Глава 1
В которой выясняется, что порой наследство — это не так соблазнительно, как может показаться с первого взгляда.
Запах косметики, пота и раскалённых ламп повис в воздухе тяжёлым облаком. Ольга, разгорячённая и заряженная, с трудом ловила дыхание, улыбаясь в ослепительную темноту зала. Руки, поднятые над головой в победном жесте, дрожали от адреналина. Ещё бы — их группа только что отыграла двухчасовой сет в переполненном клубе, и толпа ревела, требуя бис.
— Оля, ты просто огонь! — крикнул бас-гитарист, с силой хлопая её по спине так, что она едва не покатилась со сцены в эту бархатную темноту.
Ольга кивнула, сглатывая ком в горле. Её голос — хриплый, надрывный вокал — снова сделал это, снова завёл тысячи людей. Но вместо привычной эйфории она чувствовала лишь пульсирующую усталость во всём теле. Гитары умолкли, и теперь из динамиков доносилась записанная музыка, но гул толпы, крики, свист и аплодисменты всё ещё бились о стены, как волны прибоя.
В гримёрке, снимая мокрый от пота сценический пиджак, она достала из сумочки телефон. Экран ослепительно вспыхнул, показывая три пропущенных вызова от незнакомого номера с кодом её родного региона. Сердце неприятно ёкнуло. В три часа ночи звонят либо с очень плохими новостями, либо с очень настойчивыми предложениями.
Она вышла на улицу — там было свежо и почти тихо. Перезвонила, прижав трубку к уху и заткнув второе ухо пальцем, чтобы заглушить грохот из дверей за спиной.
— Алло? — просипела она.
— Оленька? — дрогнувший старческий голос показался знакомым, но опознать его не получилось. — Это соседка твоей тёти, Клавдия Ивановна... Из Говорильни.
Ольга прислонилась лбом к прохладной стене. «Говорильня». Как давно она не слышала этого названия.
— Я слушаю.
— Милая, плохие вести... Тётя твоя, Любовь Андреевна... Её вчера утром Гена-водовоз нашёл. В огороде. Доктор сказал, сердце.
Мнимая тишина большого города стала вдруг оглушительной. Ольга не плакала. Она не виделась с тётей Любой много лет, ограничиваясь редкими картинками в мессенджере и денежными переводами на праздники. Но груз вины навалился внезапно и тяжело. Так всегда бывает.
Надо хоронить? Или что? Или как? Вопросы роились в голове, а ответов почему-то не роилось.
Ольга медленно, но верно понимала, что ничего не знает обо всех этих делах. У неё ещё никто не умирал, даже бабушка и дедушка ещё были живы, но за ними присматривали родители на другом конце страны. А вот тётя Люба — мамина сестра, двоюродная или троюродная, Ольга вечно путалась в этих родственных связях — жила отдельно, и по всему выходило, что именно Ольга к ней ближе всех. Географически. Может быть, потому неведомая Клавдия Ивановна и позвонила ей. Откуда только номер взяла?
Первым порывом было позвонить маме. Нет, если уж совсем честно, первым порывом было отложить телефон и продолжить свою нормальную, понятную жизнь. Но совесть не позволила. Потом был второй порыв — как раз-таки позвонить маме и спросить, что полагается делать. Но стоило только представить, что именно Ольге выпадет крайне сомнительная честь сообщить о смерти тёти Любы… и Ольга сразу решила, что можно и погуглить. Погуглить — отличный вариант.
— Спасибо, что позвонили, Клавдия Ивановна, — автоматически сказала Ольга. — Я... Я приеду. На похороны.
— Да схоронили мы её, милая. Лето, сама понимаешь… Но ты приезжай, приезжай. Попрощаешься как уж выйдет. Да и дом тут… Много всего.
Облегчение мешалось в Ольге с досадой: что мешало сказать сразу?
В смеси этих эмоций она как-то даже забыла спросить, а зачем ей, собственно, в таком случае приезжать. Так обрадовалась, что ехать не нужно, и всё остальное отошло на второй план.
Звучало загадочно. Ольга сразу зацепилась за это многозначительное «много всего». Что имеется в виду? Какое такое «много всего» может быть у деревенской бабули?
Последующие два дня слились в кашу из бессмысленной суеты. Она отменила репетиции, перенесла запись в студии, отмахнулась от всех вопросов. Мир, ещё недавно громкий и цветной, вдруг стал глухим и мельтешащим. Она металась по квартире, заваленной гитарами и костюмами, собирая сумку. Что брать? Траурное платье. Кроссовки. Воду. Зарядку. Смену одежды — вряд ли получится обернуться одним днём.
За окном грохотал мегаполис, сигналили машины, с соседней стройки доносился рёв отбойных молотков. Но Ольга почти не слышала этого шума. Она стояла посреди комнаты и смотрела на свою электрогитару, прислонённую к дивану. Её главное оружие, её второй голос. И ей вдруг до тошноты захотелось тишины. Настоящей, деревенской, где слышно, как трава растёт.
Почему-то она, как многие горожане, представляла себе жизнь в деревне как тишину, а приезжая, всегда поражалась птичьему гомону, мычанию коров, многозвучию жизни на лоне природы.
Вот и тишина Говорильни была совсем иной, не такой, как думалось тогда Ольге.
Она выключила свет в квартире, громко хлопнула дверью — ещё один громкий звук — и поехала.
Асфальт закончился так же внезапно, как и связь на телефоне. Последний раз, когда Ольга проверяла навигатор, он показывал до села Говорильня семнадцать километров. Теперь же на экране была лишь бежевая пустота и где-то в ней ничего не обозначающая надпись с названием села. «Говорильня». Название резало слух. Стоило заглушить двигатель старенькой машины, как на Ольгу, на дорогу, на весь мир обрушилась тишина. Нет, Тишина.
Не та благодушная, наполненная шелестом листвы и пением птиц деревенская тишь, а гнетущая, абсолютная. Воздух словно превратился в вату, поглотив все звуки. Так бывает в страшную летнюю жару — здесь, на юге, они знали такую погоду. Но сейчас было вполне приятно, Ольга инстинктивно прислушалась, пытаясь уловить хоть что-то — стрекот кузнечиков в придорожной траве, карканье вороны, даже шорох ветра. Ничего. Её собственное дыхание казалось оглушительно громким в этой могильной аномалии.