Не проси у озера

Я неслась сквозь лес, совершенно не разбирая, куда ступают мои ноги. Жёсткие ветки били по лицу, словно злые руки, оставляя на коже горящие красные полосы, но я почти не обращала на это внимания. Моё лучшее платье, то самое, что я с такой радостью надевала на ярмарку, теперь превратилось в жалкие лохмотья. Тонкая ткань с треском рвалась, цепляясь за каждый колючий куст. Ноги дрожали и подкашивались от дикой усталости, а в груди всё горело, будто я наглоталась раскалённых углей. Но я не могла остановиться, я просто бежала вперёд. Мне нужно было добраться до озера, только оно могло мне помочь.

Лес вокруг стоял тихий и мрачный, но я отчётливо чувствовала, что за мной наблюдают, сотни невидимых глаз следили за мной из-за каждого ствола, из-под каждого листа. Их взгляды были тяжёлыми, осуждающими. Вдруг совсем рядом кто-то звонко крикнул: «Ау!», я вздрогнула. Через секунду ему ответили с другой стороны, а потом ещё и с третьей. Это Аука, маленький лесной дух-проказник, решил позабавиться надо мной. Обычно я бы испугалась его шуток, ведь он мог завести в такую чащу, откуда и не выберешься, но не сегодня. Сегодня мне было всё равно. У меня была своя дорога, и я знала, куда она ведёт.

Когда я выбежала к озеру, туда, где старые ивы купали свои длинные ветви в тёмной глади, мне показалось, что в камышах что-то шевельнулось. Я заметила длинные зелёные волосы, похожие на тину, которые тут же скрылись под водой. Русалки. Наверное, даже им, давно утонувшим девам, стало интересно, какую живую душу принесло сюда в такой час. Мне казалось, что весь лес замер и ждал, что же будет дальше. Наверняка и сам Леший, седобородый хозяин этой чащи, сейчас смотрит на меня из-за самого старого дуба, поглаживая свою бороду из мха и лишайника.

Мои ноги увязли в липком и холодном иле у берега, и я без сил упала на колени, бежать дальше я уже не могла. Да и зачем? Впереди меня ждала только тёмная, неподвижная вода лесного озера. В нашей деревне его не зря прозвали Навьим. Старики говорили, что на самом его дне есть проход в мир мёртвых, как раз то, что мне было нужно.

Из моей груди вырвался громкий стон, похожий на вой раненого зверя. Вчерашний день, такой счастливый вначале и такой страшный в конце, снова встал у меня перед глазами.

Ярмарка шумела и гудела. Со всех сторон играла музыка, люди смеялись, пахло сладкими медовыми пряниками и свежим сеном. Я ходила по площади и глазами искала только одного человека — Добромира. Моего Добромира. Мы ведь с ним с самого детства были вместе, вся деревня уже давно поженила нас и ждала только объявления о свадьбе. Но этому не суждено было сбыться.

***

Наша история началась не с поцелуя, а с занозы. Маленькой Аксинье, бегавшей босиком по лугу, в пятку впился острый шип. Она села на траву и заплакала, не от боли, а от обиды, и тогда из-за стога сена вышел он — Добромир, сын старосты, вечно хмурый и важный не по годам. Он молча сел рядом, достал из-за пояса маленький нож и, велев ей не дёргаться, ловко вытащил занозу. А потом, чтобы она не плакала, сорвал ромашку и неловко вплёл в её светлые волосы. того дня они стали неразлучны.

Для всей деревни он был Добромиром, будущим старостой, гордым и заносчивым, но для неё он был просто Добриком. Только ей он доверял свои мальчишеские мечты — не просто стать старостой, как отец, а сделать деревню самой богатой в округе. Только с ней он мог быть не важным наследником, а простым парнем, который до одури любил смотреть, как солнце запутывается в её волосах, похожих на спелую пшеницу.

Их любовь расцвела так же естественно, как подснежники после долгой зимы. Тайные встречи у старой ивы на берегу реки, его руки, пахнущие лесом и ветром, её тихий смех, который, как он говорил, был слаще мёда. Он дарил ей не дорогие подарки, а то, что было дороже золота — своё время и свои тайны. Однажды, в ночь на Купалу, глядя на звёзды, он пообещал ей, что их жизнь будет такой же яркой и красивой, как Млечный Путь над головой. И Аксинья верила ему. Её любовь была чистой и всеобъемлющей, она не видела его гордыни и тщеславия, а видела лишь того мальчика, что когда-то спас её от маленькой занозы.

Но тщеславие Добромира росло быстрее, чем он сам. Он хотел всего и сразу: уважения, власти, богатства. Он видел, как на него смотрят другие, — с надеждой, но без трепета. И в душе Добромира проросла чернота.

***

Предательство случилось на ярмарке, в самый разгар праздника.

Он сам нашёл Аксинью в толпе, взял за руку и повёл в самый центр площади. Её сердце пело, она была уверена, что сейчас он объявит об их свадьбе. Он запрыгнул на дубовую бочку, высокий, красивый, как никогда. Вся деревня замерла, глядя на них, и он начал говорить. Он говорил о том, что сердцу не прикажешь. Говорил, что его судьба — быть с Любавой, дочерью богатого мельника. А потом он посмотрел на Аксинью, в его глазах, которые она так любила, стоял ледяной холод. И он произнёс последние слова, которые, как яд, вошли в её сердце и остались там навсегда:

— А Аксинья… что ж, она девушка славная. Но будущему старосте нужна жена под стать, а не простушка!

Мир вокруг неё раскололся. Весёлая музыка ярмарки превратилась в оглушающий гул, а сотни глаз, смотревших на неё, стали иглами. Но страшнее всего был его смех. Он смеялся, громко, весело, празднуя свою новую жизнь и новую невесту. Он смеялся, глядя, как умирает та, что любила его больше жизни.

Он получил всё, что хотел. Стал первым парнем, а потом и старостой, женился на богатой. На него стали смотреть по-другому, по важному. Он наконец-то получил одобрение отца, которого так ждал.

Аксинья же, обезумевшая от горя и позора, в ту же ночь решила, что не нужна ей такая жизнь. Ведь даже убежав в другое село не отмыться от позора. Сбежать можно только в другую жизнь, где нет этих людей и проклятого Добромира.

***