Не сахарная. Мой первый

Не сахарная

Я простая студентка из рабочей семьи. Он преподаватель искусства из мира богемы. Цена наших отношений — его карьера и мое разбитое сердце. Но… мы рискнем?

Наши любимые читатели! Добро пожаловать в новую историю! Обещаем, что она будет очень красивой, атмосферной, чувственной и, как обычно, непредсказуемой. Вы испытаете массу эмоций. Будете нас ругать и любить всем сердцем. Ну что, полетели?!

Глава 1. Это же Вадим Вересаев

— Это же Вересаев…

— Это Вадим Вересаев!..

— Вересаев будет нашим преподом?!

Мои одногруппницы произносят это имя с таким придыханием, что я невольно отрываю взгляд от конспекта.

Девчонки смотрят в приоткрытую дверь аудитории, в которой через пару минут должен начаться семинар по промышленному дизайну. Я вижу только их спины и полосу солнечного света. Весь август и первую неделю сентября шли дожди, а сегодня наконец наступила золотая осень.

— Кто такой Вадим Вересаев? — спрашиваю я Машу — единственного человека на потоке, кого я могу назвать подругой. И то… что может быть общего между мной и наследницей элитного конного клуба, которая и сама выглядит роскошно, как породистая лошадь? Палевая — потому что блондинка.

— Ты вообще из конспектов не вылезаешь? — спрашивает она.

— Вот, вылезла, — отвечаю я и демонстративно закрываю тетрадь.

— Боже, Лера, погугли! — театрально возмущается Маша и вслед за одногруппниками втягивается в кабинет.

Дожидаюсь, пока пробка у двери рассосется и иду следом.

Вхожу в аудиторию — и на доли секунды замираю. Просто не ожидала… я совершенно не ожидала на втором году учебы вдруг увидеть среди этих серых стен, помпезной советской лепнины, дешевых исцарапанных парт кого-то… такого.

Вадим Вересаев.

Он стоит, прислонясь к столу, и общается с нашей старостой. Спина прямая, руки скрещены на груди, чуть наклонился вперед — внимательно слушает.

Ему лет под тридцать. Высокий, стройный, но не худощавый. У него выразительные, аристократические черты лица. Гладко выбрит. Темно-каштановые, почти черные, волосы в легком беспорядке, словно потрепанные ветром.

На нем черные брюки и строгая темно-синяя рубашка из какой-то дорогой, плотной ткани. Рукава на два манжета закатаны — кажется, будто он только что рисовал или перебирал старинные книги в библиотеке. На одной руке — тонкий кожаный браслет, на другой — какие-то необычные часы с крупным циферблатом.

Такой… идеально-небрежный образ. Простой и богемный одновременно. Вадим Вересаев — даже имя, как у художника.

Он совсем, совсем не похож на тех мужчин, которые окружают меня всю жизнь.

Кто-то проходит мимо, задев меня плечом. Я спохватываюсь и направляюсь к преподавателю — первый ряд у окна.

Когда кладу конспект на парту, он поворачивает голову, и мы на мгновение встречаемся взглядами. Глаза у него густо-карие — темные, как вишни.

Кто вы такой, Вадим Вересаев?..

Хоть гугли тайком под партой.

Сажусь на свое место. Нашариваю в сумке ручку, украдкой поглядывая на преподавателя. Мне хочется на него смотреть — на каком-то физиологическом уровне, ноющей щекоткой в груди. В последний раз такое чувство у меня возникало в подростковом возрасте, когда я была влюблена в молодого Пола Маккартни и заслушивала альбомы “Битлз” до дыр.

— Боже, какие у него ушки… — шепотом млеет Маша, и я перевожу взгляд на них: аккуратные, чуть оттопыренные — ровно настолько, чтобы примагничивать внимание.

— Давайте, заходите! — Вадим делает приглашающий жест кому-то у двери, кто, вероятно, застрял там, как до этого я.

— Меня зовут Вадим Алексеевич Вересаев, — говорит он и записывает имя на доске. Мел с тихим стуком ударяется о стекло, и почему-то этот звук тоже будоражит — словно попал в мою тональность. — Я буду вести у вас спецкурс “Чувство искусства”.

Смотрю, как двигаются его плечи под рубашкой, и сама не замечаю, как взгляд опускается ниже, на брюки… Прикрываю глаза. Ну ты, Лера, и даешь…

— Итак, начнем со знакомства. — Вадим Алексеевич кладет мел на подставку и поворачивается лицом к аудитории. — Сыграем с вами в игру. Положите перед собой лист бумаги, любой… да, из блокнота годится. Еще вам понадобится ручка или карандаш.

Я вырываю лист из конспекта, рядом кладу шариковую ручку и по привычке складываю руки на парте — как прилежная ученица.

За всю мою учебу ни один преподаватель не начинал лекцию с игры.

— Все готовы? Тогда слушайте задание. У вас пять секунд на то, чтобы… — Вадим Алексеевич делает паузу, концентрируя на себе внимание группы. Солнечный свет снова прорезается сквозь тучи, ложится на его волосы легким золотистым отблеском, — …записать название картины, которая первой придет вам на ум. — Он смотрит на часы с коричневым кожаным ремешком. — Время пошло…

Я отмираю, хватаю ручку.

Первая мысль — название не появится, я ничего не вспомню так быстро! Но не успеваю додумать это, как название все же появляется. Я записываю его стремительным почерком, сокращаю.

— Стоп! — командует Вадим. — Отложите ручки, переверните листы. А теперь я угадаю, что вы написали.

Глава 2. Мне хочется на нее смотреть

— А если не угадаете, с вас вечеринка! — выкрикивает кто-то из парней.

— Хорошо, — соглашается Вадим Алексеевич, и галерка со свистом ему аплодирует. — Итак, с кого начнем?

— Спросите у меня! — лыбится звезда нашей группы, хоккеист молодежки, который приняли вне конкурса. Он впервые пришел в универ с начала учебного года.

Вадим Алексеевич скрещивает руки, едва заметно улыбается. Смотрит на хоккеиста так пристально, что я наконец осмеливаюсь внимательно рассмотреть его самого. Пушистые, почти девичьи, ресницы, четкие скулы и такие выразительные губы…

— Как вас зовут?

— Леша Ломов.

— Леша Ломов, думаю, вы ничего не написали, — отвечает Вадим Алексеевич.

Сосед Леши по парте переворачивает его листок — на нем только неприличный рисунок. Не вижу, какой именно, но смысл понятен по их ржачу.

— А вас как зовут? — обращается Вадим Алексеевич к бойкой девочке, одетой как секретарша.

— Нина Лодыжника.

— Нина, вы загадали «Мону Лизу» Леонардо да Винчи.

— Да, — улыбается она, перевернув листок.

Маша приподнимает свой. Я заглядываю: у нее тоже “Мона Лиза”, только в другой интерпретации — “Улыбка Джоконды”.

— А вы… — Вадим Алексеевич подходит к главному хулигану нашего класса, который не снимает кепку даже в аудитории.

— Михаил Стрельников.

— А вы, Михаил Стрельников, загадали… — Он касается пальцами подбородка, будто задумывается. — “Без названия”? “Крылья Миры”? В общем, что-то из последних работ Стаса Волошина.

— “Без названия”. Как вы угадали?!

— Обычная магия. А вас как зовут?

Я получаю от Маши толчок локтем в бок и перевожу взгляд на преподавателя… а он смотрит на меня. На меня!

Делаю медленный вдох и поднимаюсь со стула, хотя до меня никто не вставал. Поднимаюсь так медленно, будто мне нужно время для раздумий.

— Валерия. Серова.

— Валерия… — Он касается согнутым пальцем своей нижней губы, мнет ее. Я сглатываю комок в горле. Сама себя не узнаю. — «Девушка с жемчужной серёжкой» Яна Вермеера.

Я прочищаю горло.

— Нет. — От волнения тереблю цепочку с крестиком на шее, замечаю это и как можно незаметнее опускаю руку.

Вадим Алексеевич вскидывает бровь и улыбается. Черт… какая у него улыбка… Он словно на мгновение перестал быть выше меня на полголовы по росту, возрасту и статусу. Словно мы давно знакомы.

— И что вы загадали? — с любопытством спрашивает он.

— Не рискнете еще предположить? — спрашиваю я, восторгаясь и пугаясь своей дерзости.

— Это был самый очевидный вариант. — Вадим Алексеевич улыбается еще шире, и уголки моих губ дергаются сами собой. — Но допустим… «Звездная ночь» Ван Гога? «Утро в сосновом лесу» Шишкина?

Я смеюсь и мотаю головой.

— Значит, это что-то личное. Что-то очень особенное, связанное с вашим чувственным опытом. Такое невозможно угадать… Сдаюсь! — Он поднимает руки.

Я переворачиваю листок и пододвигаю ему. Опираюсь ладонью о стол, будто между прочим, но мне и в самом деле нужна опора — от этих неожиданных эмоций слабость в коленях.

Вадим Алексеевич подходит ближе, словно попался на мою уловку, хотя у меня и в мыслях не было.

— Купание кр коня, — зачитывает он, держа листок перед глазами. — И поднимает на меня взгляд. Как бы я хотела узнать, что он означает! Особенно вкупе с этим приподнятым уголком губ.

— Да. «Купание красного коня» Петрова-Водкина, — говорю я и чувствую, как теплеют щеки, будто я выболтала что-то личное.

По аудитории проносится смешок — кто-то реагирует на “водку”.

— Любопытно… что вам отозвалось в этой картине, Валерия? — Он снова мнет нижнюю губу — похоже, такая же привычка, как у меня теребить цепочку. Я спохватываюсь, поднимаю взгляд, но это тоже не вариант — смотреть вот так, глаза в глаза, на расстоянии вытянутой руки.

— Это же про революцию? — спрашивает кто-то.

— Это про то, что вы там видите и чувствуете. — Вадим Алексеевич отвлекается, и я незаметно выдыхаю во время этой короткой передышки. Но вот он снова смотрит на меня — даже не смотрит, а разглядывает. У меня снова теплеют щеки. — Валерия, глядя на эту картину, вы чувствуете революцию?

— Нет…

— А что вы чувствуете?

— Не знаю. Не могу понять… Мне просто хочется на нее смотреть.

— Продолжайте.

— Я ощущаю это на каком-то физиологическом уровне. Какой-то... ноющей щекоткой в груди.

“Какой-то уровень, какое-то томление…” Я словно внезапно потеряла половину словарного запаса.

— Вадим Алексеевич! — раздается от двери строгий голос нашей преподавательницы по промышленному дизайну. — Вы случайно вузы не перепутали? Что вы здесь делаете?

Глава 3. Секунда, две, три…

Людмила Викторовна. Железная леди факультета и куратор моей группы. Ей чуть больше сорока, русые волосы с легкой сединой всегда подняты красивой ракушкой. Она носит строгие юбки и белые блузки, всегда на каблуках. За ней вьется тонких шлейф каких-то жутко дорогих духов.

Она теоретик до мозга костей. Ей нужна четкость, она не признает полумер. На экзаменах не заваливает и на мелкие оплошности закрывает глаза, но если прогуливать, не соблюдать ее правила или, не дай бог, ей перечить — пощады не будет.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает она, и я уже переживаю за Вадима Алексеевича.

Несколько секунд все пребывают в замешательстве. Все — кроме самого Вадима Алексеевича.

— Я разогревал публику перед вашим семинаром, Людмила Викторовна, — улыбаясь, отвечает он обычным тоном, но я улавливаю особую интонацию, как подтекст, который не могу понять.

— Пожалуйста, покиньте аудиторию.

Вадим Алексеевич кивает и берет со стула темно-коричневую сумку из мягкой кожи.

— Если будут вопросы по искусству, я всегда в вашем распоряжении, — обращается он ко всем сразу, направляясь к двери. — Приятно было познакомиться!

— С вас вечеринка! — выкрикивает Ломов.

Вадим Алексеевич поднимает большой палец, и парни с энтузиазмом реагируют.

— Поторопитесь, пожалуйста, — уже вовсе не строгим тоном просит Людмила Викторовна, хотя этим только задерживает преподавателя, который вынужден остановиться рядом с ней в узком дверном проеме.

Он не отвечает — скользит по ее лицу взглядом. Кивает ей и уходит.

— Говорят, он ее шпилит, — шепчет мне на ухо Маша.

— Чего?!— оглядываюсь я на нее.

— Ну, пара они. Просто не афишируют.

Округлив глаза, я смотрю, как Людмила Викторовна идет по проходу к столу.

У меня никогда даже мысли не возникало, что эту женщину изо льда и металла может кто-то шпилить. Кажется, прикоснись к ней языком, и прилипнешь, как к детским качелям на морозе. И уж тем более мне сложно — нет, невозможно! — представить, что у нее что-то может быть с Вадимом Алексеевичем. Хотя, это объяснило бы и его интонацию, и их переглядывания в дверном проеме.

— Но она же старая… — Я все еще не могу поверить. — Он младше ее лет на десять, может, даже пятнадцать.

— Ты тоже младше его лет на десять. Но ведь это не мешает тебе пускать по нему слюнки, — бубнит себе под нос Маша, делая вид, что внимательно рассматривает свой конспект — Людмила Викторовна стоит в паре шагов от нас.

От Машиных слов что-то царапает в груди, будто перед сложным экзаменом.

Без всякого повода бросаю взгляд в окно. Тучи цвета голубики истончаются, их прорезают косые солнечные лучи, и при этом льет дождь.

По дорожке между кленов идет Вадим Алексеевич, раскрыв большой темно-синий зонт — будто цветок на фоне ржавой влажной листвы. Смотрю, не отрываясь, пока он не исчезает за поворотом.

Дождь льет все сильнее — и сильнее царапает в груди.

Я отвожу взгляд от окна, заставляю себя пялиться на доску. Секунду, две, три… Потом незаметно достаю из рюкзака телефон и под партой в строке браузера набираю “вадим вересаев”.

Участник литмаба "Мой первый"

"Нокаут. Бой за сердце" от Катерины Пелевиной

https://litnet.com/shrt/w3Ex

#невинная героиня #разница в возрасте #противостояние характеров #чувственно и эмоционально

Я наткнулась на него случайно, когда убегала от людей, похитивших меня ночью в одном из баров столицы…

Читать - https://litnet.com/shrt/KlmZ

Глава 4. Не сегодня!

Преподаватель в академии искусств. Консультант по инвестициям в искусство. Организатор выставок, мастер-классов и семинаров. Ведущий блога и подкаста. Автор множества специализированных статей по искусству.

После пары, скроля страницы в браузере, спускаюсь в гардеробную. Перекладывая телефон из одной руки в другую, надеваю папину черную ветровку — вернее, уже полинявшую до графитового, с черно-белыми полосами на манжетах. Ветровка велика мне на пару размеров. Манжеты плотно облегают запястье, не съезжают на кисти рук, но рукава возле них собираются в пузатую гармошку.

Не отрывая взгляда от телефона, выхожу на улицу.

А еще Вадим Алексеевич — “звезда” светской хроники и глянцевых журналов. Потому что он чертовски харизматичен. Особенно это стало заметно сейчас, когда я могу рассматривать его долго и подробно, увеличивая фото на экране телефона. Эти слегка взлохмаченные волосы, эти чуть оттопыренные уши... И зажженная сигарета в красивых пальцах, и взгляд темно-карих глаз, с легкой усмешкой, с обещанием…

Я засмотрелась на это фото и ступила в лужу — теперь мне придется все сорок минут добираться до дома в промокшем ботинке.

А еще Вадим Алексеевич бунтарь: ему запретили появляться в художественном музее. Что нужно вытворить, чтобы получить такой запрет?! У меня температура поднимается только от мыслей об этом — я же всю жизнь живу по правилам.

Возле стройки прячу телефон в карман — здесь надо быть внимательной: оступишься на досках и окажешься по щиколотку в грязи.

Вот и мой дом: старая заводская девятиэтажка, квартира в которой досталась отчиму в наследство. У подъезда меня ждет Виталик. Черт… Я же сама предложила ему провести вечер у меня дома, раз мама и отчим в гостях.

Мы знакомы с Виталиком с детского сада, и между нами давно уже отношения, как у супругов после двадцати лет брака — мы друг к другу привыкли, и между нами нет секса. Но скоро будет. Виталика забрали в армию до моего восемнадцатилетия, и вот он вернулся. Через неделю мне девятнадцать, мы договорились сделать это на мой день рождения.

— Я уже пятнадцать минут тебя жду, — говорит он вместо приветствия и чмокает меня в щеку холодными губами.

— Почему не позвонил? — спрашиваю я, хотя сама виновата — опоздала, потому что рассматривала фото преподавателя.

Просто после всех этих снимков Вадима Алексеевича небритый Виталик в дутой куртке и джинсах с грязной бахромой выглядит словно карикатура. И это отчего-то меня задевает.

— У меня телефон сел.

— Тогда откуда ты знаешь, что ждешь пятнадцать минут? — не унимаюсь я.

— Ты чего такая злая, конфетка? — Он машинальным движением чешет подбородок с редкой бородкой. — Месячные что ли?

Я стискиваю зубы.

В старших классах перед экзаменами я пакетами скупала ириски и жевала их утра до ночи — так снимала стресс. Потом с трудом отучила себя от этой привычки. Но прозвище привязалось. Я сто раз просила Виталика так меня не называть.

— Да, месячные, — вру я.

Мы поднимаемся ко мне домой. Пока готовлю бутерброды, украдкой смотрю на настенные часы. Мама вернется только через три часа… Плавлю сыр на бутербродах в микроволновке, завариваю черный чай в пакетиках, и мы идем смотреть какое-то дурацкое аниме.

Сидим на диване, тарелка с бутербродами и кружки с чаем стоят перед нами на табуретке. Виталик быстро запихивает в себя бутерброды, вытирает ладони одна о другую, хотя я принесла салфетки. Сегодня меня это раздражает. Я прислушиваюсь к себе — нет, меня это бесит!

Бесит, что телевизор с пузатым экраном, хотя у всех моих знакомых уже давно плоский. Что в моей кружке коричневая полоска от чая — теперь мне и глоток в горло не полезет. Меня жутко бесит, что я, пусть и не явственно, но чувствую запах мужских носков — хотя что взять с парня, который пришел ко мне после пар в универе?

— Можно съесть твой бутик? — спрашивает Виталик и тянется за ним еще до моего согласия.

— Конечно, — ровным тоном отвечаю я.

Меня бесит, что уголок обоев возле потолка отслоился, и что они желтые, как старая газета. Что Виталик одной рукой держит чашку, будто чаепитие сейчас для него в приоритете, а вторую руку перекинул за мою шею и начинает поступательное движение под блузкой к чашечке лифчика.

Я внутренне сжимаюсь, но не останавливаю его. Не хочу быть стервой, которой попала шлея под хвост, и поэтому она не позволяет своему парню себя потрогать, хотя это все, что она вообще позволяет ему с пятнадцати лет.

Стискиваю зубы, чувствуя, как его пальцы отодвигают край чашечки лифчика и двигаются ниже… Сжимают сосок и начинают его покручивать. Мне же раньше это даже нравилось. Но, черт, не сегодня! Не сегодня!

Я закрываю глаза, будто в этой темноте можно спрятаться, но становится только хуже — ощущения будто усиливаются. Я терплю, терплю, терплю, как это делаю всю жизнь, а потом… не знаю, что происходит. Само собой, без моей воли, моя нога дергается вперед, задевает табуретку. Она опрокидывается вместе с кружкой. Кружка вдребезги, чай стремительно впитывается в светлый ковер. Я бросаюсь за тряпкой, Виталик — собирать осколки.

До прихода мамы остается два часа.

_______________

Участник литмоба "Мой первый"

"(НЕ)красивая помощница для горячего босса" от Лилии Хисамовой

https://litnet.com/shrt/wGbJ

Моя яркая внешность — словно проклятие. Поэтому я пошла на крайнюю меру и превратилась в серую мышку. Но стоило мне встретить своего нового босса, которым оказался горячий миллиардер, как всё пошло не по плану.
Читать: https://litnet.com/shrt/2few

Глава 5. Вадим. Или да

Мы возвращаемся в Людину квартиру после восьми. Я включаю пластинку с легким джазом “I Know You Know” Esperanza Spalding, и меня сразу отпускает. Суета, эхо разговоров, мысли о работе — все остается на вешалке вместе с пальто.

— Откроешь вино? — спрашивает Люда, снимая в коридоре туфли на высоких каблуках. Тоже устала.

Я беру из бара бутылку красного сухого, откупориваю, разливаю по бокалам. Мы легонько чокаемся.

— Останешься? — Люда одним движением распускает прическу-ракушку. Встряхивает волосами, они рассыпаются по плечам. Сколько раз я уже видел это, и все не привыкну, как мгновенно Люда-тигрица превращается в Люду-кошку.

Делаю глоток вина, поглядывая на нее поверх бокала.

Мотаю головой. Не останусь.

— Ничего. — Она прячет улыбку за бокалом. — Скоро в твоей каморке станет холодно, и ты сам ко мне придешь.

— К этому времени мы уже уедем.

— Дай-то бог…

В ее сумочке звонит телефон, она идет за ним. Я выхожу на балкон — крохотный, на два стула, как и во многих домах, построенных в пятидесятых.

Со второго этажа открывается вид как на старых открытках: аккуратный внутренний дворик с фонтаном посередине — сейчас он не работает. Темно-синие сумерки, звезды и гирлянды огней по периметру крыш. Редкие горящие окна отбрасывают желтые и оранжевые прямоугольники на влажную брусчатку.

Днем здесь ходят туристы, работают лавки ремесленников и кофейни на первых этажах, а вечерами тихо.

У лавки керамики за столиком на двоих сидит парочка, у женщины на плечи накинут плед. Они пьют кофе, тихо разговаривают о чем-то. Женщина прикуривает от спички, и я понимаю, что тоже хочу курить.

Возвращаюсь к комнату. Снимаю рубашку, остаюсь в брюках и белой нательной майке. Прикуриваю, стоя у двери балкона, — занавеска то заслоняет от меня парочку, то снова открывает.

Люда бесшумно подкрадывается ко мне с бокалом вина, прислоняется спиной к стене, я оглядываюсь на нее через плечо.

— Мне нравится, когда ты такой — загорелый, в белой майке и с сигаретой. Ты как юный мафиози из “Крестного отца”.

— Мне тридцать. Я юный только для сорокалетней женщины, — с легкой иронией говорю я и выдыхаю дым в сторону балкона.

Люда подходит ближе, зарывается пальцами в мои волосы — я машинально веду головой. Не люблю, когда кто-то трогает мои волосы.

— Неприрученный. Мустанг, — ласково говорит она. — Я знаю, что ты со мной из-за денег. Вернее, из-за моих связей.

Выдыхая дым, качаю головой.

— Не только из-за связей. Ты умная, целеустремленная, масшабно мыслишь. У тебя безупречное тело. Это ты со мной из-за секса.

— Нет, — пылко отвечает она. Ее щеки уже розовые от вина. — Или да...

Мы улыбаемся друг другу.

Люда льнет ко мне, проводит подушечками пальцев по скуле, по подбородку.

— Что ты такое устроил сегодня на моей лекции? — задумчиво говорит она, будто это имеет отношение к моему лицу. — Я же сказала просто предупредить детей, что опоздаю на десять минут.

— Ты же знаешь, я не люблю приказы, — отвечаю я, не меняя тона, но это заигрывание, Люда понимает. Так что беру бокал из ее рук и делаю глоток. Вино приятно горчит на языке, оставляя привкус ежевики. Возвращаю бокал Люде. Она поворачивает его к себе той стороной, с которой только что пил я.

Я в душ собирался. Но, похоже, до него дело не дойдет.

— Снова играл с моими детьми в свою любимую игру? — спрашивает она и, не отпуская моего взгляда, тоже делает глоток. Киваю, улыбаясь уголком губ. — Кто-то в моей группе запомнился тебе особенно?

Я сразу вспоминаю ту девушку с ошеломленным взглядом. Как ее зовут? Лера? Она смотрела на меня так, будто я не вопрос ей задал, а зашел к ней в спальню, когда она переодевалась.

— Да нет, не особо, — лгу я Люде, наверное, впервые за много лет.

Глава 6. Вадим. Что-то хрупкое

Не знаю, почему лгу. Просто не хочу этим делиться — будто пытаюсь защитить что-то хрупкое.

— Совершенно никто? — допытывается она. — У меня есть талантливые ребята.

— Я же сказал, — спокойно отвечаю я, а перед глазами снова Лера.

Девушка как девушка. Но “Купание красного коня”... Может, кто-то в этом и видит символ революции, но для меня вся эта картина — чистый секс. И, судя по ее румянцу, по этому испуганному блеску в глазах, она тоже это чувствует — просто не понимает, что именно. Не понимает, на каком уровне пересекается искусство и ее потаенные, очень глубоко запрятанные желания.

А с виду — просто робкая, закомплексованная девочка.

У большинства людей все на поверхности — поэтому я так часто угадываю, что они написали на листках. Но у нее — омут. Она сама не знает его глубину. А я, возможно, знаю. И оттого в который раз возвращаюсь мыслями к ней.

Я помню себя таким — когда смотрел, чувствовал, реагировал — и не понимал, что со мной происходит, почему так. И вот тогда в моей жизни появилась Людмила Викторовна — моя преподавательница по искусству. Это было почти десять лет назад.

— Я говорила Юре, что ты не согласишься вести у нас лекции, а он гнул свое, — с легким раздражением говорит Люда. — Не понимаю, зачем вообще технарям искусство.

— Искусство нужно всем. Юрий Антонович прогрессивный декан и прекрасно это понимает. У меня просто нет времени.

Люда отпивает большой глоток и, не проглатывая, отставляет бокал. Не глядя, тушу сигарету в пепельнице на полке и склоняюсь к ней, чтобы принять глоток из ее губ. Вкусно.

То ли от вина, то ли он ее теплых ладоней, которые тянут за пряжку ремня, по животу и в паху разливается тепло.

— Ммм… — со стоном выдыхает она во время поцелуя, и я уже чувствую, как от желания туманится голова.

Кладу ей ладонь на шею — и ощущаю под пальцами прохладный металл цепочки. Люда обычно не носит цепочки — аллергия, кожа идет пятнами, но сегодня на выставке купила у знакомой.

Такое непривычное ощущение… Особенно, когда глаза закрыты… На какое-то мгновение кажется, что это шея той девочки, это ее цепочка. Что-то отзывается во мне, но я останавливаю фантазию. Это уже зона турбулентности.

Прерываю поцелуй и мельком бросаю взгляд на авиаторские часы на моей руке, легко сжимающей ее шею. Они — напоминание о том, что некоторые фантазии надо вырубать на корню. Юная девушка, ученица Люды — эта территория обнесена красной лентой как зона преступления. Заходить запрещено.

Я расстегиваю цепочку и кладу ее возле пепельницы.

Оглядываюсь на балкон — парочка ушла, ни одно окно не горит. Щелкаю по выключателю — теперь не горит и наше. Легонько толкаю Люду на балкон.

— Ты что делаешь?.. — слегка заплетаясь языком, спрашивает она.

— То, что ты хочешь, — отвечаю я и поворачиваю ее лицом к перилам, она опирается о них руками.

— Ты сумасшедший… А если увидят?..

— Твоя репутация, а как же… Нет ничего важнее твоей репутации — даже когда я задираю тебе юбку.

— Особенно, когда…

Она не договаривает — я резко, как она любит, наклоняю ее ниже, к самым перилам.

— Нас здесь никто не увидит, — говорю ей на ухо — Просто будь тихой… Ну или не будь…

* * *

Участник литмоба "Мой первый"

"Любовь в нотной тетрадке" от Кати Хеппи

https://litnet.com/shrt/SG3n

спор | невинная героиня | первая любовь | музыка

Он выбирает не любить.

Она любит впервые.

Может ли у этой песни быть второй куплет?

Читать: https://litnet.com/shrt/fS54

Глава 7. Сегодня я думаю об этом

Когда возвращаются родители, Виталик испаряется. Он побаивается моего отчима — и, думаю, не зря. Меня отчим и пальцем не тронул, но рядом с ним всегда кажется, что он на это способен. Высокий, мощный, как танк, — бывший военный. Иногда взглядом пройдется по лицу — как пощечиной. Я до сих пор не понимаю, мама действительно его любит или просто боится.

— У нас сегодня гости, — говорит отчим, вваливаясь в квартиру. Куртка нараспашку, ширинка брюк расстегнута.

Он уже заметно подвыпивший, но его не выдают ни голос, ни мимика. Наверное, он даже по прямой линии смог бы пройти. Я определяю степень его опьянения по внезапному оптимизму, уверенности, что он круче всех, что ему все позволено.

— Лерка! — Он сжимает ручищей мое плечо. — Сделаешь свои фирменные сухарики нам к пиву?

Конечно. Куда я денусь.

Мама входит в квартиру следом. На ней бежевый плащ до колен, высокие замшевые сапоги на каблуке. Светлые волосы с тщательно закрашенной сединой завиты мелкими кудряшками. Красивая, статная, но вечно уставшая женщина. Рядом с отчимом она всегда на посту.

Мама коротко меня обнимает.

— Ты классно выглядишь, — шепчу ей на ухо.

— А у тебя глаза горят, — тепло говорит она.

Теперь у меня горят и щеки. Потому что я знаю, откуда этот блеск — от предвкушения.

Я ускользаю в свою комнату и, наконец, занимаюсь тем, о чем мечтала весь вечер: забираюсь с ногами на подоконник, подключаю наушники к телефону и загружаю подкаст Вадима Алексеевича.

В узком пространстве между стеклом и шторой я будто в портале между нашими мирами.

“Искусство — это не только то, что хочет сказать художник, — вливается в меня его голос вместе с прохладой стекла и бликами фонарей на размытом дождем стекле. Мне от этого так хорошо… так спокойно и волнительно одновременно. — Это и то, что чувствуете вы, когда смотрите на объект искусства. Иногда вы сами не понимаете, отчего при виде картины с ромашковым полем вас бросает в дрожь, а от изображения птицы на фоне неба просыпается ужас. Докапываться до этого — вот самое увлекательное путешествие, самое большое приключение”.

Это же прямо о моем ощущении от “Красного коня”! Я хочу докопаться, хочу понять, что меня цепляет. Только как это сделать?..

Он много всего интересного рассказывает о современном искусстве, о художниках, выставках, концепциях. Столько информации, столько нового мира, что мне неудобно дышать — будто стало слишком много кислорода, до головокружения.

Продолжая слушать подкаст, загружаю его соцсети. На фото Вадим Алексеевич с разными женщинами, но такие снимки нельзя назвать личными. Он везде открыт, и, вместе с тем, вежливо-отстранен. Даже на его фото с Людмилой Викторовной я бы не обратила внимания, если бы не Машины слова.

Увеличиваю фото на экране.

Они на какой-то выставке. Вадим Алексеевич общается с репортером, Людмила Викторовна стоит рядом, железная, как обычно. Внимательный строгий взгляд из-под очков в черной оправе. Они очень идут ее строгому, но при этом открытому черному платью.

Его ладонь на ее талии — будто случайно, между делом, чтобы обратить на что-то внимание. Но у меня при виде этого словно кислота разливается по внутренностям. Что еще за реакция?..

— Лерка! — Дверь с грохотом открывается, и я едва не падаю с подоконника, резко распахивая штору. Отчим смотрит на меня так внимательно, будто застал за чем-то запретным. — Гости пришли, ты что, оглохла?

— Иду, — покорно говорю я и всовываю ноги в домашние тапочки.

К отчиму пришли два его друга, они раскладывают покер на кухонном столе. Мама суетится рядом. Я иду готовить свои фирменные сухарики: ржаной хлеб с чесноком и солью. Вся тонкость в количестве подсолнечного масла, интенсивности огня и времени жарки. Обычно я готовлю их к бульону.

У мамы болит голова. Она отпрашивается у отчима, берет таблетку снотворного и уходит к себе, поцеловав его на прощанье. Я дожариваю сухарики, ставлю блюдо с ними на край стола — отчим перехватывает мое запястье:

— Посиди с нами. А то одни мужики.

Молча сажусь рядом с ним на стул. Отчиму нравится, когда я рядом — не нужно самому вставать к холодильнику за пивом.

Они играют, матеряться, сигаретный дым завивается к потолку, даже вытяжка не спасает.

Незаметно для себя ускользаю из этой кухни в свои мысли. Как проводит вечер Вадим Алексеевич? Мне почему-то чудится тихая городская улица, освещенная старинными коваными фонарями. Шаги по мостовой. Шуршание листьев под ногами. “Искусство провоцирует тебя быть творцом”, — говорит он мне голосом из подскаста…

— Лера, налить тебе пива? — спрашивает у меня один из его приятелей, открывая банку.

Я мотаю головой.

— Тебе же есть восемнадцать? — уточняет он.

— Лерка не пьет алкоголь, — громогласно отвечает отчим, точными движениями раздавая карты. — И никогда не пила — вообще ни капли в рот не брала. Целочка во всех смыслах.

Не знаю, как реагируют на эту пошлость остальные, — я внутренне сжимаюсь и опускаю голову. Мне не по себе, когда взрослые мужики разговаривают на такие темы, особенно обо мне. Смотрю на свои пальцы, которыми вцепилась в джинсы на коленях.

— Не пялься на нее! — набрасывается отчим на кого-то из дружков. — Она моя падчерица! Она не-при-косновенная! Любого урою, кто ее тронет!

Я резко поднимаюсь из-за стола. Гляжу на отчима в упор — в его наглые, маслянистые глаза.

— Мне завтра рано в универ. Я пойду.

— Ну иди, иди, — ласково говорит он. — Ты же у нас умная, горжусь тобой!.. Я вам говорил, что у нее повышенная стипендия?.. — Он наконец отводит от меня взгляд.

Я выскальзываю из кухни. Наскоро чищу зубы, на цыпочках пробираюсь в свою комнату и с головой накрываюсь одеялом — чтобы отчим, если решит меня проверить, не заметил, что я сижу в телефоне.

Глава 8. Цвет индиго

— О, так ты, оказывается, есть в соцсетях! — шепчет Машка, косясь на мой телефон, который я старательно прячу под партой. Я тотчас же переворачиваю его экраном вниз.

— Просто особо ими не пользуюсь, — бубню я, опустив голову, чтобы Людмила Викторовна не заметила по губам, что я разговариваю.

Но она все же что-то замечает, потому что мимоходом цокает нарощенными ногтями по моей парте и чуть повышает голос:

— До дипломной работы — три года. Это мало, поверьте. — Она медленно двигается между партами, оставляя тонкий шлейф духов. Вот этот запах чувствует Вадим Алексеевич каждый раз, когда они вместе. — Дипломная работа — мостик в ваше светлое будущее. Наша промышленность нуждается в креативных управленцах. Для вас это большие возможности и большие деньги. Поэтому начинайте думать уже сейчас… Все, на сегодня мы закончили.

Мы гурьбой вываливаем из универа в золотую, умытую дождем осень. Я делаю глубокий вдох, подставляя лицо нежному, едва теплому солнцу.

— Поехали со мной в конный клуб? — Маша догоняет меня по ступенькам. — Сегодня моя мама приезжает. Только представь: конные прогулки, гитара, отец с отчимом пытаются друг друга не убить… Будет весело.

— У меня на сегодня планы.

— У тебя все два года “на сегодня планы”. Так что, вероятно, завтра уже получится? — с легкой обидой спрашивает Маша. — Ладно, пока!

Я прикусываю губу. Маша будто и в самом деле расстроилась. Почему?.. У нее каждая девчонка на факультете — подруга. Мне всегда казалось, что она приглашает меня просто из вежливости.

И у меня действительно на сегодня планы. Сердце начинает биться быстрее, когда я думаю, где скоро окажусь.

Даже дорога к этому месту особенная. Сначала иду через сквер, поддевая мокрое золото носами ботинок. Потом еду на дребезжащем трамвайчике. Остаток пути пробегаю, прикрыв голову капюшоном папиной ветровки, — брызнул дождь.

У этого магазина витражные окна и деревянная резная дверь — такая высокая, что для посетителей открывается только нижняя ее часть. Когда я вхожу, солнце простреливает витражи и рассыпается по полу разноцветными пятнами. Как по волшебству…

Любимый книжный Вадима Алексеевича — так он написал в своем блоге.

В магазине пахнет новыми книгами и свежим кофе. Винтовая лестница убегает на второй этаж — там кафе. А мне сюда, по широким деревянным ступеням, в лабиринт стеллажей, заставленных книгами.

Я ищу конкретную книгу, но невольно останавливаюсь то на одном издании, то на другом. Сколько же здесь красоты! Особенно в отделе искусства.

А вот и она —“Чувство искусства” Вадима Вересаева — большая и увесистая, как альбом,с глянцевыми страницами.

На обложке непонятная картина с египетскими кошками, крестами и каким-то глазами. Внутри — много необычных фотоиллюстраций, абстракций, коллажей. Я ничего не понимаю в этом искусстве, но некоторые фото прямо требуют моего внимания.

Сажусь на ступеньку. “Эдип и Сфинкс” Густава Моро. Вот что меня привлекло в этой картине? Стоит Эдип. В него вцепился когтями Сфинкс с женским лицом. Они так смотрят друг на друга… Как?.. Я не понимаю.

Как-то по-настоящему, как живые. У каждого своя эмоция, прямо за душу берет. Но глубже понять ощущения не получается. Словно пробую без подготовки нырнуть на большую глубину, и воздуха не хватает. Я по-настоящему делаю глубокий вдох.

Иду к кассе, прижимая книгу к груди. И только на полпути понимаю, что надо бы посмотреть стоимость. Смотрю — и сердце будто опускается на пару сантиметров. Черт… Это же почти моя месячная стипендия.

Еще секунду медлю — а если?.. Но нет. Серьезно — нет. Иначе придется просить деньги у отчима.

Возвращаю книгу на место и понуро выхожу на улицу. Сумерки, но фонари еще не зажглись. Тоскливо. Даже телефон, кажется, уныло звонит в рюкзаке.

— Скажи, ты хочешь что-то особенное на твой дэрэ? — спрашивает Виталик заспанным голосом. — Может, сходим куда-нибудь?

Не хочу…

— Да, хочу! — спохватываюсь я, ставлю разговор на громкую связь и судорожно листаю посты в аккаунте Вадима Алексеевича. — Хочу в ресторан-клуб “Кредо”.

— Звучит дорого.

Я опускаю телефон, выдыхаю и снова подношу к уху.

— Я заплачу за себя сама. Просто хочу именно это место.

— Хорошо, пойдем туда.

— Забронируй столик, а то мало ли.

— Хорошо. Пока, конфетка!

Прячу телефон карман. Кажется, будто у меня сдают нервы, как в школе перед экзаменами. Только никаких экзаменов нет. Вообще ничего не происходит, а меня снова тянет на сладкое — на мгновение ощущаю приторный вкус ириски на кончике языка.

Возвращаюсь домой и весь вечер не выхожу из комнаты: слушаю под одеялом подкаст Вадима Алексеевича.

“Спросите себя — что вы чувствуете? Как это ощущение отзывается в теле? Определите его цвет, вкус, запах”, — говорит он.

Меня просто ломает от звука его голоса. Я морщусь от удовольствия, как от боли. Мне горько от счастья. У его голоса цвет индиго, терпкий древесный запах, и на ощупь он — кашемир.

______________

"Бунтарь и принцесса" Если нельзя, но хочется.

Он — бунтарь, который вообще не умеет нормально общаться, но он единственный знает мою тайну и протянул руку помощи.

Читать: https://litnet.com/shrt/Ad8U