Нелегал

Глава 1

Бам!

Тяжёлый звук удара сотрясает тело, разрывает уши, отражается от черепной коробки, проникает внутрь неё, взбалтывает мозг, делая из него вполне себе приличный коктейль.

Мысль о коктейле заставляет желудок сжаться и жалобно завыть. Больно. Морщусь. Сглатываю сухую, колючую, царапающую язык и раздирающую горло слюну. Снова морщусь.

Бам!

Звук удара прошёл волной по телу. Неприятной, отвратительной, болезненной. От самых пяток до макушки. Заставил сморщиться ещё сильнее. Из груди вырвался стон, окончательно разорвал горло. Я закашлялся.

Бам!

Тело дёргается так, словно это не звук, а самый настоящий удар. Разум требовательно призывает встать и выяснить, что именно лупит мне по ушам.

Я выдохнул. Во рту вонь словно кошка сдохла. Сушь такая, что Сахара отдыхает.

Бам!

Да встаю я!

Открыл глаза, сквозь мутную пелену слёз, теперь понятно, где вся влага изо рта, попытался разглядеть на тумбочке часы и стакан с водой. Ни того ни другого. Стакана нет совсем, но на крышке что-то лежит, по контуру напоминающее телефон. Попытался дотянуться. Не вышло. Я даже руки поднять не смог.

Бам!

Встал!

Я свалился с кровати. И это всё, на что меня хватило. Мышцы словно кисель. Воздух, что я пытаюсь протолкнуть внутрь примерно такой же, и лёгким он не нравится. Во рту подохла кошачья стая, из глаз текут слёзы, а вокруг меня аромат духов. Сладкий до отвращения. Странный, манящий, пробуждающий глубинные воспоминания и ассоциации. И в то же время он вызывает тошноту.

Холодный линолеум чуть остудил тело. Стало легче. Хотя о том, что мне было тяжело, ещё несколько минут назад, я и не подозревал. Не помню, как мне удалось подняться. Взгляд скользнул по ярко освещённому солнцем слепящему окну, по горящей под потолком лампе, по безобразно взбитой кровати. Разум отметил что-то зелёное, чего там быть не должно. Тряпка?

Бам!

Хорошо, разберусь с зелёной тряпкой позже. Сначала выясним, кого в такую рань принесло. И кто такой настойчивый.

Плохо. Мне плохо. Это не просто недомогание или простуда. Это охрененно жесточайшее похмелье. Такого я никогда не испытывал. Состояние такое, словно я вчера не просто пил, а купался в алкоголе, делал чёртовы капельницы и переливания, пытаясь заменить кровь, на спиртосодержащую жидкость.

Вот только я не пил. Или не помню этого. Интересно, а мог я так напиться, что забыть, что вообще выходил из дома?

Бам!

Иду!

Быстро, как могу.

Вместо головы на плечах огненный шар, перед глазами всё плывёт и двоится, ноги ватные, руки словно чужие. Желудок то сжимается, выдавливая ужин, то разрастается, становясь горячим, поджигая лёгкие. Они и так дышать нормально не хотят, пульсируют от каждого вдоха, болят, выталкивают воздух. Как бы ни старался глубоко вдохнуть, ничего не вышло, только закашлялся, разрывая сухое, словно обмотанное колючей проволокой горло. Слюны во рту нет, она словно испарилась, словно слюнные железы отказали. Или вся влага тела сейчас скопилась в глазах, из которых текут не солёные, горькие слёзы. Они застилают глаза, мешают смотреть, хочется их вытереть, смахнуть, убрать, но руки не слушаются. И ничего не чувствуют.

Сквозь слёзы вижу, как пальцы упираются в стену, как отгибаются назад, грозя массовым переломом, но не чувствую ни касания, ни боли.

Вру. Боль я чувствую. Ещё какую боль. Во всём теле боль. Голова тяжёлая, словно шипастый стальной, объятый огнём шар. Или колокол. Объятый огнём колокол. Точно, колокол с шипами, вывернутыми внутрь. Не знаю, но гудит в точности как колокол, когда кто-то неведомый, но уже яростно возненавиденный молотит в мою дверь.

Он бьёт монотонно, словно передаёт какое-то послание. Три удара, пауза, четыре удара, но каждый раз удары становятся все сильнее, а моя голова болит всё больше.

Ног не чувствую, переставляю их больше потому, что знаю, как, потому что тело отзывается на приказ, потому что надо. Надо открыть дверь! Почему надо? Потому что в неё стучат. И я иду к ней, но как шагаю, не понимаю. Протягиваю руку к замку, ловлю себя на мысли, с каким бы удовольствием убил бы того, кто стоит за дверью, но понимаю, что даже повернуть щеколду для меня задача почти непосильная. Какое уж тут убийство, не растечься бы как слизень.

О, это бы я с удовольствием. Одна мысль о горизонтальном положении, вызвала в мышцах приятную дрожь. Почти сексуальное возбуждение. Они снова были моими, пусть на пару секунд, но полностью.

Я справился. Я смог, несмотря на то, что стук не прекращался, несмотря на то, что руки не слушаются, ноги не держат, а голова не соображает, я сумел открыть замок. А затем и дверь.

Передо мной стоял высокий, тощий парень в чёрной джинсовке с расстёгнутыми манжетами.

— Здравствуйте, Алексей, — улыбнулся он щербатой улыбкой.

Глава 2

Ответить я не успел, врезавшийся мне в лицо кулак отправил тело через весь коридор, к стене, по которой оно с удовольствием сползло на пол, где и затихло, не в силах ни сопротивляться, ни даже паниковать. Разум попытался свалить, но задержался, решив, что сейчас будет что-то интересное, да и ударили не так чтобы очень уж сильно. Неприятно и почему-то летелось далеко, но боли тело не ощущало.

Дверь с грохотом хлопнула. Уши взорвались. Вот теперь больно! Разум вновь попытался смыться, но ему не позволил скрип открывающейся двери.

У меня не лучший замок. И не самый исправный. Давно надо было его или заменить, или починить, да всё некогда, все руки не доходят. Всё какая-то работа, какая-никакая личная жизнь. Все дела, дела, дела. Лень.

Ой!

Меня схватили за руку, волоком втащили в комнату, сбили моим плечом стул, подняли меня в воздух, врезали спиной об стену, выбивая из, и без того недышащих лёгких, остатки воздуха, уронили на пол. Я видел грязный носок туфли у самого своего носа. Но он меня не волновал, меня волновало, что входная дверь ещё открыта и кто-то может зайти, ограбить или не дай бог, что ещё. Что именно ещё меня не волновало, как не волновало, что прямо сейчас моё полубессознательное, почти ничего не чувствующее тело, молотят кулаки двух молодчиков.

Меня снова подняли, снова шваркнули спиной об стену. Крепкая рука вцепилась в шею, чуть придушив приподняла над полом. Под рёбра ткнулся кулак. Не сильно, так, чтобы я понимал, что ребята не шутить сюда пришли.

Их двое, один меня держит, его лицо рядом с моим, изо рта его идёт запах луково-чесночного бургера, перемешенного с ароматом колы и вонью гниющих зубов или больного желудка. Но я его не вижу, я его чувствую, вижу только того, кто сидит передо мной.

Тощий, высокий, коротко стриженный под ёжика, в странной чёрной джинсовой куртке с нелепо торчащими в разные стороны расстёгнутыми манжетами и поднятым воротником, что, наверное, придавало крутости ему в его же глазах. Ему ещё дебильные тёмные очочки и в восьмидесятых он за своего сойдёт.

Ой!

Напарник тощего, словно мысли мои прочитал, ткнув меня в бок кулаком. Ощутимо, как тычок, боли я не почувствовал, наверное, потому, что всё тело болит.

- Что же вы так, Алексей? — дружелюбно улыбнулся тощий, устраивая свой зад в грязных джинсах на моих чистых простынях.

Разум дёрнулся возмутиться, но тут же потерял интерес и к словам тощего, и к его грязным джинсам, и к моей некогда чистой простыни.

На тощего я даже не смотрел, я смотрел, как потолок медленно падает на пол, как съезжаются стены, огибая со всех сторон кровать, как окно меняет форму, как сидящий снаружи на подоконнике голубь обзаводится крылом на голове и нервно им машет. Я смотрел, как мир плывёт передо мной, и совершенно не слышал, что несёт тощий.

А он что-то говорил. По крайней мере, его надувшиеся как после пластической операции губы, которые гуляют по лицу, оказываясь то на лбу, то на подбородке, то на месте глаз, шевелились.

Я чувствовал, как кулак ещё дважды врезается мне под рёбра, побуждая быть внимательным к словам тощего. Но я чувствовал лишь тычок, и это никак не способствовало моей внимательности. Мне было всё равно, что со мной делают и для чего. Я не ощущал боли и был рад этому, я не слышал слов, и пусть глухота слегка пугала, но сейчас я был ей рад. Как и слепоте, мир не только плыл и растворялся в слезах, он погружался во что-то тёмное, тягучее.

Однако, когда в этом плывущем мире, в накрывающей его темноте показалась она, я её увидел. Во рту даже нашлось немного слюны, чтобы сглотнуть. В голове резко прояснилось, а тело внезапно решило, что пора ощущать боль и холод.

Из-за спины тощего, откинув одеяло, поднялась девушка. Голая. Встряхнула кудрявыми зелёными волосами, роняя их на крохотную аккуратную грудь, прикрывая её. Улыбнулась юношески открытой улыбкой.

Глава 3

Во рту нашлось ещё немного слюны. Тощий замолчал, странно улыбаясь, уставившись значительно ниже моего лица. В ухо и нос ворвался приправленный чесноком хмык.

- Ты был хорош вчера ночью, — обворожительно улыбнулась девушка и откинула волосы с крошечной груди, обнажив стоящие торчком соски. - И хорошо держишься сегодня утром, — её взгляд скользнул по мне вниз, замер. Девушка прикусила нижнюю губу, чуть закатила глаза.

Я тоже опустил глаза, насколько позволила сжимающая мою шею рука. Ну, я понимаю, почему девушка кусает губы, я тела не чувствую, а тело чувствует всё. И я был бы готов наброситься на обнажённую девицу, если бы не два фактора.

Первый крепко сжимал мою шею и дышал в лицо луком и чесноком. А второй:

- Тебе сколько лет, красотуля? — хрипя, разрывая каждым звуком горло, спросил я, глядя то в глаза девушки, то на не грудь.

Грудь. Нет там никакой груди! Лишь два торчащих соска.

- Какой невежливый молодой человек, — она покачала головой. - Вчера ночью тебя этот вопрос не волновал, — она склонила голову, чуть улыбнулась, прикоснулась пальцем к губам, а затем и к своему соску. - И ты был хорош. Не лучший в моей жизни, — она поморщилась и зевнула, — но очень неплох, — она сглотнула. - Я устала, заканчивайте с ним, ребята. Только не убейте, он был весьма неплох, — она потянулась, встала. – Мне бы хотелось думать, что может быть, когда-нибудь, при иных обстоятельствах, и ночь у нас будет другая, — совершенно не стесняясь ни моей, ни своей наготы, она подошла ко мне, провела рукой по щеке, улыбнулась.

- Весьма, весьма неплох, — она приложила палец к моим губам. - Жаль, что повторить ты вряд ли захочешь, — она засмеялась и вышла.

- Так как решать вопрос будем, Алексей? – прохрипел с величайшим почтением смотрящий на виляющий голый зад девушки, сидящий на кровати тощий.

- Какой? — прохрипел я и тут же получил в живот кулаком. Тычок, ничего больше, боли я снова не чувствую.

- Ты провёл ночь с девочкой Барона. Барон очень не любит, когда такое происходит без ведома Барона. Барон очень злится, когда кто-то прикасается к Барона девочкам без разрешения Барона, да что там, даже когда на них без разрешения смотрят. А ты провёл с ней ночь. Это стоит дорого. Очень дорого. Не думаю, Алексей, что у тебя есть такие деньги. Хотя тут дело не в деньгах, тут речь скорее о жизни. У тебя есть вторая жизнь? А может, лишняя?

- Много трёпа, — проворчал я в ответ, и тут же отхватил кулачищем под рёбра.

Мне стоило большого труда повернуть голову и посмотреть в глаза коротко стриженому, до синевы выбритому крепышу, с татуировкой на шее. Он был спокоен, ни сострадания, ни жалости, ни жёсткости. Полное равнодушие. Это работа. Всего лишь работа.

- Давай покороче, — я не узнавал собственный голос, и от этого становилось страшно, но от кулака, планомерно превращающего мои внутренности в кашу, было ещё страшнее. – Чё от меня надо?

- Ну, смотри. Я тебе уже сказал, что Барон не любит, когда кто-то тискает его девочек кроме него самого. Думаю, это понятно. Он живой человек, он мужчина, и своих баб он не намерен отдавать никому. Ты же бы не отдал.

- Не отдал бы, — согласился я. – Только я никакого Барона не знаю, и про девочек его не в курсе, — каждое слово давалось мне с трудом. Звуки раздирали не только горло, но и лёгкие. – И нестыковка у тебя, парень. Я вчера из дома не выходил. И этой малолетки не видал до сегодняшнего утра.

По линолеуму быстро прошлёпали босые ноги. Голая девица уставилась на меня снизу вверх, безумно голубыми глазами, приподняла тонкую, выщипанную бровь, удивлённо приоткрыла рот.

- Нет, — прошептала она. – Ты не мог, — она коснулась моей руки горячей ладонью. - Не мог забыть, — зелёные коготки впились мне в локоть. - Не мог! – голос её сорвался на визг. - Никто никогда не забывает ночь со мной. Да к нам очередь из тех, кто жизнь готов отдать, только бы одна из нас провела с ним ночь. Ты не поступишь так со мной. Ты не забыл. Нет! – она топнула ножкой, словно её требование решало всё.

- Я впервые тебя вижу! – прорычал я ей в лицо и добавил. – Долбаная малолетка! И я с тобой не спал!

Она приподняла вторую бровь. В глазах, за голубыми линзами вспыхнул интерес, она отступила на шаг, позволяя крепышу размахнуться.

Этот удар я почувствовал. Кулак вошёл в живот так глубоко, что на мгновение показалось, сейчас сломается позвоночник. Перед глазами снова потемнело, ноги отстегнулись, я не чувствовал даже вату в них, дыхание не просто сбилось, горло сжалось так, что втянуть воздуха получалось меньше, чем у рыбы на песке. Лёгкие, казалось, склеились, а по телу, от живота пошли круги боли. Точь-в-точь как от врезавшегося в землю астероида.

Волны сталкивались друг с другом, порождали новые, расходились в стороны, заливая те места, где ещё не были. Пока всё тело не стало гореть от боли.

Желудок сжался. Боль накатила такая, что даже мощная рука крепыша не сумела меня удержать. Я рухнул на пол, приложился лбом, отчего новая волна болевого цунами побежала по телу.

Тощий что-то говорил, но я его не слышал. Сквозь пульсирующую темноту увидел, как перед носом остановились голые женские ноги с крашенными зелёным лаком ногтями. Почувствовал, как к щеке прикоснулись холодные пальцы, услышал тихий, нежный, полный мстительного интереса голос, но не разобрал ни слова.

Темнота отступала медленно. Зрение, а может сознание, возвращалось рывками. Я не мог сфокусироваться, не мог поймать картинку достаточно долгую, чтобы понять, что со мной.

Тощий разъяснил. Он присел на корточки, взял меня за подбородок и весьма доходчиво рассказал, что ждёт меня, если об этой ночи узнает Барон и что можно сделать, чтобы он не узнал. Сумма, которую назвал тощий, прекрасно делилась на три, но только у меня не было и сотой доли от того, чего они хотели. Однако и тут есть варианты. Как в лучших банках, рассрочка на три месяца почти без процентов. Какие-то жалкие три процента в день. Это же такая ерунда, для человека, который не просто хочет жить, а жить долго и возможно счастливо. Если, конечно, сможет рассчитаться сейчас.

Глава 4

Крепыш шагнул к двери, чтобы через мгновение отступить в комнату. Задом, словно напуганный кот.

- Доброе утро, — на пороге появился круглолицый лысый мужчина лет пятидесяти, в крохотных круглых очочках на носу и военного покрова кожаном плаще. – Алексей, — он кивнул мне. – Миледи, — короткая торжествующая улыбка, кивок девушке, что замерла с натянутой до середины бедра юбкой и по-прежнему голым верхом. – Вы парни здесь лишние, — он улыбнулся опешившему тощему, вскинул пистолет и, прежде чем кто-то успел что-то сообразить, выстрели обоим в головы.

Тощий упал так, что глаза его оказались напротив моих. Я смотрел, как из них уходит жизнь, и с ненавистью думал о человеке, пристрелившем тощего. Мог бы сделать это как-нибудь иначе, в коридор вывести, так нет же надо на кровати, чтобы все постельное мозгами залило.

Я поймал себя на том, что меня совершенно не волнует смерть двоих шантажистов, а то, что мне теперь придётся выбросить постельное ещё как волнует. Собственно, наверное, и съезжать придётся. Не квартира у меня, а проходной двор. Ещё кто-то придёт?

Они говорили тихо. Она — всячески подчёркивая свою сексуальность, то поправит колготки, поставив ногу в туфельке на высоченном каблуке прямо на кровать, то приподнимет несуществующую грудь, то повернётся, притворно глядя в зеркало, на самом же деле демонстрируя зад. И, в отличие от груди, зад у неё был.

Он же говорил спокойно, не обращая на её потуги никакого внимания. Лишь изредка поправлял очки на носу, да кивал ей в ответ.

Вообще, лысый мужик, только что заваливший двоих в моей квартире, мне был симпатичен. Уж и не знаю, что в нём было такого, но от него веяло чем-то родным. Может, и не слишком добрым, но очень родным. Хотя я его никогда раньше не видел.

Может это оттого, что он был жутко похож на Берию. Есть в нашем сознании какая-то часть, что отвечает за генетическую память. Вот у меня Берия ассоциируется с чем-то добрым. Понятия не имею почему.

Я бы должен был его ненавидеть: два трупа в моей квартире, если он не приберёт их, придётся объяснять, откуда они взялись. И ведь про малолетку с зелёными волосами не расскажешь, сразу статья.

Да, я определённо должен ненавидеть лысого, но он мне нравится.

Я должен его бояться, ведь у него пистолет, и он только что убил двоих, а теперь спокойно сидит рядом с одним из мертвецов и мило беседует с девчонкой. Однако я его не боюсь совершенно, напротив, мне бы хотелось быть с ним как можно ближе. Потому что возле него безопасней. Вот это да, находится рядом с хладнокровным убийцей, безопасней, чем дальше от него. Похоже, у меня серьёзное такое сотрясение.

А учитывая то, что я лежу и хладнокровно смотрю в глаза мертвеца, из прострелянной башки которого вытекает кровь и портит мне пол. Никогда больше не буду стелить дома ламинат. Лучше линолеум, тряпочкой протёр и всё в порядке, а здесь теперь выкидывай кусок и новый клади. Да еще по цвету подобрать надо. И по рисунку попасть. Такие расходы.

И Берия не оплатит. Да я и спрашивать не стану, у него же пистолет. И он только что убил двоих! И он совершенно спокоен. И малолетка, что беседует с ним тоже странно спокойна. Мужик завалил её подельников, и разговаривает с ней о чём-то. Я бы нервничал, он ведь может и её завалить. Да и чёрт с ней. Я-то почему так спокоен?

В моей квартире только что произошло двойное убийство. Тела ещё не остыли, вон лежат, кровавые пузыри пускают. И я лежу, смотрю на них, и думаю о ремонте. О том, сколько это будет стоить и где взять столько денег. Не о том, что за два трупа в моей квартире, я как подельник пойду, а о ремонте.

Однако даже мысли, что мне придётся выложить круглую сумму за ремонт, не могли меня заставить плохо думать о лысом. Как и то, что меня посадят в тюрьму. В конце концов какая разница, за связь с малолеткой или за убийство. Двойное. За убийство, вроде как почетнее сидеть.

- Ну что вы, миледи, ну какое такси, — улыбаясь говорил он уже одетой девице. В юбочке в складочку, в просторной блузочке, с бантиком в волосах я не дал бы ей больше тринадцати. Ну четырнадцать. Вот ведь сволочи, так подставить. Я бы в жизни не подошёл к малолетке.

– Какое такси, мой человек довезёт вас до дома, даже не сомневайтесь, доставит в самом лучшем виде. Могу попросить его, чтобы он вас с рук на руки Барону передал.

- Благодарю за заботу, — на миг, утратив самообладание, вздрогнула она, — но я всё же как-нибудь сама.

- Конечно, только мой человек довезёт вас, — голос лысого убийцы стал жёстким, хотя на губах по-прежнему была добрая улыбка.

Она согласилась. Конечно, согласилась, с Берией проще согласиться, чем Берии отказать, или Берию переубедить. И она согласилась. Она ушла с высоким подтянутым молодым человеком, обладателем внушительного подбородка и массивной шеи, не сказавшим ни слова и никак не отреагировавшим даже на её приветствие. На выходе она остановилась, картинно взялась рукой за дверной косяк, оглянулась на меня, прищурилась, покачала головой, вздохнула.

Хлопнула дверь. Скрипнула, открываясь снова.

Берия подошёл ко мне, присел на корточки.

- Алексей, ну я же предупреждал, что всё это плохо кончится, — вздохнул он. – Нас ждут, а ты в таком виде, с девочкой Барона. Нехорошо это, Лёша, нехорошо, — он вздохнул, на этот раз тяжело и печально. – Тебе хоть понравилось? – спросил он. – Стоило оно того?

Мне хотелось крикнуть, что двух убийств оно точно не стоило. Однако стоило открыть рот, как желудок решил, что сейчас самое время опустошиться. Я едва успел подняться на корточки. То, что я ел вчера полетело лысому на ботинки. Я думал, он сейчас мне врежет, но он лишь покачал головой. Вздохнул, достал шприц, опытным движением выпустил из него воздух.

- Отдохни пока, у нас очень долгая дорога.

И, прежде чем я успел что-то возразить, он воткнул шприц мне в бедро. Короткий укол и тепло разлилось по телу, унося с собой сознание и боль.

Глава 5

Боль вернулась первой. Она всецело овладела телом, забравшись в каждую, самую малюсенькую его клеточку, и лишь затем подтянула сознание. Сознание вошло осторожно, бочком, словно боясь наступить в продукт коровьей жизнедеятельности. Остановилось, осмотрелось по сторонам, поняло, что ему не нравится увиденное, и попыталось смыться.

Боль не позволила. Она вцепилась в сознание, она тыкала его носом в болящую спину, горящую огнём голову. В ватные конечности, которые словно кто-то выкручивал на ржавом станке времён испанской инквизиции. И скрип суставов сильно напоминал скрип плохо смазанного ворота. А треск растягиваемых мышц, страдание натянутых канатов.

Рот наполнился запахом железа, густым, неприятным, тошнотворным. Я закашлялся, стараясь избавиться от дурманящей, заставляющей сжиматься и без того страдающий желудок, вони, поднял руку, но не смог понять, как донести её до рта, чтобы его прикрыть. Я видел, как она поднимается рывками, дрожа и дёргаясь из стороны в сторону. Но самого подъёма не ощущал, рука словно чужая, словно кто-то тянет её наверх за верёвочку. Кисть висит безвольной тряпкой, пальцы белые, словно мелом вымазанные, или же бледные, лишённые крови.

Пальцев не чувствую. Совсем. Я помню, как ими управлять, понимаю, как двигать, но ничего не могу сделать. Ничего! Они словно чужие, словно мёртвые.

Мёртвые.

Паника охватила и тело, и разум.

Тело пошло дрожью, сердце бешено забилось, кровь стала густой и горячей, почти кипящей. Я чувствовал, как каждый удар сердца отправляет по телу волну, которая словно попавшее в узкую канализационную трубу цунами, рвёт на теле мельчайшие капилляры. Любые, но только не в пальцах, они так и остались белыми, висящими словно тряпичные сосульки, и совершенно чужими.

Волны кипящей крови оседлала паника. Она соорудила драккар, встала на его нос, нацепила рогатый шлем и, высоко подняв меч, словно валькирия захватывала орган за органом, заставляя их делать что угодно, только не работать как должно.

Разум отвернулся, позволил панике завладеть телом, оставив себе только черепную коробку, где и стал носиться кругами, выкрикивая лозунги из серии «Нам конец!» и «Мы все подохнем!».

Боль благоразумно отступила. Встала в сторонке, сложила руки на животе и довольно оскалилась, позволяя младшей сестрёнке порезвиться вволю.

Волна адреналина накрыла тело, оно ощутило небывалую силу вместе с совершенным отсутствием разума. Паника же почувствовала себя королевой, возгордилась тем, что захватила всё, чуть ослабила хватку, отвернулась.

«Бежим!» — выдал разум, и тело среагировало мгновенно.

Я попытался вскочить, но не смог, что-то плотно прижимало меня к стулу, дивану, креслу, сиденью в трамвае или машине. Я не знал, где и в чём я полулежу. Я лишь понимал, что сидушку мою иногда качает, словно на кочках, и ещё реже бывают перегрузки. Боковые.
Паника на мгновение вспыхнула ярче, я рванулся ещё раз, в сторону, в одну, другую. Бесполезно! Я привязан настолько плотно, что дышать могу с трудом.

Привязан или связан? Связан!

Паника подняла на драккаре пиратский флаг и с криками «Эгей!» отправилась покорять мир за пределами моего тела.

Я ничего не видел, ничего не соображал. Я метался, я пытался вырваться. В окно, вниз под сиденье, через крышу, всё равно только бы избавиться от пут. О том, чтобы остановиться и пытаться выбраться иначе, я даже не думал. Хотелось сорвать верёвку, порвать на маленькие, очень прочные кусочки и выкинуть ко всем чертям.

Перед затуманенным взглядом мелькнул подголовник, уши уловили характерный рык мотора. Я в машине? В дорогой, хорошей машине, на сиденье. А вскочить мне не дал ремень безопасности.

Я пристёгнут к сиденью, в дорогой, хорошей машине? Я? В дорогой и хорошей. На ярко-жёлтом кожаном сиденье.

Сознание пришло в себя, овладело телом, наступило панике на горло, пустило на дно пиратский драккар.

Тяжело дыша, почти задыхаясь, я шлёпнулся на дорогую, пахнущую замшей и духами кожу. Жёлтую, мать её, кожу.

Жалобно взвизгнув, паника лопнула как мыльный пузырь, и исчезла. Её место заняло удивление. Хотя нет, то, что испытываю я это не удивление, это охренение.

Я действительно в машине. И я действительно не связан, а заботливо пристёгнут. Очень крепко, скорее даже туго, но пристёгнут. Я полулежу на заднем сиденье, на отвратительно яркой жёлтой будто из цыплят сшита, коже. И рядом со мной, на сиденье можно ещё пяток человек расположить, и это даже чувствоваться не будет.

Однако на сиденье вместе со мной сидит только один человек. Лысый, похожий на Лаврентия Павловича Берию, убийца. Тот самый, что хладнокровно застрелил в моей квартире двух человек, перепачкав там всё к чертям мозгами и залив кровью по плинтус. Под плинтуса, это же как там теперь вонять-то будет. Я же замучаюсь всё это отмывать.

А может и ремонт придётся делать, плинтуса вскрывать, ламинат перестилать. А лучше менять на линолеум. А до того пол залить новый. Ещё постельное. Да и саму кровать тоже. Как я смогу спать на кровати, где истекал кровью парень с простреленной башкой.

Сволочь лысая! Зачем же на кровати-то его стрелять. Отвёл бы на кухню, да там бы и завалил. Там всё равно ремонт делать. Нет, надо в комнате. На постели. И как только он зеленоволосую малолетку кровью не залил.

Я практически возненавидел сидящего рядом убийцу, и только то, что он пристрелил, избивавших меня негодяев не позволило наброситься на него. А развернуться и врезать ему ногой в челюсть очень хотелось.

Хм, только сомнительная благодарность? Конечно! То, что ни одна конечность, меня не слушается, то что даже веки моргают так, как им вздумается, часто не вместе, и часто поднять их стоит огромных, просто неимоверных усилий, это, конечно, не в счёт. Это всё ерунда.

Я чуть повернул голову. Сумел. Передо мной водительское кресло, а над ним толстая, как фонарный столб, шея, увенчанная бритым накаченным затылком, с торчащими по бокам перекаченными ушами. Голова, которой принадлежит затылок, едва не упирается макушкой в крышу. Хотя это может мне с моего места так кажется.

Глава 6

Машину тряхнуло, бросило в сторону. В кювет, прямо на толстенную сосну и примкнувшую к ней электрическую опору. Вовремя я в себя пришёл. Тело подобрало момент, как раз чтобы собственную смерть во всех подробностях разглядеть. Почему тело? Да потому что находись я в рассудке, я бы предпочёл обратную процедуру. Уж лучше не видеть, как тебя размазывает по старой ржавой высоковольтной опоре.

Не скажу, что в темноте навязанного лысым химического сна мне нравилось меньше. Находясь там, во сне, если машина и пошла юзом, и даже если бы мы слетели с дороги и разбились, я бы ничего не узнал. Однако возвращаться туда я не хотел. Здесь я жив, а там, меня вовсе и нет. Только тело, только оболочка.

Здесь, сейчас, я был. Я был целый, я был собой, я был разумом, заключённом в теле. И телу не нравилось, что разум сотворил с ним вчера вечером. Будто только разум учавствовал в попойке, о которой не мог ничего вспомнить. Но тело не могло простить разуму его забывчивость и мстило как могло.

Я чувствовал себя странно. Разбитый, несчастный и весь больной. Болит всё, даже волосы. Боль уже стала настолько привычной, что, если где-то в отдельно взятом участке она прекращается, я пугаюсь, что что-то не так, и начинаю её искать. И нахожу. Всегда нахожу.

Мышцы, словно чужие, непривычные, непослушные. Они, как маленькие дети, из вредности или шалости, не хотят выполнять команды родителя. Ты приказываешь им поднять руку, а они её роняют. Ты хочешь поднять веки, открыть глаза, а открывается рот. Сейчас я бы очень хотел глаза закрыть, я пытался, но тело отказывается, напротив глаза мои становятся все шире, и всё внимательней смотрят на летящий в нас столб.

Однако вид катастрофически приближающейся ржавой стальной опоры может заставить пересмотреть отношение не только к командам, но и к жизни в целом. А тело хотело жить. И пусть каждая мышца была против, тело хотело жить.

Я физически чувствовал, как по венам растекается адреналин, как он обволакивает органы, заставляя их выкладываться на полную. Зрение обострилось многократно, я мог разглядеть, каждую ржавую загогулину на столбе, каждую иголочку на корявых изломанных, сосновых ветках. Я видел даже короеда, удивлённо уставившегося на летящую к его жилищу и столовой здоровенную штуку.

Время будто встало. Оно замедлилось до такой степени, что я видел, как от дыхания шевелится волосинка в носу у Берии. Зрелище отвратительное, но при этом удивительное.

Разум собрался, полностью овладел телом и оперативно решал, что делать дальше. Он просчитывал различные расклады, от скорой смерти до удара по касательной. Я никогда не думал так быстро, никогда прежде я не соображал не просто на несколько ходов вперёд. Я за секунду обдумывал, что буду делать дальше. Если выживу один, если выживет водитель или Берия. Если выживут оба. И в каждом из них был ещё десяток вариантов и моих дальнейших действий.

И это пугало. Я пугал сам себя. Особенно той хладнокровностью, с которой размышлял, стоит ли добить Берию и водителя. И та спокойная циничная мысль, что всё будет зависеть от степени их травм. Ну и моих, конечно.

Хотя я же пристёгнут. Не знаю, как дела у водилы, но Берия точно нет. Так что, если машина не полыхнёт сразу, мои шансы на выживание увеличиваются. Теперь надо каким-то образом завладеть пистолетом Берии.

Опора приближалась. Медленно по миллиметру в год, но становилась ближе. Разум под воздействием адреналина соображал быстро, выстраивая цепочки, от которых часто становилось не по себе, и мораль тяжело вздыхала, но это разум не волновало. Он, то есть я, предпочитал быть живым негодяем, чем мёртвым моралистом.

И с этим согласны все. Вот взять, к примеру, боль, та привалилась к стеночке и чистит длинные кривые ноготочки с видом, «поиграйся, поиграйся, маленький, а я ещё вернусь». Или ту же панику, что бросила пиратский флаг на землю, села на камень и, обхватив голову руками, почти рыдает. Она почти в депрессии.

А вот и она, депрессия. Стоит над паникой, вся такая в сером, грустная и печальная, положила панике руку на плечо и понимающе вздыхает.

Хрень какая-то! С чего я вдруг говорю о ментальных процессах, как о живых людях? Я вижу их фигуры, лица, слышу голоса или мысли, понимаю, что они делают. Я их эмоции чувствую! И ведь у депрессии, что заглянула в гости к панике тоже может быть депрессия. Блин…

С каких пор я их так воспринимаю? С тех самых, как сел в машину. Не сел, а очнулся в ней. Последствия укола? Возможно. После первого появилось трое, сейчас добавилась депрессия. Интересно, а хоть одно светлое чувство вроде радости обретёт свой образ?

Хотя какая уж тут радость. Сидишь в машине, что на полном ходу несётся прямо в ржавую треногу с проводами и ничего не можешь сделать, только наблюдать. И морально готовиться к собственной смерти. Однако со смертью и мораль не согласна, она готова закрыть глаза и позволить разуму сделать всё, что нужно, чтобы остаться в живых.

Я закрыл глаза и как следует мотнул головой, выбрасывая из неё все эти трижды никому не нужные, непонятно откуда взявшиеся образы. Паника, боль, мораль, депрессия. Разум, живущий отдельно от непослушного, словно чужого тела. Всё улетело в никуда. Остался только я, водитель, Берия и чудовищно быстро приближающаяся катастрофа.

Всю жизнь мечтал погибнуть на ржавом куске железа под током. Я мысленно улыбнулся, чётко определив сосновую ветку, что оборвёт мою жизнь.

Глава 7

Водила напряг и без того мощную шею, длинно и грязно выругался, но машину на дороге удержал. Мы лишь несколько метров скользили поперёк полотна, незаметно смещаясь в сторону края. И за эти несколько мгновений ни один мускул не дрогнул на лице Берии. Он как сидел, нахмурившись, глядя в лобовое стекло, так и повернул голову, продолжая смотреть в ту же сторону. Поверх меня, не замечая, что я снова очнулся.

Я же делал всё, чтобы он заметил. Я издавал ужасные звуки, я мычал, ругался, я скрипел зубами, пытаясь поднять к голове руки, чтобы заткнуть уши или попросту их оторвать.

Скрип покрышек по гравийной площадке был невыносим. Он разрывал в клочья нервы, он останавливал кровь, он заставил сердце перестать биться.

Вернулась паника. Одна, без депрессии. Однако даже она не стала ничего делать, лишь постояла в сторонке, посмотрела на мои страдания.

Водитель машинку успокоил. Вернул на дорогу, выровнял. Могучая шея расслабилась. Он тяжело и глубоко вдохнул, шумно выдохнул, снова грязно выругался. Ещё раз глубоко и печально вздохнул и транспорт встал, пыхтящей мордой в сторону куда мы ехали. Однако двигаться водитель не спешил, но и движок глушить не стал. Он словно ждал команды.

Берия молчал, напряжённо надувая желваки и хмурясь всё больше. Закусив обе губы, на мгновение отведя глаза от чего-то впереди, он откинулся на спинку сиденья, но так и не сказал ни слова.

- Дилетанты! – не выдержав, нарушил тишину водитель. – Ни гнать, ни тормозить совсем не умеют. Чуть не врезался в нас! Нет. Василич, ты видел? Он нас чуть с дороги не снёс. А ещё из Органов. Тьфу, неумеха! И где их только учат. Ты либо сбивай с дороги, либо не путайся под колёсами. Что за полумеры?

- Он и не хотел тебя сбивать, — не отводя взгляда от чего-то за лобовым стеклом, отозвался Берия. - Он хотел, чтобы ты остановился, — взгляд его посветлел, желваки перестали рвать кожу на щеках, плечи расслабились. Видимо, лысый принял какое-то решение. - Ты остановился, он своего добился, — голос Берии спокоен, расслаблен, мягок. Взгляд сосредоточен, смотрит прямо, туда, где за лобовым стеклом что-то происходит.

Чертовски интересно что. Однако посмотреть я не могу, машина стоит так, что мне в окно не видно, что происходит впереди, а выглянуть как все, через лобовое я не смогу, шея водителя не позволит.

- Способ не лучший, — продолжал Берия, — согласен, но он сработал. Согласен и с тем, что за рулём полный профан, ни умения, ни навыка, ни фантазии. Только исполнительность. Сказали, он сделал. Как? Не суть важно, главное — результат. А он достигнут. Мы стоим.

- Ты бы в своё время за такую прямолинейность в нарядах бы человека высушил.

- Я? – Берия удивился и закашлялся. – Я-то что? Я так, я жалкая пародия. Недоделка. Ты бы вот к Денисычу попал, вот там ад, так ад. И не маленький, а самый настоящий огромный! На всю, мать её, учебку! Вот у Денисыча за такую прямолинейность этот клоун суток трое из-за руля не вылезал. Даже до сортира бы не ходил, но способов остановить, без ущерба имуществу, личному составу и задерживаемым, он изобрёл бы немало. Хороший мужик был Денисыч.

- Не застал его, — по движению водительского кресла, мне показалось, что водитель пожал плечами.

- Да ты что? Вот обидно. Ты бы ему понравился: большой, сильный и не слишком умный.

Водитель напрягся, но промолчал. Берия разговор об умственных способностях напарника тоже продолжать желанием не горел. Он смотрел вперёд, и лицо его всё больше вытягивалось вперёд, как у гончей, которая почувствовала запах зверя.

- Так, а если бы я улетел? Тогда бы что? – не выдержал водитель.

- По головке бы его погладили, — невесело хмыкнул Берия. – Если бы просто улетел, его бы поругали. Если бы разбились, выговор бы влепили. Если бы его с собой стянули, премии бы лишили, могли за бумажки посадить. А если бы вместе с нами в кашу – похоронили бы с почестями. Чего ты, Жора, вопросы глупые задаёшь. Будто позабыл всё. Смотри, могут ведь и напомнить. Ты хоть помнишь, как они напоминать умеют? – могучая шея напряглась, пошла пятнами, вены на ней вздулись, что-то отвратительно скрипнуло.

- Ну-ну, — лысый придвинулся, хлопнул водителя по плечу. – Тихо, Жора, тихо, успокойся. Знаю, что ничего ты не забыл. И я тоже. Всё, успокоились.

Он залез во внутренний карман плаща, достал крохотную железную коробочку, щёлкнул крышкой, что-то зацепил пальцами и протянул водиле.

- Перенервничал? Возьми успокоительное.

- Есть мальца, — водила принял нечто из рук лысого, но голос его был спокоен и странно доволен. - Не за себя. За мальца.

- За него? – Берия забросил в рот зелёный прямоугольник, повернулся ко мне, смерил меня взглядом. – За него не волнуйся. Он мальчишка крепкий, — Берия вздохнул, покачал головой, но добрую улыбку в мой адрес всё же выдавил. Вымученную, словно кожа на его губах могла треснуть от натяжения. Затем закатил глаза, кадык сыграл вверх-вниз, тело лысого задрожало.

- Так, о чём мы, — он приложил к шее руку и резко повернул голову, отвратительно захрустев позвонками. Взгляд его изменился, стал ещё острее, ещё злее, но в то же время спокойней.

Наркоманы чёртовы! Теперь понятно его железное спокойствие, когда он убил двоих в моей квартире. Не удивлюсь, если он воткнул мне иглу, и пока я был в отключке, расчленил тела невинноубиенных шантажистов.

Где-то далеко, пискнула паника, радостно теребя пиратский флаг и гладя рога на шлеме, но разум не обратил на неё внимания. Даже когда боль со всего маху обрушилась на мои уши, заглушив слова Берии, разум старался удержаться и не провалиться в чёрную пустоту.

Получилось. Свет померк лишь на мгновение.

В тот же самый момент, когда боль отступила и я был готов слушать похвалу от незнакомого похитителя, мимо, едва не зацепив стоящую машину, пронёсся чёрный внедорожник, неровными бортами, больше напоминающий броневик. Берия замолчал, нахмурился, уставился в окно.

Я же внезапно для себя осознал, что у меня стокгольмский синдром. В чистом, самом неразбавленном виде. Этот лысый урод завалил в моей квартире двоих, из пистолета, разметав мозги из их пустых черепушек по всем стенкам. Он накачал меня хрен пойми чем, не то наркотой, не то просто снотворным. Он сунул меня на заднее сиденье машины, пристегнув так, что мне и дышать больно. И тем не менее он хороший. Вон какая у него добрая улыбка.

Глава 8

Мимо пролетел еще один джип, так же опасно рядом, так же не задев, но выплюнув из-под колес сноп гравия, прямо нам в лобовое стекло.

Паника было потянулась к флагу, но огромная шея, на переднем сиденье не шелохнулась, салон заполнила матерная тирада, тихая, спокойная, лишь описывающая умственные способности водителя джипа. Водитель оставался спокоен, а кто, как не он, видит всю ситуацию с машиной, и паника сникла, грустно взглянула на пиратский флаг и, сев на палубу драккара, обхватила голову руками. За ее спиной проступила тень депрессии. Панической депрессии, вот ужас-то.

- Да, твою же ж мать! – ругался водитель. – Охренели совсем! Где они, мать их, курсы вождения проходят? Дома на горшке? Или права покупают. Скажи, Василич, а в Органах сейчас тоже можно права купить?

- Можно? - отозвался лысый, ухватил очки за душку, настолько тонкую, что ее почти видно не было. Снял, посмотрел на стекла, протер, вновь одел, старательно заправив тонкую душку за уши. - В органах все можно, - одной рукой он расстегнул длинный черный кожаный плащ, другую сложил в кулак,, оттопырив указательный палец, высоко ее, поднял. – Почти все, - он печально вздохнул и добавил: - почти всегда. А часто даже и нужно. И права, - он вздохнул. - И ствол, - он достал из-под плаща пистолет, положил его себе на бедро, наклонился, сунул руку под сиденье, что-то выискивая там на ощупь. – Ты же, Жора, сам стволами торговал, аль забыл уже, - он достал квадратную бумажную коробку, небрежно швырнул ее на сиденье себе за спину, с другой стороны от меня.

Поднял пистолет, ловким отточенным движением достал обойму, проверил по киношному, с размаху, вбил ее обратно и вернул ствол на колено.

- Забудешь тут, - буркнул водитель. – Но то стволы. А это бумага! Документ! – он безжалостно исковеркал слово, на деревенский манер сделав ударение на «у».

- Так, с бумагами все проще, - лысый достал второй пистолет, проверил и его, положил на сиденье туда же. Третий, из рукава плаща. Крохотный, яркий, выкрашенный странной сияющей краской. Лысый недовольно посмотрел на него, открыл барабан, прокрутил, поморщился и, как мне показалось, с отвращением бросил между нами. Он явно хотел, чтобы пистолетик провалился между сиденьем и спинкой, но тот застрял и теперь торчал рукояткой кверху, напоминая тонущий корабль.

Беря же на него даже, не посмотрел. А я не сводил с рукояти, точнее, с ее крохотного кусочка глаз. Если незаметно дотянуться до него, если взять, приставить к башке лысого и начать орать, начать требовать, чтобы меня отпустили. Нет, зачем отпустили. Чтобы отвезли туда, где взяли. И не просто отвезли, чтобы прибрались как следует, а потом сами в полицию пошли признаваться, что двоих убили.

Так и представляю себе эту сцену: подъезжает к отделению дорогущая машина, из нее вальяжно выходит Берия, поправляет очки, расстегивает плащ, выкладывает на землю три пистолета. Нет, два, один у меня. Пусть два, к ним патроны, колюще-режущее, взрывающее, дробящее. В общем весь арсенал. А тем временем Юра-Жора с заднего сиденья вытаскивает двух мужиков с простеленными головами. Вот полицейские офигеют. Мягко говоря.

Я не смог сдержать улыбку, да и не очень-то старался. А учитывая звучащие в голове аплодисменты и крики «браво», не видел смысла. Моя выдумка понравилась моим собственным эмоциям, только я не видел кому. Точно не панике, она грустная. И не боли, та все еще ждет своего момента, привалившись к чему-то и сложив руки на груди.

Значит, план отличный, значит, надо его в жизнь воплотить. И я потянулся за пистолетом. Через минуту шантаж Берии трансформировался в его убийство. Элементарное, банальное. Лишь выстрел в голову и все. И я свободен. Нужно немного. Нужно только пристрелить Берию. Хм, неплохое название, для плохого фильма.

Однако сколько бы я ни старался, дотянуться до пистолета не мог. Руки не слушались. Они как висели на плечах лишним грузом, так и продолжали. Я не мог не то, что до пистолета дотянуться, я себе сопли бы сейчас не вытер. Через минуту я перестал пытаться. Пистолетик был так близко, только взять, но это невозможно.

Я обмяк на сиденье, решив снова стать наблюдателем. Раз глаза мне позволят смотреть, а уши слушать.

Берия извлек из кармана переднего сиденья запасные обоймы, из-под сиденья коробку патронов и принялся их заряжать.

– Бумаги, что, - говорил он, глядя вперед и совершенно не обращая внимания на то, как быстро и ловко орудуют пальцы, - мелочь, подмахнул и готово. Ну к Люське сходил, шоколадку ей бросил, если заламинировать нужно. А сейчас и к Люське не надо, ламинатор в каждом кабинете.

- И кулер.

- И кондиционер, и холодильник. И диванчики мягкие.

- И зарплата, - вздохнул водила. – Может, зря мы ушли, Василич? Зря, может? – он ковырялся под своим сиденьем, глядя прямо перед собой. – А? – в его руках появились две гранаты. Он мельком взглянул на них и небрежно бросил на пассажирское сиденье. – Так, может, зря?

- Может, и зря, - прыснул лысый. – Жалеешь, что ушел, можешь вернуться. Вряд ли тебя встретят с распростертыми объятьями, но глядишь пару дел в архив спишут. Ну или иначе закроют, - лысый неприятно хихикнул. – Рассказывать как не буду, ты и сам все знаешь.

- Не, - засмеялся водила, оценив шутку напарника. – Мы уж лучше тута, - он, наконец, извлек из-под сиденья чудовищного вида и размера автомат.

- Убери, - недовольно сморщился лысый. – Спрячь игрушку, пока дел не натворил.

- А ну как палить начнут? – водила нехотя опустил автомат, но убирать не спешил.

- А ну как просто поговорить решили? – вопросом на вопрос ответил лысый.

- На трех машинах-то? – с серьезным сомнением в голосе, произнес водитель. – Да с грузовичком? Василич, ты серьезно?

- Нет, - засмеялся лысый и жестом учителя поправил очки. – Разговорами тут не кончится. Но и стрелять они не начнут. Первыми не начнут. А надо, чтобы начали. Надо, чтобы именно они начали. Вот тебе геморрой, как спровоцировать тех, кто изображает из себя закон, на деле не являясь таковым.

Глава 9

Интересно, и как давно он понял, что я не сплю? Я старался не открывать глаза и смотрел на все через чуть приоткрытые веки, запрокинув голову так, чтобы казалось, что я в полной отключке. Я и дышать старался через раз. И затек весь, ни разу не сменив позу с момента пробуждения. Даже когда казалось, что встреча с электроопорой неизбежна, я и руки не поднял. То, что не мог это другой вопрос, факт в том, что не поднял.

Я сделал все, я только что слюну не пустил, показывая, как хорошо мне без сознания, а Берия смотри на меня поверх очков и улыбается. Он кажется вполне себе довольным и то, что я «не вовремя» его совсем не смущает. Возможно он вообще все это время знал, что я не сплю. Возможно то, что он мне вколол рассчитано на вполне определенное время и я при всем желании дольше не провалялся бы.

Хотя непохоже. В его движениях чуть больше нерва, в глазах помимо тепла, направленного на меня, отражается поток мыслей человека, который пытается вписать новое уравнение в старую формулу. Ух ты, а у него тоже паника есть.

Моя паника встрепенулась, крепче сжала пиратский флаг, потянулась за шлемом. Где-то зашелестел парусами пиратский драккар. Но руки ее опустились, тело сжалось, шелест парусов стих. Не время для паники. Совсем. Когда-нибудь, я ей поддамся, выпущу ее поиграть, но не сейчас. Не сейчас.

Я взглянул на Берию. Взглянул на толстенную шею водителя, которая как опора моста подпирала крышу машины. Странно, но его бритый затылок я как голову не воспринимал. Это продолжение шеи, голова где-то там, еще выше. Вновь перевел взгляд на Берию, кивнул ему. Пока со мной не происходит ничего страшного, пока мое же тело меня не слушается, пока в разговорах я не упоминаюсь вовсе, за исключением прозвища, приследующего меня всю жизнь, буду молчать и слушать. Слушать и молчать.

А как еще должен вести себя человек, который очнулся в машине с двумя незнакомцами, бандитского вида. Один из которых похож на Лавренития Павловича Берию, а шею второго можно вместо фонарного столба использовать. И судя по тому, что макушка его едва не упирается в крышу машины, то и не только шею, но и его самого.

Я не знал, как я попал в машину, не понимал почему и зачем. Я лишь знал, что сижу на комфортабельном, кожаном сиденье в явно не дешевой машине и я не связан. По крайней мере веревок я не чувствую, хотя может быть я уже ничего не чувствую, так тело затекло. Но кляпа у меня во рту совершенно точно нет. И эти странности удивляли. Два бандита, неизвестно как засунувшие меня в машину, и полное отсутствие ограничений, кроме закрытых дверей и ремня безопасности. А еще куда-то мчащейся по трассе машины, с другой стороны.

А в том, что они бандиты я вообще не сомневаюсь. У них и стволы, и гранаты и разговоры характерные. И почему-то наличие у них пистолетов удивляет больше, чем наличие гранат. А еще я не сомневаюсь, что они бывшие сотрудники полиции, или иного, еще более серьезного ведомства.

- Ладно-ладно, - поднял руки лысый. – Не пыхти так. Красавец. Не красавица! Красавец! Спящий красавец! Выспался?

Он улыбался слишком по-доброму, как старому знакомому или попавшему в легкоразрешимую неприятность ребенку, и меня это пугало. Пугало до такой степени, что паника расправила на коленках пиратский флаг. Я отвечать не стал, но и притворяться спящим перестал. Потянулся, проверяя не связаны ли все же руки. Убедился, что нет. Как и положено, две непослушные плети, одна слева, другая справа. Я попытался их поднять, но все что смог, упереть их в сиденье и сладко зевнуть.

- Голова не болит? – с заботой в голосе спросил лысый.

- Не… - зачем-то решил ответить я и, не договорив, завыл от жуткой головной боли. Словно кто-то огромными тисками сдавливал ее. Словно кто-то, воткнув через глаза в мозг раскаленные электроды и пустил по ним ток, поддерживая накал. Словно кто-то проткнул снизу, через язык и глотку, ржавым шипом мозг и теперь вращает, превращая все в голове в кашу. На ушах повисли раскаленные сережки, в носу еще более раскаленное кольцо.

Щелкнул сдерживающий меня замок ремня безопасности. Я сполз на пол, прямо за водительским креслом и только и успел, что встать на четвереньки, как желудок решил, что одной голове страдать не гоже. Он сжался до размеров булавочной головки, выталкивая из себя все, что в нем было.

Берия успел подставить пакет. Странный, зеленый пакет с твердым днищем, что тут же перестало быть таковым, когда он поднял его с пола. Открыв дверь, он просто швырнул пакет в кусты.

- Юра, пару метров дай!

- Вперед или назад.

- Вперед конечно!

Машина дернулась и тут же остановилась. Я сумел взобрался на сиденье, принял из рук Берии пластиковую бутылку с водой. Таблетку брать отказался. Честно говоря, я и воду из рук похожего на Берию бандита брать не хотел, но понимал, что надо. Прополоскав рот, выплюнул в новый зеленый мешок, что тут же был отправлен за дверь и машина проехала еще пару метров вперед.

- Лучше? – спросил меня Лаврентий Палыч.

Я вздрогнул. Когда люди с такой внешностью, таким прошлым, такой славой, да еще и вооруженные спрашивают, надо отвечать и я кивнул.

- Чего-то долго они возятся, - недовольно пробурчал водитель, глядя на застывшие перед нами черные автомобили с мигалками. – Как думаешь, чего ждут?

- Спецназа! – прыснул Берия и скривился, разбивая собственный образ.

- Да? – водитель повернул голову, посмотрел в серьезное лицо напарника и отвернулся. – Это будет не весело. Может их поторопить, Василич, а как думаешь?

- Не стоит, - сморщился Берия-Василич. – Но чудовище свое готовь!

- Давно уже! – водитель потянул автомат из-под сиденья и радостно хрюкнул, вытащив его.

- Не свети его пока, - посоветовал Берия водиле. – Пусть сюрприз будет.

- А ты думаешь они смотрят?

- Все зенки проглядели! – засмеялся лысый. – И сканировать начали, как только на хвост нам сели. Эх, Алексей, - он повернулся ко мне, – ты такую погоню проспал, - он покачал головой. – Они Юрку с дороги сбить пытались, но Жора у нас водитель асс, ему бы в ралли за страну участвовать. Ну, ты знаешь…