(не) Моя!

Глава 1. Зеркало для слепцов

От лица Максима

Виски всегда обжигал горло правильнее, чем чьи-то оправдания. Я стоял у бара, лениво перекатывая льдинку в стакане, когда их голоса врезались в тишину зала, словно гвоздь по стеклу.

— Отойди от меня! — это прозвучало не как просьба, а как плевок. Сергей. Тот самый «творческий гений», чье ЧСВ давно переросло габариты его таланта. Он отстранялся от Алины, будто она была пятном на его безупречной рубашке. Его пальцы вцепились в бокал шампанского так, словно это был трофей, а не дешевая игристая вода из супермаркета.

Она попыталась что-то сказать, но даже я услышал, как дрогнул ее голос:

— Но я же...

— Алина, не сейчас. Ты мне всё портишь своим видом!

Интересно, он сам слышит, как звучит? Как бродячая кошка, которая шипит на того, кто ее кормит.

Алина замерла, будто ее ударили. Не физически — это было бы проще. Нет, он мастерски бил туда, куда нельзя залить обезболивающим: в ту глупую веру, что она ему хоть что-то должна.

Я позволил себе взглянуть на нее. Все та же нелепая челка, волосы выбивающиеся из пучка, платье, купленное явно со скидкой, и тушь, слегка размазанная у левого глаза. Но в этом и был ее секрет — она не пыталась быть идеальной. В мире, где все кричат о своей уникальности, ее тишина звучала громче любого крика.

И я мог за этим наблюдать уже не в первый раз.

Честно говоря, уже надоел этот театр.

«Идиот», — мысленно поставил я диагноз Сергею. Не потому, что он унижал ее. Нет. Потому что даже не понимал, какое сокровище держал за хвост.

Алина отвернулась, судорожно сглатывая ком в горле. Сергей уже болтал с какой-то рыжей в платье, которое кричало: «Посмотри на меня!».

Идиотский контраст.

Глубоко вздохнув, я двинулся к Алине, не спеша, давая время собрать осколки самооценки. Когда она потянулась за салфеткой, чтобы вытереть предательскую слезу, я оказался рядом.

— Считаешь, красное лицо — твой новый фирменный стиль? — произнес я, протягивая шелковый платок.

Она вздрогнула, но взяла его. Ее глаза метнулись к Сергею, потом ко мне.

— Не надо меня жалеть, — прошептала она, сжимая ткань в кулаке.

— Жалеть? — я фыркнул. — Ты путаешь жалость с инвестицией. Жалеют щенков под дождем. А я… — я наклонился чуть ближе, ловя запах ее духов — дешевых, но с ноткой чего-то дикого, вроде полыни, — …предпочитаю вкладываться в тех, кто способен принести дивиденды.

Она посмотрела на меня так, будто я говорил на латыни.

— Ты же его друг? — спросила она наконец.

Ах, да, мы лично-то только пару раз пересекались, когда Сергей уходил руки мыть или отвечал на звонок, который она не должна была слышать. За эти недолгие минуты я смог заметить, что его девушка очень неплохо рисует, но старается спрятать свои эскизы с глаз посторонних.

— Друг? — я рассмеялся. — Дружба — это когда вы оба знаете цену друг другу. А он… — я кивнул в сторону Сергея, который сейчас корчил из себя Казанову для рыжей, — …даже своей цены не знает.

Она хотела что-то возразить, но я перебил:

— Завтра в десять. Мой офис. Принеси эскизы для проекта. Твои эскизы напоминают Кандинского на энергетиках.

И она рассмеялась — громко, без прикрытия.

— Я не…

— Не договариваешь. Лучше подумай, сколько стоит твое «но я же…» в его глазах.

Я развернулся и ушел, не дав ей ответить. Первый ход сделан. Остальное — вопрос времени.

А Сергей? Пусть тешит себя своей воображаемой короной. Скоро он поймет: настоящие короли не носят блестки. Они их создают.

Ладно, все это лирика…

Виски слегка размыл границы, но не стирал расчет. Алкоголь — как кредитка: главное не превысить лимит. Я наблюдал, как Сергей клоуничал перед рыжей, жестикулируя руками, словно пытался продать ей воздух. Ее смех был фальшивым, как его талант.

«Идеально», — подумал я.

Он не заметил, как я приблизился. Не заметил, пока я не перехватил его взгляд, холодный и чуть насмешливый.

— Сергей, — произнес я, растягивая имя, будто пробуя на вкус. — Ты сегодня особенно… энергичен. Неужели новая муза вдохновила?

Рыжая обернулась. Ее глаза — голубые, пустые, как экран заблокированного телефона — скользнули по мне. Сергей нахмурился, почуяв угрозу в моей улыбке. Он-то хорошо знал меня за все наши года терний и некой… дружбы.

— Максим, — он фальшиво рассмеялся. — Я думал, ты уже ушел жалеть мою Алину.

— Жалеть? — я поднял бровь. — Нет, я предпочитаю тратить время на тех, кто его стоит. — Моя рука легла на спинку стула рыжей. Она замерла, как мышка перед удавом. — Кстати, как тебя зовут?

— Катя, — ответила она, слишком быстро.

— Катя. — Я повторил, намеренно опустив голос. — Ты же понимаешь, что Сергей снимает только тех, кто… как бы это сказать… умеет держаться в кадре? — Я кивнул в сторону Алины, которая украдкой смотрела на нас из угла. — Но ты, кажется, из тех, кто создает кадр.

Сергей побледнел. Его пальцы сжали бокал так, что я почти услышал хруст стекла.

— Макс, не начинай…

— О, я уже начал. — Я отхлебнул виски, не сводя глаз с Кати. — Кстати, у меня через час встреча в клубе на крыше. Нужен свежий взгляд на интерьеры. Ты ведь разбираешься в эстетике?

Она закусила губу, колеблясь. Сергей попытался вставить что-то про «свои планы», но я перебил, достав визитницу:

— Решай сейчас. Моё терпение стоит дороже, чем его гонорары.

Катя взяла визитку. Ее ноготь, покрытый серебристым лаком, дрогнул.

— Я… пожалуй, загляну.

Сергей взорвался:

— Ты серьезно? Он же просто…

— Просто что? — я наклонился к нему, снизив тон до ледяного шепота. — Не злись. Ты сам научил ее выбирать сильнейших.

Повернувшись к Кате, я бросил через плечо:

— Жду у лифта через пять минут. Опоздаешь — найду кого-то, кто ценит время.

Она вскочила, бормоча что-то о «нужно попудриться», и исчезла. Сергей смотрел мне в спину, задыхаясь от злости.

Глава 2. Неучтённая переменная

От лица Максима

Тишина моей квартиры всегда была идеальной — ни лишних звуков, ни лишних людей. Только стеклянные стены, вид на ночной город и стук пальцев по мраморному столу.

Тук. Тук. Тук.

Ритм как метроном, отмеряющий секунды между мыслями.

И вдруг — сбой.

Пальцы замерли. Перед глазами всплыло лицо: небрежный пучок, из которого выбивались пряди, будто ей было плевать на то, что о ней подумают. Стрелки, нарисованные кое-как, зато с упрямой решимостью — «я всё равно попробую». И это платье… Боже, да оно явно сшито из дешевого хлопка, но сидело на ней так, словно было сюрреалистичным арт-объектом.

Интересно…

Я откинулся в кресле, уставившись в потолок. Коньяк в бокале давно потерял холодок, но пить его не хотелось. Хотелось понять, почему этот образ, этот набор несовершенств, въелся в мозг как навязчивый рингтон.

— Ты что, Волков, заболел? — проворчал я вслух, заставляя себя встать.

Но ноги сами понесли к окну. Город горел огнями, как всегда, но вместо схемы я видел её — смешливую, краснеющую, упрямо грызущую губу, когда Сергей поливал её презрением.

«Несовместимые данные», — пронеслось в голове.

Она — ноль пафоса, он — сплошная поза. И всё же она цеплялась за него, как плющ за трухлявый забор.

Я схватил телефон, набрал номер ассистента, но бросил трубку, не дождавшись гудка. Зачем? Чтобы узнать её адрес? Соцсети? Да я уже знал всё: где училась, какие проекты вела, даже название её проклятой кошки — Бублик. Информация, собранная машинально, как всегда. Но сейчас эти факты вдруг сложились в пазл, который мне захотелось разгадать.

— Психопат, — фыркнул я, наливая новый коньяк.

Но даже алкоголь не стер её улыбку. Ту самую, что мелькнула сегодня, когда я сказал, что её эскизы напоминают Кандинского на энергетиках. Она рассмеялась — громко, без прикрытия, будто забыла, что надо играть в «приличную девочку».

Вот оно.

Она не играла. Вообще. Ни в недоступность, ни в крутую девочку, ни в жертву. Она просто… существовала. В мире, где каждый второй надевает маску, её «неидеальность» была как чистый код среди вирусов.

Я резко поставил бокал, едва не разбив его.

— Это не эмоции, — сказал я пустоте квартиры. — Это любопытство.

Но даже я не купился на эту ложь. Любопытство не заставляет пересматривать кадры с камер наблюдения офиса, чтобы найти момент, когда она, сосредоточившись, закусывала кончик карандаша. Не заставляет считать, сколько раз за встречу она поправила челку.

Ладно, она сделала это семь раз…

Я щелкнул выключателем, погрузив комнату в темноту. На стекле отразился мой силуэт — идеальный костюм, безупречная линия подбородка, холодные глаза. И где-то там, за этим отражением, маячила она — с размазанными стрелками и дешевым платьем.

— Ладно, Соколова, — пробормотал я, чувствуя, как уголок губ сам собой дернулся вверх. — Посмотрим, кто кого переиграет.

Но в глубине, под слоем иронии, уже змеилось другое чувство. Страх. Потому что впервые за долгие годы я не был уверен, что хочу победы.

---

От лица Алины

Вода текла по рукам, смывая пену с тарелки, которую Сергей бросил в раковину со словами: «Ты хоть посуду моешь нормально?» Глупо, но я терла ее снова и снова, будто отчищала не жир, а его колкости. В окно падал вечерний свет, окрашивая кухню в серо-синие тона. Такие же, как у него глаза, когда он злится.

Пальцы сами сжали губку. В голове всплыл Максим. Его шелковый платок, который я так и не вернула. И фраза: «Инвестиция». Как он это сказал? Без жалости, без слащавого сочувствия. Будто видел во мне… что?

— Алина! — крик из гостиной врезался в мысли. Голос Сергея, как всегда, резанул металлом. — Где мой черный ремень?

Я вытерла руки о фартук, оставив мокрые пятна. В дверном проеме замерла, глядя на него. Он рылся в шкафу, швыряя вещи на пол. Спина напряжена, плечи дергаются — верный знак: сегодня опять что-то пошло не так. И виновата, конечно, я.

— Не знаю, — прошептала я. — Может, в машине?

Он обернулся. Взгляд скользнул по моему фартуку, растянутой кофте, и я вдруг поймала себя на мысли: «Как Максим смотрел на это платье?»

— Ты ничего не знаешь! — Он швырнул на пол очередную рубашку. — Ты даже не можешь элементарного! Я вчера просил отгладить пиджак, а он до сих пор в корзине!

Я хотела сказать, что пиджак был в химчистке, но сглотнула слова. Раньше я верила, что его вспышки — это боль от творческих неудач. Теперь же... Теперь, после того как Максим бросил: «Сколько стоит твое "но я же…" в его глазах?» — я вдруг ощутила, как эти слова жгут изнутри.

— Извини, — автоматически выдавила я, отступая к кухне.

Он двинулся за мной, как хищник, чуя слабину.

— Извини? Ты думаешь, это исправит? — Он схватил со стола чашку — мою, с трещинкой, подаренную мамой. — Ты даже посуду нормальную купить не можешь!

Чашка грохнулась об пол. Осколки брызнули на босые ноги. Я не плакала. Не вскрикнула. Просто смотрела, как капли чая растекаются по плитке, повторяя узор моих эскизов. Максим сказал, что они гениальны.

— Убери это! — рявкнул Сергей, указывая на осколки.

Я присела, собирая их в ладонь. Один вонзился в палец. Кровь выступила каплей, яркой, почти красивой. И тут вспомнилось, как Максим протянул платок: «Красное лицо — твой новый фирменный стиль?»

Сарказм, но в его глазах не было презрения. Было... любопытство?

— Ты вообще меня слышишь? — Сергей навис надо мной. — Ты как зомби какая-то!

Я подняла голову. Впервые за год посмотрела ему прямо в глаза.

— Почему ты всегда так со мной? — спросила я тише, чем хотела.

Он замер, будто я ударила его. Потом фыркнул:

— Потому что ты сама всё портишь! Своей нытьем, своим видом...

Его слова потерялись в гуле крови в ушах. Я вдруг поняла: он не злится. Он боится. Боится, что я перестану быть тем зеркалом, в котором он видит себя «гением».

Глава 3. Вирус в системе

От лица Максима

Солнце било в панорамные окна так, будто хотело выжечь следы ночных сомнений. Я листал отчеты, цифры плясали перед глазами, как дисциплинированные солдаты. До тех пор, пока дверь не распахнулась с таким треском, словно секретарша решила взять офис штурмом.

— Вас девушка ждет, — бросила она, морща нос, будто в приёмной разлили помои. — Алина Соколова.

Ключевое слово — «девушка» — она выговорила так, словно это был диагноз. Я поднял взгляд, задерживаясь на её нарочито-идеальных стрелках.

— Разве я приглашаю таких замухрышек в офис? — ехидно повторил я её же интонацию.

Она покраснела, но я уже встал, поправляя манжеты.

— Не твое дело, что я делаю, — хмыкнул, проходя мимо. — И смени тонер в принтере. Он воняет дешёвкой.

Приёмная встретила меня её смехом. Тихим, нервным, как звон разбитого стекла. Алина сидела на краешке дивана, теребя ручку рюкзака. Платье — опять это проклятое платье! — напоминало тряпку для пыли, но сидело на ней так, будто было сшито из воздуха. Стрелки кривые, помада слегка вылезла за контур губ.

«Неправильная. Совершенно неправильная», — прошипел внутренний голос. Но ноги сами понесли меня к ней, будто она была магнитом в зоне аномалии.

— Вы опоздали на сорок три минуты, — сказал я, сменив тон пока что на официальный, останавливаясь в шаге. — Но, видимо, решили, что ваш входной билет — это милота «я старалась».

Она вскочила, задев локтем вазу с орхидеями. Та закачалась, но не упала.

— Я… эскизы, — она протянула папку, из которой торчали углы бумаг. — Вы сказали…

— Я сказал «в десять», — перебил я, забирая папку. Листая наспех, краем глаза отметил: линии дерзкие, цвета — как взрыв в лаборатории сумасшедшего. Гениально. Отвратительно. Идеально.

— Ваш парень знает, что вы здесь? — спросил я, хлопнув папкой о стол.

Она вздрогнула.

— Сергей не… мы не…

— А, уже «не». Быстро. — Я сел на край стола, нарушая все свои правила. — Значит, выбросила его, как пустую банку из-под краски?

— Нет! — она вдруг шагнула ко мне, глаза вспыхнули. — Я… я не хочу быть осколком.

Фраза застряла в воздухе, острая, как тот самый кусок чашки. Я медленно поднял бровь.

— Осколком? — переспросил я, чувствуя, как в груди что-то сдвинулось. Опасный симптом. — Милая, вы даже не осколок. Вы… — я наклонился, ловя запах её дешёвых духов с ноткой кофе, — …полноценная граната без чеки.

Она замерла. Я видел, как кадык дрогнул у неё на шее, как пальцы сжали подол платья. И вдруг — чёрт возьми! — она рассмеялась. Громко, беззастенчиво, будто в голове у неё играл джаз, а не гимн самокопанию.

— Граната? — она сквозь смех ткнула пальцем в эскизы. — Тогда ваш проект — спичка.

Я замер. Никто не смел… Никто. Но вместо гнева по жилам разлился адреналин.

— Предупреждаю, — я взял её подбородок, заставив встретиться взглядом. — Со мной играют только на опережение.

Она не отстранилась.

— Я не играю, — прошептала она. — Я взрываюсь.

За дверью зазвонил телефон. Где-то завыл лифт. Но в этот момент мой безупречный мир, выстроенный по лекалам Excel, дал трещину. И я, к своему ужасу, захотел услышать грохот.

— Начинаем завтра, — бросил я, отпуская её. — И купите нормальные туфли. А то станете моим позором.

Она ушла, оставив за собой шлейф хаоса. А я… Я весь день щелкал ручкой, глядя на её эскизы. И впервые за десять лет забыл про обеденную встречу.

Вирус обнаружен. Система дает сбой.

Лечение не требуется.

---

От лица Алины

Торговый центр оглушил меня с первых секунд. Мерцающие витрины, кричащие неоновые вывески, запах кофе и новой кожи — всё это билось в виски, как барабанная дрожь. Я стояла у входа, сжиная в руке список Софии: «ТОП-10 мест, где ты переродишься!». Её почерк вился завитками, будто почувствовал мою дрожь в коленях.

— Ну и, куда мы? — София щелкнула жвачкой, подбоченившись. Её розовые волосы светились, как неоновая вывеска «Открыто», а в глазах плескался океан авантюр.

Я потрогала кончик шарфа — старого, серого, купленного ещё с Сергеем «чтоб не выделяться».

— Мне бы туфли выбрать, поможешь? — выдавила я, показывая на свои кеды с оторванным бантиком.

София моргнула. Потом медленно, как хищница, обвела меня взглядом — от растрёпанных волос до растоптанных подошв.

— Туфли, — протянула она, словно пробуя слово на вкус. — Ага, конечно. — И вдруг вцепилась в мой локоть, таща за собой в вихре блесток и аромата её духов «Ярость орхидеи». — Тогда это повод сходить на полноценный шоппинг!

Я попыталась вырваться, но её хватка была железной.

— Соф, я не… У меня бюджет…

— Бюджет? — она фыркнула, затаскивая меня в бутик, где платья висели, как леденцы на палочке. — Твой бюджет — это Серёжины подачки. А теперь ты работаешь с тем… как его… Волком? Волков? Значит, тебе нужен новый гардероб. И точка.

Меня передернуло от её слов. «Подачки». Как же правдиво это резануло. Сергей всегда выбирал мне вещи — «чтоб не позорила». А я… Я благодарила, пряча в шкафу мамины старые свитера, которые пахли домом.

— Вот это надень, — София швырнула в меня чем-то алым и шелковым.

— Это платье! — я зашипела, озираясь на продавщиц. — Мне нужны туфли!

— А ты представь, что Максим пригласит тебя на ужин. В кедах? — София подняла бровь, и я вдруг вспомнила его слова: «Станете моим позором».

Примерочная оказалась клеткой с зеркалами. Я стояла в алом платье, которое обнимало талию, как чужие руки. Грудь вырезало до опасной черты, а спина… Боже, она была полностью открыта!

— Выйди! — крикнула я, но дверь уже распахнулась.

София присвистнула:

— Да ты бомба! Смотри-ка! — Она крутанула меня к зеркалу.

Я ахнула. В отражении стояла незнакомка — дерзкая, с огнём в щеках. Её глаза блестели, как забрызганные дождём витрины.

Глава 4. Тени в свете прожекторов

От лица Алины:

Сергей не вернулся. И впервые за три года его отсутствие не стало ножом под рёбра, а превратилось в тишину — густую, тягучую, как мёд. Я стояла перед зеркалом в приглушённом свете утра, пальцы дрожали, застёгивая пуговицы белой блузки. Брюки-клёш обнимали талию, будто их сшили по мне, а не по манекену из рекламы. Туфли… Боги, эти туфли! Их каблуки стучали по полу так громко, будто выбивали из памяти каждый его упрёк: «Ты испортишь всё своим видом».

— Нет, — сказала я вслух, крася губы помадой «Вишнёвый бунт». Отражение моргнуло.

Я вышла, не оставив ему записки. Дверь закрылась с тихим щелчком, будто отрезая прошлое. Улица встретила ветром, запутавшимся в распущенных волосах. Я шла, выпрямив спину, чувствуя, как лёгкая ткань костюма шелестит в такт шагам. В витринах мелькало моё отражение — не тень, а силуэт.

Офис Волкова вздымался стеклянной громадой. Лифт поднимался слишком медленно. Я разглядывала свои ногти — облупившийся лак, следы краски. «Заметит. Обязательно заметит», — подумала я, но странно: мысль не пугала.

Его кабинет пахло кофе и дорогим деревом. Максим сидел, уткнувшись в документы, но поднял голову, как только я переступила порог. Его взгляд скользнул снизу вверх — медленно, намеренно, словно сканируя каждый шов.

— О, — он откинулся в кресле, сложив пальцы домиком. — Костюм отшили в ателье «Серый мышонок»? Или это попытка имитировать человека?

Я вдохнула глубже, чувствуя, как каблуки впиваются в ковёр.

— Вы сказали не позорить. Я не позорю.

Он встал, подойдя так близко, что я различила запах его одеколона — холодный, как лёд на виски.

— Ошибаетесь, — прошептал он, вдруг касаясь рукава моей блузки. — Эта ткань стоит меньше, чем мои носовые платки. Но… — его палец скользнул к воротнику, едва задев кожу, — …вы в этом выглядите опасно.

— Опасно? — я не отступила. Сердце колотилось где-то в горле.

— Для тех, кто привык видеть вас тенью, — он усмехнулся, но в глазах вспыхнул азарт. — Сегодня вы — солнечное затмение. Неудобное. Неожиданное.

Он развернулся, бросив через плечо:

— Через час презентация. Вы будете справа от меня. И снимите эти дурацкие серёжки. Они кричат «я стесняюсь».

Я дотронулась до гвоздиков — подарок Сергея на прошлый день рождения. «Чтобы не сверкала ерундой».

— Хорошо, — сказала я, снимая их и кладя в карман. Металл был холодным, но лёгкость в груди — горячей.

Пока он говорил с подчинёнными, я смотрела в окно. В отражении стояла женщина в брючном костюме, с поднятым подбородком. И где-то далеко, в стеклянных осколках прошлого, осталась та, что мыла чашку с трещиной.

— Соколова! — окликнул Максим. — Вы вообще слушали?

— Нет, — ответила я, обернувшись. Его бровь взлетела вверх. — Но готова повторить.

Он замер, потом рассмеялся — низко, глухо, будто признавая поражение.

— Начинаем. И… — он бросил взгляд на мои туфли, — …не убейте никого каблуками. Мне не нужен скандал.

Я усмехнулась, проходя мимо. Его взгляд жёг спину, но в этом огне не было презрения. Была игра. И я, наконец, поняла правила: чтобы выиграть, надо перестать бояться обжечься.

---

От лица Максима

Она стояла у окна, залитая полуденным светом, и что-то горячо объясняла моим менеджерам. Руки взлетали вверх, как испуганные птицы, волосы выбивались из строгой заколки, а каблук нервно выстукивал ритм на паркете. Я наблюдал, откинувшись в кресле, и ловил каждое слово, хотя её презентация была для меня детским лепетом. Нет, я следил за другим — за тем, как её зрачки расширялись от азарта, как шея краснела, когда её перебивали.

Телефон на столе завибрировал. Сергей. Опять. Восьмой звонок за час. Экран мигал, словно назойливый сигнал тревоги. Я перевернул гаджет вниз лицом, но стекло глухо стучало о дерево, будто он бился головой о стену.

— Волков, вы согласны? — Алина обернулась ко мне, подбородок дерзко приподнят.

Я медленно свел пальцы в замок, скрывая улыбку. Она научилась вставлять паузы. Хитро.

— Согласен, — сказал я, хотя не слушал ни слова сейчас. — Но ваш последний слайд — это винегрет из клише. Переделайте. До завтра.

Она замерла, словно я швырнул ей в лицо стакан воды. Потом кивнула, сглотнув обиду.

Хорошо. Ещё не сломалась.

Телефон снова заскулил. Сергей. Девятый раз.

— Выйдете все, — бросил я команде. — Соколова, останьтесь.

Она заерзала, поправляя папку. Когда дверь закрылась, я поднял телефон, демонстративно глядя на экран.

— Ваш бывший, кажется, сошёл с ума, — провёл пальцем по уведомлениям. — Может, ответите?

Она побледнела. Не от страха. От ярости.

— Он не бывший.

— Ещё хуже. — Я встал, подходя так близко, что уловил дрожь её ресниц. — Значит, он всё ещё ваш… что? Тюремщик?

— Это не ваше дело! — она отпрянула, но я схватил её за локоть.

— Ошибаетесь. Вы теперь мой проект. А я не терплю конкурентов. Даже таких жалких.

Телефон завибрил у меня в руке. Сергей. Десятый.

— Давайте сыграем, — я сунул ей гаджет. — Скажите ему, что вы здесь. Со мной. Посмотрите, как лопнет его жалкое эго.

Она вырвала руку, глаза вспыхнули.

— Вы… вы настоящий ублюдок.

— Спасибо, — я рассмеялся. — Но это не ответ.

Она вдруг выхватила телефон, нажала «сброс» и швырнула его на диван. Звонок оборвался, оставив за собой гулкую тишину.

— Довольны? — она выдохнула, дрожа. — Теперь я его бросила. В прямом эфире.

Я изучал её. Раздувающиеся ноздри, сжатые кулаки, взгляд, полный ненависти… и чего-то ещё. Огня. Того самого, что превращает жертву в охотника.

— Недостаточно, — я шагнул ближе, загоняя её к стене. — Чтобы выиграть войну, мало бросить труса. Надо сжечь его флаги.

Она упёрлась ладонями мне в грудь, но не оттолкнула.

Глава 5. Клетка без решеток

От лица Максима

Я сидел в своем кабинете и размышлял. Если уж играть, то делать это до конца, устраняя любые последствия. Кстати, о них…

В данном случае, открылась еще одна проблема – проживание Алины. Я-то знал, что она жила с Сергеем, но раз я их разъединил, то, получается, ей негде будет жить.

Ха, я промо представляю его квартиру: замызганный ковер с пятнами дешевого вина, гитара в углу, которую он никогда не настроит, и её вещи — те самые, пахнущие акварелью и наивностью.

Я щелкнул перочинным ножом по яблоку, наблюдая, как кожура сползает спиралью в мусорку.

«Переезд. Логичный шаг. Но куда?» — мысль ударила, как надоедливая муха.

Я не мог сосредоточиться. Не потому, что волновался. Нет. Потому что её ситуация стала уравнением с неизвестными, а я ненавидел нерешенные задачи.

Глубоко вздохнув, я взял в руки трубку и набрал нужный номер.

— Артём, — бросил я в трубку, глядя на город за окном. — Найди свободную квартиру в бизнес-центре. С мебелью. Чистую. Сегодня.

— Срок аренды? — спросил помощник, не моргнув.

— Месяц. — Я откусил дольку яблока. Кислота разлилась по языку. — И поставь туда пару бутылок виски. Не самое дорогое.

И повесил трубку.

Так, это не благотворительность. Инвестиция. Она должна была понять: даже крыша над головой — сделка.

Но пока она должна сама решить, где же перекантуется эту ночь. Интересно будет узнать, как она вышла из положения.

А утром я застал её на пороге офиса. В том же чёрном костюме, но с сумкой-торбой через плечо. Внутри, наверное, вся её жизнь: кисти, носки, та самая треснувшая чашка.

— Вы вызывали? — она впилась в меня взглядом, будто я украл её кота.

— Выглядите, как беженец зоны боевых действий, — фыркнул я, разглядывая синяки под её глазами. — Где ночевали?

— В парке. На скамейке. Среди голубей, — она скрестила руки. — Довольны?

Ложь. Я знал, что после офиса она общалась с подругой и договаривалась о ночевке - слышал. Но её упрямство… оно раздражало. Завораживало.

— Вам повезло, — я швырнул ей ключи. — Есть квартира. Условно ваша. Пока не наладите быт.

Она поймала их на лету, браслеты звякнули.

— Условия? — спросила, даже не взглянув на ключи.

— Вы будете работать на меня 24/7. Не опаздывать. Не болеть. Не исчезать. — Я приблизился, ловя запах её шампуня — дешёвого, с ароматом клубники. — И перестать пахнуть, как подросток из ТЦ.

Она засмеялась. Резко, громко, будто я сказал нечто гениальное.

— Боитесь, что ваша репутация пострадает, если узнают, что вы спасаете «замухрышек»? — она крутанула ключ на пальце. — Не волнуйтесь. Я не задержусь.

Она ушла, оставив за собой шлейф дерзости. А я… я вдруг осознал, что квартиру обставил по своему вкусу: холодный минимализм, стекло, сталь. Теперь там будут её краски, её дурацкие плакаты с котиками, её следы на моих стёклах.

— Идиотизм, — проворчал я, с силой закрывая дверь кабинета.

Но вечером, проезжая мимо её дома, я приказал водителю остановиться. Свет в окне горел. Она сидела на подоконнике, обняв колени, и смотрела на улицу. В свитере с оленями, в носках разного цвета.

— Съезжайте, — бросил я шофёру, прежде чем сам понял, зачем.

Это не забота. Это контроль. Так я убеждал себя, пока машина растворялась в ночи.

Клетка без решеток — самая опасная. Потому что дверь открыта, а улететь страшнее, чем остаться.

---

От лица Алины

Квартира звенела тишиной. Не той, что давит, а странной, звенящей, будто воздух был наполнен хрустальными колокольчиками. Я сидела на полу посреди гостиной, обняв колени, и пялилась на стены — идеально белые, без единой трещинки. Даже пыль здесь, кажется, боялась осесть.

— Это сон, — прошептала я, щипая себя за запястье. Боль. Нет, не сон.

Телефон заурчал в кармане. София. Картинка с её розовыми волосами прыгала на экране, как сигнал бедствия из реального мира.

— Ну что, как твои хоромы? — она кричала так, будто я переехала на Марс. — Фотки шли!

Я обвела взглядом комнату: диван, похожий на ледяную глыбу, стеклянный стол с острыми углами, техника, от которой веяло космическим кораблём.

— Здесь… как в музее современного искусства, — выдавила я. — Боюсь чихнуть — всё разлетится.

София захохотала.

— А ты чихни! Пусть знают, кто тут главная.

Я потрогала пол — тёплый, с подогревом. Сергей всегда выключал отопление, чтобы «экономить».

— Соф… — голос дрогнул против воли. — Я как будто украла чужую жизнь. Вот вломилась в чей-то дом и притворяюсь…

— Притворяешься? — она фыркнула. — Да это твоя жизнь вылезла наконец из дерьма! Ты заслужила. Хватит ныть!

Я встала, босиком прошлась по полу. Холодный паркет сменился мягким ковром — таким пушистым, что казалось, иду по облакам. И кот тут, как тут, развалился на ковре, почти с ним сливаясь.

— А если он передумает? Выгонит?

— Тогда вернёшься ко мне! — София чмокнула в трубку. — Но вообще, смотри… Ты же видела, как он на тебя пялится? Да он сам не свой!

Я подошла к окну. Внизу плыли огни машин, как светлячки в банке. Где-то там был Сергей. Или Максим. Или…

— Он называет это «инвестицией», — прошептала я, рисуя пальцем на стекле сердечко. Оно тут же запотело. — Говорит, я должна работать 24/7.

— Инвестиция, — передразнила София. — Мужики всегда так говорят, когда хотят, чтоб ты им принадлежала. Но слушай… — её голос стал серьёзным, — …это твой шанс. Не про…кхм, не упусти его.

В дверь внезапно постучали. Я вздрогнула, уронив телефон.

— Кто там? — крикнула я, прижимаясь к стене.

— Курьер! — ответил грубый голос. — Вам корзину привезли.

Расписавшись, я втащила внутрь огромную корзину. Вишни. Целые горы вишен, перевязанных лентой цвета моей бунтарской помады. На дне записка:

Глава 6. Яд в шёлковых перчатках 

От лица Максима

Она вошла в кабинет, держа чашку кофе, которую я не просил. Слишком сладкий запах — добавила сироп, как ребёнок. Поставила на стол, даже не спросив, и отступила, спрятав ладони за спину. Съёжилась. Ждала укора.

«Сергей научил её бояться даже чашки», — мелькнуло, и я резко отодвинул её «подарок», словно она обожгла меня.

— Кофе? — я поднял бровь, глядя на коричневый круг на столе. — Это ваш способ саботировать проект? Отравить меня сахаром?

Она закусила губу, но не опустила взгляд. Прогресс.

— Я… подумала, вам нужно взбодриться.

— Мне нужно, чтобы вы работали, а не играли в бариста. — Я швырнул папку с новым контрактом перед ней. — Переведёте всё на английский. К полуночи.

Она открыла файл, глаза расширились. Сотни страниц. Юридический язык. Ад.

— Это невозможно за день!

— Возможно, — я откинулся в кресле, сцепив пальцы. — Если не отвлекаться на звонки. На встречи. На… прошлое.

Она поняла. Щёки вспыхнули. Сергей звонил ей пять раз сегодня — я знал. Как и то, что она не взяла трубку.

— Вы не имеете права контролировать мою личную жизнь!

— Личную? — я усмехнулся, доставая её трудовой договор. — Пункт седьмой: «Работник обязуется посвящать рабочему процессу 100% времени». Ваши слёзы над смс от бывшего — это кража моих ресурсов.

Она схватила папку, пальцы побелели.

— Я не плачу. Больше не плачу.

— Проверим, — я встал, медленно обходя стол. — Каждый раз, когда захотите вспомнить его… вспоминайте вместо этого штрафные санкции. Долги растут быстро, Соколова.

Она замерла, дыхание участилось. Я видел, как бьётся жилка на шее. Слабость. Но когда она подняла глаза, в них не было страха — был вызов.

— Вы… боитесь, что я сбегу обратно? — прошептала она.

Я засмеялся. Низко, искренне.

— Бегство — удел жертв. А вы… — я провёл пальцем по краю папки, едва не коснувшись её руки, — …уже начали учиться кусаться.

Телефон в её кармане завибрировал. Сергей. Шестой звонок.

— Уничтожьте это, — приказал я, указывая на гаджет. — Сейчас.

Она дрожала, но достала телефон. Палец замер над экраном.

— Или верните ключи от квартиры, — добавил я мягко. — И ползите обратно в свою щель.

Она нажала «выключить». Экран погас.

— Довольны? — её голос звенел, как разбитое стекло.

— Нет. — Я взял её телефон и швырнул в урну. — Теперь доволен.

Она ахнула, но не полезла вытаскивать. Молодец.

— Работайте, — бросил я, выходя. — И… Алина?

Она обернулась. Взгляд — нож с отравленным лезвием.

— Спасибо за кофе. В следующий раз кладите два яда. Один — для вкуса.

Дверь закрылась. Я прислонился к стене, сжимая виски. В груди горело, будто я проглотил ту самую чашку сладкой гадости.

Яд в шёлковых перчатках — единственный способ не оставить следов. И если она умрёт… что ж, я найду новую игрушку.

Что же, снова меня клонит в лирику… Опасно.

Я вышел из своего кабинета лишь после обеда. Она всё ещё сидела за столом. Спина прямая, волосы в беспорядке, на полях контракта — её пометки. Яркие, ядовито-зелёным маркером.

— Вы… — начала она, не поднимая головы.

— Молчите, — я бросил ей шоколадку. Ту самую, дорогую, с перцем. — Это не забота. Это топливо.

Она развернула обёртку, отломила кусок.

— Ужасный вкус.

— Как и вы, — я сел напротив. — Но я научился его ценить.

Она фыркнула, но доела шоколад до конца.

А я понял: кнут рвёт кожу. Но иногда боль — единственный способ заставить кого-то почувствовать себя живым.

---

От лица Алины

Кофе в моих руках дрожал, как предатель. Сахарный сироп, капля ванили — всё, как он любит. Нет. Как я думала, он любит. А вдруг ненавидит? Пусть подавится. Пусть…

Я вошла, поставила чашку на стол, и пальцы сами сжались в кулаки. «Не ёжься. Не проси одобрения». Но Максим отодвинул её, будто это был труп. Его слова — лезвия, привычно впивающиеся под кожу. Саботаж. Яд.

Я хотела крикнуть:

«Да, яд! Хочешь, добавлю цианида?» — но вместо этого закусила губу. Прогресс, говорил? Прогресс в том, чтобы не плакать? Он даже не спросил, зачем я здесь, если я дизайнер. Просто швырнул папку с контрактом. Юридический язык — рвы, наполненные лавой.

— Это невозможно за день! — мой голос звучал чужим. Хриплым. Сергеевским.

Он улыбнулся. Всегда улыбался, когда бил больнее. Штрафные санкции. Долги. Слова, как удары хлыста. А потом — телефон. Сергей. Шестой звонок.

Я нажала «выключить», но Максим швырнул телефон в урну. Мой последний мостик к прошлому — разбился о мусор. «Ползи обратно в щель». Я бы поползла. Раньше.

Но сейчас…

— Довольны? — спросила я, и голос звенел осколками.

Он ушел, оставив меня с папкой и яростью. Я открыла документ. Латинские термины, параграфы, цифры. «Дизайнер». Он назвал меня проектом. Инвестицией. А теперь превращал в переводчика-невольника.

— Зачем? — прошептала я в пустоту.

Кофе на столе остывал. Я смотрела на него, представляя, как подсыпаю соль. Перец. Стекло. Но руки сами потянулись к маркеру. Ядовито-зелёный. Цвет его глаз, когда он злится.

Я писала. Переводила. Рисовала на полях змеек, драконов, рожицы. Сергей когда-то говорил: «Твои каракули — мусор». Но Максим… Максим однажды назвал их «гениальным хаосом».

Врун.

Странно, но время шло слишком быстро. Или я так сильно была загружена работой? И тут в меня швырнули шоколадкой. «Топливо».

О, так я пропустила обед?

Я отломила кусок — горький, с перцем. Как он.

— Ужасный вкус.

— Как и вы.

Я чуть не задохнулась от смеха. Горького, как этот шоколад. Он сел напротив, смотрел, как я ем. Его взгляд — сканер, но я не пряталась. Пусть видит: я жую его «топливо», а в голове — вишнёвые косточки, алые платья и телефон на дне урны.

Глава 7. Танцующие тени 

От лица Максима

Стриптиз-клуб пах дешёвым парфюмом и отчаянием. Мой знакомый, Петрович, тащил меня сюда третий месяц, крича в трубку: «Тебе надо расслабиться, Волков! Ты ж как робот!». Робот. Интересно, он знает, что роботы не чувствуют этого тупого гнева, который сводит скулы, когда ты понимаешь: даже здесь, среди плоти и неона, ты не можешь выкинуть её из головы?

Девушки на сцене извивались под музыку, что билась в барабанные перепонки, как пьяная оса. Блёстки, стразы, искусственные улыбки. Всё как в плохом клипе. Я заказал виски, развалившись в кресле. Петрович тыкал локтем:

— Вон та, рыжая! Видал грудь? Натуральная, бьюсь об заклад!

— Натуральная глупость, — буркнул я, наблюдая, как «рыжая» пытается крутиться на шесте, словно сосиска на вилке.

Алина. Вот чёрт. Почему я сравниваю каждую из них с ней? Та приходила в офис в свитере с оленями, а эти… Эти словно сошли с конвейера «секс-кукол для чайников».

— Эй, красавчик, — одна пристроилась рядом, касаясь ногой моего бедра. — Скучно одному?

Её духи воняли, как химическая атака. Я отстранился, поймав взгляд бармена.

— Ещё виски. Безо льда.

Она надула губы, уползла к Петровичу. Он, конечно, обрадовался.

Танцовщицы сменялись, как картинки в калейдоскопе. Блондинки, брюнетки, фальшивые рыжие. Все одинаковые. Все… не она.

Я достал телефон. Никаких сообщений. Конечно. Она всё ещё в офисе, корпит над контрактом. Я видел, как она смотрела на меня, когда швырнул шоколадку. Не благодарность. Вызов. Как будто я бросил ей перчатку, а она подняла и съела.

— Волков! Ты вообще здесь телом или призрак? — Петрович тыкал в меня пальцем, уже пьяный.

— Я ухожу, — встал, скинув на бар сто за невкусный виски.

— Куда?! Ты даже не выбрал себе девчонку!

— У меня уже есть та, что дороже обходится, — бросил через плечо, не в силах выдержать этот цирк.

Улица встретила холодным ветром. Я закурил, вдыхая дым как глоток реальности. Её лицо снова всплыло: взъерошенные волосы, зелёный маркер на пальцах, ярость в глазах, когда она сказала: «Ужасный вкус».

Чёрт. Я прикрыл глаза, слыша её смех. Настоящий, не тот, что в клубе. Грубый, без прикрас. Как удар током.

— Сбой в системе, — проворчал я, давя окурок каблуком.

Такси, ночь, огни города. Я почти набрал её номер. Почти. Но вместо этого открыл рабочую почту. Её отчёт лежал там, отправленный в 23:58. С пометкой: «Перевод + мои правки. Если не нравится — ваша проблема».

Я усмехнулся. Она вставила в контракт пункт о «праве на творческий бунт». Юридически некорректно. Гениально.

— Инвестиция, — прошептал я стёклам такси. — Опасная, глупая, но…

Но когда шофёр спросил адрес, я сказал не свой. А её.

Свет в её окне горел. Она сидела на подоконнике, в тех же дурацких носках, и ела мороженое прямо из банки. Вишнёвое. Наверное.

— Съезжайте, — бросил я водителю, так и не выйдя.

Роботы не возвращаются к своим ошибкам. Но я, кажется, начинаю зависеть от сбоев.

---

От лица Алины

Телефон прилип к уху, как раскалённая ложка. Я металась по квартире, шаря ногой под диваном в поисках второго носка, пока София орала в динамик:

— Да взорвись он, этот ваш Волков! Ты дизайнер, а не рабсила!

— Он не «наш», — прошипела я, наконец выуживая носки — один в горошек, другой с единорогами. — Он… он вирус. Внедряется в мозг и требует переформатировать всё: «Переведи!», «Нарисуй!», «Не дыши в мою сторону!»

Окно было распахнуто, но духота не уходила. Город шумел внизу, а я снова видела его лицо: холодное, насмешливое, с той чёртовой полуулыбкой, когда он швырнул шоколадку. «Топливо». Как будто я машина, которую нужно заправлять горькой дрянью.

— Может, он просто хочет, чтобы ты выжгла Сергея из головы? — София хрустнула чем-то, вероятно чипсами. — Типа заместительной терапии.

Я плюхнулась на пол, спиной к холодному стеклянному столу. На нём всё ещё лежал контракт с моими зелёными каракулями. Дракон, пожирающий параграфы. Максим даже не прокомментировал.

— Он хочет сломать. Как Сергей. Только методы другие: вместо криков — тихий удушающий прессинг.

— Но ты же не ломаешься, — фыркнула София. — Ты… эволюционируешь. В ядовитую рептилию.

Я рассмеялась. Горько. На стене висел мой эскиз, случайно прикреплённый скотчем — вишнёвое дерево с шипами вместо веток.

— Знаешь, что я сделала сегодня? — прошептала я, глядя на свои носки. — Вылила его кофе в орхидею.

София захохотала так, что в трубке захрипело:

— Мёртвая орхидея — это поэтично. Как символ ваших отношений.

— У нас нет отношений! — я вскочила, задев локтем вазу. Та упала, но не разбилась. Безупречная сталь. Всё здесь было слишком идеальным. Слишком его. — Он… он как шторм. Ворвался, перевернул всё вверх дном и ждёт, что я буду благодарна.

Тишина в трубке. Потом вздох:

— А ты не благодарна?

Я замерла. Из окна дул ветер, пахнущий дождём. Где-то в подсознании всплыло: сегодня впервые за три года я не проверила телефон Сергея. Не попыталась оправдаться. Не извинилась за то, что существую.

— Ненавижу его, — выдавила я, но голос дрогнул.

— Брешешь, — София щёлкнула языком. — Ненавидишь, что он заставляет чувствовать тебя сильной.

Гром грянул где-то вдали. Первые капли ударили по подоконнику. Я потянулась закрыть окно, но замерла: внизу, у подъезда, стояла чёрная машина. Знакомая. Как его взгляд — холодный, немигающий.

— Соф… — прошептала я. — Кажется, он здесь.

— Кто?! Сергей?

— Нет. Тот, что… шторм.

Я прижалась лбом к стеклу. Машина завелась, медленно отъехала. На мгновение показалось, что в затемнённом окне мелькнул профиль — острый подбородок, прямая линия плеч.

— Уезжает, — выдохнула я непонятно почему с разочарованием.

Глава 8. Король и шут 

От лица Максима

Утро встретило меня дождем, стекающим по стеклам Bentley, словно город плакал от предчувствия. Я припарковался у подъезда, уже видя его — Сергея, мокрого, с лицом, искаженным в гримасе дешевого голливудского злодея. Он топтался под козырьком, сжимая в руке то ли сигарету, то ли обломок своей карьеры.

Я вышел из машины, не спеша поправил манжет. Дождь бил по плечам, но я не ускорил шаг. Пусть ждет. Пусть кипит.

— Волков! — он бросился ко мне, едва не поскользнувшись на мокром асфальте. — Ты думал, я позволю тебе…

— Позволить? — я перебил, останавливаясь в метре от него. Его дыхание пахло вчерашним виски и поражением. — Ты уже всё позволил. Ты отдал её. Небрежным жестом, глупой фразой. Я просто поднял то, что ты выбросил.

Он сжал кулаки. Мышцы на скулах запрыгали, как голодные псы на цепи.

— Она не вещь! — прошипел он, и я едва сдержал смех.

— О, теперь ты за мораль? — я шагнул ближе, заставляя его отступить к стене. — Тогда где ты был, когда она мыла твои грязные чашки? Или когда плакала в парке, потому что ты назвал её «стыдом»?

Он вздрогнул, будто я плюнул ему в лицо. Дождь стекал по его куртке, превращая её в тряпку.

— Ты… ты ничего не понимаешь! — он выпрямился, пытаясь казаться выше. Жалко. — Мы… у нас были чувства!

— Чувства? — я рассмеялся, резко и громко, как ножом по стеклу. — Ты путаешь чувства с привычкой. Ты привык, что она — твой коврик для вытирания ног. А теперь злишься, что этот коврик умеет кусаться.

Он замахнулся. Медленно, неуклюже, как пьяный медведь. Я поймал его руку, сжал запястье, чувствуя, как кости хрустят под пальцами.

— Советы на будущее, — прошипел я, приблизившись так, что наши лица почти соприкоснулись. — Никогда не бей тех, кто знает твои слабости. Особенно если они уже купили тебя целиком.

Он вырвался, потирая запястье. В глазах — смесь ярости и страха. Прекрасно.

— Она вернётся, — прохрипел он. — Она…

— Она уже выбрала, — я достал телефон, показав ему скриншот: Алина в новом офисе, заваленном её эскизами. На стене — её рисунок: вишня, разрывающая оковы. — Видишь? Это не твоя тень. Это лесной пожар. И ты… — я убрал гаджет, — …даже не искра.

Он замер. Капля дождя скатилась с его носа, как слеза. Я повернулся, направляясь к дверям офиса.

— Волков! — он крикнул в спину. — Я… я её любил!

Я остановился, не оборачиваясь.

— Тогда это была самая уродливая любовь из тех, что я видел.

Дверь закрылась за мной, отрезая его от моего мира. В лифте я поправил галстук, поймав свое отражение. Ни царапины. Ни дрожи.

«Короли не воюют со шутами. Они просто меняют декорации», — подумал я, нажимая кнопку этажа.

А в кармане ждала смс от Алины: «Ваша орхидея живая. Видимо, яд ей по вкусу».

Я усмехнулся. Ошибка. Яды — моя специальность.

---

От лица Алины

Орхидея выжила. Листья, упрямые и глянцевые, тянулись к серому свету из окна, будто смеялись надо мной. Я стояла, прижав ладонь к холодному стеклу, и дождь стучал по подоконнику, как тысячи нервных пальцев. Тоска. Тяжелая, густая, но… незнакомая. Не та, что грызла раньше, когда Сергей не приходил ночами. Это было иное — будто в груди застрял осколок чужого зеркала, и я видела в нем не свое отражение, а что-то новое. Пугающее.

Капли дождя ползли по стеклу, сливаясь в ручьи. Я провела пальцем по мокрой поверхности, повторяя их путь.

«Почему не плачу?» — подумала странно.

Сергей звонил снова утром. Я удалила номер, даже не сохранив. И теперь эта пустота… Она не болела. Она звенела.

— Предательница, — прошептала я орхидее. Та молчала, довольная своей победоносной зеленью. Максим купил ее, чтобы украсить свой идеальный мир. А я чуть не убила. Но она выжила. Как и я.

Гром грохнул где-то вдали, и окна дрогнули. Я прижала лоб к стеклу, вдруг представив его — Максима, — который сейчас, наверное, сидит в своем кабинете. Скрестил руки, смотрит на дождь. Или на часы, считая минуты до моего опоздания.

«Ты уже не та, что боится», — напомнила себе, но пальцы сами сжались в кулаки.

Ветер ворвался в щель окна, принеся запах мокрого асфальта и… дорогого табака. Максимового. Галлюцинации? Или память тела, которое помнит, как дрожало при его прикосновении?

Я закрыла глаза, и перед ними всплыл тот момент: он бросил шоколадку, сказав «топливо». Его пальцы, едва не коснувшиеся моих. Не приказ. Не насмешка. Почти… нежность. Нет, бред. Максим не умеет в нежность. Он умеет вгрызаться в слабости, как шакал в кости.

Дождь усиливался. Где-то за стеной, в коридоре, зазвонил лифт. Я вздрогнула.

«Не он. Не может быть». Но сердце бешено застучало, выбивая ритм: «А вдруг? А вдруг?»

— Ты ждешь его, — прошептала я своему отражению в стекле. Девушка с растрепанными волосами и губами цвета бунта ответила мне улыбкой.

Орхидея шелестнула листьями. Я обернулась, ожидая увидеть его в дверях — мокрого, злого, с ледяными словами. Но комната была пуста. Только эскизы на стене, вишни с шипами, смотрели на меня, как живые.

— Свободна, — сказала я вслух, но это звучало как вопрос.

Дождь стих. Внезапно, словно кто-то выключил кран. Солнце прорвалось сквозь тучи, ударив лучом по орхидее. Та засверкала, будто усыпанная алмазами. Я прикрыла глаза, чувствуя, как тепло растекается по щекам.

«Не по Сергею», — подумала я, и это наконец перестало пугать.

Телефон на столе завибрировал. Не Сергей. Не Максим. Реклама. Но я рассмеялась, схватив устройство. Написала Софии:

«Орхидея победила. А я… Я, кажется, следую за ним».

Тоска всё ещё висела в груди, но теперь я знала — это не яд. Это голод. И, возможно, наконец, я готова выбрать, чем его утолить.

Глава 9. Непрошеный шторм

От лица Максима

Мой кабинет всегда пахнет тишиной. Не той, что обволакивает, а той, что режет — стерильной, как лезвие. Стеклянные поверхности, холодный металл, ни пылинки, ни лишнего звука. Идеальный механизм, где я — шестерня, которая не допускает сбоев.

Но сегодня дверь была приоткрыта.

Я замер на пороге, пальцы сжали ручку портфеля так, что кожа затрещала. Обычно сюда не заходят без моего разрешения. Внутри пахло кофе. Не моим — горьким, как смола. Её.

— Вы как крыса, которая нашла лазейку в крепости, — сказал я, не поднимая голоса, но каждый слог звенел, как удар стали.

Алина сидела в моём кресле. Ноги заброшены на стол, в руках — папка с моими черновиками. Её туфли — те самые, что я велел купить, — каблуки впивались в полировку стола, оставляя царапины.

— Ваш секретарь разрешила, — она улыбнулась, помахивая листом с каракулями. — Говорит, вы «цените инициативу».

Я двинулся к столу, шаги гулкие, намеренно медленные. Каждая мышца напряглась, как у хищника, вычисляющего прыжок.

— Инициатива — это когда вы рисуете вишенки на моих контрактах. А это… — я вырвал папку, швырнув её в стену. Бумаги взметнулись снежным бураном. — …вандализм.

Она не испугалась. Не съёжилась. Встала, облокотившись о стол, и её духи — дешёвые, с ноткой груши — ударили в нос, как вызов.

— Вы правы, — протянула она, подбирая с пола лист с моей подписью. — Это вандализм. Но ваш контракт — уже искусство абстрактного унижения. Я просто добавила красок.

Я схватил её за запястье, чувствуя, как под пальцами бьётся пульс. Быстро. Но не от страха. От азарта.

— Вы играете с огнём, Соколова.

— А вы — со льдом, — она высвободилась, её глаза сверкнули. — Рано или поздно он растает. И вы утонете.

Я засмеялся. Сухо, без тепла.

— Лёд не тает. Он дробится на осколки. И режет.

Она потянулась к моему компьютеру, включила его. Пароль — дата рождения матери. Она подобрала за две попытки.

— Вы предсказуемы, — сказала она, печатая что-то. — Для человека, который любит контролировать всё.

Я наблюдал, как на экране всплывает её файл. «Новый дизайн логотипа». Вишня, опутанная колючей проволокой. Подпись: «Рост сквозь боль».

— Драматично, — я наклонился к ней, закрывая своим телом экран. — Но клиентам нужно зерно, а не ваши подростковые метафоры.

— Зерно прорастает только в трещинах, — она повернулась, губы в сантиметре от моих. — А ваши клиенты… они все в трещинах. Как и вы.

Я отстранился. Слишком близко. Слишком жарко. Её дыхание смешалось с моим, и вдруг я поймал себя на мысли:

«Если сейчас поцелую её, это будет слабость или победа?».

— Вон, — бросил я, указывая на дверь. — Прежде чем я заменю ваши краски на чернила для увольнения.

Она ушла, оставив след — смятую бумагу, каплю помады на клавиатуре, запах груши. И я… я сел в своё кресло, всё ещё тёплое от неё, и впервые за десять лет не смог вспомнить пароль от сейфа.

Сбой. Опасный. Неповторимый.

Но почему-то хочется повторить.

---

От лица Алины

Дверь захлопнулась за мной так громко, будто сам офис ахнул от моей наглости. Я прислонилась к стене, пытаясь загнать обратно в грудь вырвавшийся наружу адреналин. Руки дрожали — предатели! — но я сжала их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. «Не смей трястись. Не смей!».

Секретарша, эта кукла в костюме от-кутюр, подняла взгляд от монитора. Ее алые губы растянулись в усмешке, медленной и ядовитой, будто она только что высосала всю сладость из мира.

— С кривым макияжем ты его не завоюешь, — бросила она, щёлкая длинным ногтем по клавиатуре.

Я коснулась уголка глаза — стрелка действительно поплыла от влажности ладоней. Но вместо того, чтобы сбежать в туалет, как раньше, я закинула голову и рассмеялась. Громко, вызывающе, так, что даже она моргнула.

— Больно нужен он мне, — качнула я головой, проходя мимо её стола. Каблуки цокали по полу, как метроном, отсчитывающий мою дерзость. — Лучше научись сама рисовать стрелки, а то твои похожи на кардиограмму покойника.

Её лицо застыло. Я шла к своему столу, чувствуя, как взгляды коллег цепляются за спину — одни с ужасом, другие с восторгом. Кто-то зашикал: «Сумасшедшая», но это лишь подлило масла в огонь.

Сев в кресло, я уставилась в монитор, где всё ещё висел её логотип — вишня в колючей проволоке. Моё отражение в экране дрожало: размазанные стрелки, растрёпанные волосы, губы, стиснутые в ниточку. Но глаза… глаза горели. Как тогда, в его кабинете, когда он схватил меня за запястье. Его пальцы были холодными, но там, где он касался, до сих пор горело.

— Рост сквозь боль, — прошептала я, стирая логотип. Курсор мигал насмешливо.

Телефон завибрировал. София:

«Ты жива? Или ты устроила цирк в логове Волка и осталась жива?».

Я ответила:

«Не цирк. Революцию», — и выключила экран.

В зеркале на столе кто-то отразился за моей спиной — высокий, в идеальном костюме. Я не обернулась. Пусть стоит. Пусть смотрит.

— Ваш логотип, — его голос скользнул по шее, как лезвие. — Детский сад. Но… — пауза, будто он глотал невидимый шип, — …клиенты оценили.

Я медленно повернулась. Он стоял, засунув руки в карманы, но пальцы белели от напряжения. Его взгляд — на моих губах. На размазанной помаде.

— Значит, я всё-таки умею играть в «вандализм», — сказала я, поднимаясь. Мы оказались близко. Слишком.

Он не отступил. Его дыхание смешалось с моим, пахну кофе и чем-то опасным — можжевельником, пожарищем, безумием.

— Вы умеете играть в… — он наклонился, губы едва не коснулись уха, — …разрушение. Но стройте осторожнее. А то обвалитесь под обломками.

Он ушёл, оставив в воздухе дрожь. А я села, нажала «сохранить» на чистом листе и нарисовала новую вишню — уже с крыльями.

Лети или умри. Но не стой на месте.

Глава 10. Кофе с привкусом свободы

От лица Алины

Солнце било в глаза, как навязчивый папарацци, а ветер запутывался в волосах, пытаясь утащить заколку. Я шла к кофейне, щурясь от света и от собственной дерзости. Утро началось с того, что я сама — без приказов, без пинков — переделала макет клиента. Выкинула все его «но это же классика!» и впихнула взрыв кислотных тонов. Максим, увидев, лишь хмыкнул: «Наконец-то перестали рисовать как слепая котяра».

Комплимент? Возможно.

Очередь в кофейне вилась змеёй, но я терпеливо переминалась с ноги на ногу, вдыхая аромат свежемолотых зёрен. В голове крутился ритм новой идеи — вишни, падающие в стакан виски. Бунт против изящных этикеток.

— Алина!

Голос. Тот самый, что раньше заставлял меня съёживаться, как бумажку. Сергей. Я обернулась медленно, словно давая себе время собрать броню.

Он стоял, загораживая солнце, в потрёпанной косухе и с щетиной, которая пыталась выглядеть брутально, а получилось просто неряшливо. Глаза — мутные, как грязный лёд.

— Ты… — он кашлянул, пряча руки в карманы. — Ты совсем забыла, как выглядит нормальная жизнь?

Я подняла бровь, ощущая, как каблук впивается в асфальт. Не от страха. От желания врезать им куда-нибудь.

— Нормальная? — переспросила я, намеренно громко. Бариста за стойкой поднял взгляд. — Это где я бегаю за тобой с влажными салфетками, пока ты флиртуешь с «музами»?

Он покраснел, как перец чили. Судорожно огляделся — пара студентов уже ухмылялась в нашу сторону.

— Ты стала стервой, — прошипел он, шагнув ближе. Запах дешёвого дезодоанта и вчерашнего пива ударил в нос. — Этот твой Волков… он тебя использует!

Я рассмеялась. Искренне, громко, как научилась у Софии.

— Использует? — я тоже шагнула вперёд, заставляя его отступить. — Он платит. А ты? Ты только брал. Даже спасибо не говорил.

Его рука дёрнулась, будто хотел схватить меня за плечо, но я резко отклонилась. Сердце колотилось, но не от страха — от ярости, которая грела лучше любого кофе.

— Ты… ты без меня сдохнешь! — он бросил это, как последний аргумент, но звучало это жалко, как плевок в ветер.

Бариста протянул мой капучино с вишнёвым сиропом. Я взяла стакан, ощущая тепло сквозь картон.

— Знаешь, Сереж, — я сделала глоток, не спуская с него взгляда. — Раньше я думала, что любовь — это когда терпишь. А оказалось… — я махнула рукой в сторону улицы, где сверкали стёкла офиса Волкова, — …это когда тебе дают крылья. И учат жечь тех, кто их подрезал.

Он замер, лицо исказилось в гримасе, будто его вывернули наизнанку. Я развернулась и пошла, не оглядываясь. Ветер подхватил мою юбку, смешал запах кофе с ароматом свободы.

— Ты пожалеешь! — крикнул он в спину.

Я подняла стакан в тост, не оборачиваясь:

— Уже нет!

Кофе был сладким. Слишком. Но горечь осталась где-то позади, растоптанная каблуками на грязном асфальте прошлого.

---

От лица Максима

Кабинет замер в привычной стерильности. Солнечный луч, пробившийся сквозь жалюзи, резал воздух алмазной нитью, а я методично дробил лёд в стакане, будто это чьи-то ребра. Внезапный стук в дверь — на два такта короче обычного. Беспокойство.

— Войдите.

Охранник, грузный, с лицом боксёра-неудачника, шагнул внутрь, сжимая рацию как оправдание.

— Шеф, там… э-э-э… ваша дизайнерша. С тем типом. Бывшим. — Он мотнул головой в сторону улицы, словно боялся назвать имя вслух.

Я поднял бровь, позволив паузе растянуться. Пусть потеет.

— И?

— Она его… — он замялся, ища слова, — …размазала. Словесно. Как в кино.

Лёд в стакане хрустнул под пальцами. Я медленно откинулся в кресле, чувствуя, как уголки губ ползут вверх сами собой. «Молодец, Соколова».

— Подробности.

Он затараторил, сбивчиво, но я ловил каждое слово: её смех, её позу, её стакан кофе, поднятый в тост свободе. Даже через призму его косноязычия картина вырисовывалась чётко — она сожгла мосты, и пламя было великолепным.

— Достаточно, — прервал я, кивнув на дверь.

Он ушёл, оставив после себя шлейф дешёвого одеколона и восхищения. Я встал, подошёл к окну. Внизу, у кофейни, Сергей всё ещё топтался, как побитая собака. Алина же шагала к офису — спина прямая, волосы поймали ветер, будто флаг на мачте корабля.

— Направление выбрано правильно, — пробормотал я, наблюдая, как она исчезает в здании.

Её бунт был идеальным вирусом. Не слепым разрушением, а хирургическим взрывом. Она выжгла слабость и даже не поняла, что это мой скальпель в её руке.

Телефон завибрировал. Сообщение от клиента:

«Логотип с вишней — шедевр! Где вы нашли эту дикарку?»

Я усмехнулся, набирая ответ:

«В мусоре. Иногда там попадаются алмазы».

Дверь кабинета распахнулась без стука. Она вошла, всё ещё с пылом в глазах, с размазанной стрелкой и кофе в руке.

— Вызывали? — бросила, но в голосе не было прежней дрожи.

Я повернулся, медленно окинув её взглядом — с ног до головы, задерживаясь на трепещущей жилке на шее.

— Ваш перфоманс с бывшим… — сделал паузу, наслаждаясь её напряжением, — …был посредственным. В следующий раз бейте кружкой. Клиенты обожают истории с кровью.

Она фыркнула, поставила кофе мне на стол — специально без блюдца, чтобы конденсат разъел лак.

— Закажите мне тогда бронежилет. А то ваши советы дорого обходятся.

Она ушла, хлопнув дверью. Я взял её кофе, сделал глоток. Сахар. Много сахара. «Сладость слабости», — подумал я, но допил до дна.

На столе лежал её новый эскиз — вишня, проросшая сквозь бетон. Я обвёл пальцем контур, оставив отпечаток на бумаге.

Проростет. Обязательно. И тогда… тогда посмотрим, кто кого поглотит.

Глава 11. Игра в молчание 

От лица Максима

Конференц-зал был переполнен. Воздух гудел от голосов, пропитанных потом и дешёвыми амбициями. Я сидел во главе стола, постукивая карандашом по стеклянной поверхности, где отражались десятки глаз — ждущих, льстивых, трусливых.

—...квартальный отчёт показывает рост на 12%, но...

Голос финансового директора тек, как сироп — сладкий, тягучий, бесполезный. Я смотрел сквозь него, сквозь стены, сквозь время. Где-то в другом крыле здания она сейчас сидела за своим столом. Возможно, рисовала очередную вишню. Возможно, кусала карандаш, оставляя на дереве следы зубов.

— Максим Андреевич?

Резкий стук пальцев по столу вернул меня в комнату. Все замолчали. Козловский — этот вылощенный уж в костюме за пять тысяч долларов — смотрел на меня с фальшивым участием.

— Вы с нами? Или нам нужно назначить встречу на более удобное время?

В зале затаили дыхание. Кто-то нервно кашлянул. Я медленно повернул голову, встречая его взгляд.

— Удобное время? — мои пальцы сжали карандаш, пока он не треснул с тихим щелчком. — Для чего? Чтобы слушать, как вы тридцать минут топите за свои бонусы?

Тишина стала гуще. Козловский побледнел.

— Я просто...

— Вы просто пытаетесь достучаться до шефа, — перебил я, вставая. — Поздно. Шеф уже ушёл.

Я бросил обломки карандаша на стол. Они покатились, оставляя за собой чёрные следы.

— Совещание окончено. Козловский — в мой кабинет. Через десять минут.

Повернулся к двери, чувствуя, как за спиной начинается паника — шёпот, скрип стульев, нервный смешок.

В коридоре потянулся, вдыхая холодный воздух кондиционера. Где-то за углом послышался смех — звонкий, дерзкий, живой.

Я задержался, прислушиваясь.

Вот оно — удобное время.

Но вместо того, чтобы повернуть на голос, я двинулся к лифту.

Ещё не время. Ещё рано.

Хотя карандаш в кармане уже снова был целым — я собрал его по кусочкам, пока ждал лифт.

Всё, что ломается, можно починить. Кроме того, что разбито вдребезги.

Лифт дрогнул, двери открылись.

Но мы ещё проверим.

А пока я успешно вскоре оказался в своем кабинете.

Только через время мой кабинет встретил Козловского ледяным молчанием. Я сидел за столом, перебирая папку с его ошибками — жирными, как пятна на белой рубашке, в которую он сейчас впивался дрожащими пальцами. Его лоб блестел, словно отполированный страхом.

— Садитесь, — кивнул я на стул. Он опустился, скрипя позвоночником, будто кости превратились в ржавые пружины.

— Максим Андреевич, я могу объяснить…

— Объяснять надо детям, почему небо синее, — перебил я, открывая папку. Листы зашуршали, как змеиная кожа. — Вы же взрослый человек. Вы должны понимать.

Он проглотил воздух, глаза метнулись к графику убытков — красные столбцы, словно ножевые раны.

— Это временные трудности! Рынок…

— Рынок, — я щёлкнул ручкой, выдвигая на экран его переписку с конкурентами. — Рынок, где вы торгуете моими секретами за подачки?

Тишина. Пот стекал по его виску, оставляя грязную дорожку в слое пудры. Я поднялся, медленно обходя стол, как хищник, помечающий территорию.

— Знаете, чем пахнет предательство, Козловский? — я наклонился, впиваясь взглядом в его трясущееся веко. — Тухлой рыбой. Или вашим дешёвым одеколоном.

Он застонал, сгорбившись, будто пытался спрятаться в собственном пиджаке.

— Это… это недоразумение! Я хотел…

— Хотели прикарманить мои деньги, прикрываясь кризисом, — я швырнул на стол распечатку его счетов в офшорах. — Вы даже воровать не умеете. Как ребёнок, который тырит конфеты и тут же лезет в рот.

Его пальцы вцепились в подлокотники, суставы побелели. Я сел напротив, скрестив ноги, и достал сигару. Разрезал, поджёг, вдыхая дым. Пусть ждёт. Пусть задыхается.

— Вы уволены, — произнёс я наконец, выпуская кольцо дыма ему в лицо. — Но если завтра к полудню не вернёте каждую копейку — ваши фото с музами из ночного клуба украсят первую полосу.

Он вскочил, опрокинув стул. Глаза вылезали из орбит, как мокрые оливки.

— Это шантаж! Я… я пойду в суд!

— Суд? — я усмехнулся, открывая ящик с папкой Козловский. — Тут ваши поддельные дипломы, свидетельства о браке (их три, кстати), и… о, видео, где вы объясняете, как обвести Волкова вокруг пальца. Хотите, отправлю жене первым?

Он рухнул на колени. Булькающие звуки в его горле напоминали сток засорившейся канализации.

— Пожалуйста… у меня дети…

— Дети, — перебил я, с отвращением глядя на его слёзы. — Научите их честности. Если успеете.

Вызвал охрану. Когда его волокли к выходу, я добавил:

— И смените парфюм. Вы пахнете тленом.

Дверь закрылась. Я протёр стол салфеткой, где он оставил следы пота, и включил вентиляцию. Воздух очистился. Как и мир от мусора.

На мониторе мелькнуло уведомление: Алина отправила новый эскиз. Вишня, проросшая сквозь бетон, с подписью: Прорыв.

Я сохранил файл в папку Активы и улыбнулся.

Гной вырезан. Тело здорово.

Пора растить сад.

А пока я себя в своих же мыслях ощущал садовником, который планомерно взращивает свой цветочек в горшке. Забавно, конечно, но что-то мне не давало покоя.

Неужели я слишком сильно заигрался со всей этой благотворительностью?

Нет, быть такого не может, ведь иначе не быть мне Волковым!

Глава 12. Вишни и гробы 

От лица Алины

Эскиз дышал на мониторе — вишнёвые ветви прорывали бетон, обвивая цифры логотипа, как живые вены. Я откинулась в кресле, чувствуя, как внутри расправляется что-то тёплое и колючее. «Прорыв». Да, именно так я и назвала файл. Не «клиент_правки_финальные», не «вариант7_утро», а просто — Прорыв.

— Соколова, ты что, влюбилась в свой дизайн? — коллега Марина скривила губы, тыча пальцем в мой экран. — Третий час улыбаешься, как будто тебе Волков премию вручил.

Я щёлкнула мышкой, сохраняя файл, и моё отражение в тёмном экране ухмыльнулось в ответ.

— Может быть. А может, я просто радуюсь, что не пришлось впихивать в макет его любимые «золотые завитушки».

Марина захихикала, но вдруг резко замолчала, глаза округлились. Я обернулась — по коридору, как призрак, брел Козловский. Его обычно безупречный пиджак висел мешком, галстук был развязан, а лицо... Будто кто-то выжал из него все соки и оставил только серую кожу да трясущиеся руки.

— Что с ним? — прошептала я.

Марина пожала плечами, но её пальцы нервно забарабанили по столу.

— Ходит слух, что Волков его... ну, знаешь.

— Убил? — я приподняла бровь.

— Фигурально! — она аж подпрыгнула. — Уволил. Или... что-то там ещё.

Козловский пошатнулся у кулера, роняя стакан. Вода разлилась по полу, как прозрачная лужа слёз. Никто не двинулся помочь.

Я повернулась к монитору, где вишни цвели на фоне разрушенного бетона. Прорыв. В голове всплыло его лицо — Максима, — когда он вчера сказал: «Ломайте правила. Но будьте готовы к последствиям».

— Интересно, — пробормотала я, наблюдая, как Козловский исчезает в лифте, — он тоже пытался что-то пробить?

Марина фыркнула:

— Скорее, пытался пролезть. И застрял.

Я рассмеялась, но внутри что-то ёкнуло. Нажала «отправить» — файл полетел к Волкову.

Пусть решит сам — это прорыв или разрушение.

А потом дорисовала в углу крошечный гроб. Для прикола.

Или для правды.

В любом случае, Волков ведь сам меня пихал постоянно в то, что нужно раскрываться, гореть, как самый настоящий пожар. Вот и пусть наслаждается пламенем в первых рядах!

От лица Максима

Офис погрузился в предвечернюю тишину, где даже кондиционер гудел приглушенно, словно боясь нарушить мои мысли. Я сидел, уставившись в монитор, где уже третий час висел её эскиз — вишни, разрывающие бетон. И этот чёртов крошечный гроб в углу, который она, наверное, добавила со смехом.

Я щелкнул мышью, закрывая файл. Настроение было хуже, чем у дохлого таракана в дорогом виски.

В зеркальном отражении окна моё лицо казалось чужим — тени под глазами, напряженные скулы, губы, сжатые в тонкую нитку.

«Старик», — мелькнула мысль.

Но нет, дело не в возрасте. В пустоте. В том, что даже уничтожение Козловского не принесло привычного удовлетворения.

Я резко встал, отправив кресло в путешествие по кабинету. Нужно было двигаться. Дышать. Может быть, даже выпить.

Коридор встретил меня мертвой тишиной. Только мои шаги гулко отдавались в стеклянных стенах. Где-то вдавине скрипнула дверь — уборщица или поздний работник. Я не стал оборачиваться.

Но потом услышал.

Смех.

Её смех.

Он доносился из отдела дизайна, звонкий, живой, как пощечина этой тоскливой ночи. Я замер, чувствуя, как что-то в груди сжимается.

— ...и он реально так и ушел! С опущенной головой, как в плохом сериале!

— А Волков? Он что-то сказал? — это была Марина, её мышиный голосок.

— О, он...

Я вошел.

Они замерли. Марина побледнела, будто я принес с собой гильотину. Алина — обернулась, и её глаза блеснули. Не страхом. Вызовом.

— Продолжайте, — сказал я, останавливаясь в дверях. — Интересно, как вы перескажете историю, свидетелем которой не были.

Тишина. Марина сглотнула так громко, что это было почти смешно. Подобную картину можно наблюдать в животном мире, когда кролик случайно выбирает не тот путь и попадает в тупик.

Алина медленно поднялась. В её руках был тот самый эскиз — распечатанный, с моей правкой красным: «Гроб лишний. Оставьте только жизнь».

— Я как раз объясняла, — она улыбнулась, — что вы не терпите мёртвого веса. Ни в проектах. Ни в людях.

Солнце уже село, но последний луч поймал её лицо — ни капли страха, только азарт. Как в тот раз, когда она вылила кофе в орхидею.

Я шагнул ближе, поднял лист. Немного повертел в руке, задумчиво рассматривая распечатанное, а потом и глубоко вздохнул. Нет, себя надо сдерживать, а то еще эта лань возьмет и убежит обратно к Сергею…

— Вы ошибаетесь. — Провёл пальцем по вишням. — Я терплю всё, что прорывается сквозь бетон. Даже если это... — взгляд на гроб, — ...пытается меня шокировать.

Она рассмеялась. И вдруг настроение — это чёртово, проклятое настроение — дрогнуло. Как лёд под первым лучом весны. Странное и непонятное чувство, которое заставляло быть терпеливым и даже в какие-то моменты… мягким?

О, нет, Волков, таких, как я, приручить очень сложно. Да и возможно ли?

— Идите домой, — бросил я, поворачиваясь к двери. — Завтра будет новый день. Новый бетон.

— Новые вишни? — донеслось мне вслед.

Я не ответил. Но в лифте вдруг осознал, что губы сами растягиваются в улыбке.

Чёрт.

Прорыв.

Глава 13. Вишнёвый коктейль и колючие правды 

От лица Алины

Бар «У Безумного Шляпника» утопал в неоновых бликах и густом дыме, который вился к потолку, как синий призрак. София уже сидела за столиком у окна, разрисовывая салфетку чёрным маркером — розы с шипами, как всегда. Увидев меня, махнула рукой, и браслеты звякнули, будто колокольчики судьбы.

— Ну, рассказывай! — она тут же сунула мне в руку коктейль цвета старой крови. — Что сегодня взорвал твой тиран?

Я пригубила — сладко, с горьким послевкусием. Точно как день.

— Он не тиран. Он... — я замялась, ловя в вишнёвой глазури льда своё отражение: тушь слегка размазана, но глаза горят. — Садовник. Выращивает алмазы из угля. Или дробит их в пыль.

София фыркнула, дорисовывая шип размером с кинжал.

— О, боги, ты уже говоришь его словами. Склеешь себе плакат «Волков — бог дизайна» над кроватью?

Я швырнула в неё соломинкой. Она притворно ахнула, прикрыв лицо салфеткой с розой.

— Он уволил Козловского. Того пиджака с лицом мокрой мыши.

София подняла бровь, отодвинув «шедевр» в сторону.

— И? Ты теперь его личный палач? Или фанатка?

— Я... — я замолчала, вспоминая, как Волков стоял в дверях отдела — чёрный силуэт на фоне ночных окон. Как его голос резал воздух, но в глазах мелькнуло что-то вроде уважения. — Я нарисовала гроб на его драгоценном логотипе.

София застыла с маркером у рта, потом грохнула по столу ладонью.

— Да ты сумасшедшая! И что он?

— Сказал оставить только жизнь, — я усмехнулась, вертя бокал так, чтобы свет играл в вишнёвой бездне. — А потом улыбнулся. Ну, почти.

— Почти? — София наклонилась, и её розовые волосы упали на стол, как экзотическая медуза. — Это как?

— Как будто проглотил лимон, но решил сделать вид, что это конфета.

Мы рассмеялись хором, и бармен оглянулся — рыжий парень с татуировкой паука на шее. София тут же помахала ему, заказав ещё два коктейля.

— Ладно, — она вернулась ко мне, прищурившись. — А что ты чувствуешь, когда он так... — она изогнула пальцы в кавычках, — ...«воспитывает» тебя?

Дождь застучал по окну, и я вдруг представила его руки — те, что сжимали папку Козловского. Длинные пальцы, способные и сломать, и собрать.

— Страх. Злость. И... азарт. — Я выдохнула, признаваясь впервые даже себе. — Как будто я стою на краю крыши, а он говорит: «Прыгай. Или я тебя столкну». И я знаю — внизу либо бетон, либо крылья.

София присвистнула, допивая свой коктейль до дна.

— Значит, прыгаешь?

— Уже в полёте, — я засмеялась, и голос дрогнул. — И не знаю, что страшнее — разбиться или понять, что летать... нравится.

Она наклонилась, вдруг серьёзная, и паук на шее бармена скользнул в тень.

— Ты влюбляешься.

— Нет! — я отодвинула бокал, но рука дрогнула, и вишня выплеснулась на стол, как капля сердца. — Это... зависимость. Как от адреналина.

— Адреналин, — она перебила, тыча маркером в мою грудь, — бьёт по нервам и уходит. А ты светишься, как новогодняя ёлка, когда говоришь о нём.

Я хотела спорить, но бармен поставил новые коктейли — ярко-зелёные, с перцем на краю. София подняла свой:

— За тебя, дурочка. И за твоего садовника. Пусть его вишни не гниют.

Мы чокнулись, и я вдруг поймала себя на мысли: а что, если она права? Что, если за каждым его «разбей» скрывается «стань сильнее»?

— Знаешь, — сказала я, ощущая, как перец жжёт язык, — я добавлю в следующий эскиз феникса. Из гроба.

— Феникса? — София закатила глаза. — Это уже пафос.

— Нет, — я ухмыльнулась. — Это прорыв.

Мы вышли в дождь, под один зонт, и я смеялась, пока вода стекала по шее. А в голове уже рисовались крылья — огненные, неудобные, невозможные.

Пусть видит. Пусть попробует сломать.

От лица Максима

Клуб «Авалон» гудел, как раненый зверь. Неоновые спирали бились под потолком, выжигая сетчатку, а бас от музыки врезался в рёбра, будто кувалдой. Я сидел в ложе, отгороженной от толпы чёрным бархатом, и наблюдал, как лёд в бокале тает, повторяя траекторию моих мыслей.

— Эй, Волк! Ты вообще здесь телом или призрак? — Дмитрий, мой «друг» с лицом ангела и мозгами таракана, тыкал в меня сигарой, оставляя дымные кольца над столом. — Я тебе пятый анекдот про блондинок рассказываю, а ты как будто налоговую декларацию считаешь!

Я повернул к нему голову, медленно, как робот-убийца в спящем режиме. Его розовая рубашка резала глаза ярче неона.

— Если бы твои анекдоты облагались налогом, я бы уже купил остров. И сослал тебя туда.

Он захохотал, хлопнув по столу так, что зазвенели бокалы.

— О, он живой! Ну, признавайся, кого ты там в своём черепе вычисляешь? Клиента? Конкурента? Или… — он подмигнул, похабно изогнув бровь, — ...ту дизайнершу, о которой трещит весь офис?

Мой палец дёрнулся, едва не опрокинув виски. Алина. Её имя в его устах звучало, как грязь на белой перчатке.

— Треп — твоя единственная компетенция, Дмитрий. Лучше скажи, зачем я здесь.

Он откинулся на спинку дивана, разливая по бокалам что-то ядовито-синее.

— Чтобы расслабиться! Посмотри вокруг — девушки, музыка, алкоголь. А ты сидишь, как монах на медитации. Разрабатываешь план захвата мира?

«Захвата? Нет. Пересоздания», — промелькнуло в голове. План, который крутился там с тех пор, как она отправила тот эскиз с гробом. Как посмела встроить в работу скрытый вызов. Как заставила меня… задуматься.

— Мир уже мой, — сказал я, пригубливая виски. Огонь расползся по горлу, но не выжег образ её смеха. — Но если хочешь помочь — заткнись на пять минут.

Он заёрзал, как ребёнок, которому запретили трогать розетки, но внезапно в его глазах мелькнул проблеск чего-то похожего на понимание.

— Ладно, бизнес-гений. — Он достал телефон, тыкая в экран. — Смотри, пока ты бубнишь себе под нос, тут твоя «дизайнерша» в инсте посты швыряет.

Он протянул мне телефон. На экране — её аккаунт. Фото эскиза с вишней и подписью:

Глава 14. Тень на мокром асфальте

От лица Максима

Полночь дышала в спину ледяным шёпотом, когда я свернул к своему дому. Фонари, как слепые стражи, бросали жёлтые пятна на мокрый асфальт. Я уже доставал ключ, как тень отделилась от стены подъезда.

— Волков.

Сергей.

Он стоял, сгорбившись, в потрёпанной косухе, руки засунуты в карманы, но пальцы бугрились сквозь ткань — сжимались в кулаки. Его глаза блестели, как мокрые гвозди, вонзённые в бледное лицо.

— Ты потерялся? — я медленно опустил ключ, ощущая, как холодный металл впивается в ладонь. — Кладбище в другом конце города.

Он фыркнул, и из его рта повалил пар, словно внутренний гнев кипел слишком горячо.

— Очень смешно. Я пришёл поговорить. По-мужски.

— О женщине? — я усмехнулся, делая шаг вперёд, заставляя его отступить к стене. — Как оригинально.

Дождь начал накрапывать снова, капли стучали по капюшону мусорного бака, как нервные пальцы по столу. Сергей выпрямился, пытаясь казаться выше, но его плечи дёргались — то ли от холода, то ли от злости.

— Она не твоя, — прошипел он. — Ты её купил, как всё в своей жизни. Но Алина...

— Алина, — перебил я, растягивая имя, будто пробуя на вкус, — сама выбрала, у чьих ног блевать после дешёвого вина. У твоих или у моих.

Его кулак вылетел вперёд, медленно, неуклюже, как в дурном сне. Я лёгким движением уклонился, хватая его за запястье и прижимая к стене. Кость хрустнула под пальцами.

— Внимание, — я приблизился так близко, что чувствовал дрожь его дыхания, пахнущего пивом и поражением, — ты уже проиграл. Но если продолжишь трогать моё имущество...

— Имущество?! — он захохотал, и смех его был похож на лай больной собаки.

— Да, — я отпустил его, вытирая ладонь о плащ. — Она мой проект. Моя инвестиция. А ты... — окинул его с ног до головы, — ...брак в производстве.

Он сполз по стене, сжимая запястье. Дождь стекал по его лицу, как слёзы, но глаза горели ненавистью.

— Она когда-нибудь увидит, кто ты на самом деле...

— О, она уже видит, — я повернулся к подъезду, вставляя ключ в замок. — И ей нравится.

Дверь захлопнулась за мной, отрезая его хриплое дыхание. Лифт поднимался медленно, а в кармане телефон завибрировал. Сообщение от Алины:

«Феникс готов. Бетон треснул. Жду вашей оценки».

Я улыбнулся, глядя на своё отражение в зеркале лифта.

«Нет, Сергей. Она уже никогда не будет твоей. Потому что сгоревшие возвращаются только к тому, кто даёт им новое пламя».

И пускай она сейчас не моя, но… никто не говорил, что Москву покорили за один день.

От лица Алины

Квартира молчала вокруг меня, только тиканье часов на кухне отбивало ритм моего безумия. Я сидела, поджав ноги, посреди дивана, который стоил больше, чем моя прошлая жизнь, и смотрела на эскиз, разложенный на кофейном столе. Феникс. Не просто птица — взрыв. Перья из языков пламени, глаза — две угольные пропасти, а из когтей сыпались осколки бетона.

Я потянулась за бокалом вина — тёмного, как его взгляд, когда он читал мне последний выговор. Но сейчас даже мысль о нём не могла испортить этот момент.

— Боги, — прошептала я, касаясь кончиками пальцев крыла феникса. — Что со мной?

Телефон лежал рядом, чёрная зеркальная плитка, которая так и шептала: «Отправь ему. Прямо сейчас. Пусть видит». Но разум бубнил что-то про «не рабочее время» и «не нарушай субординацию».

Однако мой невидимый чертик на левом плече так и подманивал меня совершить самое нелепое и непростое действие в жизни. Буду ли я сожалеть? Да, это очевидно. Приятно ли мне будет случайная похвала от Максима? Естественно! Я ведь сейчас только ради этого и маюсь.

Чёрт с разумом!

Я схватила телефон, прижала к груди и закатилась смехом. Да я сама не понимала, что это — восторг от работы или дрожь от мысли, что он увидит это и... что? Рассердится? Улыбнётся? Притащит новый контракт, чтобы я подписала его кровью?

— Ладно, — вдохнула я и открыла чат с Волковым.

Последнее сообщение от него: «Гроб лишний».

Я прикусила губу и начала печатать:

«Феникс готов. Бетон треснул».

Пауза. Палец дрожал над кнопкой отправки. Еще секунда-две и…

«Жду вашей оценки», — дописала я и...

Отправила.

Просто так, потому что хотела… а что я хотела? Просто внимания или его похвалы? Или все вместе?

Вопрос хороший, но казалось, что я уже слишком много думаю о начальнике.

Телефон шлёпнулся на диван, как горячий уголь. Я зажмурилась, представляя, как он читает это. Где он сейчас? В своём стерильном пентхаусе? В клубе среди неона и фальшивых улыбок? Или...

Дзынь.

Ответ пришёл так быстро, что я взвизгнула:

«Оценка? Вы сожгли пол проекта. Идеально. Завтра в 8. Не опаздывайте».

Я застыла, потом прыгнула на диване, чуть не расплескав вино.

— Да! — закричала я в пустую квартиру и тут же засмелась своей глупости.

Но это не было глупостью. Это было...

Я посмотрела на феникса. На его крылья, на осколки бетона.

— Свобода, — прошептала я.

А потом допила вино и повалилась на спину, раскинув руки.

Где-то в городе сейчас шёл дождь. Где-то Сергей, наверное, пил своё горе. А где-то он — Волков — читал моё сообщение снова. Во всяком случае, мне так хотелось представлять и думать.

Главное - я знала: завтра в 8 утра бетон треснет ещё сильнее.

А я?

Я уже расправляла крылья во сне.

Глава 15. Кот, тишина и незваный гость в голове

От лица Алины

Кот Бублик урчал на груди, как моторчик старого трактора, а я вглядывалась в потолок, где тени от уличного фонаря рисовали узоры похлеще моих эскизов. В голове — карусель: феникс, бетон, его голос: «Идеально». Всего одно слово, а сердце колотилось, будто пыталось вырваться из клетки рёбер.

— Ты понимаешь, да? — я почесала Бублика за ухом, и он потянулся, когти цепляясь за свитер. — Он как… вирус. Встраивается в мозг и переписывает код. Говоришь себе: «Ненавижу», а внутри — «Ещё».

Бублик мотнул головой, будто списывал мою философию на блох. Потом запрыгнул на подоконник, оставив меня в одиночестве с мыслями, которые жалили настырнее комаров.

Я потянулась за телефоном. Чаты молчали. Соцсети — пусты. Даже София, вечная полуночница, уже запостила спящего кота с подписью «Мечты о тунце». А я? Я листала рабочие письма, как будто в рассылке от маркетологов могло прятаться его сообщение.

- Патологично, — прошипела я, швыряя телефон под подушку.

Но потолок снова стал экраном. Вот он — в кабинете, пальцы стучат по столу, глаза сверлят мои эскизы. Вот я — стою, пряча дрожь в карманах, а он бросает: «Вы сожгли пол проекта». И я… Я вместо страха чувствовала жар. Как будто он поджёг фитиль, а я — пороховая бочка, готовая взорваться светом.

— Чёрт, — застонала я, натягивая одеяло на голову. — Это не должно меня волновать. Он начальник. Точка.

Бублик мяукнул с подоконника, осуждающе.

— Да, знаю! — огрызнулась я. — Но он не просто начальник. Он…

…проводник в мир, где я больше не тень.

Я закусила губу, перевернувшись на бок. Подушка пахла стиральным порошком и каплей его одеколона — вчера он случайно задел меня, проходя в лифте. Или не случайно?

— Прекрати! — вслух приказала я себе. — Ты не подросток, чтобы вздыхать из-за строгого босса.

Но тело не слушалось. В животе — бабочки. В груди — виски с перцем. В пальцах — зуд, требующий рисовать, пока он не увидел, как его образ прокрадывается в каждый штрих.

Бублик запрыгнул обратно на кровать, тыкаясь мордой в ладонь. Я обняла его, прижав к себе теплый комок шерсти.

— Ладно, — прошептала я ему в ухо. — Допустим, он мне нравится. Но это как… как хотеть обнять ёжика. Красиво, колюче, больно.

Кот вырвался, обиженно фыркнув. Я засмеялась, но смех застрял в горле.

На столе лежал эскиз феникса. Я встала, подошла, провела пальцем по крыльям. Идеально. Его слово горело на краю сознания, как запретная печать.

— Может, он прав? — прошептала я темноте. — Может, мне стоит сжечь всё, что мешает? Даже если это…

Телефон под подушкой завибрировал. Я рванулась к нему, как к спасательному кругу.

Сообщение:

«Забыл уточнить. Принесите кофе. Черный. Без ваших вишен».

Я задохнулась от смеха, уронив телефон на пол. Бублик прыгнул в сторону, возмущённо махнув хвостом.

— Без вишен, — повторила я, вытирая слезу. — Ну конечно. Потому что сам он — целый ураган с сахаром и шипами.

Легла обратно, прикрыв глаза. Теперь в голове кружились не страхи, а его ухмылка. И я поняла: завтра нарисую новую вишню. Прямо на его кофейном стакане.

Пусть попробует запретить!

От лица Максима

Утро впилось в виски тупой иглой. Я стоял перед зеркалом в гардеробной, держа в руке галстук, который трижды скользил с шеи, будто отказываясь участвовать в этом фарсе. На воротнике белой рубашки — алый след, как порез от невидимой бритвы. Помада. Дешёвая, липкая, въевшаяся в ткань.

«Прекрасный трофей, Волков», — усмехнулся я вслух, но голос звучал хрипло, будто провалялся всю ночь в дыму.

Девушка… Катя? Света? Надя? Не важно. Её смех был громким, руки цепкими, а желание угодить — таким навязчивым, что к полуночи я выставил её за дверь, швырнув пачку купюр вслед. Но след остался. Физический. И не только.

Я налил виски в кофейную чашку, глотая жгучую смесь. В окна пентхауса бился рассвет, окрашивая полосы в розовый. Красиво. Раздражающе.

— Соберись, — проворчал я, натягивая пиджак так, чтобы закрыть пятно.

Офис встретил меня тишиной, но в воздухе висело напряжение — как перед грозой. Секретарша, эта кукла в Prada, едва сдержала взгляд на моём воротнике. Её брови взлетели, но я прошёл мимо, не дав ей шанса на комментарий.

Кабинет пахло кофе. Её кофе. Чашка стояла на столе, пар поднимался ленивыми кольцами. Рядом — стикер с надписью:

«Без вишен. Но с сарказмом. Алина».

Я сорвал бумажку, смял в кулаке, но не выбросил.

— Войдите! — рявкнул на стук.

Дверь открылась, и она вошла. В платье цвета хаки, с растрепанными волнами волос и… с красной помадой. На губах. Настоящей.

— Вы звали? — Алина бросила взгляд на воротник, и уголок её рта дёрнулся.

Я ощутил, как пятно на рубашке внезапно стало пылать, как клеймо.

— Ваш кофе, — кивнул на чашку, игнорируя её намёк. — Напоминает болотную жижу.

— Зато без вишен, — она улыбнулась, подойдя ближе. Её духи — груша и что-то дикое — ударили в нос, перебивая запах моего позора. — Вам стоит сменить прачку. Или… — она наклонилась, будто рассматривая пятно, — ...научиться снимать рубашки аккуратнее.

Я схватил её за запястье, чувствуя, как пульс под кожей ускорился. Не от страха. От вызова.

— Вы играете с огнём, Соколова.

— А вы — с дешёвой помадой, — она высвободилась, оставив на моей ладони жар. — Но мой совет? — Она повернулась к двери, бросая через плечо: — Алый — не ваш цвет.

Дверь закрылась. Я разжал кулак — смятый стикер с её подписью прилип к потной коже.

— Чёрт, — прошипел я, ставя чашку на стол. Кофе расплескался, оставляя тёмные пятна на контракте.

Телефон завибрировал. Сообщение от Димы:

«Ночная бабочка долетела? Говорит, ты её чуть не сжёг взглядом на пороге».

Я швырнул телефон в стену. Экран треснул, но уведомления продолжали всплывать: