Нежная Роза для вождей орков

Глава 1.1

Каждое утро я вдыхаю три запаха, из которых соткана моя жизнь: горячий камень, угольная пыль и свежий хлеб.

Первые два – это дыхание Приграничья, нашего сурового дома у подножия орчьих гор. Третий – это я, мои руки и моя работа.

Наш рынок не просто торговая площадь, это сердце Приграничья, которое начинает биться с первыми лучами солнца.

Я прихожу сюда, когда воздух еще по-ночному свеж, а утренний туман цепляется за крыши домов, словно непослушная вата, отпускающая наше поселение из своих объятий.

Скрип моей тележки – первый звук, нарушающий тишину. Я занимаю свое привычное место под старым полосатым навесом, который помнит еще моего отца. Мой прилавок – моя маленькая крепость тепла и уюта.

Я с любовью выкладываю на чистое льняное полотно свои сокровища: пухлые, золотистые булочки, посыпанные тмином, чьи бока еще хранят жар печи. Рядом плетеные корзинки с медовыми пышками и сытными шахтерскими лепешками, в которые я заворачиваю кусочки вяленого мяса и сыра.

Аромат свежей выпечки, сладкий и пряный, начинает расползаться вокруг, становясь моим личным знаменем, объявляющим о начале нового дня.

Постепенно площадь наполняется жизнью.

Я стою за своим прилавком, и тепло от свежих булочек греет озябшие пальцы.

Это тепло – единственное, что сегодня спасает от ледяного страха, сковавшего нашу рыночную площадь. Люди снуют вокруг, их голоса тише обычного, а смех нервный и короткий.

Уже неделю мы живем не так, как раньше. Мы ждем.

– Горячие булочки! С тмином, румяные! – выкрикиваю я, и собственный голос кажется мне чужим, слишком громким в этой напряженной тишине.

Эльга, молодая мамочка, чьи глаза сегодня кажутся вдвое больше от страха, торопливо опускает монетки мне в ладонь.

– Говорят, сегодня… – шепчет она, и я понимаю ее без слов.

Сегодня придут орки.

Мне хочется сказать ей что-то ободряющее, но слова застревают в горле. Что я могу ей сказать? Что все обойдется? В Приграничье никогда ничего не обходится просто так. Мы платим за все: за железо, за тепло, за хрупкий мир. И теперь нам предстоит заплатить и за происшествие недельной давности.

Старый Горан, кашляя так, будто хочет выплюнуть свои почерневшие от пыли легкие, лишь отмахивается.

– Неделю тянут. Уже бы пришли и взяли свою плату.

Плата. Это слово я слышу повсюду. Какую плату возьмут орки за своих двоих, погибших в нашем старом штреке?

Туда полезли наши, трое отчаянных парней, в обход всех запретов старосты. Гора не прощает ошибок – она рухнула, похоронив под собой и наших, и чужих.

Но оркам нет дела до справедливости горы. Они знают только свою справедливость: кровь за кровь.

И каждый раз, когда кто-то произносит это, ледяной комок в моем животе сжимается…

У меня нет ни отца, ни брата, чтобы заступиться. Я – сирота. Легкая добыча. Девочка-пекарь, чья польза для общины заканчивается с последней проданной булочкой.

Продав остатки, я убираю пустую корзину и иду к шахтам. Это мой ежедневный путь. Тут я продаю уже чуть остывшие булочки шахтерам.

Мой отец когда-то шел этой же дорогой, но однажды не вернулся, гора забрала его, как забирает многих.

Домой я возвращаюсь на закате. Небо над острыми, как клыки, вершинами орчьих гор полыхает красным. Цвет свежей крови. Я ускоряю шаг, кутаясь в шаль.

И в этот самый момент тишину разрывает удар колокола. Гулкий, тревожный и призывный. Не к ужину, а на общий сбор.

Ноги деревенеют на мгновение, а потом сами несут меня к площади. Толпа уже гудит, как растревоженный улей. Все взгляды устремлены на крыльцо правления, где стоит наш староста Борин. Его лицо белее мела.

Значит, правда. Пришли.

------

Не забудьте добавить в библиотеку и поставить звездочку. Спасибо :)

Глава 1.2

Я проталкиваюсь вперед, встаю на цыпочки. Внутри холодеет.

Я не боюсь за золото или скот. Я боюсь за людей. За Тима, за Эльгу, за старика Горана. Наши люди никогда до этого не сталкивались с яростью орков.

К чему теперь это все приведет?

Староста поднимает руку, призывая к тишине.

И тогда мы все видим тех, о ком шептались последние дни.

Орки не бегут и не кричат, как дикари из страшных сказок, а входят на площадь шагом. Медленным, уверенным, полным осознания своей силы. Они действительно сильные. И гордые.

Их всего трое, но этого достаточно, чтобы заставить замолчать сотню человек.

Люди расступаются перед ними, как вода перед носом драккара, освобождая дорогу к крыльцу правления, где стоит окаменевший староста Борин.

Я смотрю на них из-за спин соседей, и мое сердце пропускает удар, а потом колотится с бешеной силой, отдаваясь в ушах.

Они огромны. Не просто высокие, а несоразмерно большие, словно вытесанные из самого сердца горы. Их кожа оливково-зеленая, темная, как мох на старых камнях. Длинные черные волосы у двоих собраны в тугие хвосты, а у того, что идет в центре, распущены и лежат на плечах.

Их лица… они не уродливы. И чем-то похожи.

Я обращаю внимание на того, что идет в центре. Он двигается с ленивой грацией огромного хищника, уверенного, что в этом лесу нет никого сильнее него. Его глаза смотрят прямо перед собой, не удостаивая испуганную толпу даже мимолетным взглядом.

Я прячусь, затаиваю дыхание.

Орки останавливаются в нескольких шагах от крыльца.

Тот, на которого я обратила внимание, медленно окидывает взглядом Борина. На мгновение на площади воцаряется такая тишина, что я слышу, как испуганно бьется мое собственное сердце.

А тогда… он поворачивает голову. Медленно, с ленивой грацией пантеры. Его зеленые глаза скользят по замершим лицам в толпе.

Спустя мгновение взгляд орка останавливается.

Прямо на мне.

Глава 2.1

Его зеленые глаза впиваются в меня. Не просто смотрят, а пронзают насквозь через толпу.

Весь шум площади, все испуганные вздохи и гул колокола тонут в этой оглушающей тишине между нами. Я – мышь под взглядом ястреба.

Он не двигается, лишь слегка наклоняет голову, и в этом простом жесте столько власти, что у меня подкашиваются ноги.

Паника, холодная и липкая, заставляет меня действовать. Я отворачиваюсь, вырываясь из его плена, и, не разбирая дороги, проталкиваюсь к краю площади.

Толпа – мое единственное спасение.

Я прячусь за спинами, пока не упираюсь спиной в живую изгородь у дома старосты. Я сползаю на землю за колючий, чахлый куст, который едва скрывает меня. Сердце колотится о ребра так сильно, что, кажется, его стук слышен по всему Приграничью.

И тогда они начинают говорить.

Вперед выходит не тот, кто смотрел на меня, а один из его спутников – тот, чьи волосы стянуты в хвост. Он делает шаг, и земля будто прогибается под его весом.

Он останавливается перед старостой Борином и поднимает голову.

Когда он открывает рот, я понимаю, что все сказки врали. Голоса орков – это не визгливый рык монстров, а нечто куда более древнее и страшное. Это не человеческая речь, а низкий, вибрирующий рокот, будто камни ворочаются в недрах горы.

Каждый звук отдается у меня в груди, заставляя внутренности сжиматься. Это голос грома, облеченный в слова.

– Староста Приграничья, – рокочет орк, и его голос катится по площади, заставляя людей невольно вжимать головы в плечи.

По толпе вокруг меня проносится испуганный шепот, передаваемый из уст в уста.

– Братья… это они…

– Вожди из самих Кузнечьих гор…

– Трое… как в легендах…

Три грозных брата. Вожди. Я украдкой выглядываю из-за своего укрытия.

Теперь понятно, почему от них исходит такая аура силы. Это не просто послы, к нам в деревню наведались вожди всех орчьих земель…

Святые силы… кажется, сегодня кто-то точно не уйдет живым.

Староста Борин, бледный, но прямой, как натянутая тетива, отвечает. Его голос звучит жалко и тонко после громового раската орка.

– Я Борин, староста этого поселения. Приветствую вас на нашей земле, хоть повод для встречи и печален.

Орк едва заметно кривит губы в усмешке, обнажая кончики клыков, чуть торчащие из-под верхней губы, когда он оскаливается.

Прежде чем первый орк успевает ответить, доселе молчавший третий брат резко вскидывает голову.

Я снова прячусь за куст надееясь на то, что он не станет смотреть сюда…

Глава 2.2

Волосы этого орка тоже собраны в хвост, но несколько прядей выбились и прилипли к влажному виску. Через левую бровь идет тонкий шрам, делая взгляд еще более хищным и яростным. В его темно-зеленых, почти изумрудных глазах лишь беспокойный, раздраженный огонь.

Он впивается взглядом в нашего старосту, и его голос, еще более низкий и хриплый, чем у брата, режет тишину, как нож, скрежещущий по камню.

– Ваша земля? – в его голосе слышатся откровенно рычащие нотки. – Эта гора не делит себя на «ваше» и «наше». Она просто есть. И она забирает тех, кто нарушает ее покой.

– Наши люди тоже погибли, – с нажимом говорит Борин в ответ орку. Я никогда не замечала в нем столько храбрости…

– Ваши люди полезли в закрытый штрек в поисках наживы, – отрезает орк, и его голос становится тверже, словно гранит. – Наши братья следовали за жилой с нашей стороны. Ваши действия вызвали обвал. Человечья жадность стала причиной их смерти.

Он делает паузу, давая словам впитаться в сознание каждого жителя. Я вижу, как Эльга рядом с рынком прижимает к себе ребенка. Вижу, как кузнец сжимает кулаки.

– Мы не ищем войны, староста, – продолжает орк, и в его голосе нет и намека на примирение. – Война принесет лишь смерть. А смерть – это беспорядок, мы пришли за порядком, взять плату.

Плату… но какую?

Староста молчит мгновение, собираясь с духом, а затем задает единственный возможный вопрос, который эхом разносится в моей голове:

– Какую плату вы от нас требуете?

Наступает тишина. Даже шепот в толпе замирает.

Орк с распущенными волосами, тот, чей взгляд я встретила, смотрит на Борина, и его зеленые глаза кажутся древними, как сами горы.

Когда он говорит, его голос глубок, спокоен и окончателен, как сама смерть. В нем нет злости, лишь непреложная воля, которую уже ничто не остановит.

– Человечку. Нам жену.

Пара этих слов падает на площадь, как молот на наковальню. По толпе проносится испуганный, сдавленный вздох, похожий на стон. Женщины инстинктивно прижимают к себе детей.

Орк делает паузу, давая ужасу прорасти в наших сердцах, и добавляет:

– Самую красивую. Но главное – плодовитую.

Воздух словно выкачали из моих легких. Я затаиваю дыхание, вцепившись пальцами в землю за своим кустом. В голове пусто.

Все страхи вмиг испарились, оставив после себя одну-единственную, липкую и очень личную мысль. Они пришли за одной из нас.

Я вижу, как плечи старосты Борина обмякают. Он борется с собой – на его лице проносится тень гнева, отчаяния, и, наконец, остается лишь серая маска безысходности. Он лидер нашего поселения, но он не король, тем более, перед орками, сила одного из которых равна десятерым человеческим мужчинам.

– Что ж, – его голос глух и побежден, он избегает смотреть в глаза своим людям, уставившись на каменные плиты под ногами. – Я покажу вам всех наших женщин. А вы… выберете…

Визуализация героев

Глава 3.1

Нас выстраивают в ряд перед домом старосты, как скот на ярмарке.

Молодых и старых, замужних и вдов, всех, кто носит юбку. Помощники старосты, избегая смотреть нам в глаза, грубо подталкивают тех, кто мешкает, заставляя смыкать ряды. Мужья замужних женщин и слова не говорят в протест оркам.

Все боятся.

Воздух наполняется тихими всхлипами, испуганным детским плачем и запахом страха – горьким, как пот.

Тяжелые, размеренные шаги орков отдаются от каменных плит площади. Они начинают обход, в котором собираются рассматривать нас, как коз на большом рынке.

Чтобы не закричать от ужаса, я делаю то, что всегда совершала в детстве, когда становилось страшно, ухожу в себя, прячусь в своих мыслях, строю вокруг хрупкую стену из всего, что не является этой площадью, наполненной страхом.

Я думаю об орках. О том, что мы, по сути, ничего о них не знаем. Мы живем с ними бок о бок столетиями, но они для нас – такая же загадка, как обратная сторона луны. Особенно их женщины.

Никто и никогда не видел женщину-орка.

В детстве это было темой для увлекательных споров. Мы придумывали небылицы: что они прячут их в самых глубоких пещерах, что они покрыты шерстью, или что у них есть крылья…

Старики же рассказывают одну-единственную легенду о том, что у орков вовсе нет женщин. Что все они рождаются из самой горы. Будто бы великие мастера-орки находят в недрах особые залежи зеленого малахита, живого камня, и вытесывают из него новых воинов. Они вдыхают в камень жизнь огнем своих кузнечных горнов, и тот встает, стряхивая с себя каменную крошку – новый орк, без отца и матери, рожденный горой.

Раньше эта сказка казалась мне красивой и странной. Сейчас, стоя здесь и чувствуя, как земля дрожит под ногами, она уже не кажется такой уж магической. Они и правда выглядят так, словно их вытесали из камня – могучие, несокрушимые, без единого изъяна. Каменные.

Я упрямо смотрю себе под ноги. На потрепанный носок моего башмака, на трещинку в земле и маленький сорняк, упрямо пробившийся между плитами.

Не хочу видеть, как они проходят мимо рядов. Не хочу замечать на себе их оценивающие взгляды и презрительные усмешки.

Хватает того, что я слышу их тяжелые дыхания, низкий гортанный рокот, когда они обмениваются короткими фразами на своем языке. Слышу испуганный писк девушки, мимо которой они проходят. Слышу, как замирает толпа, когда они останавливаются… а потом двигаются дальше.

Мой взгляд, не отрываясь от земли, скользит вбок. Рядом со мной, дрожа всем телом, стоит Эльга. Ее маленький сын, Тимми, вцепляется в ее юбку и прячет лицо в складках ткани, тихо поскуливая, Эльга гладит его по голове, но ее собственное лицо – белая, застывшая маска.

И тут ледяная игла пронзает туман моего оцепенения.

«Самую красивую, но главное – плодовитую».

Плодовитую.

Я резко поднимаю глаза на Эльгу. Она уже доказала, что может рожать. У нее есть сын, здоровый, крепкий мальчик. Она – идеальный кандидат. Живое доказательство своей плодовитости. Могут ли они?.. Заберут ли они мать у ребенка?

Нет… только не это.

Мой собственный страх отходит на второй план, вытесненный новым, куда более острым ужасом за маленькую семью, стоящую передо мной. Я смотрю на них, и в горле встает ком. Лучше уж я. Сирота, которую никто не будет оплакивать. У меня нет никого, кого бы я оставила позади.

Тяжелая тень падает на нас.

Они подходят.

Глава 3.2

Я чувствую их присутствие спиной, кожей, каждым волоском на теле. Запах озона, горячего металла и какой-то дикой, мускусной пряности окутывает нас.

Я заставляю себя не поднимать головы. Я смотрю на свои башмаки, на ноги Эльги, на крошечные сапожки ее сына, в которых косолапят ножки из-за страха мальчика.

Пожалуйста, проходите мимо. Пожалуйста, идите дальше. Пожалуйста…

Я не смею дышать.

Тень, накрывшая нас, кажется материальной, тяжелой. Я чувствую запах горячего металла и дикий, мускусный аромат, от которого все внутри леденеет. Вжимаю голову в плечи, молясь, чтобы они просто прошли мимо.

Не смотреть. Не дышать. Не существуй, Роза.

Но они не проходят.

Передо мной останавливается пара огромных, окованных железом сапог. И прежде, чем я успеваю осознать происходящее, большая, грубая рука протягивается ко мне.

Пальцы, твердые и мозолистые, как старые корни дуба, обхватывают мой подбородок. В этом прикосновении нет нежности, но нет и жестокости – лишь абсолютная, не терпящая возражений сила.

Меня заставляют поднять голову. Я упираюсь, мышцы на шее каменеют от напряжения, но я продолжаю упрямо смотреть себе под ноги. На пыль, на сорняк, на что угодно, только не на него.

Мгновение тишины, а затем прямо над моим ухом раздается низкое, гортанное рычание.

Животный ужас прошибает меня насквозь, сметая остатки непокорности. Мои веки испуганно распахиваются.

И я смотрю прямо в лицо орка. Того, у которого шрам рассекает бровь.

Мы так близко, что я могу рассмотреть каждую деталь его пугающего лица. Его кожа не просто зеленая – она испещрена крошечными порами, как камень, и имеет сложный оливковый оттенок. Белый шрам, пересекающий густую черную бровь, выглядит старым и гладким на ощупь.

Он молча рассматривает меня. Его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на глазах, на губах.

Его большой палец сдвигается вверх от моего подбородка и проходится подушечкой по моей нижней губе. В глазах орка в этот момент появляются странные искры.

Я замираю, боясь даже вздохнуть. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем он, наконец, отпускает мой подбородок. Его пальцы оставляют на моей коже и губах ощущение жара.

Он медленно поворачивает голову к старосте Борину, который наблюдает за этой сценой с лицом мертвеца.

И своим хриплым, скрежещущим голосом он произносит одно-единственное слово, которое становится моим приговором.

– Эту.

Глава 4.1

Звуки становятся вязкими и далекими, словно я погружаюсь под воду…

Вижу, как рядом Эльга облегченно, почти беззвучно выдыхает, и в ту же секунду ее лицо искажается ужасом – облегчением за себя и страхом за меня.

Толпа колышется, раздается неясный гул, смесь жалости и мрачного удовлетворения от того, что гроза прошла мимо их домов. Жертва выбрана. Удача, как всегда, прошла мимо меня.

Но уж лучше я, чем Эльга. Ей надо заботиться о сыне. Тимми чудесный ребенок.

Орк со шрамом, тот, что вынес вердикт, ухмыляется. Его намерения очевидны и просты, как удар топора. Он сейчас просто возьмет меня, как мешок с зерном, и унесет.

Но его останавливает рука.

Другой орк, тот, с распущенными волосами и спокойными зелеными глазами, кладет ладонь на плечо своему брату. Жест неспешный, но в нем такая абсолютная власть, что брат со шрамом замирает на месте, и по его лицу проскальзывает тень раздражения. Он подчиняется.

И тогда их лидер, по всей видимости, старший брат, идет ко мне.

Каждый его шаг тяжел и выверен. Он не просто идет, а проламывает реальность своим присутствием.

Я стою, вцепившись в свое платье, и не могу сдвинуться с места. Все мое тело кричит «беги», но ноги словно вросли в землю.

Даже если и побегу… как далеко от площади сумею оказаться? Точно не дальше десятка шагов.

Орк останавливается в шаге от меня. Он так близко, что мне приходится задрать голову, чтобы попытаться разглядеть его лицо, но я тут же опускаю взгляд. Он огромен, как башня, и я чувствую жар, исходящий от его тела, даже сквозь холодный воздух.

Тень от него полностью накрывает меня.

Я жду, что он схватит меня, скажет что-то, но он молчит. Я чувствую на себе его взгляд, тяжелый, как камень. И вдруг понимаю, что он смотрит не на мое лицо. Он смотрит вниз.

Коротким, властным кивком он отдает приказ брату со шрамом. Тот подходит, и его лицо находится теперь совсем близко, я сжимаюсь, ожидая удара или унижения, но он делает то, чего я никак не могла ожидать.

Он опускается на одно колено.

Этот гигант, это чудовище, опускается передо мной на колено, и толпа за моей спиной ахает.

Глава 4.2

Его огромная, мозолистая рука тянется не ко мне, а к подолу моего простого, домотканого платья. Я инстинктивно дергаюсь назад, но он ловит край ткани, и его пальцы на миг касаются моей голой щиколотки. Прикосновение обжигает, как клеймо.

Он приподнимает ткань ровно настолько, чтобы обнажить мою лодыжку и проводит по ней шершавыми пальцами.

Я, ничего не понимая, тоже смотрю вниз. На свое родимое пятно, которое было там с самого моего рождения…

На целую россыпь мельчайших крапинок, каждая не больше макового зернышка. Их цвет как у крепкого утреннего кофе, который я варю для шахтеров. Эти точки всегда складывались в изящный, замысловатый узор. Несколько внешних крапинок формируют контур пяти лепестков, а остальные спиралью закручивались к центру, создавая иллюзию тугого, еще не распустившегося бутона дикой розы.

От основания бутона вниз идет едва заметная, более светлая полоска, напоминающая тонкий стебелек.

Отец рассказывал мне, что именно из-за этого пятна они с матерью и назвали меня Розой.

В детстве я стыдилась этой своей странности, а повзрослев просто перестала замечать.

Правда… последнюю неделю пятно начало странно себя вести. Появился тонкий, навязчивый зуд, но не на поверхности кожи, а где-то глубже, под ней. Будто что-то внутри этого узора просыпалось, ворочалось, хотело напомнить о себе.

А сейчас... сейчас все изменилось.

Под их тяжелыми, изучающими взглядами мое привычное родимое пятно кажется чужеродным. Оно больше не выглядит как россыпь точек, а будто оживает, наливается смыслом, который я не могу постичь.

Зуд вспыхивает с новой силой, но теперь он не просто чешется, а горит холодным огнем, требуя внимания.

Орки смотрят на него. Я вижу, как меняются их лица. Раздражение на лице орка со шрамом сменяется удивлением. Лица остальных становятся задумчивыми.

Они обмениваются низкими, гортанными звуками на своем языке – не обычными словами, а скорее подтверждающим рокотом.

И тогда старший орк медленно наклоняет голову и припадает губами к моей метке…

Я резко выдыхаю. Сердце бьется быстро, как бешеное. Я смотрю на него, но все, что ощущаю – прикосновение твердых губ к моей ноге. Это ощущение заставляет меня вздрогнуть. Мурашки бегут по всему телу…

Только спустя минуту орк отстраняется и переводит взгляд с моей лодыжки на лицо.

Его зеленые глаза пронизывают меня насквозь. В них больше нет отстраненной оценки, а появилось что-то новое…

Святые силы, если бы я еще понимала, что именно выражает его взгляд…

Он произносит одно-единственное слово на человеческом языке, и от этого слова у меня по спине бежит ледяная дрожь.

– Роза.

Глава 5

Я вздрагиваю. Кажется, будто… будто он не просто описал метку, а назвал меня по имени.

Сотни вопросов вихрем проносятся в моем оцепеневшем мозгу, но ни один не находит ответа.

Я резко выдыхаю, и этот судорожный вздох – единственный звук, который я способна издать.

Взгляд орка все еще прикован к моему лицу, но затем он снова опускает его к моей лодыжке, словно не доверяя своим глазам.

И тогда я снова чувствую прикосновение. Его большой палец, грубый и мозолистый, с силой трет мое родимое пятно.

Я вздрагиваю от неожиданности и легкой боли. Он пытается его стереть. Он думает, что это краска.

Будто я бы стала обманывать орков. Ради чего? Если думают, что я жажду уйти с ними, то это не так.

Это не так ни для одной из человеческих женщин.

Я прожила в Приграничье всю свою жизнь и думала, что не буду знать ничего другого. Отец учил меня любить землю, на которой живу.

Когда орк убеждается, что узор не поддается – замирает.

Его палец перестает двигаться. Он больше не трет, а просто лежит на моей коже. Подушечка его пальца, грубая и мозолистая, покрывает почти весь узор моего родимого пятна.

Мое дыхание сбивается.

Я чувствую текстуру его кожи, каждую трещинку и мозоль, и от этого невыносимо реального ощущения по всему телу бегут мурашки.

Он снова поднимает на меня свои пронзительные зеленые глаза. Я вижу в них глубину, как у лесного озера, на дне которого скрываются вековые тайны.

В них отражается мое собственное испуганное лицо, и на мгновение мне кажется, что он видит не просто девушку, а что-то внутри меня, что не вижу даже я сама.

– Как давно у тебя появилась эта метка?

Его голос тих, почти интимен, и предназначен только для моих ушей.

В этот короткий миг на площади нет никого, кроме нас двоих, связанных этим странным вопросом и прикосновением его пальца к моей коже.

– С рождения, – выдыхаю я шепотом, но знаю, что он расслышал. Каждое мое слово, каждый мой вздох.

Он смотрит на меня еще мгновение, затем плавно опускает подол моего платья и поднимается на ноги.

– Плата получена, – объявляет он, поворачиваясь к Борину. Его голос снова обретает силу и катится по площади, достигая каждого. – Мы оставим вас в покое.

Единый, всеобщий выдох облегчения проносится по толпе.

Люди начинают шевелиться, шептаться, кто-то всхлипывает от пережитого напряжения.

Они спасены. Их дома, их дети, их жизни – в безопасности.

А моя жизнь… висит на волоске.

В голове – пустота. Что теперь? Они просто заберут меня, вот так, в том, в чем я стою?

Собрав последние остатки смелости, я поднимаю на них глаза и обращаюсь к лидеру, заставив свой голос не дрожать:

– Я могу… ненадолго вернуться в свою хижину и собрать вещи?

Это глупая, отчаянная просьба о последнем глотке воздуха перед тем, как уйти под воду.

– Нет, – отрезает главный орк, и холод в его голосе замораживает последнюю надежду.

Но прежде чем я успеваю поникнуть окончательно, третий орк – тот, первый, что говорил со старостой, – делает шаг вперед.

– Брат, – тихо, но настойчиво произносит он, кладя свою огромную ладонь на плечо лидера.

Главный орк бросает на него тяжелый взгляд. Между ними происходит безмолвный диалог, полный напряжения. Затем лидер кивает, и они вместе отходят на десять шагов в сторону.

Я остаюсь под бдительным взглядом орка со шрамом, который неотрывно наблюдает за мной. Будто бы я смогла решиться на побег…

Толпа не расходится, все следят за происходящим. Словно в деревню заехали кочующие актеры.

О чем говорят те орки? Я не слышу слов, лишь низкий, гортанный рокот их голосов.

Наконец, они возвращаются. Лицо лидера все так же непроницаемо, как камень. Он снова смотрит на меня сверху вниз.

– Ты можешь сходить домой. – говорит он тоном, не терпящим возражений. – Мы пойдем с тобой.

Мое сердце ухает вниз. Одно дело – получить отсрочку, и совсем другое – провести эти последние минуты под их надзором. Но спорить – безумие.

Я молча киваю и, не глядя на односельчан, разворачиваюсь и иду в сторону своего дома.

Я не оборачиваюсь, но чувствую их. Три пары тяжелых сапог ступают позади меня, и их шаги – как удары похоронного молота.

Люди на моем пути шарахаются в стороны, прижимаются к стенам домов, провожая меня взглядами, полными жалости и страха.

Я чувствую себя прокаженной.

Пленницей, которую ведут на казнь ее собственные тюремщики.

Вот и моя хижина. Маленькая, неказистая, с кривоватым дымоходом и пучком сушильной мяты над дверью. Моя крепость. Мое единственное убежище.

Я толкаю дверь и вхожу внутрь, вдыхая знакомый, родной запах остывающего теста, трав и древесного дыма.

Глава 6

Тишина в моей хижине давит, становится густой и осязаемой, прерывается лишь тяжелым дыханием троих чудовищ, превративших мой дом в клетку.

Словно во сне, я заставляю себя сделать шаг. Ноги ватные, непослушные.

Я подхожу к единственному в доме сокровищу – старому деревянному сундуку, где храню свои немногочисленные пожитки. Скрип крышки кажется оглушительным. Внутри пахнет лавандой и моим прошлым.

Мои пальцы перебирают скромные запасы.

Вот несколько моих любимых льняных платьев – одно василькового цвета, другое цвета луговых трав. Я надевала их по праздникам, чувствовала себя в них красивой. Сейчас я просто комкаю их и бросаю в дорожный мешок.

Рядом – пара крепких зимних ботинок. Я так гордилась ими. Целый месяц экономила, чтобы выменять их у сапожника на тридцать моих лучших булочек. Я готовилась к долгой и холодной зиме, но даже представить не могла, что она наступит так скоро. Ботинки тоже летят в мешок.

Мой взгляд падает на подоконник. Там, среди горшочков с засохшей мятой, стоит маленькая, вырезанная из потемневшего от времени дерева птичка. Ее крылья раскинуты в вечном полете. Это все, что осталось у меня от отца.

Помню его большие, мозолистые руки, которые с такой нежностью вырезали эту игрушку для меня долгими зимними вечерами.

Я бережно беру птичку, ее гладкая, отполированная тысячами моих прикосновений поверхность кажется теплой. Это не просто вещь, а мое детство. Едва ли не единственная моя связь с теми, кого я любила. Птичка отправляется в мешок последней.

Я затягиваю тесемки и забрасываю мешок на спину. Он не тяжелый, но давит на плечи всей тяжестью моей утраченной жизни.

Все это время орки внимательно, без единого слова, наблюдают за каждым моим движением. Их взгляды ощущаются физически, как тяжелые руки на плечах. Я чувствую себя букашкой под лупой.

Мы выходим на улицу. Солнце уже клонится к закату, и тени становятся длинными и жуткими. Мы молча идем к краю Приграничья.

– Дай сюда, – раздается сбоку низкий, рокочущий голос.

Я вздрагиваю. Поднимаю глаза на того орка, что уговорил их старшего позволить мне попрощаться с домом и собрать вещи.

Он протягивает свою огромную ладонь к моему мешку, в его жесте нет приказа, скорее констатация факта, но что-то во мне противится этому.

Это мой мешок. Мои вещи. Моя последняя крупица независимости.

– Я справлюсь сама, – отвечаю тихо, но твердо, крепче сжимая лямку.

Орк удивленно приподнимает бровь, но руку убирает. Я замечаю, как он переглядывается со своими братьями. В их взглядах проскальзывает что-то непонятное – то ли насмешка, то ли удивление.

Я оглядываюсь на дорогу и вдруг с ужасом понимаю, что мы идем не к единственной утоптанной тропе, которая ведет из нашего поселения, а сворачиваем в противоположную сторону – туда, где начинается дикий скальник и непроходимые заросли. Туда, куда люди не ходят никогда.

В земли орков.

– Роза!

Я едва не вздрагиваю, когда снова слышу свое имя, но тут же понимаю, что голос женский и доносится он откуда-то сзади.

Быстро, судорожно выдохнув, я оборачиваюсь на окрик.

К нам, задыхаясь, бежит Эльга. Она подбегает ко мне, ее лицо мокрое от слез, а в глазах плещется страх – она боязливо косится на орков.

– Ох, Роза… – шепчет она и быстро, отчаянно обнимает меня. Ее объятия хрупкие и теплые – последнее напоминание о человеческой близости. Ее губы находят мое ухо. – Прости, – ее голос срывается. – Борись.

И в этот миг я чувствую, как она вжимает мне в ладонь что-то твердое и угловатое, завернутое в тряпицу.

Она отстраняется так же быстро, как и подбежала, бросает на меня последний, полный боли взгляд, и бежит обратно, не оглядываясь.

Я остаюсь стоять, а орки снова трогаются с места, подталкивая меня вперед, в сторону диких земель. Мой кулак сам собой сжимается вокруг подарка Эльги. Я не смотрю на него, но и так знаю, что это.

Чувствую знакомую форму через тонкую ткань – короткая, гладкая рукоять и плоское лезвие.

Нож.

Небольшой, но, я уверена, очень острый кухонный нож с костяной рукояткой, которым она разделывала овощи.

Я быстро прячу его в кармашке на своем платье, надеясь, что складки ткани скроют мое единственное оружие от глаз орков.

Дальше мы идем молча.

Три огромные фигуры ведут меня прочь от единственного дома, который я знала.

Постепенно знакомый лес редеет.

Крепкие сосны сменяются чахлыми, кривыми деревцами, которые цепляются за каменистую почву, словно в вечной агонии. Трава под ногами исчезает, уступая место острой, серой гальке и черному, как уголь, песку.

Вскоре воздух меняется. Он становится плотным, тяжелым.

Привычные лесные звуки, стрекот кузнечиков и пение птиц – разом смолкают.

Царит глубокая, напряженная тишина, нарушаемая лишь треском веток под тяжелыми сапогами моих провожатых.

Глава 7

Я инстинктивно вцепляюсь пальцами в кожаную броню орка, пытаясь обрести хоть какую-то опору.

Это главный орк. Тот, с распущенными волосами и пронзительными зелеными глазами. Он держит меня на руках так, будто делал это всю жизнь. И даже больше, будто я – фарфор.

Одна его рука, огромная, как ствол молодого дерева, лежит у меня под коленями, другая – крепко, но не больно, обвивает мою спину.

Я прижата к его груди, и сквозь слои одежды чувствую, как гулко и ровно бьется его сердце.

И я замечаю еще кое-что. Как только мои ноги оторываются от земли, жгучая боль в лодыжке начинает стихать.

Не сразу, а постепенно, словно тлеющие угли, которые заливают водой.

Я рискую поднять голову и посмотреть на лица орков.

Они встревоженно переглядываются. Брат со шрамом что-то рычит на их гортанном языке, указывая на мою лодыжку. Его тон не оставляет сомнений – он очень встревожен.

Другой, более спокойный брат, качает головой и отвечает ему тихо, но настойчиво. Я не понимаю ни слова.

Главный орк, держащий меня, обрывает их спор одним-единственным, коротким словом. Оно звучит как удар молота, и оба его брата тут же замолкают.

Не говоря больше ни слова, орк разворачивается и продолжает путь, неся меня так, словно я не вешу ничего.

Мир качается в такт его мощным, уверенным шагам.

Мешок с вещами болтается где-то сбоку.

Я вижу все через его плечо: унылый, каменистый пейзаж, острые пики гор, подступающие все ближе, серое, безразличное небо.

Первые несколько минут я напряжена как струна, ожидая, что он швырнет меня на землю, как только мы пройдем опасный участок. Но он не останавливается.

Страх никуда не уходит, он все еще сидит ледяным комком у меня в горле, но к нему примешивается что-то еще. Смущение…. недоумение.

Это не похоже на обращение с пленницей и на то, что рассказывают в сказках о жестоких орках.

Я прекращаю свои слабые попытки вырваться и просто замираю, превращаясь в молчаливую наблюдательницу, притихшую, и не решающуюся пошевелиться.

Мы идем долго. Я теряю счет времени. Пейзаж не меняется, лишь горы становятся все выше, их тени – все длиннее.

Иногда я вижу странные знаки, вырезанные на валунах, которые, кажется, тоже начинают слабо светиться, когда мы проходим мимо.

И когда я уже почти проваливаюсь в туманное забытье от усталости и пережитого шока, орк начинает говорить со мной. Его голос – глубокий рокот прямо у моего уха.

– Больше не бойся земли. Она тебя не тронет, пока ты со мной.

Я вздрагиваю в его руках, и с моих губ срывается тихий, совершенно неуместный ответ.

– С-спасибо…

Низкая, едва уловимая вибрация проходит по его грудной клетке, возле которой покоится моя голова. Это может быть смешок или рокот раздражения. Я не знаю.

Сглатываю вставший в горле ком и, набравшись смелости, решаю, что молчание и покорность – худший из вариантов. Если я должна умереть, я хотя бы буду знать, кто мой палач.

– Как… вас зовут? – мой вопрос звучит как писк, но в оглушающей тишине гор он кажется криком.

Орк на мгновение останавливается, затем снова продолжает свой размеренный шаг.

– Торук, – его голос, произнесенный так близко к моему уху, заставляет кожу покрыться мурашками.

Торук. У моего кошмара появилось имя.

Он делает едва заметный кивок головой в сторону своих спутников.

– Это мои братья. – Он смотрит на того, что со шрамом, чье лицо по-прежнему выражает хмурость. – Хаккар.

Затем его взгляд перемещается на третьего, спокойного, который все это время молча шел рядом, внимательно наблюдая за всем.

– И Базальт.

Я неуверенно киваю.

Они действительно очень напоминают братьев-вождей, но в нашем поселении никто не знал их имен. Может, я первый человек, что удостоился такой чести?

Лишь бы не перед смертью…

Следующий час Торук молчит. Когда я поднимаю взгляд к его лицу – он кажется сосредоточенным, вглядывающимся между деревьев. Я не отвлекаю.

Все-таки между дикими волками и грубыми орками я пока выберу вторых. Пока что.

Мы останавливаемся, когда последние лучи солнца окончательно тонут за черными пиками гор, и на землю опускается холодная, звенящая темнота.

Торук осторожно, почти бережно, ставит меня на ноги.

Я пошатываюсь, земля кажется незнакомой и враждебной. Боль в лодыжке почти прошла, оставив после себя лишь слабое, ноющее эхо, но теперь я сталкиваюсь с новым врагом – пронизывающим до костей горным холодом.

Ветер здесь, наверху, злой и резкий. Он пробирается под мое тонкое льняное платье, заставляя кожу мгновенно покрыться мурашками.

Я невольно обхватываю себя руками, пытаясь сохранить остатки тепла, но это не помогает. Зубы начинают отбивать мелкую, нервную дробь.

Глава 8

Поднимаю взгляд, ища на лице Базальта ответ, но оно непроницаемо.

Он не улыбается, а просто смотрит на меня мгновение, словно удостоверяясь, что я больше не замерзну, коротко кивает и без единого слова отходит к костру, где уже занялся огонь.

Я остаюсь стоять, закутанная в его плащ и окутанная его запахом.

Некоторое время смотрю на его широкую спину у костра, а потом перевожу взгляд на Хаккара.

Тот смотрит прямо на меня, и в его глазах полыхает неприкрытая, ледяная ярость. Он смотрит на меня так, будто его брат не просто укрыл пленницу, а совершил предательство.

Окинув этим взглядом меня, он переводит его на Базальта.

В этот момент от скалы отделяется третья тень.

Торук медленно подходит ко мне. Каждый его шаг заставляет меня сжиматься. Тепло плаща мгновенно улетучивается, вытесненное ледяным холодом, который исходит от вождя.

Он останавливается прямо передо мной, его взгляд скользит по меху на моих плечах, затем поднимается к моему лицу. Его зеленые глаза в свете костра кажутся почти черными.

– Ты принадлежишь нам, Роза, – его голос тих, спокоен, но каждое слово – это удар молота.

Страннее всего, что я не называла ему своего имени, но он все равно знает его из-за метки на моей лодыжке, которую… которую целовал. Просто называет мен Розой.

Выдохнув, я стараюсь отогнать от себя эти мысли.

Инстинктивно делаю крошечный шаг назад.

– А то, что принадлежит нам, – продолжает он, не сводя с меня глаз, – не пытается сбежать.

Он делает паузу, и его взгляд перемещается на Хаккара, который, услышав это, расплывается в хищной, предвкушающей ухмылке.

– Если побежишь, Хаккар тебя поймает.

Торук снова смотрит на меня, и в его голосе не остается и намека на ту странную интимность, что была у моей лодыжки. Только холод и сталь.

– И я обещаю, тебе не понравится то, что он с тобой сделает, – говорит и на мгновение задумывается, – или, может, понравится. Мы еще не разобрались в том, что тебе нравится.

Поджав губы, я сдержанно киваю. Показываю, что все поняла.

Мои пальцы сквозь ткань платья нащупывают в кармане холодную костяную рукоять ножа. Подарок Эльги кажется сейчас одновременно и насмешкой, и единственным спасением.

Торук отворачивается, словно вопрос решен и больше не заслуживает его внимания.

– Садись к огню, – бросает он через плечо.

Это похоже на приказ.

Медленно, как во сне, я делаю шаг к огню, принимая первое правило моего нового мира, но совершенно не так, как ожидает от меня Торук.

Первое правило – делать вид, что я не собираюсь бежать.

Подойдя к костру, я сажусь на землю напротив Торука.

Огонь весело потрескивает, отбрасывая на скалы вокруг нас пляшущие тени, но его тепло едва достигает меня сквозь ледяную корку страха.

Базальт сидит неподалеку, молча и неподвижно, как часть скалы. Он точит длинный охотничий нож, и методичный звук скрежета стали о камень – единственный, что нарушает тишину.

Торук издает короткий гортанный приказ и Хаккар, который с раздражением поглядывал то на меня, то на своего брата, молча поднимается. Он без слов растворяется в ночной темноте.

Наверное, будет охотиться.

Торук переводит взгляд на меня, я чувствую покалывания на своей щеке.

Пламя озаряет его лицо, делая черты резкими и хищными. Его зеленые глаза внимательно, без спешки изучают меня.

– Твои родители… они из Приграничья? – его голос – низкий рокот, который заставляет пламя костра колыхнуться.

Я вздрагиваю от неожиданности.

– Да, – отвечаю я, мой голос едва слышен. – Отец был булочником и иногда подрабатывал в шахте. Мать… я ее не помню.

– Покажи ту деревянную птичку, которую ты взяла с собой из дома, я видел, как ты смотрела на нее, – говорит он.

Мои пальцы дрожат, когда я протягиваю ему через костер свою единственную реликвию. Он берет ее в свою огромную ладонь.

Контраст между его могучей, покрытой шрамами рукой и маленькой, хрупкой, отполированной временем фигуркой поражает.

Он держит ее на удивление осторожно, рассматривая со всех сторон с непонятным мне интересом.

– Такое хрупкое, – тихо говорит он, глядя на птичку, и в его голосе проскальзывает что-то новое, похожее на горечь. – Как и все вы, люди.

Голос Торука прерывает треск веток.

Из темноты в круг света от костра выходит Хаккар, в одной руке он держит грубый лук, а в другой – тушку зайца, с которой еще стекает кровь.

Он подходит к костру и, не говоря ни слова, швыряет зайца на землю прямо к моим ногам. Я вздрагиваю от неожиданности, когда теплая тушка ударяется о мой башмак.

– Еда не готовится сама, человечка, – рычит он, вытирая руки о штаны.

Глава 9

Его губы жесткие, обветренные, они давят на мои с силой, от которой кружится голова. Он наклоняет мою голову под неудобным углом, властно и бесцеремонно, заставляя мой рот приоткрыться.

И тогда я чувствую его нижние клыки. Недлинные, но острые. Их гладкие, холодные кончики впиваются в мою нижнюю губу, не протыкая, но вдавливаясь в нее с ощутимым давлением.

Это странное, чужеродное ощущение – смесь боли и чего-то совершенно непонятного. Ежесекундное напоминание о том, кто меня целует. Не мужчина. Хищник. Каждый миг я жду, что он сомкнет челюсти, и этот поцелуй закончится кровью.

Мир вокруг тонет в тумане, и сквозь шум крови в ушах, сквозь запах дыма и этого орка, я вдруг отчетливо слышу голос из прошлого. Слова моего отца.

«Никогда, слышишь, Розочка? Никогда не ходи в тот лес».

Губы Хаккара давят сильнее, и я чувствую, как его клык царапает нежную кожу. А в голове звучит спокойный, уставший папин голос, который я слышала в тот вечер на пороге нашего дома.

«Они не звери, дочка. Они хуже. Орки».

Воспоминание настолько яркое, что на мгновение мне кажется, я чувствую запах отцовского табака и угольной пыли. Он сидит рядом, его большая, теплая рука лежит на моем плече, а его глаза полны серьезного, взрослого страха за меня, за свою маленькую девочку.

«Они не такие, как мы. В их сердцах нет места для жалости, они убийцы».

Жестоки. Я чувствую эту жестокость в том, как он сжимает мои плечи, в поцелуе, холодном прикосновении клыков к моей губе – вечном знаке хищника.

Воспоминание обрывается, и я снова здесь, у костра, в руках монстра из отцовских предупреждений.

Хаккар отрывается от моих губ так же резко, как и начал.

Шок проходит. На его место взрывной волной приходит слепая, всепоглощающая ярость. Ярость за себя. И за отца, чье главное предостережение я невольно нарушила.

Не думая, подчиняясь лишь инстинкту, я замахиваюсь, чтобы со всей силы влепить ему пощечину.

Но моя рука не достигает цели.

Его реакция молниеносна. Он хватает меня за запястье, пальцы смыкаются, как стальные тиски. Я пытаюсь вырваться, но это все равно, что пытаться сдвинуть гору. Его глаза потемнели, в них пляшет торжествующее пламя.

– Только попробуй, человечка, – хмыкает он.

И тут между нами вырастает тень Базальта.

Он движется с невозможной для его габаритов скоростью и тишиной и оказывается между нами, превращаясь в живую скалу.

Хаккар не отпускает мое запястье, но его яростный взгляд переключается с меня на брата.

Воздух между ними трещит от напряжения.

– Отпусти, – произносит Базальт.

Хаккар мгновение колеблется, его челюсти сжимаются так, что на скулах ходят желваки. Он бросает на брата испепеляющий взгляд, а затем с презрительным рыком разжимает пальцы.

Я тут же отшатываюсь назад, потирая ноющее, покрасневшее запястье. Сердце все еще колотится где-то в горле.

Я отворачиваюсь от них, пытаясь привести дыхание в порядок, и мой взгляд натыкается на Торука, наблюдающего за этой сценой с ленивым, почти хищным любопытством.

Когда он ловит мой взгляд, на его губы медленно растягиваются в усмешке.

– Интересно, – протягивает он, и его глубокий голос полон веселья. Он улыбается шире, показывая свои короткие нижние клыки, которые в свете костра кажутся жемчужно-белыми. – Никогда не видел Хаккара таким... несдержанным. Похоже, ты его манишь, Роза.

– Закройся, – огрызается на него Хаккар.

Не говоря больше ни слова, он резко разворачивается и, схватив свой лук, широкими, яростными шагами уходит прочь от костра, растворяясь в ночной тьме леса.

Я остаюсь стоять в растерянности. Торук наблюдает за мной с нескрываемым интересом, а Базальт возвращается к огню, словно ничего не произошло.

Чувствуя на себе взгляд вождя, я подхожу к тому месту, где все еще валяется тушка зайца. Что ж, животное умерло, чтобы мы были сыты. Если его никто не разделает – смерть бедного пушистика была напрасной.

Беру свой нож, который Хаккар отбросил в сторону, и, опустившись на колени, собираюсь освежевать добычу. Руки дрожат, а к горлу подкатывает тошнота, но я стараюсь не думать об этом.

Подношу лезвие к тушке, когда рядом со мной вновь опускается огромная тень Базальта. Он без слов забирает зайца из моих рук. Его пальцы на мгновение касаются моих, и они на удивление теплые.

Орк берет мой маленький нож, который в его огромной ладони кажется игрушечным, и несколькими быстрыми, точными движениями сам принимается за работу.

Я сижу на коленях, глядя, как он молча и спокойно делает то, чем Хаккар хотел меня унизить, якобы потому что я женщина.

Но сейчас… если честно… Базальт совершенно не выглядит униженным, разделывая добычу.

Вскоре тушка зайца, насаженная на заостренную ветку, уже жарится над огнем.

Я сижу, закутавшись в плащ Базальта, запах жареного мяса щекочет ноздри, и мой желудок, который я игнорировала весь день, сводит от голодного спазма.

Глава 10

Собрав всю свою волю, я медленно поднимаюсь на ноги. Плащ Базальта тяжело соскальзывает с моих плеч, но я придерживаю его.

Делаю один неуверенный, шатающийся шаг в сторону, затем еще один.

Останавливаюсь в паре шагов от ложа Базальта, не решаясь подойти ближе.

– Можно… лягу здесь? – спрашиваю я так тихо, что мой голос почти тонет в шепоте ветра.

Я радуюсь, что в темноте не видно, как жарко вспыхнули мои щеки.

Базальт не говорит ни слова. Я слышу, как где-то в темноте презрительно фыркает Хаккар и чувствую на своей спине тяжелый, изучающий взгляд Торука.

Базальт шевелится. Он с тихим шорохом подвигается, освобождая с краю своего огромного ложа узкую полоску места. Места ровно для меня.

Это все, что мне нужно. Я подхожу и, стараясь не коснуться его, осторожно опускаюсь на жесткое, пахнущее дымом и зверем меховое ложе. Укладываюсь на спину, боясь пошевелиться.

Орк лежит рядом. Огромный и теплый.

Чувствую жар его тела даже на расстоянии, слышу его глубокое, размеренное дыхание. Он так близко, что я могла бы протянуть руку и коснуться его. От этой мысли по телу снова бегут мурашки.

Я отворачиваюсь и смотрю вверх. Над нами, в разрывах между черными пиками гор, раскинулось бездонное, усыпанное звездами небо. Миллиарды холодных, далеких огней. Они мерцают так же, как и вчера, как и год назад, словно в моем мире ничего не изменилось.

Мое тело, истощенное до предела, отказывается больше бояться.

Веки наливаются свинцом, и звездное небо начинает расплываться, превращаясь в размытые серебряные пятна. Несмотря на ужас моего положения, на жесткую землю и присутствие чудовищ, сон неумолимо тянет меня в свои объятия. Я уплываю…

…и оказываюсь в темноте. Но это не темнота ночи. Это теплый, покачивающийся мрак.

Я чувствую ритмичные толчки, словно меня несут. Я слышу тяжелое, сбивающееся дыхание и шелест веток, которые хлещут по кому-то очень близко. Я открываю глаза.

Мне пять лет.

Надо мной – спутанные огненно-рыжие волосы, которые разметались от быстрого бега. Я на руках у какой-то женщины, она прижимает меня к себе, мчась через густой, темный лес, и ее сердце колотится так сильно, что я чувствую его удары своей щекой.

Кажется, она от кого-то убегает.

Я не вижу, от кого, но ее страх передается мне, и я крепче цепляюсь за ее шею.

Внезапно она останавливается.

Ее дыхание – сдавленный хрип.

Она осторожно ставит меня, маленькую, на мягкую мшистую землю. Ее руки на моих плечах дрожат. Она опускается на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне.

– Беги… – шепчет она, и ее голос срывается. – Беги так быстро, как только можешь. Не останавливайся и не оглядывайся.

– Почему? – лепечу я, ничего не понимая.

Ее пальцы сжимают мои плечи сильнее.

– Иначе они отдадут тебя им…

– Но как же ты? – спрашиваю я, и мои губы начинают дрожать.

– Обо мне не беспокойся, – женщина нежно улыбается.

В полумраке леса, в ее лице, искаженном страхом и усталостью, я могу рассмотреть только эту улыбку. Нежную, любящую и полную такой боли, что у меня сжимается сердце.

Она легонько подталкивает меня в спину.

– Беги.

И я, маленькая испуганная девочка, разворачиваюсь и бегу. Я бегу, не оглядываясь, как она велела, и за спиной слышу треск веток и чей-то чужой, гортанный крик.

Я просыпаюсь от собственного сдавленного всхлипа, и сердце колотится в груди, как пойманная птица. Несколько мгновений я не понимаю, где я. Вокруг полумрак, пахнет сырой землей и дымом.

Небо над головой только-только начинает светлеть.

Я лежу на боку, и мне на удивление тепло. Голова покоится на чем-то твердом, но в то же время мягком, и это что-то медленно и ритмично поднимается и опускается. Я чувствую щекой биение чужого, сильного сердца.

Осознание приходит медленно, а за ним – волна обжигающего жара, который не имеет ничего общего с теплом.

Я лежу головой на груди у Базальта.

Во сне, в поисках тепла или утешения, я, должно быть, придвинулась к нему, свернулась калачиком и уснула, используя его как подушку. Он не оттолкнул меня, а просто позволил мне это.

Я замираю, боясь пошевелиться. Моя щека прижимается к грубой коже его доспеха, но сквозь нее я чувствую жар его тела. Мои волосы, должно быть, растрепались и лежат на его плече. Одна моя рука лежит на его животе.

Я ужасно смущаюсь. Щеки вспыхивают так, что, кажется, их видно в полумраке.

Осторожно, миллиметр за миллиметром, пытаюсь отодвинуться, не разбудив его. Но как только я шевелюсь, его дыхание на мгновение сбивается. А затем я слышу тихий, низкий рокот, идущий из его груди, на которой я все еще лежу.

– Спи, – его голос сонный, хриплый и еще более глубокий, чем днем. – Еще не пора.

Глава 11

Истощение берет свое и я снова проваливаюсь в сон, в какой-то степени даже убаюканная движениями Базальта.

Тепло его тела и мерное биение сердца под моей щекой становятся колыбельной, убаюкивающей мой страх.

Просыпаюсь я от холода.

Пронизывающий, резкий холод заставляет меня поежиться и плотнее закутаться в меховой плащ. Несколько мгновений я не открываю глаз, пытаясь удержать остатки сонного тепла.

Я тут же понимаю, что что-то не так. Источник жара, у которого я грелась всю ночь, исчез.

Выдохнув, осторожно приоткрываю веки.

Небо на востоке уже окрасилось в бледно-серый цвет. Костер снова ярко пылает, отбрасывая длинные тени. И рядом со мной пусто. Ложе Базальта смято, но его самого нет.

Паника холодной змейкой скользит по позвоночнику. Я медленно, стараясь не издать ни звука, поворачиваю голову.

Двое орков сидят у костра.

Базальт спиной ко мне, его могучие плечи скрывают то, чем он занят, но я слышу ритмичный, скрежещущий звук – ширк-ширк, ширк-ширк. Он точит оружие. Этот звук мгновенно возвращает меня в реальность, напоминая, что ночная теплота была лишь временной иллюзией. Этот орк – воин. Убийца.

Торук сидит лицом к нему, глядя в огонь, и что-то говорит. Его голос – низкий рокот, который почти сливается с треском поленьев.

Я бдительно оглядываюсь в поисках третьей фигуры. Спальное место Хаккара под деревом пусто.

Наверное, братья снова отправили его охотится.

Базальт и Хаккар увлечены разговором и, кажется, не обращают на меня внимания.

Я снова прикрываю глаза, делаю дыхание ровным и глубоким, как у спящего человека, и полностью сосредотачиваюсь на звуках, доносящихся от костра.

Знаю, что подслушивать плохо, но чего только не сделаешь ради собственного выживания…

Ветер и треск огня мешают, слова долетают до меня обрывками, искаженными отголосками.

– Был не дурак… – рокочет Торук, и я замираю. – …все подстроил.

– Он пытался спрятать ее, – глухо отвечает Базальт, не прекращая своей работы, он сидит ближе ко мне и его голос я слышу чуть лучше. – Запечатать старые проходы.

Едва ли я понимаю, о чем речь.

– И обрек… годы ожидания, – в голосе Торука звенят ноты чистого, незамутненного гнева.

– Он был отцом, – тихо, но твердо произносит Базальт, и скрежет камня на мгновение прекращается. – Защищал своего ребенка.

Наступает долгая, тяжелая тишина.

Я почти не дышу, ожидая ответа Торука и вслушиваясь в треск костра.

Могут ли они говорить о… моем отце?

– Его чувства… значения… лишь последствия.

Разговор братьев нарушает громкий треск веток.

Из кустов, чертыхаясь, выходит Хаккар. Его волосы растрепаны, а на плече висит тушка какой-то большой птицы, похожей на глухаря.

Я осторожно приоткрываю глаза и сажусь, поправляя на себе накидку Базальта. Тут, в горах, все еще холодно, несмотря на медленное наступление утра и жар от костра.

Хаккар бросает птицу на землю рядом с Базальтом.

– Хоть какая-то нормальная еда, – ворчит он, бросая на меня злой взгляд, словно это я виновата в его неудачной ночной охоте.

Я хмурюсь и показательно стараюсь не смотреть на Хаккара.

Понятия не имею, почему настолько ему не нравлюсь. Сначала злится, потом целует, а теперь снова раздражен. Что я сделала не так?

По правде сказать, я веду себя, как обычная пленница, чего же еще от меня можно ожидать?

Вскоре над костром опять появляется вертел, и по лагерю разносится запах жареного мяса, который смешивается с утренней свежестью.

Я ем, почти не чувствуя вкуса. В голове крутятся обрывки разговора, который я подслушала.

Тишина после трапезы становится тяжелой, почти удушающей. Я сижу, глядя на огонь, и чувствую себя мухой, попавшей в паутину.

Хаккар, доглодав последнюю кость, отбрасывает кость в сторону. Его взгляд, лениво скользя по нашему лагерю, останавливается на чем-то, что блеснуло в свете костра. На моем ноже, так и оставшемся лежать на земле.

С хищной, ленивой грацией он поднимается, подходит и подбирает его, вертит лезвие в своих огромных пальцах, и в его руках мое маленькое оружие кажется зубочисткой.

Проводит подушечкой большого пальца по лезвию, и я уверена, что он мог бы порезаться, но ему, кажется, все равно.

Затем поворачивается и идет ко мне.

Опускается передо мной на корточки, оказываясь на одном уровне со мной. От него пахнет жареным мясом, потом и яростью.

– Боялась им воспользоваться, человечка? – скалится он, и его зеленые глаза насмешливо сверкают. Он протягивает мне нож рукоятью вперед.

Мое сердце колотится о ребра.

Я медленно, с опаской, протягиваю руку, чтобы забрать нож.

Глава 12

Наверное, он ждет, что я закричу, заплачу, попытаюсь вырваться. Ждет проявления слабости…

Конечно, я же человек, к тому же женщина, а они сильные орки.

Но его слова и насмешливая уверенность разжигают во мне нечто иное.

Упрямый, холодный гнев. Тот самый рычаг, что заставлял меня вставать до рассвета и месить тесто, когда руки болели от усталости.

Моя рука в ладони орка расслабляется. Я медленно поднимаю взгляд и смотрю ему прямо в глаза.

А затем, очень медленно, я делаю то, чего он ожидает меньше всего.

Подаюсь вперед. Не отшатываюсь, а наоборот, сокращаю последние сантиметры между нами.

Придвигаюсь к его уху.

Мои волосы касаются его щеки, и я чувствую, как напрягаются мышцы на его челюсти. Наши лица так близко, что щеки почти соприкасаются. Я слышу, как его ровное, уверенное дыхание сбивается и превращается в короткий, сдавленный выдох, похожий на смешок.

И я шепчу ему:

– Найди соперника своего размера.

А тогда резким движением вырываю свою руку из его внезапно ослабевшей хватки. Нож остается у него в пальцах.

Отворачиваюсь и стараюсь не смотреть на него, и так знаю, что привожу его в ярость одним только своим существованием. И зачем выбрал меня на площади в Приграничье?

Там было не меньше полусотни других женщин.

И тут я слышу низкий, гортанный смешок, полный нескрываемого веселья. Я резко поворачиваю голову и смотрю на Торука.

Он сидит на своем месте, откинувшись на камень, и его, кажется, вся эта сцена невероятно забавляет. На его губах играет та самая хищная усмешка, которую я видела раньше, а в зеленых глазах пляшут озорные искры.

– Собираемся, – бросает Торук, и его голос возвращает всех в реальность.

Следующие несколько минут проходят в молчаливых, деловитых сборах.

Когда начинаем путь, я инстинктивно смотрю себе под ноги, на то место, где вчера мое родимое пятно горело огнем, и невольно морщусь от воспоминания о боли.

Торук замечает мой взгляд.

– Пятно все еще болит, Роза? – спрашивает он, и в его голосе слышатся все те же насмешливые нотки. – Я могу снова понести тебя через лес, если боишься, что оно опять вспыхнет.

Я поднимаю на него глаза и, собрав всю свою волю, отвечаю так твердо, как только могу:

– Нет. Спасибо. Я пойду сама.

Усмешка Торука становится шире. Он медленно кивает, словно я дала именно тот ответ, которого он и ожидал.

– Как хочешь, – протягивает лениво.

Мы идем без остановки до самого полудня.

Тропа, если ее можно так назвать, вьется вверх по почти отвесным скалам. Мои городские башмаки скользят на острых камнях, мышцы горят огнем, а легкие разрываются от нехватки воздуха.

Орки идут впереди, задавая безжалостный темп. Они движутся по скалам с легкостью горных козлов, их огромные тела кажутся невесомыми.

Я упрямо стискиваю зубы и лезу вверх, подтягиваясь на руках, цепляясь за выступы. Моя гордость – единственное, что заставляет меня двигаться и не просить о помощи.

Когда уже готова сдаться, воздух меняется. Становится горячим, густым и горьким, пахнет дымом и раскаленным железом. А затем я слышу ритмичный гул, будто где-то впереди бьется огромное металлическое сердце.

Мы выходим на плато, и я замираю, пораженная.

Передо мной – поселение орков.

И оно не похоже ни на что, что я могла себе представить…

Это не деревня из хижин, а живая кузница, вырезанная в теле горы. Огромная, зияющая пещера уходит вглубь скалы, и из ее нутра вырываются языки пламени. Половина домов – это грубые каменные строения, прилепившиеся к склону, другая половина – просто входы в пещеры, отмеченные дымными факелами.

Отовсюду валит черный дым, смешиваясь с паром от водопадов, которые с ревом срываются с высоты. И повсюду слышен этот адский грохот: лязг молотов о наковальни, рев кузнечных горнов, скрип каких-то подъемных механизмов.

Мы входим в их мир, и я инстинктивно сжимаюсь, но никто даже не поворачивает головы.

Десятки огромных, могучих орков стоят плотной, молчаливой толпой у края большого, темного подземного озера, которое занимает центр пещеры. Все они смотрят на воду.

Мои провожатые тоже останавливаются, их веселье и насмешки мгновенно исчезают. На их лицах я вижу тревогу. Торук, Хаккар и Базальт напряженно всматриваются в центр озера.

Я проталкиваюсь чуть вперед, чтобы увидеть, что привлекло их внимание.

И вижу.

Посреди темной, неподвижной воды барахтается маленький орк. Ребенок. Он совсем крошечный, его голова то появляется на поверхности, то снова уходит под воду. Он отчаянно молотит по воде ручонками, но его сил явно не хватает.

Он тонет.

А все стоят и смотрят.

Сотня могучих воинов, любой из которых мог бы пересечь это озеро тремя гребками, просто стоят на берегу и молча наблюдают за смертью ребенка.

Глава 13

Ледяная вода обжигает, выбивая воздух из легких, на мгновение я теряюсь в темной, холодной глубине, но потом инстинкт берет свое, и я выныриваю на поверхность, отфыркиваясь.

В нескольких метрах от меня из воды снова показывается голова маленького орка. Он кашляет, его глаза полны ужаса.

Я плыву к нему, не обращая внимания на яростный рев, который доносится с берега.

Добираюсь до ребенка и хватаю за руку.

– Тихо, тихо, я помогу, – бормочу, пытаясь развернуть его к себе спиной, чтобы тащить к берегу, как учил меня отец.

Но это не человеческий ребенок.

Он хоть и маленький, но все-таки орк. Как только я его касаюсь, он в панике начинает брыкаться, размахивая тяжелыми ручками и ножками.

Малыш вцепляется в меня мертвой хваткой, его короткие, но крепкие пальцы впиваются в мое плечо.

Он очень тяжелый.

Невероятно тяжелый для своего размера, словно его кости сделаны из камня. Он тянет меня ко дну.

Вода попадает мне в рот, я захлебываюсь. Мы уходим под воду вместе. В мутной глубине я вижу его испуганные, широко распахнутые зеленые глаза.

И тут во мне паника сменяется отчаянием.

Я отталкиваюсь ногами от скользкого дна, выныривая на поверхность и делая один судорожный вдох. Я не отпускаю его. Собрав последние силы, гребу одной рукой, а другой держу тяжелого, паникующего ребенка, и медленно, мучительно медленно, тащу нас к берегу.

Наконец, мои ноги нащупывают твердую землю. Спотыкаясь, я выхожу из воды и падаю на колени на каменный пол пещеры, вытаскивая за собой мальчика.

Я кашляю, выплевывая воду, все тело дрожит от холода и пережитого ужаса. Мальчик рядом тоже кашляет, его трясет крупной дрожью.

Когда звон в ушах проходит, я понимаю, что стало тихо.

Тихо, как на кладбище.

Поднимаю голову…

Сотни орков молча смотрят на меня.

Рев прекратился. Слышно лишь, как капает вода с моей одежды и как потрескивают далекие горны в кузницах.

Возле меня тут же, словно вырос из-под земли, оказывается Базальт. Он становится между мной и спасенным ребенком, но маленький орк издает испуганный всхлип, цепляется за мое мокрое платье и прячет лицо у меня на коленях.

Он сильно дрожит, и его маленькое, тяжелое тело жмется ко мне в поисках защиты.

Я ошарашенно смотрю на него, потом обвожу взглядом толпу безликих, суровых лиц…

Не понимаю. Совершенно ничего не понимаю.

– Да что здесь происходит? – спрашиваю и мой голос эхом разносится в огромной пещере. – Почему никто не помог ему?

Толпа молчит.

Все только таращатся на меня, и в их взглядах я не вижу ни благодарности, ни злости. Только шок.

И что-то еще… что-то похожее на суеверный страх.

Я ищу глазами хоть одно женское лицо, хоть кого-то, кто мог бы быть матерью или отцом этого ребенка. Но я не вижу никого. По правде сказать, женщин в этой толпе и нет. Только воины, мужчины.

И никому нет особого дела до мальчика.

Рядом возникает фигура Торука. Он смотрит на маленького орка, цепляющегося за меня, затем переводит свой тяжелый взгляд на мое лицо.

– Вставай, – говорит он. – Поговорим в доме.

Я медленно поднимаюсь на ноги, все еще дрожа от холода.

Маленький орк не отпускает меня, он тоже встает и продолжает цепляться за мое мокрое платье, прячась за моими ногами.

Торук неодобрительно смотрит на мальчика, его губы сжимаются в тонкую, жесткую линию. Этот взгляд заставляет меня инстинктивно сделать шаг назад, закрывая ребенка рукой в защитном жесте.

Я не знаю, что здесь происходит, но пока ребенок жмется ко мне в поисках безопасности, я чувствую за него ответственность, потому что никто из этих огромных, могучих взрослых не пошевелил и пальцем, чтобы спасти его.

– Он пойдет со мной, – говорю я, глядя Торуку прямо в глаза.

Мой голос все еще дрожит, но в нем появляется уверенность.

Торук не отвечает, лишь бросает на меня долгий, тяжелый взгляд, а затем разворачивается.

– Идем.

Толпа медленно и неохотно расступается, образуя для нас живой коридор.

Их взгляды провожают нас, тяжелые и полные немого осуждения.

Я крепко сжимаю маленькую, но удивительно крепкую и тяжелую ладошку мальчика.

Впереди – Торук, Базальт и Хаккар. Они не говорят ни слова, но я вижу, какими напряженными и прямыми стали их плечи.

Мы подходит к строению из камня, которое отличается от остальных.

Настоящий дом, выстроенный из огромных, грубо отесанных блоков черного камня, который словно вырастает из самой скалы, нависая над бездонной пропастью.

Окон нет, лишь узкие бойницы под самой крышей. Одна-единственная дверь, окованная темным железом, выглядит так, будто способна выдержать удар тарана.

Глава 14

Я смотрю на выцветшие нити гобелена, и мир вокруг меня перестает существовать.

Все это тонет в нахлынувших воспоминаниях.

На гобелене изображена женщина из моего сна… или… все-таки из моего детства?

Ее фигура выткана с такой любовью и вниманием к деталям, но главное – ее волосы. Они такие же, как в моем сне. Пылающие, огненно-рыжие, разметавшиеся по плечам ярким пламенем.

Я подхожу еще ближе, мои пальцы невольно тянутся к ткани, желая прикоснуться к этому образу из прошлого. Черты ее лица, хоть и упрощенные ткацким искусством, до боли знакомы. Высокие скулы, прямой нос, волевой подбородок.

И глаза… даже вытканные нитями, они словно смотрят прямо на меня, полные мудрости и печали.

Это она…

Та самая женщина, которая держала меня на руках, бежала со мной через темный лес, шептала слова прощания на ухо.

Но как такое возможно?

Я думала, что это лишь обрывок детской памяти, искаженный страхом и временем, и не предполагала, что она была реальной, существовала не только в моем воображении.

Сердце начинает колотиться с такой силой, что кажется, вот-вот разорвет грудную клетку.

Резкий, властный голос не вырывает меня из оцепенения.

– Ты не должна была прыгать за ним в воду!

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

Хаккар смотрит на меня, и в его зеленых глазах нет ни капли сочувствия – лишь холодный, твердый гнев.

Его голос пугает маленького орка. Мальчик выдергивает свою ладошку из моей руки и окончательно прячется за мое мокрое платье, крепко вцепившись в ткань.

– Почему? – вырывается у меня. – Он тонул, и никто не помогал ему.

– Потому что гора забирает слабых! – рычит, выходя вперед, Хаккар. Его лицо искажено яростью, он указывает на трясущегося за моей спиной ребенка. – Если он попал в воду, то гора должна была забрать его! Или обрушить на нас свой гнев…

Я ошарашенно смотрю на него.

Хаккар делает еще шаг, и его взгляд впивается в меня.

– Она должна была забрать и того, кто бы бросился помогать мальчику, – продолжает он, и в его голосе звучит недоумение. – Помешать значит разделить участь слабого. Но почему-то… тебя она пощадила.

В этот напряженный момент из одного из темных проходов, ведущих вглубь горы, молча выходит Базальт. В его огромных руках кусок грубой, но сухой ткани, похожей на полотенце.

Он, не обращая внимания на ярость Хаккара, молча подходит к нам, опускается на одно колено перед трясущимся за моей спиной мальчиком и принимается молча, мягкими, уверенными движениями вытирать его мокрые волосы.

Маленький орк, прячущийся за моей юбкой, замолкает.

Он перестает дрожать и с завороженным любопытством смотрит снизу вверх на Базальта.

Я поворачиваю голову в сторону Торука, молчавшего до этого мгновения.

И вдруг он начинает говорить:

– Мальчик упал в воду, – его голос гремит. – Гора должна была забрать его.

Я поворачиваю голову и в ужасе смотрю на малыша, который еще сильнее сжимается.

Но он не сделал ничего плохого. А даже если и так, почему эта их гора хотела забрать именно ребенка? Это несправедливо.

Торук делает несколько шагов вперед и склоняется надо мной, приходится поднять голову, чтобы смотреть ему в глаза.

– Но ты вмешалась… – лениво тянет орк.

Он преодолевает оставшееся между нами расстояние, и теперь я чувствую на своем лице его дыхание. Между нами всего несколько сантиметров…

Весь мой страх отступает, вытесненный чем-то другим. Чем-то огромным и древним…

Я тону в его взгляде.

Зеленые глаза – два самоцвета, внутри которых горит холодный, первобытный огонь. В их глубине, похожей на чащу векового леса, пляшут золотистые искорки, и мне кажется, что я вижу в них отражение тысяч костров, которые горели задолго до моего рождения.

Лицо орка грубое, высеченное из камня и закаленное в битвах. Тонкие шрамы на его скулах – не уродство, а истории, которые я никогда не узнаю.

Не красив… красота – слишком человеческое, слишком хрупкое слово для него…

Торук будто… словно воплощение этой горы и темного леса, всего жестокого мира.

И сейчас эта стихия смотрит прямо на меня. Изучает.

Я понимаю, что перестала дышать. Он завораживает. Завораживает, как завораживает пламя костра или надвигающаяся буря – ты знаешь, что это опасно, что нужно бежать, но не можешь отвести взгляд.

– Ты могла умереть.

Прежде чем я успеваю найти слова для ответа, его огромная рука поднимается.

Я зажмуриваюсь, ожидая удара, но вместо этого чувствую обжигающий жар на своем лбу. Его ладонь, горячая, как камень у горна, лежит на моей коже.

Проверяет… нет ли у меня жара?

Нет. Точно нет. Его движение не может быть заботой.

Глава 15

У меня перехватывает дыхание.

Уважение… это слово кажется безумным, невозможным, но я не могу найти другого.

Это безумие – стоять так близко к чудовищу и не чувствовать ничего, кроме его всепоглощающей мощи, которая завораживает и парализует одновременно.

Его пальцы, до этого державшие мой подбородок, скользят вверх по моей щеке. Я чувствую жесткость мозолей на своей коже.

Рука Торука зарывается в мои влажные, спутанные волосы на затылке, и он мягко, но настойчиво сжимает их в кулак, не причиняя боли, но и не оставляя мне ни единого шанса отстраниться.

Он наклоняется, и его лоб прижимается к моему.

Я чувствую жар его кожи, жесткую линию его надбровных дуг, чувствую, как дыхание касается моих губ. Мы стоим, соединенные в этой одной точке, и мне кажется, что я слышу его мысли – гул тысячи кузнечных молотов, рокот камнепада…

– Ты показала свою силу духа, Роза, и она… восхищает.

Я замираю, не веря своим ушам. Восхищает?

– Никто бы из нас не бросился за ним, – продолжает он шепотом, и его дыхание обжигает. – Закон – это закон. Гора забирает слабых. А ты… ты пожалела мальчишку.

В этот напряженный, почти нереальный момент тишину прорезает тихий, жалобный всхлип.

Звук доносится откуда-то снизу, из-за моей спины.

Торук делает шаг назад, и его лицо снова становится непроницаемой маской вождя.

Я тут же опускаюсь на колени и заглядываю за спину.

Маленький орк смотрит на меня снизу вверх, его огромные зеленые глаза полны слез и растерянности. Мое сердце сжимается от жалости. Я кладу руку ему на плечо.

– Все хорошо, – шепчу я, а затем поднимаю решительный взгляд на Торука. – Он останется здесь. Со мной. Я…

– Нет!

Резкий, хоть и детский, выкрик заставляет меня замолчать.

Мальчик вытирает слезы тыльной стороной своей тяжелой ладошки и упрямо смотрит на Торука, на Хаккара и Базальта.

– Я вернусь домой!

С этими словами он, больше не колеблясь, разворачивается и бежит к огромной, приоткрытой двери.

Не похожий на человеческого ребенка, коренастый, крепко сбитый, с широкими плечиками и сильными, хоть и короткими, ножками. Его черные, жесткие волосы взлохмаченной шапкой лежат на голове.

У самой двери мальчик внезапно останавливается.

Он оборачивается и смотрит прямо на меня.

В его зеленых, как лесной мох, глазах больше нет паники. Только серьезность, слишком взрослая для такого маленького существа.

– Спасибо, – говорит он чисто и ясно.

А затем поворачивается и исчезает в полумраке улицы.

Тишина, которая опускается на зал, становится еще более тяжелой и гнетущей, чем раньше.

Все внимание трех братьев снова сосредоточено на мне.

Я стою посреди огромного зала, мокрая, замерзшая и совершенно потерянная. Чувствую себя ужасно неуютно под их пристальными, изучающими взглядами.

Чтобы нарушить молчание, я задаю первый пришедший на ум вопрос, который только могу придумать.

– Где… где я буду спать? – мой голос звучит тихо и неуверенно.

На привлекательном, но суровом лице Торука появляется медленная, хищная ухмылка.

Он явно наслаждается моим замешательством.

– В доме есть три спальни, – отвечает он, и его глубокий голос эхом разносится под каменными сводами. – Наши спальни… думаю, ты и сама все понимаешь.

Мое сердце пропускает удар. Я смотрю на него, затем на молчаливого Базальта и нахмуренного Хаккара, и чувствую, как щеки заливает краска.

Спать. С одним из них. В одной комнате.

А разве у меня есть выбор?

Действительно, я бы лучше поспала на коврике у двери, но если хочу показать, что не собираюсь сбегать, то надо играть по их правилам.

В лесу меня ни на минуту не оставляли одну, но здесь, дома, орки обязаны потерять бдительность.

И я сразу же этим воспользуюсь, но сначала… бдительность надо усыпить.

Торук кивает в сторону темного коридора, который уходит вглубь скалы. В его конце я вижу три темных проема. С виду они совершенно одинаковые.

– А… а где чья комната? – шепчу я, цепляясь за последнюю соломинку надежды. Если я буду знать, то смогу хотя бы попытаться сделать осознанный выбор, снова указать на Базальта, как в лесу.

Потому что из трех братьев он единственный вызывает положительные эмоции. Постоянно за меня заступается и вообще кажется заботливым и… неплохим.

Улыбка Торука становится шире, а рядом с ним Хаккар выглядит еще более раздраженным, он недовольно рычит что-то себе под нос.

– Этого мы тебе не скажем, – протягивает Торук, и в его глазах пляшут дьявольские искорки. – Выбирай… сердцем, Роза.

Он издевается.

Глава 16

Я делаю шаг в темноту, и мое сердце, кажется, перестает биться.

Комната встречает меня прохладой и запахом, но не тем общим запахом дыма и металла, что царит в главном зале, а более личным.

Спальня пахнет остывшим камнем, выделанной кожей и смолой от единственного тусклого факела, догорающего в настенном держателе.

Я осматриваюсь, отчаянно надеясь найти в мелочах подсказку, понять, правильный ли я сделала выбор.

Здесь нет ничего лишнего. Стены – голая, грубо отесанная скала. В центре стоит огромное, низкое ложе, скорее похожее на помост из темного камня, застеленный горой густых, темных мехов – волчьих и, кажется, даже медвежьих. Один взгляд на него, и становится ясно, что оно создано для существа невероятных размеров и силы. Но они все трое такие.

В углу стоит массивный деревянный сундук, окованный железом, его крышка плотно закрыта. Рядом – такой же грубый стол и одна-единственная табуретка, которая выглядит так, словно ее вырубили из цельного пня. На стене – пустая оружейная стойка. Оружие хозяина сейчас при нем, как и у его братьев.

Я подхожу ближе, всматриваясь в детали, и мое сердце сжимается от разочарования.

Ничего.

Ни единого намека на то, кто здесь живет.

Нет ни книг, ни безделушек. Ничего, что могло бы рассказать о характере хозяина. Эта комната – просто логово, место для сна, лишенное индивидуальности.

В этот момент я слышу звук, доносящийся откуда-то из-за моей спины.

Огромный темный силуэт полностью заслоняет собой свет из главного зала, и я резко оборачиваюсь.

Сердце на мгновение замирает, а потом ухает вниз с оглушительным стуком. На долю секунды во мне вспыхивает и тут же гаснет отчаянная, глупая надежда.

Пожалуйста, пусть это будет Базальт. Пожалуйста...

Но это не он.

Фигура делает шаг из коридора в комнату, и тусклый свет факела выхватывает из мрака его лицо. Шрам, пересекающий бровь. Беспокойный, хищный огонь в зеленых глазах. И широкая, торжествующая улыбка, обнажающая клыки.

Хаккар.

Он стоит в дверях, не двигаясь, просто смотрит на меня и улыбается.

– Попалась, – говорит, и его хриплый, скрежещущий голос заставляет волоски у меня на руках встать дыбом.

Я чувствую, как мои пальцы невольно сжимаются, нащупывая в кармане холодную рукоять ножа.

Но когда он делает первый медленный шаг в мою сторону, страх внутри меня уступает место чему-то другому.

Холодному, как лед, и твердому, как сталь.

Упрямству.

Я заставляю себя расслабить плечи и с гордостью поднимаю подбородок, встречая его хищный взгляд своим собственным. Я не дам ему насладиться моим страхом. Не доставлю ему такого удовольствия.

– Если сегодня я сплю здесь, – говорю я, и мой голос, на удивление, звучит ровно и спокойно, – тогда я хочу переодеться. Я вся мокрая после озера.

Я делаю паузу, а затем добавляю одно-единственное слово, вкладывая в него всю свою волю.

– Выйди.

Это срабатывает.

Широкая, торжествующая улыбка медленно сползает с лица Хаккара. Вместо нее появляется выражение почти комичного, ошеломленного недоумения.

Он смотрит на меня так, будто маленькая мышь, которую он загнал в угол, вдруг зарычала на него.

Наверное, ожидал чего угодно – слез, криков, мольбы, даже отчаянной атаки с ножом. Но точно не просьб выйти.

На мгновение он выглядит не как грозный воин, а как растерянный, сбитый с толку мальчишка.

Но растерянность на лице Хаккара длится недолго. Она сменяется темной, злой усмешкой. Спесь возвращается на его лицо, и он, кажется, решает, что моя дерзость его только забавляет.

Орк подходит ближе, сокращая расстояние между нами до одного-единственного шага. Теперь он снова нависает надо мной, огромный и пугающий.

– Это моя комната, – рокочет он, и его голос снова полон издевки. – Я и не подумаю уходить.

Он смотрит на мое мокрое, прилипшее к телу платье.

– А ты переодевайся, давай. Это я тебе разрешаю, Роза.

Чтобы унизить меня еще больше, он в насмешливом жесте протягивает руку и касается кончиками пальцев моей щеки. Его прикосновение грубое, холодное, и я с трудом сдерживаю дрожь отвращения.

И в этот момент я чувствую, что еще немного – и сорвусь.

Всего одно слово, еще один такой жест, и я упаду на каменный пол. Буду плакать, биться в истерике, скулить о том, как я хочу домой, в свою маленькую, теплую хижину…

Но помимо деревянной птички и воспоминаний о доме, единственное, что у меня осталось от отца – это гордость. Я отчетливо слышу его голос в своей голове, такой же реальный, как рокот орка передо мной.

«Гордость, Розочка, – говорил он. – Это то, что нельзя терять. Даже когда больше ничего не осталось».

Я заталкиваю слезы и отчаяние глубоко внутрь.

Глава 17

Я не даю ему времени прийти в себя. Мои пальцы, лишь на мгновение замершие на завязках, продолжают свое дело.

Медленно, с вызывающей аккуратностью, я развязываю узел на шее. Затем еще один, на талии.

Мокрое, тяжелое платье становится свободным. Я позволяю ему соскользнуть с плеч, и оно с глухим, влажным шлепком падает к моим ногам.

Я остаюсь стоять в одной тонкой, почти прозрачной от воды сорочке, которая липнет к телу, не скрывая ничего.

Хаккар наблюдает за мной с остервенелым выражением лица. Его челюсти сжаты, а в глазах полыхает темный, яростный огонь. Он зол, потому что я перехватила у него инициативу. Потому что теперь не он унижает меня, а я заставляю его смотреть.

Я поворачиваюсь к нему спиной.

Это инстинктивный жест, попытка сохранить хоть крупицу своего достоинства, спрятать от его взгляда свое лицо, которое, я уверена, пылает от смущения.

Я не вижу его, но отчетливо, каждым сантиметром кожи, чувствую на себе его взгляд. Он скользит по моей спине, по мокрым, прилипшим к лопаткам волосам, по изгибу талии.

Все тело горит, словно меня касаются не взглядом, а раскаленным железом. Я стараюсь не показывать, насколько я смущена и напугана.

Заставляю себя дышать ровно. Мои движения остаются спокойными и размеренными.

Опускаюсь на колени перед своим мешком и достаю оттуда одно из льняных платьев, то, что цвета луговых трав.

Я быстро, но без суеты, натягиваю его через голову. Сухая, прохладная ткань кажется спасением. Я поправляю юбку, расправляю рукава. Ощущение защищенности, пусть и хрупкой, возвращается.

Собравшись с духом, я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к орку лицом.

Он все так же стоит на месте, но выражение его лица изменилось…

Растерянность ушла, уступив место чему-то более темному и опасному.

– Ты играешь с огнем, человечка, – его голос – низкий, хриплый рокот. – И ты понятия не имеешь, как сильно можешь обжечься.

Подняв подбородок, я смотрю ему прямо в глаза.

– Я – дочь пекаря, – тихо говорю я, и мой голос звучит на удивление ровно. – Всю свою жизнь я провела у раскаленной печи. Огонь меня не пугает, орк. Он меня кормит.

Не давая ему времени опомниться и придумать новый способ унизить меня, я делаю то, чего он точно не ждет…

Спокойно обхожу его, намеренно едва не коснувшись его плечом, и выхожу из спальни обратно в главный зал, где все так же горит очаг.

Оглядевшись, указываю на широкую каменную кушетку у очага, покрытую мехами.

– Я буду спать здесь, – объявляю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

Хаккар, вышедший за мной следом из комнаты, презрительно фыркает.

– Тем лучше, я бы не согласился, чтобы ты спала на моей кровати и занимала мое место, слабая человеческая женщина.

Поджав губы, я отворачиваюсь и больше не обращаю на Хаккара внимание.

Вечер опускается на гору.

После того как мы поели, напряжение немного спадает, сменяясь тяжелой усталостью. Орки, не говоря ни слова, один за другим расходятся по своим комнатам, их огромные силуэты исчезают в темных проемах.

Я остаюсь одна в огромном зале. Какое-то время я лежу на кушетке, не двигаясь, и просто прислушиваюсь к тишине, к треску догорающих поленьев в очаге.

Минуты тянутся, как часы. Когда я уверена, что все крепко спят, решаюсь.

Начинаю действовать.

Осторожно, стараясь не издать ни звука, я соскальзываю с мехов на холодный каменный пол.

Хватаю свой нож и засовываю его за пояс. Нахожу остатки жареной птицы, быстро заворачиваю их в большой сухой лист, который я приметила у очага. Сердце колотится где-то в горле, каждый шорох кажется оглушительным.

Я подкрадываюсь к огромной входной двери, протискиваюсь в щель и оказываюсь на улице.

Небо снаружи беззвездное, затянутое дымом, который валит из десятков кузниц, работающих даже ночью. Воздух наполнен ритмичным лязгом молотов и ревом огня, но сами улицы пустынны.

Повсюду пляшут багровые отблески от пламени, вырывающегося из пещер, и тени кажутся живыми, враждебными. Я двигаюсь вдоль стены, стараясь держаться в самом темном ее участке, ищу дорогу прочь из этого ада.

Уже почти добираюсь до края плато, где начинается спуск, как вдруг слышу кое-что странное…

Тихий, почти беззвучный шепот, рожденный будто бы самим ветром в листве чахлого куста рядом со мной.

– Нет…

Я могла мы поклясться, что голос женский, встревоженный.

Замираю.

Мне показалось? Игра воображения?

Испуганно делаю шаг назад…

И утыкаюсь спиной во что-то твердое, теплое и несокрушимое, как скала.

Но я точно знаю, что мгновение назад за моей спиной не было никакой стены.

Глава 18

Ледяной ужас сковывает мое тело.

Я резко оборачиваюсь, и крик застревает у меня в горле, превращаясь в сдавленный, жалкий писк.

Передо мной, в двух шагах, стоит Базальт.

Его силуэт огромен на фоне далеких, багровых отсветов кузниц.

Он не двигается.

Даже не дышит тяжело, словно… и не догонял меня, а просто шел следом.

Лицо почти полностью скрыто в тени, я вижу лишь суровый контур его челюсти и то, как тусклый свет отражается в его спокойных, внимательных глазах.

Смотрю на него, и мое сердце колотится от страха.

Я жду, что он схватит меня, что сейчас раздастся его громовой голос, который оповестит всех о моем побеге.

– Что? – с вызовом шепчу я, пытаясь скрыть дрожь. – Потащишь меня обратно силой?

Он смотрит на меня, и в слабом свете я вижу на его лице не гнев, а глубокую, застарелую печаль которая тотчас же исчезает, как только я ее вижу.

– Я не могу позволить тебе уйти, Роза, – говорит он, и его голос – низкий, глухой рокот.

– Я не ваша собственность, – говорю тихо и отчаяние придает мне смелости. – Вы не можете держать меня здесь!

– Если ты уйдешь, мы все умрем. Мои братья, наши воины, даже тот мальчик.

Я смотрю на него в полном недоумении.

– Я не понимаю…

– Я знаю, – говорит он.

И делает то, чего я никак не ожидаю.

Он медленно расстегивает ремни на своей левой латной рукавице. Я с ужасом и любопытством слежу за его движениями.

Стягивает тяжелый кусок металла, обнажая свою руку.

Я невольно отшатываюсь, и тихий вздох ужаса срывается с моих губ.

Я ожидала увидеть могучую ладонь воина, но то, что я вижу, не похоже на руку живого существа. От локтя до запястья его кожа – привычного оливково-зеленого цвета, покрытая сетью шрамов и вен, но ниже… ниже начинается нечто чудовищное…

Его ладонь и пальцы серые. Не просто бледные, а цвета камня, мертвого гранита. Кожа на них сухая, безжизненная и покрыта сетью глубоких, темных трещин, словно кора старого, умирающего дерева.

Он медленно сжимает и разжимает кисть. Здоровые мышцы на предплечье напрягаются, но серые пальцы остаются почти неподвижными, лишь слегка, с жутким скрипом, поддаваясь движению.

Когда он сжимает кулак, несколько крошечных чешуек, похожих на песчинки, осыпаются с его костяшек и беззвучно падают на землю.

Часть его руки… буквально превращается в камень.

Я стою, не в силах отвести взгляд от этого тихого кошмара. Все мои страхи и обиды на мгновение отступают перед лицом этого необъяснимого уродства.

– Что… что это? – шепчу я.

– Увядание, – глухо отвечает Базальт, и в этом одном слове – вся боль его народа. – Мы… медленно превращаемся в камень. Это ждет нас всех. Весь мой народ.

Он говорит, и его голос, обычно такой тихий, сейчас наполнен тяжестью веков.

– Это началось давно и сначала было почти незаметным. У всех по-разному. Болезнь медленно ползет по телу, превращая живую плоть в мертвый камень. Я уже не чувствую левой руки. Ни тепла огня, ни холода стали. Она просто есть. Мертвый груз. И с каждым годом увядание становится все быстрее, а Гора – все более жестокой к нам. Постоянно кого-то забирает, любыми способами… рассерженная на свой народ.

Я вспоминаю того мальчика, значит… он должен был утонуть, потому что Гора хотела забрать его. Он упал в воду и должен был умереть.

Хорошо, что я этого не позволила.

– Почему… – из моего горла едва прорывается вопрос, – почему так происходит?

– Гора умирает, – рокочет он, и в его голосе слышится отчаяние. – Наше сердце, сердце Горы, которое давало нам силу и жизнь, – оно остывает. А когда оно умрет, мы все станем безмолвными статуями, забытыми в ее недрах.

Я слушаю его, и мир переворачивается.

Сердце бьется быстро-быстро.

– Но при чем здесь я?

Он поднимает на меня свои внимательные глаза, но молчит.

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, а тогда я протягиваю свою дрожащую руку и осторожно, почти невесомо, касаюсь его здорового предплечья.

Его взгляд резко фокусируется на моей руке.

В следующую секунду его здоровая рука молниеносно поднимается и ложится мне на затылок.

Сердце пропускает удар.

Огромные пальцы Базальта зарываются в мои волосы, не давая отстраниться.

Он наклоняется, и я вижу в его зеленых глазах много всего, о чем он не говорит.

Самый молчаливый и внимательный из всех орков, которых я встречала.

А затем он целует меня своими твердыми, шершавыми губами.

Целует неумело, но глубоко и требовательно, с упоением. Наши языки соприкасаются, поцелуй углубляется, а вместе с тем мое сердце бьется все неистовее.

Глава 19

Базальт реагирует мгновенно. Он отстраняется, его тело напрягается, а рука ложится на рукоять топора.

Он заслоняет меня собой, превращаясь из страстного мужчины обратно в могучего воина.

Тишина опускается на поляну.

Из тени деревьев абсолютно беззвучно выступает существо, сотканное из лунного света и древней магии.

Это олень.

Но он огромен, гораздо больше любого лесного обитателя, которого я могла себе представить. Его шерсть светится мягким, серебристым светом, а на величественных рогах мерцают и переливаются крошечные огоньки, похожие на пойманные звезды.

Он не идет, а плывет над землей, не приминая ни единой травинки.

Олень останавливается в нескольких шагах от нас и смотрит. Его глаза – это два глубоких, темных озера, в которых отражается вся мудрость этого мира. И смотрит он не на Базальта, а прямо на меня, выглядывающую из-за его широкой спины.

Я застываю в благоговейном ужасе.

Базальт, увидев оленя, тут же опускается на одно колено и склоняет голову в глубоком почтении. Он, могучий вождь орков, преклоняется перед этим созданием, как перед божеством.

Лунный Олень смотрит на меня еще мгновение, и мне кажется, что его взгляд проникает мне в самую душу, читая все мои страхи, надежды и тайны…

Затем он медленно моргает, поворачивается и так же беззвучно растворяется в ночной тьме, оставляя после себя лишь россыпь мерцающих искорок, которые тают в воздухе.

Базальт медленно поднимается.

Смотрит на то место, где только что стоял дух, а затем на меня.

– Идем, – говорит тихо. – Я покажу тебе кое-что магическое.

Он берет меня за руку. На этот раз его прикосновение не требовательное, а ведущее, но от этого не менее властное.

Его огромная, теплая ладонь полностью накрывает мою, а пальцы смыкаются на моем запястье, и я чувствую, как его большой палец ложится прямо на мой пульс. Сердце в груди делает судорожный скачок, и я с ужасом думаю, чувствует ли он, как бешено оно забилось.

Он ведет меня не обратно к домам поселения, а в другую сторону, к неприметной стене скалы, скрытой за завесой ползучих растений. Он раздвигает их, и за ними открывается узкий, темный проход.

Мы спускаемся вниз, в недра Горы.

Туннель уходит глубоко под землю, его стены гладкие, словно их веками омывала вода. Воздух становится теплее, и к запаху камня примешивается аромат влажной земли и каких-то незнакомых, сладковатых цветов.

Здесь темно, и нам приходится идти очень близко друг к другу. В одном узком месте мне приходится почти прижаться к Базальту, чтобы пройти, и я чувствую сквозь одежду жар и несокрушимую твердость его тела.

Он на мгновение останавливается, давая мне протиснуться, и я ощущаю его горячее дыхание у себя на виске.

Вскоре стены туннеля начинают слабо светиться изнутри – в камне проступают тонкие жилы голубоватого кристалла, освещая нам путь.

Мягкий, призрачный свет выхватывает из мрака лицо Базальта, и я вижу, что он смотрит не на дорогу, а на меня.

Его взгляд серьезен, а в глубине его зеленых глаз плещется что-то темное и обжигающее.

По коже бегут мурашки, и я быстро отворачиваюсь.

Наконец, спуск заканчивается, и мы выходим в огромную, захватывающую дух пещеру.

Свод теряется где-то в невообразимой вышине, весь усыпанный тысячами таких же светящихся кристаллов. Они мерцают, как звезды, создавая иллюзию ночного неба под землей.

А в центре этой пещеры раскинулось озеро.

Вода в нем абсолютно неподвижна и так прозрачна, что в ней, как в зеркале, отражается звездный свод пещеры.

Вода сама по себе испускает слабое, мягкое сияние. По берегам озера, вместо гальки, лежит мелкий, серебристый песок, а у самой воды растут бледные, призрачные цветы, которые раскрывают и закрывают свои лепестки в такт какому-то невидимому дыханию.

Здесь царит абсолютная, благоговейная тишина, нарушаемая лишь редким, мелодичным звоном капли, срывающейся откуда-то с высоты.

Но когда я поворачиваюсь к Базальту, чтобы поделиться этим восторгом, я вижу, что он смотрит не на озеро, а на мое лицо.

В его глазах отражается свет кристаллов и что-то еще – теплое, глубокое, чего я раньше не видела. Он так и не отпустил мою руку.

– В нем можно… искупаться? – тихо спрашиваю я, не отрывая взгляда от его глаз. – Вода кажется такой теплой.

Рука Базальта, держащая мою, на мгновение сжимается.

– Нет, – его голос звучит глухо и серьезно, возвращая меня в реальность.

Я с недоумением смотрю на него.

– Почему?

– Это Первозданное озеро, – говорит он. – Его вода – сама жизнь Горы. Она не терпит ничего мертвого, ничего рукотворного.

Я не понимаю.

– Что это значит?

– Ничто, созданное руками не может коснуться этой воды. Иначе она обратит это в прах, а того, кто это принес – убьет на месте. Смерть будет мгновенной.

Глава 20

Слово «Именно» повисает в сияющей тишине пещеры. Я смотрю на Базальта, и мое лицо горит от смущения.

Он стоит, все еще держа меня за руку, его лицо непроницаемо, но я вижу, как напряглась линия его челюсти.

– Сюда приходят за спокойствием, – наконец произносит он, и его голос кажется слишком громким в этой звенящей тишине. Он отпускает мою руку, и я чувствую себя так, словно оборвалась последняя нить, связывающая меня с реальностью. – В этом озере редко кто купается.

– Но почему? – шепчу я, не в силах оторвать взгляд от манящей, светящейся воды. – Если оно исцеляет…

– Оно не исцеляет тело, Роза, – он делает шаг к воде, и его огромная фигура отражается в ее зеркальной глади. – Оно обнажает душу.

Я смотрю на него, не понимая.

– Зайдя в него, – продолжает он, не поворачиваясь, – в любом живом существе начинают отражаться самые глубоко спрятанные, даже от самих себя, желания. Вода показывает их. Делает их почти реальными. Не каждый готов увидеть правду о себе. Даже само нахождение рядом с этим озером влияет на нас.

Он замолкает, и я пытаюсь осмыслить его слова. Отражение желаний.

Что бы я увидела в этой воде? Свой дом? Лицо отца? Свободу? А что увидел бы он, этот молчаливый, могучий воин?

– Пора возвращаться, – говорит он, наконец поворачиваясь ко мне. – Скоро рассвет. Торук и Хаккар проснутся.

Он прав. Это безумие.

Но я не двигаюсь с места.

– Нет.

Слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать. Базальт замирает, его глаза удивленно расширяются.

Я вскидываю голову и смотрю на него с вызовом, который рождается из смеси страха, отчаяния и странного, пьянящего чувства силы, которое дарит это место.

Не отводя от него взгляда, я медленно поднимаю руки к шее, к завязкам на своем платье. Мои пальцы находят узел, и я начинаю его развязывать.

Я вижу, как взгляд Базальта, до этого спокойный, мгновенно темнеет.

Он больше не смотрит мне в глаза. Его взгляд прикован к моим рукам, к тому, как ткань платья начинает расходиться у меня на груди, обнажая кожу в мягком, призрачном свете кристаллов.

Вижу, как напрягаются мышцы на его шее, как его дыхание становится тяжелее.

Завязки поддаются, и я позволяю грубой ткани платья соскользнуть с моих плеч. Оно падает к моим ногам бесшумной грудой, и я остаюсь стоять в одной тонкой сорочке. Холодный воздух пещеры касается моей кожи, но тут же отступает под волной жара, идущего изнутри.

Я не даю себе времени на раздумья. Одним быстрым, почти яростным движением я стягиваю через голову сорочку и отбрасываю ее в сторону.

И вот я стою перед ним. Полностью голая.

Серебристо-голубой свет от кристаллов на потолке окутывает мое тело, делая кожу бледной и почти светящейся.

Я никогда в жизни не чувствовала себя такой уязвимой и в то же время такой сильной.

Стою прямо, не пытаясь прикрыться, и смотрю ему в глаза.

Базальт не двигается. Он похож на каменное изваяние. Его взгляд медленно, почти благоговейно, скользит по моему телу – от плеч к груди, к животу, к бедрам. В его глазах горит темное, первобытное пламя.

Я нарушаю тишину.

– Теперь твоя очередь.

Мой голос звучит твердо, без капли дрожи, хотя внутри себя я совсем не чувствую такой уверенности.

Базальт избавляется от своей одежды мгновенно, срывая с себя ремни и застежки с той же легкостью, с какой лев стряхивает с себя капли воды.

Тяжелые доспехи и кожаная одежда с глухим стуком падают на серебристый песок.

Его огромное, покрытое шрамами тело кажется еще более могучим в призрачном свете. Каждый мускул, каждый шрам на его коже рассказывает историю битв и выживания.

Я прохожусь взглядом по его широким плечам, увитым мускулами, по могучей груди, опускаюсь вниз, разглядываю мускулы железного пресса, даже не стараясь скрыть жар, что вспыхивает на моих щеках.

И ниже.

Я ему нравлюсь. Базальт возбужден.

Никогда еще я не видела в живую то, что отличает мужчин от нас, женщин.

Подняв взгляд выше, я встречаюсь взглядом с темными глазами Базальта, а тогда снова опускаю взор вниз.

Кажется, для нас двоих все не так просто, как могло казаться на первый взгляд. Потому что он здесь, передо мной, гордится своим невероятным телом, а его братья спят в своих кроватях.

Резко развернувшись к воде, я вхожу в озеро.

Базальт берет меня за руку, наверное, стараясь помочь, но от его прикосновения сердце начинает быстрее биться.

Поверхность озера едва колышется, принимая могучее тело орка.

Вода вокруг нас начинает светиться ярче, окутывая призрачным сиянием.

Он отпускает мою руку. Идет дальше.

И я во всей красе могу рассмотреть его со спины.

Глава 21

Его взгляд – огонь, который плавит мою выдержку.

Я не могу больше выносить это напряжение и снова ухожу под воду, пытаясь найти в ее прохладных, светящихся объятиях спасение от жара, который зажигает во мне этот странный орк.

Базальт…

Мои длинные волосы, освобожденные от земного притяжения, расплываются вокруг меня, как живой ореол. Намокшие, в призрачном свете кристаллов, они кажутся не просто темными, а приобретают глубокий, рубиновый оттенок.

Я плавно двигаю руками, и вода вокруг меня отзывается тысячами крошечных, светящихся пузырьков.

Выныриваю медленно.

Капли стекают по лицу, шее, плечам.

Вижу, что Базальт больше не стоит на месте. Он сократил расстояние между нами.

Теперь нас разделяет не больше вытянутой руки.

– Роза… – его голос – хриплый, сдавленный рокот. Он произносит мое имя так, словно оно обжигает ему губы.

Я не отвечаю.

Просто смотрю на него в ответ, стараясь быть стойкой.

Базальт делает последний шаг.

Огромные руки опускаются мне на талию, и я вздрагиваю от прикосновения.

Ладони горячие, как угли, на фоне прохладной воды. Он притягивает меня к себе, и я, не сопротивляясь, упираюсь руками в его могучую, покрытую шрамами грудь.

Я чувствую, как его сердце бешено колотится под моей ладонью, и это придает мне смелости.

Он наклоняется, и его губы находят мои.

Орк требовательный, но не грубый, его уста исследуют мои с отчаянной, почти благоговейной настойчивостью…

Я отвечаю ему, сама не понимая, откуда во мне столько смелости.

Мои пальцы зарываются в его мокрые, жесткие волосы, а он в ответ издает низкий, гортанный стон, который вибрирует сквозь все мое тело.

Он подхватывает меня, и я, не задумываясь, обвиваю его ногами.

Вода больше не держит меня. Меня держит он.

Его руки скользят с моей талии ниже, на ягодицы, и сжимают их.

Я телом чувствую его твердый, горячий пресс.

Поцелуй углубляется, становится яростным, неистовым.

Его язык касается моего, и по телу пробегает электрический разряд.

Наконец, когда в легких уже не остается воздуха, он отрывается от моих губ, но не отпускает меня.

Его шершавые, горячие губы скользят по моему подбородку, по линии челюсти, оставляя за собой дорожку из огня…

Я откидываю голову назад, открывая ему шею, и с моих губ срывается тихий стон.

Он целует мою шею, и я чувствую, как его дыхание щекочет мою мокрую кожу.

Находит чувствительную точку за мочкой уха, и я вздрагиваю всем телом, вцепляясь пальцами в его могучие плечи, чтобы не потерять остатки разума.

Он медленно спускается ниже, и я чувствую, как холодный, гладкий кончик его клыка скользит по моему плечу – не угрожающе, а дразняще, почти игриво.

Этот контраст, жар его рта и холод клыка, сводит меня с ума.

Его поцелуи опускаются к моей ключице, он задерживается там, в маленькой впадинке, и я чувствую, как его губы растягиваются в подобии улыбки.

Мое тело накрывает мелкая дрожь возбуждения.

Раньше я бы и подумать не могла, что когда-нибудь мое тело заставит дрожать орк. И не от страха, а кое-чего совершенно другого.

Орк… один из тех, кого люди боятся сильнее обвалов в пещерах. Базальт.

Могучий монстр…

Ставит меня обратно в теплую воду и его рука, до этого властно сжимавшая мое бедро, начинает медленное, почти благоговейное путешествие.

Грубые, мозолистые пальцы осторожно скользят вверх по моему боку, и я вздрагиваю от контраста его шершавой кожи и моей, гладкой и влажной. Он изучает каждый изгиб моего тела, словно слепой, пытающийся впервые понять, что такое красота.

Очерчивает мои ребра, скользит по впадинке живота…

Его нежность обезоруживает и придает мне смелости. Мои руки, до этого сжимавшие его плечи в отчаянной хватке, тоже начинают свое путешествие.

Я провожу ладонями по его могучей груди, ощущая под пальцами рельеф старых шрамов. Каждый шрам – это история битвы и победы. Я касаюсь их без страха, с тихим удивлением, и чувствую, как под моей ладонью напрягаются его мышцы.

Наконец, его рука замирает, накрывая мою нежную кожу ниже ключиц.

Я не отстраняюсь. Лишь тихо, судорожно вздыхаю.

И тогда его большой палец медленно, почти невесомо, очерчивает вершину.

– Аах…

Тихий стон срывается с моих губ. Мое тело выгибается ему навстречу, и этот звук, невольный отклик, становится для него сигналом.

Он снова целует меня.

Исследует мой рот так же, как его рука исследовала мое тело – тщательно, благоговейно, заставляя меня забыть обо всем на свете.

Глава 22

Это хватка Хаккара.

Та самая, которую я ощутила у костра. Жесткая, властная, собственническая. Его пальцы впиваются в мою талию, не оставляя синяков, но не оставляя и сомнений в том, кто здесь хозяин.

Мой мир рушится.

Я опускаю взгляд на его руку, лежащую на моем боку. В серебристом свете луны, отраженном от воды, я замечаю на костяшке его указательного пальца небольшой рваный шрам – белую отметину в форме полумесяца. Шрам, который я видела, когда он протягивал мне нож.

Отметина, которой не может быть у Базальта.

– Этот шрам… – шепчу я, и мой голос тонет в шуме крови в ушах.

– Роза?

Голос, раздавшийся со стороны туннеля, из которого мы пришли, заставляет меня резко повернуть голову.

У входа в пещеру, освещенный голубыми кристаллами, стоит… Базальт.

Как он может быть… в двух местах?

Его лицо выражает недоумение и тревогу. В руках он держит два меховых плаща – свой и, видимо, мой.

Если он там… то кто же тогда здесь?

Я медленно, с застывшим в глазах ужасом, поворачиваю голову обратно к орку, в чьих руках все еще нахожусь.

Иллюзия на его лице мерцает, как пламя свечи на ветру, и исчезает. Передо мной – торжествующее, полное темного восторга лицо Хаккара.

– Удивлена, человечка? – хмыкает он. – Озеро не лжет. Оно просто видит лучше, чем ты.

Дикий, полный ужаса и отвращения крик вырывается из моей груди.

Я взмахиваю руками, отталкивая его от себя со всей силой, на которую способна. Мой толчок застает его врасплох, и он на мгновение теряет равновесие.

Этого достаточно.

Я отскакиваю в сторону, дальше в озеро, громко хлюпая водой.

Отступаю, пока не чувствую, что между нами безопасное расстояние, и только тогда останавливаюсь.

Вода доходит мне до груди, и я инстинктивно скрещиваю руки, пытаясь прикрыться, защититься от его взгляда, который теперь кажется грязным, оскверняющим.

Все то желание, вся та странная, пьянящая магия, что нахлынула на меня у этого озера – все улетучивается. Словно с меня сняли чары.

Остается только холод.

Я смотрю на Хаккара, на его самодовольное лицо, и чувствую лишь жгучий стыд и всепоглощающую, бессильную ненависть.

– Ты… – хриплю.

– Я? – парирует он с довольной ухмылкой.

Я фыркаю, издавая короткий, презрительный звук. Разворачиваюсь и, не обращая больше внимания на Хаккара, решительно иду к берегу. Вода бурлит вокруг меня, сияние следует за каждым моим шагом.

Когда я выхожу на серебристый песок, Базальт, стоящий у моей одежды, по-джентльменски отворачивается, давая мне иллюзию уединения. Мои щеки пылают от смущения и злости, пока я, торопливо и неловко, натягиваю на мокрое тело сухое льняное платье.

Хаккар тоже выходит из воды, его самодовольная ухмылка не сходит с лица. Он медленно, наслаждаясь своей победой, начинает одеваться.

И в этот момент он сгибается пополам.

Из его груди вырывается глубокий, разрывающий кашель. Он кашляет снова, и я с ужасом вижу, как на чистый серебристый песок брызжет кровь. Темная, почти черная.

– Хаккар! – рычит Базальт, делая шаг к нему.

Но самое страшное происходит дальше. Хаккар хватается рукой за грудь, и я вижу, как серое, каменное увядание, которое до этого было лишь на руке, с невероятной скоростью расползается по его телу.

Прямо на моих глазах оно ползет от его кисти вверх по предплечью, перекидывается на плечо и грудь. Здоровая, оливковая кожа на глазах сереет, трескается и умирает.

К нему подбегает Базальт. Он хватает брата за плечи, и его лицо искажено от ярости и страха.

– Идиот! – шипит он. – Ты, безмозглый идиот!

– Что происходит? – спрашиваю я сдавленным голосом, не в силах оторвать взгляд от этой чудовищной картины.

Ответ приходит не от Базальта…

Он доносится от входа в пещеру.

Голос Торука. Спокойный, насмешливый и холодный, как лед.

– Гора не терпит обмана, – говорит он. Я резко оборачиваюсь и вижу его, прислонившегося к стене туннеля. – А ты, кажется, теперь ее любимица.

Хаккар снова кашляет кровью и оседает на колени, тяжело дыша.

– Он умирает, – произносит Базальт сквозь стиснутые зубы, пытаясь удержать брата.

– Что?! – резко выдыхаю я. Умирает? Из-за какой-то глупой, жестокой шутки?

Ненависть к нему на мгновение отступает перед лицом смерти.

– Но ему же наверняка можно как-то помочь!

Торук медленно отлепляется от стены и подходит ко мне, останавливается совсем близко, его тень снова накрывает меня.

Берет меня двумя пальцами за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза.

Глава 23

– У каждой силы есть цена, Роза, – говорит Торук, его голос – низкий, поучительный рокот. – Гора дала тебе свою благосклонность, а Хаккар попытался ее обмануть. Теперь он платит.

Орк отпускает мой подбородок, но тут же его огромная, горячая ладонь накрывает мою и крепко сжимает.

– Идем, – говорит он, и властно тянет меня за собой, прочь к выходу из пещеры.

Я спотыкаюсь, едва поспевая за его широкими шагами, придерживая руками наспех накинутую одежду.

Оглядываюсь через плечо.

Базальт все так же стоит на коленях рядом с Хаккаром, который тяжело дышит, и серая каменная хворь продолжает медленно, но неотвратимо расползаться по его груди.

Если так продолжится, то до рассвета он точно не доживет.

– Подготовь его, – бросает Торук через плечо своему брату, не останавливаясь. – Я позову других, чтобы помогли дотащить его до вместилища.

Он делает паузу, а затем добавляет, кивая в мою сторону:

– И займусь ей.

Вместилище? Займется мной?

Мне все это совершенно не нравится.

Я смотрю на Базальта, ища в его глазах хоть какой-то ответ, хоть каплю поддержки, но он не смотрит на меня, и никто ничего не объясняет…

Приходится следовать за Торуком, который крепко держит меня за руку, увлекая в темноту туннеля.

Мы оставляем позади сияющее озеро и снова выходим на темное плато.

Ночной холод снова обрушивается на меня, но едва успеваю еще раз оглянуться на темные, чужие деревья и далекие отсветы горнов, как Торук, не ослабляя хватки, втягивает меня обратно в каменный и темный дом вождей.

Дверь за нами закрывается с тяжелым, глухим стуком, отрезая меня от остального мира.

Внутри почти темно. Огонь в большом очаге практически погас, и лишь несколько углей тлеют в глубине, отбрасывая на стены слабые, умирающие отблески.

Торук наконец отпускает мою руку.

Я инстинктивно потираю запястье, не отрывая от орка испуганного взгляда.

Что теперь?

Не решаюсь задать ему этот вопрос.

Хотя сам Торук, кажется, пока не обращает на меня внимания. Он проходит вглубь зала к массивному сундуку, похожему на тот, что я видела в одной из спален.

Орк с грохотом откидывает тяжелую крышку и начинает искать что-то внутри, отбрасывая в сторону какие-то меховые плащи и свертки.

Наконец достает то, что искал.

Большой отрез какой-то грубой, но чистой белой ткани, похожей на простыню. Он подходит ко мне и протягивает ее.

– Повяжи на теле, я скоро вернусь, – бросает он, и в его голосе нет места для вопросов или возражений.

Не дожидаясь моего ответа, он разворачивается и выходит в ночь, его тяжелые шаги быстро затихают вдали. Он направляется обратно, к широкому входу в скалу, где раскинулись множество орочьих домов.

Я остаюсь одна.

Как только звук шагов затихает, бросаюсь к двери.

Осторожно, стараясь не шуметь, приоткрываю тяжелую створку и выглядываю наружу.

Пусто.

Торука уже не видно, он скрылся где-то в лабиринте их каменного города.

На мгновение в голове мелькает шальная мысль – бежать. Снова. Но я тут же ее отбрасываю.

Смотрю на чужое, дымное небо, на далекие отсветы огня и грозные силуэты скал…

Здесь их дом. Каждый камень, поворот тропы им знаком. Я же здесь слепа, как крот. Даже если мне удастся уйти далеко, я либо разобьюсь, сорвавшись со скалы в темноте, либо стану добычей диких зверей, либо... они просто найдут меня снова. И тогда пощады точно не будет.

Я тяжело выдыхаю, выпуская вместе с воздухом остатки надежды, и закрываю дверь.

Нужно делать, что он сказал.

Опускаю взгляд на белый отрез ткани в своих руках. Грубая, но чистая материя. Зачем она? Что это за странный ритуал?

Дрожащими от холода и нервного истощения руками я тянусь к завязкам своего платья.

Белая ткань оказывается огромной.

Я разворачиваю ее, и она полностью скрывает меня, как саван.

Начинаю оборачивать ее вокруг тела, как нас в детстве учили делать тогу для праздника урожая. Ткань холодная, но сухая. Приходится сложить ее вдвое, чтобы длинные концы не волочились по каменному полу. Я кое-как закрепляю узел на плече, создавая подобие простого, бесформенного платья.

Оглядываю себя.

Похожа не то на жрицу для жертвоприношения, не то на невесту для какого-то чудовищного обряда. Не знаю, что из этого хуже.

В этот момент тяжелая входная дверь снова со скрипом открывается.

Торук молча окидывает меня своим нечитабельным взглядом с ног до головы.

Я не могу понять, что в его глазах – одобрение, насмешка или просто холодная оценка.

Он смотрит на то, как белая ткань облегает мое тело, и его губы сжимаются в тонкую, прямую линию.

Глава 24

За последними словами орка не следует никакого продолжения и я больше не спрашиваю.

Мы идем молча.

Он ведет меня туда, где заканчивается их грубое подобие цивилизации и начинается дикая, нетронутая скала. Мы проходим вдоль края плато, и с одной стороны от меня – стена горы, а с другой – черная, бездонная пропасть, в которой свистит ветер.

Наконец, Торук останавливается. Перед нами широкое, темное углубление в земле, похожее на высохший колодец или провал. Из него тянет сыростью и холодом.

– Я спрыгну и поймаю тебя внизу, – говорит он, глядя в темноту провала.

Я подхожу к краю и заглядываю вниз.

Дна не видно. Там просто тьма, да такая непроглядная, что аж глаза болят. Мое сердце ухает куда-то в пятки. Он хочет, чтобы я прыгнула туда?

Нервно сглатываю и, понимая, что у меня нет выбора, молча киваю.

Торук не колеблется ни секунды. Он легко, как будто спрыгивая с низкой ступеньки, шагает в темноту и исчезает. Я слышу лишь короткий шорох осыпавшихся камней, а затем – тишину.

– Теперь ты, – доносится его голос из глубины. Он звучит глухо, но на удивление близко.

Я стою на краю, и все мое тело кричит от ужаса. Прыгнуть в темноту, наощупь, в руки чудовища…

Оглянувшись на темный лес, я резко выдыхаю. Отовсюду, кажется, на меня смотрят звериные глаза, из каждого куста. И о чем я только думала, когда планировала тот глупый побег?

Делаю глубокий вдох, зажмуриваюсь так сильно, что перед глазами пляшут цветные пятна, и делаю шаг вперед.

На мгновение – чувство полета, свист воздуха в ушах и леденящий ужас. А затем падение обрывается.

Меня ловят сильные и твердые, как камень, руки Торука.

Я врезаюсь в его могучее тело, и он даже не шатается. Держит меня крепко, прижимая к своей широкой груди. Я судорожно цепляюсь за его плечи, пытаясь обрести равновесие. И в этот момент меня окутывает его запах – что-то более личное, мужественное. Запах озона, холодного камня и его собственной, горячей кожи.

Он держит меня, давая испуганному сердцу успокоиться. Затем, не говоря ни слова, разворачивается и несет меня в темноте.

Мы передвигаемся по узкому, вырубленному в скале туннелю. Здесь нет факелов или светящихся кристаллов, и единственным ориентиром служит редкий, тусклый свет, пробивающийся откуда-то сверху.

Наконец, мы выходим в небольшую, круглую пещеру. Она не похожа на остальные. Свод ее обрушен, и через огромный пролом в потолке видно ночное небо и яркую, полную луну.

В центре, на большом, плоском камне, похожем на алтарь, лежит Хаккар. Рядом с ним, на коленях, стоит Базальт, и больше здесь никого нет.

Торук молча подходит к камню и осторожно ставит меня рядом с Хаккаром. Я смотрю на него, и у меня перехватывает дыхание. Его тело накрыто той же белой тканью, что Торук дал мне. Но она лежит так, что я понимаю – под ней он так и остался полностью обнаженным.

Увядание распространилось с чудовищной скоростью. Серая, мертвая корка камня уже полностью покрыла его ноги, поднимаясь выше колен. А на груди, слева, прямо над сердцем, расползлось уродливое темное пятно, от которого во все стороны, как вены, тянулись тонкие серые трещины. Проклятье почти добралось до его сердца.

– Что все это значит? – хрипло спрашиваю я, переводя потрясенный взгляд на напряженное лицо Базальта.

– Обряд, – коротко отвечает он, глядя мне прямо в глаза.

– Мы оставим вас, – перебивает его Торук.

Он кладет руку на плечо брата, и по его лицу я вижу, как Базальту не хочется уходить…

Орк все-таки поднимается. Он бросает на меня долгий, полный тревоги и чего-то еще, непонятного, взгляд, а затем, нехотя, следует за Торуком к выходу из пещеры.

Тишина давит на уши…

Я поднимаю голову и смотрю на луну в огромном проломе в потолке. Она висит так близко, кажется, протяни руку – и коснешься ее холодной, серебристой поверхности.

– Роза…

Хриплый, едва слышный шепот заставляет меня вздрогнуть и резко опустить взгляд.

Хаккар.

Он в сознании.

Его глаза приоткрыты, и мутный, полный боли взгляд с трудом фокусируется на моем лице. Дыхание его прерывисто, а губы потрескались и потемнели. Видно, что каждое слово, каждое движение дается ему с огромным трудом.

– Я здесь, – инстинктивно отвечаю я и опускаюсь рядом с ним на холодный камень. – Я здесь. Но мне не объяснили, что надо делать.

– Прости… – хрипит он, и звук похож на скрежет камня. – Я… идиот. Знаю.

Я замолкаю.

Просто смотрю ему в глаза.

– Все… всегда порчу, – продолжает хрипеть и даже губы искривляются в горькую дугу.

– Не надо этого сейчас, – прошу я, положив ладонь на его щеку, и он на мгновение прикрывает глаза, – Торук сказал, я могу спасти тебя.

Кажется, ему стоит неимоверных усилий вновь поднять веки.