(не) зажигай меня

1. Крыша замка Нефф

Я сидела на самой вершине замка Нефф – на крыше дозорной башни – и созерцала открывавшееся великолепие. Подогнув ноги,  укутавшись в теплый плащ, натянув капюшон едва ли не до кончика носа, я изо всех сил сдерживала желание прыгнуть с этой самой башни вниз – ну или хотя бы плюнуть. 

Горы прекрасны зимой. Закутанные в белые пелены снегов, они сливаются с белым небом, с облаками. Кажется, что нет ничего вокруг, кроме снежных круч и всеобъемлющей  тишины.

Горы прекрасны весной. Шумят бурные реки, неся мутные воды вниз, в долину. Вспыхивает зеленью листва, обнажаются серые склоны, мир наполняется гулом.

Горы прекрасны летом и осенью, птички, травы, золотые листья и всё такое. Так считает моя мать, считает отец. Наверное, и братья тоже скажут, что лучше гор ничего на свете нет.

Спору нет, они красивы и величественны. Но мне гораздо более нравится теплая Славия. Разве в горах можно мчаться верхом, подставляя лицо теплому ветру? Разве можно с разбега броситься в нагретую солнцем ласковую речку? В горах реки быстры, мелки и холодны как лёд. Мы, конечно, подобрав юбки, прыгаем по камням, моча ноги, заходим порой и выше щиколотки, но, право слово, самая большая радость в этом – выбраться наружу и протянуть заледеневшие ступни к сложенному братьями костру.

Самое счастливое лето в моей жизни случилось тогда, когда мать позволила мне провести его у деда. Пусть путешествие в Славию  не было легким, пусть пришлось слать матери весточки с каждой стоянки – но зато и свобода эта, и дивные ночи, и упоительный запах свежей земляники – нет, никогда мне не понять мать, выбравшую горы. Она, конечно, говорит, что прежде, чем полюбить моего отца, влюбилась в замок Нефф. Не спорю, дом мой хорош, только темен и тесен.

То ли дело дедушкино поместье! Выйдешь на крыльцо поутру, вдохнешь запах свежескошенной травы, и закружится голова от широкого неба, нисколько не окольцованного горами. И даже зной не пугает меня. Я люблю жар яркого солнца, горячую пыль дороги на пальцах босых ног, росу поутру на траве, похожую на драгоценные камни. Словом, я люблю всё то, чего в горах нет.

В горах даже летом довольно прохладно, земля всегда холодит босые ноги. Здесь всегда дует порывистый ветер, снег в оврагах лежит едва ли не до июня, а по утрам вместо росы на траву ложится молочный туман.

Мать моя родом из Славии, хотя и потомок древнего галлийского рода. Я считаюсь одной из самых завидных невест – и неудивительно.  Оберлинги - род моего отца - славны сильнейшими магами. Браенги лучшие во всем, за что не берутся. И только я, старший отпрыск обоих родов, не сильна ни в чем. Не досталось мне от матери  водного дара, а дару огненному применения не находится, несмотря на уверения матери, что огонь нужнее воды.

И, возможно, из-за огненного дара и сильного зверя внутри меня, я уродилась неугомонной и буйной. Мне часто бывает стыдно перед матерью за свои истерики и крики, хоть она никогда не попрекает меня. Мама – само спокойствие. Я мечтаю хоть немного походить на нее, так же царственно держать спину, так же охлаждать буйные головы одним лишь взглядом, так же находить слова, усмиряющие самую большую бурю. Но увы, хотя лицом и фигурой я похожа на мать, нрав у меня отцовский, а батюшка кротостью не отличался никогда.

Cкидываю шаль, подставляю лицо ветру, и восторг переполняет меня, и хочется кричать как птица. Резкие порывы холодного воздуха зажигают щеки, треплют волосы – длинные, почти до колен, выплетают из них ленты и уносят прочь (матушка опять будет сердиться). Как бы я хотела обрезать их хоть бы до плеч – голове от них тяжело, и на уход за ними требуется так много времени. Но волосы – моё достояние и матушкина гордость, тяжелые, блестящие, цвета красного дерева. В округе ни у кого таких нет. В Галлии всё больше черноволосые люди, иногда совсем белые. Отец мой практически седой, но раньше его кудри были черны как ночь – такие же, как у братьев.

Про моих братьев отлично работала пословица: скажи «волк», он и появится. На лестнице слышно пыхтение, кто-то из них, а может сразу оба ползут ко мне.

- Ви, тебя мама искала, - высунулась из люка голова Тьена, а может и Макса – кто их разберет.

Я братьев, конечно, различала, но для этого надо прилагать некоторые усилия, а сейчас мне слишком лень это делать.

Как мне порой хочется спрятаться, побыть в одиночестве, как в детстве. Нет, я люблю своих братьев, но, как и все десятилетние мальчишки, они слишком шумны и проказливы. На беду мою и на радость родителям, Макс унаследовал водный дар, а Тьен – воздушный. А поскольку они были близнецы, то шутки они со своей магией проворачивали такие, что опытные маги за голову хватались. Особенно, конечно, доставалось мне.

Мне нравилось быть единственным ребенком у родителей. С рождением близнецов я почти не видела мать. Мама больше не укладывала меня спать, не пела мне колыбельных, не читала сказок. Единственное моё время, которое не отобрали братья -  ритуалы, которые творила мать с моими волосами. Она всегда мыла их сама, натирала маслами, купала в травах, расчесывала. И всегда тяжело вздыхала. Только ради этих дней, полностью принадлежащих мне, я не обрезала еще эти глупые косы.

У мамы же волосы были лишь до лопаток, дальше не росли. Она рассказывала, как дядюшка Кирьян когда-то похитил ее в день свадьбы и обрезал их, и как она плакала в тот день. Я только улыбалась: представить невозможно, чтобы мама была чьей-то женой кроме папы. Только она умеет с ним справляться, когда его охватывает черная меланхолия и он уединяется в библиотеке с бутылкой виски, или когда гневается так, что он его криков дрожат стекла в окнах. Одно ее слово, один взгляд – и он становится послушнее ягненка.

Несмотря на то, что папа меня обожал, мне влетало частенько, пожалуй, не реже, чем близнецам. Обычно за дело: я тоже кротостью не отличаюсь. И с уроков убегала, и занавеси поджигала, случайно, конечно, и пару маг-светильников взорвала. А уж порванным платьям или разбитым локтям и коленям и счета не велось.

2. Планы леди Оберлинг

Почти полдня пришлось провести в пустых хлопотах: перебирали с матерью наряды, чулки, бельё, выбирали платье для того самого дня. Заодно мама лично переворошила мои богатства: отрезы шелка и бархата, тонкие полотна для пошива постельного белья и, самое ценное – сундучок со специями. Опустив тонкие руки в тяжелый короб и бездумно поглаживая меха, она, прикрыв глаза, вспоминала о собственном приданом.

- Я раньше думала, что приданое – пережиток прошлого, - мечтательно говорила она. – Показатель отеческого богатства, пыль в глаза… Нет, приданое – это для невесты кусочек родного дома, воспоминание о маминых руках, о тепле отеческого очага…  Как мне не хватало здесь красных атласный одеял, которые я оставила в сундуках… Как не хватало платьев и обуви, полотенец и простыней! Сколько бы я отдала, чтобы спать на подушках, расшитых бабушкой! Моё приданое было отправлено жениху… ничего, кроме платьев, сестра не вернула. И верно, меня считали пропавшей, умершей. Моего возвращения не ждал даже отец.

Мама отвернулась, скрывая навернувшиеся на глаза слёзы. До сих пор она не смогла простить своего родителя.

- Тем обидней мне, Виктория, слышать от тебя, что ты хочешь ехать к деду и жить возле него. Человек он хитрый, коварный, про таких говорят в Славии «сам себя перехитрит». Конечно, он уж стар, возможно, стал мудрее и добрей, но я бы не стала в это бездумно верить. Пойми: попадешь в его дом – станешь разменной монетой, заплатишь по его счетам. Не доверяй его словам, Ви, не поддавайся на льстивые речи. Любит он только одного человека: себя.

Я только вздохнула тихо – мама, мне показалась, слишком долго упивается своей обидой. Дед запомнился мне вполне безобидным стариком, которого мало что интересует, кроме своих книг. Может он когда-нибудь и был цепным лисом государя Славского, но сейчас зубы его затупились и хватка ослабла. Да и что он может сделать? И государь-то давно сменился.

- Умоляю тебя, дочь моя: найди себе суженого поближе ко мне, - прикоснулась к моему плечу мать. – Мне невыносима мысль отпустить тебя в такую даль!

- Ну мам, - пробормотала я смущенно. – У тебя же братья останутся. Зачем тебе я?

- Ты мой первенец, - ответила мать. – Ты дочь, моё продолжение, моё сердце. А мальчики – что мальчики? Улетят как орлы, и останусь я в одиночестве. Мальчикам здесь делать нечего – нет у них тут ни наставника, ни примера. Отец твой не маг, не может дать им нужных знаний. Я же не способна удержать их на месте. Им нужна строгая дисциплина. Пришла пора отправить их учиться. Думается мне, что ловчие из них получатся просто великолепные.

Мама лукавила: магом она была отменным; до сих пор ее вызывали на разные происшествия, но работать она соглашалась только в паре с дядюшкой Кирьяном. Вдвоем они были удивительной силы командой, дополняя и поддерживая друг друга. Точно так же в связке магичили близнецы. Вроде и сил у них не так уж много: но как объединятся – можно прятаться. Я была согласна с мамой: их силу нужно уже обуздывать, направлять. Да и отец слишком мягок с ними – любит он нас без памяти. Хоть и прикрикнуть может, и обругать – но за хворостину у нас берется только мать. Да и то меня жалеет всегда. А близнецам порой достается.

Мама любит меня больше мальчиков, я это знаю. Но и ждет от меня больше. Иногда от ее требований мне хочется сбежать, хоть  в Славию, хоть в Франкию, а хоть и в саму Степь! Никогда, никогда мне не стать такой как она.

Внешне мы с ней схожи, и фигурой, и волосами, только роста я меньше на целую голову, да глаза у меня папины – волчьи. Но если мама выглядит хрупкой, изящной, будто статуэтка из франкского стекла, то я – девушка-беда. Вечно оступаюсь, спотыкаюсь, всё роняю. Хотя танцевать у меня получается гораздо лучше, чем у нее, ах, до чего же я это люблю! Вальс, кадриль, минуэт! Иногда я даже без музыки танцую, только б танцевать!

Мама заставила меня примерить платье из белоснежной кисеи; к счастью, оно уже было мне узко. В таком платье я чувствую себя маленькой девочкой. Мне больше по душе яркие цвета. Я хищно вцепляюсь в алый шелк. Но мама непреклонна: платье слишком яркое для весеннего бала. Лазурное слишком открыто; розовое я отвергаю, как детское. Бархат тяжел для молодой девушки, парча слишком роскошна – она для более официальных мероприятий. Муслин слишком летний, шерсть не нарядная.

Сошлись на кремовом атласе: хоть я и похожа в нем на торт, но оно хотя бы в меру сдержано и не для юных девочек. Платье уже вышло из моды, но это легко исправить. Портниха отрежет рукава, добавит кружев на корсаж, поднимет спереди подол, чтобы виднелась кружевная нижняя юбка. К счастью, в моде нынче простые силуэты, а фижмы и турнюры уже совершенно устарели. Мама предложила добавить голубой пояс и перчатки в тон. Высокая прическа и ажурная полумаска завершит мой образ.

- Глупости эта маска, - пожала плечами я. – Меня по волосам узнают. Ни у кого таких нет.

- Есть, - улыбнулась мама. – У Стефы.

- Стефа еще ребенок, - поморщилась я. – Ей всего четырнадцать. На балу ее не будет.

- Девочка уже с тебя ростом. Она вырастет высокой, как и Кир.

Стефания – моя кузина, дочка дядюшки Кирьяна. Взлетел он так высоко, что род Браенгов нынче почитался выше прочих знатных семейств. Каким-то невероятным чудом ему позволили взять в жены младшую сестру короля Эстебана, в то время еще кронпринца. Впрочем,  дядюшка совершенно не взгордился, отказавшись от всяческих должностей. Конечно, негласно он был едва ли не вторым лицом в государстве, и король к нему благоволил, но репутация вздорного сумасброда за ним закрепилась, кажется, навечно. Едва ли к нему осмеливались обращаться с просьбами – нет, он всегда внимательно выслушивал жалобщиков и непременно разбирался в предмете споров или чаяний. Но именно это и пугало просителей: результат мог быть совершенно не в их пользу, а исключительно по справедливости, причем зачастую в совершенно искаженном понимании.

3. Распутница

Я люблю городской дом Оберлингов больше дряхлого замка Нефф. Дом в Льене светел и высок, в нем большие комнаты и современная система отопления: водными трубами. Подобные системы есть даже в бедных столичных домах. Водные трубы проложены под тротуарами главных улиц, отчего на мостовых никогда нет ни льда, ни снега. За температурой воды следит специальное магическое ведомство – сплошь маги огня. Отец в шутку предлагал мне устроиться туда на работу – раз уж я не хочу замуж. Разумеется, женщину никто туда не примет. Хотя, поговаривают, в столице даже есть женщины-ловчие. Да что уж там, моя же мать находится на государственной погодной службе и при необходимости выезжает как в столицу, так и в любое другое место Галлии.

Король Эстебан слывет очень прогрессивным политиком.  Он допускает расширение привилегий для женщин. При нем женщины появились не только в гильдии портных и вышивальщиков, но и среди лекарей. Раньше женщина не имела право работать врачом – только помощницей. Кроме того, женщинам разрешили владеть лавками: кондитерскими, аптекарскими, даже и ювелирными. Ранее такое было возможно только в том случае, если дело осталось вдове в наследство от мужа, а теперь любая дама или даже леди может открыть свой магазинчик или мастерскую совершенно самостоятельно. Ей не нужен ни опекун, ни помощник.

Если бы у меня были хоть какие-то таланты в рукоделии, я бы, возможно, попробовала свои силы в ведении дел. Уверена, отец помог бы мне купить лавку и даже вести дела. В конце концов, матушка научила меня считать прибыль и убытки, я разбиралась в ценах на овощи, ткани, меха и шерсть куда лучше многих мужчин, да и домовые книги я заполняла самостоятельно уже несколько лет. Впрочем, такими умениями хвалиться в обществе не принято, несмотря на политику его величества. И по сей день важнее, кто твой муж, нежели кто ты. Среди девушек ценится умение петь и музицировать, вышивать, шить, рисовать… Вряд ли можно поразить женихов познаниями в арифметике.

И уж совсем не стоит рассказывать, что из всех женских умений тебе лучше всех дается готовка. Леди не стоят на кухне, и точка. Всё, что может сделать хозяйка дома – обсудить меню с кухаркой. Даже матушка не занимается кухонными делами. А я отчего-то с детства любила сидеть на кухне и с удовольствием помогала поварихам. Маме это не слишком нравилось, но она мне ничего не запрещала, даже более того – заказывала для меня специи, покупала безумно дорогие зерна какао и кофе, подарила мне красивую ручную мельницу.

Здесь, в городском доме, конечно и речи не шло даже о том, чтобы появиться на кухне. Впрочем, и не до этого: до главного бала весны осталось всего несколько дней, надо купить перчатки, закончить платье, обязательно прогуляться по магазинам и съесть пару пирожных в кафе – и всё это под пересуды местной аристократии. На нас смотрит множество глаз: мы родственники Кирьяна Браенга, а, значит, и самого короля, а Милослава Оберлинг – не просто одна из самых красивых леди, но и еще известный маг на службе короны. Про нее непременно сплетничают, подмечая каждый ее шаг, каждый жест. Ее репутация на грани скандала и преклонения.

Но несмотря на всю двусмысленность положения нашей семьи, мы везде желанные гости. Юные девушки стремятся со мной подружиться, а молодые люди жаждут быть представленными.

За три дня я получила с десяток предложений руки и сердца, что злило отца и забавляло мать. К счастью, о лорде Оберлинге слава идет недобрая – что и пьяница он, и скандалист, и подраться может. Меня это забавляет – второго такого доброго человека я не встречала. Но стоит ему грозно посмотреть на моего предлагаемого ухажера, как последний начинает трястись и блеять как баран. Ну вот о какой симпатии может идти речь? Не встретился мне пока мужчина, который смог бы перечить отцу. Возможно, это всё потому, что он некогда был сильным магом, но выгорел и долго не мог восстановиться. Если бы его звериная ипостась не усилилась, мог и вовсе не выжить. И теперь, пожалуй, ни один оборотень не мог ему не подчиниться. Боюсь, даже его величество не сможет выдержать отцовского взгляда. 

Даже меня его ярость к земле пригибает, а ведь я любимое дитя, и он всегда сдерживается. И только господство леди Оберлинг признается отцом без малейшего возражения. Думается мне, не найти в целом свете мне подобного человека, который был бы кроток со мной и суров с врагами. У оборотней скорее принято жить наоборот: женщин своих держать в страхе и подчинении, а с мужчинами быть вечно настороже.

Братьев моих в этот раз оставляют с дядюшкой Кирьяном; кто-то должен присмотреть, чтобы они не разнесли дом в наше отсутствие.  Весенний бал – событие больше для молодежи, а его дочь недостаточно взрослая для него.  Он так радовался, что избавлен от столь утомительного события, что привезти к нему в гости близнецов было просто делом чести. Потому что никто не должен быть счастлив, когда мои родители страдают.

Высшее общество в моей семье не любит никто. Кроме меня, разумеется.

Я, хоть совершенно не хотела ехать, всё же с самого утра пребывала в нетерпении. А вдруг и встретится мне тот, кто вытеснит из сердца совершенно неподходящего мне мужчину? Может быть, кто-то из Ваенгов меня покорит, или еще какой сильный маг. Потому что, хоть мама и говорит, что любовь превыше всего, но не отдадут меня в род, меньший по знатности.

За два часа до назначенного времени я уже от волнения искусала губы и разорвала кружевные перчатки. Не избежать мне встречи с любимым, так чего печалиться? Судьба нас сводит снова и снова. Да, он женат, но всем известно, что брак был по расчету, и между супругами нет ни особой любви, ни даже уважения. Поговаривают даже, что и спальню жены своей после рождения второго сына он не посещает, но тут даже я, готовая простить ему всё, не верю. Не совсем уж я наивная. Оборотни без физической близости не могут.

Наконец подают карету. Натянув новую пару перчаток, накинув на плечи шубку, я быстро процокала каблучками по мостовой и нырнула в теплый полумрак. Ехать было всего ничего – два квартала; я бы с огромной радостью прошла этот путь пешком, но так не принято. А мы ж Оберлинги, да еще в родстве с Браенгами – не нам нарушать традиции.

4. Неожиданная сообщница

Выскользнула с балкона, полная решимости разыскать своё второе «я» и устроить ему взбучку, однако народу было так много, что особа в кремовом платье и голубых перчатках не попалась мне на глаза. Что ж, во всяком случае, моего отсутствия никто не заметил.

Скорее всего, на балконе я была совсем не долго, не больше четверти часа. Слишком малый срок для столь насыщенных событий. Любая встреча с ним – будто вечность тянется. Не хочу больше ни танцев, ни чужих рук на талии, ни голосов, отпускающих банальные и пустые комплименты – словно он забрал с собой весь мой пыл. Но иначе нельзя – отец учует запах. Оттого я натягиваю на лицо улыбку и с готовностью принимаю приглашение на танец – неважно, чьё. И еще одно. И ещё. Наконец глаза находят сливочный атлас, и, бессвязно извинившись перед партнером, я бросаюсь вслед девушке, покидающей бальную залу.

Она знает дворец лучше меня – не упустить бы! Догоняю в коридоре, хватаю за локоть – пусть спасибо скажет, что не за косу!

- Стефа, ты с ума сошла? – гневным шепотом спрашиваю я. – Тебе четырнадцать!

- И что теперь? – сердито ответила моя малолетняя тетка. – Я взрослая!

- Ты не взрослая, ты дурная! – этот спор можно продолжать бесконечно. – Кто тебе позволил под меня наряжаться?

- Зато никто не заметил, что ты с мужчиной на балконе целовалась! – выпалила Стефа торжествующе. – Можно сказать, что я тебя прикрыла!

Я замираю с открытым ртом – крыть мне нечем. Малолетняя засранка переиграла меня вчистую и прекрасно это понимает.

- Я не говорю ничего твоим родителям – а ты моим! – смело смотрит на меня Стефа. – Всё по-честному!

- Только если пообещаешь мне, что больше такого не повториться.

- А ты можешь обещать, что больше не будешь целоваться с парнями, которые не годятся в женихи? – весело спрашивает девчонка.

- Мне и не четырнадцать!

- Дак и ты с его величеством целовалась, а не с каким-нибудь Ваенгом! Подумай, что скажет твой отец!

Я тяжело вздыхаю: не нравится мне всё это, а сделать ничего не могу. Придется молчать.

- Кто тебе разболтал про мой наряд? – полюбопытствовала я, смиряясь.

- Так я и сказала! – фыркает Стефания.  – Возможно, я еще пару раз воспользуюсь таким же способом.

- Хорошо, я уволю всех горничных.

- Ладно, - сдается девочка. – Мама придумала. Я ведь ничего плохого не сделала. Просто танцевала…

Продолжение фразы повисло в воздухе: в отличие от тебя, Виктория. В отличие от тебя.  

После такого потрясения я наплевала на все приличия, разыскала мать и сказала, что у меня разболелась голова. Что теперь будет? Если отец узнает… если Стефа проболтается…

Матушка с радостью согласилась покинуть бал, но настояла на прощании с его величеством. Она всё еще была с ним в дружеских отношениях. Со страхом я прошептала надлежащие фразы, с трепетом позволила поцеловать себе руку. Какое-то мгновение моя рука задержалась в его руке. К счастью, никто не обратил внимания на эту маленькую заминку.

Не удивительно, что заснуть мне удалось только под утро. А к обеду снова началась старая песня: мне приносили букеты цветов, записки, приглашения на вечера. Один за другим прибывали молодые холостяки в надежде увидеть меня. Отец злился. Отец бушевал. В конце концов, матери пришлось открывать дверь самой и вежливо, но твердо сообщать, что юной леди Оберлинг нездоровится.  Я бы, пожалуй, не отказалась и заболеть, только бы сбежать от всей этой суматохи, но увы – чувствовала я себя отвратительно здоровой, даже мозоли не натерла, танцуя.

До музыкального вечера у  Стерлингов было еще два дня, и прятаться от потенциальных женихов становилось всё труднее. Нас настигали и в театре, и в магазинах, и в парке. Отец предложил сбежать домой, в Предгорье, но мама не позволила.

И вот я стою в великолепной оранжерее среди экзотических цветов. Надо мной стеклянный купол, через который видны звезды на ясном вечернем небе. Из дома Стерлингов доносится музыка. Музыкальный вечер как-то очень быстро стал похож на танцевальный. Моего отсутствия никто не заметит – Стефа прикрывает. Мать осталась дома с мальчиками, отец пьет виски и играет в карты, а я… а я нюхаю розы и жду.

Со Стефанией мы теперь в одной лодке. Она жаждет быстрее повзрослеть и вкусить запретных удовольствий. К счастью, не настолько запретных, за которыми гонюсь я. Пока ей достаточно танцев и мужского внимания. Глупые «женихи» даже не понимают, что длинные волосы и густые брови – еще не вся я. Даже не пытаются разобраться, рысь перед ними или волк. Не видят разный цвет глаз. Да еще эта мода на маскарады! Зачем, зачем на музыкальном вечере маски?

Не придёт.

Снимаю маску, потирая виски и переносицу. Запах роз слишком тяжел для меня. Теперь уж точно голова разболится. Вообще сегодня всё тянет меня вниз: и тяжелая объемная прическа, и многослойное платье, и растущая луна. Хочется уже раздеться лечь в постель. Хочется убежать хотя бы в сны.

- Ты здесь? – раздается удивленный голос из темноты кустов вьющейся розы. – А кто в салоне?

- Стефа, - устало отвечаю я.

- Забавно. А Кирьян в курсе?

- Конечно, нет, - отчего-то усталость наваливается на плечи еще сильнее. – Как вы себе это представляете: дядюшка Кир, одолжите мне Стефу на вечерок, она прикроет меня, когда я пойду на свидание с его величеством?

- Язвишь, маленькая моя? – усмехается король, подходя ближе.

- А что мне еще остается? Плакать?

- Думаешь, я счастлив? – сердито сжимает мои плечи Эстебан. – Думаешь, мне в радость влюбиться, будто мальчишке, в невинную девушку, которая годится мне в дочери?

- Счастлив, конечно, - усмехаюсь я, прижимаясь к нему теснее. – Любовь всегда счастье, разве нет? Иначе отчего ее воспевают поэты и певцы?

- Помолчи, сделай милость, - тихо говорит его величество, утыкаясь губами в мой лоб. – Давай просто помолчим.

- Что, и целоваться не будем? – не выдерживаю я.

5.Разговоры

Всё же поговорили.

Эстебан перехватил мои руки, с мучительным стоном выдохнув:

- Не надо, милая!

А потом сам принялся целовать, и вдруг замер, будто оцепенел под моими ладонями, устремив взгляд мимо меня. С трепетом я обернулась: в дверях стояли мои родители.

Я вскочила с колен короля, прижала ладони к губам. Только бы не закричать и ничего не сжечь! Свечи взметнули огонь вверх едва ли не до потолка, камин угрожающе загудел. Ой, мамочки! Его величество будто нехотя махнул рукой, усмиряя пламя. С ужасом я взглянула в пылающие ледяным огнем глаза отца, впервые в жизни сожалея, что совершенно не умею падать в обморок.

- Это не то, что вы подумали, - устало сказал Эстебан, потирая лицо руками. – Между нами ничего не было.

- Не было? – свистящим шепотом произнес отец. – То есть это не моя дочь сидела у вас на коленях в полурасстегнутом платье?  И вы не целовались?

Я хотела было сказать, что платье такое и было, но от страха не могла вымолвить ни слова.

Громко чеканя шаг, отец прошел в комнату и с грохотом перевернул – просто отшвырнул прочь – ни в чем не повинный стол. Я зажмурилась.

- Ты, - прорычал отец. – Извращенец! Она тебе в дочери годится! Ей всего девятнадцать! Как ты вообще посмел прикоснуться к ней своими грязными лапами?

- Остынь, Оберлинг, - резко ответил Эстебан. – Еще раз повторяю: между нами ничего не было. Ничего кроме поцелуев.

Напрасно! Отец ничего не желал слушать. Я с отчаянием взглянула на мать, больше всего опасаясь увидеть разочарование в ее глазах, но она раскрыла объятья. Я кинулась к ней, ища спасения в родных руках. Дрожа, я уткнулась в ее плечо, едва осмеливаясь взглянуть назад.

- Она еще ребенок! – бушевал лорд Оберлинг. – Невинное дитя!

- Она женщина, - отвечал король с достоинством. – Юная, но женщина. Красивая и желанная!

Зря он так сказал, потому что отца повело. Он упал на пол, рыча, и через мгновение на его месте стоял крупный седой волк. Я завизжала от ужаса. Эстебан тоже перекинулся в волка: красивого, статного, с густой черной шерстью. Животные закружились друг напротив друга, низко рыча и примеряясь, как бы перегрызть противнику горло. К счастью или к сожалению, драки не случилось, седой волк вдруг просто сел и принялся сверлить черного пристальным взглядом голубых глаз. Неизвестно, смог бы отец победить более крупного и молодого соперника – итог сомнителен. А вот взгляд его не мог выдержать никто. Он смотрел не на меня, но даже меня гнуло к полу. Мне хотелось в волчьем обличье упасть на пол и подставить ему живот, признавая его лидерство. Была, конечно, надежда, что король не поддастся этому страшному, выворачивающему кости давлению, но увы – и его голова постепенно склонялась. Я же и вовсе упала на колени – ноги не держали меня больше.

- Максимилиан, - раздался в тишине спокойный голос матери. – Остановись.

Давление исчезло будто по щелчку пальцев.  Словно в полусне я смотрела на алые капли, падающие на белый мраморный пол:  кап, кап, кап… У меня шла носом кровь. Мать протянула мне льняную салфетку со стола и я, запрокинув голову, прижала ее к носу. Вставать не хотелось. Ноги противно дрожали.

С пола поднялся Эстебан, схватился за подоконник, едва не сорвав портьеру. Отец твердо стоял, широко расставив ноги и мрачно глядя на короля.

- Лорд Оберлинг, - прохрипел Эстебан и, откашлявшись, продолжил. – Лорд Оберлинг, я вынужден настаивать на том, чтобы вы немедленно покинули Льен и отправились в замок Нефф, который я вам покидать впредь запрещаю до особых указаний. Ваша семья может остаться.

- Ну уж нет, - рявкнул отец. – Моя семья отправится со мной.

- Не выйдет, - с деланным сочувствием ответил Эстебан. – Младшей леди Оберлинг необходимо светское общество. Ей еще замуж выходить. Я прослежу, чтобы столь сильный дар  передался ее детям.

- К сожалению, у леди Оберлинг другие планы, - мелодично произнесла мать. – Виктория давно собиралась навестить деда в Славии. Мой отец немощен и слаб здоровьем. Он пожелал видеть внучку в своем доме.

Я с трудом поднялась на ноги, удерживая салфетку возле лица и тем скрывая своё изумление. Король внимательно смотрел на маму.

- Дозволяю, - наконец, кивнул он.

- Да кто ты такой… - начал снова отец, но был перебит.

- Лорд Оберлинг, только из уважения к вашим былым заслугам и доблести предков МЫ закрываем глаза на ваше поведение. Поверьте, ссылка – это самое мягкое наказание за попытку государственного переворота!

- Ваше величество, мой муж не в себе, - быстро ответила мать. – Он вовсе не собирался…

Она запнулась, не зная, как выразить мысль, но король кивнул.

- Леди Оберлинг, - мягко сказал он. – У меня два сына… но, разумеется, я понимаю чувства Максимилиана. Поверьте, я ничем не обидел Викторию. Я ведь всё знаю – и про ее молодость, и про свое положение. Но и вы меня поймите. Обстоятельства моего брака таковы, что между мной и супругой нет не то, что любви – уважения, и того нет. Я и сам не понимаю, как вышло, что Виктория стала для меня чем-то большим, нежели дочерью моих подданных.

 - Здесь немного вашей вины, Эстебан, - ответила мать. – Вы же читали записки Доминиана, верно? Связь между Галлингами и Браенгами тянется давно… много веков. У каждого Галлинга есть свой Браенг.

6. Знакомство с попутчиками

Возле дилижанса топтался полный невысокий мужчина с большим потертым саквояжем. Именно в таком обычно перевозят самое ценное. Он, наверное, думает, что плачевный вид его сумки кого-то обманет. На крыше нашего транспорта на ближайшую неделю уже покоился большой деревянный сундук. Герхард забрался на крышу, затянул туда же два моих ящика и крепко перевязал их веревками. Потопал ногой по дилиджансу - этакий медведь-то! Он же до того здоров, что пришлось выкупить два места на лавке для него одного! А карета даже не скрипнула и кучер не поморщился. Хорошая, значит, крепкая. Надежная.

Я поглубже засунула руки в меховую муфту и притопывала: стоять на месте было холодно, а внутри еще насижусь до ломоты в спине.

Вообще-то я бы предпочла ехать самостоятельно, но отец решил, что дилижансом спокойнее и безопаснее. Он, наверное, прав: для моей охраны пришлось бы выделить не менее полудюжины охранников. Их придется кормить, им нужно оружие, да и внимания такая процессия привлечет немало. Поди докажи разбойникам, что я не беру с собой ни драгоценностей, ни денег, ни важных бумаг, а просто единственная дочь лорда Оберлинга.

Да и стоит заметить: Герхард - великолепный воин. С ним не страшно. И знает он меня с младенчества. Он как старший брат для меня. И самое главное, наши звериные ипостаси совершенно не привлекают друг друга. Мы никогда не станем кем-то большим, чем друзья. Оттого именно на него пал выбор отца. Герхард останется со мной в Славии.

Торговец, пыхтя, забрался в карету и, кажется, задремал. Я тяжело вздохнула и посмотрела на солнце, которое совершенно не грело. А в Славии в начале апреля уже трава зеленая и листья распускаются!

К нам подошел еще один попутчик: невысокий юноша необычной, яркой наружности. У него были раскосые очень черные глаза и желтоватая кожа. В глаза сразу бросалась роскошь одежды: бархатный темно-синий плащ был оторочен дорогим мехом, шапка тоже была меховая. Голенища сапог украшены вышивкой. Интересный молодой человек. И явно непростой.

Он снял плащ, кинул и его, и шапку на сиденье дилижанса и осмотрелся. Попинал колеса, заглянул под днище, открыл решетку печки с углями. Видимо, его всё устроило, потому что он закинул свою довольно-таки небольшую сумку в ящик под сиденьем и, наконец, повернулся ко мне.

- Аяз, - представился наш новый попутчик, и я сморщила нос.

Простолюдин! А жаль, пожалуй. Есть в нём что-то этакое... дикое что ли... Хищное! Не как в оборотнях; оборотни - они понятные, предсказуемые. А у этого глаза сверкают по-особенному.

- Виктория, - царственно кивнула я, несмотря на гримасы Герхарда.

Понятно, что мой телохранитель, а точнее нянька, вообще не одобряет новых знакомств, но простите! Он же хилый! Такой весь лощеный, элегантный, утонченный: и черные длинные волосы собраны в хвост, и рубашечка накрахмалена, и кружева-то на рукавах белоснежные. И не оборотень Аяз вот ни капли! Куда ему тягаться с медведем?

- Ваша красота затмевает солнце, - по-славски поведал мне необычный юноша. - Смотреть на вас так же больно.

- Не понимаю, - ответила я по-галлийски.

Хотя, безусловно, на славском я говорила прекрасно. Всё же мама родом из Славии. Просто мне показалось забавным не признаваться в этом. Вдруг да узнаю что-то интересное. Пусть Аяз думает, что я не понимаю его речи.

Вообще-то на славца он не похож. Степняк, наверное. Или смесок. Скорее последнее. Степняков я видела, когда у деда жила - они страшные. Кривоногие, лысые, грозные такие. А этот, пожалуй, красивый, хоть и мелкий. И лицо мягкое. Нет ни агрессивности, ни этой степной стремительности.

- Прекрасная госпожа говорит по-франкски? - поинтересовался Аяз. - Я учился во Франкии в университете. Может быть, вы сможете дать мне ответ на языке великих поэтов и музыкантов?

- Прекрасная госпожа говорит по-франкски, - милостиво кивнула я. - А отчего вы не учились в Галлии? У нас тоже есть университет.

- В Галлии больше любят магов, чем архитекторов, - развел руками парнишка. - А магии во мне, увы, немного!

Точно, смесок! Сын какой-нибудь степнячки и славца.

Аяз прошел вперед, к лошадям, а Герхард больно ухватил меня за локоть.

- Что это вы задумали, леди? - сердито спросил он. - Зачем степняку наврали?

- Меньше знает, крепче спит, - отрезала я. - И ты помалкивай, что славский знаешь. Не доверяю я этому парню, слишком он чистенький. Заодно и в франкском попрактикуюсь, лишним не будет.

- Степнякам вообще верить нельзя, - согласился медведь. - Вот почем вы знаете, может он тоже по-галлийски балакает, просто обманывает?

- Может и так, - нахмурилась я. - Надо бы выяснить.

- Зачем?

- На всякий случай.

Наконец, подошли и остальные пассажиры: женщина лет тридцати, похожая с виду на жену, а точнее вдову торговца (вдовья косынка явно давала понять, что осиротела она недавно) и двое мужчин средних лет. Они мне совершенно не понравились, и я очень порадовалась, что у меня есть Герхард.

Разбойники, как есть разбойники! Оба смески, оборотни чуть больше, чем наполовину. Запах у них резкий, тревожный. Так пахнет человек, задумывающий пакость. Да и поношенная одежда явно с чужого плеча: не под стать им их наряды. На первый взгляд добропорядочные горожане, но резкие скупые движения, надменный поворот головы, руки в перчатках (для чего мирному гражданину перчатки? Уж не скрывает ли он мозоли от лука или меча, к примеру?) - всё выдавало в них бывших военных.

- Герхард, когда следующий дилиджанс? - вполголоса поинтересовалась я у своего спутника.

- Через неделю, - так же тихо ответил мой телохранитель. - Мне тоже они не нравятся. Но неделю ждать мы не можем. Твой дед будет встречать. Если мы не приедем, он всю Славию на уши поставит.

На миг меня охватило острое искушение наплевать на деда и наказы родителей и сказаться больной. Но я ж дала себе обещание быть хорошей девочкой! Поэтому мы молча залезли в карету и заняли свои места: Герхард, я и вдова - на одной лавке, а торговец, степняк и бандиты напротив нас.

7. Минем шабаки

На самом деле мне, конечно, льстило восхищение степняка. Тем более я его нисколько не боялась: со мной был Герхард. Любой девушке приятно, когда на нее украдкой кидают горячие взгляды, когда подают руку при выходе из кареты, когда будто невзначай задевают коленом. Не будь моё сердце занято Эстебаном, я бы, возможно, даже немного увлеклась степняком. Но сейчас он меня скорее забавлял. Какой же он мужчина - он слишком молод и даже не оборотень! Мне всегда нравились мужчины постарше. Отец вон маму почти на двадцать лет старше, а гармоничнее пары, чем мои родители, я не встречала. И вообще в горах принято, когда мужчина берет в жены девушку много младше себя. Во-первых, оборотень никогда не приведет женщину в родительский дом. Оборотни деликатны. Но в полнолуние у многих бывают проблемы с терпимостью: они становятся раздражительными и невоздержанными. Мы с Герхардом оттого и выехали сразу после полнолуния. Так вот, оборотень, прежде чем создать семью, дом строит или покупает. А это дело не быстрое. А во-вторых, сами девушки предпочтут мужчину, который способен прокормить семью - с ремеслом, с некоторыми накоплениями. Потому что в горах принято рожать друг за другом несколько детишек - а их нужно кормить, одевать и учить.

Словом, ровесники мне были не слишком интересны.

За это меня, собственно говоря, и сослали к деду. Сейчас-то я понимаю, что сама во всем виновата. Вот что мне в замке Нефф не сиделось? Я ведь люблю горы… наверное.

Горы прекрасны зимой. Закутанные в белые пелены снегов, они сливаются с белым небом, с облаками. Кажется, что нет ничего вокруг, кроме снежных круч и всеобъемлющей тишины. Горы прекрасны весной. Шумят бурные реки, неся мутные воды вниз, в долину. Вспыхивает зеленью листва, обнажаются серые склоны, мир наполняется гулом. Горы прекрасны летом и осенью, птички, травы, золотые листья и всё такое. Так считает моя мать, считает отец. Наверное, и братья тоже скажут, что лучше гор ничего на свете нет.

Впрочем, Славия не хуже, если разобраться. Там можно мчаться верхом, подставляя лицо теплому ветру. Там можно с разбега броситься в нагретую солнцем ласковую речку. В горах реки быстры, мелки и холодны как лёд. Мы, конечно, подобрав юбки, прыгаем по камням, моча ноги, заходим порой и выше щиколотки, но, право слово, самая большая радость в этом – выбраться наружу и протянуть заледеневшие ступни к сложенному братьями костру.

А еще в горах из мужчин – только прислуга и пастухи. А я ведь девушка, красивая, смею надеяться, девушка, мне замуж хочется! Только не за сопляка Ваенга или, еще хуже, тощего сынулю лорда Стерлинга.

Мне Эстебан нравится.

Разумеется, я прекрасно понимала, что шансов у меня никаких. Ему ведь за сорок, он женат… И это не считая того, что он король! Только разве меня это остановит? Люблю я его, всем сердцем люблю, а это значит, что у степняка никаких шансов меня заинтересовать нет. Да и простолюдин он. Зачем мне лишние проблемы?

С другой стороны, я его хотя бы не боялась. А вот те двое "горожан" внушали мне отвращение и тревогу. От их запаха меня просто выворачивало. Нет, они не воняли немытым телом, у них не пахло изо рта, одежда была свежая. Герхард вообще не понимал, что мне не нравится. А я всегда была очень нюхастая. От запахов духов и притираний у меня темнело в глазах, от аромата трав я чихала, от мужского пота могло натурально стошнить. Даже чистое тело оборотня или смеска для меня имело свой аромат. Людей я чуяла гораздо слабее. Степняк для меня ничем не пах, от вдовы довольно приятно пахло мылом и мятными пастилками, из саквояжа торговца так несло металлом, что я не могла понять - неужели никто не чувствует? К запаху Герхарда я принюхалась давно. Он свой.

А эти двое... нет, они злые. Они мне отвратительны. А еще тот, который старше и с выбритым лицом, иногда так на меня смотрел, словно всякие непотребства мечтал делать. На одной из остановок я достала из сапога кинжал и спрятала в складках широкой юбки - мама специально вшила туда карман. Не думаю, что я смогу ударить оружием человека, но так хоть немного спокойнее.

Вообще-то оба кучера у нас здоровяки, а один из них еще и маг. Один дремал на крыше, другой правил парой лошадей.

Останавливались мы каждые четыре часа: размять ноги, сходить в кустики, перекусить, добавить угля в печку. У дорожных карет печка - металлический короб - снизу, через решетку в полу теплый воздух поднимается вверх. На самом деле я периодически добавляю огня, только этого пока никто не заметил. В карете тепло, пришлось даже шаль сбросить. Аяз и кафтан уже снял. Против воли любуюсь его тонкими, почти девичьими запястьями в пене кружев. Эх, будь он лет на десять постарше, я бы с удовольствием с ним пофлиртовала. А сейчас - увольте. Хорошо хоть он больше не говорил глупостей. Просто смотрел. Не так, как безбородый. От взлядовАяза меня в жар бросало и ладони потели.

Спасибо, мамочка, что ты отправила меня не в полнолуние! Любой здоровый оборотень от таких взглядов как лучина вспыхнет. Тем более я, огненный маг. Сейчас-то голова кружится. И ведь даже Герхард не замечает ничего. Как степняку удается?

К трактиру, где нас ждет горячий ужин и мягкая постель, мы подъезжаем поздной ночью. Свободных комнат всего две. В одной постелили женщинам, в другой, совсем маленькой, на полу спят Герхард и господин Гренк. Степняк вызвался спать в карете - он невысокий, ему удобно. Один из кучеров вообще не спит - стережет сундуки. Второй на конюшне с "бандитами".

Под поношенными одеждами вдовы, оказывается, скрывается красивое тело и великолепные золотые волосы. У нее талия такая тонкая, что можно пальцами обхватить, а бедра и грудь, напротив, в меру полные. Я завидую: моя фигура гораздо скромнее. Зачем же она прячет такую красоту под одеждой не по размеру? Если бы ей надеть красивое платье, сделать прическу и почаще улыбаться, на нее мужчины бы заглядывались! Впрочем, это не моё дело. Мало ли что у нее в жизни стряслось! Наскоро обмывшись водой из таза, я накидываю чистую сорочку, переплетаю косу и засыпаю, кажется, раньше, чем моя голова касается подушки.

8. Неожиданные открытия

 К утру я убедила себя, что ничего страшного не произошло. Подумаешь, увидел меня мужчина полураздетой - так не обнаженной же! Да и вообще сорочка у меня куда более закрытая, чем туалеты некоторых придворных дам! Осталось четыре дня, и я навсегда расстанусь с Аязом. Наши пути пересекутся вряд ли, слишком разные у нас статусы. Я - леди Оберлинг, внучка кнесса Градского, а он всего лишь простолюдин. Ну пусть сын купца или зажиточного однодворца, судя по роскошной одежде. Но все равно мне не ровня. Мне его и на улице замечать не положено, если он, конечно, не в дедовой волости живёт. Спрашивать побоялась - ну как себя выдам этим вопросом? Мы ведь с Герхардом не говорили, куда едем: в Славию к родственникам в гости, и всё. А уж кто у нас родственники - дело десятое. Хотя я, понятное дело, подозревала, что коли у Аяза кто-то из родителей родом из Степи, можем и близко жить. Дедова волость - пограничная. А вообще кнеса Градского нынешний степной хан ненавидит, за что - мне так и не поведали, хоть я и выспрашивала. Дед сказал, что я мала о том знать, а матушка и вовсе руками разводила: дескать, поссорились они уже позже, когда она отцовский дом покинула. В общем, нет между Степью и той волостью, где я жить буду, мира и согласия, а значит, никаких степняков я не встречу, можно не бояться.

Третий день тянулся как кисель, да еще за окном серый дождь начался. В карете сделалось невыносимо душно, а окна не открывали, иначе морось проникала внутрь. Хорошо хоть кучер зажег нам маг-светильник: можно было видеть друг друга. От скуки спросила Аяза, сколько ему лет. Почудилось мне, что ли, что он значительно старше, чем я сперва думала? Оказалось, всего девятнадцать. Все-таки юнец, мой ровесник.

- Вы, наверное, единственный сын у родителей? - поинтересовалась я.

- Я первенец, - покачал головой степняк. - У моего отца всего девять детей, шестеро от моей матери и трое от наложниц.

Я раскрыла рот от изумления: наложницы? Да в Славии полвека как забыли это оскорбительное для женщин слово! Понятное дело, что состоятельные мужчины по-прежнему заводят любовниц, но обществом это осуждается. Посмотрела в смеющиеся глаза Аяза и выдохнула: шутит, скорее всего. Вряд ли отец такого большого семейства нашел столько денег, чтобы отправить старшего сына учиться во Франкию. Неважно. Все мы хотим казаться кем-то другим, оттого и врём случайным попутчикам. Возможно, и торговец вовсе не торговец, а в звякающем саквояже прячет яды в склянках, а вдова, к примеру, наследная принцесса Франкии, везущая дипломатические письма. И Аяз вовсе не Аяз, а какой-нибудь Нагариман, сын степного хана. Тогда, пожалуй, можно с ним и подружиться. Я лукаво улыбнулась своим мыслям, поудобнее устраиваясь на твердом плече Герхарда.

- Вы очень близки со своим охранником, - как-то ровно, но очень оскорбительно сказал степняк.

- Герхард служит мне с рождения, - пояснила я, прикрыв глаза. - Он мне всё равно что брат. Его дед служил моему деду. Его отец служил моему отцу. Герхард - мой оруженосец, если так понятнее.

- У вас нет оружия, кроме, разумеется, кинжала, что вы прячете в юбках - заметил Аяз.

- Я выразилась фигурально. Метафорически. Иносказательно. Вы разумеете, что значат эти слова?

- Я в университете учился, - несколько обижено ответил юноша. - Я вас понимаю. А его не понимаю.

- Почему? - приподняла брови я.

- Как можно быть таким... равнодушным?

- Он - оборотень-медведь. Я - волк. Наши виды никак не сочетаются. В природе волки и медведи никогда не составят пару. Вот и мы друг в друге мужчину и женщину не видим.

Глаза степняка округлились. Вот чудной, не знает элементарных вещей!

- Вы - оборотень? - потрясенно уставился он на меня.

- Я из Галлии. Это страна оборотней вообще-то. Ничего удивительного.

Аяз нахмурился и замолчал. Ушел в себя. Ну вот, напугала парня.

Да, оборотень. Да, могу бегать зверем. Что такого-то? В паре, где мужчина-оборотень, всегда рождаются дети его вида. Я волчица, братья мои - волчата. Мать - оборотень всего лишь на четверть, в ней кровь рыси.

 Была б полноценной рысью - с отцом бы ничего у нее не вышло.

В Галлии рысей и волков полно. Медведей вот меньше. А других зверей и вовсе нет. Не оборачиваются люди ни в белок, ни в зайцев, ни в каких-нибудь драконов. Сказки всё это. Закон сохранения массы гласит, что зверь и человек должны весить одинаково. Иначе не бывает. Поэтому, признаться, волчица из меня весьма изящная, если не сказать - хилая. Впрочем, размер не показатель силы. Мой любимый дядюшка Кирьян тощ до безобразия, потому что вечно в разъездах и много на себе тащит. Он редко сидит на месте. Его рысь забавная на вид, похожая на него самого: худющая, с длинными лапами и порой плешивая. Не рысь, а заморский зверь ягуар, которого я на картинках в детских книжках видела. Один-в-один, только у ягуара хвост еще имеется длинный. Так вот, с его рысью даже медведь не всегда может управиться. Юркий он и стремительный, будто ветер. Я с медведями не сражалась, я вообще ни разу в зверином облике не дралась, но смею надеяться - постоять за себя смогла бы. Вообще для меня вторая ипостась - больше баловство и легкий способ убежать от проблем и дурного настроения в полнолуние. Я ж папина принцесса, всю жизнь прожила под защитой. И теперь еду с Герхардом, а далее меня дед защищать будет. Не о чем мне волноваться, если подумать. Вот только принцессой меня теперь называть не стоило. Слишком горько.

Дождь сопровождал нас весь день до самого постоялого двора, то утихая, то припуская с новыми силами. Порою он был больше похож на снег, чем на дождь. Пару раз по крыше дилижанса стучал град. Премерзкая погода не благоприятствовала частым остановкам. В кусты мы бегали очень быстро, очень. Оттого и приехали на ночевку раньше, чем обычно. Это радовало: наши с Милисентой платья забрали в чистку и сушку, а ужин принесли прямо в комнаты. Завернувшись в одеяло, мы предавались безделью. Вдова была неразговорчива. Зато не было сомнений, что у нее хорошее воспитание: весь вечер она просидела с книгой, да не с каким-то дамским романом, а с собранием сочинений Манкутто - философа и теолога прошлого века. Я такую муть, в смысле столь серьезную литературу терпеть не могла, никакой другой книги у вдовы не оказалось, и, немного полежав на полу (чтобы размять ноющую от долгой поездки спину), я отправилась спать.

9. Нападение

-10-

К полудню разъяснилось; стало понятно, что мы всё же в Славии. Солнце весело светило с неба, вокруг был уже зеленеющий лес, смотреть в окно - одно удовольствие. Вдова достала свою книгу, но толку никакого не было. Дорога была ухабиста, нас немилосердно трясло. Не то, что читать - разговаривать было невозможно, того и гляди, язык откусишь. Когда раздался страшный свист, я даже не удивилась - подспудно это ожидалось с самого начала поездки.

Нас будут грабить.

Дилижансы вообще-то грабили очень редко: мало дураков было возить ценности таким транспортом. Да и знатные люди предпочитали передвигаться в своих каретах с сопровождением стражей. Но тут уж звезды сошлись: торговец этот с его саквояжем, с которого он глаз не спускал, богато одетый Аяз и леди Оберлинг, то есть я.

Что ж, у меня ничего ценного нет. Платья и туфли вряд ли заберут, да и не жалко их. А если немного грабителей, то, авось, и отобьемся. Размяла кисти рук: я ведь огненный маг. Сейчас как покажу всю свою силу! Но мой благородный (или глупый порыв) был грубо оборван ножом, прижатым к шее.

- Даже и не думай магичить, - холодно сказала мне Милисента. - Давай, на выход.

Вот тебе и скромная вдова!

Пришлось подчиниться. Вначале я даже не испугалась. Однако ситуация оказалась куда серьезнее, чем я думала. Снаружи было не меньше дюжины разбойников. Наши бандиты, разумеется, с ними заодно. Один держал за плечи торговца, другой легко сжимал шею Аяза. Оба кучера были под прицелами арбалетов и франкских аркебуз. Дурацкое, неметкое оружие, сильно уступающее арбалету: последний и заряжать быстрее, и точность у него выше, и легче он, изящнее. Но вблизи из аркебузы промахнуться сложно, а убойная сила у нее ого-го! На месте кучеров я бы тоже стояла ровно и старалась не моргать. На Герхарда наставили стволы оружия, но он вылез из дилижанса самостоятельно и даже не пытался сопротивляться. За меня боится.

- Мальчики, проверьте сумку господина Гренка, - резким голосом приказала вдова, наконец, убирая мой же кинжал от моей шеи.

Да, проверьте. Мне тоже ужасно любопытно, что там внутри.

Кинжал упирается мне в правый бок - неприятно, но терпимо. Только Герхард отчего-то бледнеет на глазах. И когда только она меня обокрасть успела!

В саквояже торговца оказывается не золото. То есть золото, конечно, но не в монетах, а в ювелирных изделиях тончайшей работы и неописуемой красоты. Да тут целое состояние! На торговца страшно смотреть, по его бледным щекам струятся слёзы. А нечего было жадничать - надо было охрану нанимать! Скупой платит дважды.

- Отличный улов! - радуется вдова, которая вовсе не вдова.

Она стаскивает с головы белую косынку и встряхивает длинными волнистыми волосами. Взгляды мужчин устремляются на эту красоту, и, воспользовавшись моментом, я делаю попытку вывернуться из ее хватки и вызвать огонь. Не факт, что получится - руки трясутся, не могу сосредоточиться. Впрочем, ускользнуть мне не удается - вдовушка успевает схватить меня за косы и сильно дернуть назад: едва мне шею не сломала, бесовка! Силы в ее тонких руках немеряно - она швыряет меня на холодную землю и изо всех сил пинает острым носком сапога в бок. Это ужасно больно, но я, сдерживая взвизг, глотаю слезы, боясь за Герхарда. Если он сейчас сорвется, его точно убьют.

- Ты хотел девку, Хорт? - раздаётся надо мной звонкий голос Милисенты. - Она твоя. Только осторожнее, не поломай игрушку слишком быстро - нам еще выкуп за нее получать. Девка не простая - она дочь Оберлингов и вдобавок любовница короля. Так что, Хорт, возрадуйся - тебе перепал кусочек со стола самого Эстебана Галлийского!

В отчаянии я думаю, что зря хранила свою девичью честь. Лучше бы я переспала с Эстебаном! Хоть какую-то радость бы познала! Что теперь будет? Выживу ли я? А если выживу, то что дальше? Кому я опозоренная, оскверненная нужна буду? Одна дорога - в монастырь!

Безбородый рывком ставит меня на ноги: как раз к началу представления. Потому что в следующий миг всё переворачивается: Герхард с ревом бросается вперед, раздаются несколько выстрелов, поляну, где мы остановились, затягивает дымом.

- Господа, советую вам бросить оружие, - раздаётся откуда-то сверху холодный голос Аяза. - Тогда у вас есть шансы остаться в живых.

Я задираю голову: степняк каким-то невероятным образом оказался на крыше дилижанса, и в руке у него длинный кнут, свернутый кольцом. И он собирается с кнутом выступить против арбалетов? Безумец!

Между тем Герхарду удалось избавиться сразу от двоих разбойников - вот это выучка! Я всегда знала, что он отличный боец! У одного из бандитов, похоже, сломана шея. Второй лежит молча и старается не шевелиться, но дышит. Впрочем, на боку у медведя расплывается слое пятно: он ранен и, кажется, серьезно.

Раздаётся свист кнута и женский визг: вдовушка с ужасом в глазах хватается за перебитую руку, из которой выпал не нужный ей больше кинжал. Дальнейшее я помню смутно, потому что безбородый выпускает меня из рук, и я, недолго думая, ныряю под карету, чтобы не мешать мужчинам. Меня трясёт так, что зубы клацают друг о друга. Какая мне магия! Баба я, глупая трусливая баба! Под дилижансом я не одна: туда уже забрался торговец. У него в руках оброненный кем-то арбалет с единственным болтом. Он тщательно прицеливается и попадает в чьё-то колено. Еще один разбойник валится на землю. Я изо всех сил зажмуриваю глаза - до огненных мушек, пляшущих под веками - и начинаю жарко молиться пресветлой матери.

Прихожу в себя, только когда сильные руки выдергивают меня из-под кареты.

- Живая, - шепчет чей-то сдавленный голос. - Ранена?

Мужчина ощупывает моё тело, прижимая меня к себе, его руки зажигают в груди потухший было огонь. Широко распахиваю глаза и вижу очень близко обеспокоенное лицо Аяза. Если бы не он! Уверена, один Герхард бы не справился со всеми! Благодарю тебя, пресветлая!

10. В Славии

На этот раз дилижанс свернул с привычной дороги: впервые за последние несколько лет. Ставший вдруг невозможно разговорчивым кучер (до этого я вообще думала, что он немой) поведал, что раньше на его карету никогда не нападали. Он всегда считал, что напарник, да еще и маг, нужен для того, чтобы сторожить багаж по ночам да от диких зверей охранять, а опасности в его работе и вовсе никакой нет.

- Дорога-то ведь людная, - рассуждал кучер. - В час пополудни обязательно меняем лошадей на придорожной станции, где можно напиться свежей воды и умыться. Да и Славия - страна спокойная, здесь кругом маги, которые отвечают за безопасность дорог. Разбойников не вешают - отправляют в каменоломни. Поверьте, это пострашнее виселицы. А бабам вообще страшно - узников не разделяют на мужчин и женщин. В одну камеру всех. Так что бабы-то и до суда не доживают.

Все смотрят на вдову, у которой начинает трястись подбородок. Жалко ли ее? Нет, я думаю, она не пропадёт. Такая красавица обязательно найдёт, как выкрутиться. Кого-нибудь да соблазнит.

Дилижанс сворачивает с дороги к ближайшему большому городу Даньску. Вскоре копыта лошадей цокают по каменной мостовой. Первый же прохожий сообщает, как найти полицейский участок. В Славии нет Ловчих. Здесь полиция.

Пока опрашивают кучеров и записывают их показания, я выхожу на улицу и устраиваю Герхарду форменную истерику со слезами и заламыванием рук: я ни за что не хочу встречаться больше с Аязом. Медведь, видя, что вокруг уже собираются зеваки, неохотно мне уступает - не потому, что жалеет, а чтобы больше его не позорила. Кучер сбрасывает вниз два моих сундука и саквояж, и мы заселяемся в лучшую гостиницу Даньска с гордым названием "Золотой петух". Что будет дальше с дилижансом и как ювелир поедет один, меня совершенно не интересует.

Дед должен встречать меня в Аранске. Я быстро пишу записку, что из-за ранения своего охранника вынуждена задержаться в Даньске и вручаю ее кучеру. Заодно выдаю мужчине целый империал с твердым наказом Аязу про меня не рассказывать. Возможно, его бы это не остановило, но медведь в сторонке объяснил обоим кучерам и торговцу, что он с ними сделает, если узнает, что они проболтались... Думаю, будут молчать.

Ничего, два дня как-нибудь переживу. Тем более, что гостиница действительно роскошная: здесь и целитель свой имеется, и водопровод, и кухня выше всяких похвал. А еще банк недалеко, и я смогу получить деньги по векселю и потратить целый день, гуляя по славским лавкам. Но сначала нужно написать письмо матери. До нее обязательно дойдёт весть о нападении на дилижанс, будет волноваться. Моё письмо ее успокоит.

Если бы мама была огненным магом, я бы просто послала ей птичку, но увы - наши стихии не совпадали. Зато у Эстебана дар был такой же, как у меня.

Я присела рядом с горящим камином, протянула руку к огню и позвала искру. На мою ладонь скользнул маленький язычок пламени. Пара движений пальцами - и огонь принимает форму небольшой птички навроде воробья.

- Ваше величество... Эстебан... Злишься на меня? Я в Славии. Всё хорошо.

Кинула посланника обратно в камин, села рядом, обхватив колени. Теперь его величество получит послание, как только приблизится к источнику огня - к камину ли, к свече... Несмотря на широкую применимость маг-светильников, огневики обожают свечи. Король вечером, как стемнеет, зажигает несколько штук и работает с бумагами при их свете. К тому же горящий огонь - это безопасность. Чтобы зажечь пламя из пустоты, требуется время и концентрация. Чтобы подхватить уже имеющееся - много сил не требуется. Огненный маг всегда готов к нападению, если рядом горит хотя бы одна крошечная свеча. Ах, отчего я не догадалась взять огонь из печки кареты?

Я завороженно смотрела на танец пламени, не сразу заметив, что в огне уже скачет птица размером с дрозда. Не веря своим глазам, я ткнула в нее пальцем и услышала любимый голос:

- Радость моя, за что мне на тебя сердиться? Я рад, что ты добралась благополучно. Береги себя и молись за своего короля.

Невольно вздохнула: не то я бы хотела услышать. Что ж - он ответил, и быстро. Значит, ожидал.

В дверь постучались: горничная принесла выглаженное платье и помогла мне переодеться. Восхищаясь моими волосами, девушка распустила надоевшие мне косы, так мешавшие в пути - я постоянно на них садилась - и уложила в сложную прическу.

- Если позволите, госпожа, я бы помогла завтра вам вымыть голову. Такая роскошь! И длина почти до полу, и красивые такие, блестящие!

Да-да, и тяжелые еще, так что часто к вечеру голова болит. И цепляются за всё, что можно. И хватают меня за косы кому не лень, да еще, видимо, завтра весь день с ними провозимся. Вот тебе, Виктория, и магазины. Вот тебе и новые наряды.

Что делать, сегодня пойду.

Герхард был на меня дюже обижен: не любил он, когда люди на него глазели да смеялись, но после некоторых уговоров признал, что так лучше вышло. И рану его целитель залечил, и гостиница хорошая. А иначе бы трясся в дилижансе и стонал от боли до самого вечера. Огнестрельное ранение - это вам не шутки. Я благоразумно промолчала, что услуги целителя понадобились и мне: проклятая вдова одарила меня огромнымкровопотеком под ребрами. Не стоит ему об этом знать. И без того его мужская гордость задета тем, что какой-то мальчишка играючи раскидал десяток человек, пока он стоял столбом.

- Не поверишь, Ви, я глазом не успел моргнуть, а степняк уже своим кнутом "щелк-щелк", и тетка по земле катается и воет от боли, а двое замертво лежат. А ты молодец, сообразила под карету запрыгнуть. Правильно сделала, правильно.

Я кивала головой, кисло улыбаясь: слышать даже имя Аяза мне совершенно не хотелось.

Зато Герхард перестал злиться на мою выходку и наивно согласился пойти в банк, а потом за покупками, не понимая, чем это ему грозит. Не просто пошел - побежал вприпрыжку, как молодой козлик. Соскучился по движению, да город поглядеть интересно. Выдержал он даже дольше, чем я ожидала, сломавшись аж на седьмой лавке. Да и то скорее оттого, что она была чисто дамской: с чулками да панталонами. Еще дура-модистка начала ему строить глазки, здраво рассудив, что коли мужчина в лавку заглянул, надо хватать его тепленьким. Не знает, что медведь женщин побаивается. С ним так нельзя, надо издалека начинать: улыбнуться робко, глазки опустить. Через неделю гляделок можно попробовать заговорить, но осторожно и недолго: про погоду там или про происшествие какое. А эта сразу нахваливать его начала, вот он и сбежал.

11. Дед

 Дед раньше казался мне глубоким стариком, но теперь я знаю, что он не намного, всего на каких-то пять лет старше моего отца. Как странно - отец ведь не старик. Напротив, он видный мужчина: высокий, стройный, с широкими плечами и военной выправкой, с гривой седых волос. Ему и шестидесяти нет!

А кнес - мужчина грузный и бородатый, со светлыми волосами, стриженными "под горшок". То ли русые они у него, то ли пегие - и не поймешь что почти седой.

Я его с первого взгляда и не признала. Зашел во двор какой-то мужчина в простом зеленом кафтане поверх расшитой рубахи, даже не подпоясанный. Портки полосатые в высокие сапоги заправлены, шапка с меховой оторочкой набекрень, борода лопатой - поди угадай, что кнес, а не купец какой-то или вовсе сапожник.

Вот когда побледнел и за могучую грудь в районе сердца схватился, да окликнул меня: "Милослава, дочка!" - тут я и поняла, что дед приехал.

Он, впрочем, свою ошибку быстро понял: не сказать, что я как две капли воды на мать похожа. Нос разве что одинаковый, брови да косы. Глаза у меня папины, щеки тоже с ямочками - от Оберлингов. А что худая - так и мама как тростинка, и отец не толстый.

- Волосы-то как у матери, - растерянно и грустно сказал дед и вдруг отвернул лицо. - Помню, нашел я косы ее...

Тут мне его жалко стало, сил нет: подошла, к груди прижалась.

А он меня стиснул в объятьях да троекратно расцеловал.

- Бедовая ты девка, Виктория! - заявил он весело. - Только явилась, а уж сразу в историю попала. Хорошо, что невредима осталась. Я как письмишко твоё получил да про ограбление узнал, так чуть не помер. Веришь-нет, сам на коня вскочил и помчался в Даньск. Вон Яра даже обогнал! Эх, староват я стал такие скачки устраивать: спину ломит теперь.

- Вы, дедушка, кокетничаете, - пожала плечами я. - Ничего вы и не старый. Сил полны.

Дед цепко ухватил пальцами мой подбородок, повертел лицо.

- Разговорчивая ты уродилась, да? Дерзкая? Мать-то тихоней была. Хорошо, что ты смелая. Нравишься ты мне.

Я потрогала подбородок. А мне что-то дед не больно по душе. Скользкий какой-то. А ведь мама предупреждала, а я не верила.

- Отец, ты бы шубу надел, - раздался от ворот густой мужской голос. - Опять спину застудишь!

Я выглянула из-за дедова бока: никак дядько мой объявился? Помню, лупцевала я его знатно, а он ничего, не жаловался. Терпел все мои выходки. Ай хорош детинушка! Высоким не вырос, не в кого - дедова жена Линда маленькая, как птичка - но сложен отменно. Кудри огнем горят, а кожа чистая, смуглая. Несправедливо, конечно: у меня весь нос конопатый, а у этого рыжего - ни одной веснушки!

Дядько Ярослав был меня всего на год старше - родился он уже после того, как мать в Галлию уехала. Оттого и заставляли его со мной возиться, когда я здесь гостила. Его, да сестрицу мою двоюродную Людмилу, дочь лесного оборотня Волчека. Всё лето мы втроем и бедокурили. Яр обычно вину на себя брал: и поле сожженое, и гусей испуганных, и битву на яйцах. Но вот свиней в телегу он придумал запрягать, я побоялась.

Сейчас стоял он с дедовой бобровой шубой в обнимку и рассматривал меня с самым серьезным видом.

- Что я вижу! - наконец, широко улыбнулся он. - И эта красавица - моя племянница? Та, что меня в речке едва не утопила? Та, что мне глаз яблоком подбила? Поверить не могу! А косы-то какие отрастила, гляди - оттаскаю!

- Догони сначала! - привычно огрызнулась я. - Рыжий-бесстыжий!

Мы переглянулись и расхохотались - словно и не было тех долгих лет разлуки. Яр сбросил шубу отцу, а сам шагнул ко мне и крепко обнял.

- Целоваться не будем, - предупредил он. - А то ты мне нос откусишь, волчица!

Ага, помнит, что я оборотень!

- А это что за медведь на меня смотрит? - шепотом спросил Яр. И громко крикнул. -  Чего вам надобно, любезный? Вы сейчас во мне дырку протрете!

Я обернулась и увидела мрачного Герхарда. Не понравилось ему, видать, как я со всеми обнимаюсь.

- Это охранник мой и близкий друг, - твердо сказала я. - Попрошу его не задирать, потому что Герхард запросто наломает тебе бока.

Медведь оскалился, демонстрируя зубы.

- И даже не думай, что я тебя защищать буду, рыжий, - вполголоса поведала я Яру. - Герхард меня с юных лет няньчил, а его отец и дед нашей семье верно служили. Я ему больше чем себе доверяю.

- Да нужен он мне больно, - отмахнулся дядько, дергая меня за косу. - Ты иди вещи собирай, а мы пока перекусим. Поехали, там мать уж заждалась.

- А Людмилка еще замуж не вышла? - вспомнила я про подругу.

- Да кто ее, оторву этакую, возьмет? - пожал плечами Яр. - Характер у нее еще хуже чем у тебя.

- С чего ты взял, что у меня дурной характер? - немедленно возмутилась я. - Да я сама доброта и скромность!

- Оттого и в злоключения попадаешь, - усмехнулся парень. - Небось, так разбойников достала, что они тебя только чудом не придушили!

Воспоминания об ограблении и особенно об Аязе заставили меня притихнуть и опустить голову. Хорошо хоть слёзы удалось сдержать. Яру в тот же миг прилетел от деда тяжелый подзатыльник, а меня обняли крепкие руки.

- Не слушай его, девочка, - прогудел кнес. - Ты никак не можешь быть виновата в поступках других людей. Не бойся. Разбойников в каменоломни сошлют. Никто тебя не обидит, пока я рядом.

Я уткнулась лбом в его плечо. Скосила глаза на Яра - он выглядел растерянным - и, не удержавшись, показала ему язык. Да-да, я взрослая девица на выданье, и такие глупости творю. Нет, не стыдно.

12. Вести из прошлого

Дедово поместье за годы нашей разлуки как-то усохло. Наш городской дом раза в два больше, а ведь мы там и не живём почти. А здесь семья немаленькая: дед с женой, Ярослав, шестеро слуг, да постоянно кто-то из внуков гостит, а то и все сразу. Тесно им.

Первый этаж дома каменный, а второй из дерева сложен. Кухня в пристройке сделана: разумно очень. Обязательно наведаюсь туда позже. Под самой крышей еще комнатушка с двумя окнами на разные стороны да косыми стенами была, ранее матерью деда занимаемая, нынче там Ярослав себе горницу устроил. Меня в матушкиной комнате разместили - мне это было очень приятно. Комната просторная, светлая, с двумя большими окнами, на деревянном полу дорожки тканые, в углу столик галлийской работы с зеркальцем.

Кровать с пуховыми перинами да стегаными одеялами до того высока, что подниматься на нее нужно по ступенькам.

Сундуки мои под кровать затолкали пока, потом горничные разберут. Я самые легкие платья с собой взяла, памятуя о жарком лете, но в горах всегда прохладно. Без рукавов у меня один только наряд. Впрочем, думаю, бабушка Линда поможет мне.

Залезла на кровать (отчего-то ее здесь называли "барыня"), погладила одеяло. Матушка такие же шьёт. У нее ничего не пропадает, все лоскуты ненужные на одеяла пойдут. Она и меня учила. Может быть, зря я из дома сбежать хотела? Там всё привычно. И замок Нефф такой родной... Здесь всё по-другому.

Никогда бы не подумала, что буду так скучать по братьям, по их шумным играм, вечным каверзам. Каждый вечер они прибегали ко мне в спальню, требуя сказку, обнимали меня с обеих сторон, да часто так и засыпали. Иногда отец их уносил, а зимой, когда за окнами бушевала метель, мы так и спали в обнимку - благо что кровать у меня была большая. Если отец был в отъезде, утром на нашей кровати находилась и мама.

А в дедовом доме тишина и покой. Никто не кричит, не хлопает ставнями. Даже горничные ходят едва не на цыпочках, не желая тревожить это сонное царство.

Окна моей горницы выходят вперед, на дорогу - оттого я сразу увидела, что к дому подъезжает открытая повозка с двумя дамами в ней. Одну, миниатюрную женщину в капоре на галлийский манер, я узнала сразу и поспешила вниз встречать ее.

Меня всегда восхищала бабушка Линда. Она будто нежный цветок среди сорной травы. Нет среди дочерей Пресветлой Матери создания прекраснее и добрее. Невысокая, хрупкая, будто молоденькая девушка, изящная, будто статуя из королевского сада, она, тем не менее, была живая и сияла здоровьем. Крошечные руки в кожаных перчатках уверено правили лошадьми. Несмотря на возраст и двоих детей, талии бабушки могла позавидовать любая. Некогда рыжие волосы у нее наполовину седые, и, что совершенно невероятно, бабушка стала от этого только элегантнее. Уж очень они красиво и благородно меняют цвет. Вряд ли кто-то сможет нынче обвинить Линд в неблагородном происхождении. В Галлии она бы произвела фурор.

Второй дамой оказалась моя тетка Святослава. Не столь красивая, как мать, более крупная, с выдающимися достоинствами, она походила на деда Мстислава и пшеничным цветом волос, и телосложением.

Бабушка чуть выше моего плеча: удивительное дело! Рядом с ней я чувствую себя великаншей. Но объятья у нее крепкие и радость на лице - неподдельная.

- Какая ты красавица, Виктория! - восхищается она. - Милослава была красивой, а ты еще лучше! Ох, гляди, Славка: уведет она у твоих дочек всех женихов!

- Всех не уведет, - весело отвечает тетка, тоже обнимая меня. - Куда ей шестеро?

Шестеро? Ах да, матушка с насмешкой рассказывала, что у Волчеков родилось шестеро дочек и ни одного мальчика. А будет знать, как у сестры жениха соблазнять. Пресветлая богиня справедлива и каждому воздает по заслугам.

- Вот что, доченька, - говорит Святослава. - Непременно ко мне в гости жду. Хоть пару недель поживи и в моем тереме! Расскажешь, чем нынче Галлия дышит, что там в моде, какие обычаи есть. Да девчонок моих поучи манерам, совсем они от рук отбились! Уж Милославина-то дочка самого лучшего воспитания!

Я только потупилась. Придется, видимо, соответствовать, чтобы мать не опозорить.

Вот что странно: если о Линде матушка отзывалась очень тепло, то сестру свою не жаловала. А Святослава, кажется, сестрой искренне восхищалась: Милослава то, Милослава сё. И красавица она всегда была, и умница, а уж какие одеяла шила, как много книг читала!

А я только соглашалась: и взаправду моя матушка - образец для подражания. На нее в замке Нефф едва ли не молились.

Засиделись допоздна: принимали меня по-королевски. Стол от разносолов ломился. Тут и огурцы соленые, какие я просто обожала, и рыба всякая: и запеченная, и жареная, и соленая; и колбасы разные, и пирогов горы. Ха! Я теперь понимаю, отчего дед такой тучный! Мы в горах питались совсем по-другому: в основном на нашем столе были мясо и овощи. Пироги только на большие праздники пекли, а рыбу и вовсе почти не видели. Не часто ели мы и каши, хотя молока, творога и простокваши было вдоволь. И блины не пекли: масло очень дорого.

А жаль - блины здесь очень хороши: тонкие, почти прозрачные, румяные в мелкую дырочку; со сметаной и вареньем, с мясом и белужьей икрой, с творогом и яйцами... Словом, от стола меня было впору уносить, сама я от обжорства передвигалась с трудом.

На пышной перине мне спалось очень сладко. Если дома я просыпалась ни свет ни заря и успевала до завтрака и книжку полистать, и все камины в доме проверить, и в кухне огнём помочь, то здесь я проснулась с петухами, повернулась на другой бок и уснула вновь - почти до полудня. Потянулась, не открывая глаз: счастье и предчувствие радости охватило меня. Солнечный луч скользил по лицу. Ни метели за окном, ни дождя, ни холодного ветра. Только высокое голубое небо с грудами облаков, таких похожих на горы! Прислушалась к дому, в очередной раз удивляясь тишине, вскочила, распахнула окно. И двор широкий пуст, только кошка на крыльце полосатая умывается. Где же все люди?

13. Привольная жизнь

Впервые в жизни я жила просто для того, чтобы жить. Целыми днями бездельничала, каталась на лошади, гуляла по полям, знакомилась с новыми людьми, которым непременно нужно было "взглянуть на девочку Милославы". Деревня и есть деревня: каждый день кто-то наведывался в гости. То это был вдовый кнес Боровой - дед, как две капли воды похожий на Мстислава Градского: крупный, грузный, с бородой и стрижкой под горшок, то Василевские целой семьей пожаловали: вместе с детьми и внуками, то мамины подруги Людмилка Лисьева и Агнешка Боровая, обе, конечно, с сыновьями.

Славские юноши как на подбор: косая сажень в плечах, русые кудри, здоровый румянец. Красавцы хоть куда. Приглядевшись к грозному на вид Герхарду, соседи стали привозить и дочерей. Медведь всем нравился. Кроме того, как метко заметил Яр, надо улучшать породу. Боровые с Василевскими и так родня, Лисьевы да Орлинские тоже седьмая вода на киселе, так и до вырождения недолго. Все знают, что слишком много родственных браков хорошим не кончается. А тут целый галлиец, да еще воин, да еще такой красавец! Ну и пусть не особо знатный - для младших дочек сгодится. Да и шутка ли - оруженосец лорда Оберлинга! Это же почти как воспитанник, правда?

Гости приезжали и оставались ночевать. Гости радовались другим гостям. В доме они уже не помещались, и на дворе установили шатры для них.

Гости завтракали, обедали и ужинали. Ярослав всё больше пропадал в полях, прячась от потенциальных невест. Герхард, будучи не в силах со мной расстаться, скрипел зубами. В глазах бабушки появлялось всё больше беспокойства.

Тогда я вспомнила, как настойчиво звала меня погостить тетка Святослава и напомнила об этом Линде. Самое время заглянуть к ней - решили мы с бабушкой.

Сказано - сделано. Мы с Герхардом было выдвинулись в путь верхом через лес, но дед заявил, что одну дочь он уже на этой дороге потерял, так что поедет с нами. Тем более, он обещал, что будет меня беречь. Сначала я расстроилась - неужто повозку придется брать? Но оказалось, что кнес Градский действительно способен еще ездить на лошади не хуже молодого. Не хвастал он, что от Аранска до Даньска верхом гнал. Да и по полям он разъезжал немало.

Конь был под стать кнесу: здоровый и упитанный. Ехали мы довольно быстро, бодрой рысью. Дед всю дорогу посмеивался, что теперь все гости переметнутся к Волчекам, а им и в радость. Двое-то дочек уже женихов ждут, да и третьей можно присматривать. Авось и сложится у них с кем-то.

- Что ж со мной на твоей земле может случиться? - коварно полюбопытствовала я. - Разве не безопасно здесь? Ты говорил, что разбойников здесь нет.

- Нет разбойников, - подтвердил дед. - И чужаков нет. Степняки, и те не появляются. А всё же мне спокойнее тебя самому проводить.

- А что за история со степняками? - подал голос Герхард. - Вроде нет с ними у Славии войны.

Дед сморщился и зубами заскрипел, а не ответить - только еще хуже любопытство разжечь.

- Поссорился я со степным ханом, - признался он. - Хотел он Милославу в жены, а я не отдал. На всю жизнь Таман на меня обиду затаил. Да и понятно - она его шабаки была. Мне еще повезло, что я водник. Было дело, пожары помогал тушить. Долг за ним. Кабы не это - он бы мне все поля да деревни пожег. И ведь женился на своей, и детей нарожал - а всё помнит! Лошадей да овец приходится теперь через подставных людей покупать. Думаю я, даже если снова пожар будет - не пустит меня.

- Так значит нет здесь степняков? - радостно спросила я.

- Нет и не будет, пока я жив!

- А что такое шабаки? - зацепилась я за незнакомое слово.

- Звездная кобылица, - непонятно пояснил дед. - Женщина-судьба, женщина-царица всей жизни. Шабаки только у больших вождей бывают. Ничего. Ни в одной их легенде не сказано, что шабаки нужно в жены брать. Напротив, им издалека поклоняются. Так что нечего Таману злиться.

Я недоверчиво покачала головой. Это моя-то мама, строгая леди Оберлинг - шабаки дикого степного хана? Да что вообще может быть между ними общего? Невозможно ее представить где-то, кроме замка Нефф, настолько они подходят друг другу. Мне иногда кажется, что замок строили специально для нее. Или ее родили для замка. На меня "любовь" этой груды камней не распространялась. Я была своей, но как бы только из уважения к матери. Что происходит с чужими, я видела: постоянные простуды, сквозняки (ничего удивительного, конечно - такие ветра), кошмары по ночам. Люди спотыкались, ломали ноги и руки, могли заблудиться или застрять.

Я всего этого не ощущала, разве что кошмары порой не давали мне спать. Но в этом нет вины замка: это, кажется, наследие Оберлингов. Слишком много магии. Я, бывало, просыпалась от того, что мне снился пожар - тут я только спасибо замку могу сказать: бывало, что и не снился. Но ни разу никто не пострадал. Снилось мне, как я падаю с нашей башни или застреваю в тайном ходе. Снилось, как умираю с голоду. А еще я боялась темноты, но держать в комнате свечу мне нельзя - ночью всё сожгу, да и маг-светильники могу вывести из строя. Оттого лет до шести я спала с матерью, а потом в комнате со мной ночевала горничная. В тот год, когда я гостила у деда, сны ушли, но не навсегда.

Деревня оборотней устроена предивно. Вся она находится посередине леса, добротные деревянные дома стоят прямо возле сосен и елей. Избы у них двухэтажные, причем один этаж – подземный. Там они спят и хранят вещи, продукты и утварь. Будто норы какие или логовища. Весь же надземный дом – одна кухня. Здесь и готовят, и гостей принимают. Оттого часто бывает так, что дом, снаружи кажущийся небольшим, внизу просто огромен, да еще многие жилища связаны сетью ходов. Не волки (а здесь были только волки), а муравьи какие-то. Да и от волков-то мало что осталось. Сто лет назад, когда клан Волчеков появился в Славии – все они были чистокровными оборотнями, а сейчас уже кровь их смешалась с славцами. Сам князь (не кнес – до кнеса он не дорос) Митрий Волчек способен к обороту. Был бы у него сын… а вот сына у него как раз и нет.

14. Ночь Травника

Полнолуние я встретила в лесной вотчине Волчеков, и, клянусь, это было лучшее полнолуние в моей жизни. Волчица я хилая. Оборачиваюсь в одну ночь только, большего мне не дано. И то поразительно: в матери-то крови звериной всего четвертинка. Я должна была быть ни то ни сё: и не человек, и не оборотень. Крови почти до краешка, но переливаться не должно. А у меня переливалось.

Обычные оборотни, как мой отец, к примеру, перекидываются когда захотят. Я так не могу. Только в полнолуние с отцом и бегала, да и то – где там бегать-то, в горах? И леса там почитай, что нет, только немного деревьев на краю обрыва. В дальние заросли мне соваться запретили категорически – там и чужаки бывают, и дикие звери. И всей радости у меня было – вокруг замка круги наворачивать, будто я не оборотень, а лошадь на манеже.

Оборотню в полнолуние надо бегать. В зверином виде инстинкт продолжения рода не такой сильный. Конечно, у семейных выбор есть, дома со своей парой остаться или в лес выйти. Молодоженов в такие дни калачом не вытянешь.  В клане лесных волков на «гон» вышли почти все.  И женщин было всего трое, я четвертая.

- Кто тронет хоть краем лапы Викторию – я с того шкуру спущу и на заборе повешу, - предупредил Волчек. – Даже не приближаться! Всё, пошли!

И мы пошли, о, как мы пошли! Какая это была ночь! Кажется, я даже зайца загрызла. В терем Волчека вернулась под утро, на дрожащих от слабости лапах и, прямо в волчьем обличье, грохнулась в постель, изрядно напугав Людмилку, с которой делила спальню.

А на следующий день не смогла подняться: болело всё тело. И еще голос сорвала, пока на луну выла. Словом, жизнь в тереме Волчеков протекала весело и насыщенно.

Оборотни – не кнесы. Они ребята веселые. Они не пашут и не сеют, они профессиональные воины, охотники, портные, сапожники и прочие ремесленники. Да и где им в лесу сельским хозяйством заниматься? Они и выпить не дураки, и движение им нужно как воздух. Оттого у них каждый вечер игры всякие: то лапта, то хороводы, то горелки. Кони в княжеской конюшне резвые, поля да дороги кнеса Градского – к услугам зятя и внучек. Уж мы и скачки устраивали, и в ближайшие города-деревни ездили – какая благодать быть молодым и здоровым!

Конечно, Герхард везде, будто хвост, за мной таскался – от кого тут охранять, и сам не знал. Да только на майский праздник Травник он тоже со мной собрался. В мае, говорят, олень копыта в реке мочит. Можно и купаться уже. Все девушки и купаются. Ночью костры разжигают, танцуют, гадают, Хозяина леса чествуют. А мужчины дома ждут, им нельзя. Эта ночь не для них.

Герхард, разумеется, меня не пускал. Раз ему запретили идти к реке, то и я не должна. Уж сколько усилий приложили мы с сестрицей, чтобы заманить его в темную часть терема, да там запереть! С огромным трудом закрыли люк тяжелым сундуком. Пущай побесится, не убудет от него. Что со мной случиться может в дядюшкином лесу?

На Травник все равны. Все одинаковы. В длинных льняных рубахах, в венках из желтых одуванчиков, босые и простоволосые мы вышли на луг возле реки. День этот считался чисто женским, только незамужние девушки могут обращаться сегодня за советом к Берегине – речному духу. Только она подскажет, ждать ли в этом году суженого.

Людмилка идти не хотела:

- Куда мне в женской рубахе позориться? – чуть не со слезами говорила он. - Все девки – как тростинки, а я коровушка. Каждый год надо мной только насмехаются. Да и глупости это – все гадания. Я и так своего суженого знаю.

- Не перестанешь ныть – будешь ревушкой-коровушкой, - строго сказала я. – Меня-то не бросай одну. Не все такие умные как ты. Я бы спросила Берегиню… кое о ком. И потом, пусть попробуют над тобой посмеяться. Я им живо косы подпалю.

- И как ты собираешься это сделать?

- А вот так! – я строго поглядела в сторону горящей свечи, и она вдруг полыхнула пламенем чуть не до потолка.

Людмилка совершенно по-девичьи взвизгнула. А еще из себя парня строит! Прищурилась хитро:

- А Полинку Соболеву вот так напугать сможешь? И Ульянку Белкину?

- Покажешь, сделаю.

Ночь была так прекрасна, какие в Галлии бывают от силы раза два в году. А в Славии, какой ночью не выйдешь – над головой раскинется небо, богатством с которым не сравнится ни один бархат. Лес чернеет за спиной – нам ли, оборотням, его бояться? Река блестит, будто по ее поверхности разлили масло. Шумит трава, пахнут цветы, которых я и не знаю. Ветер ласково ласкает обнаженные руки и треплет волосы. Богиня, до чего ж хорошо! 

Подол рубахи, украшенной обережной вышивкой, касается травы. Рубашку Береника одолжила. Мы втроем, как княжеские дочки, отделяемся от прочих девушек. И костер у нас свой, разумеется, самый высокий. И каравай, часть которого нужно бросить в сторону леса, часть в огонь, а часть в реку, мы ломаем втроем. Я свою, конечно, в огонь бросаю – никто у меня эту честь не заберет. Людмилка – в воду, у нее водный дар от деда. Беренике, как самой младшей, достается лес.

- Берегиня-матушка, прими дар мой, своими руками сделанный, да расскажи судьбу мою! – прошу я, снимая с головы венок и осторожно опуская его в воду.

Если он поплывет, и далеко – ждать мне судьбу свою до следующего года. А если вдруг… бульк… а чего это он камнем ко дну пошел?

- Ого, - с интересом поглядела на меня Людмилка. – Ты ж вроде не просватанная? Сразу потоп! По всему выходит, замуж ты выйдешь очень быстро. Нет, ты видела? Он даже не пытался плыть! Может, ты сплела не правильно?