(не) смотри в мои глаза

Пролог

— До тебя у меня никого не было, — произношу уверенно, а внутри всё леденеет от страха остаться непонятой, — клянусь, Эмир... Ты первый. Ты мой единственный...

— Замолчи. — Отрезает холодно.

По коже пробегает противная дрожь. Ноги судорогами сводит. Не могу устоять. Сажусь на край кровати, боясь бросить взгляд на смятое постельное бельё, на котором не осталось и малейшего следа от крови моей девственной. Нет ни капли. Простыни белее снега за окном. Ослепнуть хочу, но не видеть эту чистоту...

Я грязная. Распутная. Опороченная.

Для него, не для себя!

Самообладание трещит по швам. Мысли безутешные роятся, ни на миг не покидают сознание. Что мне делать? Как мне быть? Чем доказать мужу, что я невинна, нетронута? Что со мной что-то не так?

Что же со мной не так?!

Почему нет крови? Почему? Почему! Меня моя невестка, жена родного брата к этому готовила! Сказала не пугаться, если будет распирать от боли и кровь пойдёт…

А мне было терпимо. Не возникло желания оттолкнуть его от себя, избавиться от дискомфорта.

Что же это получается? Я… бракованная?

Низ живота будто иглой пронзает. Пульсирует, колет неприятно. Усидеть невозможно. Взвыть хочется от ощущений болезненных. Вынуждаю себя держать осанку ровно. Подбородок вздёргиваю. Он не видит меня, спиной сидит, будто окаменел в одном положении, но я достоинство не теряю. Даже если попытается сломать, буду бороться за свою честь. До потери пульса.

Шорох одежды. Скрежет металла. Запах сигаретного дыма. Он впервые возле меня закуривает...

Нервно подскакиваю с кровати. Из-за слабости в ногах чуть не валюсь на пол, но, благо что успеваю припасть плечом к стене. Как в кокон закутываюсь в шёлковый плед и обмираю. Взгляд прикован к его спине широкой, исполосованной шрамами. К пальцам мгновенно приливает тепло. Явственно чувствую их грубость, обвожу кончиками каждый глубокий излом, пропускаю через себя пережитую им когда-то боль. Сливаюсь с ним воедино, восполняю утерянное... Мы идеально сочетаемся, дополняем друг друга.

Зависели друг от друга... А что теперь?

Прикрываю веки. Мне всё ещё не верится, что, каких-то жалких полчаса назад, я была самой счастливой невестой на свете. Любимой. Желанной. Вселенной в его глазах. Каждой клеточкой тела чувствовала своего мужчину. Плавилась от смелых прикосновений. Растворялась в его пряном запахе, в его поцелуях. Как же нежен он был до того...

Воспоминания обжигают до костей. В голове огнём вспыхивает выражение лица Эмира в тот момент, когда он посмотрел в пустоту между наших разъединенных тел. Я не сразу поняла, в чём причина его внезапной ярости. Ни слова ведь не сказал, ни в чём не обвинил. Просто молча отстранился. Образовал между мной и собой непреодолимую пропасть.

Стыд. Страх. Отрицание. До сих пор испытываю то же самое. На душе смута. Скудные оправдания исчерпаны. Чего мне от него ожидать? Чем закончится эта бедовая брачная ночь? Каким будет наше первое утро? Наступит ли оно вообще? Что сделает со мной? С позором выставит за дверь! Но почему сейчас этого не делает? Не придаёт огласке мою испорченность...

Хотя... Перед кем оклеветать неверную жену? У него нет родителей. С близкими родственниками связи все оборваны. Давно не общаются. Отшельник он. Сирота. Только брат младший есть. Спит сейчас безмятежно в соседней комнате. А что ему объяснит? Что тот поймёт? Ребёнок тринадцатилетний...

— Мне уйти? — шепчу совсем тихо, втайне надеясь, что не услышит.

— Куда?

Слух его обострён, как моя чувствительность. Я на большом расстоянии кожей чувствую его тяжёлое дыхание. Губами ловлю прогорклый вкус сигарет. Мурашки холодные бегут по позвоночнику.

— Домой...

— Ты уже дома. Твой дом здесь — рядом со мной. Слышишь?

Сердце ударяется об рёбра с такой силой, что эхом стука всё горло перекрывает. Вдох не пропустить. Мне больно. Я задыхаюсь. Меня гложет то, что невинность свою доказать нечем. Что расплакаться не могу. Что эмоции выпустить наружу не удаётся. Они разъедают изнутри. Я просто исчезаю из его реальности с каждой пройденной секундой. Такое ощущение, что скоро от меня останется лишь пустая безжизненная оболочка.

— Ты чего дрожишь?

Вмиг перестаю дрожать. Успокаивает неожиданная мягкость в его грубом голосе. Он полностью ко мне оборачивается, а я прячу взгляд. Обнажен ведь… Пусть и свет в комнате приглушен, но стыдно разглядывать тело любимого. Ему стесняться нечего. Безупречен. Даже шрамы его не уродуют.

Я люблю его. Люблю. Очень сильно люблю! Как мало было признаний вслух, как надоело повторяться лишь мысленно!

— Подойди.

Уговаривать не надо. Подхожу. Будь что будет. Ударит – за справедливость сочту. Накричит – слова поперёк не вставлю. Обнимет – с ума сойду. Я сегодня из противоречий состою…

— В глаза мне смотри.

Вскидываю голову. Внутри всё воспаряет. В бездну его черноты лечу. Взгляд всеобъемлющий. Поглощает меня всю без остатка.

— Красивая моя, — ладони крупные мне на плечи опускаются. Надавливает так, что колени подгибаются. Я ниже него всего на полголовы, но сейчас очень крохотной кажусь. Дрожащей, потерянной. Мне неуютно, хотя очень нуждаюсь в его тепле и близости. Его мягкость обманчива. Холодом сквозит. Пробивает насквозь.

— Ты не веришь мне, Эмир?

— А ты как думаешь?

— Не веришь.

— Ошибаешься.

Обнадеживает! В глазах ведь неверие стеной стоит! К чему это поощрение?

— Я хочу, чтобы наша семья строилась на доверии. Взаимопонимания хочу, но не такого… из жалости.

— Жалость… Кто она такая? Я не в курсе. Объясни, — смеётся, наклоняясь ближе. Смех его каким-то жутко неуместным кажется… резонирует, как если бы весëлая нотка проскочила в печальной мелодии.

— Эмир, не издевайся. И так дурно…

— Я не издеваюсь. Это ты драматизируешь, Каро, — он собирает в кулак пряди моих волос, откидывает назад пульсирующую голову, а затем шепчет хрипло в самое ухо. — Может тебе легче станет от этого, а может и хуже, — приникает губами к шее, шумно выдыхая, — но ты у меня не первая девственница. Знаешь, с тобой ощущения были совсем другие. Их хочется повторить.

Глава 1

“Молчи и слушайся”

Это у меня в крови.

Карина.

Стою у порога, не решаясь переступить без его ведома. Никогда прежде без предупреждения даже в магазин за хлебом не выскакивала, поэтому тревожно мне сейчас до дрожи. Свободу передвижения он не давал. А вдруг отругает? Накажет? Вообще потом из дома ни ногой не пустит! Тем более после вчерашнего инцидента... Эмир наотрез отказался везти меня куда-либо. Будь то больница или родительский дом. Стало очень обидно. Осадок в душе не растворялся. Вроде как спас меня от позора, но в то же время и не позволил честь свою обелить. Хотя она чиста! Мне перед Всевышним не стыдно!

Выхожу на лестничную площадку со вздохом тяжким. Не оборачиваюсь назад. Тишина уютная. Они спят. Время восемь утра. Понедельник сегодня. Выходной ли у него? Где он работает? Я ведь совсем не знаю, чем мой муж занимается. Тщательно скрывает. Я не любопытствую. Привыкшая жить по правилу “молчи и слушайся”, закрыла на это глаза. Обеспечивает, ни в чём не отказывает? Будь благодарна, и ты иди на уступки, во многом угождай! — всплывает в памяти напутствие моей матери. Действительно, порой так и жить легче. Меньше знаю, меньше думаю. Но, беда в другом... Я хочу знать о нём всё без утайки. О чём вчера его и попросила. Быть со мной открытым, доверчивым, понимающим. Он возражать и насмехаться надо мной не стал. Смотрел пристально без тени улыбки. Прислушивался внимательно.

Этим меня в себя и влюбил. Внимательностью. Мне безумно нравилось то, что он как ребёнок, изучающий этот мир изнутри, жадно хватал каждое моё слово, каждую эмоцию ловил... Должно быть это странно, ведь он старше меня на пять лет, а впечатление такое создавалось, что наоборот...

Хруст снега под ногами отвлекает от раздумий. На мгновение замираю и всматриваюсь вдаль. Сквозь лёгкую туманность горы проглядываются. Седина вершин будто неба касается, нависшего над их величием сизым куполом. Зимнее солнце бледными лучами серебрит белоснежный покров, осыпает кристальным блеском бескрайние земли. Любуюсь красотой до слепящих мушек в глазах. Живописность очаровывает, душу влечёт в те дали чудесные, людьми не истоптанные, никем не покорённые. Они самое чистое и непобедимое, что есть на этой планете.

Улыбаюсь, неспешно перетекая взглядом обратно в реальность. В городской шум. В поток вечно спешащих куда-то жителей. Они ничего вокруг не замечают, с головой погрязшие в собственных делах и проблемах. Я отличаюсь от них лишь тем, что позволяю себе, хоть и ненадолго, но залюбоваться дарованиями природы. Избавиться от суеты, мысленно с ней объединиться.

Я не удерживаюсь от соблазна зачерпнуть горсть свежевыпавшего снега и припасть к нему губами. Вкуснее родниковой воды! Напиться невозможно.

Так и дохожу до ближайшего магазина, уплетая снежное крошево как вату сладкую. Около входа приходится стряхнуть с ладони остатки на сугроб, ибо примут меня за умалишенную. Покупаю сыр адыгейский, сметану домашнюю, яйца, молоко и свежий хлеб. Из молочных продуктов в холодильнике я обнаружила лишь облегчённое сливочное масло, поэтому решила отправиться за покупками. Завтрак готовить не с чего было. Эмира разбудить не осмелилась... Хорошо, что сбережения свои есть. Мама на расходы личные накопила. Предусмотрительная она у меня до жути.

Домой возвращаюсь бегом. Хоть бы мужчины не проснулись раньше, чем я приготовлю для них первый завтрак. Волнительно очень!

***

Осторожно проворачиваю ключ в замочной скважине и приоткрываю дверь. Сердце так колотится от волнения, что не сразу удаётся сосредоточить слух на тишине. Спят. Вздыхаю с облегчением. Повезло! Есть время найти в мыслях оправдание своему не опрометчивому поступку и поставить тесто на лакумы. Оно дрожжевое, и чтобы выросло в два раза быстрее, отставляю плошку на чайник с немного остывшим кипятком. Накрываю чистым полотенцем. Слишком мало посуды на кухне… Едва ли сковороду нашла для приготовления яичницы в сметаннном соусе.

На мгновение замираю посреди кухни. Красивой, необжитой. Будто здесь и не бывают вовсе… нет ни цветов на подоконнике, нет ни склянок со специями и крупами злаковыми, как у нас.

Надо было пшено купить, чтобы подать к яичнице пасту по-кабардински. Традицией у нас считается. Без неё наш отец не садился завтракать… Только непонятно, для чего я сейчас любимые блюда своей семьи перечисляю! Мне ведь нужно понять, чем питаются мужчины этого дома. Культура, даже по обстановке вокруг, разительно отличается от нашей. Наверняка и вкусовые предпочтения у них другие. Мало ли, что они родом из маленького кабардинского села – росли ведь в семье осетинской. Эмиру было двадцать, когда потеряли родителей. Несчастный случай. Не своей смертью ушли в мир иной…

— Привет.

Чуть язык не прикусываю от неожиданности. Бросив вилку на столешницу, спешно оборачиваюсь. Его братишка в дверях стоит. Подпирает плечом дверной косяк и смотрит на меня выжидающе. Мне кажется, или у него настроение плохое?

— Доброе утро. Как спалось?

— Нормально. — И водружает на голову взлохмаченную наушники объемные.

Перестаю нелепо улыбаться.

Беслан торопливо проходит к окну, распахивает настежь и, подобрав под себя одну ногу, садится на подоконник. Чуть ли не спиной ко мне. Что это значит? Ему неприятен запах еды? Но пахнет очень вкусно… лакумы не подгоревшие, соус из сметаны не кислит. Чем же он недоволен? Может, моим присутствием?

Ëжусь. Ворвавшийся морозный воздух колючим ознобом окутывает тело. Становится неуютно. И тревожно за мальчишку! Спортивка на нём тонкая. Нейлон холод мгновенно пропускает. Заболеть же может!

Что я такого сделала, чем могла его обидеть...

Как бы наладить разговор? Он не похож на вспыльчивого и плохого мальчика. Больше на замкнутого и стеснительного. Мне хочется с ним подружиться.

Только собираюсь подойти к Беслану и ненавязчиво выявить причину его отношения, как позади раздаётся шорох. Сердце пропускает стук. Эмир проснулся!

Глава 2

— А что ты любишь? — глядя на угрюмого Беслана, интересуюсь тихо, — я сейчас быстро приготовлю.

Его пальцы беспорядочно застывают над телефоном. Будто задумывается, но не решается ответить.

— Бутерброд поест, ничего страшного.

— Мне не трудно приготовить, Эмир...

— А ему не привыкать, — усмехается, и тянется к блюдцу с горкой лакумов. Протягивает самый пышный мальчишке. — Попробуй. Вкуса молока не почувствуешь.

— Я не буду, спасибо, — отказывается, и вовлеченный в действия на экране, не удосуживается взглянуть на брата.

— Тогда вали на учебу голодным. — Эмир выхватывает у него телефон и в карман своих джинсов засовывает. — Встал.

Мальчишка без нареканий вскакивает со стула. Выпрямляется в полный рост. Худенький и бледный такой, что смотреть на него жалко. Откормить хочется, а не ограничивать в чём-то.

— Зачем ты давишь на него? Ну и что, что...

— Ты не вмешивайся, Каро, — обрубает грубо.

Внутренне содрогаюсь. Чувствую себя виноватой перед Бесланом. Извиниться хочется, но не имею права против указа пойти. “Слушайся мужа, не перечь! Он всегда и во всём прав!”. Как обычно “вовремя” раздаются в голове нотации матери. Негодую. Воспротивиться хочу! Несправедлив Эмир по отношению к мальчишке. Ни в чём ведь не провинился! За что он так с ним строг?

— Денег на карманные сегодня не получишь.

— У меня свои есть.

— Ты ещё огрызаешься тут?

Мальчишка краснеет.

— Я сказал, как есть. — но смелость не теряет, заявляя уверенно. — Не нуждаюсь в твоих подачках.

— Смотрю совсем уже от рук отбился ты, сопляк. Дневник мне свой принеси.

У меня конечности леденеют, когда Беслан сшибает ногой стул, а затем вихрем уносится из кухни. Остаёмся с ним в напряженной тишине. Эмир озлоблен. Глаза ещё чернее кажутся. На меня не смотрит. Мрачный взгляд в стену направлен.

— Нехорошо ты с ним...

— Со мной обращались хуже. — Впечатав кулаки в край стола, он поднимается на ноги. — Намного хуже, Каро.

Намного хуже... в груди больно щемит. Вздыхаю разочарованно. Неужели его родители были жестокими людьми? Я не знаю о том, чем он жил до меня. Каким было его детство. Только осознавать начинаю, что многое Эмир оставил за занавесью прошлого... Любовь моя слепа неотвратимо. До свадьбы я жила в каком-то уголочке бесконечного счастья. И, если бы не вчерашнее несчастье, я бы по своей воле никогда не покинула то блаженное состояние. Жила бы в нём до конца своих дней.

Всевышний мой...

Впадаю в глубокое раздумье.

Разве я слышала из уст любимого признание в ответных чувствах... хотя бы раз?

Боюсь, что...

Нет. Нет. Нет! Моя память не настолько скудна, чтобы не запомнить одно из самых волнительных событий в моей жизни.

Он... Любил без слов. Так бывает. Даже сейчас, слишком отчаянная, чувствую это. Вижу. Верю. Всем сердцем верю!

Верчу головой, развеивая глупые сомнения и оборачиваюсь к Эмиру.

— Только не надо его жалеть, Каро, — будто догадываясь, с чего я намерена продолжить разговор, он начинает выстраивать личный манифест. — Пока живёт под моей опекой — покоя ему не видать. По струнке у меня ходил и будет ходить. Запомни прямо здесь, в начале пути: твоё присутствие ничего не изменит. Я не позволю ему вырасти раздолбаем и беспризорником, каким считает меня твой отец.

Отшатываюсь назад. Не ожидала, что приведёт его в пример... Значит, сильно покоробила Эмира надменность отца, раз спустя полгода он это мне припоминает.

— Запомню. — Осмелившись защитить ребёнка, я подхожу к нему ближе и перехватываю его взгляд. — Но ты не жди, что я со всем соглашусь. То, что ты перечислил — никак не является заботой, любовью, и даже поддержкой в его становлении это не назвать. Кого ты хочешь вырастить из брата?

Эмир запрокидывает голову и смеётся... как и вчера: жутко, истошно, что-то в нём совершенно странное проскальзывает, холодит нутро. Как вой ночного порывистого ветра беспокоит слух.

— Кого угодно, только не личность.

Как это понимать?

Осмыслению не поддаётся его странный зарок.

Кого угодно, только не личность...

Какую личность? Сильную? Слабую?

Недосказанность вводит в ступор.

Я не в состоянии осудить его. Возникать с первого же дня не хочу. То, что муж вчера мне поверил, не значит, что я вполне себе оправдана. Доказательств нет. Я не перестану думать о прошлой ночи, даже если он больше никогда не заикнётся о моей неполноценности. Она клеймом выжжена у меня внутри. Никто никогда не увидит этот уродливый рубец, его лишь я одна ощущать буду. И буду до тех пор, пока не добьюсь истины.

Я чистая. Я непорочная. Я стану прежней в его глазах. Чего бы мне это не стоило.

— Где он застрял? Бесёнок! — только собирается Эмир пойти за мальчишкой, как он влетает обратно. Едва не врезается в брата, когда протягивает ему дневник в прозрачной обложке.

— Боюсь разочаровать тебя, брат, — скашивает на меня взгляд. Настораживает блеск в глазах зелёных. Нездоровый. Будто слёзы гневные еле сдерживает.

— Хорошими манерами? — неторопливо листает дневник, не отрывая внимательного взгляда от мальчишки.

— Как обычно.

Я осторожно выглядываю из-за плеча мужа и, от увиденного испытываю лёгкое недоумение. Ни одной плохой оценки не замечаю. Пестрят краснопёрые пятёрки. Всевышний мой... а какой почерк красивый! Это он сам? Этот взъерошенный, с виду неуклюжий подросток так искусно пишет? Каждая буковка ясно выверена, имеет чудесный изгиб, особый уклад. Я потрясена. Не ожидала от него такой аккуратности и достижения совершенства в столь юном возрасте.

— Так, — Эмир резко захлопывает дневник и подаётся вперёд. — Собирайся, подброшу тебя до школы.

На бледном личике появляется полуулыбка.

— Серьёзно?

— С физруком твоим поговорить надо. За что неуд ставит идиот? — обнимает обескураженного мальчишку. — Плечо болит ещё?

— А что с ним стряслось? — осторожно вмешиваюсь в беседу.

Глава 3

Эмир сдержанно кивает на пылкое приветствие сестры, а затем переводит взгляд на меня. Заключает в темницу своих глаз. Сердцебиение учащается мгновенно. Испытываю страх, желание и дикий соблазн накинуть на него те невидимые цепи, которыми он меня к себе приковывает так, что не вырваться. Очень хочу, чтобы любимый мой почувствовал, каково это — добровольно оказаться в плену.

— Паренёк что, глухонемой? — раздаётся шепот над моим плечом. — Смотрит как-то безразлично.

О ком это она? Ничего не соображаю. Пока Эмир не отводит взгляд, чары с меня не спадают.

— Или он не в себе?

Беслана сканирует любопытная сорока.

— Нормальный он, — отзываюсь я с улыбкой, — просто нелюдимый немного.

— Интроверт, знаем таких, — усмехается Эсли, — родной брат мужа?

Киваю быстро. Мне неловко от того, что сестра нас задерживает. Эмир не любит ждать. Ужас, какой он нетерпеливый.

— Его же не было на свадьбе, насколько я помню? Я бы эти глазки кошачьи точно не пропустила мимо!

Не был... Сама не знаю причину, хотя не раз спрашивала у мужа. Даже не уклонялся от ответа — в упор игнорировал. Довольно странно, учитывая то, что Беслан его единственный близкий человек, и на свадьбе не присутствовал. Что скрывают от меня эти мужчины? Покоя мне не даёт их молчаливость.

— После поговорим, Ли. Нам некогда, — трогаю её за плечо и подаюсь к мужу. — Можем идти.

— А вы к кому пришли? — не отстаёт она, — к Амирхану?

— Да.

— Ой, как раз к нему шла! Я провожу вас!

Не то мы заблудимся.

— Тебе разве на учёбу не надо? — тихо негодую я, украдкой наблюдая за мужем. На лице ни одной эмоции. Невозмутим.

— Я до одиннадцати здесь, — цепляется за мой локоть, шествуя с важным видом. — Слушай, сестричка, растёт у вас чья-то депрессия, — откровенно пялится на идущего позади нас Беслана. — Копия своего брата.

Я от изумления чуть воздухом не давлюсь. На кого он похож? На Эмира? Она шутит? Они же полная противоположность друг друга. Как темнота и рассвет. Совсем сходств нет.

Меня начинает подгрызать какое-то непонятное чувство. Не раздражение, и не ревность. Объяснения ему пока не нахожу. Мысли заняты другим.

— Ли, помолчи немного, умоляю тебя.

— Зануда.

Едва доходим до кабинета брата, как она отлипает от меня и шустро распахивает дверь без стука. Что за неугомонная девчонка. А вдруг брат занят? Пациент на осмотре? Снова ловлю за неё неловкость.

— Милости прошу, — отвешивает нам лёгкий поклон и, вот же голова ветреная, первая прошмыгивает в кабинет. — Ами! Сюрприз не ждал? Смотри, кого я к тебе привела!

— Айкыз*? — порывисто вскакивает из кресла Амирхан, выражая беспокойство. — Что-то случилось?

— Извини, мы без предупреждения, — взглядом прошу у Эмира позволения подойти к брату. Молча отпускает мою руку. Секунду мешкаю и делаю шаг ему навстречу.

— И речи быть не может. — Заключает меня в объятия Амирхан, и напряжение моё ослабляет внутренности. — Я всегда вам рад, девочка моя.

— Ты у меня самый лучший, — жмурюсь, прильнув к его плечу ещё крепче. Исходящая от него уверенность и забота теплом в груди разливается. Счастливо улыбаюсь.

— Салам алейкум. — Брат первым здоровается. Эмир с Бесланом по-прежнему таинственно молчат.

Охваченная волнением поворачиваюсь к ним и моментально попадаю в плен чёрных глаз. Нам нельзя пересекаться взглядами прилюдно! Я же в его темноте растворяюсь бесследно. Просто пропадаю без вести.

— Бесёнок, давай сюда куртку, — сам с трудом отрывается от меня, и встаёт к мальчишке вполоборота. — Иди поздоровайся.

Удивительно, но, без какой-либо скованности и стеснения выходит вперёд, а затем протягивает Амирхану ладонь для рукопожатия.

— Ай, МашАллах! — как родного хлопает его по плечу. Хорошо, что не по правому, повреждено ведь. — Хватка у тебя сильная, боец.

Беслан улыбается. Впервые так легко и открыто. На бледных впалых щеках румянец появляется. Незаметно любуюсь им. Хорошенький такой!

— Если бы не вывих, он бы тебе уже все фаланги перещёлкал, — подшучивает Эмир, подходя ближе. Обхватывает его шею сзади, и я чувствую, что сжимает крепко. Мальчишка слегка склоняет голову. Улыбка пропадает, взгляд становится отрешённым.

— Да, я заметил асимметрию плеч, — кивает Амирхан. — Кого ты там опрокинул, расскажешь парень?

— Неважно. Не расскажу.

— Какие мы серьёзные, — резко подставляет кулак, а мальчишка охотно объединяет их костяшки. — Не завидую тому, кто попал под твой пламенный удар.

Чудо! Беслан снова расплывается в обаятельной улыбке. Мысленно обнимаю брата! К любому несговорчивому расположение найдёт.

— Карин, а пойдём ко мне, а? — дёргает меня за рукав подошедшая Эсли. — Пусть мужики тут без нас понудят. Как раз поделишься, что у вас там произошло.

Выбрать худшее из двух зол? Пожалуй, да.

— Простите, что отвлекаю, — распрямляю спину, и такое ощущение, что позвоночник как струна натягивается, тревожно звенит, — Эмир, я могу ненадолго отлучиться?

— Да что ты говоришь? — встревает вездесущая. — Ты мне букет свой свадебный не отдала, поэтому разбираться с тобой буду долго!

— Иди. — Игнорируя усердные трепыхания сестры, Эмир добавляет. — Только ненадолго.

***

— Ли, — останавливаю эту вьюгу безбашенную посреди холла, и к стене оттащить пытаюсь. — Мне срочно нужна твоя помощь!

— Что такое? — мгновенно загораются её глаза блеском озорным. — Говори скорее!

Трясусь! От повышенной нервозности мысли в слова не складываются. Как бы донести до неё суть моей просьбы без лишних подробностей? Она последний человек, на кого положиться можно, но... у меня выбора другого нет! Кто знает, когда мне ещё посчастливится из дома вырваться! Возможно, муж мой не так строг и привередлив, как отец, но рисковать я больше не стану. И без того его доверие дало трещину. Я очень боюсь потерять любимого... Один Аллах знает, как сильно я этого боюсь!

— У тебя здесь знакомый гинеколог есть? — спрашиваю так тихо, что сестра, прищурившись, прикладывается ухом к моему рту.

Глава 4

Не могу прийти в себя. Волнуюсь дико. Лицо пылает, в груди тесно, мышцы живота сокращаются беспрерывно. Не знаю куда запихать руки, чтобы скрыть от врача свою тревожность. Так хочется свести ноги, что спазм парализующий в коленях появляется. Беспомощно собираю ткань платья в кулаки и задерживаю дыхание.

На что я подписалась?

Частично помню, как Эсли меня затащила в кабинет, как договорилась и как в итоге я повелась на её самодурство. Что я здесь делаю? К чему это всё приведёт? Что кому докажу? Почему я такая заносчивая? Если что-то вбила в голову, то обязательно в реальность воплощу! Дойду до конца, чем бы мне там ни пришлось пожертвовать. В первую очередь я делаю это для себя, а не для мужа. Совесть усмирить хочу! Иначе нутро обгладывать не перестанет.

— Можешь одеваться, — равнодушно произносит врач, стаскивая с рук нитриловые перчатки. — Девственная плева не травмирована; надрывов и трещин я не обнаружила, — усмешка тихая проскальзывает. — В целом, бояться тебе нечего. Лёгкая отёчность и покраснение сойдет за пару дней. Если что-то тебя беспокоит – говори, не смущайся. Жжения, зуда нет?

Есть немного. Поджав губы, отрицательно качаю головой. Усердно разглаживаю заломы на платье, только бы взглядом с ней не пересекаться. Как же неловко…

— Твой мужчина был очень аккуратен с тобой.

Даже не знаю, что на это ответить! Вспыхиваю ещё сильнее. На низ живота будто тяжесть давит. Вдох свободно сделать не могу. «Он знал, с чем имеет дело! Ты у него была не первая. Далеко не первая» – издевается внутренний голос, будто мне надменности этой женщины мало.

— Скажите, пожалуйста, а во второй… — прочищаю сухое горло, — во второй раз может кровь пойти?

— Может, конечно, — кивает она, усаживаясь на рабочее место, и скрывая от меня каменное выражение лица за монитором компьютера. — Только бывать такому при агрессивном половом акте. В результате микротравм будет и боль и кровь, и это не нормально! Милочка моя, если для твоего мужа этот вопрос настолько принципиален – пригласи его сюда, по горячке разъясним ситуацию.

На какое-то мгновение меня поглощает её уверенность, но, в следующую секунду я осаждаю свой пылкий нрав. Эмир не согласится! К тому же, сложно представить, как он вообще расценит мой поступок! Отругает? Накажет? Посадит под домашний арест? Или чего хуже…

— Я… — отказать категорично не в моих силах, поэтому даю уклончивый ответ. — Спасибо, я подумаю над вашим предложением.

— Советую не затягивать, пока всё ещё свежо, — выжидающе смотрит на меня поверх очков в толстой коричневой оправе. — Потом будет поздно что-то доказывать.

— Я поняла вас, — снимаю со спинки кресла свой полушубок и на плечи набрасываю. — До свидания.

— Возьми мою визитку, — привстав с места, протягивает мне маленький пластиковый прямоугольник. — Не захочет твой с глазу на глаз встретиться, постараюсь по телефону ему всё объяснить.

— Спасибо огромное, Аминат Башировна, — прячу в карман визитку, заставляя себя вежливо улыбнуться. — Век ваше добро не забуду.

— Послушай… Я прекрасно понимаю, что девственность имеет лишь нравственное значение, но по устоявшимся религиозным канонам сохранить её до замужества входит в обязанности каждой девушки. Как бы правильно до тебя донести... Не смей, красавица, ни в коем случае не смей поддаваться насилию. Если уж на то пошло, и он тебе без крови не верит, то в следующий раз, как в старину наши делали, уколи себе палец булавкой, а потом…

Договорить не позволяю. Что за бред! Разве он в это поверит?

— Ничего подобного. Мой муж тут не при чём. Для меня важно было убедиться в том, что не имею никаких отклонений, — на ватных ступнях дохожу до двери и крепко цепляюсь за ручку. — Ещё раз благодарю за просвещение. Всего вам хорошего.

— И что? Так быстро?

Влетает в меня на всех парах Эсли, едва я появляюсь в коридоре. Она такая беспардонная, что пациенты и сотрудники клиники постоянно скашивают на нас взгляды. Только ей пофигистке на это плевать!

— У тебя есть какие-то доводы? Поделись, — раздражаюсь я ещё больше, чем до посещения врача. Вроде добилась того, к чему рвалась так рьяно, а какое-то неприятное предчувствие въедается в подкорку сознания и хоть ты тресни, ни на миг не покидает мысли.

— Вот, что вы могли за десять минут нормально обсудить? — повисает на моей руке, как ленивец на ветке, — блин, мне всё время кажется, что ты беременна! Прям изнутри вся сияешь!

— Где я сияю? Ты что, гирлянду во мне увидела? — смеюсь больше от злости. — Меня начинает бесить твоё поведение.

— Ой! — резко меняется в лице сестра. Хитрый блеск в глазах меркнет. — А она что тут потеряла?

— Кто? — слепо осматриваюсь. Не желаю кого-то видеть. Что-то со мной непонятное творится. Отчего же тревожно мне?

— Мать твоего бывшего сюда ползёт, — истерически шепчет на ухо. — У-у-у-у, змея подколодная!

Сердце будто в пропасть ухает.

— Эсли, ты в своём уме! Какого бывшего?

— Ну того, что своровать тебя пытался! Тупой неудачник.

Салих... будь он проклят! Больной извращенец. Ещё два года назад вычеркнула его из своей жизни! И вспоминать не намереваюсь. Его для меня нет. Не существует.

— Мне кажется, что он до сих пор по тебе сохнет.

— Кажется ей... слишком много всего тебе кажется сегодня. Прекращай бегать по гадалкам! Совсем голову охмурили.

— А тебе слово не скажи — кусаешься! В чём я сейчас не права?

— Мне пора уходить. — Обнимаю её, хоть и внутреннее сопротивление готово ударной волной отбросить меня к стене. — Вечером напишу.

— Ну надо же! Муж разрешил телефоном пользоваться? — удивляет переменчивостью. Я как в прострации застываю.

— С чего ты вообще взяла, что запретит мне?

— Ну, мало ли... Какой-то дикий он у тебя... Толком ни с кем не общается. Вдруг и тебя от всех отдалит.

— Не всем дано быть такой открытой как ты, сестричка, — язвлю я.

— Ас саламу алейкум, тётушка тайпан! — мгновенно отвлекается на проходящую мимо нас пожилую женщину, подаётся к ней и трогает за предплечье. — Как поживаете?

Глава 5

Вечер того же дня.

За окном уже давно сгустились сумерки, а Эмир так и не вернулся домой. Утром привёз, оставил и уехал неизвестно куда. Не позвонил, не написал, ни перед уходом не предупредил! В минуту раз сто заглядываю в телефон — мертво. За весь день ни единого уведомления не получено. С ума схожу, не понимаю, чем себя нервозную занять. Всю работу по дому переделала. Сундуки с приданым перебрала, то, что по сезону необходимо разложила по полкам комода. Убранство в шифоньере мужа настолько меня поразило, что от растерянности я не сдвинула с места ни одну из стопок вещей. Быть таким аккуратистом — преступление! Он нарушитель всех моих стереотипов о мужчинах. Чем глубже вступаю в его жизнь, тем больше влюбляюсь. Мой муж идеален.

Мамочки... я снова лишаюсь рассудка. Ломку в костях чувствую. Сил нет, как увидеть его хочу.

Ох... на чём я там остановилась?

На ужине? Сварила. Не забыла учесть и предпочтения Беслана. На всякий случай приготовила и первое, и второе, и холодную закуску. С десертом куда проще было справиться. Безмолочных рецептов у нас куча мала. Надеюсь, что ему понравится! Только позвать к столу не решаюсь. Время восьмой час. Как со школы пришёл, ещё ни разу не появился на горизонте. Что он там взаперти делал? Спал скорее всего, ибо столько времени безвылазно просидеть в четырёх стенах, и не почувствовать в чём-то нужды — за чертой реальности.

Я сама, хоть и жутко голодна, но ни крошки в рот не беру с самого утра. Как я буду спокойно трапезничать, зная, что там мальчишка тоже голоден? Вот упрямец! Не выходит из убежища и всё. Может он ждёт, чтобы я покинула кухню? Да не такой он уж и стеснительный, честно говоря...

Протяжно вздохнув, стаскиваю с десертной тарелки ломтик хрустящей сладости и, только собираюсь надкусить, как на кухню Беслан заглядывает. Вовремя, ничего не скажешь.

— Добрый вечер, — привалившись плечом к дверному косяку, первый заговаривает. — Я хотел извиниться перед тобой, невестка.

Невестка... Стук в груди учащается. Я сейчас получила призвание от деверя?

— За что? — внезапно руки слабеют, вдоль тела безвольно падая.

— Есть за что. — Мальчишка отталкивается от косяка, проходит к столу и что-то неловким жестом бросает на самый край. — Это тебе от меня.

Наклоняюсь чуть ближе к деревянной фигурке, что словно в колыбели покачивается, и с изумлением спрашиваю:

— Что это? — беру в руки необычный подарок. Запах сырого дерева и лака так приятно вдыхается, что зажмуриться хочу. — Полумесяц?

Кивает, взъерошивая лохматый светлый затылок. Так мило смущается, что за щёчку ущипнуть хочется.

— Будь осторожна, дерево не до конца обработано — занозу подцепишь.

— Так ты сам... ты её сделал?

— Я торопился.

Этот мальчишка не перестаёт меня удивлять!

— Очень красивая фигурка. — Граней много имеет, поэтому кажется, что вращается. Эффект бликов угадывается. Потрясающе! — Спасибо тебе, Бесёнок.

— Не называй меня так, — милое выражение спадает с лица, он хмурится. — Я Беслан. Просто Беслан.

— Хорошо, просто Беслан, — киваю, не выказав своей обиды. — Рада знакомству.

— Мне понравилось, как тебя твой брат называет, — забавно перекатывается он с пятки на носок. — Айкыз... можно я буду звать тебя так, когда Эмира рядом нет?

— Можно.

— Я тоже рад знакомству.

В улыбке расплываемся одновременно.

— Беслан, вы плохо ладите с братом? — вылавливаю удачный момент, чтобы разузнать о них хотя бы что-то...

Но не тут-то было!

— Это личное. Тебе знать не обязательно.

Меня душит неловкость... Как он разговаривает? Что за характер такой?

— Я заберу.

— А? — моргаю часто.

— Фигурку заберу. Детали доработаю и завтра верну.

— Да, конечно. — Отдаю и мигом к плите сбегаю. Суп подогреть. — Садись кушать. Я тебе пирог картофельный спекла.

— Я не голоден.

— Не верю, садись давай!

С улыбкой поворачиваюсь к нему и, так и застываю с пустой тарелкой. Беслана тут нет. Будто и не было вовсе. Убежал, упрямец. Подружиться с ним будет непросто...

Настроение пропадает вместе с аппетитом. Убираю со стола приборы, нарезку из овощей, сладости, рулет мясной в холодильник закидываю, и ухожу в комнату. Уснуть не смогу, пока Эмир не вернётся. Усталость меня не сразит. Принимаю ванну, радуясь тому, что в нашей спальне есть отдельная. Иначе бегать по коридору в халате и с бубликом на голове участь не из приятных. Тем более, когда в доме есть подросток с замашками угрюмого деда.

Застываю с полотенцем в руках. Точно! Они с братом характерами похожи. Внимательность и немногословность поровну разделили. Пусть и внешне совершенно разные, но гены своё возымели. Интересно, в кого они такие пошли? Какими были их отец, мать, родственники. Знаю только, что Эмир Удалов. По какой-то причине фамилию матери себе взял, а Беслана оставил при отцовской — Берсаев.

Сколько всего мне покоя не даёт...

В раздумьях выхожу в спальню. Оглядываю чистоту каждого уголочка и останавливаюсь на расправленной постели. На подушке лежит мой атласный пеньюар тёмно-алого оттенка. Резко вспыхиваю. Мокрое тело наливается жаром. Слишком провокационно! Понравится ли Эмиру?

Губы кусаю.

Не терпится впитать в себя его реакцию, его вожделенный взгляд. Я настолько ярко ощущаю на себе горячие мужские ладони, что низ живота начинает болезненно сжиматься. На цыпочках подбегаю к кровати и сгребаю в охапку нежную ткань. На миг подаюсь бёдрами вперёд, а затем надеваю пеньюар. Прохлада атласа растекается по коже, как мороженое по горлу в знойную погоду. Глаза закатываются. Как же сладко тянет, с ума можно сойти. Иступленные мысли о близости затуманивают сознание. Я, как и он прошлой ночью, опускаю руку к низу живота и собираю пальцами набухшую плоть. Кровь приливает к ней тягучей сладкой патокой. Боль и наслаждение сливается воедино. Всхлипываю от тоски, желания и слабости оказаться в эту секунду под тяжестью любимого тела.

Глава 6

Он уходит, а я стыдливо прячу пылающее лицо в ладошках. Разве я себя ласкала? Всего лишь дискомфорт унять пыталась... И наслаждалась. Какие глупости роятся в голове! Как их утихомирить? Пламя внутри сменяет озноб. Ломит меня, не то, что трясёт. Обнимаю свои плечи и опускаюсь на край кровати. Несколько мгновений пялюсь в полутьму, а затем обессиленно валюсь на бок. Может уснуть? Прикинуться хотя бы! Он не тронет меня спящую. Мой муж не тронет, я уверена в этом. К тому же, рано ещё для повторного...

Рано ведь? Сколько дней нельзя? Я у врача интересовалась?

Не припоминаю.

Зарываюсь лицом в подушку и сдавленный стон издаю. Когда привыкну к тому, что теперь я замужем? Стану смелее? Не буду стесняться своих желаний? Откроюсь мужу? Не рано о таком думать?

Рано. Неприлично!

Затихаю, стараясь и помыслы свои перефразировать. Нужно перестать жить вчерашней ночью. Было и прошло. С мужем повезло. В меня влюблён он как никто другой, никогда, и ни за что... чего ещё желать посмею?

Прилив радости заставляет меня пружиной с постели соскочить. Словно воспаряю, не чувствуя в ногах опоры. Пролетев к трельяжу, я достаю из центральной задвижки расческу и наклоняюсь вниз. Отражение в зеркале придирчиво разглядываю. В тусклом свете ночной лампы цвет лица не ясен, но глаза сверкают, что лунный свет над водной гладью. Волосы растрепаны, тонкие бретельки пеньюара обольстительно приспущены — не возвращаю на плечи. Только пряди длинные сквозь зубья расчески пропускаю, чтобы пышности придать. Они у меня от природы густые и красивые, много времени на укладку не требуют. Мой взгляд соскальзывает с волнистых кончиков на ряд флаконов с туалетной водой, и я, немедля, решаюсь сбрызнуть ключицы его прохладным ароматом с обволакивающими нотами перца.

— Хочешь пахнуть мной?

Вздрагиваю. Пальцы плотно смыкаются вокруг флакона, но отказываться от потребностей моих рецепторов не собираюсь. Повернувшись к нему боком, я задираю подбородок выше и смело щелкаю по кнопке распылителя несколько раз. Сумасшествие! Аромат на моей коже не пахнет так же вкусно, и близко не то самое. Делаю долгий жадный вдох, в надежде уловить хоть каплю его феромона, но нет. Нет его личного запаха. Нуждаюсь в нём больше, чем в кислороде. Я помешана на нём...

— Дышать тобой хочу...

Слышу тихую, хищную поступь и внутри всё замирает в предвкушении. Тело в один пульсирующий сгусток превращается. Чувствительность настолько повышена сейчас, что его дыхание, коснувшееся шеи, будто кожу прикусывает. Вздрагиваю ещё сильнее, когда его ладонь ложится на живот и скручивает ткань пеньюара в узел. По ногам медленно ползёт кружево длинного подола, и я до боли сжимаю пальцы в кулаки. На мне же нет белья! Надеть не успела... точнее... некогда было. Я... ох!

— Почему дыхание задержала? — его шепот с чувственной хрипотцой возбуждает не меньше жарких прикосновений. — Ты же вроде мной дышать хотела.

— Эмир... нам... — частые вдохи поглощают слова, — наверное...

— Сладкая, — двумя пальцами цепляет мой подбородок и запрокидывает голову. — Тебе будет приятно.

И воспротивиться не позволяет, пленит меня поцелуем. Сминает губы грубо, кусает самозабвенно, языком по каждой половинке проводит, укусы свои зализывая. Я обездвижена его бесстыдством. Будит во мне желание, что огненным шаром под пупком разгорается. Всхлипываю от восторга. Дрожащими руками обвиваю мускулистую шею и поворачиваюсь к нему полностью. На этот раз сама в него впечатываюсь, не стесняясь бедрами вверх тянуться. Эмир на мгновение застывает и, не разъединяя наших губ, подхватывает меня под ягодицы. Рефлекторно смыкаюсь вокруг его твёрдого торса, а затем роняю лоб на плечо. Горю, как хочу почувствовать любимого внутри! Он тоже чувствует мою пульсацию, поэтому впивается пальцами в бёдра так цепко, будто боится, что ускользнуть могу в любую секунду.

— Боль есть? — прижимается горячими губами к уху, выдыхая жарко. — Я сегодня без резины в тебя хочу.

Электрическая волна по позвоночнику проносится. Невольно выгибаюсь дугой от этого ощущения, совершенно не понимая, что ему сказать. Голова невесомая, мысли витают где-то далеко за облаками.

— Мне пустота причиняет боль, Эмир... Заполни её собой...

— Блядь.

Он толкает меня на кровать с такой резкостью, будто в бездну швыряет, чтобы разбилась насмерть. Внутренности гулко ухают, а после в заднюю стенку брюшины тяжелым грузом врезаются. Я пытаюсь привстать на локтях, но Эмир ловит мои руки, скрещивает запястья высоко над головой, грозно нависая надо мной.

— Каро, рядом с тобой я чувствую себя живым. Это нормально?

Отпускает мои запястья и выпрямляется. Я до треска сжимаю в кулаках край подушки.

— О чём ты?

Он взъерошивает пятернёй влажные волосы, пряча глаза за чёрным густым вихром. В этот момент будто перевоплощается в мальчишку. Впервые вижу его таким... беззащитным.

— Ни о чём. Забудь. — Проводит рукой по широкой грудине, и я обмираю. Его костяшки разбиты. Судорожно оглядываю тело. Кровоподтеки под ребрами обнаруживаю. На переносице ссадина алеет. Свихнуться бы, как я до этого не заметила!

— Что с тобой произошло, Эмир? — дёргаюсь, пытаясь подняться, но он снова пригвождает меня к постели. — Отпусти! Что с тобой?

— Отрабатывал долги, сказал же, — шире разводит мои ноги, заставляя задохнуться от нахлынувших ощущений. Страх. Тревога. Возбуждение. Всё испытываю враз! Будто вот-вот сознание потеряю.

— Какие долги?

— Потом узнаешь, — он медленно ведёт рукой по изгибу моей талии, а второй приспускает свои белые льняные брюки. Туго сглатываю, когда накрывает ладонью потяжелевшую грудь и одновременно с этим высвобождает своё достоинство.

— Я сейчас хочу узнать.

— Кроме меня ты сейчас ничего не хочешь, — прижимает мои бедра поверх своих и придвигается ещё теснее.

— Эмир...

— В глаза смотри.

Поддаюсь ему молча. Только в глаза, больше никуда!

— Расслабь мышцы, — медленно, медленно по миллиметру соединяет нас, лишая возможности дышать. — Приподнимись.

Глава 7

Ощущениеполногосчастья — какоеоно?

Яркий солнечный свет щекочет сквозь веки, согревает голые участки кожи, будто не зимнее оно вовсе. Погода сегодня будет чудесная. Улыбаясь, подставляю лицо ласковым лучам, и скидываю с себя одеяло. Сладко потягиваюсь во весь рост, ерзая по шёлковой простыне. Прохлада нежной ткани гладит кожу ног, рассыпая мурашки по всему телу, что концентрируются тёплым сгустком внизу живота. Подбираю колени повыше и медленно выгибаю спину. Ох, как же приятно! Не хочется терять это ощущение, поэтому замираю в таком положении, расслабляя мышцы, позволяя им растечься под кожей мягкой карамелью.

Сон постепенно уступает место пробуждению. Всплывают на поверхность сознания воспоминания о нашей знойной ночи. Я облизываю пересохшие губы, трогая языком их ноющую припухлость. Перед глазами мелькает картина, где я целую любимого и игриво искусываю его верхнюю губу. Наслаждаюсь вкусом. Какой смелой и податливой я была в его руках. Плавилась, впускала в себя без стеснения... Как он меня раскрепощал и учил правильно к себе прикасаться... Вспоминаю всё до мелочей. Его соблазнительный взгляд, который ни на миг не отводил от моих глаз, плавное перекатывание его мускулов во время глубоких толчков, от которых внутри всё горело и вибрировало.

Вспыхиваю! Прижимаю ладошку ко рту, поднимая вторую в воздух. Разглядываю растопыренные пальчики. Где они вчера блуждали шаловливые? Как стыдно! Даже мысленно признать ужасно стыдно!

Подскакиваю на постели, оглядывая своё обнажённое тело. На коже белой багровеют отпечатки его необузданной страсти. На округлых бедрах, на тонкой талии, на высокой груди... Он везде оставил свои следы. Острое распирание внизу живота появляется так неожиданно, что я складываюсь пополам. Боль внутри оживает, пульсацией неистовой отдаёт. Плотно сжимаю колени и присаживаюсь осторожно.

Поворачиваю голову вправо. Муж спит, обняв одной рукой подушку, и уложив подбородок чуть выше сгиба локтя. Густые чёрные волосы, которые он обычно зачёсывает назад, сейчас спадают на лоб, перекрывают рану на переносице. Лёгкая небрежность придаёт ему мальчишеский вид. Мой взгляд скользит к его губам, ярко-выраженным, испещренным мелкими трещинками. Я не удерживаюсь и, с невесомостью перышка касаюсь его чувственных половинок. Рисую сердечки вдоль окантовки аккуратной бороды, пробегаюсь по щеке и останавливаюсь на кончике брови. Отвожу с глаз вихорок вьющихся волос, любуясь густотой длинных смоляных ресниц. Веки не подрагивают, сон у него очень крепкий.

Магнитом тянет его поцеловать. Не могу устоять!

Собираю свои волосы в кучу, перебрасываю на спину и наклоняюсь к любимому, чтобы мимолетно чмокнуть, но оторваться быстро не получается! Он неожиданно выдёргивает из-под подушки руку и со шлепком хватает меня за ягодицу. К себе резко подталкивает — не сопротивляюсь. Сама к нему жмусь, под боком удобно пристраиваюсь.

— Прости, я разбудила тебя, — прячу глупую улыбку у его ключицы.

— И не только меня.

Я вздрагиваю. Неужели Беслана разбудила? Вроде не громко я вскрикнула! Да не мог он услышать...

— А как ты понял?

— В смысле? — хрипло смеётся, толкаясь в меня несколько раз. — Ты не чувствуешь его?

Лицо обжигает румянец.

— Какой же ты бесстыжий! — воздух вокруг становится густым и горячим, будто пар вдыхаю. — И ненасытный...

— Мхм, — лениво перекатывается на спину, а потом... заставляет меня лечь сверху. Распаляюсь мгновенно. Упираюсь ладошками в часто вздымающуюся грудь и цепенею в нерешительности. Стыд и желание разом обуревает здравый рассудок. Впервые не понимаю, чего хочу больше — раскрыться для него или сбежать поскорее. При дневном свете так неловко! Каждая родинка, каждая пора, каждый волосок на теле виден. Я не знаю, как мне быть. И не могу ведь пролежать на нём бревном целую вечность! Хотя... звучит очень заманчиво.

— Дай увидеть тебя, чего ты смущаешься? — Эмир гладит мои плечи, широкие шершавые ладони скользят ниже по лопаткам, проносятся жаром по позвонкам и на крестце скрепляются в замок. Он ждёт моей податливости. Лежу неподвижно, только внутренности дребезжат.

— Эмир, я...

Мысль свою договорить не успеваю, как наше шумное дыхание перекрывает телефонный звонок. Мне кто-то звонит. Мелодию угадываю моментально!

— Кто это может быть?

— Мама может... — взволновано шепчу я, пытаясь слезть с его напрягшегося тела. — Только она способна в такую рань побеспокоить.

— Не бери. — Не отпускает. Вместе со мной подтягивается к изголовью, крепко держа меня за бёдра. Иногда он силы не рассчитывает, и до синяков сжимает мою плоть, но я почему-то терплю, не говорю ему об этом.

— Вдруг что-то случилось? — неприятный холодок к спине липнет. — Нельзя же так, Эмир.

— Похуй. Не бери. Знаю я, как твоя мать посплетничать любит, — хмыкает в мою макушку, — только попусту время у нас отнимет. Как и та твоя кузина, которая вчера тебя в больнице донимала.

— Мама не такая, Эмир. Не сравнивай её с этой легкомысленной дурочкой.

— Не легкомысленная она, а хитровымудренная. Не хочу, чтобы ты с ней общалась.

— Почему?

— Не нравится она мне, — взгляд его как будто ожесточается.

— Тебе никто не нравится, — нервно смеюсь я.

— Ты же нравишься. А больше мне никто и не нужен.

— И мне, — поднимаю голову и в глаза любимые заглядываю, — мне кроме тебя никто не нужен, Эмир.

— Я знаю.

Не считаю, что он слишком самоуверен и эгоистичен. Есть в нём что-то такое, что отличает его от многих, только я до сих пор не могу распознать, что именно. Не прямота, не упрямство, не своевольность. Что-то совершенно другое, им одним изведанное. Как ему удаётся быть таким открытым и таинственным одновременно? Эмир невероятный.

— О чём задумалась?

— О тебе. О том, какой ты у меня замечательный. Один такой на всей планете! — чмокаю мужа в щеку и, пока он обескуражен, перекидываю через него ногу, а после спрыгиваю на пол. Долго не мешкая, стягиваю с постели одеяло, прячась от его жадного взгляда.

Глава 8

Слезы. Истерика. Самотерзание. Что мне сейчас поможет? Ничего. В слезах ничего утешительного не нахожу. Нельзя бездействовать! Если сдамся, значит признаю свою виновность. Не допущу! Я буду бороться за свою честь. Не позволю втоптать нас в грязь! Особенно честь своего мужа. Он до свадьбы ко мне не прикасался. Даже в щёку не целовал. И виделись мы не так часто. Я не скрывала от отца наши отношения. Эмир сам этого не хотел.

Решительно вскакиваю на ноги, подбираю с пола все детали телефона и, соединяя их на ходу, сворачиваю в сторону сундуков с приданым. Отыскиваю в одном из них длинное расклешенное платье с высокой горловиной, чтобы скрыть от чужих глаз следы нашей ночи. Провожу мизинцем вдоль шеи, где он оставил самую яркую метку. Он всю меня собой заклеймил!

Ты моя первая любовь.

Вспоминаю его слова и дрожь перестаёт колотить тело. Я поверила ему в тот же миг. Ни на секунду не усомнилась. Если он уверен, что мне знать о чём-то не обязательно — никогда об этом не заговорит. В себе оставит. И его признание, что подарил мне спустя полгода отношений — было самым искренним, самым честным. Сердце чует, что не обманул.

Я замираю ненадолго, пропуская через себя вчерашние ощущения. Кожа нагревается так, будто Эмир ко мне прикасается, целует, обнимает, шепчет хриплое “красивая моя...”

Я без него не смогу! Жизни без него не представляю. Я должна всё исправить. Ради нас готова потерять всех, кто отвернётся, кто пойдёт против и станет унижать! Вычеркну любого. Даже собственных родителей.

Где-то в глубине души таится надежда, что отец поймёт и простит меня, но разум вопит о том, что не скоро. Не сегодня, не завтра, и не через год. Он не прощает ошибки, которые совершаются осознанно. А я знала, на что шла, но рискнуть не побоялась. Сам он точно такой же, поэтому простить и отпустить будет сложно. Мне потребуется немало усилий приложить, чтобы вновь обрести доверие отца. Не перестану верить в лучшее.

Окончательно успокоившись, и смирившись со своей участью, я выхожу из комнаты. Аромат крепкого кофе, подсушенного в тостере хлеба и свежих овощей вызывают аппетит. Желудок больше сводит от стресса, чем от голода. Хотя и последнее не исключено. Не припоминаю, в какой период жизни моё питание сильно нарушилось. Задолго до свадьбы. И, кажется, восстановится не скоро. Весу в теле не больше шестидесяти килограмм при росте высоком. Опять на нервной почве таять начну... В щепку превращусь. Это неизбежно.

Бесшумно вздохнув, я переступаю порог кухни. Эмир тут же оборачивается. Поразительный слух! Я ведь ни малейшего шороха не создала. Как он почувствовал моё присутствие? Хищник!

Губы мои подрагивают от улыбки. А глаза режет от подступающих слёз. В носу пощипывание противное нарастает. Не заплачу. Ни за что! Я обязана выстоять! Обязана бороться ради нашего счастья.

— Красивая моя, ты куда-то собралась? — неотрывно разглядывая мою фигуру, он отталкивается руками от столешницы и надвигается на меня походкой ленивой. На нём кроме светлых широких брюк больше ничего нет. Глаза не отвожу. Разглядываю его в ответ столь же жадно и откровенно. Каждая секунда, связанная с ним, становится ещё бесценнее, чем час назад, чем вчера, чем после нашей первой встречи.

— Эмир! — кидаюсь на него с объятиями, и самозабвенно осыпаю поцелуями шею, плечо, подбородок, скулы, губы. Всего расцеловываю как обезумевшая. Впитываю в себя его вкус, запах, жар кожи. Запоминаю твёрдость мышц, приятную жёсткость бороды, сквозь пальцы пропускаю густоту вьющихся волос. Умираю от мысли, что кто-то нас посмеет разлучить!

— Каро, что это на тебя нашло? — только сейчас обнимает за талию, тесно к телу своему совершенному прижимая. — Съесть меня пытаешься?

— Запомнить, — шепчу неразборчиво, утыкаясь носом в его выразительную ключицу. — Эмир, я должна тебе кое-что рассказать.

— Настолько важное, что пусть весь мир подождёт? — хмыкает.

— Настолько важное, что от этого наша с тобой судьба зависит.

Как я из огня выйду целой? Спасёт ли он меня? Спасёт! Постарается ли войти в моё положение? Навряд ли!

Противоречия проносятся в мыслях ураганом, но на разговор я настроена серьёзно. Успокаиваюсь, глядя в его внимательные глаза. Не увильну от откровения.

— Эмир, давай присядем?

Сдержанно кивнув, он берёт меня за руку, подводит к столу и выдвигает стул. Неожиданно! Садится сам, широко расставляет ноги, а потом рывком меня к себе на колено утягивает. Напрягаюсь до предела, руки в кулаки сжимаются до побеления костяшек. Когда он так близок — телом своим владеть перестаю. Секунду назад была собрана, решительна, теперь же дыхание в норму привести не удаётся.

— Рассказывай, — он достаёт из кармана сигареты, ловко выбивает одну и бросает пачку на стол. Волнение подкатывает к горлу. Он снова возле меня закурит?

— Прошу тебя, только не злись, — сердце пропускает оглушительный удар, — Эмир, я... я вопреки твоему запрету, вчера наведалась к врачу.

— К какому ещё врачу?

— К женскому...

Сигарету к губам поднести не успевает, как одёргивает обратно.

— Ну и?

— Тебе нужны все подробности? — горло спазм перетягивает, сиплю негромко. — Хорошо, я...

— Стоп. Я понять не могу, — грубостью отбивает желание распахнуть душу, страхи свои обнажить. — Нахуя ты это сделала?

— Я ведь говорила тебе, что должна убедиться в своей невинности...

—Что за чушь вообще. Я был недостаточно убедителен?

— Нет! — отчаянно мотаю головой. — Проблема не в тебе!

— Как раз-таки во мне, блядь, — отшвыривает меня от себя так же неожиданно, как и начал грубить. — Разорвать тебя надо было, да, чтобы ты осталась довольна?

В растерянности выпрямляюсь и отбегаю к окну.

— Эмир, ты совсем меня не слышишь? Откуда я могла знать, что кровь не всегда бывает!

— А откуда ты знаешь, что она должна быть непременно? — каким-то странным, жутким взглядом меня с ног до головы окидывает. — С кем проверяла?

Глава 9

— Ты филигранно сводишь меня с ума, — выдыхает струю дыма очередной сигареты, — Окей, красивая, молчи и дальше. Всё равно узнаю, что за балаган тут ваши устроили, — берёт меня за руку, себе за спину заводит и почти бегом направляется во двор. Еле поспеваю за ним. Весь отрезок пути в расклешенной юбке платья путаюсь. Тяжелый букет с подарками мешают подстроиться под шаг. Как спешит! Я чуть ногу не подворачиваю, когда оглушительно хлопает входная дверь и муж тормозит на первой ступени крыльца. Секунды две молчит, а после, передëрнув плечами, с кем-то нехотя здоровается.

— Салам алейкум.

Вышедший нам навстречу игнорирует Эмира.

— Где твой отец?

— Видеть тебя не пожелает.

Мамочки! Мой старший брат!

— Пригласи его сюда. Я в дом не войду, — усмехается Эмир.

— Тебя никто и не впустит, — неожиданно грубит! Это точно мой брат?!

— С хрена ли?

— Прав был отец — ты долбанный беспризорник. Ни воспитания, ни чести у тебя нет!

Эмир оборачивается. В глаза ему посмотреть не могу! Что же делать! Зря не предупредила! Надо было против своих страхов пойти и высказаться! Разве можно о таком молчать? Малодушная!

— Брат! — вынуждена была вмешаться. — Почему ты так грубо обращаешься!

Побаиваюсь лишнего о муже сказать. Не так воспримет похвалу! А я готова хвалить без продыху! Он идеальный. Если не задумываться о некоторых странностях в его поведении, что проявляются периодически, то да, мой муж идеальный!

— А ты почему на звонки не отвечаешь? Замуж вышла и всё что ли?! Распустилась, да?!

— За речью своей следи, Кас!

— Я всё объясню, брат! Пожалуйста, ты только не перебивай!

— Ни слышать, ни видеть тебя не желаю! Убирайтесь оба!

— Чё ты разорался? Что вообще происходит? Чего я не догоняю, Каро?

Как я могу трусливо скрываться за его спиной? Он же меня защищает!

Высвобождаю руку из захвата и несусь к брату. Касымхан переводит безумный взгляд с Эмира на меня. Подавшись вперёд, больно дёргает за предплечье. И этот взвинчен! От опасности трещит. Будто врежет мне сейчас! Давно я брата таким рассерженным не видела... Обычно собран он, спокоен и рассудителен, а сейчас буквально гневом пышет!

— Зачем ты припёрлась? Мало тебе одного позора?!

— Не осуждай, не зная причины! Ты не такой! Ты умеешь выслушать!

— Избаловали тебя паршивку! — ослеплённый гневом даже не пытается вникнуть в мои убеждения. Что мне остаётся? Только в глаза с мольбой смотреть!

— Отца сюда позови! — не выдерживает Эмир, повышая голос. — С тобой я разбираться не намерен!

— Вы чуть его не загубили, позорники... Ещё наглости хватило сюда приехать!

— Что с папой? С ним что-то стряслось? — у меня внезапно слабеют руки. Букет с подарками падает к ногам. Отшатнуться назад не в состоянии. Тревога душит. Вдох сделать страшно, будто на краю обрыва застываю. Совершу малейшее движение и улечу в пропасть чёрную. Останки мои не найдут.

— Инсульт, как в прошлый раз...

Голос брата ещё глубже тонет в шуме моих мыслей. Инсульт. У папы случился инсульт. У моего сильного, непобедимого папы! Из-за меня? Я в этом виновата? Он поверил в клевету?

— Это не правда. Быть этого не может!

— Ну сходи и сама убедись, что папы в доме нет, — тормошит меня за плечи. — Только этот беспризорник порог не переступит. Поняла?

— Топтал я ваш род. Отпусти мою жену!

Привычную тихую поступь слышу, но не успокаиваюсь. Защищенной себя не чувствую. Тело слабеет, мурашками противными покрывается. Такое ощущение, что сейчас упаду. Всевышний, сжалься надо мной! Лиши рассудка. Я ничего не хочу объяснять, помнить, принимать! Необратимость ситуации вгоняет в глубокое отчаяние... На что же я обречена? На что?

— Каро.

Понимаю, что требует. Смотрю на него в упор и, с дрогнувшим сердцем, признаюсь.

— Они думают, что я беременна...

Секунда. Три. Десять. Вечность. Теряется во времени. Кажется, что слышу ту губительную мысль в его голове, что заставила оцепенеть.

— Ты... Как? От кого?

Сердце заныло от обиды. Вот и первый росток сомнения прорвался наружу. От кого, верно? Каким ещё тоном спросил! И как бы я потом жила с осознанием того, что в первый же день оказалась для него разочарованием?

Я запуталась. Потерялась. Но не перестала видеть смысл в том, что докопалась до истины. Я не больна, и не испорчена. Даже умереть не стыдно! Только благодаря этому голову не склоняю. Плечи расправляю гордо.

— Чё ты недоумком прикидываешься? С кем она кроме тебя могла еб...?!

— Со мной, братан! — врезается мне в спину ехидный мерзкий смешок. — Вот, как пару месяцев назад моей она была.

Мотаю головой. Усердно отгоняю назойливые догадки прочь. Это мне от стресса мерещится! Это не тот придурок, по чьей вине я оказалась в беде. Духу его быть здесь не может! Нет!

Ненавижу! Ненавижу Салиха! Трясёт меня, как хочется вонзить ногти в его морду мерзкую и растерзать до мяса. Мало травил мне жизнь до замужества, а сейчас совсем свихнулся! Больной урод! Я его сама уничтожу! Опущу его так, что ни одна приличная девушка с ним взглядом пересечься не пожелает, не то, что быть ему женой!

Поворачиваюсь и, с щедрого размаха даю мерзавцу пощечину. Удар оказывается настолько крепким, что меня назад отбрасывает. Равновесие теряю, припадая виском к прутьям решётки оконной. Мгновенно просачивается едкая мысль, что из окна за нами наблюдают. Все. Все поголовно, кто в доме есть. Какие безжалостные! И даже мама... даже она заступиться не пытается! Несмотря на то, что отца в доме нет, она всё равно предпочла остаться в тени.

Никогда не уподоблюсь ей. Прятаться ни от кого не стану. Особенно зная своего ребёнка наизусть! Я не чья-то тень. Я живой человек! И горжусь тем, что я женщина.

— Ах ты шваль! Ты на кого руку подняла?! — блеклые рыбьи зенки вонзаются в меня и будто нож внутри проворачивают. Противно и больно только от взгляда одного. Мерзкий, хилый, с характером козлиным. Не представляю, что было бы, если бы отец за него меня выдал! Я бы покончила с жизнью! Настолько мне этот урод ненавистен!

Глава 10

— Постой, Эмир! — противлюсь я, не собираясь покорно следовать за ним. — Что значит, “потерял навсегда”?

— А ты остаться хочешь? — резко отпускает мою руку, и с неприятной усмешкой изрекает, — да пожалуйста, блядь, оставайся. Только сначала осмотрись: кому ты здесь нужна?

— Братьям я нужна! Они меня защитят!

— Попробуй они наперекор отцу пойти — он уничтожит. И не одного, сразу двух. Этого хочешь?

— Но я же ничего позорного не сделала! Ты ведь сам это доказал! Поверил мне...

— Меня одного достаточно. — На этот раз насильно хватает за локоть и к машине тащит. — Запомни. Ты больше сюда ни ногой не ступишь.

— Нет! — не позволяю ему открыть дверь и затолкать меня в салон. Нутром чую, что не перестанет грубость проявлять, поэтому защищаюсь! На дверь наваливаюсь и крепко упираюсь в неё ладошками. Если не сейчас, то потом уже будет поздно... Как вчера! Не поверну время вспять. Но сегодня, точно не позволю непоправимому случиться!

— Карина, мать твою. — Угрожающе нависает надо мной. Табачное дыхание касается моих пересохших губ. Будоражит близостью! Мысли уверенные вмиг в панические превращаются. Что я хотела сказать? Права свои отстаивать! Сама за себя заступиться хотела, раз больше некому!

— Ты не можешь просто взять и лишить меня родственников! Понятно?!

— Эти крысы даже носа из щели дверной не высунули. За тебя не постояли. Какие они нахер родственники?

— Откуда ты знаешь? — выпаливаю на эмоциях, — тебе знать не дано! У тебя же кроме братишки нет никого!

— Вот так, да? — голову к плечу наклоняет, гипнотизируя взглядом мрачнеющим, — теперь и ты меня беспризорным отребьем называешь?

— Я не это имела в виду!

— Всё. Заткнись. — Он отдирает меня от двери, распахивает и внутрь резко толкает.

— Эмир, послу...

Захлопывает так свирепо, что по стеклу крупные трещины разбрызгиваются. Я от ужаса подбираю ноги к груди и отползаю в дальний угол сидения. С силой вжимаю затылок в раму ветрового стекла, переполняясь чудовищным желанием вылететь из машины на большой скорости. Мне не кажется, что наступил конец моему светлому началу... Я в это верю.

Истерика. Жалость. Рыдания. Чем его пронять? Ничем. Теперь уже ничем...

В голову внезапно вбивается мысль о телефоне. Что Эмир этому уроду показал? Что предрекло мне спасение? Спасение... Разве? Разве это стало моим оправданием?

Что же это было...

От нетерпения тело заколотило сильнее. Пальцы одеревеневшие еле сгибаются. Несколько раз собачка замка обратно застёгивается. Мандраж только усиливается, как бы не внушала себе смелость. Когда телефон оказывается в руках, немного тремор унимается, но, стоит мне только экран зажечь, как... слов не подберу описать моё состояние. Вспоминаю нашу с ним переписку в ту ночь, и от стыда чуть не разбиваю голову об стекло.

Таких совпадений не бывает! Двадцатого сентября мы с Эмиром впервые обменялись фотографиями. Переписка была настолько откровенной, что уши начали гореть... Я ему раскрылась полностью... Сжечь бы меня на костре! Я ему фотографию свою отправила! Грудь в глубоком вырезе сорочки показала...

Хлопок двери вырывает меня из огня воспоминаний. Мамочки! Неужели он именно это и показал придурку Салиху?! Нашу сокровенность...

На дату и время смотрю. Я в аду. 20.09... 22.30.

Цифры с буквами сливаются воедино. Размываются моими слезами.

Такой униженной и опозоренной я не почувствовала себя в тот миг, когда из родных мне навстречу никто не вышел, не заступился, не взял под защиту.

— Беслану о произошедшем ни слова. Поняла?

Срывается с места как бешеный! Успеваю оглянуться и на дом родительский с тоской взглянуть. Сердце перестаёт бухтеть гулко. Брат вылетает на дорогу! В куртке нараспашку... Тяжело дыша, провожает нас взглядом злым, растерянным. Выкрикивает что-то вслед, сокрушается, только ни слова расслышать не удаётся.

Скрываемся за поворотом в считанные секунды. Запоздало рукой взмахиваю на прощание... Мимо пролетают дома, улицы, районы, время... у меня на глазах исчезает прошлое, а я не в силах его остановить. Сердце ноет от обиды, что не заслужено уничтожена я... Не смирюсь! Я это не приму, принять не сумею! Себя не предам, пусть хоть весь мир будет настроен против!

— Выходи.

Глушит мотор, и первый выбирается из машины. Ещё одного насильственного обращения не допущу! Выхожу на улицу, намеренно оставив телефон на сидении. Отрезаю себя от всего мира. Что со мной произойдёт, когда окажемся с ним наедине? Плевать. Потерявшему всё — бояться нечего.

— Умница. — Прикуривая сигарету, он берёт меня за талию и, с бешеным порывом притягивает к себе вплотную. Тлеющий кончик сигареты впивается в мою нижнюю губу, а я не сразу понимаю, что боль жуткую испытываю! Она пронзает все нервные окончания. Все до единого!

— Эмир, я обожглась!

— И что? В кайф мне, — сигарету отнимает, но выдохнуть мне спокойно не даёт. Набрасывается на губы как одичавший. Терзает дико пульсирующую плоть зубами. Я от боли адской забываю, что мы посреди улицы! Что целует он меня на виду прохожих, соседей... В Эмира будто дьявол вселился!

— Какая же ты сладкая. Невозможно оторваться. — Бесстыдно подхватывает меня под ягодицы и несёт в подъезд. Едва за нами дверь закрывается, погружая в полумрак и сырость, как он впечатывает меня в стену, а затем разъединяет наши тела. — Раздевайся, красивая моя. Любить тебя буду.

— Что? Прямо здесь... Ты с ума сошёл, Эмир?!

— Ты свела. Ты! Раздевайся я сказал.