Не все эльфы козлы.

Глава 1.

ГЛАВА 1.

НИЧЕГО, КРОМЕ СОЛИ НА СЕРДЦЕ

Коммунальная кухня дрожала от грохота кастрюль и бормотания старых радиоприёмников. Сквозь щели в рамах пахло холодом и горелой капустой — что-то недосолили, и этот запах впитывался в стены, как память о днях, когда здесь ещё смеялись и мечтали.

Инна стояла у плиты, как будто всю жизнь готовила не еду, а последний пир, после которого никто не придёт. Её руки, будто застарелые от тысячи варёных борщей и утренних чаёв, привычно месили тесто. Глаза же были полны усталости, такой, что казалось, вся радость жизни давно откинула кутузку в дальний угол души.

Она с трудом вспоминала, когда в последний раз сама ела что-то горячее, сытное и по-настоящему вкусное. Домой она приходила лишь ночевать — слишком тяжело было на сердце и спина. Муж, Валерий, давно перестал быть мужем — теперь он был тенью молоденькой любовницы, которую называл «другой жизнью». Дети? Они уже не звонили. Были заняты своими проблемами, чуждыми ей.

— Да чтоб ты подавился, Валерка, своими пельменями! — пробормотала она сквозь зубы, чувствуя, как в груди поднимается горечь и одновременно усталость.

Сердце внезапно застучало быстрее — резкий укол боли, будто кинжал, пронзивший лёгкие. Инна схватилась за край стола, чтобы не упасть, но уже в следующую секунду свет вокруг померк, и мир растворился в тишине.

---

Где-то вне времени, вне пространства, между тенями и светом она услышала голос — глубокий, холодный, наполненный тысячелетней усталостью.

«Она — не та, кого я ждал», — произнёс голос, но звучал он с надеждой.

Эльф — Хранитель Источника, связанный с её родом и домом, вековой страж магии и тайны — не мог поверить, что душа слабой Инессы в этот момент уходит навсегда. Но тогда он услышал зов — голос зрелой женщины, сильной духом, огненной и несломленной.

Он нарушил запрет, вмешался в поток судеб, и сила судьбы заискрилась новой искрой.

---

Инна открыла глаза. Тело было чужим — худым, почти прозрачным, словно тончайшее стекло, в которое можно взглянуть и увидеть трещину на пол-лица. Её руки — тонкие и слабые — дрожали, когда она попыталась пошевелиться. Огромные голубые глаза отражали полумрак комнаты, где запах сырости смешивался с ароматом лаванды.

«Что за хрень?..» — проскользнуло в голове, и попытка произнести это вылилась в тихий, звонкий и немного хриплый голос.

Она почувствовала — тело слабое, неуклюжее, а дух… дух был тем же, что и всегда: громким, острым, цепким. Взгляд метнулся к зеркалу — там мелькнула тень. Голос, словно издалека, пробормотал:

— Ты не она. Верни всё назад.

Инна ухмыльнулась мысленно, хотя её губы дрожали:

— А ты, блин, не хирург. Иди подальше, у меня тут свои заморочки.

---

Дверь в комнату тихо приоткрылась. Натали — скромная девушка с тихим огнём в глазах — вошла, держа в руках шкатулку.

— Госпожа… вы… вы кричали? — робко спросила она, заметив изменённый взгляд.

Инна моргнула, чувствуя, как шкатулка будто теплом согревает её пальцы.

— Она просила… спрятать, чтобы не досталось этим… — Натали понизила голос.

Внутри шкатулки лежали документы: акты наследования южного дома, драгоценности для старта и контракты с парфюмерными домами на поставку магических роз — растений с ароматом, пробуждающим эмоции и магию.

---

Вдали, под сенью полузабытых деревьев южного поместья, источником голубого света вздрогнула древняя магия.

— Она не та, — шептал Хранитель, появляясь в полупрозрачном облике, — но она живая. Чёрт бы побрал меня.

И в этот миг начало пробуждаться то, что должно было измениться навсегда.

Глава 2.

ГЛАВА 2

Холодная постель и горячие пощёчины

Холод пробирал до костей. Не резкий и колючий, как мороз на остановке в феврале, а медленный, тягучий, как вода, просочившаяся в старые сапоги. Он просачивался сквозь тонкое одеяло, в кости, в мозг, в самое нутро.

Инна открыла глаза.

Потолок был низкий, побелка — неаккуратная, кое-где с трещинами. Комната чужая. Мебели почти нет: комод, кровать, маленький стол с кувшином. Никаких знакомых вещей. Ни фотографии, ни иконки, ни шкафа с банками. Ни запаха жареного лука, ни пыльной тряпки, забытой в углу. Всё чисто. Бедно, но чисто.

«Хоспади… опять не дожила до субботы?»

Тело казалось чужим. Не болело, нет. Оно будто боялось пошевелиться. Руки — как у куклы, лёгкие, тонкие, вены синие, кожа полупрозрачная. Пальцы, длинные, аккуратные — совсем не её, не поварские. Она попробовала пошевелить ногами — одеяло зашуршало, но ни боли, ни веса — одна слабость.

— Госпожа? — тихо раздалось с угла комнаты.

Инна вздрогнула. У окна стояла девушка. Маленькая, светловолосая, с косой, тонкой шеей и глазами, в которых плескалась тревога.

— Натали, — выдохнула она сама, не зная, откуда знает это имя.

Та подскочила и подошла ближе.

— Вы не волнуйтесь. Врач уже почти у дверей. Всё будет хорошо, правда. Вы только не плачьте.

Инна поняла: у неё текли слёзы. Беззвучно, самотёком. Ей хотелось спросить, где она, что с ней, кто это вообще такая. Но губы слиплись.

А потом в комнату вошёл мужчина в длинном тёмном пальто и с гладко зачёсанными седыми волосами. Врач. В этом не было сомнений. Он поднёс руку к её лбу, вздохнул, осмотрел зрачки, велел Натали принести воды.

— Сердце. Перенапряжение. Недоедание. Психо-эмоциональный срыв. Она держалась из последних сил.

Инна хотела ему сказать: «Ты мне ещё про желудок скажи, я с семидесятых не обедала нормально», — но только кивнула.

Врач говорил долго и с расстановкой. Магия, лечебные воды, редкие травы, переломы духа. Он смотрел на неё не как на хрупкую куклу, а как на механизм, который ещё можно отремонтировать.

— Но, — сказал он в конце, — если ещё один приступ, госпожа… боюсь, даже чудо не поможет.

Натали всхлипнула. Инна — стиснула зубы.

Врач ушёл, оставив после себя запах сушёной мяты и запотевший стакан.

И тут дверь открылась снова.

Вошёл он.

Высокий, ладный, красивый. Уши чуть заострённые, волосы собраны в хвост, глаза — холодные, как наледь в проруби. За ним в комнату вошла молодая женщина, хищно-прекрасная, с тонкими пальцами, скользящими по его плечу, как по своему имуществу.

Муж.

И любовница.

— Инессочка, ты как, солнышко? — проговорил он, наклоняясь к ней с фальшивой нежностью, которую можно было намазывать на хлеб.

Инна моргнула. И вдруг вспомнила всё. Всё — как бы со стороны, как из другого сна. А потом поняла — он так и называл её раньше. Инесса. А она — теперь Инна в теле Инессы.

— Натали, ты умничка, — сказала любовница сладко, — только в следующий раз врача лучше вызывать по разрешению.

Натали побледнела.

— Я… госпожа не дышала. Я…

Инна хотела сказать: «Заткнись и беги», но не успела.

— Врач тебе не нянька! — прошипела любовница, и на лице её появилась почти сладкая ярость. — Следишь за ней — и молчи. А то сама окажешься на улице.

Муж усмехнулся, прищурившись.

— Но ты молодец, конечно. Надеюсь, госпожа запомнит.

Он склонился к Инне. Улыбнулся. Губы шевельнулись:

— Запомнишь?

Она кивнула. На автомате. И тут же получила пощёчину.

Сухой, звонкий удар от тонкой руки любовницы. Сразу за ним — вторая, от мужчины.

Натали вскрикнула. Тоже получила — по щеке, оттолчком. Маленькая, тонкая, она отлетела к стене.

— За что?! — Инна не узнала свой голос. Он был слабый. Тонкий. И всё равно в нём дрожала ярость.

— За то, что ты вообще смеешь валяться и притворяться. — Муж сгладил рукав. — Развод здесь невозможен, ты это знаешь. Но мы найдём тебе применение. Сил у тебя нет — в монастыре пригодишься.

Он выпрямился. Взгляд стал стеклянным.

— Либо ты встанешь на ноги — и исчезнешь сама. Либо мы сделаем это за тебя. Закон — не на твоей стороне.

Они ушли. Натали прижалась к косяку, дрожала.

Инна лежала.

В голове звенело.

Потом вдруг — всё стихло.

«Ага. Монастырь… Сейчас. Вот прямо в рясе и пойду. Или в чем вы меня тут закопаете?»

Глава 3.

ГЛАВА 3

Шкатулка, правда и первый бой

Ночь наступила быстро. В окно пробивался тусклый свет от фонаря. Холодный ветер хлестал по стеклу. Натали принесла горячую воду и, опустившись на колени, достала откуда-то из-под пола маленькую, обитую тканью шкатулку. Инна почувствовала — вещь особенная. Сразу. Как будто шкатулка дышала.

— Моя мама служила у вашей матери, госпожа, — прошептала Натали. — А ваша мать… перед смертью велела сохранить это. И передать только… если вашей жизни будет угрожать смерть.

Инна дрожащими пальцами открыла крышку.

Документы. Заверенные старым знаком, с пергаментными печатями. Акт на владение поместьем. Земли. Юг, приморье, дальние рубежи.

И ни слова о муже.

Никто, кроме самой Инессы и её служанки, не знал об этих бумагах. Это было наследие по матери. А здесь — патриархат. Всё, что не по мужской линии, вызывало недоверие, насмешки, а чаще — было просто проигнорировано.

Но это — сила. Законная. Реальная.

— Они не знают? — спросила Инна, тихо.

Натали мотнула головой.

— Никто. Это было тайной. Госпожа... — голос дрожал. — Ваша мама боялась, что её отберут. Всё хотели забрать.

Там же, под документами, лежал мешочек с драгоценностями — немного, но этого хватило бы, чтобы сбежать. Или выкупить лошадь. Или нанять телегу. Или… продать рецепт пирога и купить полгорода.

И письмо. Старое, аккуратное, в женском почерке.

"Если ты читаешь это, значит, ты выжила. А если выжила — значит, время пришло. Забери свою землю. Не отдавай душу врагам. Верь в свою силу, девочка моя."

Инна закрыла глаза.

«Ну что, Валерочка. Пойдём-ка ты с козами пастись. У меня другие планы».

Глава 4.

ГЛАВА 4

СБОРЫ. КАЗАНЫ, КАМНИ И КРУЖЕВНЫЙ ШПИОНАЖ

Инна проснулась от настойчивого тыканья в бок.

— Госпожа, проснитесь. Госпожа… — шёпот, паника и запах ромашки.
— Натали, если ты ткнёшь меня ещё раз, я тебя укушу, — пробурчала Инна, не открывая глаз.

— Уже почти рассвело… мы же хотели… ну, вы сами сказали, что если я не разбужу вас — вы меня в чайник засунете и вскипятите.

Инна фыркнула и всё же приоткрыла глаза. Комната тонула в тени, лишь по щелочке в ставнях сочился бледный свет. Было сыро и прохладно, пахло пылью и страхом. Но также — предвкушением.

Сегодня они начинали сборы. Втихаря.

Инна села. Резко закружилась голова. Ну да, тело слабое, но желание сгрести в охапку всё ценное и дернуть, пока никто не просёк — крепкое, как чёрный кофе.

— Всё готово? — шепнула она.

Натали кивнула и распахнула крышку старого маменькиного сундука. Внутри — тканевые свёртки, двойное дно, нитки, специи, книжки с записями, которые они уже начали собирать. Шкатулка с документами была аккуратно зашита в подол платья Натали — никто и не заметит. По бокам сундука торчали панталоны.

— Господи ты боже… — Инна взяла в руки одни из них. — Это что за торжество кружевной мстительности?

Панталоны были белые, с вышитым сердечком на… весьма интимном месте.
— Это... свадебные, — пролепетала Натали. — Их госпоже подарила тётя мужа.

— Видимо, чтобы брак сразу шёл через задницу, — пробормотала Инна и запихнула панталоны поглубже. — Оставим, пригодятся. Если что, флагом махать буду.

Они выбрались из комнаты. Дом ещё спал. Только где-то на нижнем этаже шуршали служанки, разжигая очаг.

— Мы сначала на склад, потом к платьям, — шептала Натали, будто шла в разведку.

Инна шагала осторожно. В своих двух платьях — коричневом и сером — она уже чувствовала себя как в униформе скорбной поварихи. Но дух кипел. Сейчас она была не просто Инесса — она была Инна "я-вас-всех-запомнила" из Облкоопторга.

Они добрались до склада. Маленькая коморка, почти забытая. Натали извлекла оттуда:

— Кофе. Чёрный. Редкий. Вы любите?

— Девочка, если бы я могла, я бы за него продала душу. Хотя, кажется, уже отдала.

Пошли дальше: чай, сушёные корки цитрусов, ваниль, перец, корица, гвоздика. Всё — в скляночках, холщовых мешках, банках.
Инна унесла всё, что могла. Всё — в сундук, под фартуки.

— Хозяин думает, что ты поедешь в монастырь, — шепнула Натали, запихивая банку с мёдом.

— Отлично. Пусть думает, что я монашка. Только с казаном, специями и табакеркой отца.

— Ой! Табакерка! Я видела её в кабинете!

Инна мигом свернула к двери. Кабинет мужа. Величественный, как жопа павлина. Вон она — табакерка, серебряная, с гравировкой и маленьким сапфиром. Схватила. Подхватила ещё пару книг — одна по бухгалтерии, другая с золотым тиснением — «О распределении магических потоков в быту».

— Мне магия как козе балет, но авось пригодится, — буркнула она.

---

Теперь — к платьям.

Гардероб любовницы. Натали с благоговейным ужасом показала сундук и вешала.

— Всё это… сшито на заказ. Из денег госпожи.

— Конечно. Из моих. Что ж, давай-ка вернём народное достояние государству.

Они вцепились в платья. Инна — с пугающей сосредоточенностью. Натали — с лёгкой дрожью. По подолу и корсетам ползли расшитые нити, жемчуг, полудрагоценные камни. Они срезали всё, что не бросалось в глаза. Быстро. Точно. Будто всю жизнь этим занимались.

— Платье прикроем другим. Тут осталось пару изумрудов — не заметит, — хмыкнула Инна.

С перчаток сорвали сапфиры. С шляпок — броши.

— А вот это — моя. Камея маменькина, — Инна сжала в ладони брошь с профилем женщины. — Не твоё это. Ни твоё, ни его.

Платья засунули обратно, прикрыв менее блестящими. Натали вся дрожала.

— Они ведь... убьют нас, если узнают.

— Не узнают. А если узнают — я скажу, что ты была под чарами, а я — в агонии покаяния. И вообще, ты же у нас тихая девочка? Ну, теперь ты — моя подручная.

Натали хихикнула, неуверенно.

— Меня теперь зовут Наташа, — сказала Инна строго. — И поедем мы не в монастырь, а в мать его приморское поместье.

---

Теперь — торг.

Инна застала Эдвина в холле. Он выглядел, как всегда, идеально: тёмный камзол, волосы в порядке, выражение лица — смесь усталости, превосходства и желания исчезнуть, пока никто ничего не просит.

— Я уезжаю, — сказала она.

— В монастырь, — кивнул он безразлично.

— Да хоть в ведьмин лес, но — с моим приданым.

Он поморщился.

— Ты хочешь забрать кастрюли?

— Нет, я хочу забрать всё, что принадлежит мне. А если не дашь — пойду к магистрату. На Кристалл правды, и пусть он решает, кто из нас больше врал, когда клялся в браке.

Тишина.

— Забирай, — процедил он.

И она забрала. Казаны. Медные кастрюли. Посуду. Фарфор. Магический кофейник. Ваниль. Перец. Кофе. Сервизы. Четыре рулона ткани — кружево, лен, шерсть. Несколько мешков с продуктами. Сундук с мылом. Мешок с порошком. Всё, что могло быть хоть чем-то полезным. Даже две деревянные ложки — старые, но мамины.

Телега вышла внушительная. Натали уже всё грузила. Упряжка — две кобылицы. Возница — она же.

Инна смотрела на всё это и думала:
«Вот и всё. Всё, что осталось от двадцати лет брака. Казан, кофейник, кружево и девочка с глазами, полными ужаса».

Она уселась на край телеги. Пальцы легли на край шкатулки.

А вдалеке, в окне второго этажа, мелькнуло лицо любовницы. Довольное. Улыбающееся. Уверенное, что соперница наконец сбагрена.

Инна усмехнулась. Медленно. Вкусно. По-женски.

А вот и нет.

НА КОЛЁСАХ, НО СО СКРИПОМ

Натали вертелась, как уж на сковородке, запихивая в сундук последний свёрток с чаем. Лицо у неё было бледным, пальцы дрожали. Но она не сдавалась. Несмотря на то, что тень любовницы всё ещё ходила по дому, словно акулья плавник.

— Госпожа… мы всё собрали, почти. Осталось только… кастрюли, книги, бельё… ну и кое-что из фарфора. Я сложила всё сзади, в мешки, чтобы не бросалось в глаза.

Глава 5.

Глава 5.

Дорога. День первый

Телега скрипела, как старый сустав на погоду, и это была самая мелодичная музыка за последние дни. Я сидела, закутанная в тёплый плащ с капюшоном, скособоченная на ворохе каких-то мешков, и ощущала каждую ямку этой проклятой дороги. Кости отзывались болью, тело — ломотой, а душа… душа сдерживала победный смех. Я уезжала. Наконец-то.

Сзади, у самых колёс, куковала Натали. Тащила за собой два сундука: мой — тяжёлый, с двойным дном и характером, и свой — легонький, с аккуратно сложенными рубашками, мешочками и чем-то, что шуршало, как пергамент. Между нами устроилась связка посуды, перевязанная тряпками и моими молитвами, чтобы доехала в целости. Где-то под стопкой кастрюль уютно прижался медный казан, за который я бы в прошлом выцарапала глаза. Сейчас — просто святое.

Пахло: пылью, тканью, сушёной лавандой и тревогой. Мир был новый, воздух — другой. Он не был пропитан смогом, бензином или жареным луком. Он был… острым, как утренний мороз, и чистым, как натёртый до скрипа пол.

— Госпожа, — Натали вскарабкалась на борт телеги, — мы уже далеко от дома. Хотите немного воды?

Я вздохнула. Госпожа. Как же звучит. Особенно после всех этих «болящая тряпка» и «немощь баронесса».

— Не госпожа я тебе, Наташ. Зови Инной. Или на худой конец — Инессой, как здесь принято. А то от «госпожи» у меня морщины идут волной, — буркнула я и перехватила флягу. — И сама пей. Ты ж, бедняга, всю дорогу как лошадка.

Она улыбнулась. Впервые — не служанкой, а человеком. Маленькая, тихая, с носом, припорошенным пылью, и глазами, в которых пряталось много — и страх, и робость, и чуть-чуть надежды.

— У нас теперь свобода, да? — прошептала она.

— Ну… условно. Пока не сдадут, — хмыкнула я. — Но если сдадут — устроим такой монастырь, что им всем причастие боком пойдёт.

Телега качнулась. На повороте нас чуть не выкинуло, сундук лязгнул, и я сжала крышку.

— Ну и дороги у вас тут. У нас бы на таком асфальте только политиков возить. Чтобы знали, почём яма и отчаяние.

Натали прыснула. Смеяться вслух она ещё стеснялась, но уже не убегала за каждый шутливый комментарий. Хорошая девка. Если не сломается — вырастет в толкового помощника.

Шли медленно. Один раз телегу остановили — какие-то местные, с дротиками, в коже, понюхали воздух, покосились на сундуки и ушли. Натали объяснила:

— Это дозор. Пыль в воздухе особенная — если что-то магическое рядом, она светится.

— А у нас?

— У нас — руны. Камни. Серебро. Всё пахнет «магией», но слабой. Сундук не рвёт реальность, значит, и сойдёт за добро честное.

Я кивнула. Умная девочка. Уже знает, как вывернуться словами. А что до магии… Тут, похоже, всё на рунах крутится. Не палочками махать, как в кино, а правильно сложенные знаки, нарисованные, выжженные, вышитые. Системно, чётко, дорого.

И по ходу дела — без магического дара к рунам и не подступись. То есть я — в пролёте. Но если кто умеет шить... может, и руны вышивать смогу?

Запомним.

Остановились у ручья. Прозрачная вода журчала в камышах, а над нами с кряканьем пролетела пара водяных птиц — какая-то местная разновидность гусей, только синие. Натали наскоро развела костёр, а я занялась тем, чем повар занимается всегда, даже если только что бежала от брака, поместья и монастыря, — едой.

Вяленое мясо, щепотка специй, что Натали умыкнула у кухни, и пара картофелин. Всё сварили в котелке. Я следила за ним, как за младенцем: мешала, нюхала, шептала, иногда ругалась.

— Вы… вы с едой разговариваете? — удивлённо спросила Натали.

— А ты, когда с ножом работаешь, не разговариваешь? — фыркнула я. — Молись, чтоб в следующий раз он не соскользнул.

Она кивнула. Потом добавила:

— Моя мама говорила, что в каждом блюде должна быть эмоция. Любовь — для выпечки. Грусть — для супа. Гнев — для мяса. Счастье — для сладостей.

Я замерла. Потом посмотрела на неё с новым уважением.

— И я думала, ты просто милая. А ты — философ.

— Нет… Я просто запомнила. Она умерла давно.

Мы помолчали. Я отдала ей первую миску супа. А себе оставила ту, что с куском мяса побольше. В конце концов, я хозяйка.

Ночь. Холодная. Я натянула одеяло, уткнулась в мешок и слушала, как рядом храпит Натали, мелко и быстро. Как спят те, кто боится проснуться в аду.

И всё-таки… она не сбежала.

В голове крутились обрывки мыслей: руны, шкатулка, документы, план. Утром нужно снова сбыть пару камней. Купим крупу. Перевяжем один сундук. Найти где бы купить кусок мыла, если наше закончится…

Потом вспомнила мужа. Его мерзкую ухмылку, когда он сказал:

> — Монастырь — самое место таким, как ты.

Сжала кулак. Костяшки хрустнули.

> Ну погоди, козёл ушастый. Я ещё тебе отвечу. И твоей тряпке в кружевных панталонах тоже.

И с этой мыслью я уснула.

Глава 6.

Глава 6.

Торг уместен

Город появился не вдруг — он вырастал на горизонте, будто колос, медленно набухающий под солнцем. Сначала — башенки с флажками. Потом крыши, купола, дым. И, наконец, шум. Пыльная дорога, вымощенная неровным камнем, вела прямо к южным воротам — невысоким, но крепким, со щербатым гербом и сторожевой будкой, из которой лениво высунулся солдат.

— Ваше имя и цель, — зевнул он, почесывая щетину.

— Инесса аль Лорель. Еду… в монастырь, — произнесла я, не моргнув. Врать — дело привычное. Главное — спокойно, как будто говоришь правду.

Солдат покосился на Натали, на телегу, на сундуки. Слово «монастырь» его успокоило. Таких здесь, видимо, отправляли партиями.

— Через торговую площадь к северным воротам. В монастырь — по тракту вдоль холма. Но сейчас — рынок. Остановитесь, пополните запасы. Без провизии вас и до леса не пустят. Туда без хлеба не суются.

Я кивнула, сунула ему медную монету — старую, потёртую, но с правильной чеканкой, — и мы въехали внутрь.

Город был… живой. Не красивый — шумный, запылённый, пахнущий рыбой, хлебом, пылью и потом. Повсюду бегали дети, торговцы орали, где-то блеяли козы, и над всем этим возвышались разноцветные паруса лавок и тентов.

— Какой… бардак, — выдохнула я.

— Это ещё не столица, — прошептала Натали. — Здесь только третья ярмарка сезона.

Третья, значит. Судя по количеству людей, первая бы нас просто смяла.

Мы оставили телегу у постоялого двора. Там, за пару серебряных монет, нам дали стойло под навесом, где можно было поставить повозку и вздохнуть без того, чтобы кто-то тянул за юбку или пытался утащить миску.

Я велела Натали охранять казан и сундуки, а сама — направилась на рынок. В кармане у меня была шкатулка. Моя. С наследием. Внутри — три серьги, один кулон, старинная заколка, и кольцо с руной защиты, которую я пока не понимала, но что-то в нём пульсировало — тихо, настойчиво.

Я шла сквозь ряды. Здесь продавали специи — пыльные мешки с ярко-красным перцем, тёртой корицей, пыльной лавандой и чем-то ярко-синим, похожим на толчёный камень. Рядом был ряд с тканями — от домоткани до парчи. Переплетения золотых нитей, грубые холсты, кружево, которое, кажется, вышивали русалки.

Дальше — лавки магов. Или тех, кто себя ими называл. В этих палатках царил беспорядок: руны на пергаменте, склянки, жезлы, резные амулеты. Один из магов — старик с растрёпанной бородой и пальцами в чернилах — заметил меня.

— Девушка. А вы, часом, не ищете, кому продать лишнюю вещицу? — прищурился он.

Я замерла. Он смотрел не на меня — на шкатулку. Точнее, на заколку, угол которой торчал из-под крышки.

— Может, — ответила я небрежно. — А вы, случайно, не ищете кого обдурить?

Он рассмеялся. Не в обиду, скорее, от удовольствия. Торговец. Чует бой.

— Давайте посмотрим. Без обещаний. Без заклятий. Без клятв.

Я молча протянула заколку. Он взвесил её на ладони, покрутил, пробормотал что-то, и заколка отозвалась — руна на ней запульсировала синим светом.

— Работает. Боевая. Старая. Хорошая школа. Убирает слабые заклинания, защиту держит минуту — максимум две. За неё дам… семь серебряных.

Я закатила глаза.

— Семь? За магическую реликвию из дома Лорелей?

— В доме Лорелей был пожар, дорогуша. Если это сгоревшее наследие — значит, вы беглянка. Или вдова. Или в бегах. Любой из этих вариантов — повод сбить цену.

— А если я сдам вас за сговор с кражами?

— Тогда нас обоих посадят. Вас — за владение. Меня — за интерес. Выиграют только монахи.

Я усмехнулась. Старый лис. Но такой мне и нужен.

— Двенадцать. И я дам вам пару серёг в придачу. Обычные, но с серебряной жилой.

— Десять. И пергамент. Пустой, с рунами. Возьмёте?

Я подумала. Пергамент — вещь нужная. Даже если я не маг, можно кому-то передать.

— По рукам.

Он отсчитал серебро, сунул свёрток и, подмигнув, добавил:

— Если найдёте ещё такие вещички — ищите лавку с белым крысом. Мы понимаем друг друга.

Я ушла, не оборачиваясь.

На дворе Натали встретила меня с тревогой:

— Вас искали.

— Кто?

— Пацаны. Двое. Худые, как жерди. Говорили, ищут работу. Или еды.

— Показать их?

Я кивнула. Через полчаса они стояли передо мной. Брат и сестра. Старшему лет четырнадцать. Девочке — не больше десяти. Пальто на двоих. Глаза — осторожные, как у котов, которых били.

— Что умеете?

— Таскать. Варить кашу. Считать умею. И защищать сестру, — выпалил мальчишка. — Зовут меня Кен, её — Лиа.

— Родители?

— Увели в рудник. Два года назад. Мы сбежали.

Я посмотрела на Натали. Та едва заметно кивнула.

— Место в телеге найдётся. Еда — по честному. Работа — тоже. Если воровать — скажете сразу. Я крикну один раз — и вы вон. Ясно?

— Ясно, госпожа.

— Не госпожа я тебе. Просто Инесса.

Мальчишка замер.

— Так вы… та самая?

— Какая?

— Ну… та, что сбежала от ушастого в монастырь.

Я рассмеялась. Громко. Смачно. Устало.

— Да. Я. Но до монастыря мы ещё не доехали.

И подумала: а ведь слава идёт быстрее ног. Надо быть осторожней.

---

В тот вечер мы ночевали в хлеву. За серебряник — мягкое сено, вода и каша. Впервые за много дней — под крышей.

Натали варила чай. Кен чинно разделывал хлеб. Лиа тихонько перебирала мои камни, разложенные на тряпице, и вдруг — замерла.

— Эта штука… она поёт.

Я подошла. Камень был тёмно-зелёный, с вкраплениями серебра. Руна на нём пульсировала. Старая, я её не понимала.

— Что слышишь?

— Печаль. Голос. Как будто кто-то зовёт… и никто не отвечает.

Натали посмотрела на меня.

— Думаю, это зов Источника. Или Хранителя.

Я вздохнула. Значит, он всё-таки нас слышит.

Мы в пути. И он — ждёт.

Глава 7.

Глава 7.

Пыль и шаги

Трактовая дорога была разбита, пыль стояла столбом, колёса скрипели, будто жаловались на жизнь. С каждой лужей, каждым ухабом я ощущала себя не дворянкой, а картошкой, забытой в мешке. И, всё же, я была жива. Жива — и, впервые за долгое время, свободна.

Натали держала вожжи с упрямым выражением лица. Кен и Лиа устроились на вязанках подушек и перемётов с тканями, уткнувшись друг в друга. Они были молчаливы, но внимательны. Я чувствовала их глаза — они скользили по мне, оценивая. Наверное, ждали, когда я сорвусь, покажу, что “барыня”.

Но я была слишком уставшей и слишком трезвой для спектаклей.

— Нам надо остановиться на ночь, — сказала Натали, не поворачивая головы. — Дальше, в лес, я ночью не сунусь. Там уже болота начинаются.

— Есть где остановиться?

— Есть постоялый двор. Говорят, честный. “Три обруча”.

---

“Три обруча” оказался каменным зданием в две с половиной башни, с чёрепичной крышей и покосившейся вывеской, где некогда было три золотых кольца, а теперь — два, и одно с отломанной дугой.

Но пахло хлебом, жареным луком и чем-то подрумяненным. Я почти зарычала от голода.

— Добрый вечер! — крикнула я у входа.

Толстая женщина в переднике вышла изнутри, откидывая прядь волос с лба.

— Места есть, если не гнушаетесь сеном. Комната — одна свободная, остальное занято. Трое за постой, один — за ужин. Мы подаём в зале.

Я сунула ей пять серебряных — не слишком щедро, но достаточно, чтобы она перестала нас разглядывать как нищих.

— Ещё и баня нужна. И стирка. Платья пыльные, дети — грязные.

— Баня за домом. Мыло — своё?

— Нет. Заводское. Из дома Лорелей.

Хозяйка приподняла бровь. Имя сработало, как печать.

— Тогда пусть моются первыми.

---

Баня — не роскошь, а сбывшаяся мечта. Пар — густой, душный, с ароматом сушёной лавандовой травы. Бочка с водой, деревянная лохань, веники — всё было. Натали взялась помогать Лие, а я осталась с Кеном. Он мялся, не зная, что делать.

— Иди мойся, — бросила я. — Ты нам нужен не вонючим, а живым. Грязь портит ауру.

— А что такое аура?

— То, что у тебя ещё не засохло в пятнадцать лет. Иди.

Он шмыгнул внутрь, а я осталась снаружи, на крыльце. Вечер был мягким, луна висела, как расплющенное блюдце, над верхушками деревьев. Где-то вдалеке пели цикады, и я, впервые за много дней, дышала легко.

В голове шумело. Не от жары, не от усталости. От свободы. Она — как пьяный воздух. Не веришь, пока не чувствуешь.

---

Ужин в трактире был громким. За длинными столами сидели путники, купцы, пара разносчиков зелий и семейство наёмников. Мы нашли место у стены, и нам подали:

— говядину, тушёную с красной фасолью и перцем; — лепёшки из ржаной муки; — жареные коренья с пряным соусом; — густой грибной суп с подкопчённой солью; — и чай — крепкий, с лавандой и сушёными яблоками.

Я ела, не поднимая головы, сдерживая стоны удовольствия. Еда — это не просто пища. Это возвращение к себе.

Натали сидела напротив, аккуратно, но быстро ковырялась в тарелке. Кен ел, как волк. Лиа — аккуратно, будто боялась разбудить кого-то.

— Вам виднее, госпожа, — тихо сказала Натали, когда принесли компот с пряной вишней, — но эти дети… они никуда не годны, если дальше дорога будет тяжёлой. Особенно малышка.

— Я знаю. Но она нужнее, чем кажется.

— Почему?

— Потому что помнит, как звучит голос в камне.

Натали ничего не ответила. Но глаза её стали серьёзнее.

---

Ночь провели в комнате над трактиром. Каменные стены, окошко с деревянными ставнями, две койки и сундук. Я улеглась в угол, положив камни под подушку. Словно они могли защитить. Или просто — напомнить, что всё это реально.

— Инесса, — прошептала Натали, прежде чем задуть свечу. — А если нас найдут?

— Найдут.

— И что?

— Скажу, что пошла молиться. Что ушла по зову. Что ищу исцеления.

— А если не поверят?

— Тогда буду говорить, пока не поверят. А если и это не сработает — крикну.

— Что?

— Крикну, что помню, как он меня бил. При всех. Храмы не любят скандалов. А у меня голос громкий.

Натали долго молчала. Потом сказала:

— А ты не такая, как кажешься.

— И ты тоже.

Мы уснули. Не счастливо. Но — без страха.

Глава 8.

Глава 8.

След на дороге

Утро выдалось серым. Небо, как старая простыня, повисло над трактом, обещая или дождь, или просто хмурую дорогу. Я встала с рассветом — во-первых, потому что не могла толком уснуть, во-вторых, потому что в голове уже пульсировала мысль: "Нас догоняют". Пока ещё никто не мчался верхом с криком "Стой, воровка!", но, как бы сказать, я слишком хорошо знала, как ведут себя мерзавцы, когда у них забирают привычную кормушку.

Натали уже была на ногах, расчёсывала волосы Лии. Кен спал сидя, уткнувшись в свою куртку. Я подошла к окну — двор был пуст, туман расстилался по земле, телега мокла под навесом.

— Уходим. Без завтрака. По дороге купим что-нибудь.

Натали не стала спорить. Вид у неё был собранный — кажется, она тоже чувствовала неладное.

Мы выехали, когда трактир только открывал двери. Хозяйка вышла с кочергой и помахала нам — наверное, решила, что мы странные, но платёжеспособные. А это главное в любом мире.

---

— Наташ, — сказала я, когда мы отъехали от деревни, — расскажи мне про валюту. Что здесь в ходу?

— Золото, серебро и медь. Но у торговцев чаще всего ходы: "луны", "листья" и "свечи".

— Не поняла. Это что, поэтическое описание монет?

— Можно сказать. Луна — это серебряная монета. Лист — медная. Свеча — золотая. Есть ещё "мирры" — это официальная казённая валюта, но ею чаще расплачиваются за большие контракты.

— А мне пока что можно и луной.

— Вам — да. А вот эти вот… — она кивнула на мешочек с камнями, лежащий под сидением. — Лучше продать. Чем скорее, тем спокойнее спать.

— Только не в первом же городе. Сначала — обменять в лавке, без лишних глаз. Те, что с рунами, — особенные?

— Очень. Некоторые руны ставятся не для красоты. Есть от отслеживания. Есть от проклятия на вора. Есть те, что заставляют камень взорваться у чужого владельца.

— Прелестно. Значит, разбираемся вместе и с умом. Какие оставим?

— Голубой ларем. И вон ту шпильку с яшмой. Они ваши — были на ваших платьях. И камея. Её узнают.

Я кивнула. Всё остальное — на обмен.

---

Мы ехали по дороге, пока не начался дождь. Капли были мелкими, как рис, но обильно лупили по тенту. Телега вязла в глине, Натали ругалась, Кен пытался помочь вытолкнуть, а я ругалась на свою беду и на судьбу с таким напором, что, возможно, кто-то из богов проснулся и удивился.

Когда мы всё-таки добрались до придорожной деревушки, я уже тряслась от холода. Хижины стояли редкие, у дороги было две лавки: бакалейная и "всё понемножку".

— Внутрь, — рявкнула я. — Купить что-нибудь горячее. Пледы, еду, и найдём, кому можно сбыть лишнее.

---

Лавка "всё понемножку" оказалась грязноватой, но в ней пахло сушёными яблоками и топлёным воском. За прилавком сидел мужичок с носом, как у ястреба, и усами, как у плохого барда.

— Добро пожаловать! Дороги дальние?

— Местами. Есть разговор.

Я выложила мешочек. Только три камня — неприметные, но сработанные. Один с рваной гранью, другой с резьбой, третий — с застывшей золотой жилкой.

Он пригляделся. Потом — поднёс к глазам амулет, похожий на увеличительное стекло с руной "проверено".

— Где взяли?

— Наследство. Хочу обменять на еду, пару тёплых одеял, и вот это. — Я ткнула в набор игл и катушек. — А ещё — пару шкур.

— Не моя забота, откуда. Я беру. За этот с руной... я дам вам двадцать лун и бутылку крепкого.

— Слишком мало. Он с резьбой охранной. Его один только купец купит за пятьдесят.

— Я не купец. Я посредник. За тридцать — и банку варенья в придачу.

— Добавь два ножа с костяной рукоятью — и договорились.

Мы пожали руки.

Глава 9.

Глава 9.

Торг, как искусство войны

Когда телега подкатила к окраине городка с утренним рынком, Инна уже знала — без боев не обойдётся. Её прежняя, земная натура проснулась, разминая плечи под серым, поношенным плащом Инессы. Тело, конечно, хлипкое, руки тонкие, грудь едва заметная, но внутри этой внешне фарфоровой эльфийки бушевала женщина, прошедшая не один бой за сахар, масло и право называться хозяйкой кухни.

— Наташ, смотри в оба. Сейчас начнётся, — буркнула она вполголоса, поправляя платок.

— Я всё сложила как вы велели, — прошептала Натали. — Шкатулку спрятала под вторым дном, серьги в узелке, пряности с краю, если будет досмотр...

— Сожри, если что. Перца хватит, чтобы обморок изобразить. Поняли друг друга?

Служанка кивнула. Казалась она всё такой же тихой, но за последние два дня в ней прорезалась какая-то внутренняя упёртость. Инна это ценила.

Рынок шумел. Запахи свежего хлеба, подкопчённого мяса, пота, жареных луковых лепёшек, корицы и сырого дерева стояли стеной. Торговцы выкрикивали, ссорились, смеялись. Несколько мужчин в бронзовых застёжках пытались загнать кому-то целую связку кур, судя по крикам и пёрышкам — не слишком успешно.

— Стой. — Инна резко дёрнула вожжи. — Здесь.

Они подъехали к крайней части рынка, ближе к рядам травников и мелких купцов.

---

Первым делом она вытащила маленький футляр с камнями. Внутри — жемчуг, пара агатов и одна серьёзная поблёскивающая штука, что, по словам Натали, «вызывать искру в руне может, но недолго».

— Эльфийская защита, — напомнила девчонка, озираясь. — Их нельзя продавать открыто. Если не докажешь, что они твои — заподозрят в краже.

— А что, если я скажу, что мой козёл-муж сам отдал эти камни любовнице, и она таскала их в подоле, пока я чахла? Хм?

— Тогда нас сожгут. — Натали покраснела. — И вас, и меня.

— Я так и думала. Значит, действуем по плану "бубенчик".

---

Торговка в жёлтом платке, с глазами-щелками, взяла в руки камень с выгравированной руной.

— Чужая работа. Не твоя. Не чувствую. — Она уставилась на Инну. — Ты кто будешь, девонька?

Инна медленно выдохнула, вскинув подбородок.

— Баронесса Инесса Мелор'Тэй. Дочь Селены Аль’Веар. Мать моя вела торговлю розами, пряностями и вышивкой. Эта камея — её. Вот подпись мастера. Вот узор. Вот родовой знак.

И сунула ей под нос старинную шкатулку с выемкой для клейма, где тускло поблёскивала свернувшаяся в круг ласточка.

Торговка мгновение смотрела, потом пожала плечами.

— Мать у тебя была с характером. Я помню такую. Брала у неё специи. Ладно. Возьму пару камней. Не по ценам твоего мужа, но и не по сговору.

— Главное — не по сговору. — Инна не удержалась. — А то у меня сговор — только с медными кастрюлями и перцем.

Торговка хмыкнула, отмерила горсть мелкой серебряной монеты. Валюта здесь была простая: серебро и золото, иногда — синие жетоны, если дело касалось порталов или больших заказов. Но жетоны были только у крупных купцов.

— Ещё что продашь?

— Перечень специй. Натали, покажи мешочек. Там ваниль, перец, гвоздика, сандал.

— Ага... — торгашка оживилась. — Ваниль нынче в цене.

— Потому что редкая. — Инна сдвинула брови. — А теперь внимание. У меня три рулона тонкого кружева. Не мятого, не вонючего, целые, с тиснением. Бартер?

— Мыло и ткань могу отдать.

— Только не парфюмерное мыло. Мне надо хозяйственное. Жёлтое, вонючее. Чтобы бельё скрипело. Есть?

— У меня всё есть. За такую девку, как ты, — и яд, и мыло.

— Девка? — Инна скривилась. — Это я девка? Да я этим телом молчу из вежливости.

---

Через час в телеге уже лежали:

— два мешка с мукой, — три куска вяленого мяса, — целый свёрток кедровых орехов, — баночка с ферментированным чесноком (надеялась, не протечёт), — рулон тонкой льняной ткани и — — долгожданный свёрток из парфюмерного дома с надписью «Лианарский лавровый».

— Что это?

— Масло для кожи. — Натали выглядела почти благоговейно. — Его делают раз в сезон, из плодов с рунного дерева.

— В монастыре пригодится. — Инна смерила взглядом ловца за ними. — Или в другом месте. Как судьба решит.

---

К полудню Инна уже ощущала, что ноги не принадлежат ей. Мелкие магазины, запах дешёвых ароматов, фальшивые улыбки — всё, как в жизни.

Они остановились у таверны. Скромное место с вывеской в виде парящего хлеба — «Хруст и Пена».

Внутри пахло жареным луком, горячим тестом, перцем и подогретым вином. Стены были деревянные, покосившиеся, но чистые. На полках стояли посуда, приборы и странные бутылки с мутной жидкостью.

— Столик на двоих, ванна и горячий обед, — скомандовала Инна.

— Ванна?

— У меня на ногтях пыль с трёх улиц. Я не монашка пока ещё. Ещё хочу пахнуть прилично.

---

Обед принесли быстро. На подносе стояли:

— густой суп с чечевицей и томатом, — лепёшки с сыром и травами, — жареная рыба с соусом из орехов, — и горячее вино с пряностями.

Инна попробовала. Прищурилась.

— Не хватает соли. И душистого перца. Но для местной кухни — сойдёт.

Натали жевала, глядя на неё снизу вверх. Инна перехватила взгляд.

— Что? Я еду, как нормальный человек. Не любуешься?

— Просто вы... Вы другая.

— Другая — это в смысле "с приветом"?

— Нет. С характером.

Инна усмехнулась. Она чувствовала, как внутри нарастает уверенность. Ещё пара торгов, пара ночёвок — и она соберёт всё, что нужно. Даже без портальной арки.

---

У выхода из таверны их окликнул старик с корзиной.

— Баронесса? Это вы?

Инна напряглась.

— Кто спрашивает?

— Меня зовут Торрен. Я был старшим поставщиком вашей матери. Узнал камею. Позвольте предложить... может, помощь?

Он оказался вдовцом с сыном — худым, но цепким мальчиком с проницательными глазами. Они предложили продать часть их пряностей и помочь добраться до портала. Инна недоверчиво прищурилась — и согласилась. Пока. Пусть едут с ними. Вдруг пригодятся.

Глава 10.

Глава 10.

Пыль дорог, портальные мечты и сиротские руны

Солнце едва успело облизнуть верхушки еловых лесов, как Инна, закутавшись в серый плащ и сжав в пальцах узел с чаем, зарылась взглядом в дорогу. Колёса телеги скрипели. Воздух был влажным, с запахом земли, дыма и дальнего озера. За спиной дремали мешки, коробки, скатанные рулоны тканей и пряностей — всё, что они вытребовали и вывезли из дома. Дом, который теперь остался позади. Окончательно.

И всё же где-то глубоко под грубой корой решимости, жгло. Печаль? Облегчение? Скорее, странное сочетание двух этих состояний.

— Натали, ты уверена, что мы правильно свернули у той развилки? — Инна пыталась удержаться на сиденье. — Этот путь больше похож на козью тропу, чем на дорогу к портальной арке.

— Мы минуем таможню. — Натали кивнула. — Если пойдём прямо, у моста будут дозорные. И если господин... — она споткнулась на слове, — ...узнает, куда мы направились, он отправит за нами конную.

Инна усмехнулась:

— Пусть попробует. У меня есть серебряная табакерка отца, кофейник с подогревом и кастрюля, которая весит как его честь. Если что — кину в голову.

---

На третий день дороги они въехали в деревушку под названием Тарнел’Лий. Дома тут были сложены из светлого песчаника, с остроконечными крышами, по которым пробегали паутинки рун — простейших, бытовых. Где-то руна хранила тепло, где-то — сушила бельё, где-то — притягивала утренний свет.

— Руны тут как у нас батареи, — проворчала Инна, спрыгивая с телеги. — Только красивее и не гудят.

— Хозяюшка, может, отдохнём? Тут ночлеги хорошие, а ещё — лавка рунописца. — Натали указала на вывеску с выгравированным знаком «Круг трёх».

В лавке пахло сухими травами и пергаментом. Худощавый эльф с жёлтой повязкой на лбу выслушал их, глядя с интересом.

— У вас есть пара камней с пробуждённой руной? Это редкость. Особенно защитная. Могу предложить три жетона.

Инна сделала вид, что подумает. На деле она уже мысленно строила маршрут: три жетона — это пропуск на портал, еда и две ночёвки в нормальной постели.

— Пять жетонов, и вы получаете ещё и рецепт варенья из чёрного ореха, которое снимает жар.

— Варенье?

— Варенье. Домашнее. И рецепт — мой.

---

Утром, когда телега уже выехала за пределы Тарнел’Лий, к ним подбежал мальчишка лет четырнадцати. Тощий, растрёпанный, с ушами, проколотыми дешёвыми кольцами.

— Госпожа, прошу, подождите! Моя сестра... она...

Он запыхался. Из-за кустов показалась девчонка чуть младше — с острыми чертами и испуганными глазами. Одежда — лоскутья, взгляд — на грани.

— Мы... Мы умеем работать. Убираемся, моем, варим, шьём! — выкрикнул он, — Моя сестра... она может греть руки!

— Греть? — Инна нахмурилась. — Обморожена?

— Нет! Она может... как руна. — Он вскинул руки. — Вот!

И девочка молча протянула ладони. Между ними заплясал слабый, но устойчивый тёплый свет.

— Парное пробуждение? — прошептала Натали. — Это очень редко...

Инна молчала. Потом обернулась к Натали:

— Два места найдётся?

— Если подвинем сковородку и кофейник.

— Тогда поехали. Вас как зовут?

— Тори и Лиа, госпожа!

— Инна. Без «госпожи». У нас демократия на колёсах.

---

На четвёртый день дождь застал их врасплох. Шёл он, как проклятие: тонкими, холодными иголками, с ветром, забирающимся под одежду. Натали еле успела накинуть брезент, Тори с Лией сгрудились у мешков. Инна сидела спиной к ветру, накрыв шкатулку своей накидкой.

— Мог бы хоть дождь остановить! — рявкнула она в пространство. — Я к тебе, между прочим, в поместье еду! Источник твой спасать собираюсь!

— Я дождём не управляю, — раздался в голове голос Хранителя. Усталый и ехидный. — Но могу устроить тебе грозу. С молниями.

— Попробуй. Я тебе котелок подкину.

— Уже чувствую, как ты раскроешь Источник. Прямо сейчас. Сковородкой.

Инна скривилась. Ей даже показалось, что Хранитель усмехнулся — где-то на грани слышимости. Что ж, хотя бы он снова с ней разговаривал.

---

Пятый день стал особенным. Они остановились у трактира «Пыль с медом». Название было глупым, но интерьер — уютным. Мебель из грубого дерева, занавески в синих цветах, на полках — банки с соленьями, миски с сушёными фруктами, сушёные травы свисали с потолка.

— Нам нужно место на ночь, — сказала Инна, стряхивая капли с плаща.

— И горячая вода, — добавила Натали. — Если есть — ванна.

Хозяйка оказалась пышной женщиной в красной рубашке и с косой до колен.

— У нас всё есть. Вода — вон там, кухня — вон туда. А вы не проходите ли в поместье Мелор’Тэй?

Инна застыла.

— С чего вы взяли?

— Камея на вашей сумке. У меня была такая же, только с вишнёвым узором. У вашей матушки. Я — её дальняя родственница. Хотите, покажу?

И показала. Кулон, точно такой, только вишнёвого камня.

— А ещё у меня есть сын. Вдовый. Варит мыло. Руны пишет. Работящий, не пьёт.

Инна кашлянула.

— Мы... пока не ищем мыльных женихов.

— А вдруг передумаете. Я вас накормлю!

---

Ужин удался.

— Рагу из дичи с кедровыми орехами, подливка с грибами, горячие лепёшки с мёдом и чай с пряным корнем.
— И, конечно же, теплая вода, мягкие полотенца и деревянная ванна в закутке с занавеской.

Лиа впервые за всё время улыбнулась. Натали — почти расправила плечи. А Инна смотрела в потолок, где руна света мерцала ровным огнём.

— Всё-таки, — прошептала она. — Мы действительно едем домой.
— К Источнику.

Глава 11.

Глава 11

Пестрый рынок шумел гулкими голосами и звоном мелких монет, наполняя утро красками и запахами свежих специй, горячего хлеба и влажной рыбы. Инна, почти забывшая вкус свободы и простой жизни, вновь оказалась в центре этого хаоса, словно хищник в зарослях, выискивая выгодные сделки. Рядом, как тень и поддержка, плелась Натали — скромная, но зоркая и ловкая, умевшая незаметно добыть то, что нужно.

— Наташ, — Инна бросила взгляд на спутницу, — скажи, а эти ярко-красные ягоды — что? Они на вкус как земля, или что-то съедобное?

— Это кровавый барбарис, хозяйка. Острый, но поднимает дух, — ответила Натали, осторожно перебирая товары.

Вдруг их внимание привлекла сдержанная, почти призрачная фигура женщины, тихо расправляющей свой скромный ларец с тканями. Глаза её были усталыми, но в них горела искра творческого огня.

— Кто эта? — поинтересовалась Инна, подходя ближе.

— Мариэтта, — прошептала Натали, — вдова, которую разорил патриархат. Дом отобрали, работу закрыли, но руки у неё — золото.

Мариэтта подняла голову, встретившись взглядом с Инной. В её лице мелькнула надежда и страх одновременно.

— Мне нечего терять, — тихо сказала она. — Если примите — буду шить для вас, как для семьи.

Инна улыбнулась, уже чувствуя, что именно эта женщина нужна им как воздух.

---

Торговля шла вяло, но нужные товары были куплены: семена лунной розы, крепкие саженцы трав и овощей для сада, что они планировали разбить у поместья. Рыба, свежая и скользкая, была поймана в соседнем озере — место казалось магическим, тихим и таинственным.

— Рыбка пахнет лесом, — заметила Натали, — сюда хочется возвращаться.

Финансы у Инны позволяли делать смелые шаги, и вот — два редких камня, сияющих руническими знаками, сменили владельца на тонкий серебряный браслет, пульсирующий мягким светом.

— Этот браслет — портал в дом, — сказал купец, — носите его на руке, и дорога станет легче.

---

Путь к порталу был наполнен волнением и страхом. Инна, Натали, Мариэтта и подростки — новые спутники — шагали через леса, реки и холмы, чувствуя каждое движение магии вокруг.

Дом ждал их, но впереди был целый мир возможностей и испытаний.