Нехристь

Глава 1

Он стоял за невысокой изгородью, посеревшей от времени, и солёная капля блестела на щеке, превратившись в крохотный мерцающий кристалл. Сосредоточение боли и отчаянья, ненависти и муки. Маленький якутский мальчик, потерявшийся в зиме, которой, казалось, нет конца.

Смотрел на детей, играющих в войнушку, которые норовили влепить друг другу снежок побольнее, задрать куртку или пальто, или толкнуть в большой пушистый сугроб. Пар из рта клубился вокруг, превращая дерущихся в белое облако, но это была забава.

Было ему почти шесть, только ни ласки, ни любви за эти годы Ванька не видел, лишь затрещины от старших в семье да брань от матери, что и неродная ему была вовсе и каждый раз норовила о том напомнить.

- Ешь, дармоед, харчи казённые, - чистила она картошку, зыркая в сторону ребёнка, который старался быть, как можно незаметнее. – Возись тут с тобой, будь ты неладен. Чего смотришь, погань раскосая?

Ванька старался отвернуться и не смотреть. Лучше разглядывать мелкие цветы на обоях, которые он выучил наизусть. Здесь три листика, а вот тут уже два, но зато завитки.

Мальчишки были заняты игрой, потому не замечали притаившегося Ваньку, которому до жути хотелось хоть с кем-то поиграть.

- Эгей, - Васька влепил мальчугану кулак в плечо, отчего тот покачнулся и впечатался в забор, тут же отозвавшийся шевелением под его телом. Покачнулся забор, но устоял, а Васька, схватив за шарф, тащил Ваньку к калитке.

Мальчишка хватался короткими пальцами за шероховатые жерди, которые кололись гвоздями, занозами и морозом, норовя зацепиться хоть за одну, потому что, вытащи его Васька на улицу, набегут остальные, и тогда кто знает, чем закончится всё веселье.

- Ну давай же, - натужно кряхтел старший на два года Васька, пытаясь оторвать от забора приёмного братца. Одно дело друг с другом понарошку сражаться и совсем другое против недруга: раскосого супостата из монгольских степей. – Кому сказал, отцепись! – дёргал он Ваньку за тонкое пальтишко со своего плеча, что тому приходилось донашивать.

Маленький якутский мальчик дрожал от зимней стужи и страха, его дыхание образовывало в воздухе морозные облака. Он держался из последних сил, понимая, что за жизнь следует бороться до конца. Как та кошка, которую замучили дети. Налетели всей гурьбой и куражились. Ванька помнит её глаза хорошо. Он проходил мимо с матерью, а кошка еле дышала, смотря на последних людей в своей жизни.

Ванька боялся стать той самой кошкой. Он до конца не понимал, что такое смерть, но знал, что исчезать насовсем не хочет. Потому что любил сладкие яблоки, которыми его угощала старая Лукерья за два дома отсюда, любил мультики, что иногда удавалось посмотреть, когда у мамки было хорошее настроение, любил лошадей, на которых однажды удалось прокатиться, когда отец вернулся из командировки. Ваньке казалось, что жизнь вообще хорошая штука, пока его не начинали мутузить.

Васька дёрнул за шарф так, что сдавило горло, но и тогда Ванька держался за забор.

- А ну, подмогите, - позвал друзей, и те с радостью бросились отрывать маленькие земёрзшие пальцы от старого дерева. Выволокли его на улицу, и Ванька зажмурился, падая головой прямо в сугроб, пока за спиной улюлюкали и хвалили друг друга за проделанную работу. Он раздвинул локти и уткнулся носом в ладошки, чтобы дышать, а потом старался не шевелиться, может, тогда они найдут другое развлечение и забудут про него?

Внезапно шум стих, и Ваньку потащил кто-то на себя.

- Живой? – поинтересовался мужчина, отряхивая снежного мальчика, начиная с шапки. – Это за что они так тебя?

Своими раскосыми карими глазами Ванька смотрел на незнакомца, который ловкими движениями сметал налипший на шапку, пальто и худые штаны снег, и молчал. Ему казалось, что не стоит вообще заговаривать ни с кем, потому что можно нарваться на тумак, если чего не так сказать. Вот, к примеру, взять мать. Она добрая, когда не злая. А уж злая она побольше, чем добрая. Но иногда и приласкать может, только в тот момент, когда гладит она по голове Ваньку, то всё ждёт, что потом тумак вдруг за что-то прилетит или оплеуха. И пахнет от неё травами, и будто сама она вся добротой светится.

Машка говорит, что это настойка какая-то, и от неё взрослые дуреют, только мать всё равно лучше становится. Улыбка по губам расползается, а в доме спокойно как-то. Вот бы она больше той настойки пила. Ванька как-то нашёл и налил её в чай, а она так ругалась, что в сарае его закрыла, а перед этим хворостиной отходила, потому что гадость такую учинил.

Зовут мать Зина. И своих у неё трое, а тут ещё решила Ваньку на воспитание взять. Правда, решение то давалось с трудом. Был у Бориса, отца семейства, друг на Севере, Айдар, да несчастье случилось: погорели в доме, только мальчишка и уцелел. А перед тем, будто чуял погибший смерть свою. Слёзно просил друга своего, Борю, не бросить в беде мальчишку, которому и было на ту пору только три года. Родных и близких у Айдара не было, у жены тоже рано смерть нашли, вот и остались они на земли горемыками.

Так и остался Ванька на земле сиротой.

Не смог слова своего забыть Борис, к тому ж был мальчишке крёстным, как бросить в такой беде. Поехал к семье своей, долго с женой говорил, а та всё согласие своё давать не хотела.

- Совсем из ума выжил, дурак старый? – спросила его, нервно шинкуя капусту. – Тут свои по лавкам плачут, а он подкидыша тащить станет.

Глава 2

Николай Петрович Бородин в свои 32 года жил одиночкой, имел КМС по боксу и весёлый нрав. Семьёй не обзавёлся по одной единственной причине: ждал ту единственную, что зажжёт искру в его сердце. Единственная никак не появлялась, но мужчина не унывал. Вместо этого отдавал себя на волю спорту, обучая подрастающее поколение приёмам боя.

Проживал в городе, где насчитывалось ещё 120 000 человек в небольшой однокомнатной квартире по соседству с настоящим академиком Штерном Вениамином Валерьевичем, который любил прохаживаться по небольшой аллее около дома, заложив руки за спину.

В Михайлёвку Николай приехал к сестре погостить на пару недель, повидаться с племянниками и вдохнуть свежего деревенского воздуха.

Завидев, как мальчишки столпились гурьбой над одним из сугробов, что-то крича, подошёл ближе, но они тут же бросились врассыпную, испугавшись широкоплечего незнакомца. Тот опустил сумку на землю и легко вытащил на свет божий мальчишку.

- Живой? – поинтересовался, отряхивая снежного мальчика, начиная с шапки. – Это за что они так тебя?

Мальчишка смотрел раскосыми карими глазами на незнакомца, пока тот ловкими движениями сметал налипший на шапку, пальто и худые штаны снег, и молчал. Неужто, дядька сам не видит, что с ним не так? Но незнакомец смотрел по-доброму, и даже презрения не проскальзывало на его лице.

Николая тоже обижали в детстве. Вот так выбрали козлом отпущения и шпыняли, он, наверное, потому и в бокс пошёл, чтобы давать отпор. Характер имел волевой, такой, что вгрызался и не отпускал. Так и вырос. Встретились ему как-то те, что проходу не давали, и получили: кто по лицу, кто в солнечное сплетение, а вообще по заслугам. Нападали, как шакалы, больше стаей. После того, как отпор первый раз дал, поймали и так избили, что провалялся он на больничной койке неделю, но их не сдал. Злобу затаил, отомстить сам собирался, без помощи взрослых.

И так его мать упрашивала, и эдак. А он будто воды в рот набрал. А как вышел стал ещё больше занимать, а потом и сам к главному пришёл. Предложил спарринг устроить. Сплюнул старший на асфальт, посмеялся, только потом уже ему не до смеха было, когда зуб проскакал по земле и улёгся молчаливым знаменем победы Николая. С тех пор к нему и подходить не стали, всё сторонкой. Только спорт уже в сердце въелся, сросся, никуда от него не деться. Так и нашёл Бородин призвание своё благодаря недругам. Хоть спасибо говори и руку пожимай. Да никогда Николай руки подобным товарищам жать не станет.

- Молчишь, значит, - покивал Николай головой, понимая мальчишку. – Меня тоже обижали, - решил поделиться перед тем, как уйти дальше. – Ну ничего. Видишь, какой большой вырос, - усмехнулся, ударяя себя в грудь. – Ты не прощай такого, - попросил Ваньку, прощаясь, - хорошо?

Ванька никак не отреагировал. Нет, ну а что ему сказать? Он даже боялся смотреть в глаза обидчикам, не говоря уже о том, чтобы дать сдачи. Один против пятерых, а то и семерых. Да и старше он, сил больше. Не тягаться с ними. Навалятся кучей и дай мутузить.

Как-то в лужу толкнули, так потом нагоняй от тёти Зины получили такой, что мама не горюй. Ругалась ужасно, но не из-за Ваньки, а что одежду ему испортили. Стирай теперь, порошка не напасёшься. Потому перестали дети одежду портить, чтобы с Зинаидой попусту не лаяться, а больше по телу бить да лицу, что и стало причиной битья.

Мать всегда говорила, что он страшен, как атомная война. Что приёмыш и урод. Не всегда в глаза, порою Ванька слышит, как она о нём с соседками говорит. И всё только плохое рассказывает. Как таз случайно опрокинул, что маленький, а еды на него не напасёшься, что в кровать нужду справляет, так крепко спит.

И как заведёт она волынку эту, так Ванька сразу бежит в сарай прятаться, так стыдно становится. Он и сам столько раз себе говорил больше не делать так, а поди ж ты, засыпал сухим, а просыпался уже в мокроте. Стучал зубами от холода, а пикнуть боялся. Отодвигался на край, где оставалось место сухое, так до утра и терпел. Как-то сам пробовал постель перестелить. Забрался в шкаф, полку уронил. Проснулись все, сбежались.

Старшие брезгливо посматривали в его сторону, делая вид, что их сейчас стошнит. Мать орала благим матом. И за что ей такое убожество, и кого она на груди пригрела. Не ребёнка человека, а самого настоящего змеёныша! Только Ванька внутренне сжимался, опускал глаза и смотрел в пол, боясь их поднять. И так ему было до жути стыдно за самого себя, но поделать он ничего не мог. Почти каждый день засыпал и просыпался мокрым.

Мать и заворачивала его в эти вонючие простыни, и заставляла самого стирать. Зинаида думала, что подобная мера – воспитательный процесс, который заложит в голове ненавистного якутёнка нормы поведения во время сна. Только ничего не работало, и Зинаида решила, что Ванька делает это нарочно.

На пятый раз она его так выпорола, что тот сидеть без слёз не мог. А когда приехал Борис, наказала ничего ему не рассказывать, иначе Ванька будет пенять на себя. Он и молчал. Борис решил посадить его к себе на колени, Ванька зашипел от боли, тут же испуганно покосившись в сторону матери.

- Болит что-то? – забеспокоился Борис, но Ванька тут же покачал головой.

- Да ничего у него не болит, - отмахнулась жена. – Вон, - протягивала руку, тыльной стороной вверх, - костяшки стёрла ему простыни стирать. Совсем, негодяй, меня не жалеет. С родной матерью бы так не поступал, небось, - язвительно замечала.

- Да не специально же он! – заступался муж, хмуря брови. – Врачу показать надо.

Глава 3

Николай обещался через неделю, а приехал сегодня, потому никто его не встречал. Добрался до знакомого дома, который в последний раз видел лет пять назад, и, открыв калитку, услышал, как зашлась хрипом старая собака. Белка всё ещё была на службе, правда сдала. Глаза уже плохо видели, но слух оставался чутким, потому и принялась оповещать хозяев о том, что во дворе кто-то появился.

- Ну что ты, Белочка? – спросил Николай ласково, и тут же та приветливо замахала хвостом, словно узнавая того, кто подкидывал сахарные косточки в далёком прошлом. Бородин опустил большую руку на поседевшую голову и потрепал сторожа ласково. – Недолог наш век, Белка, - вздохнул, заглядывая в добрые глаза, и она преданно отвечала ему всем своим собачьим сердцем.

- Колька, - ахнули позади, и Бородин тут же распрямился, готовый к объятиям. Развернулся, раскрыл руки, а потом хлопнул себя по швам и поднял сумку, направляясь к крыльцу. – Ты чего не сказал, что сегодня? – вытирала сестра руки о передник. – Я стол бы накрыла.

- А вот и посмотрим, что сами хозяева едет, - улыбнулся он, поднимаясь выше. Поцеловались, обнялись и в дом.

- Мальчишки на улице бегают где-то, - оповестила его Настя. – Толя в магазин пошёл, а я вот – на хозяйстве, - махнула она в сторону плиты, на которой стояло три кастрюли. – Ты проходи давай, располагайся. Я же тебя на следующей неделе ждала, - сетовала Настя, которая нарочно и подругу свою пригласила погостить в ту же неделю, вдруг, сойдутся два одиночества?

- Да не суетись ты так, - успокоил её Бородин, усаживаясь за кухонный стол и приглаживая волосы после шапки, - брат просто приехал, а не проверка, - рассмеялся.

- Скажешь тоже, - отмахнула от него Настя, перемешивая борщ, - не по-людски как-то. Написал бы – я бы подсуетилась. А так даже угостить нечем.

- А чем своих потчуешь, то и я буду, - сложил ладони на столе в замок Николай. – Ты мне вот лучше что скажи. Мальчик у вас есть. Маленький такой, лет шесть, раскосый. Это кто будет?

- Нехристь? – повернулась к нему Настя, пробуя на вкус борщ и беря в руки солонку.

Бородин слегка опешил, потому переспросил.

- Это отчего ж имя такое странное?

- Да какое имя, - прикрутила она огонь, - Ванькой зовут. Только знают его все, как нехристя.

- Отчего ж так? – не понимал Николай.

- Странный ты, Колька, ей Богу, - усмехнулась сестра. – Глаза видел какие? Потому и прозвали.

- Некрещённый что ли?

- Я почём знаю, - она села напротив, устало снимая косынку с головы. – Я его в храм не водила. Если Зинаида так называет, то соседям чего?

- Обижают его? – принялся дальше вопросы неудобные задавать Николай.

- А говоришь не с проверкой, - окинула его взглядом Настя. – К сестре родной приехал или про чужого ребёнка спрашивать? На кой чёрт он тебе сдался?

- А вот потому спрашиваю, что шайку детей разогнал, из сугроба его достал.

- Так забавы то просто, - отмахнулась Настя. – Неужто не помнишь, как в нашем детстве было? Ну балуются, чего с детей взять?

- Вот как раз и не забыл, - Бородин замолчал и просто смотрел в глаза близкому человеку. Она-то должна знать, каково приходилось ему. А будто стёрла из памяти, других нынче защищает.

- Вырос же, - продолжила. – Живой? Только сильнее стал.

- Уж не спасибо ли говорить недругам? – поинтересовался.

- Вот что ты пристал ко мне со своим нехристем? – разозлилась Настя, и тут по ступеням затопали ноги. – Иди лучше с племянниками поздоровайся.

На пороге возникли два мальчишки в перекошенных на головах шапках, и Николай понял, что видел уже их сегодня. Как раз среди тех, кто мальчишку в сугроб и запихивал. Улыбка сошла с его лица, он сурово посмотрел на одного, а потом на другого и поздоровался.

- Нагулялись? – суетилась около них мать, - а ну подите сметите веником снег с курток.

Мальчишки переглянулись, узнавая дядю. Уж пять лет воочию не виделись, и помнить не помнят, какой. А тот, что спугнул их, вот перед ними сейчас стоит.

- Чего смотрите? Бегом, - приказала Настя, и мальчишки выскочили в коридор.

- Вот же угорелые, - покачала головой Настя, убегая на кухню, где что-то зашипело.

Николай вздохнул, раздумывая, что же сказать племянникам, когда они как-то робко вошли обратно. Он достал гостинцы из сумки, припасённые нарочно для них, и выдал. Только, если сестра ничего не видит в том, чтобы маленьких обижать, что ж говорить о детях?

Оно ж ведь как выходит. Рождается ребёнок холстом чистым, ничего в жизни не понимает, хорошее от плохого не отличит. А взрослый ему руку подаёт и ведёт за собой, показывая, что надо, а что нет. Любой ребёнок станет насекомых давить, только вовремя это заметить надо, рассказать, что плохо. А потом то же самое и с животными, а так и до людей очередь доходит. И если старший считает нормой, когда маленьких шпыняют, то откуда ж в детях возьмётся сострадание?

Как только племянники в комнату к себе шмыгнули, пришёл и Анатолий. Поручкались, обнялись. Сели за стол, на котором уж Настя наставила припасов разных. Пришли и племянники, и всё старались не смотреть в сторону гостя.

Глава 4

Бородин проснулся по обыкновению рано, пока остальные в доме ещё видели сны. Выбрался на улицу, вдыхая морозный воздух, и принялся делать зарядку. Потом взялся за топор, принимаясь колоть дрова.

Мороз был знатный, даже Белка не показывала носа из тёплой будки, предпочитая сон пустому лаю. Когда вынесут горячего супа или похлёбки, тогда и подаст голос.

После завтрака Николай решил прогуляться.

- Да где ж тут у нас прогулки устраивать? – не поняла Настя.

- Просто по улице, пройтись, - Бородин натянул свитер, куртку, намотал на шею шарф, а на голову водрузил шапку и отправился на поиски мальчишки, который со вчерашнего дня перед глазами стоял. – Хочешь со мной?

- Делать мне больше нечего, - отмахнулась сестра.

Он шёл прямиком к тому месту, где встретил вчера мальчишку, рассматривая дома, пыхтящие дымом, будто курильщики, выпуская сизые струи вверх. Школьники должны быть в школе, кто помладше – в детском саду. И кто знает, может сейчас этот раскосый строит где-то из кубиков башню, а кто-то другой рушит её, и все принимаются смеяться.

Побродив немного, он отправился в магазин купить печенья к чаю и поинтересовался у продавщицы о мальчишке. Та окинула его немного удивлённым взглядом, но ответила, где и с кем живёт.

- Про Ваньку что ли? – поинтересовалась какая-то старушка, оказавшаяся Лукерьей, и так они вышли вдвоём, неторопливо направляясь в сторону её дома. Бородин нёс лёгкую сумку, где лежали только хлеб и сахар. Много на пенсию не разгуляешься, потому Лукерья не шиковала. Привозили иногда дети кое-что, да только сами немного зарабатывали, потому и на том спасибо. А Ваньку ей было жалко. Порой себе что-то не покупала, а мальчишку конфетой угостит.

- Жалко ребёнка, - прошамкала беззубым ртом и будто начала что-то пережёвывать. – Будто собачонку в чёрном теле окаянная держит. Борька нормальный, да, - кивала она, соглашаясь сама с собой. – А Зинка - злющая, будто не баба, а ведьма, - повернулась к незнакомцу, пытаясь заглянуть в глаза, только всё одно: чётко ни одного человека уже давно не видела. А этот всё равно расположил, был в его голосе что-то твёрдое, но тёплое.

- Вроде, доброе дело делает, - размышляла, - а осадок сильнющий, - делилась мыслями. – Вот как, скажи мне на милость, можно ребятёнка так гнобить? Пущай и чужой, - махнула рукой. – Но живой же, тёплый, ласки просит. Знаешь, как он ластится любит? – остановилась Лукерья, поправляя выбившиеся седые волосы из-под пухового серого платка, которому сносу не было. – Бывало придёт, крадётся, а я уж слышу. На крылечке стоит, дверца так щёлк. Раньше боялся приходить, а потом привык. Прижмётся ко мне, а у меня душа плачет, только слёз ему показывать не надо. Если я жалеть стану, то и он себя. Пусть сильнее будет. Говорим с ним даже.

- О чём же? – душа Бородина сжималась с болью, слушая исповедь старухи. Надо же, из всего села одна с чистой душой, даже сестра его и та по принципу: «моя хата с краю».

- Так об чём? – будто задумалась. – Мечтает он вырасти и уехать отсюда. Подальше, говорит, от мамки поеду. Отец пусть гостит, а эта чтоб с братьями да сёстрами и приезжать не смела. Маленький какой, а уж мысли такие. Уеду, говорит!

- А почему ж его не защищает никто от других?

- А кто ж будет? – развела руками Лукерья и чуть не упала, поскользнувшись на маленькой льдинке, что под снегом притаилась. Николай вовремя подхватил, а то она уж такого страху натерпелась. Аж в глазах потемнело.

- Ты заходи, заходи, в доме всё сподручней. Чаю попьём. Ты ж тут единственный, кто про Ваньку спросил, потому что жалко его.

Поставила чайник Лукерья, а Николай осматривался в стареньком доме, хранившем память о стольких людях. И пока она по хозяйству суетилась, а Николай на стол пряники и конфеты выставил, что сестре купил, открылась дверь, и на пороге застыл мальчишка с раскосыми глазами.

Какое-то время Бородин и Ванька смотрели друг на другу, не говоря ни слова, и мальчишка захотел сбежать, прикрывая дверь, но Николай бросился следом.

- Погоди, - окрикнул его в спину, и беглец застыл, боясь повернуться. Конечно, он признал сразу странного дядьку, что разогнал мальчишек и помог ему выбраться из сугроба. А теперь ещё больше удивился, увидев его в гостях бабы Лукерьи. Только знал Ванька, что в такие моменты лучше прятаться. Потому что, когда тебя не видно, про тебя никто не помнит. А коли никто не помнит, значит, не сольёт злобу и не отвесит тумак.

- Идём в дом, поговорить хочу.

Мальчишка удивлённо обернулся, смотря на незнакомца, который его вчера спас, и недоверчиво нахмурил брови.

- Давай же, - подозвал его Николай, первым ступая в дом, и Ванька робко вошёл следом.

- Аааа, Ванюша, - растянула улыбку Лукерья, - внучок мой, давай, скорей, раздевайся и руки мой. Гость у нас из города!

Ванька прошёл к рукомойнику, споласкивая руки, а потом уселся на старый табурет, боясь поднять взгляда. И такой он показался Бородину маленький и забитый, что злость внезапно накатила. Хотелось пойти к Зинаиде и отходить по пятой точке как следует, выдать затрещину всем детям, что издеваются над мальчишкой, а ещё отчего-то щипало в носу, но Николай сдержался. Куда ему, этакой детине, слезу пускать?

- Ты бери вот пряничек, - подкладывала Лукерья Ваньке сладостей, - конфеты тоже. С собой не даю, - повернулась к Бородину. – Он сам брать боится, говорит, что отнимают дети Зинаиды, а потом требуют, чтоб ещё носил. Потому он перестал вообще у меня что брать.

- Что же это получается. Будто в семье, а хуже, чем в детском доме? – удивился Николай.

- Да кто ж в том доме был? – пожала плечами Лукерья. – Говорю только, что знаю. Ты ешь, ешь, - обратилась на сей раз к Ваньке, - а то кожа да кости. Отец когда приедет?

- Завтра, - отозвался Ванька с набитым ртом.

- Ну хоть пару недель отдохнёшь, - кивала головой старушка. – При Борисе они его сильно не задирают, - пояснила Николаю.

Глава 5

Пока Лукерья убирала со стола, Николай и Ванька стояли друг напротив друга в самой большой комнате, только и она была куда меньше самого обычного зала. Казалось, размахнись руками и можно достать стен.

- Это базовая стойка, - показывал Бородин, группируясь. – Повторяй. Он поставил ноги на ширине плеч, левую ногу чуть выдвинул вперёд, а правой отступил. Руки поднял и держал в кулаках, защищая лицо и грудь.

Ванька отзеркалил по-детски непосредственно мужчину, и Николай поправил фигуру, оставаясь довольным. Порой ему приходилось проводить индивидуальные занятия, как для детей, так и для взрослых, но никогда в маленькой комнатушке у чёрта на куличках.

- Хорошо, - похвалил Николай нового ученика. – А теперь расслабься и снова попробуй.

Несколько раз они отработали стойку, а потом Бородин перешёл к следующему шагу.

- А теперь удар прямой левой.

Он вытолкнул руку вперёд из стойки, использовав вес для усиления удара, и тут же вернулся в исходное положение.

- Давай, попробуй.

Лукерья прислонилась к дверному косяку, наблюдая за тем, как гость тренирует мальчишку. Одно дело, когда взрослые прикрикнут на шантропу, чтобы не гоняли маленького, и совсем другое, ежели Ванюша сам за себя постоять сможет. И, глядя на то, как совсем чужой человек неравнодушен к мальчишке, утёрла краем платка выбравшуюся из уголка глаза слезу.

- Это крюк правой, - продолжал учить Николай ученика, понимая, что тот сразу всё не запомнит, но времени у них было не так много. Система требовала размеренных занятий, которые Бородин мальчишке дать не мог. Если бы Ванька жил в городе, он с радостью бы взял его бесплатно в свою группу, но тут следовало отталкиваться от реальности. И она была такова, что Николаю надо уехать через неделю, максимум две обратно.

Сестра удивиться, чего он тут так надолго застрял, да и станет задавать ненужные вопросы, у кого да по какому делу, но Николай твёрдо сейчас решил посвятить имеющееся время мальчишке.

- Смотри, - продолжал занятие. – Ты торс и бедро поворачивай, чтобы создать силу для удара, а затем кисть разверни, чтоб плечо и рука шли в сторону врага.

Ванька впечатывал кулак в воздух, представляя тем временем каждого из мальчишек. Вон по носу получил Славка, что плевал в его сторону. А теперь Вадим – любитель оплеух. Следом дело дошло до Васьки. И пусть кричит мать, что этого трогать нельзя, ничего, и он получил в ухо, отчего Ванька не смог сдержать улыбки.

- Боец, - вырвал его из задумчивости Николай, - ты руку-то согни под 90 градусов, а то не выйдет ничего, - и Бородин вернул маленькую нетренированную руку обратно к груди.

Лукерья снова ушла на кухню, но быстро вернулась с табуретом, размещаясь в дверном проёме. Восседать в самой комнате смысла не было, и так маловата, ещё ненароком помешает, а тут – в самый раз. В руках тут же образовались спицы и пряжа, и вот принялась она петли накручивать на две тонкие острые палочки.

- А вот если на тебя нападать станут, тут смотри как, - продолжал тем временем Николай, позабыв, где он вообще находится. Он любил свою работу, и, когда учил мальчишек технике боя, порой забывался, что и как. Просто был в моменте и не слышал, если звонил телефон или кто-то его звал. Так и теперь, он полностью сосредоточился на Ваньке, рассказывая технику.

- Закрывай голову, - показал Бородин каким образом, - или тело, - переместил руки на нужное место. – Главное, понимать, что и когда защищать, - напутствовал мальчишку.

Спицы мерно ударялись друг об друга, создавая какой-то уют. В кой-то веки в её доме снова звучали голоса, комната дышала разговорами и действиями. Дети – редкие гости тут, пару раз в год набегами. А так только по телефону, что выдали Лукерье однажды на день рождения. Так и привыкла к голосам по ту сторону экрана. Хорошо нынче придумали, что можно общаться на расстоянии, а то раньше уехала она от матери, и не виделись они подолгу.

Бородин огляделся в поисках того, что может сослужить службу для отработки ударов. На глаза попались несколько подушек, стоявших друг на друге на кровати и прикрытых небольшим куском тюли.

- Можно взять? – поинтересовался у хозяйки, и та кивнула согласием. Он вытащил квадратную пуховую подушку, ухватывая её так, чтобы Ваньке было удобно бить.

- Давай, пробуй, - подбодрил он мальчишку, и тот нанёс свой первый удар, выбивая пыль из старой подушки.

Когда в окно застучали, Ванька вздрогнул, но тут же обрадовался, завидев Бориса, который внимательно смотрел в небольшое законопаченное окно. Ванька двинул штору и помахал отцу, смотря на расплывающуюся улыбку у того на губах.

- Побежал? – Лукерья задала вопрос, сторонясь от выхода, пропуская мальчишку, но ответ был очевиден.

- Это кто? – Николай смотрел на мужчину в зимнем ватнике, что смотрел на дорогу, заложив за спину руки.

- Борис, - тут же отозвалась Лукерья. – Отец Ваньки.

И пока мальчишка одевался, Бородин выбрался на улицу, не заботясь о том, что следует накинуть куртку и шапку, и прошёл за ворота. Лукерья смотрела из окна, как мужчины обменялись рукопожатиями, а потом о чём-то принялись говорить, только пар шёл изо рта.

- Простудится же, - заохала, откладывая четыре спицы, соединённые в квадрат, и поторопилась на кухню, подхватывая одежду. Ванька натягивал валенки, доставшиеся от той же Лукерьи. У детей сносу не было, а внуки уж такое носить не станут. Так и перешли они в наследство внучку, что теперича их старался быстрее надеть. Только не успел Ванька и шагу из дома ступить, как вернулся Николай, а вслед за ним и Борис.

Шапку снял, поздоровался с хозяйкой, долгих лет ей пожелал. Хороший человек, Борька, только жену не по себе выбрал, всё любовь треклятая.

- Мать, - обратился Николай к Лукерье, - можем у тебя тут по-мужски поговорить?

- Так чего ж, - засуетилась та сразу, - конечно! Сейчас чего на стол накрою.

- Да не надо, - отказался Бородин, понимая, что и так стесняет бабушку, - только где-то побеседовать им стоило. Не к Борису же идти, где куча ненужных ушей, да и к сестре его не отвести, там тоже будут все в разговор вмешиваться. А тут будто как раз по душе.