Не подарок

Глава 1. С дороги!

Последняя доставка на сегодня. Микроавтобус сворачивает с кольцевой и снижает скорость. “Дворники” сметают со стекла мокрый снег вперемешку с дождем. Покачивается елочка, прицепленная к зеркалу заднего вида, медленно и ритмично, будто маятник для гипноза.

— Где будешь отмечать Новый год? — спрашивает Гурам, сорокалетний водитель-грузин. Мы впервые работаем вместе.

— Дома.

Повисает пауза.

— А ты, пацан, смотрю, разговорчивый… Приехали.

Мы подъезжаем к ресторану “Орел и решка”, мрачному, как этот день. Говорят, пафосное место, а с виду не скажешь — просто коробка из стекла, металла и бетона. На кованной, как в средневековых тавернах, вывеске сидит, расправив крылья, бронзовый орел.

Паркуемся у служебного входа. Хотя сейчас я бы назвал его выходом: из него идут и идут работники в расстегнутых куртках. Становятся кругом под козырьком, прикуривают, болтают о чем-то. Ветер треплет галстуки, они похожи на усы китайских драконов.

Вот у таких людей надо спрашивать про Новый год. Когда же по двенадцать часов в сутки таскаешь ящики и коробки, без разницы, апрель сейчас или середина декабря. Мышцы гудят, ногами по привычке ощупываешь поверхность, а футболка одинаково липнет к спине в любое время года.

Выпрыгиваю из машины, достаю из кузова ящик с мандаринами, перехватываю поудобнее. Гурам с документами идет следом.

— С дороги! — прикрикиваю на клерков в пиджаках. — Куда нести?

Администратор — миниатюрная блондинка с большими, будто надутыми, губами, окидывает меня заинтересованным взглядом и указывает в конец сумрачного бетонного коридора.

В это время нас огибает официант с подносом в руках, толкает плечом дверь, ведущую в зал. Она открывается всего на секунду — и я застываю как вкопанный.

Головой понимаю: мне показалось. Но лоб мгновенно вскипает, и сердце колотится прямо в горле.

Либо у меня поехала крыша, либо я действительно видел ее — женщину с крыльями.

Глава 2. Ерунда

Я же знаю, это обман зрения: рисунок на стекле совпал с ее силуэтом — вот и все. Но, черт… она была так похожа! Те же тонкие линии, черное платье, темные волосы, а за спиной — распахнутые крылья. Жаль, против света, я толком не увидел ее лица.

Я настолько хочу ее рассмотреть, что почти готов ввалиться в зал прямо с ящиком, оттягивающим руки. Но… тушуюсь перед ней? Тушуюсь перед женщиной. Такого у меня лет с шестнадцати не было.

Мне словно стыдно за влажный от пота черный джемпер, затасканный серый комбинезон и даже за стриженные под машинку волосы. Вкупе с татуировками, выглядывающими из-под закатанных рукавов, я больше похож на зэка, чем на парня, который недавно вернулся из армии.

— Вам сюда, — окликает меня администратор, и я машинально иду за ней.

Ставлю ящик на полку стеллажа, задвигаю поглубже, а тем временем пытаюсь запечатлеть в памяти то, что увидел в зале, убедиться — мне не привиделось. Женщина сидела за круглым столом напротив меня. Прямая спина, светлая кожа, тонкие черты лица. Темное платье с открытыми руками, каштановые волосы собраны в нарочито-небрежный хвост. Перед ней лежала бумажная книга — толстая, меньше стандартного формата. Незнакомка чуть повернулась к окну, чтобы на страницы падал неясно откуда взявшийся солнечный свет. А крылья… На мгновение мне показалось, что они настоящие.

Отпускаю ящик и случайно цепляю ребром ладони пластмассовую зазубрину. Даже не сразу понимаю, что произошло, — все мысли о женщине с крыльями.

— Ой… — испуганно произносит администратор, глядя на мою руку.

— Ерунда, — отвечаю я. Но тонкий порез уже набух кровью, и она багряной дорожкой стекает по ладони.

— Пойдемте, я обработаю, а то испачкаете тут все.

Мы выходим из кладовой, я все оборачиваюсь на дверь, ведущую в зал. Хочу увидеть ее снова. Меня туда тянет.

Глава 3. Кто она?

Спускаемся по лестнице на цокольный этаж. Администратор открывает дверь ключом, включает жужжащую потолочную лампу, и мы заходим в крохотный кабинет на два стола. Жалюзи подвального окна закрыто наглухо, напольная вешалка пустая — похоже, рабочий день здесь закончился.

Я сажусь в низкое офисное кресло на колесиках, едва в нем помещаюсь. Администратор достает из шкафа аптечку, кладет ее на стол и садится рядом со мной. “Вероника” — машинально читаю на бейдже, приколотом к белой, туго обтягивающей грудь блузке. Интересно, а как зовут женщину с крыльями? Ведь есть же у нее какое-то имя.

Мысленно тороплю Веронику и ловлю себя на том, что постукиваю о пол ботинком. Останавливаю себя, украдкой смотрю на нее, и наши взгляды пересекаются. Она первой опускает голову, хотя и не сразу.

Вероника кладет мою ладонь на свои колени, прикрытые строгой юбкой. Потом поворачивается к столу, на котором стоит аптечка, и ткань выскальзывает из-под моей ладони. Сквозь капрон колготок я чувствую тепло ее кожи. И на время это переключает мои мысли.

Вероника так тщательно упакована, так выверена до уложенной завитушки у виска, что внезапно эти голые колени превращают ее одежду в костюм для ролевых игр, как у медсестры или горничной.

Она смачивает клочок ваты перекисью водорода, закидывает ногу за ногу, чтобы приподнять мою руку, и ее юбка задирается еще выше. Я отвожу взгляд от бедер, но проблему не решаю: Вероника склоняется над порезанной ладонью, то ли случайно, то ли с умыслом демонстрируя красивую обнаженную шею с тонкой серебряной цепочкой. Черт… Я просто очень давно не встречался с женщинами.

Вероника будто чувствует мой взгляд, коротко мне улыбается и начинает обрабатывать рану, очень медленно, очень нежно — это совсем не похоже на прикосновения медсестер. А потом и вовсе дует на порез, будто эта царапина может болеть. Мне смешно, но только до того момента, пока Вероника не поднимет голову.

— Может, чая? — спрашивает она и, сложив губы бантиком, глядя мне в глаза, снова дует на порез.

Мужчина во мне тотчас же отзывается, сидеть в этом узком кресле становится еще неудобнее.

Я смотрю на нее, не отрываясь.

Что, вот так, прямо?.. Я же правильно понял этот взгляд? Не чай же она мне и в самом деле предлагает?

Похоже, Вероника замечает мое замешательство. Она едва слышно хмыкает и возвращается к своему занятию: накладывает бинт, бережно, аккуратно. Не двигаясь, я наблюдаю за ней. Лет двадцать пять, симпатичная. Худая, но выпуклая в нужных местах. Верхние пуговицы блузки расстегнуты, под моим углом видны кружева белого лифчика. Вроде, когда я увидел ее впервые, блузка была застегнута.

Уцелевшей рукой опираюсь на стол. Нависая над ней, сокращаю расстояние. Она, несомненно, подмечает происходящее, но не отстраняется. Склоняюсь к ее уху, размышляя, что бы такого сказать, — проверить границы дозволенного. Хотя что там проверять? В ее глазах все крупными буквами было написано, прямым текстом.

Тянусь к ней и пропускаю момент, когда воображение меняет Веронику на женщину с крыльями. Это на ее колене лежит моя ладонь, ее прохладные пальцы касаются моей кожи, нежно скользят по запястью. От этого образа сердце начинает колотиться о грудную клетку.

— Готово. — Вероника снова обретает свой облик. Я вздрагиваю и резко выпрямляюсь от неожиданности. Да что со мной сегодня такое?..

— Так как насчет чая? — Она призывно смотрит в глаза.

— Слушай, — обрываю я ее, — там, в зале, женщина сидит. За столом, прямо перед дверью. Кто она?

Тонкие, аккуратно нарисованные брови взмывают вверх

— Я не обратила внимание. — Вероника опускает взгляд.

Врет.

— А можешь узнать?

— Нам запрещено разглашать…

— Спасибо. — Я поднимаю забинтованную руку.

Сам узнаю.

Выхожу из кабинета и прямиком направляюсь в зал.

Визуализация

Стас Волошин

Если музыка, то рок

Если алкоголь, то чистый виски (или пиво, если нет денег)

Если хобби, то рисование и драки

Если цель, то она будет достигнута

Если любовь, то все остальное неважно

Глава 4. Тебе здесь не место

Распахиваю дверь — а ее там нет. Моей незнакомки нет, будто и не было вовсе.

Секундный шок, потом беру себя в руки. Качаю головой, усмехаюсь. Ладно, все, проехали. Но на всякий случай окидываю взглядом зал, и это зрелище меня поглощает. Если нужно представить мир, максимально от меня далекий, то вот он.

Длинный зал с панорамными окнами. На подоконниках — пышные еловые букеты, опутанные гирляндами. На стенах — витые металлические подсвечники, в них горят настоящие свечи. И все эти огни отражаются от стекол, уже черных, от зеркал в массивных рамах, надраенного до блеска черного мраморного пола, бокалов шампанского, бронзовых птиц, будто парящих под потолком.

Почти все столики заняты мадам и месье, у одной такой на плечах норковая накидка — я думал, они вышли из моды в 60-х. Мимо меня официант проносит сверкающее блюдо с фазаном — настоящим фазаном, как в кино. Его аромат напоминает мне, что я сегодня не обедал. Следом проступают звуки: фоновая рождественская песня, разговоры, звон бокалов.

Преграждаю путь официанту, который щемится в дверь мимо меня:

— Недавно за этим столиком сидела женщина, красивая такая, шатенка, с прической. — Кручу пальцами нимб над головой. — Кто она такая?

Официант делает испуганное лицо.

— Извините, но мы…

— Не разглашаете, знаю.

Я пропускаю его, а затем на меня выдвигается шкаф в костюме.

— Парень, тебе здесь не место, — сурово говорит он.

Я поднимаю ладонь, мол, все в порядке, и возвращаюсь в свой мир.

Выхожу на улицу. Гурама еще нет, а моя куртка и мобильный остались в кабине. Ветер до костей пробирает, мокрый снег лезет в глаза. Я мог бы вернуться в здание, но спускаюсь с крыльца, достаю из кармана комбинезона пачку сигарет и прикуриваю, прислонившись плечом к бетонному углу ресторана.

Так и стою, на границе миров. За спиной — грязный снег со следами шин, мусорные контейнеры и раздавленные окурки. А передо мной — очищенные ступени, белые сугробы, низкие елки, увитые гирляндами.

Так что со мной такое было? Почему я зациклился на этом образе?

Да потому что видел его уже много раз.

Впервые она появилась в самое темное время моей жизни, после гибели отца, когда, лежа на кровати, я ночами пялился на черный квадрат потолка. Просто возникла из ниоткуда, из другого мира, неясным образом, но таким осязаемым, что я встал с кровати.

Помню, как бесшумно закрыл дверь, чтобы не разбудить маму, как с тихим щелчком включил настольную лампу и шарил по полкам стола, пытаясь найти хоть какой-нибудь лист бумаги. Под руку попался папин корпоративный ежедневник. Год заканчивался, а в ежедневнике ни строчки. Точно, тогда тоже был декабрь.

Я рисовал ее ночами напролет до рези в глазах, до мозолей на пальцах, но толком ничего не вышло. Зато со временем у меня стали неплохо получаться заброшенные города, мосты, освещенные полной луной, люди, отбрасывающие тени животных, монстры с человеческими лицами. Черные рисунки отвлекли меня от черных мыслей. А женщина с крыльями еще долго мне снилась, до самой армии.

И сегодня я увидел ее воплощение.

“Если пройду дальше, — мелькает внезапная мысль, — увижу то самое окно с крыльями”... Я замираю, не донеся сигарету до губ: незнакомка идет ко мне сама.

Визуализация

Мирослава

Если музыка, то британский поп

Если алкоголь, то немного красного вина

Если хобби, то чтение

Если цель, то как это отразится на семье

Если любовь, то к мужу

Глава 5. Это же просто зонт

Это действительно она.

Спускается по ступеням в высоких черных сапогах, в длинном пальто цвета потертого каштана, с приподнятым меховым воротом. Я по-прежнему толком не могу рассмотреть ее лицо, но и без того понятно, что она не ближе ко мне, чем когда-то во снах: холеная, утонченная, наверняка чья-то чужая женщина, старше меня лет на десять.

Незнакомка открывает огромный оранжевый зонт — самое яркое пятно в этом городе, а ветер вдруг вырывает его из рук, выворачивает наизнанку и швыряет в мою сторону.

Я дергаюсь к зонту… и на этом чудеса заканчиваются. Откуда ни возьмись появляется мужчина, весь с иголочки, ловит этот зонт и возвращает незнакомке.

Теперь они стоят так близко, что я слышу их разговор.

— Спицы поломаны, — говорит мужчина, пытаясь сложить исковерканный зонт.

— Починим, — будто просит моя незнакомка.

— Да ну! Уже столько лет у тебя! Выбрасывай, — голос недовольный, уши красные от холода. Ежится, придерживая свободной рукой ворот пальто.

— Я у тебя тоже много лет, и что? — тепло спрашивает она.

И мое тело реагирует на ее голос: какой-то болезненной схваткой в груди. Реагирует на это тепло к другому мужчине, на то, что “столько лет у тебя”, и на паузу, которая возникла в разговоре. Ведь очевидно, что он должен сказать что-то хорошее, что-то про любовь.

— Это же просто зонт, — отвечает мужчина.

Они идут дальше, к парковке. Кое-как сложив зонт, мужчина бросает его на землю возле переполненного мусорного контейнера. Они садятся в черный мерс, навороченный и блестящий.

Все. Уезжают. Красные стоп-огни у шлагбаума, как прощальный сигнал.

Конец истории.

— Стас! — материализуется передо мной Гурам. Руки в карманах куртки, документы зажаты под мышкой. — Где тебя черти носят?!

— Тебя жду, — отвечаю я, отклеив от губ истлевшую сигарету. Вообще про нее забыл.

Мы садимся в машину, и только в тепле я осознаю, как сильно замерз. Пристегиваюсь ремнем безопасности, не чувствуя пальцев.

— Ну что, по домам? — спрашивает Гурам, сделав музыку погромче, и в такт веселой мелодии похлопывает ладонями по рулю.

Я откидываюсь на спинку кресла и вытягиваю ноги. Ощущение такое, будто я еще куда-то иду. Спина и мышцы рук ноут. И завтра все повторится по кругу.

Такое странное ощущение... Бывает, выйдешь из дома, и кажется, утюг забыл выключить. Что-то подобное я чувствую сейчас, только не понимаю, что именно забыл.

Перед глазами все еще стоит та картинка: прямоугольник света, будто вырезанный в бетонной коробке. В нем уместились россыпь белых огней, деревянный стол и женщина, читающая книгу, — нежная, мягкая, освещенная солнцем, но с черными крыльями за спиной.

— Притормози-ка у контейнеров! — прошу я водителя, выхожу из машины и подбираю оранжевый зонт.

Дорогие читатели! Огромное вам спасибо за вашу невероятную поддержку в комментариях! Авторы счастливы) Не забывайте добавить книгу в библиотеку, чтобы она не потерялась! И мы будем очень вам благодарны за лайк, если книга вам понравилась!

В мобильной версии:

Во всех остальных:

Глава 6. Все нормально

В микроавтобусе я внимательно, будто хирург, рассматривал зонт. Одна спица была согнута, другая — надломана. Надломанная спица напоминала крыло — я приподнял его, аккуратно, словно боялся повредить.

Первую я аккуратно выпрямил, не отличить от соседних. Вторую поменял на новую — купил в мастерской по дороге домой. Теперь только наконечник из светлого дерева, глянцевый от прикосновений, выдавал возраст зонта.

Он пролежал на земле всего ничего, но на ткани остались разводы и отпечаток ботинка, а в складной механизм забилась грязь. Я очищал его губкой, намыленной в теплой воде. Мне все время казалось, что зонт должен пахнуть моей незнакомкой, но сначала он пахнул талым снегом, а потом мылом с ароматом яблока.

— Ты сегодня в облаках витаешь, — обрывает мои мысли мама, продолжая нарезать вареные овощи. Это у нормальных людей оливье на Новый год, а у нас дважды в неделю. Потому что так нравится ее уроду.

Я подхватываю со стола ложку и начинаю вливать в себя уже остывший борщ.

— Все нормально, — мямлю я, откусывая хлеб.

— Я же мама. Я вижу…

С тех пор, как я вернулся из армии, нам сложно даются разговоры. С чего не начни, заканчивается все одинаково. Вот и сейчас, я знаю, мы обменяемся парой фраз, потом она отложит нож на деревянную доску, обопрется ладонями о край столешницы и ссутулится. На маме бигуди и серо-голубой махровый халат, она сейчас так похожа на ту, далекую, родную... Но через час придет урод, и к этому времени мама расцвет, как пассифлора, снова станет чужой для меня женщиной.

Меня не было с ней всего полтора года. Когда она успела?.. Вернее, когда урод успел? Я уходил в армию — они только познакомились. А вернулся — мама продала нашу квартиру, уволилась с работы, которая ей нравилась, и съехалась с абьюзером. Она отдала ему все наши деньги, а он купил на них “Гелендваген”.

Но сегодня все иначе. Мама сразу переходит к финальной части диалога.

— Это моя вина… — Она всхлипывает и закрывает лицо ладонями.

Я столько раз говорил себе не вестись на эти слезы. Не давать слабины. А все равно делаю шаг к ней, кладу ладони на нее хрупкие тоненькие плечи и разворачиваю к себе лицом. Она смотрит в пол.

— В том, что отец погиб, ты не виновата. И в том, что разные козлы на тебя заглядывались — тоже. Это я виноват, что лез в драку с каждым из них. А защищать тебя надо было иначе: поступить в универ, найти приличную работу, обеспечивать нас. Тогда бы всего этого, — я черчу подбородком дугу в воздухе, — не было бы. Но я вернулся. И теперь все будет по-другому. — Тихонько встряхиваю ее за плечи. — Ты не представляешь, какой я подготовил новогодний подарок! Он очень тебе понравится.

Мама поднимает на меня мученический взгляд.

— Тебе бы с девушкой познакомиться…

— Это тут причем? — Резко отпускаю ее плечи. — Спасибо за ужин.

— Еще котлеты остались.

— Я уже сыт, мама.

По горло.

Беру из холодильника бутылку пива и ухожу в свою комнату. Квадратная коробка со светло-зелеными, как больничные стены, обоями. Тахта, стол, стул, шкаф-купе и квадратный метр свободного пространства, чтобы развернуться. Наверное, до моего возвращения из армии урод, с которым сошлась моя мама, планировал устроить здесь кабинет.

Заваливаюсь на тахту и в свете прикроватной лампы открываю книгу Пелевина. Пиво и книга — лучшее снотворное.

Но в этот раз все не так. Переворачиваю страницу и осознаю, что не помню из прочитанного ни строчки. Смотрю на буквы, а вижу образ незнакомки с распахнутыми крыльями. Она сидит за столом и читает книгу. Я прикрываю глаза, чтобы избавиться от этого образа, а появляется новый: моя ладонь лежит на ее обнаженном колене, незнакомка нежно дует на рану…

Она все время ускользает от меня как вода сквозь пальцы. То мельком вижу ее в приоткрытой двери, то сквозь завесу снега. Она словно по-прежнему призрак, фантом. А я хочу ее рассмотреть. Хочу узнать, кто она такая.

Залпом допиваю пиво, подхожу к столу и включаю настольную лампу. Под ним стоят не распакованные после переезда картонные коробки. Вытаскиваю их на свет и вываливаю содержимое на пол.

Глава 7. Привет, незнакомец

Здесь нет моих рисунков, и тех, на которых женщина с крыльями, тоже. При переезде мама выбросила весь “хлам”, оставила только три коробки самого необходимого. Вываливаю содержимое на пол: баллончики с краской, общие тетради, спортивные кубки, документы. Роюсь в этой куче, пока не нахожу полуисписанный блокнот и черную гелевую ручку.

Сажусь за стол.

Как же давно я этого не делал…

В горле будто пересохло — я оглядываюсь на пивную бутылку, она пустая.

То снимаю колпачок ручки, то надеваю со щелчком, повторяю снова и снова. Смотрю, не отрываясь, на белый глянцевый лист, до рези в глазах, пока на нем не начинают проступать черные линии.

А дальше я словно и не рисую: повторяю увиденный на бумаге образ — силуэт женщины в коротком коктейльном платье, с крыльями за спиной.

Бинт мешает. Я распутываю его, последний участок отдираю от раны рывком и рисую дальше. Ручка сама скользит по бумаге то резкими штрихами, то тонкими плавными линиями. Силуэт обретает объем и четкость. Кажется, так… Машинально пытаюсь стереть кровавый отпечаток пальца в углу листа. Или нет?..

Смотрю на рисунок какое-то время, прищурившись, пытаясь понять, чего не хватает. Потом переворачиваю страницу и рисую еще один набросок. Потом еще и еще. После порядка десяти набросков останавливаюсь. Собираю страницы пальцами и медленно отпускаю, одну за одной. Рисунки сливаются в непрерывное кино, и женщина оживает: взмахивая крыльями, она увеличивается, подходит к краю листа — подходит ко мне…

Я дергаюсь, когда телефон брякает о стол, — виброзвонок оповещает о новом сообщении.

Смотрю на экран, и от увиденного кажется, что позвоночник превратился в металлический прут.

Нет, не может быть.

Невольно облизав губы, открываю сообщение, чтобы прочитать его целиком. Чтобы убедиться — этому есть какое-то объяснение.

Но нет. Всего одно предложение: «Привет, незнакомец!»

Номер неизвестный.

Я резко поднимаюсь со стула. Не отрывая взгляда от экрана, хожу туда-сюда по свободному пяточку пола.

Такого же не бывает… Это так не работает!

Да и с чего я решил, что это она? У нее не может быть номера моего телефона.

Но пока я думаю об этом, вторая мысль уже обгоняет первую и пытается выстроить цепочку невероятных случайностей, при которых все может быть.

Я трясу головой. Все. Хватит!

Самое очевидное: кто-то ошибся номером. Нужно просто отложить телефон.

Умом все понимаю, но сердце ходит ходуном, и от этой реакции и тревожно, и радостно.

И я пишу: «Привет».

А в группе "Лена Лето. Чувственные истории любви" появилось видео со Стасом) Мы его уже в 20-ый раз пересматриваем))

Глава 8. Это действительно ты?

— Сегодня ночной смены не будет? — спрашиваю у начальника.

— Нет, пацан.

— Позвони, если что-то появится.

Начальник кивает, глядя на меня с сочувствием. Я отворачиваюсь. А дальше вчерашний день повторяется, будто по кругу: тот же микроавтобус, похожий маршрут и вечно веселый Гурам за рулем. Из нового — оранжевый зонт в моем рюкзаке, и, кажется, если все так продолжится, я верну его женщине с крыльями. И не сразу выпущу из рук, когда она возьмет его, потому что очень хочу рассмотреть незнакомку поближе. Узнать, как она пахнет.

И вот мы подъезжаем к ресторану “Орел и решка”, мрачному, как этот день. У меня тихонько царапает в солнечном сплетении, когда я выскакиваю из микроавтобуса.

Все повторяется: ящик с мандаринами, клерки с трепещущими на ветру галстуками. Та же администратор, только я уже узнаю, где кладовая. Так что просто киваю Веронике в знак приветствия и иду дальше, чувствую спиной ее недоуменный взгляд.

Аккуратно ставлю ящик на стеллаж. Сегодня я в перчатках — ничего меня не остановит.

И вот официант распахивает дверь. Пряча перчатки в карманы, я устремляюсь за ним… а незнакомки нет.

Просто пустующий стол и крылья, нарисованные на стекле.

Я морщусь от привкуса горечи, внезапно возникшего на языке. Между нами за эти сутки было столько совпадений, а в самом главном не повезло.

Придерживаю Веронику за локоть. Она с готовностью поворачивается ко мне.

— Хоть имя ее назови, — искренне прошу я.

Вероника скисает лицом.

— Сказала же…

— Она зонт забыла, хочу вернуть.

— Я могу передать.

Цокаю языком и ухожу.

По крайней мере, моя незнакомка часто здесь бывает.

Выхожу на улицу и с удивлением замечаю, как накалился мой лоб. Снежинки, кажется, тают, до него не долетая.

Гурама снова нет. Нащупывая пачку сигарет в кармане комбинезона, иду к бетонному углу ресторана, прикуриваю, опираясь об угол плечом.

Это не она мне вчера написала. После моего “Привет” прилетело “Как дела?”. Я ничего о ней не знаю, но уверен: она бы так не написала. А как тогда? Понятия не имею. Я не стал отвечать анониму и заблокировал номер. Это не мое кино.

Вчера — всего лишь вчера — ветер похитил ее зонт. А кажется, неделя прошла.

Курю, не отрывая взгляда от ступеней. Снова и снова представляю чуть измененный, подстроенный под меня образ: как она появляется на ступенях в пальто цвета потертого каштана, поднимает меховой ворот, ветер подхватывает распущенные волосы, впутывает в них мокрый снег…

Если визуализация действительно работает, незнакомка должна появиться, прямо сейчас.

— Стас! — раздается рядом знакомый мужской голос. — Это действительно ты?!

Глава 9. Работа как работа

Я оглядываюсь — и расплываюсь в улыбке. Это Степа, мой давний приятель. Хороший парень, только маменькин сынок. И сейчас на нем, помимо теплой одежды, и шарф, и шапка, и меховые перчатки. А я в джемпере, не чувствую своих ушей. Жму его горячую ладонь ледяными пальцами.

— Давно вернулся?! Чего не звонишь? — У него от улыбки аж уши приподнимаются.

— Да я недавно дембельнулся. А ты как?

— Поступил в академию физкультуры, изучаю международный туризм.

— А здесь каким судьбами?

— Просто перекусить заскочил между парами.

Я только мысленно присвистнул. Мне бы и на бутерброд в таком месте не хватило.

— Ну а ты чем занимаешься? Учишься? Или работаешь?

— Да вот, грузчиком. — Затягиваюсь, прищурив один глаз.

Когда мы познакомились, я учился на отлично в гимназии, а Степа с репетиторами осваивал программу обычной школы. Шутил, что, если не поступит, будет работать грузчиком.

Он мнется, топчет модными ботинками серый снег, — не знает, что сказать.

— Что, серьезно? Стас?..

— Работа как работа. Деньги нужны. Будешь? — протягиваю ему пачку сигарет.

Степа таращит глаза, мотает головой. Я только хмыкаю. Семья у Степы очень строгих правил. При мне он ни разу позже десяти домой не возвращался. И как при таком контроле вырос такой нормальный пацан?

— Слушай… — Стряхиваю с ресниц мокрые снежинки, каждая размером с муху, не меньше. — У тебя ж отец, вроде, владелец ночного клуба? Может, ему нужны сотрудники в ночную смену? Я когда-то работал охранником, опыт есть. Но у меня и привод за драку есть, в нормальные места особо не берут.

— Конечно, спрошу! И личную рекомендацию дам! — Он словно и рад помочь. Давно я не встречал таких людей. — Слушай, а может, возобновим пробежки? Парк сейчас не узнать: новые скамейки, мощеные дорожки с такими… пупырышками-указателями для слепых.

— Будем бегать с закрытыми глазами? — улыбаюсь я. — Тебя что, в институте, мало гоняют?

— Да дело же не в этом.

Я киваю. Похоже, Степа так и не научился заводить друзей.

— Посмотрим. Мне пока физухи хватает. Однообразная, правда, — усмехаюсь и давлюсь дымом. — Еще я переехал, — говорю, откашлявшись, — но, глядишь, после Нового года вернусь в старую квартиру. Может, тогда и побегаем.

Потом я замечаю Гурама, и мы со Степой прощаемся. Признаться, он разбередил мне душу. Лето после десятого класса гимназии было, пожалуй, лучшим в моей жизни: чувство свободы, учеба в удовольствие, пробежки по утрам, непредсказуемое яркое будущее, друзья, девушка, в семье все хорошо…

Я думаю об этом, пока мы ездим с водителем по пунктам доставки. Думаю, пока таскаю ящики. Я просто забыл, что это для меня запретная тема. К счастью, из этих мыслей меня выдергивает голос Бутусова: “Ты снимаешь вечернее платье…” Гурам тянет руку к магнитоле, я перехватываю ее — быстрое, рефлекторное движение.

— Дай дослушать.

Я жду этих слов с легким волнением: “Где твои крылья, которые нравились мне? Где твои крылья?..”

И как-то все становится на свои места. Гул мотора, приторный запах ароматизатора, черные улицы и желтый свет фонарей. Толстые тяжелые снежинки, липнущие к стеклу, холодные щеки и жаркая дорожка между лопаток. Мне нравится, что я вижу, слышу и чувствую. Мне нравится, что я здесь и я такой. Все как-то сложится — сейчас я в этом не сомневаюсь. И незнакомка с крыльями еще появится в моей жизни — иначе никак.

Я начинаю подпевать Бутусову и понимаю это, лишь когда чувствую на себе недоумевающий взгляд Гурама. Подмигиваю ему:

— Новый год скоро.

Он настолько озадачен моим поведением, что до конца маршрута и пары слов не произносит.

Иду домой, то подфутболивая комья слежавшегося снега, то пробуя поймать редкие снежинки языком. Уши, щеки, руки — все замерзло, а спине тепло — позвоночником чувствую в рюкзаке оранжевый зонт.

И тут внезапно, уже у самого подъезда, морозную тишину разрезает женский визг:

— Ты что, придурок, меня заблокировал?! — И в лицо летит глянцевая женская сумочка.

Глава 10. Как в старые добрые

— Ёлка?! Ты, что ли? — Я защищаю голову локтем. Потом перехватываю сумочку за цепочку, рывком тяну на себя, и Ёлка оказывается в моих объятьях.

Пока я был в армии, темперамента в ней не убавилось.

— Я! А кто еще?! — не переставая трепыхаться, она задирает голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

У нас разница в росте — сантиметров двадцать. На людях Ёлка всегда носит обувь на каблуках или платформе, но дома, босая, она в прямом смысле мне под мышку.

Худая. Резкая. Яркая. Всегда такой казалась, а сейчас словно всего этого стало с избытком. Смотрю на Ёлку и с трудом ее узнаю. Выбеленные афрокосички. Полушубок лимонного оттенка. Лакированные сапоги. Короткая черная кожаная юбка. Теперь она действительно похожа на новогоднюю елку, хотя прозвище получила из-за фамилии — Ёлкина.

— Так это ты написала мне “Привет, незнакомец”? — примирительным тоном спрашиваю я и выпускаю ее из объятий.

— А ты меня заблокировал, козел! — она небольно бьет меня сумочкой в бок.

— Ну я ж не знал… Откуда у тебя мой новый номер?

— Твоя мама дала. Я недавно встретила ее в городе. Оказывается, ты дембельнулся. Не позвонил, в гости не зашел. Почему? На письма мои не отвечал!

— А ты не поняла?

Она смотрит на меня с прищуром, наверняка решает, послать меня или нет. А потом говорит:

— Слушай, что было то было. Поехали ко мне. Предки в гостях. Завалимся как в старые добрые. Или тебя кто-то дома ждет?

Я поднимаю голову, отсчитываю девять этажей. Свет горит и на кухне, и в спальне. Урод уже вернулся.

— Нет, не ждет. Поехали. Только на десять минут заскочу домой.

Наскоро принимаю душ, даже с уродом не пересекаюсь.

Едем к Ёлке домой на трамвае. Он почти пустой. Я сажусь у окна, упираясь коленями в кресло спереди. Она рядом, полубоком, закинув на меня ноги в черных капроновых колготках в сетку.

И снова это чувство — будто я вернулся в прошлое. Будто мне все по барабану, я ничего не хочу, никуда не стремлюсь. Мир должен мне, а не я ему. Такой странный день…

Ёлка болтает о какой-то ерунде: какие-то видео для тик-тока, залетают — не залетают, лайфстайл, тренды, подписки… Дальше я переключаю слух на постукивание колес о рельсы, на металлическое поскрипывание вагона. Наблюдаю за яркой мимикой Ёлки, за ее жестами. У нее пирсинг на языке. Ногти короткие, раскрашены в разные цвета. Машинально кладу ладонь на ее колено, как это делал раньше, когда мы вот так же катались в трамвае, потому что холодно и податься некуда, — еще до гибели отца.

Вхожу в ее квартиру и делаю вдох поглубже. Я помню этот запах. У каждой квартиры он свой, особенный. Не всегда от него ноет под ложечкой. От этого — ноет. С ним связано много воспоминаний, в основном, хороших, но ни одно из них я не хочу вызывать в памяти.

Ёлка стягивает сапоги и направляется прямиком к бару.

— Будешь виски? — Она присматривается к этикете. — Восемнадцать лет выдержки.

— Буду. — Хочется, чтобы эта ноющая точка в солнечном сплетении затянулась.

— Тебе как обычно — без ничего?

— Как обычно… — Я присаживаюсь на корточки возле музыкального центра, провожу по квадратной пластиковой крышке подушечками пальцев. У меня был такой же, достался в наследство. Мама продала его вместе с квартирой.

Ко мне подходят ноги в черных колготах.

— Ну, за встречу. — Я встаю, и Ёлка, которая сейчас и в самом деле мне под мышку, протягивает стакан с виски. У нее — коктейль с колой.

— За встречу.

Мы пьем, глядя друг другу в глаза. Потом она отставляет стакан.

— Ну что, оттянемся с тобой, как раньше? Будто живем последний день.