Нечестивые союзы

1.1

Все в порядке. Взгляд оценивающе скользит по полкам тесного магазинчика, пытается отыскать, выглядит ли что-нибудь подозрительно.

Все в порядке. Незачем всматриваться — спокойно, тихо, даже пыль в лучах мутного, только просыпающегося солнца висит неподвижно в воздухе. Нужно всего лишь перевернуть табличку на двери и начинать день: книги ждут новых читателей; одинокое кресло в углу — нерешительных зевак, которые так ничего и не купят; тонкий нож для разрезания страниц, антикварная вещица, ждет своего звездного часа. Вельта, насмотревшись на опасных женщин на полке с комиксами в своем же книжном, поддается желанию использовать его как пафосную шпильку для волос. Невольно представляет, как эффектно будет выглядеть, когда она легким движением ее выдернет из прически, кудри рассыпятся по плечам…

…а пока старается ненароком о лезвие не уколоться. Потому что нет нужды в холодном оружии на рабочем месте. Все в порядке.

Когда впервые за смену слышен звон музыки ветра на входе, девушка невольно вздрагивает и мгновенно включает фирменную улыбку работника сферы обслуживания; посетителей всегда не очень много, и при любой возможности беспокойный разум начинает задавать неудобные, тревожные вопросы.

Будто паранойя густым туманом нависла над городом, и каждый, кто открывает дверь, приносит ее с собой, прилипшую к подолу платья или воротнику куртки.

— Доброго утра! — безобидный с виду дедушка, смугловатый, в неожиданно ярко-зеленого цвета ветровке и шляпе. Местный модник, мечта подружек из клуба садоводов. На лице видны десятилетия искренних эмоций; линии морщинок, расходящиеся от глаз, придают лицу постоянное хитроватое выражение. Предпочел бы в одежде более теплые, терракотовые оттенки, получился бы самый настоящий лис.

Вельта любит придумывать для себя хорошие приметы — в следах лапок пробежавшей мимо белой кошки, в зеркальных цифрах билета на автобус, в отрывках случайно подслушанных на улице разговоров она ищет светлые знаки, причины думать, что день будет удачным. И сейчас она решает, что подобный первый гость будет дежурной доброй приметой на сегодня. Он долго ходит между прилавками, пальцами водит по корешкам, для него сам процесс выбора явно чуть важнее, чем сама книга; а это один из банальных, популярных сейчас мистических детективов, где убийцей окажется призрак садовника. Не худшее, что можно было выудить с этих полок, но не то, что ему подходит.

— Рискну вам порекомендовать, — не без нотки самодовольства говорит Вельта, протягивая неоновому денди томик в мягком переплете.

Сама она эту книжку даже не читала, но и не нужно; зато она знает, что у него недавно погибла дочь, а в книге что-то поможет ему с потерей примириться. Ей не получится точно описать это чувство, да и не стала бы. Иногда, облекая мысли в слова, мы дарим им слишком большую власть.

Тонкий браслет из серебра, несколько раз плющом оплетенный вокруг ее руки, медленно начинает нагреваться, но она не подает вида; просто наблюдает, как, прочитав описание на обратной стороне обложки, мистер Хорошая Примета чуть стекленеет в глазах, молча кивает и, явно растерянный, начинает искать по карманам кошелек, который уже успел достать и положить на прилавок.

Вельта замечает фотографию в бумажнике — края неровные, похожа на вырезку из школьного альбома.

— Так странно… Вы были знакомы с Лили? Я помню… она упоминала этого автора, — все же спрашивает он девушку, нахмурившись.

— Нет, — Вельта качает головой, пряча руки под кассу и стараясь не поморщиться от боли. — Просто умею советовать книги. Показалось, что именно она сейчас вам может пригодиться.

А ей самой после этого пригодится крем от ожогов; подобные всплески случаются все чаще, непроизвольно ее тянет в опасные воды — залезть к людям в головы, потянуть за ниточки тонкого плана, поджечь гардину, разбить окно или лицо невинному курьеру неуправляемой дверью. Придется оставлять чаевые; хоть пока никто и не подозревает ее в лжи, соседка уже шутит про то, что бедняжку О’Ши прокляли. Знала бы та, насколько бывает хуже, это даже не круги на воде, только брызги от пузырей, лопающихся на поверхности: знак того, что нечто дремлет в глубине. Следы на запястье уже не успевают до конца зажить; впрочем, не то чтобы Вельта когда-нибудь думала снимать этот браслет.

Зверь может лаять сквозь намордник, но не сможет искусать; не смог надрессировать — придется сдерживать. ­­

В ужасе ждать, когда порвется поводок.

1.2

Зов пустоты — пафосное и не совсем точное описание того, что Вельта чувствует, срезая путь домой через подозрительные подворотни за пару часов до полуночи; но она не может придумать ничего лучше. Тьма не смотрит на нее в ответ, тьме глубоко плевать на моральные терзания молодой отлучницы: коль домой доберешься, тогда и подумаем над твоим поведением. Тем более, могла бы та ответить на вопрос Вельты, верно, давно бы это сделала. Ради такого можно всем рискнуть, даже браслетом этим несчастным, всего раз — такова ли цена чистой совести и спокойного ума!..

— Должно же этому быть какое-то логичное объяснение, — под нос бормочет девушка, ускоряя шаг за поворотом в проулок, из которого какую-нибудь подружку бы хоть за волосы тащила, лишь бы быстрее на свет, в безопасность.

Ночь, единственная ее собеседница, сохраняет мудрое молчание. Да и вопрос явно риторический — не будет тебе никаких объяснений, если ты сама их не потребуешь, как только поймешь, у кого. И как при этом без рук не остаться.

Живет Вельта неприлично близко к работе, и таким образом «срезает» дай бог минут десять пешего пути; конечно, можно было пойти по бульвару и избежать адреналиновой дрожи в пальцах, от которой ключ с первого раза откажется попасть в замок — но это даже не обсуждается. Это из почти паломнического пути через тернии на террасу сделает просто дорогу с работы, ну кому такое интересно? Нельзя же будет это тогда воспринять как еще одну добрую примету, безумно, правда, в своей сути прямолинейную: значит, заслужила дойти домой целой.

Такое подтверждение собственной невиновности ей иногда просто необходимо.

Старый город — странная химера, нелюбимая дочь от брака по расчету, детище готики и урбанистики, абсолютно пораженное собственной сущностью. Будь он человеком, разглядывал бы отражение в зеркале часами, пытаясь понять, скорее в ужасе он или в восторге. Вельта живет и работает в исторических зданиях с утонченными башнями, острыми шпилями, лепниной, и через искусные витражи смотрит на модернистских уродцев, в которых каждое утро заползают на смену люди. И так же, через совершенно кошмарные улочки, в стенах которых можно ориентироваться разве что по граффити и засохшим пятнам надейся-что-не-крови, девушка выходит на площади в самом сердце Гримвейла. Для города, построенного бессмертными, он довольно оживлен.

Это самый вежливый синоним к слову «нежить», который местные сумели подобрать.

Вельта напополам с подругой снимает совершенно очаровательную крохотную квартирку под крышей; довольно быстро осознав, насколько далека была от реальности мысль, что им двоим все равно места много не надо, они предпочли тесниться, коллективно проходить через бесконечный цикл покупок и расхламления, лишь бы не переезжать.

Юки, самопровозглашенная лучшая половина этой квартиры, к этому моменту уже была дома. Все еще не растерявшие масштабов журналистские амбиции часто задерживали ее на работе еще позже соседки, тем более в последние несколько месяцев, так что Вельта была приятно удивлена увидеть свет из-под двери второй комнаты.

Компания у них получилась веселая — бывшие одногруппницы, выбравшие совершенно разные пути карьеры после пяти лет за одними и теми же книжками; пока Юки гонялась с микрофоном за политиками и преступниками, Вельта уговаривала отца передать бразды правления книжным ей, а не продавать, как тот планировал. Невероятных богатств там не получалось заработать, но важнее была сама победа — этот магазин помимо всего очевидного был еще и своеобразным знаменем надежды. Если получится его содержать достаточно долго, возможно, когда-нибудь семья снова решится Вельту там навестить.

Ну и не смогла бы она также беспокойно дни проводить, как Юки; взрывоопасность ее эмоций с каждым днем становилась все буквальней.

Ни с Юки, ни с их общим местечком старшее поколение не знакомо. На фоне фотографий, в неверных пикселях видеозвонка с плохим соединением, конечно, что-то видели. По сути, наблюдали, как дочь взрослеет на расстоянии электронного сообщения. Вельта в эти стены вросла всеми своими корнями, что смогли уцелеть после переезда в университет и… того самого, первого.

Быт ведут они незамысловатый. Матриарх семейства О’Ши всегда называла кухню сердцем дома; да и когда снимаешь с кем-то, чаще всего видеться вы будете именно там. Слава богам, хоть за ванную драться не приходится — начало рабочего дня у них не совпадает, Юки всегда убегает в лапы капитализма значительно раньше подруги. Поэтому, когда у обеих выпадает редкий свободный вечер, они стараются обосноваться в тесной кухне — воздух наполняется запахом ужина и свежими сплетнями; можно не тратить время на чтение и просмотр новостей, когда живешь с журналисткой. Все главные истории города на тебя вывалят без цензуры и редакторских правок.

— Выглядишь неважно, — хмыкает Юки, выползшая за вряд ли первой кружкой чая, наткнувшись на соседку у холодильника. — Много крови пьют твои книжные черви?

Важной чертой характера подруги в последние месяцы стало умение вовремя задушить своего неспящего внутреннего репортера; не без сожаления Вельта позволила между ними зародиться некоторой неискренности, и довольно быстро Юки приняла новые правила игры. Обходными путями, осторожными вопросами они начали танцевать вокруг очевидной проблемы.

— Моя кровь на месте, — неосторожно отмахивается Вельта, и на секунду от движения рукав сползает так, что собеседница может заметить ожоги, из-за воспаления запястье заметно стеснено браслетом. Серебро ярко выделяется на раскрасневшейся коже; о нет.

2.1

Руку приходится перевязать. Браслет Вельта надевает на правое запястье в надежде, что старые раны успокоятся раньше, чем появятся новые. Долго смотрит на свое отражение в повседневном платье и неожиданных черных шелковых перчатках, которыми изначально планировалось скрыть масштабы трагедии — выглядит хуже, чем вероятность пары глупых шуток про мумию от подростков, которые зайдут пролистать новый ужастик.

Не впервые, конечно, последствия всплесков не успевают исчезнуть за ночь, но в последнее время это стало как-то опасно часто происходить. Вряд ли заживает хуже — скорее, теперь прожигает глубже. Это даже иронично, что именно теперь она проводит чуть ли не часы и без того нечастого свободного времени перед зеркалом, высматривая с упорством детектива любой новый шрамик. Тщеславием, из всего списка смертных грехов, она раньше никогда не могла похвастаться. Впрочем, ее главный порок там даже не упомянули.

Браслет — камень преткновения. Забавно, что в ранней алхимии серебро использовалось для лечения. Кто-то упорный, конечно, и сейчас смог бы, но зачем усложнять себе жизнь? Так она рассуждает, опоясывая пропитанными в зеленоватой, ярко пахнущей травами мази бинтами опухшее запястье. Чудом Вельте удается до сих пор скрывать свои лекарские эксперименты от соседки — хранит все склянки и почти все книги в комнате, и иногда в ужасе бегает по городу в поисках хотя-бы-похожей-на-старую кастрюли, потому что предыдущая погибла смертью храбрых.

Ее умения в алхимии, к тому же, довольно были ограничены. Не так много можно смастерить даже низших эликсиров только на энтузиазме бешеной кухарки, без вмешательства магии — а вот это она как раз и старалась не допустить.

На работе девушка приветливо улыбается новой гостье, и целый вихрь непрошеных воспоминаний и вопросов заполняет ее сознание — в детстве та с матерью навещала этот книжный, пока здесь еще работал отец семейства О’Ши. Впервые за долгое время приехала в Гримвейл, решила навестить и могилу, и магазинчик… Медленно, но верно серебряные тиски начинают сжиматься.

Повезло еще, что покупательница — человек. Будь среди полок сейчас чародейка, обязательно бы учуяла подвох. Сестру.

— Здесь ничего не меняется, — с восхищенными глазами сообщает та, обнимая целую стопку ностальгических романов.

Главное, в новости не заглядывай, если хочешь сохранить иллюзию.

Сегодня погода благодатная, и в перерывах Вельта усаживается на скамейку у двери, подставляет ветру смуглое лицо. В условно безопасное время суток ей нравится наблюдать за прохожими, иногда даже получается так привлечь кого-то внутрь. Чаще — кого-то хвостатого; она подкармливает бродячих кошек, деловито патрулирующих сонные улицы, гладит тех, кто это позволяет. За постоянными пушистыми посетительницами закрепились клички, их даже Юки уже запомнила — Вельта несколько раз за день может прислать соседке фотоотчет, этакий журнал кошачьих посещений.

Сегодня на перерыве скамейку решил посетить рыжий хулиган, одноглазый, драный, совершенно очаровательный и до абсурда ласковый Капитан — и, как истинный пират, он пришел с добычей.

— Спасибо, прелесть моя, но куда мне девать мертвую крысу? — главная надежда сейчас — что он не запрыгнет с трупом к ней на колени. — Давай без подарков.

Капитан, до глубины одной из своих девяти душ оскорбленный такой неблагодарностью, все равно слушается и аккуратно кладет крысу на парапет, прежде чем усесться к Вельте под бок и умиротворенно замурчать. Его прикармливать не пришлось — и сам отлично справлялся, вот даже, делиться пытается. Зато нежности грозе всея мусорок Гримвейла явно не хватало, а тут и погладят, и солнцем назовут, и пустят ночевать в тепло зимой. Если бы Вельта жила в своей квартире, а не съемной, то Капитана бы забрала туда в первую очередь.

Кот перевязанным запястьем неприкрыто заинтересовался — не только из беспокойства за смешную девицу как таковую, но явно из-за состава лекарства тоже. Деловито обнюхав бинты, с еще большим энтузиазмом принялся об Вельту тереться, мурлыкать, заодно оставляя на темно-зеленой ткани юбки след рыжей шерсти.

Зараза.

Их уличную идиллию неизбежно должен был кто-нибудь прервать; в этот раз Капитан замечает его раньше Вельты, и та чувствует, что кот собирается, как перед прыжком, напрягается, шипеть начинает.

— Тихо, тихо, — успокаивает бойца она. — Кого ты там учуял?

Кого-то мертвого. И соперника — охотника.

Большинство вампиров, особенно новобранцев, сейчас старается особенно на фоне людей не выделяться. Одеваются современно, тканью или татуировками могут скрывать места укусов. Донорской кровью питаются, почти вегетарианцами себя считают, мирными горожанами и вовсе не ужасом на крыльях ночи. Те, у кого достаточно денег, покупают у ведьм какой-нибудь зачарованный аксессуар — кольцо, цепочку, гребень — и спокойно ходят под солнцем; ну или ждут, пока смогут накопить. Полуночников в городе осталось мало, и чаще всего это либо действительно новички, либо идейные.

Но есть консерваторы, конечно. Постоянные клиенты швей-реставраторов, придерживающиеся моды любимой эпохи. Питаются добровольцами, фанатиками, редко или совсем не пользуются технологиями, получают в каком-нибудь университете трехсотое высшее образование. Носят свое бессмертие гордо, как медаль за боевые подвиги.

Делают вид, что ладят и с людьми, и со всеми остальными.

Официально у народов Гримвейла мир и активное сотрудничество. Все во благо горожан.

2.2

Даже жалко, что с Юки об этом не посплетничаешь.

Казалось бы, сложностей и так хватает в жизни, помимо двойной игры перед лучшей подругой и попыток не выдать собственную сущность, теперь еще от вампиров прятаться нужно будет, что ли?

Вельте еле удалось выпроводить упрямца, еще немного — и начала бы чесноком кидаться, лишь бы перестал вопросы задавать. Сегодня был его счастливый день, он действительно смог наткнуться на ту, у кого за табличкой «служебное помещение» хранилось запрещенных материалов на три пожизненных срока; только вот уговорить Вельту не удалось все равно, и ушел товарищ ни с чем. Причины своих мрачных духовных поисков Дэмиан раскрывать не стал, а просто «пожалуйста» здесь будет маловато.

— Любые просьбы. Любые деньги!..

Вельта прикусывает язык, чтобы случайно не обозвать его «дедулей». Конечно, на похороны копить не надо, денег у товарища достаточно…

— Ничем не могу помочь. Ваш визит очень важен для нас. Пожалуйста, Капитана запустите, как будете уходить.

Вернется же, зараза, наверняка.

Да и пусть. Инструкции недостаточно, нужен исполнитель; а Вельте пока вполне уверенно удается сходить за человека, и она не собирается ничего менять. Серебро тускло поблескивает из-под края рукава; единственные оковы, способные сдерживать хаос.

Она снова вспоминает тетю Саманту, страх и сожаление в выцветающих глазах при первой их встрече, осознание необходимости жить с диким зверем под одной крышей, ковать ему цепи. «Единицы рождаются с силами, равными твоим, и если с ними не справиться снова…»

Когда есть возможность задержать ураган, неужели не воспользоваться?

Ей так упорно и так методично прививали ненависть к собственной сущности, к собственной магии, что от мысли принять себя ведьму бьет нервная мерзлая дрожь.

Она не теплый, ласковый бриз. Она порыв, который выкорчует деревья с корнем.

— Я и есть ураган, — шепчет Вельта, осторожно снимая бинты с зажившей кожи. В ней воспитали желание хорониться под землю при любом дуновении, но нельзя так всю жизнь делать и не задохнуться. Она чувствует, как спрятанная глубоко в ней природная сила рвется наружу, и ветер — о, ветер крепчает!..

Маленькая ведьма пряталась за образом человека, только вот маска так и не смогла врасти в лицо.

3.1

Смерть на вкус — колотый лед, который не тает уже десять лет.

Вельта пытается задержать взгляд, но картинка будто сквозь радиопомехи проходит, и тонкие подростковые руки, загребающие ледяную воду, сменяются обожженными, старыми шрамами покрытыми запястьями молодой женщины; она кулаками бьется снизу об лед, старается вырваться на поверхность, но у нее ни в тринадцать, ни в двадцать три не получается этого сделать. От холода горит кожа, и пусть она не захлебывается, но дышать не может от паники, от вины, родной ставшей за это время. Застрявшая одновременно в двух версиях самой себя, Вельта испускает немой крик, только пузырями уносимый в течении. Просто не смотри на него. Просто не смотри на него. Скоро лед треснет, не смотри на него…

«Я тебя никогда не прощу».

Когда она просыпается, легче не становится. Глаза долго задерживаются на очертаниях пятна на побелке потолка. Не хочется думать, не хочется вставать, и уж точно не опускать веки снова — на их обратной стороне до сих пор будто выжжены контуры сцены, которую ей никогда не удается избежать.

Такое ощущение, что болит абсолютно все тело — по нервам будто ударили током, и тонкие острые иглы остаточного шока впиваются в каждую клетку организма. Если долго не моргать, слезы придут сами, только они уже перестают приносить облегчение. Вельта осторожно, стараясь случайно не стукнуться о какой-нибудь предательский угол столика в темноте, так тихо, как может, сползает с кровати и идет в ванную.

Когда глаза привыкают к желтому искусственному свету, ей приходится сдерживать полуистерический смех. Не будить же ради таких пустяков Юки.

Огибая металл браслета — амулета, призванного защищать и Вельту, и весь мир от бушующего в ней хаоса, — от кончиков пальцев по ее телу расползлись пурпурные, болезненные, выпуклые линии, будто девушке по венам пустили ядовитые чернила. Паутина эта пока лишь оплела плечо, едва затронув левую ключицу, но путь ее нехитрый был понятен. Тянется к сердцу.

Так было не всегда. Она бы тогда вряд ли смогла в безопасности дожить до этого момента; магия стала кровожадно скалиться сквозь серебряный намордник около полугода назад. Когда похоронили тетю Саманту. Когда не стало единственной ведьмы, способной и, главное, готовой на подобные заклятия. Которая, несмотря ни на что, не хотела отрекаться от маленькой кудрявой хаотички и веры в ее светлое будущее. Которая себя этим и погубила.

Все боялись, что Вельта появится на похоронах. Ей даже не сообщили о смерти — сама поняла, когда получила первый ожог браслетом. Ее стало некому защищать.

Вельта набирает полный рот воды — пытается избавиться от вкуса плесени на языке. Сплевывает с кровью. Опускается на колени, лбом прижимается к прохладному фаянсу раковины и сидит так, пока не начинает затекать неловко согнутая спина. Тишина давит на барабанные перепонки, оставляет слишком много свободного места в голове; невольно девушка начинает считать секунды между падениями капли из старого крана.

Она может придумать временное решение, но рано или поздно придется снова лицом к лицу встретиться с истинной природой, с неприрученной дикой энергией — снова с головой окунуться в ледяную реку. Раствориться. Стать течением.

В последний раз выйти из берегов.

3.2

Давно она не брала выходных.

Находиться будним утром где-либо, кроме книжного, ощущается неправильно, ошибочно, но Вельте сегодня просто не до рекомендаций и новинок. Дожидается, пока Юки умчится на работу, и только тогда осмеливается снова выйти в коридор. Она выглядит отвратительно, и это не получилось бы как-то легально или легкомысленно объяснить, а к настоящему Разговору о нескольких годах беспрестанной лжиВельта пока не готова. Так что, замазывая залегшие под глазами синяки, и в принципе стараясь нарисовать поверх имеющегося лица какое-нибудь приличное, девушка мысленно выстраивает незамысловатый план предстоящего дня.

Тонкие темные линии у шеи выглядят, как паучьи лапы. Приходится украсть шарфик подруги из шкафчика на входе.

Тяжелое серое небо полумертвого города сегодня на плечи Вельты давит с особенной силой. Паранойя в воздухе обретает новые оттенки –— теперь страшно не только встретить убийцу в подворотне, но и самой им оказаться.

Чур меня, чур…

Гримвейл — химера, город-хамелеон, трикстер со своим характером и его нельзя подкупить, задобрить или изучить; в старых текстах можно встретить даже мысль, что улочки каждую ночь меняют положение, чтобы первых потерявшихся путников поглощать. Только тогда все остальные жители могут быть спокойны за свои жизни – до следующего рассвета. Через пару столетий, когда очередные студенты будут изучать историю родных мест, вряд ли удивятся и убийце без лица, и его жертвам без зрачков; мертвые с абсолютно пустыми глазами станут новой байкой улиц темного города. Все же он достойное детище своих основателей, и просто находит способы утолить голод; когда напрямую, когда руками своих жителей.

И сегодня, похоже, Гримвейл решил поиграться с Вельтой; по дороге ей не встречается ни одной доброй приметы, но вот что-то среднее между воем ветра и предсмертным воплем мурашками проносится мимо ушей, сдергивая капюшон, не оставляя девушке никакого права на секреты. Она убеждает себя, что пульсация тьмы в собственных венах ей лишь кажется, страх дорисовывает картину – но все же ускоряет шаг почти до бега, и оглядывается через плечо в неверный утренний туман.

Ножик для страниц сегодня спрятан не в волосах, а в кармане плаща. Не до театральщины.

Лавка травника, куда девушка держит путь, спрятана глубоко в хитросплетениях подворотен и перекрестков, и случайно на нее наткнуться легче, чем специально дойти до цели. Простые травы, базовые составляющие зелий из низшей алхимии можно купить в любой аптеке, для чего-то стоящего же приходилось охотиться за подобными местечками или самой ноги ломать в лесах. Травники и лекари, технически, часто магами и не являлись – кто-то сумел обучиться простейшим чарам, но был рожден без дара, поэтому называл себя просто ремесленником; некоторым и этого не нужно было, им хватало ножика для грибов и связей в городе, чтобы найти и покупателей, и защиту от них же. Владелец этой лавки, например, недавно женился на оборотне, волчице-одиночке – совет да любовь, конечно, намек все поняли. Теперь никто его ограбить просто не посмеет, не под носом у даже в человеческом обличье пугающей цепной собаки.

О’Ши не то чтобы была здесь постоянной покупательницей, но иногда заглядывать приходилось – за последние несколько месяцев она влила в себя столько лечебных снадобий, что тело понемногу начинало привыкать. Подорожником не обойдешься, если раны продолжают открываться, не успев зажить. Часть ассортимента старика Париса более или менее совпадала с обычным суповым набором, с которого все и начинают изучение трав и алхимии, но мало кто к нему за календулой заглядывал. Все самое интересное Парис выдавал исключительно по запросу, иногда даже на латыни названия требовал, если кто ему особенно подозрительным казался – из осторожности, да и просто из вредности. Его полулегальные запасы спасали половину города от необходимости обращаться в и без того переполненные больницы, вторая половина к нему приползала за всевозможными способами убежать из реальности в миры разрушительных удовольствий.

Дверь в лавку скрипучая, тяжелая; Вельте каждый раз приходится всем телом наваливаться. Внутри царит извечный полумрак, прямого солнечного света Парис боится не меньше некоторых вампиров – все свои зелья он продает в склянках из темного стекла, травы заворачивает в несколько слоев бумаги, прежде чем завязать кокетливый бантик из бечевки. На полках красуется коллекция животных черепов, и один, подозрительно похожий на детский человеческий – если начать задавать вопросы, цена поднимется мгновенно раз в пятнадцать. Какое-то время под высоким потолком висел небольшой поминальный венок, в который хозяин сам любовно вплел головки чеснока; но, похоже, не все юмор оценили, так что сегодня Вельта его там не заметила. На стеллажах расставлен товар, способный заинтересовать только невинную часть покупателей, так что девушка к ним даже не подходит.

Парис у прилавка уже разговаривает с каким-то мужчиной, так что ей все равно приходится задержаться у входа – негласный этикет подобных мест: не стоять на расстоянии, с которого можно подслушать разговоры. Однако стоит ей приглядеться, любопытство берет верх и Вельта начинает кружить по тесному залу. Еще неделю назад она бы не обратила внимания на очередного аристократа-сибарита, пришедшего к старику за «микстурой от мигрени» — конечно, мы на секунду все забудем, что у вампиров не может болеть голова, забирайте свой букетик и пропускайте очередь.

А теперь ей действительно становится интересно. Давно ли некромантия и траволечение вошли в досуг вампирских джентльменов?