоса. С неисгладимой улыбкой.

Женя. Оказывается, это очень красивое имя. Лаконичное. Притягательное. Мужское. Чёткое. Сильное.

И он. Сам. Не сравним ни с кем другим. Это всё так глупо. Да. Только ненормальная уйдет с незнакомцем в неизвестном для неё направлении!

А я ушла. Почему-то. Хотя считалась одной из самых адекватных и умных в нынешнем выпуске школы.

За своими мыслями едва замечаю, как он снижает шаг и останавливается под одним из освещенных фонарей. Торможу и влетаю в крепкую грудь, развернувшуюся мне навстречу.

— Ой, — выдыхаю смеясь.

Мы отдалились от парка уже на достаточное расстояние. Первые пару минут просто шли молча, а после... мне стало интересно, кем на деле является мой спутник. Я начала задавать вопросы — он отвечать.

После фееричного ухода из парка на мне основательно зафиксируется одно или несколько новых прозвищ. Раньше за глаза дразнили «зубрилкой» и всем, что было схоже.

Повзрослев, мальчики вокруг решили, что я «выскочка». Дальше тоже было что-то обидное просто потому, что я не обращала на них внимания, а это порой задевает чужое эго. Сильно.

Вот только, чую, что сейчас кле́йма будут похлеще. Это тебе не развернуть кого за тупые подкаты. Это... Самой смешно даже озвучить! Взять и уйти с незнакомцем из парка! Да ещё и с таким, что хоть сейчас на обложку мужского журнала!

Охаю от неожиданности, когда мужские руки ловко отрывают меня от земли. Базируют пятой точкой на детскую полукруглую лазелку, что порядком выше любой лавочки.

Сижу, невольно вцепляясь в чужие плечи. Мужские бедра невообразимым образом оказалась зажаты между моих ног. Опускаю взгляд вниз не видя большого зазора.

Плавно поднимаю глаза, а сама дышу... Странно. С перерывами на осознание, что вообще надо дышать.

Порой делаю вдох, а сама словно проваливаюсь. В ощущения. В его глаза, что теперь базируются напротив. В те, что сейчас слишком близко. И чужое дыхание... Моментально сушит губы, что начинаю нервно и часто облизывать.

Расцепляю замок из собственных рук и аккуратно ползу ладонью вниз от мужской шеи по твердой груди. По каким-то нашивкам или карманам. Неважно.

Горло горчит от чужого парфюма, а я всё равно жадно глотаю насыщенный воздух. Втягиваю его рывками сквозь приоткрытые губы.

Смотрю. В чужие глаза. И не могу отвернуться.

На ощупь перехожу пальцами на свой нагрудный карман. Расстегиваю молнию. Всё молча. Почти. Под дробь собственного дыхания. Под наблюдением бесконечно красивых глаз. Спокойных. Чистых. Насыщенных.

— К твоим глазам идёт цвет берета, — выпаливаю на выдохе, не скрывая нот восхищения. Протягиваю пластик, полученный днём. Водительское, что собиралась оставить дома, да в суете сборов на улицу забыла выложить.

— Мирослава, — проговариваю более чётко. — Мама решила, чем сложнее имя у дочери, тем интереснее будет её судьба. Надеюсь, она не ошиблась.

Перемещает взгляд на документ, но отчего-то кажется, что глаза блуждают по нижним строчкам. Сверяют.

И не понятно, к чему такая дотошность, раз документы выдают на руки лишь по совершеннолетию?

— Больше ста раз прыгал, — наконец отвечает на мой вопрос в схожей манере.

— Страшно? — шепчу, пряча пластик, а сама неустанно смотрю на его губы.

В момент ответа они выглядят ещё более привлекательно. Цепляют взгляд, заставляя прослеживать малейшее движение.

Как говорится: «смотреть в рот».

Млеть от вопроса самой себе: поцелует или нет? Почему? Зачем вообще уже рассуждать о правильности и каком-то смысле? К чему подобные формальности, если всё общепринятое нами давно нарушено?

Крепкие руки так же держат меня под спину. Ладони слегка сместились вверх от поясницы, после того, как он посадил меня выше.

Ощущаю, как пылает под ними кожа. Два слоя материала ощущаются лишними. А если бы он только прикоснулся ко мне...

Прикрываю глаза на выдохе и подаюсь ближе. Осознанно. Впервые. Потому что отвечаю на его вопрос вполне себе утвердительно: я действительно чувствую. Его. Совершенно незнакомого мне человека... Ощущаю, какой-то необходимой частью себя.

— Мира, назад не отмотаешь, — предупреждает, обдувая мои приоткрытые губы. — Ты будешь помнить. А память — наше проклятье.

— Поцелуй, пожалуйста, — прошу, боясь, что он передумает и попросту доведет до дома, а после и не захочет общаться.

У меня нет ни номера. Ни адреса. Ни полного имени. Ничего. Нет. Но пальцы крепко цепляются за материал его формы. Не тянут. Нет. Просто. Нервно. Цепляются. И дрожат. Ощутимо.

Я вся дрожу. В ожидании. А в итоге слышу лёгкий смешок, что бьёт по ушам и скомкано выдыхаю. С придыханием. Крепко зажмурившись.

Полковнику никто не пишет

Большие города,

Пустые поезда,

Ни берега, ни дна -

Всё начинать сначала…©Би2

- Мира -

Странное ощущение... Мы покинули парк уже пару часов назад, а до моего дома так и не дошли.

Разговаривали.

Вернее, в большей степени я. Непривычно много болтала, отвечая на поступающие вопросы. А Женька продолжал сыпать новыми.

Женька, Женечка... Господи! Как же вкусно звучит это имя в мыслях! Пару раз я его даже озвучила. Правда кратко... Но, по тому, как он прогонял сквозь себя мой голос в этот момент, было заметно, что его это торкает. Не меньше. Или…

Я себя просто накручиваю? Выдаю желаемое за действительное и тону. Глубже. Сильнее. Добровольно. В том, кого знаю всего ничего. Или не знаю вовсе?

Он мало говорит и больше слушает. Он заставляет смотреть в глаза. Чувствовать. Улыбаться. И мечтать его поцеловать. Снова и снова.

Потому что сложно просто так говорить, когда он меня невольно касается: то крепко держит, в виде поддержки или опоры; то поправляет выбившиеся волосы, а сам точно анализирует новые данные (прогоняет сквозь себя ощущения, запахи); то безмятежно берет меня за руку. Держит в своей или греет в обеих мои ладошки.

— Говори, — просит или мягко требует, наблюдая за моим мытарством в пару минут.

Я то смотрю на него и зависаю с открытым ртом, то наоборот пытаюсь отвернуться, но взгляд тянет назад, словно магнитом.

— Жень, я..., — запинаюсь, скрывая волнение улыбкой. — У меня никогда такого не было. Да и вообще. Ни с кем. Если ты сейчас уйдёшь…

— То что?

— Мне станет пусто. Очень.

— Значит мне придётся вернуться, — чеканит серьёзностью в которой так и хочется услышать усмешку.

Вернуться. Куда? Когда? Сегодня? Ведь по времени мне уже надо домой, а ему...

— Что-то мы с тобой не то натворили, да? — улыбаюсь, пытаюсь спасти ситуацию. Пытаюсь. Вести себя легко и открыто, а у самой на душе начинают скрести черные кошки. Прячутся по углам и царапают. Глубоко. Больно. Метко.

Женя обрамляет мои щеки своими ладонями. Греет кожу своим теплом. Сводит на нет любые пессимистичные мысли. И взгляды наши сводит, в одну правильную линию. Чтобы только друг на друга. Смотреть. Вот так. Обезоруживающе.

Он шепчет рядом с моими губами, что приоткрываются от неожиданности:

— Говори мне правду, Мира. Всегда. У меня нет времени на ложь.

Плавно киваю и устало смыкаю ресницы. Он продолжает греть ладонями мои щеки. Поглаживает одну подушечкой большого пальца.

В темноте эта ласка ощущается острее и ярче. Все эмоции растут в шкале градусности и сложно представить, насколько подпрыгнет внутренний датчик наслаждения, если он позволит себе что-то ещё. Большее.

— Сколько времени у тебя есть?

Мужской палец дёргается. Не сильно. Но это неконтролируемое движение я вполне ощущаю. Сбоем. В системе. Чёткой. Отлаженной.

— Пока не обяжут, — произносит серьёзно.

— Проведешь это время со мной?

— Я бы хотел сказать «нет», но…

— Но..., — перебиваю более оптимистично.

Глаза неминуемо зажмуриваются как при загадывании желания, которое нельзя озвучивать вслух. Пальцы за его спиной складываются крест на крест. Глаза зажмуриваются — губы выводят заговорщическую улыбку. Молю... И загадываю. Его. Для себя. Пусть... Настолько, насколько сможет.

— Мирочка, я уже, итак, сказал много лишнего, — заключает тихим смешком. — Честь — есть честь. Говорят, самое паршивое, когда тебя ждут. Если человеку есть что терять, он не свободен. Ни в мыслях. Ни в действиях. Однако, и самое приятное, когда есть куда возвращаться. И если ты станешь ждать…

— Я стану, Жень, — качаю головой, как неисправный китайский болванчик. Обещаю. Бездумно. Потому что чувствую. Знаю. — Я буду... Я уже...

Мои губы вновь попадают в его плен. И это самая сладкая му́ка, которую я когда-то испытывала на протяжении жизни.

Всё тело льнет ближе к этой неприступной и каменной глыбе. Он как скала. Непробиваемый. Плотный.

И стёрты все межличностные границы. Нет их. И не было мною выставлено. Других парней стороной обходила, а этого... Подпустила ближе, чем было необходимо. Позволила проникнуть в себя, завладеть мыслями и желаниями.

Сейчас и вовсе кажется, что я ощущаю его везде.

Не только чистый вкус в поцелуе или в тактильных восприятиях, когда ощупываю или поглаживаю стальные мышцы, спрятанные под формой.

Женька переполнил мои лёгкие.

Единолично завладел моим сердцем. И глупо опровергать идиому о любви с первого взгляда. Есть она. Правда.

Хотя, может это и не она вовсе, а нечто ещё более сильное... Одержимость. Безумие.

Он отступает на шаг назад. Натягивает захват моих рук. Недовольно приоткрываю глаза. А перед ними всё плывет. И я, точно пьяная.

От эмоций. От него. От поцелуев, что не позволяют нормально дышать.

Бесстыдно облизываю со своих остатки чужой слюны. Смакую на языке, испытываю от этого какое-то истинное наслаждение. А он наблюдает. За мной. В каком-то уже привычном прищуре.

Не выдерживаю и смеюсь. Понимаю насколько по-дурацки выгляжу со стороны, а не могу ничего с собой поделать.

— Ты просто..., — начинаю не зная, как продолжить без пошлости. Никогда такое не лезло в голову. И вот…

— Ты тоже, — подтверждает мои самые откровенные мысли. Я даже благодарственно киваю в знак солидарности.

Уводит взгляд на свою руку. Там часы. Классические. Мужские. Без лишнего пафоса и электроники, ставшей уже чем-то обязательным и привычным. А тут... Необычные.

— Красивые.

— Офицерские. Отца. Наградные. Посмертно.

— Прости, — улыбка тут же сползает. Тушуюсь под его взглядом и сжимаюсь в моральном комке.

Визуализация героя

-Святослав Женич-

На момент пролога: 23 года.

Киллер.

Человек, стоявший за правое дело, но, волей случая, оказавшийся по ту сторону закона.

Живёт одним днём.

Циничен. Хладнокровен. Безэмоционален.

Со всеми. Кроме Миры, а так же упоминаний о ребенке.

Отец Евгения Ветрова, сына Мирославы.

Дорожит воспоминаниями. Всё остальное считает тленным. Банковские счета переоформлены на мать и сына.

Относится к смерти, как к неизбежному. Но всё же, порой строит планы и делится ими в письмах «со своим внутренним миром».

-Женя-

В предыстории: 21 год.

Школа, колледж, армия. Стандартная схема воспитания настоящего мужчины.

Дембель, заключивший контракт на последующую службу в рядах военных сил.

Отличается повышенным рационализмом, быстрой сообразительностью, хорошей спортивной подготовкой и безукоризненной меткостью.

С детства знаком с разными видами оружия.

Отдает предпочтение нарезному, либо короткоствольному.

Обучен ведению ближнего боя.

Знает десятки приемов бесшумной нейтрализации объекта.

Хладнокровен. Опасен. Стрессоустойчив.

Не имеет привязанностей.

Универсальный солдат, для которого честь — ни последнее слово в списке жизненных приоритетов. А вот любовь… это понятие он старается обходить стороной и всячески отрицать. Ему чужда даже мысль о том, что она способна захватить разум и сердце с первого взгляда.

________________________________

С этим парнем далеко не всё ясно=))

А на очереди у нас пятая история Литмоба «В тылу Любви» от Тори Мэй «Как не влюбиться в спасателя»

https://litnet.com/shrt/esMe

Принадлежу

Ты мои слезы

Ты мое сердце

Ты частичка тепла

Никуда мне не деться© Дельфин

- Мира -

Поднимаюсь по ступеням к родной двери, а мой провожающий остается стоять ниже в пролете, чтобы присмотреть за мной на лестничной клетке.

Резко машу ему на прощание. Даже выдавливаю из себя подобие некой улыбки.

Поворачиваю ключ в замке. Стараюсь больше не оборачиваться и сразу прошмыгиваю за дверь. Тихо запираю. Упираюсь лбом в холодную стену.

Щеки горят огнём. Губы истерзаны долгими поцелуями. На ребрах и пояснице до сих пор ощущение его рук. Мужских пальцев, что крепко вжимали в себя и не хотели отпускать, в то время как Женька настаивал, что нам пора расставаться.

Логика не соседствует со здравым смыслом. У меня точно. Да и у него тоже.

Руки дрожат. С трудом заставляю себя двигаться и быстрее убраться от входа. Быть застуканной родителями в таком состоянии — равносильно признаться в употреблении каких-то психотропных веществ. Именно это они и решат, после первичного осмотра и просьбы «дыхнуть». Когда переменные не стыкуются, то вывод напрашивается сам собой. Неправильный вывод.

Папа и мама не раз намекали на то, что боятся будто меня может завести на кривую дорожку. Я слишком хорошо себя вела до своего совершеннолетия. На мне никак не отразился гормональный сбой и распиаренный переходный возраст, которого все ждали с замиранием сердца.

Я продолжала хорошо учиться и практически не обращала внимания на парней. Целовалась пару раз на школьных дискотеках, как ни без этого. Но, ни больше.

Ко мне в дверь не ломились поклонники с букетами цветов или дорогими подарками. Да даже с мелочевкой в виде открыток и конфет никто в очередь не выстраивался.

Мне не пели под окном и даже не кричали с просьбой «на выход». Про стихи и говорить глупо. Не было их. Не писали. Вовсе.

Я не давала поводов сильному полу ухаживать за собой. Мне это было неинтересно. Не нужно. Ведь, впереди столько планов к которым надо идти. Целей, которые необходимо ставить перед собой и добиваться. Упорным трудом. Учением. Знаниями.

После вручения золотой медали с аттестатом об окончании школы, родители даже немного расслабились. А когда я пришла трезвой на утро после выпускного — на меня повесили новый ярлык: адекватна, вменяема.

Мама-психолог — это то ещё испытание. Папа-директор химического предприятия, снабжающего удобрениями половину Европы — тоже так себе вариант вести себя плохо.

Репутация. Известная фамилия в маленьком городе. Знакомые. Знакомые знакомых. Знакомые знакомых знакомых... И так далее по бесконечному списку.

Удаляюсь в ванную, чтобы умыться холодной водой. Действую бесшумно в темноте. На ощупь.

Наскоро вытираюсь и словно мышка проскальзываю в свою детскую комнату.

Меньше пару месяцев и я отсюда съеду. Поступлю в Москву. Начну новую главу своей взрослой жизни... Начала...бы... Легко и красиво. Если бы ни он... Если бы не эта случайная встреча. Судьбоносная. Ни иначе.

Запираю дверь и оседаю на пол. Мне поступать через неделю. Формально просто завести документы в вуз и подписать заявление. Однако, хочется ли мне этого теперь? Или... Отправиться куда-то в другой город? Если он позовёт... С собой?

Глупости. Об этом даже не может быть речи. Женька ни для этого попросил молчать обо всём, что с ним связано. Ни для этого... Что? Да всё сразу...

Господи! Как же я смогла в это влипнуть?! Столько планов, столько несбывшихся мечт... И всё рушится после одного только взгляда. Нет желания ничего достигать. Отпустило. Затухло. А хочется только его одного рядом. Человека, которого совершенно не знаю. И знаю, что он способен заменить собой для меня целый мир.

Сижу у двери. На глазах нет слёз. Не корю себя за провинность.

В руке телефон. В контакты внесён новый номер.

Сижу и смотрю вперёд.

Мой дом — стандартная панельная пятиэтажка. Планировка комнат по стандартам союза. Минимализм в обстановке: шкаф, кровать, тумбочка, письменный стол и стул.

Напротив взгляда деревянные окна, которые за последние годы никто так и не сменит на модный пластик.

Отец человек старой закалки. Эдакий стахановец: партия сказала надо, он в ответ — громогласное есть!

На нём держится завод на протяжении двух десятков лет. Шесть тысяч рабочих мест. Отсутствие задержек заработных плат и прочих льгот, присущих работающим людям.

Он ежегодно выводит прибыль в плюс и получает новые заказы, потому что, как уверяет сам, не ворует. А так же не позволяет воровать никому из должностных лиц. За провинность не просто увольняет. Выгоняет с позором и характеристикой, с которой не примут ни в одно хорошее место.

Мама работает там же, штатным психологом при заводе. На заработную плату замужество никак не влияет. Даже наоборот. В итоге, конечно к разряду бедности нашу семью не припишешь, но и до среднего класса доходы значительно не дотягивают.

Всё заработанное тратится по необходимости и откладывается на моё будущее. Старые оконные рамы им не являются и в список срочных трат явно не вписываются.

Сижу и тупо пялюсь вперёд, а в окно резко что-то прилетает. Камушек. Один. Второй. Долбит звуком и приводит к осознанию, что дважды не является совпадением или случайностью.

Аккуратно встаю. Подхожу ближе. Открываю раму, стараясь не шуметь на весь дом. Внизу стоит он. А кто ещё? Хотя, по темной фигуре так и не скажешь. Прикладывает указательный палец к губам. Переодетый во всё чёрное. За плечами увесистый рюкзак. Смотрю и не понимаю чего ожидать. Собираюсь набрать на мобильном, но Женька сбивает с мысли и двигается к углу дома. К водосточной трубе, что находится в полуметре от оконного проема.

Нагибаюсь, прослеживая весь путь. Смотрю. Слежу. Не моргая. Как мужские руки в перчатках ловко преодолевают первый этаж и под ним увеличивается высота.

Любовь

Это то, что каждый всю жизнь ищет,

Находит, теряет, находит вновь...

Я говорю тебе про любовь©Дельфин

-Мира-

Губы, руки, глаза... Все ощущения давно вперемешку. Чувства обострены. Инстинкты запущены на полную мощность.

Чувствую. Как дрожу в этих крепких руках. И ощущаю каждой клеточкой, как тяжело ему себя сдерживать.

При этом Женька не гонит вперёд. Позволяет привыкнуть. Пропитаться. Насладиться моментом.

Он сидит на моей кровати. Облокотился о стену. Под спиной, как амортизатор большая подушка. Я сверху. На нём. Без зазора. Упираюсь в матрас ногами, согнутыми в коленях.

Голый торс. В перерывах, между поцелуями, ощупываю дрожащими пальцами каждую мышцу. Создаю точный образ в памяти. Бережно рисую набросок, чтобы потом спрятать от всех на далёких задворках.

Любуюсь стальной грудью, широкими плечами, пульсирующими венами и визуальным грохотом сердца. Оно сотрясает подо мной эту каменную глыбу. Сотрясает мужскую грудь резко и часто.

Окно расшторено. Я любуюсь своим незнакомцем в свете фонарей и луны. И влюбляюсь. Бесконечно быстро. Колоссально сильно.

Грохот сердца отзывается пульсацией в разных частях его тела. Я ощущаю его на руках и на животе. И в чужом возбуждении. У основания члена поверх которого сижу.

Два слоя белья. Между нами. От остального мы как-то слишком быстро избавились. На мне остался спортивный топ и трусы. Обычные, но как то сейчас эта вычурная красота меня мало заботит. Сюда бы рюшечки, да? Невинное. Белое.

Плевать. Проще снять полностью, чем переодеться.

Мы редко бываем готовы к встрече с судьбой.

Эта мысль сейчас кажется даже забавной.

На нём остались боксеры в обтяг. Очень в обтяг и этот пункт заставляет меня стыдливо прятать глаза, делать вид, что он совсем не присутствует в моих мыслях. А тем временем меня заметно пугает его объём. И ощущение. Что там внизу всё становится ещё шире и больше.

Мужские руки гладят меня по спине. Пальцы ловят токи и волны мурашек. Всё моё тело давно поглощено изнутри ярым огнем, а снаружи сковано холодом.

— Не бойся, — шепчет, цепляя шею губами. Киваю прикрывая глаза. Путаюсь пальцами в чужих волосах. Глажу. Ласкаю.

— Многое страшно делать в первый раз. Очень многое...

— Ты не помогаешь, Жень, — нервно смеюсь и выдыхаю ему в макушку.

— Любое начинание в первый раз всегда страшно, — продолжает спокойно рассуждать прокладывая дорожки поцелуев к моим губам. — Я совершал столько нового, что в конечном счёте организм адаптировался к адреналину и считает его выплески и скачки частью нормы.

— А я для тебя... Что? — поднимаю руки вверх, позволяя сильным пальцам скатать на коже бельё. Снять топ. Оголить грудь. Позволить прикоснуться к запретному его губам.

Поджимаю свои и глотаю эмоции. Топлю звуки, которым не позволительно выйти из этой комнаты. Машинально крепче обхватываю мужскую шею и вжимаюсь бедрами в пах. Двигаюсь. По наитию. Возгораюсь сама. Распаляю его.

— Ты моя неслучайная, Мира, — шепчет, лаская пальцами грудь. Проходит языком по соскам. Обдувает и будоражит кожу дыханием. — Я вообще не собирался идти через парк. Чёрт дёрнул завернуть по пути с вокзала, — шепчет и сводит с орбиты все мои спутники-ориентиры в этой сложной и непонятной жизни.

— А может я тебе послана Богом за былые награды? — издеваюсь, конечно, но хочется верить. Не зря же, сколько себя помню, вела себя почти идеально.

— Скорее ты моё проклятие, Ветерок. Чистое и непорочное проклятие, — повторяется тихим смешком. — Единственная связь с окружающим миром. А Бог таких как я явно не жалует. Обходит стороной, делая вид, что не замечает проступков.

— Хочу..., — шепчу улыбаясь. — Стать для тебя ещё большим.

Переваливает меня на спину. Утыкает затылок в подушку. Нависает, закрывая весь свет. И целует, пресекая любую возможность обособленно думать. В голове что-то щелкает как выключатель. Остаются лишь ощущения: яркие, сильные. Остаются его руки, стягивающие к коленям остатки белья, освобождающие и себя после тоже; его прикосновения и поглаживания по внутренней части бедра; и массирование пальцами точек, к которым прежде ни у кого не было доступа.

Выгибаюсь навстречу этим рукам. Обнимаю стальную шею ещё крепче. Целую, губы, опаляющие горячим дыханием и наслаждаюсь его языком. Овладиевающим моим ртом. Всем и полностью.

Это такое вторжение, против которого ты никогда не посмеешь выступать. Любое движение внутри доводит до дрожи, мурашек, щекочущих кожу. Вызывают сотни волн удовольствия. И каждая последующая накрывает тебя ещё сильнее. Сводит с ума своей мощью.

Движения пальцев между моих бедер становятся резче и требовательнее. Я начинаю задыхаться от перебоев собственного дыхания, что рикошетит в его горло.

Уворачиваюсь в сторону.

— Господи, Женечка..., — выпаливаю с тихим стоном. И жадно глотаю воздух, в попытке наполнить опустевшие лёгкие.

— Тшшш, Ветерок. Молчи, по возможности, — издевается тихим смешком. — Хочу чтобы ты запомнила, как бывает хорошо, а не боль.

— Угу, — поджимаю губы.

Часто киваю, а сама не имею понятие на что соглашаюсь.

Дверь плотно закрыта. Только бы никто из родителей не решил зайти ко мне с какой-то проверкой!

Резко вздрагиваю, широко распахиваю глаза, а после и вовсе тяну на себя подушку и утыкаюсь в неё носом. Вскрикиваю, всхлипываю и топлю в наполнителе сотни незнакомых звуков. Смею только догадываться, как это выглядит со стороны и что он творит своим языком, доводя меня до морально и физического изнеможения.

Щеки пылают натуральным огнем. Не могу связно думать. Буквы давно не связываются в слова. В подушку уходят лишь отзвуки, какие-то дикие, нечеловеческие стоны. А он продолжает ласкать и мучить.

Теряюсь в ощущения. В пространстве. Во времени. Он продолжает удерживать эмоции на острие, а в один из моментов и вовсе подводит все ощущения к неимоверному пику. Обхватываю подушку руками. Топлю в ней все звуки, что невозможно держать внутри и извиваюсь, ощущаю всю мощь с которой крепкие руки удерживают на месте.

Джим

Любовь всегда одна, ни выстрела, ни вздоха, любовь — это когда хорошим людям плохо.

© Сплин

-Мира-

Холод. Прячу под одеяло ледяные руки, а сама то и дело шарю взглядом вокруг. Никого. Будто и не было.

Уже светло. Ни на столько, чтобы проснулись родители. Значит шесть. Или около. Самое что ни на есть раннее утро.

Окно открыто. С улицы тянет влажностью и свежестью. Видимо был туман или дождь. Возможно. А рядом с кроватью пахнет цветами. Сиренью. Пушистой и яркой.

Взгляд цепляют детали чужого присутствия в моей комнате. Неминуемо падает на мои вещи, сложенные аккуратной стопкой на стуле. А наверху этой башни, прижатый тем самым «кольцом» с небольшим хвостиком, так палевно лежит листочек для записи. В пору разозлиться от мысли, что родители могли заметить это первыми, но паники нет. Меня распирает безмерное любопытство, какое же послание осталось на нём!

Закутываюсь в одеяло. Встаю с кровати , пошатываюсь, точно огромная гусеница. Иду, а сердце молниеносно набирает бешеный ритм. Испуганный. Отчасти. И молит лишь об одном: «Пусть, что угодно, только не прощай! Пусть, что угодно!»

Останавливаюсь и смотрю на бумажку, где вместо подписи выведено одно небольшое сердечко.

И это намного глубже по смыслу, чем тысячи фраз ни о чём.

Стою и улыбаюсь как дура. Беру в руку железное кольцо. Только сейчас, при свете рассматриваю на ярлычке гравировку. Видимо дата прыжка. А рядом... Можно вполне обозначить вчерашнюю дату.

Судьбоносную.

Не меньше, чем прежняя. А быть может и...

Оборачиваюсь, замечая испачканную постель. Вот тебе и первая брачная. Считай официальная.

Светлая простынь и бурые разводы. Всё в лучших традициях прежних поколений. Хоть сейчас вывешивай за окно на всеобщее обозрение!

Кривлюсь и наскоро переодеваюсь в халат. Не понимаю, что делать с цветами. В итоге просто выбрасываю за окно. Ветки разлетаются в стороны. Так сразу и не определить откуда их выбросили.

Снимаю постельное и застилаю постель ярким пледом.

Если хочешь что-то спрятать — привлекай внимание. Так всегда учила мама.

Но я наоборот, сама пытаюсь проскользнуть в ванную тише, чем мышка.

Беззвучно. Пока всё ещё спят.

Моментально забрасываю бельё в машинку и выставляю короткий режим. Сама ныряю под теплую воду. С желанием согреться, и в нежелании смывать с себя его запах…

В необходимости это сделать. Не привлекать к себе излишнее внимание. Не быть застуканной с поличным своим персональным психологом.

Одним разговором эту ситуацию не разрулить. А знала бы мама все мельчайшие детали случившегося... Статус «адекватной» с её правильной девочки был бы снят мигом!

Тру кожу мочалкой, в надежде, что на ней не осталось синяков от захвата мужских пальцев или засоса от поцелуев. Сложно будет объяснить эти метки родителям. Мне восемнадцать, да... Но... Пока я ещё хотя бы фактически живу с ними под одной крышей... Да и подобные межличностные отношения «до свадьбы» ими в большей степени порицаемы, чем могли бы пройти одобрение.

Тщательно трусь. Разгоняю кровь, что бушевала ночью в венах без каких-либо дополнительных действий. Просто от его присутствия рядом. Бурлила. Заставляла сердце качать ни в себя. Гнала информацию по всему телу. Наполняла каждую клеточку новым смыслом: Люблю. Навсегда.

Неоспоримое словосочетание.

Скулы начинает сводить от широкой улыбки. И только поэтому я её замечаю. Стою. Под сильной струёй. С мочалки давно смылась пена... Пялюсь в светлый кафель. И улыбаюсь.

Господи, дура!

Стоит хоть раз так неосознанно зависнуть и мама проведет все свои «ритуалы с изгнанием бесов»! Вывернет на изнанку! Ведь, мне поступать! Поступать, уже через неделю! А тут, на тебе — любовь! Да ещё такая необъяснимая и сумасбродная!

Нервно вырубаю воду. Вытираюсь. Осматриваю себя, насколько могу. Тру полотенцем запотевшее зеркало, а оно вмиг прячет от меня собственное отражение! Заволакивает туманом. Стирает очертания.

Я. Ни я. Точно ни я. Как минимум, привычная мне. В зеркале порой мелькает другая. Какая-то новая и ещё незнакомая.

Чего от неё ожидать, кроме приступа очередного безумия? Сорвётся к нему по первому зову!

Телефон остался в спальне. Под паролем. Стикер и кольцо спрятаны под аккуратную кучку одежды. Окно прикрыто. Постельное белье в машинке после отжима.

Ни одного присутствия Женьки в моей комнате! Ни одного намека на то, что он есть в моей жизни!

Букет сирени уничтожен. Кажется, я ни о чем не забыла…

Тихий стук:

— Мира, у тебя всё хорошо?

— Да, мам, доброе утро, — отзываюсь и выдерживаю паузу. Если обращается ни по полному имени, значит всё ровно. А если бы задействовала ещё и отчество…

Оборачиваюсь к машинке и приоткрываю барабан. Вытащу белье позже, когда родители уйдут на работу.

Появляюсь в кухне с дежурной улыбкой.

— Поздно вчера пришла? — задаётся папа, взирая серьёзным взглядом поверх очков, спущенных к кончику носа.

В руках неизменная газета. За ней дымящийся кофе. Вид строгий. Рабочий.

— Нет, пап, разошлись очень быстро.

— Умница.

Да. Умница. Лучше и не скажешь. Мама видимо так же считает и её вполне устраивает вердикт, выданный папой.

Всё отлично. Наливаю кофе и сажусь завтракать, стараясь не слишком прятать глаза.

А перед ними как на зло всплывают обрывки ночи, что прошла через стенку с родителями. И если бы Женька не затыкал мне рот поцелуями...

— ...готова повторить? — сбивает с мысли мама.

— А...? — подаю голос, тяжело сглатывая.

— Я всё знаю, — недовольно начинает сначала мама с прищуром. Сверлит своим внимательным взглядом мои растерянные глаза. — Если твоих баллов будет недостаточно на поступление, то какой-то предмет можно будет досдать очно. Мира, ты готова повторить его на вступительных?

Глава 2. Любовь

Поцелуй меня насмерть,

Родная моя.

Только насмерть

И только меня©Би2

-Мира-

Остаюсь одна и словно преступник хожу из угла в угол. Провожаю родителей взглядом, наблюдаю отъезд из окна кухни. Подсматриваю через штору, а потом едва не бегом возвращаюсь в спальню, снимаю блокировку с экрана и включаю мобильную сеть.

Ни одного символа. На часах почти девять. Неужели он ещё не проснулся? А как же режим, выправка? Или чем там ещё муштруют в армии?

Есть негласное правило, что девушке надо позвонить не более, чем через сутки после первого поцелуя... А сколько времени правильно дать парню после подобной ночи? Через какой промежуток молчания логично начать обижаться?

Минут пять извожу себя тёмными мыслями, а потом набираю незнакомый номер. Быстро. Отчаянно. Глупо.

И сижу с открытым ртом, пропуская сквозь себя долгую трель гудка.

Самое хреновое, на что способен парень после совместной ночи — это не брать трубку. Самое болезненное — это...

— Я уже решила, что ты меня игнорируешь, — выпаливаю с противным смешком, после его короткого «да».

Признаюсь в своей невменяемости. Констатирую факты, словно на подобный допрос у меня уже есть какое-то право. За мной всегда бегали парни, а тут...

— Извини..., — морально пячусь назад и пытаюсь откатить всё озвученное. — Я просто...

Вернее мне сложно и пусто. Нет ничего простого в искомой ситуации. Она непонятная. Она пугающая. Она разрушает все внутренние устои, которым я должна соответствовать.

— Ты просто тёплый мирный ветерок, — протягивает он с ощутимой улыбкой. — Доброе утро, Мира. Терпеть не могу писать, а звонить было слишком рано. Мой график с лёгкостью полностью подстроится под тебя. Во сколько ты будешь свободна?

— Двадцать минут, — проговариваю нейтрально, а сама то тереблю волосы, то прикусываю подушечки пальцев.

Он спокоен, а я... Нервничаю и дергаюсь. А вчера так легко ощущала себя в его крепких объятиях...

Не могу сконцентрировать взгляд. Мечусь по стене, словно зависимый в длительной ломке. Не нахожу себе места.

То улыбаюсь, то едва ли не плачу.

Подобные резкие сдвиги в эмоциональном настрое никак не засчитаешь за норму. Уж я то в этом хоть немного да разбираюсь. За восемнадцать лет частенько приходилось бывать у мамы заменой подопытного кролика.

— Я буду..., — начинает, а я перебиваю или договариваю остаток фразы, которую хотела озвучить.

Тихо. Безэмоционально:

— Я была готова ещё двадцать минут назад. Сделай что-нибудь с этим. У меня одной не получается.

— Сможешь потерпеть ещё десять? Я буду, — из мужского голоса исчезает улыбка. В нём слышится чёткость, уверенность. Контроль ситуации.

Киваю. Раньше, чем озвучиваю короткое:

— Да.

— У торца дома. Практически под окном. Через десять.

Чужое дыхание перестает доноситься из трубки. Неловко отстраняю от себя телефон и иду сверять ожидание с действительностью: реально ли я готова? Моё отражение в зеркале с этим согласно или в противоречии встанет в позу?

Глаза красные, словно за ночь веки не сомкнулись ни разу. Высохшие волосы распушились, слегка вьются без укладки и торчат в разные стороны. Выражение лица навевает тоску и упадническое настроение. Сущий депресняк, после минувшей эйфории.

Господи! Что он увидит? Как такое можно кому-то показывать?

Про одежду вообще молчу. Сейчас кажется, что верх с низом совершенно не сочетается! А ведь раньше носила и считала красивым. Или просто не парилась?

Сползаю на пол и начинаю реветь. Отчаянно. В полную силу. Нос тут же становится красным. Зеркало фиксирует все изменения. И хочется наложить макияж в несколько слоев, чтобы замазать все видимые несовершенства, а времени нет! Да и желания особого тоже!

Не привыкла злоупотреблять декоративной косметикой. Меня всегда уверяли, что и без неё я красивая. Сравнивали с мамой, которая в юности покоряла все мужские сердца, а выбрала папу. Не сказать, что красавца, — уж фотографий того периода я насмотрелась достаточно, — выбрала достойного, надёжного, того в ком оказалась уверенна.

Переняла ли я эту способность или ошиблась, выбрав в потенциальные спутники жизни первого встречного?

Смотрю на себя и горько вздыхаю. В груди разрастается давящий ком обиды. Дышать становится всё тяжелее, а визуальная картинка ещё больше отпугивает.

Меня всегда все считали красивой и эта черная метка далеко не аналог грядущего счастья.

Окружающие ставили другим в пример мою гладкую, свежую кожу; высокие скулы; румяные щеки; маленький вздёрнутый носик, что сейчас раскраснелся, как помпон у невеселого клоуна! Рост у меня тоже не маленький, талия узкая, ноги длинные... Только сейчас это всё смотрится несуразно! Я... Не гожусь для него вовсе. Сижу у зеркала какая-то зашуганная, загнанная в тот самый единственный угол. Никакая. С какой стороны не посмотри!

Тут опухшие глаза; там лишние бока…

А Женька, он... Необыкновенный. Высокий. Красивый. Сильный. Стальной. С ним не то, что за каменной стеной... Он — непробиваемый бункер. С таким...

Трель звонка разбивает тишину опустевшей квартиры. Нехотя тянусь к телефону. Номер тот же. Прошло десять минут. Он готов — я уже не готова.

— Жень, я не пойду.

— Хорошо. Я подожду. Сколько надо.

Голос звучит ровно. Без давления и какой-то фальши. При этом он настолько глубокий и многогранный, что хочется просто начать говорить ни о чём, обретать в нём спокойствие, слышать и слушать.

— А если я не пойду?

— Тогда придется нарушить устав и совершить похищение одной очень приметной и дорогой девушки.

— Чем же она тебе дорога? — цепляюсь за слова, а сама невольно развожу губы в улыбке.

Кто я без тебя?

Наконец всё изменилось,

Разделилось до и после

Я ловлю себя на мысли:

Кто я без тебя?©Токио

-Мира-

Заворачиваю за угол, натыкаясь на светлый седан. Резко вздрагиваю от сигнала клаксона. Машинально срисовываю номер машины и убеждаюсь в том, что с владельцем никак не знакома.

В моих мыслях всё ещё главенствует полный сумбур, а тем временем затемненное стекло водительской двери едет вниз. Настороженно слежу. Гулко выдыхаю, когда вижу его глаза. Чистые. Светлые. В свете солнца и вовсе безоблачные и бескрайние.

Улыбаюсь. Невольно. И начинаю более уверенное движение к пассажирской двери.

— Привет, — роняю стеснительно, как только оказываюсь внутри.

Прячусь с ним от целого мира и разделяю на двоих намного большее от чего мы отделились за тёмными стеклами.

Женька осматривает меня непробиваемым взглядом, а кажется, словно сканирует все скрытые отклонения. Берёт мои пальцы в свои. Скрепляет вместе обыденным и лёгким жестом.

Наблюдаю приоткрыв рот. От неожиданности. От того... Что так можно. Прикасаться. Не думая. Вести себя так, точно мы сто лет знаем друг друга. И вместе. Не меньше.

— Доверься, Мира, — согревает мою душу улыбкой. — Я покажу тебе одно уникальное место. Ты поверишь, что говорить в глаза то, что думаешь совсем не страшно.

— То, что чувствуешь, — поправляю неловко. Поджимаю губы, ожидая моральную встряску: сейчас он сведёт к шутке всё вчерашнее и сделает вид, что мы с ним, перед друг другом, ничем не обязаны. Так оно и есть, но... Эти долбанные «но» всегда рушат исход самых красивых фантазий.

Кто я для него? Почему он вообще со мной? Здесь? Почему вчера в этих руках было так сладко, а сегодня прикосновение незнакомца ощущается таким обыденным и приятным?

— У меня тоже ощущение, будто я знаю тебя всю жизнь, — проговаривает Женька не меняя спокойного тона. Смотрит на меня объясняя избитые истины, о которых почему-то раньше не думалось. — Это всё абсолютно нормально. Не барахтаться в куче неподходящих людей, а взять своё. Нужное. Верное. Единственное.

— Это очень странное признание в любви, Жень, — стыдливо увожу взгляд, не понимая, для я чего я с ним спорю? Пытаюсь противостоять? Невозможному. Именно так он сейчас ощущается. Бесконечно правым.

— Любовь — слишком обособленное понятие, — пожимает плечами в знак согласия и одновременного отрицания. — А если это больше, Ветерок? Если это та самая искра, которая реанимирует сердце? Ещё сутки назад я ничего подобного и не чувствовал. А ты пробила. Одним только взглядом.

Плавно заводит мотор, не дожидаясь от меня какого-то ответа. Отъезжает от моего дома, не разрывая соединения пальцев.

Его рука так же нежно держит мою. И обе ладони лежат у меня на коленях. Поверх широкой голубой юбки в мелкую складку. Длинной. Местами прозрачной.

Мне всегда казалось, что она идеально сочетается с белым топом.

Раньше. Казалось. А сейчас смотрю в яркие мужские глаза и не понимаю как вообще что-то может сочетаться с этим цветом? Он слишком чистый. Самодостаточный. Стальной. Ему не нужны дополнения. Моя рука. В мужской теплой. Нужна ли...?

Сглатываю не решаясь озвучить вопрос. Мы выезжаем из города. Мой телефон в небольшой сумке, что изредка ношу через плечо.

Я не предупреждала родителей об уходе из дома.

Только постельное. Вывесила. За окно. Как белый флаг. Сдалась. Фатально. Или пропала?

— Твоя машина? — забиваю незначительными вопросами долгие паузы, а он отвечает кратко и немногословно.

— Друга.

Киваю, а сама невольно прогоняю перед глазами трёхзначный номер с таким же количеством букв. К чему мне эта информация?

Северный выезд из города. Лесной массив.

Если я права, то на ближайшие километров десять никаких поселений. Здесь... Что-то сродни закрытых объектов. Частная территория вне видимых заборов и камер. Деревья. Большие. И почти нет дорог для проезда внутрь. Тропинок тоже нет. Здесь особо никто и не ходит.

— Не бойся, — успокаивает мой похититель.

И я послушно ретируюсь в его глазах, отвечая улыбкой, а он продолжает, периодически перебрасывая взгляд с дороги на меня:

— Я прекрасно ориентируюсь в этих местах. Там раньше была воинская часть. Отец часто возил меня на стрельбище. На перегонки сдавали все нормативы. Я всегда был быстрее.

— Что произошло? — задаю вопрос и теряюсь в невозможности отмотать эту глупость назад.

Зачем я лезу? Зачем спрашиваю? Зачем бережу его раны?

— С воинской частью? — серьёзно отшучивается Женька. — Пришла очередная реформа и по реструктуризации роты были переведены под другие подразделения, а эти корпуса должны были пойти под снос, чтобы на их месте воздвигнуть новые. Да только, кажется, даже на то, чтобы разломать не хватило денег, а уж про то, чтобы построить нечто иное, говорить перестали и вовсе.

— Ясно, — невольно сжимаю кулак и дёргая его пальцы.

— Он погиб, — выводит он, пожимая мою руку ответно. — Героически, как мне сказали. Пытался разобраться, что произошло на самом деле. Случайность или чья-то ошибка. Все материалы расследования недоступны для ознакомления.

— Прости, я не хотела. Во мне порой играет глупое любопытство. Лезу туда, куда не просят.

Он улыбается, но не отрывает глаза от дороги. Вижу как вздрагивают и расходятся в стороны уголки губ, не зацелованных мною сегодня. Невольно улыбаюсь сама.

— Говори, — прошу на манер ему. Не выдерживаю и хочу знать, что затерялось от меня в его мыслях.

— Ты смешная, Мира, — кратко подмигивает, и мажет по моей недовольной гримасе смеющимся взглядом. —Любопытная, — продолжает подмазываясь. — Бесстрашная. Ты невероятная. На самом деле. Ненаигранная. Очень живая.

Линия жизни

Горят огни, сверкают звезды.

Все так сложно, все так просто.

Мы ушли в открытый космос.

В этом мире больше нечего ловить.©Сплин

-Мира-

Стою у входа и рассматриваю местность, пока Женя забирает из багажника автомобиля свой объемный рюкзак. Для чего-то ещё раз опускаю глаза на номер и сверяюсь с тем, правильно ли запомнила. Это сродни неосознанной привычке вбитой в голову мамой: присматривайся к мелочам; не доверяй незнакомцам.

«Конфетки не бери» — хмыкаю про себя.

От территории, что спрятана за железным забором, тянет холодом и опустошением. Разрухой. Запустением. И даже страхом. Моим. Отчасти.

Оборачиваюсь, встречаясь с мужскими глазами. И улыбаюсь. Неловко. Рядом с ним всё обретает иные черты. И нестрашно. Почти.

Похожу ближе.

— Жень, может не надо? Это... Опасно. Наверное.

— Боишься призраков? — обнимает меня левой, притягивая к своей груди. Прижимаюсь и слышу сердце. Сильное. Спокойное. Смелое.

— Ветерок, их не существует. Я бы знал, если бы было иначе. Нас может преследовать только чувство вины, которое мы материализуем в те или иные звуки, тени, образы. Стоит его отпустить и жизнь становится в разы прозрачнее и проще. Чёрное — чёрное. Белое — белое. Честь. Совесть. Приказ.

— А если приказ неправильный?

Поднимаю глаза, не улавливая в его взгляде и толики беспокойства.

— Приказ — есть приказ, — чеканит он сталью. А после всё же прикасается своими к моим губам. — Пойдём. Это ещё одна необъяснимая вещь, но я безумно хочу показать тебе это место. Всю ночь об этом думал. Хотя, лет пять там не был...

— Поцелуешь? — кусаю губы от нервного напряжения, а он, точно в издёвку, медленно проводит по ним языком. Заставляет дрожать в ожидании большего. Впадать во внутреннюю агонию. И вибрировать.

Да, в этом он тоже прав. Именно вибрировать. Урчать. Как кошка, что с удобствами улеглась на колени хозяина.

— Поцелую. Там. Внутри. Иначе ты собьёшь меня с мысли.

— Хотелось бы мне услышать то, о чём ты думаешь.

— О тебе, Мира, — пробирает до мурашек откуда-то взявшейся хрипотцой.

Поднимает мельчайшие волоски на коже. Потому что говорит правду.

Только её можно произнести так, что пробивает насквозь и колет острыми тонкими иглами. Корежит нутро и мгновенно реанимирует. Залечивает раны. Залатывает любовью, что слышится в последующем долгом молчании. Стыкуется с моими чувствами. Обнимаю его ментально. Укутываю всей своей нежностью, а физически тяну руки к плечам, чтобы прижать ещё ближе. Потому что не могу иначе.

— Я тебя люблю, Жень. Люблю, — шепчу, упираясь губами в напряжённую шею.

— Я тебя тоже, мой мирный ветерок, — шепчет отголосок моего безумия прямо в ухо. — Я люблю тебя тоже. Но, если ты не пойдёшь со мной, то я закину тебя на плечо и отнесу сам в нужное место. Ты жёстко обламываешь мне одну интересную тему.

— Хорошо.

Прячу улыбку, а грудь вздрагивает от сдержанного смеха.

— Хорошо? — уточняет он хитро.

— Да, Женечка, — обещаю неимоверно глупо и мило. Потираюсь о него щекой, сдерживая желание впиться в губы. — Всё о чём не попросишь. Выполню.

— Ты — моё проклятие, Мира, — тяжело выдыхает, целуя в висок и ловко разворачивает меня на месте. Обнимает поверх плеча: — Идём, — командует строже. — По левую сторону. Сто пятьдесят метров.

— Почему именно столько?

— Эту зону не цепляли камеры. Легче было сделать лаз.

— Но, Жень, я..., — запинаюсь, указывая на свою длинную юбку.

— Всё отлично. Доверься, — заключает глубокий голос.

И я верю. В очередной раз. Почему-то. Бездумно. Самоотверженно.

Минута. Средним шагом. Наверное это и есть заявленные им сто пятьдесят метров.

Два железных прута в заборе, которые подаются его напору. Женька просто высовывает их из основания к которому они не припаяны. Пролезает в дыру. Подаёт мне руку.

А после за секунды чинит забор, словно никакого проникновения не было.

— Ловко.

— Память — моё второе проклятие. Досконально помню всё, что хоть раз в жизни увидел.

— Не смотри на меня так, — тушуюсь со смешком под его острым взглядом.

— Иначе что?

Несдержанно прикасаюсь к его изогнутым губам. Уголки фривольно подняты вверх. Глаза смеются. Просто. Расслабленно.

Шепчу, после того как облизываю его горячую верхнюю:

— Иначе запомнишь меня, Жень.

— Уже, — парирует в эхо. Ловлю отголосок мышечного спазма на спокойном лице. — По гроб жизни, — дополняет смиренно.

Не успеваю ответить, как оказываюсь у него на руках. Подкинутая в воздух и зафиксированная под сердцем крепкими ручищами.

Подминает пальцами подол моей юбки, а я лезу к мужской шее. И обнимаю, не собираясь противостоять этому благому порыву.

«Уже» — пульсирует его голосом в мыслях.

Безумие. Сумасшествие. Но такое любимое...

Начинает быстрый шаг. Рюкзак, что висит на одном плече бьётся о крепкую спину. Прикрываю глаза, чтобы не видеть творящегося хаоса вокруг: выбитых окон, разломанных рам; остатков мебели, проводов под ногами; заросших дорожек, что когда-то были покрыты брусчаткой; выцветших, местами обрушенных одноэтажных зданий.

Территория огромная. Это понятно невооружённым взглядом, но я не хочу досконально запоминать. Я хочу чувствовать. Его. Рядом. С прикрытыми веками последнее получается проще. И не надо искать призраков прошлого. Нет их. Он прав. Есть настоящее. Мы. Будущее.

На внутренних часах стрелки давно перевалили за одну минуту, а Женька всё продолжает меня нести. Значит мы удалились от входа больше ста пятидесяти метров и контрольная точка ещё не достигнута.

— Боишься? — бьётся о мои моральные принципы своим размеренным голосом.

Без тебя жизни нет

Без тебя жизни нет, я не могу найти

Сколько ни жмись к стене, сквозь неё не пройти

Ни одного пути грешной души в зиме

Без тебя смысла нет, без тебя жизни нет©Pizza

-Мира-

Улыбаюсь, ощущая мужские пальцы на своём теле. Они поглаживают, находясь в рамках дозволенного в танце и ненавязчиво подныривают под майку. Блуждают по спине вне слоев одежды.

Будоражат очередные вибрации. Порождают желание придвинуться к нему ещё ближе. Плотнее. Так, чтобы любое движение вдвоём как литое. Нога в ногу. Обоюдное. Целое.

В наушниках меняются композиции, а мы танцуем, идеально настроенные друг на друга. Не замечая внешнего хаоса. Ориентируемся на глаза и дыхание. Резонируем. Чисто. Точно. Без малейшего искажения.

На обломках прежнего мира созидаем нечто новое и совершенное. Своё.

— Это не всё, что я хотел тебе показать, — шепчет сладко, заставляя тянуться к нему ещё ближе. — Тут недалеко. Если позволишь...

— Да, — неизбежно озвучиваю единственное утвердительное, что могу сказать. Потому, как рядом с ним другой ответ невозможен. Только согласие. Полное. Искреннее.

Берёт на руки и я неизбежно льну ещё ближе. Вцепляюсь в него пальцами. Зарываюсь физически и морально.

Это не объяснить простым человеческим. Это глубже. Сильнее. И дребезжит внутри, подтверждая правильность и рациональность.

Это мой выбор. Я его навсегда... Я его точно...

Асфальт сменяется травой. Она на удивление совсем невысокая. Рост гасит тень от деревьев и соответствующая прохлада.

Мои ноги забавно подпрыгивают в воздухе, а уверенные шаги по инерции плющат тело к стальной груди. Топят отголоски ударов сердца в моих прикосновениях. Опаляют дыханием кожу.

Улыбаюсь, спорно понимая, что никогда и подумать не могла о такой ситуации. Чтобы я, с незнакомцем, оказалась где-то в пределах далёкой заброшки... Кровь стынет в жилах при мысли, как бы на подобное отреагировали родители. Особенно мама... Особенно, с высоты своего профессионального опыта.

Тем временем Женька возвращает меня в вертикальное положение. Заставляет вновь научиться стоять без его поддержки; справляться со своим телом; подавать в мозг какие-то команды, а не полностью отдавать в его руки бразды правления.

Вдыхаю ощутимую прохладу. Воздух пахнет влажностью и цветами. Осматриваюсь вокруг. За нами озеро. Холодное. Лесное. Слегка заросшее. С красивыми кувшинками по обоим краям захода.

Тут периодически кто-то купается. Явно. Иначе бы склон не выглядел бы таким обитаемым. Трава местами примята. Цветы по берегу кажутся сорванными. Словно кто-то собирал букет. Или это лишь кажется под воздействием атмосферы и бурной фантазии?

Сейчас здесь никого. Только мы вдвоём. Лёгкий ветер. Музыка, что продолжает играть в наушнике.

— Красиво, — соглашаюсь с немым вопросом, что считываю в чистых глазах.

Женечка молчаливо улыбается. Раскрывает рюкзак. Вытаскивает из него плед и в одно движение раскладывает на траве. Сбрасывает на лежанку ещё и два полотенца.

Оставляет рюкзак лежать на земле, а через секунду его накрывает стянутая мужская футболка.

Наблюдаю за происходящим с широко распахнутыми глазами. Стою и не двигаюсь, а Женька забирает из уха наушник и сбрасывает оба на плед.

— Пошли? — издевается над моим подсознанием чистотой сильного голоса.

Видимо указывает на воду, а я как приклеенная пялюсь на этот каменный торс. Любуюсь. Тем, кого полночи держала в объятиях и позволяла такое, от чего щеки заходятся ярым пожаром.

Литые мышцы вызывают необузданное желание к ним прикоснуться. Пройтись подушечками пальцев от плеч до самого низа. Туда, где они обретают ещё более видимый рельеф и граничат с поясом брюк...

Дую на глаза и отвожу в сторону взгляд, пытаясь привести себя в чувства. Никогда не возникало желания тактильных контактов, а с ним, кажется, стоит только начать, что и не отлепит, как назойливую пиявку!

Его кожа, запах, тепло... Безмерно манит. И если вчера в темноте мне приходилось довольствоваться тем, что изучаю этого парня только на ощупь, то сейчас... Всё тело сгорает в агонии от ожидания его рук, губ, ласк, поцелуев, прикосновений. И даже боль, как неотъемлемая составляющая, совсем не пугает.

Хочу его. Отчаянно. Сильно.

Даже и не подозревая ранее, что можно в ком-то настолько нуждаться физически. Желать. Наслаждаться.

На рюкзак падают джинсы.

Протяжно выдыхаю и боюсь застопориться взглядом не там, где положено. Вчера смущение отступило. Сегодня — накрыло вдвойне от невозможности спрятать взгляд и плещущееся в нём любопытство. Рассмотреть. Запомнить. Потрогать. Вернее, натрогаться вдоволь...

— Мирочка, — зовёт тихо и ласково.

— Угу, — выдаю, громко сглатывая. А сама не решаюсь поднять взгляд. От рюкзака. На котором не хватает только снятых боксеров.

Низ живота стягивает в узел. Внутри происходит сотня невообразимых процессов. И все из-за него. Или благодаря ему. Его присутствию рядом и вообще, в моей жизни.

Крепкие руки касаются моих плеч. Он заходит сзади, а я всё равно крепко зажмуриваюсь. Дыхание иссушает губы. Ощутимо выжигает дорожку под носом.

Грудь резко вздымается. Падает.

— Ветерок, — согревает мои мурашки теплым прозвищем. — Меня от тебя тоже несёт. Одинаково. Одета ты или без одежды.

Закатывает майку вверх. По рёбрам. По груди. Стягивает сквозь руки, послушно направленные вверх. Опускается к талии. Ведёт широкой пятерней по животу. До стона, что выпускаю сквозь губы. И льну к этой руке. Стыжусь и, одновременно, прошу в разы большего.

Юбка падает к ногам. Неловко топчусь по ней, а крепкие пальцы проходят по бедрам, подцепляя литое кружево.

Маяк

И в пролет не брошусь, и не выпью яда,

И курок не смогу над виском нажать.

Надо мною, кроме твоего взгляда,

Не властно лезвие ни одного ножа©Сплин

- Мира-

Влажное полотенце. Мокрые волосы по плечам. Мягкий плед под спиной. Женька, чертящий какой-то узор маленькой кувшинкой на моей коже.

Щекочет и дразнит. Наблюдает реакции. А рядом лежат ещё с десяток цветов. Пахнущих. Ярких. Тех, что он вытащил из воды с длиннющими стеблями, демонстрируя свои навыки ныряния и подводного плавания.

Щурюсь и сдерживаю улыбку. Он гладит меня лепестками и нежно целует там, где «за секунды до» скользил цветок. Прикасается губами, собирает с моей кожи волны мурашек. Доказывает действиями свои слова о невозможности налюбоваться. И это... всё до нельзя глубоко и приятно. Руки, губы, пальцы, взгляды... Опьяняющее дыхание.

— Здесь нет камер, — комментирует смещая прикосновения и поцелуи к эпицентру пульсации во всем теле. — Не бойся. Я бы заметил. И никого поблизости нет тоже.

— Ты бы почувствовал, — поддакиваю, точно зная, что так и есть. Его взгляды порой ощущаются как эхолокаторы. Слух четко улавливает любой отзвук и шелест.

Там, где я вижу птичку, Женька прищуривается и смотрит глубже. Анализирует. Наблюдает.

— Да. Меня учили сканировать периметр перед зачисткой, — соглашается, не подменяя понятия. — Хорошо учили, Мира. От этого просто так не избавиться и не выключить режим по одному только желанию. Надо привыкнуть к смене обстановки. Пока само по себе не получается. Вечно на стреме.

— Поэтому ты и заметил мой взгляд.

Закрываю ладонями глаза, чтобы не показывать ему очередную порцию своего обожания. А сама сладко улыбаюсь, а порой потягиваюсь подобно кошке, на те или иные подступы и ласки.

— Твой взгляд невозможно было упустить, — Женька смеётся, тихо, беззлобно.

Проводит цветком по моим пальцам. Нависает сверху и целует каждый, которым пытаюсь прикрыть глаза. Растопыриваю и подсматриваю. Ощущаю, как зависает на среднем, что украшен его кольцом. Поток воздуха, расходится в стороны от соприкосновения наших тел. Чужой вес, придавливает меня к земле.

Дышу коротко и часто. В лёгкие не помещается должный объём воздуха. С непривычки кажется будто они пылают изнутри от недостатка кислорода, а кожа, в противовес покрывается слоем испарины.

К подобному на раз-два не привыкнуть. Когда без одежды. На стыке эмоций. На взлете всех ощущения. Обнимаешь. Гладишь. Чувствуешь. Мужское тело. И исходишь до мурашек, до дрожи. От колючих, пробивающих током, прикосновений.

И сходишь с ума от понимания, что он только мой.

От невозможности поверить в то, что это в реальности со мной происходит!

Сумасшествие. Безумие... Недоразумение.

— Мира, только ты одна так умеешь смотреть, — шепчет он, обдувая мои горячие щеки. — В душу. И за неё. Глубже, чем самое естество. Пронизывающе и очень метко.

Пропускаю его слова сквозь себя. Кровь разгоняет сердце ещё быстрее. Чужие фразы оседают в подкорке. Запоминаются. Бережно складываются в ящики памяти, как одни из самых чудесных воспоминаний. Умиляют. Восхищают. И трогают до глубины души своей теплотой и обыденностью.

Его голос звучит искренне, чисто, правдиво. Я не нахожу и единой фальшивой нотки. А сама... Понятия не имею, умеет ли Женечка врать, но, кажется, что нет. Мне. Как минимум.

Убираю пальцы от лица. Даже не стараюсь спрятать блуждающую улыбку. Обхватываю крепкую шею. Сжимаю локтями и тяну его ещё ближе. Так что собственноручно опустошаю лёгкие очередным рьяным рывком. Распластываюсь от падения на меня громоздкой мужской грудной клетки.

Лезу с поцелуями, а Женька отрезвляюще просит:

— Дыши со мной. Одновременно. Это расслабит.

Смеюсь, не справляясь с нервным напряжением; с желанием с разбега сигануть в этот сладкий омут. Утонуть в его глазах, которые сейчас так гармонично соседствуют с небом.

Он наблюдает, а я уточняю, без должного на то удовлетворения:

— Как ты успокаивал сердце перед прыжком?

— На первых порах читал про себя стихи.

Глотаю дыхание, что глубоко иссушает рывками горло. И продолжаю невесело:

— А мне никогда не читали стихи... Прочти.

Он касается губами моей ушной раковины, на секунды втягивает в себя мочку ниже прокола и шепчет. С выражением. Уверяя, что эти строки когда-то были написаны мне:

— Я медленно сходил с ума

У двери той, которой жа́жду.

Весенний день сменяла тьма

И только разжигала жажду.

Прикрываю глаза, размеренно слушая ритм. Пытаюсь вспомнить, кому принадлежит авторство. В итоге за мыслями и внутренним настроем на его голос упускаю толчок, вбивающий в меня боль, что несут эти строки.

Вздрагиваю и закусываю губы. Дышу. Пытаюсь унять дрожь и вернуться к исходному ритму, что гонит классика в нетленных строках.

— Я плакал, страстью утомясь,

И стоны заглушал угрюмо.

Уже двоилась, шевелясь,

Безумная, больная дума...

— А дальше? — выдыхаю, слегка подталкивая его к движению.

Он вновь вызывает ощущение переполненности собой. При этом сердце надрывается в крике о том, что мне и этого мало.

Женька уже проник глубже. В самую душу. И кратковременная физическая близость не способна сравниться с той, что всецельно заполняет меня ментально.

— И проникала в тишину, — терзает тело повторяя поступательными движениями ритм четырехстопного ямба.

Продолжает зачитывать с выражением, не подаваясь излишку эмоций; не загоняя дыхание от быстрых однотипных движений.

— ...моей души, уже безумной,

И залила мою весну

Волною черной и бесшумной.

— Там дальше о смерти..., — выпаливаю, надрывая голос в высоких нотах.