Немудрёное повествование или концепция апперцепции

Немудрёное повествование или концепция апперцепции

– Надо мыслить, – сурово сказал Остап – Меня, например, кормят идеи.
И. Ильф и Е. Петров.

Кто умножает познание, умножает
скорбь.
ЕККЛЕСИАСТ





Туман. Обычный осенний туман. Было начало десятого утра когда, визуально отделившись от дверного проёма типовой пятиэтажки, некий субъект с поднятым воротником пальто, на ходу ускоряя шаг, ринулся в пустоту. Ноябрь, если он сырой и прохладный обычно не располагает к вальяжным и созерцательным прогулкам в девять часов, даже в относительно-южном городишке. Стоит ли говорить, что человек поглощённый атмосферной влагой, лицо имел серьёзное, крайне напряжённое да к тому же непременно обращённое к результатам халатности дорожных служб. А в прочем (как и всегда) это не важно, потому как «важное» к жалобам и недовольствам невосприимчиво, потому как… впрочем, слишком много этого «потому как».
Что ж, для дальнейшего нашего повествования, героя этого утреннего променада (в смысле его личности) из тумана необходимо извлечь. Для этого перенесёмся назад месяцев этак, на девять. Октябрь, сентябрь… Четыре, пять… Февраль. Да? Да, точно февраль. Отлично.
В этом случае картина перед нами предстающая ни менее тумана, чем прежняя. Уж извините, но февраль того года был тёплый, сырой и серый.
Итак. Молодой человек (назовём его – Сомневающейся, потому как подобное состояние духа являлось для него преобладающим), в тот день встал поздно. Работал он, какое-то время, на ниве ровно стелющегося ламината (хотя профессию получил солидную, гидрометеорологическую), занятность имел периодическую и потому хотя бы это (встать поздно) вполне мог себе позволить.
Встал он (почти бодро) с мыслью… или точнее будет сказать с некой идеей, которая занимала его вот уже целых три недели. Идея становилась навязчивой и виновником… пардон, виновницей, своего успеха была обязана одной девушки. Для точности описания дальнейших событий стоит заметить что слово «девушка» было бы уместнее взять в кавычки (что я только что на ваших же глазах и сделал) потому как «девушкой» её называли только торговцы мандаринами. И здесь я совершенно не хочу указывать на возраст этой эффектной представительнице прекрасного пола. Нет! И ещё раз нет! А на что же? – спросите вы. На статус! – не мешкая, отвечу я. Стиль одежды, манера поведения – всё это обычно подсказывает нам уместное обращение к тому или иному человеку. Я не хочу сказать, что она была богата. Совсем нет. Не хочу сказать, так же что вела она себя высокомерно. Нет.
Вы спрашиваете – что же именно я хочу сказать вам вот уже целую минуту? Ну, хорошо она действительно не была юна. Там, как это? Красота её уже пережила летний расцвет, но осень для неё ещё не настала. Как-то так. Довольны?! Чёрт подери, я не хотел… Меня вынудили… Про возраст… О даме…
Но не будем отвлекаться. Движимый, некоторой несостоятельностью своей идеи, сразу же по пробуждению человек сей, немедленно впал в уныние и тот час же засомневался в целесообразности своего существования. Однако это, отнюдь не помешало ему позавтракать яичницей обильно прожаренной на сале и выдуть большущую чашку сладкого кофе. Объяснялось это несоответствие тем, что желудок его, равно как и богатый его внутренний мир существовали как бы параллельно и друг другу старались не мешать.
Действие, как известно, является предшественником решения (или осложнения) почти любой проблемы. Но либо проблема эта была ему дорога, либо на решение попросту не хватало решимости, так или иначе, но действий после завтрака скорей всего не последовало бы и вовсе, если б не одно обстоятельство.

Жил некий человек в хрущёвке напротив. И был день, когда решил он обойти всех своих друзей с утра. Друзей у него оказалось не много и все были хоть чем, да заняты. Тогда решил он пройтись по знакомым и ближе всех на свою беду (а может и не на беду, судить вам) оказался Сомневающийся.
– Здравствуй друг, – с расстановкой в голосе произнёс некий человек (назовём его Мотивирующим).
– Здравствуй, – ответил новоиспечённый друг и тут же засомневался.
– Так же нельзя, – внимательно оглядев хозяина квартиры, наугад констатировал гость.
– Почему? – поинтересовался Сомневающийся (для краткости определения переименуем его в Сомна) и устыдился.
– Потомки нам этого не простят, – расставляя приоритеты, объяснил Мовит (его я тоже переименовал) и многозначительно развёл руками.
Сомн обречённо вздохнул и, повинуясь закону гостеприимства, пригласил гостя в дом. Там он налил в две маленькие чашки слабого кофе, и тяжело вздохнув, стал ожидать дальнейшего толкования.
– Судьбу надобно хватать клешнёй, – многосложно заметил Мовит, поморщившись от первого глотка кофе.
– Мы сами творцы своего счастья, – зачем-то согласился с ним наш герой.
- О да, творить… творить – есть суть действия!
- Вероятно.
- Вероятно.
- Говорят, погода такая, до конца месяца… будет.
- Серьёзно?
- Серьёзно.
– Тогда нельзя медлить и секунды, – резко вставая, заметил гость и вылил содержимое чашки в умывальник.
– Нельзя, – подтвердил Сомн (дурацкое получилось имя) и в точности повторил действие друга.
– Понадобятся деньги.
- Зачем?
- Приспешники судьбы вопиют!
– Какие при…? А может, как-нибудь обойдутся?
– Кто – обойдутся?
– Ну… Судьбы… эти…
- Приспешники?
- Да.
– Друг мой, сегодня глупо потраченная копейка – завтра отзовётся … кто знает чем, – убедительно подняв указательный палец, вверх заявил гость и зачем-то сплюнул на пол.

Герой наш по состоянию своего мироощущения (как вы уже наверняка догадались) находился в постоянном безрезультатном поиске всего сразу и потому легко перекладывал принятие решений на других. И хотя его слегка и смутило то обстоятельство что решение его проблемы (о которой он пока ещё ничего не говорил) нужно начинать с приобретения нескольких бутылок пива, в целом тому не противился.
– Главное отмести всё не нужное и сконцентрироваться на очевидном, – ускоряя свой шаг, поучал неразумного индивида Мовит. – Признание очевидного, это ли не решение половины проблемы?
– Я… полагаю что да, – пытаясь соответствовать темпу попутчика, согласился Сомн.
– И что же мы имеем как – очевидное? – внезапно остановившись, поинтересовался Мотивирующий.
– Я… Я не знаю, – честно признался неразумный друг и снова устыдился.
– Да уж, – поднимая затёртый воротник старого серого плаща, задумчиво произнёс Мовит. – Задача не из лёгких и ежеминутно усложняется.
В магазине, понимая очевидность ежеминутного усложнения, наш догадливый герой предложил взять на две бутылки больше и когда после секундного колебания генератор идей согласился, на сердце у первого отлегло.
Придя, домой, странники первым делом смастерили себе поесть и, усевшись перед телевизором, принялись иссушать то самое содержимое. Причём надо сказать, что пока хозяин квартиры с сомнением (он никогда не пил пиво с утра, да ещё и зимой) цедил свою бутылку, Мовит уже опрокидывал внутрь своего на удивление худощавого тела вторую.
По скрытности своей натуры Сомн не очень то и желал открывать своё «личное наболевшее» кому бы то ни было, и потому всё больше молчал. Гость же очевидно из деликатности ни о чём не допытывался и, вызывая (тоже очевидно) хозяина на откровенность, увлечённо критиковал какую-то мыльную оперу.
Всё хорошее, когда-нибудь да заканчивается, закончилось и пиво.
– Я, пожалуй, пойду, – безапелляционно заявил деликатный гость и направился к выходу.
– Да, конечно, – согласился хозяин квартиры, провожая друга.
– Очевидное! – подняв указательный палец вверх, внезапно напомнил Мовит. – Только очевидное имеет значение. Всё остальное – лишь симптоматика.
– Да, конечно, – снова согласился Сомн.
– Не потрать впустую, нами выстраданную мудрость! – выходя в дверь с грустью в голосе, попросил Мотивирующий, и задумчиво побрёл по ступенькам вниз.
– Да, да, кон… – послышалось из-за закрывающийся со скрипом двери.
Близился обед. Недоеденный туманом снег тёмным пятном ложился на незрелые души много думающих индивидов. Так бывает. Ибо время (не станем забывать о том) справедливо требует к себе уважение и отчёта. К чему я всё это? Не знаю. Так… Подумалось.

– Очевидное, – пытаясь, сосредоточится на главном, упрямо твердил себе вслух наш герой – Какое же очевидное мы имеем? Какое?
Несмотря на усиленную работу мозга, он не мог обнаружить «какое такое» имеет – и это становилось всё очевиднее.
И это, оттого (по секрету скажу я вам) что вуалировать желания и, стало быть, мотивации свои, ему было гораздо проще, чем в них себе же признаваться.
Парадокс? – спросите вы.
Обычное дело – неуверенно возражу я.
Сколько можно анализировать этого идиота?! – воскликните вы.
Потерпите, – попрошу я.
Однако ежели решение проблемы уже найдено, не воспользоваться им было бы не вежливо, а значит «очевидное» нужно было состряпать тут же, хоть и на коленки.
«Не желание замечать другими моего очевидного к ним расположения – это ли ни очевидная проблема» – размышлял он, ускоряя бодрый шаг, переходя мало-оживлённую улицу. «Незаметность моего бытия содействует общему непониманию и некому усугублению, а это прискорбно. Заметность же имеет две основные ипостаси – морально-духовную и физическую. Масштаб и правильное функционирование и того и другого надобно усиливать, увеличивая внешние их восприятие».
Ведя примерно такую вот бесхитростную внутреннею само-дискуссию, Сомнн с разбегу своих быстро набегающих мыслей записался в тренажёрный зал. Действие как таковое тут же возымело своё… пардон, действие и на сердце у последнего отлегло и надолго.
Жизнь снова потекла своим привычным руслом. В тренажёрном зале он, конечно же (засомневавшись), так и ни разу не появился. С проблемами сердечными, привычными, естественно уединился. А для внеплановых колебаний очевидных причин просто не стало.
Не стало потому как, обнаружив и вовремя распознав нарастающую проблему, он, конечно же, успокоился и в необходимости переживать по этому вопросу, (как это бывает) тут же разуверился.
(Я уже просил потерпеть?)
Так вот друзья мои: самовнушение – страшная сила.

Был день, когда решил некий человек (небезызвестный нам) обойти всех друзей своих и таковых оказалось – ноль. И тогда решил он пройтись по знакомым своим, и стезя эта рефлекторная вновь привела его к нам. Ну… то есть к герою нашему и без общих замечаний неплохо живущему.
– Здравствуй друг, – внимательно вглядываясь в его лицо, тихо произнёс Мовит.
– Здравствуй, – также тихо произнёс Сомн, чувствуя и почти наблюдая, как последние вагоны внутреннего комфорта убегают, куда-то вдаль.
– Параметры нашего восхождения давно определенны, – разглядывая свои ногти, между делом заметил гость.
– Кем, определенны? – спросил Сомневающийся, делая вид, что про восхождение ему всё более или менее понятно.
– Они позади нас они и впереди нас и путь их цикличен, – устало, улыбаясь, добил хозяина квартиры своей осведомлённостью Мовит и загадочно закивал головой.
– Я как раз чайник поставил, – переваривая информацию, сказал Сомн, приглашая путника в дом.
Электронные часы на кухне показывали без десяти минут десять. По стеклу тихо барабанил холодный февральский дождь. Параметры восхождения требовали объяснений.
– Как глубоки наши всевозможные падения, – скривившись от глотка бесполезной жидкости, продолжал свою мысль Мотивирующий, – так и высоки наши всякого рода восхождения. Разница же внутреннего самоопределения и состоит в этих самых параметрах. А они-то в свою очередь и определяются теми, кого мы по недомыслию своему отказываемся наблюдать.
– Потусторонние силы? – глупо подмигнув, спросил Сомн.
– Деления на стороны определяет грань, а ввиду отсутствия явно обозначенной черты, и разного её понимания, термин потусторонний глуп по своему определению, – укоризненно покачав головой, заметил странствующий мыслитель, указывая на гранёный стакан. – Иными словами определение трансцендентного влияния, понятие мутное. Ведь что для одних – явление за гранью понимания, то для других норма. А так как норму всегда определяет ограниченность, доверия ей (то есть норме) тоже нет. Про непонимание же и говорить нечего.
В ответ на это пояснение, Сомн тут же устыдился своей недалёкости и понимающе закивал.
– Силы эти не определяют нашу личность, – бессознательно заглянув в холодильник, продолжал Мовит, – они растят её в соответствии с характеристикой продукта. Подобно тому, как сажают и растят овощи в соответствии с рекомендациями на упаковке.
– Мне вспоминается опыт прошлой весны, – желая реабилитироваться, загадочно заговорил Сомн. – Было два сорта огурцов…
– Нужно немедленно начать мыслить шире! – перебивая нежелательную тему огурцов, воскликнул Мовит и ожидающе прищурил глаз.

– Что есть ширина? – поднимая воротник старого серого плаща, спрашивал Мотивирующий и сам же и отвечал:
– Ширина есть измерение, то есть некоторое определение размера объекта. Объект наш, конечно же – мысль. И с этого утверждения мы не сойдём.
– Да, сходить не стоит, – пытаясь соответствовать темпу попутчика, согласился Сомн.
– Сегодня мы пожалеем денег, а завтра пожалеем себя.
– Жалеть себя последнее дело.
– Как это верно сказано! – в некотором восхищении остановился Мовит. – Я запомню… Нет, я сейчас же это запишу.
– Я просто полагаю… – в смущении начал было Сомн.
– Вот чёрт, ручки нет, – перебил его друг. – Впрочем, продолжим наш путь.
Последний день февраля безропотно сдавал город неуклонно приближающейся весне. Задумчивая серость зимы (я уже упоминал, что она выдалась преимущественно дождливой) плавно перетекала в легкомысленную серость ветреного месяца. Два человека бодро шагающих по лужам не сходя с тротуара и своего утверждения, без колебания вошли в ближайший магазин.
– Страх больших пространств естественно губителен для нашей самореализации, – расправившись с бутылкой некого янтарного зелья, упрямо настаивал Мовит. – Мысль, загнанная в угол вынуждена защищаться. Защищаясь же – выстраивает баррикаду ограничений и, в конце концов, погибает.
– Как это погибает? – подозрительно разглядывая содержание своей бутылки, поинтересовался Сомн.
– От голода гибнет, – пояснил гость, отрезая себе большой кусок колбасы.
– Недостаток информации?
– И это тоже. Но главное невозможность эту информацию правильно воспринять.
– Как же быть?
– Отвергнуть внешние условия и ограничения и стать над ситуацией.
– А если ситуация не вполне очевидна?
– Очевидность – первый друг заблуждения!
– Но ведь только очевидное имеет значение.
– Стало быть, и заблуждение имеет значение пока кажется очевидным.
– Резонно. Но…
– Надо глядеть шире. Возьмем, к примеру, этот мультфильм, – Мотивирующий указал рукой в направление телевизора, – в детстве я почитал это творение оскорблением моих внутренних потребностей. Теперь же я замечаю тут мысль. Что спрашивается, изменилось? Масштаб потребностей, вот что.
– Да мультфильм странный, – согласился Сомневающейся, скептически оценивая картинку.
– Масштаб потребностей и определяет ширину нашей мысли.
– А как же быть с глубиной?
– Глубина это следующий этап. Не будем опережать внутренние процессы.
Бездушные часы показывали без четверти час. Жаждущая расширения мысль упёршись во временные рамки, устало заскрипела и потребовала перерыва. Хорошего понемногу.
– И помни, – выходя на лестничную площадку, устало резюмировал Мовит – любая проблема имеет свои строго обозначенные приделы, и только мысль, при правильном, разумеется, уходе, границам и рамкам неподвластна.


На этот раз после ухода гостя Сомн резких движений не предпринимал, и успокаивать себя «очевидным» не торопился. Сперва следовало (для возвращения внутреннего комфорта) согласовать вновь открывшееся с уже утверждённым.
«Ежели очевидные мои проблемы и трудности в отношении некой особы решать предложенным способом, то есть поставить мысль «над», остаётся лишь определить эту самую мысль, и её оную туда не мешкая поместить», – незатейливо рассуждал он, вынося на балкон бутылки.
«Мысль же моя есть правильно сформулированные желания и, следовательно, желания и должны стоять по иерархии разумения выше всяких обстоятельств. Да, но при этом следует помнить, что обстоятельства всегда ограничивают наши желания, практическое их исполнения и, следовательно, и находятся «над». И значит мысль на два пункта (как минимум) должна стоять выше всякого желания и над оным доминировать. Следовательно, мысль не должна желать, а желания не стоит осмысливать. Неосмысленные желания есть ничто иное, как инстинкт – повиновение, которому не лишено смысла, но не подчинено мысли. Значит, смысл не всегда зависит от нашей мысли и, стало быть – мысль помещённая «над» уже не есть нашей. Отрешённость же от наших интересов и рождает иную форму мысли, которая суть не ангажирована и беспристрастна».
Подобная инфантильность размышления была вполне свойственна его натуре и желание мыслить в подобном ключе об осмысленных желаниях, была продиктована тем обстоятельством…
Тьфу ты… и я туда же!
Впрочем, вернёмся к действиям нашего героя. А именно:
Методично и не спеша, вымыв всю посуду и пропылесосив квартиру, Мовит принял к сведению тот факт, что начало весны, сопряжено с неким неоднозначным праздником осознания вины перед всем женским полом. Это был прекрасный повод напомнить той единственной и далёкой (четыре квартала в сторону центра) о своём существовании. Напомнить вниманием (в приделах ста – ста пятидесяти), заботой (ещё полтинник на цветы) и уважением (открытка).

Движение воздушных масс несущих в своих объятьях трепетное дыхание ветреной весны (по крайней мере, на этих страницах), очевидно, пробудило в вас мои любопытные друзья, желание побольше узнать об этой представительницы прекрасного пола, что пленила… Не пробудило? Как? Да бросьте, я всё равно о ней расскажу. Итак:
Особа эта – назовём её Очаровывающей – женщиной была бойкой, волосы имела от природы чёрные, причёску (от парикмахера) в виде каре. Что видимо и определяло её настойчивое желание уехать в Париж (это так, на всякий случай).
По настоящему замужем она ни разу не была и тот, что бывал с нею по вторникам и четвергам был ей не муж. Работала она продавцом хозяйственных товаров, где естественно и заприметил её наш герой.
Всё.
Сухо?
Зато без лишней сентиментальности.
Зачем же тогда вся эта лирика в начале главы?
Да так, накатило.
Впрочем, не надо меня отвлекать… Да, вы отвлекали… Я продолжаю:
Так вот при приближении упомянутого выше дня у нашего Сомневающегося друга возникла романтическая мысль оставить всё как есть и поместив эту мысль «над», с глупыми знаками внимания к Орочаве (без сокращений тут не обойтись) не приставать. И всё бы и на этот раз поплыло по течению внутреннего и бездеятельного комфорта, если бы не настал день, когда решил некий человек пройтись по квартирам, двери которых ему всё ещё открывали. И таковых нашлась только одна.
– Авитаминоз? – критически оглядев беззащитную жертву, с порога спросил Мовит.
– Гемоглобин, наверное, понижен, – зачем-то вдался в подробности Сомн.
– Влияние комнаты мнимого позитива, – протискиваясь в узкий проём двери, безошибочно диагностировал гость.
– Я каждый день проветриваю…
– Эту комнату не выветрить, не проветрить.
– Отчего же? – искренне удивившись, спросил хозяин внезапно атакованного помещения.
– В неё есть вход, и нету выхода, – заглядывая на кухню, пояснил Мовит.
– Может чаю?
– Врачи рекомендуют красное вино.
– Тебе?
– Ну, это не у меня проблемы с гемоглобином… хотя…
– Разве что в качестве лекарства.
– Мой друг – на здоровье не экономят.
– Какова же роль комнаты… ну, которую нельзя проветрить, – всё ещё желая избежать ненужных трат, рассеяно пробормотал Сомн.
– Об этой роли нам еще предстоит немало спорить, – загадочно прищурившись, отвечал Мовит. – И будет лучше, если мы обойдёмся без шор личной заинтересованности для чего в данном конкретном случае и отдадимся процессу внутренних отрешений.

– В мире есть множество различных средств обмануть реальность, – обходя большую неприличного вида лужу, размышлял вслух Мовит. – И многие того желают. Вот только реальность она как красивая девушка, на неё хочется злиться, но и добиваться её расположение - одновременно.
– На это не всегда хватает смелости, – зачем-то признался Сомн.
– Отсутствие смелости зачастую лишь симптом чего-то более значительного, чем просто животный страх. Ибо животный страх суть проявление действенное, в то время как отсутствие смелости по сути своей – бездеятельное.
– Например?
– Например, какова цель нашего променада?
– Красное вино. Немного красного вина, если быть точнее.
– Слышу в ответе боязнь действия.
– Нет… я просто…
– А если вместо красного вина – немного красного вина – мы возьмём четыре литра пива?
– Зачем четыре?
– Для наглядного примера бездеятельного и деятельного страха.
– Для примера?
– Нельзя жаждать ответа и боятся открыть кран.
– Я не боюсь открыть кран…
– Это потому мой друг, что у тебя с сантехникой всё в порядке.
– Метафора?
– Метафора.
Пример, если он ещё к тому же и наглядный – в дискуссии, как правило, необходим. И чем он ярче, чем наглядней тем, стало быть, лучше. Может быть, кому-то и покажется что подобный объём янтарного зелья (как это и показалось нашему герою) не слишком уместен для данной роли… Но когда продавщица небольшого магазинчика, видит в вас нарушителя своего мимолётного спокойствия, на сомнения попросту нет времени.
– Самый распространённый способ избежать прямого её (реальности) давления это без сомнения комната мнимого позитива, – продолжал намеченную тему Мовит. – Ну и подводные камни к ней естественно прилагаются.
– Была у нас одна такая комната, – делая мелкий глоток, подхватил Сомн, – нам полы стелить, а там стяжка буграми…
– Друг мой, бугры буграми, а я настаиваю на том, что жизнь есть постоянный поиск позитива, – вытирая ладонью, подбородок заметил гость. – И чем менее приятна для нас действительность, тем отчаяннее мы жаждем этого позитива.
– Но и состояние поверхности…
– Безусловно, поверхность это важно, но давай глянем глубже.
– Следующий уровень?
– Именно так.
– И комната эта достаточно глубока?
– Насколько глубоки наши действительные мотивы, настолько не поверхностны терзаемые нас вопросы.
– Вопросы требуют ответа.
– Но насколько точного? Станем ли мы в хороших, приятных для нас утверждениях и событиях искать подвох? А если речь идёт о неприятных для нас переживаниях? Бывает так, что иные обстоятельства, вмешиваясь в спокойный ход нашей жизни (катастрофические происшествия мы сразу же исключаем), ненадолго вынуждают нас действовать более необычнее, чем мы привыкли. Так, как мы бы не поступили ввиду свойственной всем (ну или почти всем) нам нерешительности. Сперва мы этого пугаемся, а потом понимаем, что это и было тем, что многие называют яркой вспышкой в ночи, а я зову – непредвиденным позитивом. Иначе говоря, возникает несвойственное нам поведение и порою с весьма позитивными последствиями… Впрочем, часто позитив бывает и вполне предвидимым, но яркое впечатление в плановом порядке – редкость.
– Отсутствие предвиденного позитива – следствие нерешительности?
– Почти всегда. Атак как потребность в нём велика, а иных обстоятельств связанных с ним мало, нам необходима модель позитивного мироощущения. И вот тут то и вступает в действие наша комната, где хранится отредактированная память об этих (выходящих за обычные рамки) действий. Они как яркое винное пятно на белой скатерти утверждённого нами благоразумия.
– Надо было всё-таки брать вино?
– Не факт. К тому же пример…
– Да мы забыли о бездеятельном страхе.
– Ни в коем случае. Ибо отредактированная нами же – пусть и не всегда произвольно – память и есть лучшее убежище от бездеятельности и страха.
– А разве бездеятельность не есть убежище?
– Не всегда. Бездеятельность слишком склонна к самоосуждению, а значит, подвластна реальности и потому не несёт в себе комфорта. Убежище же по своей сути «настоящее» в себя не допускает.
– Почему?
– Потому что на то оно и убежище! Следовательно, мы сознательно или бессознательно пытаемся воссоздать модель тех обстоятельств…
– Винного пятна?
– Ну да, винного пятна. А так как это невозможно…
– Почему невозможно?
– Видишь ли, мой друг, несвойственное нам поведение потому так и зовется что оно нам не свойственно.
– Несвойственно не значит – невозможно.
– Конечно, но тогда либо риск, либо имитация.
– Имитация действий?
– Именно! Ведь обстоятельства те непременно имели немало сопутствующих им атрибутов. Как то: погода, время года, присущая тому периоду еда и питьё. В общем, обстановка. И вот этим всем мы и пытаемся обставить нашу внутреннюю комнату мнимого позитива. Которая немного погодя наполняется не только реальными обстоятельствами того периода, но и созданными нашей фантазией домыслами.
– Это и есть отредактированная память?
– Конечно. И вот как только реальность ставит перед нами немилосердный вопрос, мы и сопоставляем ей реальность иную. И желая доказать себе реальность последней призываем на помощь доступные нам атрибуты.
– И таким образом уходим от реальности?
– Именно. Уходя в ту реальность, где нам когда-то было хорошо мы бежим от реальности, в которой нам некомфортно, и пусть срок годности у первой и истек, она нам всё же милее.
– Срок годности это и есть подводные камни?
– И это тоже. Главное же то, что мнимый позитив это обязательная составляющая любой зависимости, а это печально.
Оставленное (ввиду увлечённой дискуссии) без присмотра время, играючи довело себя до предобеденного состояния. Сосуды предназначенного примера опустели, разбежавшиеся мысли возжелали объединения и призывали друг друга к порядку. Внутренняя усталость, пересилив ощущение некоторой недосказанности, наполнила пространство осознанием удручённости из-за чего-то утраченного.
– Да, – тяжело вздохнув, прервал затянувшееся молчание Сомн, – мне часто поначалу бывает, за что ни будь тревожно стыдно, а потом я понимаю, что ведь это действительно самое яркое впечатление того периода. Понимаю и чувство стыда более не испытываю.
– Это потому мой друг, – обувая слегка промокшие ботинки, грустно заметил Мовит, – что чувство стыда вещь неудобно-носимая и в багаже нашей памяти просто не умещается.

Стыд.
Да, стыд вещь неприятная, неоднозначная и негуманная. И вечный посредник между вами и этим чувством, конечно же – совесть. У отдельных лиц она сговорчива и доброжелательная у других непредвзята и обстоятельна. Впрочем, как говорили древние и это пройдёт.
Но продолжим.
Вы не когда не замечали, что иной весенний месяц иногда несёт в себе больше грусти и разочарования чем какой-либо осенний? Говорят что это нехватка витамин и общее зимнее истощение. Возможно, что и так. Нашего же героя весна огорчала своим требованием к действию. Ведь ещё немного и отговоркой: «там холодно и мокро» себя не успокоишь и мир не проведёшь.
Мечтательность и медлительность тёплое солнце назовёт ленью, мигрень – симуляциею, любовь к дождю – жалкой капитуляцией. Природа была против него, и это обстоятельство сильно его огорчало.
Но был день, который сменил ночь и предшествующий ей вечер. И был некий человек, который жаждал…
Ну… просто жаждал.
Так вот когда дверной звонок дал знать о наличии постороннего лица в непосредственной близости к новому, странному общению, Сомн прибывал именно в таком расположении духа.
– Да это трудно, – глядя сквозь хозяина жилища, уныло сказал Мовит.
– Что трудно? – привычно удивляясь, вежливо поинтересовался наш огорчённый друг.
– Находится в неправильной зоне особого настроения.
– Почему в неправильной? Я тут живу.
– В правильной зоне – неправильных поступков не совершают.
– Я и не совершаю, – попытался оправдаться Сомн, непредусмотрительно сделав шаг назад.
– Пока не совершаешь, – уверенно сделав шаг вперёд, предупредил гость.
– Но…
– Игнорировать сигналы зоны, бессмысленно и опасно.
– Я не игнорирую, – сделав ещё один шаг назад, забеспокоился наш герой.
– Всё это самообман, мой неосмотрительный друг, – снимая туфли, настаивал на своём, знаток правильных зон.
– Ну почему самообман, просто я собирался сходить за хлебом…
– Ну вот. Разве хлеб поможет решить наши проблемы? Отнюдь. Как нестранно эта мысль коварно навязана тебе интересами этой зоны.
– Почему навязана, просто кончился…
– Любая зона нашего бытия требует от нас определённых действий и настроений, присущих именно этому месту. Вернее порождает настроение, которое перерождается в действие.
– А как же хлеб?
– Причём тут хлеб? А впрочем, правильно, выйдя за хлебом, мы отойдём от прямого действия этой зоны, и я продемонстрирую тебе её явное коварство.
– Но магазин рядом, – с опаской беря в руки потрёпанный бумажник, заметил внезапно потревоженный хозяин.
– Приготовься удивляться, – грустно подмигивая и возвращая свои ноги в пределы старых туфель, пообещал гость.
Вот она, желанная дарительница успокоения – загадка. Как же часто мы ищем успокоение в неизвестном, непонятном и невозможном. Ибо если невозможное возможно, то возможно всё.
Бодро выйдя из всем нам известного дома, искатели разоблачения и неуёмного удивления устремились прямо в близлежащий магазин. Подойдя к которому, знаток ухватил Сомна за рукав прищурился и загадочно прошептал: – Чувствуешь?
– Что? – не понял неосмотрительный друг.
– Мы в другой зоне.
– В какой?
– В другой. Приоритеты могли и должны были поменяться.
– Куда поменяться?
– Что ж, возможно всё сложнее, чем думалось в начале.
– А что было в начале? – проваливаясь, куда-то в глубины непонимания, спросил Сомн.
– Вначале было слово, или, выражаясь, точнее замысел, – устало ответил Мовит и тут же добавил, – Но мы не о том.
– А о чём? – конфузясь, что забыл о слове, поинтересовался наш герой.
– Ну, вот зачем мы сюда шли?
– Удивляться?
– Этого у нас сколько угодно, а чего у нас,… то есть у тебя не было?
– Новой дрели.
– Ну вот. Вот ты и уже забыл о хлебе. Понимаешь?
– Я не забыл…
– Забыл. Потому что, находясь в не зоны твоей квартиры, ты ушёл от прямого её влияния и теперь тебе уже нужна дрель.
– Дрель мне нужна давно.
– А вспомнил ты о ней сейчас. А что если мы вернёмся домой, приобретя не хлеб, а литра четыре пива и я воочию продемонстрирую тебе очевидный диссонанс той зоны и наших поступков?
– Зачем?
– Друг мой, мы слишком увлеклись теорией, а ведь только практика даст окончательные ответы на наши мнимые и реальные проблемы.
Возможно, кто-то скажет, что очевидный диссонанс данного поступка не требует практического исполнения в подтверждении его же диссонанса, но друзья мои, примите во внимание весь тот бред, что льётся тут на вас с первой же странице и махните на это рукой.
Так или иначе, а пиво было куплено, хлеб (во имя очевидной демонстрации) проигнорирован, а два исследователя глубин обитания внутри-человеческих тараканов возвращены и помещены, посредством быстрых движений конечностей, в первую зону.
– Теперь не мешкая и секунды, ты должен в подробностях описать мне твои ощущения, – делая большой глоток не слишком полезного напитка (ваши почки наверняка от него не в восторге) с чувством глубокого облегчения потребовал у нашего героя Мовит.
– Хлеб всё же надо было взять, – давая волю свом сомнениям, осторожно заметил Сомн. – Как же я – борщ и без хлеба?
– Ну, вот опять хлеб и заметь – не слова о дрели.
– А причём тут дрель?
– В том то и дело что не причём. Для данной зоны особого настроения важен хлеб и неважна дрель. А, взявши этот, провокационный напиток мы к тому же, заставляем её давить на тебя чувством вины.
– Да, есть немного…
– Пойми же – для действия, которое может решить твою проблему, нужна правильная зона, а эта попросту не подходит.
– Почему не подходит?
– Да потому, мой неосмотрительный друг, что, кроме того, чтобы пойти за хлебом и пропылесосить ковры, эта зона ничего другого тебе не предложит.
– А где же находится эта правильная зона?
– Слово «правильная», здесь не применима. Каждая зона вправе требовать от тебя своё. А вот где находится нужная… Это тебе и предстоит выяснить в самое ближайшее время.
Коварная зона в продолжение всего разговора (прерывающегося лишь на внушительные и не очень глотки пива), пытавшаяся вызвать у её обитателей чувство вины, под конец разговора сдалась и притихла. Лёгкий моросящий дождик, сдавая позиции ясной погоде, прекратился. Необходимость поиска чего-то нужного, растекалось по комнате утренним туманом. За окном солнышко строила предобеденные рожицы, желудок Сомна не милосердно требовал борща.
– Мы многое сегодня прояснили, мой друг, – вновь возвращая свои отдохнувшие стопы в привычную старую обувь, авторитетно констатировал Мовит. – Последствия не заставят себя долго ждать.
– Я… то же так думаю, – медленно перебирая слова, соглашался с ним Сомн.
– Мяч на твоей половине поля, – открывая дверь, напомнил Мовит.
– Конечно, – вновь согласился с ним Сомн, провожая, дуга за дверь.
– И… это, – уже с лестницы напомнил ему усталый гость, – Сходи за хлебом.

Последний месяц весны одарил местность, в которой проживали наши герои настоящей летней жарой. Лето же, это время года, в которое только первые две недели не хочется сбежать на море. А потом – всё, хочется.
Однако же люди приносящие благо в наши дома посредством всевозможных ремонтов знают как дорог каждый летний день и о морях там всяких, даже и не помышляют.
Не помышлял о них и Сомн, а потому честно втянулся (не без раскачки, разумеется) в подобный процесс и на каком-то этапе поддавшись азарту, в нём даже преуспевал. И лишь одно обстоятельство немилосердно разбивало асфальтное покрытие его благородной стези. Это, конечно же – Орочава.
Как уже было упомянуто мною выше, Орочава работала в строительном магазине (самом приличном в этом городе) и пути их с нашем героем, просто не могли не пересечься. А пересёкшись не могли не вызвать душевных и сопутствующих им проблем.
Проблемы же эти неся в себе характер неловкого момента, его (нашего героя), перед предметом его страсти отнюдь не красили. Или как бы выразились отдельные, несвязанные обязательствами приличия, люди – он всякий раз выставлял себя перед ней полным идиотом.
Так, например, оказавшись один на один с вопросом «что вам надо», он напрочь забывал слово – плинтус и, издавая мычащие звуки, рисовал пальцем в воздухе странного вида параболы. На вопрос «нет ли у вас мелких купюр» терялся, и демонстративно хлопая себя по карманам, с видом идущего на смерть, зачем-то устремлял свой взор к безразличному к его проблемам высокому потолку.
Вся выстраданная им и Мовитом зимне-весенняя мудрость отказывалась быть хоть сколечко полезной и никак ему в этом деле не помогала. Обнаружилось что зоны, в которой он мог думать, о чём ни будь кроме Орочавы и своей невозможности с ней заговорить, по-видимому, просто не существовало. Ни мнимого, ни реального позитива в его комнатах не обнаруживалось, а ширина мысли поставленной «над» всякий раз оказывалась «под», что крайне огорчало.
Да друзья мои, дела сердечные подчас жестоко (не прощайте за тавтологию) бессердечны.
Но был летний (уже по календарю) день, и была пища и была гроза. Тяжёлые чёрные тучи, освежив июньский пыльный город, отправились громыхать дальше, оставив в тылу фронта небольшой слегка накрапывающий дождик.
– Здравствуй друг, – старательно вытирая со лба капли небесной влаги, грустно сказал Мовит. – Сей мир – жесток и небо плачет беспрестанно.
– К обеду обещали солнце, – испытывая смешанные чувства досады и некоторой надежды, ответил Сомн.
– О, может быть, – входя, не ожидая приглашения, страдальчески согласился гость.
– Мне, как раз на роботу собираться надо, – указывая на набитую инструментом сумку, извинительным тоном пробормотал наш герой.
– Работа есть необходимое, в плане обеспечения наших потребностей, действие, – задумавшись на секунду, согласился с ним мокрый пришелец. – И ежели наши потребности тем и удовлетворяются то это благо.
– В основном… да, – с сомнением согласился Сомн.
– А что же делать с потребностями другого рода? – с некоторой долей категоричности поинтересовался гость.
– Стараться, наверное.
– Иные старания не всегда впрок.
– Конечно, оно не всегда, получается, – зачем-то проговорился друг. – Но ведь со временем…
– А есть ли время? Кто может ухватиться за хвост этой изворотливой ящерицы? Уж точно не мы.
– Нет, наверное, не мы.
– Размытый приоритет как размытая дорога – направление есть, а добраться невозможно.
Последнее замечание гостя возымело на нашего героя удручающее впечатление, и придирчивая сущность его, вновь потребовала дальнейших толкований.
– Что есть приоритет явно очерченный? – смело, ступая по лужам, допытывался у своего попутчика Мовит. – Что есть очертание в целом?
– Мы разметку на днях делали, – стараясь не отставать, отвечал на ходу Сомн. – Нам потолок делать, а без этого тут нельзя.
– Вот и с приоритетами также. И начать предлагаю… с этой… самой…
– Разметки?
– Точно. С разметки.
– Там, водяным уровнем надо.
– Надо так надо, мой друг. И пусть в подмогу нам отнюдь не вода, так ведь и проблема у нас специфическая.
Существует целый ряд заблуждений по поводу того, что же именно бывает нам в подмогу при решении разного рода трудностей. Некоторые, например, пытаются забивать шурупы молотком, другие пытаются резать жареное мясо вилкой, наши же друзья допустили решать слабо очерченную проблему известным вам способом. И не то чтобы Сомн был в восторге от подобных методов самопознания, просто единожды допустив этот вариант как меньшее зло, с оным примерился.
В безысходности человек жаждет чуда и видит его проявление отныне повсюду. Кто-то назовёт это защитной реакцией организма… и я, поразмыслив, с ним соглашусь.
Отнюдь не водой, как вы уже догадались, явилась жидкость янтарного зелья разлитая заботливыми щупальцами заводского агрегата в небьющуюся ёмкость объёмом два литра. Два раза по два, если быть точнее.
Впрочем, вы правы, сколько можно осуждать этих индивидов, тем более в том чего мы от них вполне ожидаем. Вот выкинут, что ни будь из ряда вон выходящее… и даже тогда все, взвесив, повременим.
Так вот.
Обременённые, без сомнения, благородной тяжестью своих «быстро текущих» размышлений, два чётко очерченных силуэта настойчиво устремились под кров осуждающей подобные решения, зоны.

– Странность человеческого бытия состоит в том, что бытие ему не всегда кажется странным, – откинувшись на спинку дивана, с претензией на некое откровение утверждал Мовит. – А между тем ни чудо появление его на свет, ни смысл его существования, ни трагедия оставления им же – жизни, так до конца и не понятна.
– Но ведь можно жить и без всего этого, – с сомнением разглядывая свой, наполовину пустой стакан, заметил Сомн.
– Тогда зачем вообще хоть что ни будь понимать? Не видя всего слона, чего мы себе только не намоделируем? Всё что в голову взбредёт?
– Зачем слона? Я его видел. Чего там моделировать? Я в основном про то, что тайны тайнами, а обычных проблем ими не решишь.
– Прости мой друг, но подобное утверждение крайне некорректно.
– Почему?
– Потому что обычной её (проблему) делает предположение, что решение её простое. Но ведь тогда это вообще не какая не проблема.
– А что же это?
– Не знаю. Текущее событие, порождение приемлемых для нас действий.
– А как же приоритет явно очерченный?
– А, ну да. Это без сомнения главное – чёткое выделение приоритета наших желаний и направлений. Ведь только нам решать масштаб их и их местоположение в иерархии наших заблуждений.
– Почему заблуждений?
– Мы склонны заблуждаться.
– А как же быть?
– Очевидно, быть честными с самими собою.
– Это, наверное, сложно и крайне неприятно.
– Мы, в общем, то к этому и шли.
– К чему?
– К явно отчерченному приоритету.
– А причём здесь неприятное?
– «Крайне неприятно» это противопоставление «приятному», а значит точно не наш приоритет.
– В иерархии?
– Точно.
– Да. Смирится с неприятным крайне нелегко.
– Именно.
– Тогда что ли лгать самому себе?
– По необходимости.
Последнее утверждение внесло в общую структуру диалога элемент чего-то непонятного и неприятного и осознание этого факта бесспорно напрягло.
– А если быть честным с самим собою всё-таки не неприятно, а даже наоборот? – возвращаясь на более безопасные рубежи, поспешил поправиться хозяин квартиры.
– Тогда черти свой приоритет исходя из этого факта, – пополняя запас жидкости, резюмировал гость.
Такого рода дискуссия явилась на удивление сложным элементом для восприятия нашего героя, и это не смотря на отсутствия туманных формулировок и сомнительных утверждений. Кто-то скажет, что мути в этих изречениях не меньше обычного, я же в свою очередь напомню о неком коде потребительского понимания, где потребление невнятных формулировок, перейдя в стадию сомнительных зависимостей…
Впрочем, ваша, правда, муть какая-то. И всё же станем продолжать.
– Наши желания обозначать и очерчивать, без сомнения восходят к древнейшим потребностям мыслящего индивида, – вернувшись из хорошо известного всем помещения, вдался в подробности Мовит. – Мы же, не имея ни желание, ни возможности отказаться от этих наработках времени, всего лишь проследуем путём им же (временем) любезно обозначенным.
– А далеко проследуем? – поинтересовался наш слегка ослабевший герой.
– До предназначенного каждому из нас придела.
– Мой придел строительный магазин, – слегка охмелевши, неосторожно уточнил Сомн.
– Снова навязчивая мысль о новой дрели?
– Дрель я уже купил и… речь не об этом. Там она…
– Я вижу мой друг, что приоритет принимает точно обозначенные контуры.
– Нет, я в основном про плинтус…
– Плинтус – есть чёткая грань между полом и стеной, а стены есть укрепления, требующие либо молниеносной атаки, либо долгой осады. Так или иначе, а мало затратных вариантов тут нет.
Утверждение о невозможности отделаться в боях, о которых наш друг лишь слегка намекнул, малой кровью, оптимизма в изнурённой ожиданиями душе, конечно же, не прибавило. Не прибавляло оптимизма и тот факт, что день, дойдя до своего закономерного экватора, грозился оказаться слитым в продукцию кафельных дел мастеров. Повинуясь сделанному ранее прогнозу, на тверди небесной явственно воссияло древнее светило. Разбавленное двумя литрами глупости (на этот раз Сомн честно употребил свою половину) слегка помутнённое сознание возжаждало не борща, а действия. Очередная дискуссия, подойдя к ожидаемой стадии завершения, назидательно порекомендовала расходиться.
Галантно проведя гостя к двери, наш герой решил следующим шагом, ни сколечко не мешкая, отправится в строительный магазин.
– Что есть плинтус в шкале наших поступков? – прощальным кивком отослал свой вопрос Мовит на половину поля помутнённого друга.
– Он есть чёткая грань между полом и стеной, – напомнил гостю его же формулировку Сомн.
– Он есть ноль в нашей шкале жизни, – неожиданно выдал новое откровение едва сдерживающий отрыжку индивид. – И ниже него только минус.
Очевидно, сильно удивляясь последнему изречению, как-то особенно грустно проскрипела отрывающаяся дверь, выпуская на лестничную клетку право обладателя высказанной мудрости.
– Да и не забудь, – напомнил хозяину квартиры, последний, – работать с электроинструментом в подобном состоянии, крайне не рекомендуется.

Солнце после дождя летом, в обед это… это ужасно. Складывается впечатление как будто бы испаряющаяся влага проходит сквозь тебя. Конечно, я вполне допускаю, что это моё субъективное ощущение, но поверьте, наш герой в своём стремлении предстать перед объектом своей страсти, со мной был наверняка солидарен.
По крайней мере, пройдя четыре квартала и обильно изойдя потом, он всё равно столкнулся с банальной необходимостью дальнейшего избавления от лишней влаги. Простите за излишнюю подробность, но об этом стоит упомянуть ввиду того, что произошло дальне.
А именно: прекрасно понимая, что он находится в той части города, где сделать это (всё-таки он был воспитанным человеком) крайне проблематично, Сомну оставалось только одно. Просить физиологического убежища в строительном магазине.
Просить о таком, в месте, где даже слово плинтус вызывало у него затруднение, было просто не реально. Но с природой не поспоришь, а отступать … Отступать было далеко и обидно. Примем так же во внимание объём употреблённой глупости, а значит и смелости. Правда при виде явно скучающей Орачавы смелость тут же вышла потом, бросив глупость на произвол судьбы. Все мало-мальски приемлемые мысли либо разбежались, либо отошли в сторонку, делая вид, что даже не знакомы с этим господином. А язык залёг на глубине рта как обнаруженная противником подводная лодка.
Ведомый почти в бессознательном состоянии своими внутренними потребностями он, миновав первую девушку продавщицу, болтающую о чём-то с подружкой, направился прямо к Орочаве. Та, как уже была сказано, со скучающим видом листала строительный каталог, и разбитого параличом беженца замечать, отнюдь не спешила. Но обстоятельства требовали решимости, и некое подобие этого качества молвило изнутри томящегося тела.
– Мне бы, простите, надо, – были первые его слова.
– Если вы снова про плинтус то вон образцы, – оторвавши на секунду, свой прекрасный персидский взгляд от глянцевой бумажки отвечала ему она.
– Да, но мне насчёт сантехники надо, – идя «во банк», трагически, поспешил объясниться он.
– Сантехника в другом отделе, – на этот раз не поднимая глаз, сухо информировала она. – Там парень, видите, стоит.
Пришлось, конечно, ретироваться в другой отдел, бесспорно понимая, что это полная капитуляция. Продавец так необходимой ему продукции без особого энтузиазма, но всё же объяснил ему, как пройти в уборную, где, лишившись последних остатков отваги, наш герой из магазина поспешил удалиться.
О, я уже слышу эти вездесущии правые голоса, с возмущением указывающие на тот факт, что деликатный вопрос ему, сперва следовало уладить с тем парнем, а уж потом отправляться на сомнительную беседу с барышней.
Но, отвечу я им, логика и здравый смысл, без сомнения хорошие помощники для ясно мыслящего существа. Для подъеденного же сомнениями и отсутствием конкретики разума они зачастую малоэффективны.
Эти же неуёмные голоса скажут что ни чего критичного для нашего персонажа в этой ситуации нет.
И тут я, конечно же, соглашусь, но от себя добавлю что, взявши в голову предположение, что продавец из отдела сантехники разболтал всем сотрудникам о причинах его неожиданного визита, Сомн в самое ближайшее время, там решил не появляться.
Первый месяц лета плавно перетёк в месяц второй, и естественная система природного подогрева, и без того жарящая немилосердно, добавила ко всему прочему ещё пару градусов. Рабочие будни устало поплелись своим ходом, непременно обещая в дальнейшей перспективе финансовые блага и прохладное дуновение освежающей осени.
Терпение важное и нужное качество, которое подобно живому существу при правильном обращении растёт и развивается. Ни кого, не спрашивая, оно может начинаться может и заканчиваться. Его можно испытывать можно и терять. Но самое важное, терпение непременно нужно питать (ну в смысле подкармливать), и пища его – блага впереди мерцающие.
И неважно будут ли они на самом деле или нет. Важно верить что будут и тогда многое возможно.
В течение месяца, в котором капли небесной влаги лишь дважды слегка орошали измученную солнцем землю и только в ночные часы, Сомн честно отдавался работе и о недавнем происшествии старался не думать. В магазин за материалами отныне отправлялись его напарники, по мелочёвке он закупался в других магазинах и, казалось бы, подобная схема полностью освобождала его от каких либо контактов с предметом недавнего обожания.
Но был день, и был ветер, и была вода. Ибо разверзлись небеса доселе безучастные и дали дождь в меру обильный.

– Прими мой друг, из уст моих ту фразу, что о здоровье ратует твоём, – стряхивая с мокрых волос подарок небес, многозначительно продекламировал своё приветствие Мовит.
– Что, прости? – не понял стихотворного пафоса Сомн.
– Я в смысле здравствуй, – вытирая сандалии о половик, назидательно пояснил декламатор.
– А, в этом смысли, – растерянно пробормотал друг, мысленно прикидывая возможности избежать крупных временных потерь.
– Могу заверить тебя, что именно в этом.
– Просто голова работой забита, шурупы надо…
– Порою наши слабости являют миру меру наших же совершенствований, – закончив вытирать мокрую обувь и тему всевозможных приветствий, внезапно стал утверждать гость.
– Да, наверное, но шурупы… – начал было объяснять Сомн. – Надо взять…
– Шурупы сами собой не возьмутся. Это да.
– Ну конечно. Я и говорю… Мне по дороге… надо на рынок, а потом…
– Шурупы имеют свойство прятать свою суть в поверхность всякого рода, – внезапно проявив глубокие познания в области скрепляющих материалов, не возжелал понимать разного рода намёков гость.
– Это да. Именно для этого они мне и нужны.
– И зачастую мы готовы перенимать у предметов неодушевлённых их свойства.
– Бесспорно, а потому мне, конечно же, надо… – демонстративно надевая рабочую обувь, продолжал настаивать на своём праве на труд, официальный квартиросъёмщик.
– Наши слабости подобно шурупам, которые сидя занозами глубоко внутри нас, желают быть скрытыми не только от глаз внешних, но и внутренних.
– Это всё хорошо, но их всё же надо купить.
– А можем ли мы купить, вот так же, успокоение для наших истомленных душ? Или раны, терзаемые острыми кончиками этих пыточных орудий, и дальше будут напоминать нам о неразрешённых внутренних конфликтах и страданиях?
– Нет, этого мы купить, наверное, не сможем, а вот…
– Быть может надо просто смериться, и пусть мечтами нашими владеет, кто ни будь другой?
– Почему другой? – слегка напрягся Сомн.
– Потому мой друг, что мечта, покинутая, в желании своём осуществится, непременно прильнёт, к какой ни будь другой более решительной натуре.
Внезапная мысль о другой натуре, к которой может прильнуть нечто дорогое его сердцу, больно кольнула и растеклась по телу неприятной дрожью.
– А может быть мечта не покинута, а лишь отложена до более подходящего случая? – пытаясь придать себе немного бодрости, оппонировал наш озадаченный герой.
– Подходящий это тот, что случится сам собой?
– Нет, почему же, я про то, что случаи бывают разными.
– Но время и случай для всех их?
– Кого их?
– Их, которые всех. И даже если мы и не самые проворные, на беговую дорожку нам всё же придётся встать.
Не поняв не единого слова из сказанного в конце, Сомн инстинктивно проникся неким осознанием совершённой ошибки, и им тут же овладело сомнение.
– Просто иногда надо ненадолго отойти в сторону, и подождать благоприятного стечения обстоятельства, – всё ещё пытаясь привести спутанные мысли к общему знаменателю, настаивал он.
– Ждать? – с сомнением произнёс Мовит. – Ждать, подобно тому, как зимой мы ждём лето, а летом ждём зиму?
– Я в том смысле что недолго…
– Ах, недолго? По-моему, про быстро текущее время мы уже говорили.
– Но ведь тут важно не навредить.
– О да, не навредить это наш главный принцип. И если желаешь я в течение полу часа, аргументировано докажу тебе, что ожидания вредят куда серьёзнее чем любое действие.
Страх идущий из глубин подсознания неприятен своею неопределённостью. И не то чтобы мы не могли до конца распознать природу и причину этого внутреннего явления, просто пробовать распознавать до конца это как зайти в тёмную комнату, не зная её точных размеров.
Сомн явно ощущая неприятное чувство в нутрии себя, и отчётливо осознавая его причины заходить в эту комнату один, просто не желал.
Даже понимая, что получасом дело, скорей всего не ограничиться, он решился пренебречь своей же установкой, держатся подальше от сомнительных теорий и всё же выслушать эту (возможно всё же вескую) аргументацию.

– Ожидание, мой друг, как состояние души делится в своём многообразии на целый ряд вариантов, – не боясь выпачкать в лужах, только что приведённую в порядок обувь, приступил к обещанным доказательствам Мовит. – Такие как, например: тягостные ожидания, радостные ожидания, тревожные, томительные, завышенные и другие.
– Томительные ожидания очень не приятны, – сдержанно отвечал Сомн, всё ещё сомневаясь в правильности данного поступка.
– Кстати о томлении, духе, мудрости и безумии…
– А что сними?
– Об этом, как ни-будь в другой раз. А пока о томительных ожиданиях – томление, главное направление наших измышлений.
– Потому что это неприятно?
– Потому что это поедает нас изнутри. А это губительно для нашей селезёнки.
Представляя для нас уже вполне обычную картину и не замечая, ввиду увлекательной беседы, нашего же пристального внимания, два увлечённых джентльмена, без особого труда, совершили утренний променад во всем известном направлении.
Ничуть не сбавляя темп сопоставимый со скоростью извергаемой мысли, они, войдя в привычный магазин с многозначительной фразой: « …и разве мы вправе губительное игнорировать?» в ожидании уставились на занятую, несомненно, важными переговорами продавщицу. Работник торговли, оторвавшись от своего телефона, очевидно по своему истолковала услышанное и тут же с видом обиженного судьбой существа, направилась к холодильнику, который ввиду дождливой погоды был отключён. И заблуждаясь, не ошиблась.
– Какое? – был её единственный вопрос.
Освежённый прохладным душем город, почувствовав себя заново рождённым, купался в наступившей серости бытия подобно воробью принимающего водные процедуры в большой парковой луже. В такие дни отчётливо проступает лик непременно приближающейся осени. И этот лик не пугает и не обескураживает, он просто перезагружает мозг, даря ему возможность обдумывать прошедшее и приготавливаться к предстоящему.
– Также существует ожидания сладострастные, ожидания неоправданные, обманные, обнадёживающие и остальные, – чередуя подобные перечисления с большими глотками пенящейся влаги, продолжал начатую тему Мовит. – И все они в многообразии своём губительны для нас, так или иначе.
– Разве обнадёживающие, могут быть губительны? – продолжал разрешать втягивать себя в подобное обсуждение Сомн.
– Обнадёживать – есть обещать, не имея чётких гарантий на исполнения. И да, это может навредить, – продолжал гость, с подозрением осматривая содержимое своего стакана. – Вот зачем они выключают холодильники? Дождь это ещё не зима.
Безусловно отключённый холодильник это зло, потому как напиток этот употреблять положено охлаждённым. Пластик или стекло также тема для обсуждения. И не забудьте про сопутствующие пищевые атрибуты, которые превращают сие действие почти приближённое к таинству…
Ах да, я не о том. Простите. А о чём? Ну да – не навредить.
– А не обдуманное действие не может навредить? – уместно удивился хозяин обозначенного жилища.
– Может. Но тут же во всей прелести своей неуместной сущности покажет, где ошибка и как её более не допускать. Ожидание же имея суть бездеятельного состояния, лишь ворует наше драгоценное время. Держит в напряжении и ворует.
– Но ведь и дарит надежду.
– Дарит! Нам постоянно кто ни будь, что ни будь, дарит. И, как правило, не то, что нам хотелось.
– Лучше получить не совсем тот подарок, чем получить в глаз.
– Зачем же сразу в глаз? Мы ведь говорим о действии, определяющем наше дальнейшее глобальное существование… И да, если того потребует наше жизни определение, почему бы и не в глаз. Фигурально разумеется.
– Я и фигурально не хочу.
– Так ни кто не хочет. Но это требование вековой конъюнктуры.
– А, по-моему, это требование глупости. И лучше подождать и лишний раз всё взвесить.
– Но тогда мой друг это прокрастинация!
– Прок… расти… что?
– Не важно. Важно то, что любое лёгкое решение, как правило, ошибочное.
Последний аргумент если и не перевернул всё мироощущение нашего героя то, по крайней мере, заставил о себе поразмышлять.
Усталость знает любая мышца нашего тела и самая выносливая из них это язык. Впрочем, даже она имеет определённый ресурс и рано или поздно заканчивается всё. Закончилось и стимулирующее её средство.
– И заметь это ещё далеко не весь запас веских аргументов, который бы я мог тебе предоставить, – направляясь к выходу, продолжал пояснять свою позицию гость. – Я даже не стал озвучивать банальную фразу о не откладывании на завтра того, что можно сделать сегодня.
– Да я о чём-то подобном уже слышал, – открывая входную дверь, заверил о своей осведомлённости Сомн.
Привычный скрип двери ознаменовал собою конец очередной дискуссии и как водится окончание очередной главы.
– И да, – обернувшись на лестнице, напомнил в след закрывающегося проёма Мотивирующий, – береги селезёнку.

Стоит сказать, что в продолжение всего выше описанного общения, герой наш был озадачен одной лишь только мыслью – о возможности владении его мечтой кем ни будь другим. Нет, оно понятно, что она женщина взрослая и в ожидании принца в замурованной башне не живёт, вот только владеющий её вниманием владеет не только ею самой, но и его мечтой. А осознание этого сильно било под дых.
Травмировало ли это его селезёнку? Наверное, что травмировало, и с этим надо было, что-то делать. И делать не медля.
Учитывая свою прошлую ошибку, он тщательно скорректировал свой маршрут с учётом попаданием туда, могущих оказаться полезными, мест.
Выйдя на улицу, Сомн мимолётом оценил красоту летних туч оставляющих освежённый город. Кое-где в них появились крупные бреши, сквозь которые настойчиво пробивались солнечные лучи. Скорректированный маршрут по времени, оказался на десять минут дольше, но правильность этого решения подтвердилось вполне.
В строительный магазин, на этот раз, он зашёл неспешно, почти вальяжно. Тема для разговора была определена сразу, благо придумывать что-либо, не было нужды.
– У вас шурупы есть? – спросил он властительницу его сердечных переживаний.
– Вот, прямо перед вами, – ответила та, озабоченно листая свой телефон.
Шурупы действительно оказались прямо перед ним, но разговор требовал продолжения.
– А они хорошие? – нашёлся он.
– В смысле, свежие? – непонимающе уточнила Орачава, переводя на него свой взгляд.
– Нет, я в том смысле… может вы, порекомендуете.
– Молодой человек, это же не вино. Что тут рекомендовать?
– Вино говорят от авитаминоза полезно, – зачем-то перешёл на другую тему наш герой.
– Оно может и полезно, но у нас строительный магазин, – отложив телефон в сторону, напомнила странному покупателю, продавец.
– Нет, это да… мне как раз строить.
– Так вот вам шурупы. Выбирайте.
– Конечно я за этим. Мы как раз и занимаемся тем что, это…
– Строите?
– Да. То есть, нет. В основном, внутренней отделкой…
– Рада за вас. Так вы будете выбирать или нет?
– Да, вот эти.
Занимательный диалог, не правда ли? А ведь в задумке был совершенно другим. Там был скептический взгляд опытного профессионала, комплимент её прекрасным глазам, непременное пожелание ещё увидится и уверенная походка при удалении. Но что вышло, то вышло. Полезность практики ещё ни кто не отменял.
Из магазина Сомн вышел сильно подкошенным. Было до ужаса обидно, неприятно и во всём облике так недавно радовавшего его города, сквозила, кокая-то обречённость. Дальнейшие попытки, не имели ни какого смысла (по крайней мере, с точки зрения неудавшегося ухажёра), все советы мокрого мыслителя были признаны абсурдными и тут же преданы анафеме. Решено было вернуться к изведанной тактике не появления в этом магазине и ожидание более подходящего момента. Как и все нормальные люди, он тут же нарисовал себе благородную картину своего следующего появление перед ней в славе и богатстве.
Где именно раздобыть последние две составляющие, было не понятно, а потому все оскорблённые мысли и чувства сошлись на предложении копить.
И он копил.
Заключительный месяц описываемого времени года (о котором мне особенно рассказывать нечего) выдался таким же жарким и сухим, как и те два, впереди стоящие. Метеорологи рапортовали о побитии всех мыслимых и не мыслимых температурных рекордах. Аграрии сокрушались, тётки на базарах предвещали семилетний голод. Сомн в состоянии возникшего азарта работал в поте лица, нимало не обращая внимания на внешние условия. Ибо лучший способ отвлечься это… это пересчитывать деньги.
С каждой новой купюрой он почти физически ощущал приближение назначенного им часа. И пусть сумма, в общем, была не так уж и велика, верховодил тут сам процесс. Жить без подтверждения правильности твоего пути невозможно, и лучше всего его подтверждает то, что можно увидеть и потрогать руками. В случаи нашего героя ими являлись деньги.
Не говорите мне, что это банально. В психотерапии важно не то, что не банально, а то, что по-настоящему помогает.
Это, безусловно, не означает, что я ставлю нашему герою психиатрический диагноз. Нет, просто состояние его (не финансовое, а моральное) было именно в той стадии расстройства…
Что простите? Ах, он не ваш герой, а мой? Разрешите с демаршем этим не согласится. Решив наблюдать его личную жизнь… Ну хорошо, позволив втянуть себя в этот процесс, вы взяли на себя и некую долю ответственности за него. Поэтому на термине «наш герой» я всё же настаиваю.
И так… Вы меня снова отвлекли. Перестаньте это делать немедленно, иначе повествование наше затянется надолго.
Так вот, погода была жаркой, Сомн был грустный, перспектива была где-то далеко. Близился сентябрь месяц, на который налагалась ответственная роль избавление от жарящей напасти. И он настал.
Утром первого числа небо затянулось плотными облаками, подул прохладный ветерок, и уже к вечеру появились первые тучи. Всю ночь из них накрапывал небольшой дождь, который к утру второго числа превратился в полновесный ливень. Смена декораций была неминуемой и долгожданной. Перемена настроения природы была естественной и необходимой. Замена человеческих претензий со «сколько же можно» на «ну вот опять» вполне закономерно, но… Но, как и всегда в подобных обстоятельствах, это событие привело чувства многих в некое меланхоличное расстройство по случаю внезапно покинувшего всех лета.
Порою так бывает, когда от вас уезжают, гостившие немного дольше, чем было запланировано, родственники. И вроде бы вот она долгожданная тишина и спокойствие, а на душе почему-то нестерпимо грустно.
Но был день, и была мысль и явились последствия.

– Всё в мире этом, убеждает нас в правоте теории бесконечных циклов, – сморкнувшись в мокрый платок, утвердительно проговорил Мовит. – А потому здравствовать, в виду наступившей сырости бытия, не предлагаю.
– Осень у нас преимущественно солнечная, – сразу же настроившись возражать, недоверчиво отвечал Сомн.
– О да, преимущественно, это верно сказано. Преимущество есть качество, дающее кому-либо, чему-либо перевес над кем-либо, чем-либо. Но какой перевес сил нашего внутреннего «я» и над чем мы имеем.
– Перевес? Наверное… Не знаю. Мне сейчас как бы ни до этого. У меня дела.
– Дела, мой друг, имеют свойство доминировать над нашими представлениями о том, что неотъемлемо нам принадлежит и нам же полагается.
– Мне полагается… идти, – не желая быть грубым, напомнил Сомн извинительным тоном.
– Нам всем полагается идти, – немало не смущаясь последнего замечания, продолжил гость, – ведь взявший плуг назад не смотрит.
– Наверное, не смотрит…
– Но как далеко мы удалились от того, чего по-настоящему желали?
– Желаемое не даётся сразу и бесплатно и потому… Мне на работу надо.
– Не любой счёт можно оплатить деньгами и временем. Иной раз на алтарь своих желаний требуется положить личность.
– Причём тут личность? Без труда…
– Личностью несостоятельной приходится жертвовать, порождая на место её личность более подходящую, более деятельную.
– Изменить себя абсолютно, всё-таки не возможно, а вот улучшить жизнь материально нам вполне по силам.
– Нам вполне по силам изменить себя прямо сейчас и получить все, что мы желаем в ближайшее время (в приделах законопослушания, разумеется)! А вот идея о материальном улучшении где-то там впереди, ляжет на нас и на порывах наших непосильным грузом, убивая первопричину изначального замысла.
– Сомневаюсь и… я хотел сказать, что без труда…
– О, разумеется, труд некто не отменял, но у действия этого имеется и КПД. Есть замысел. Есть и результат. А посередине применяемые усилия, именуемые тобою – трудом. Как видишь составляющих три, а ты упомянул лишь одну.
– Остальные два тоже имеются, – почти с обидой заверил гостя, хозяин потревоженной квартиры.
– И насколько они соотносятся с первым?
– Соотносятся, конечно, – с сомнением проговорил Сомн, так словно держит странный экзамен перед придирчивым экзаменатором.
– Ошибка в начале мой друг, отзовётся ошибочным результатом в конце.
– Не думаю, что тут есть ошибка.
– Существует простой тест, который в течение получаса даст тебе точный ответ на возникшие у тебя сомнения.
– У меня нет никаких… сомнений.
– На этот случай тоже есть тест. Ответь – дерево или камень?
– Причём тут…
– Дерево или камень?
– Ну, дерево.
– А почему не камень?
– Ну… не знаю.
– Это определённо сомнение.
– Я не совсем понимаю…
– Без второго теста мы действительно ничего не поймём. Конечно, можно на этом остановиться, и разойтись каждый по своим делам, но… ведь тогда нам так и не откроется вся правда наших иллюзий и сопутствующих им противоречий.
Безусловно, здравый смысл требовал от Сомна тут же разойтись по своим делам, но ответственность за неправильный выбор данного решения напрягала куда сильнее.
– Мне всё же на работу надо, – не уверенно произнёс он, демонстративно поглядывая на часы.
– Тест не займёт много времени, – успокоил его гость, демонстративно пересчитывая вытащенную из кармана мелочь.

Перемена, произошедшая внезапно не всегда расценивается как перемена. Именно потому новую жизнь удобнее всего начинать с понедельника. И по той же причине начало осени лучше всего ощущают школьники. Ибо для них первое сентября официально очерчено праздничной линейкой. Взрослые люди от подобных стрессов (если профессия их не преподаватель) всё-таки избавлены. Ныне описываемая осень зрелым индивидам такого шанса просто не предоставила.
Когда вы с горем пополам привыкли существовать при плюс тридцать шесть, двадцать пять покажутся вам настоящей зимой. Впрочем, возвращаясь к нашему повествованию, остывшие головы зачастую более склоны к умственным процессам и потому загружать их в этом состоянии одно удовольствие.
– Тест этот, как уже мною было упомянуто, по своей природе очень прост, – напомнил о цели их собрания Мовит, с шипением откупоривая свой первый сосуд. – Однако же не стоит из-за этого недооценивать важность и ценность его, ровно, как и пренебрегать полученными впоследствии результатами.
– Ну и в чём же он состоит? – в некотором нетерпении поинтересовался наш сомневающийся друг.
– Вопроса три. На два из них нужно отвечать быстро, и особо не раздумывая. На третий, ответ должен быть полным и содержательным.
– Не думаю, что из этого что ни будь получиться, но… ладно.
– Хорошо, но подумать всё-таки придётся. Итак, начнём.
– Начнём.
– Что есть хула-хуп?
– Обруч такой… кажется
– Что есть обруч?
– Круг… такой. Ерунда честное слово.
– Что есть ерунда?
– Ерунда она и есть ерунда. Так на какой из них нужно отвечать содержательно?
– На какой хочешь, – ни сколько не смущаясь очевидного скепсиса, отвечал гость, с шипением открывая свой второй сосуд.
– То есть как на любой?
– А вот так. Выбирай один из трёх и отвечай.
– Это же ерунда!
– Хорошо. Вопрос выбран, отвечай.
– Я ни чего не выбирал.
– Выбирал. Может не сознательно, а подсознательно, но в этом и состоит суть данного теста.
– Чтобы я дал определение слову ерунда?
– Да. Начинай.
Сомн, сделал глубокий вдох и, призвав на помощь всё своё самообладание, всё-таки удержался от ещё одного критического замечания. Решив побыстрее покончить с этим явным издевательством, он тоном весьма близким к дружелюбному, повёл своё размышление так:
– Ерунда это явная глупость или утверждение лишённое всякого смысла и логики. Ерундой называют всякое действие, не приносящее ни какой пользы и значимости.
– А во всём должен быть смысл?
– Конечно. Иначе, зачем тогда…
– Какой смысл в нашем разговоре?
– Не знаю. Ни какого.
– А может изначально бессмысленное, приведёт нас к новейшему пониманию?
– Сомневаюсь, конечно… но тогда оно тут же перестанет быть бессмысленным.
– Значит смысл это стадия, а не результат?
– Какая стадия? При чём тут стадия?
– Такая, что изначально осмысленное действие, на поверку может оказаться бессмысленным и на оборот.
– Хорошо, – уже мало что, понимая, рискнул согласиться с гостем Сомн, – к какому же новейшему пониманию мы пришли?
– Тебе лучше знать, – откупоривая, всё с тем же звуком очередной сосуд, безапелляционно констатировал Мовит.
– По-моему ни к какому.
– А как же тезис об обессмысленных (на первый взгляд) поступках и об их бесспорной пользе?
– Какой пользе?
– Бесспорной.
– Нету в них ни какой пользы.
– Не соглашусь. Объективности ради ты должен в самое ближайшее время совершить такой поступок и честно оценить его результат.
Хотел, было Сомн поведать гостю о том, что подобный поступок сегодня он уже совершил. Но толи пиво располагало к миролюбивости, толи характер и воспитание ему этого не позволяли, так или иначе а, имея, что возразить, он всё-таки промолчал.
– Вот, например, – продолжал развивать свою мысль Мовит, – что бы ты сегодня не стал делать ни в коем случае.
– Появляться на работе с запахом пива.
– Резонно, а что ещё?
– Думаю, что если допью третью, не буду делать уже ничего.
– А надо. Сделай над собою усилие и соверши глупость.
– Зачем?
– Для объективности нашего исследования.
– Какого исследования?
– Нашего.
В комнате вежливой недосказанностью повисла тяжёлая пауза, в продолжение которой Мовит открывал свою четвёртую, а Сомн задумчиво разглядывал свою третью.
– Все мы, – справившись с заупрямившейся крышкой, продолжал гость, – обречены, двигаться по одному и тому же кругу. Раз, за разом натыкаясь на одни и те же преграды. А что, ответь мне, обуславливает радиус этого круга?
– И что же?
– Длина цепи нашего представления и виденья жизни. Добавьте в эту цепь всего лишь одно дополнительное звено, и ваш путь ляжет несколько иначе. И кто знает, какие открытия встретятся вам на этой новой стезе.
– Добавить дополнительное звено? Это как?
– Для начала соверши то, что бы ты ни когда не сделал. Что очень важное и полезное (в приделах разрешённого в обществе, разумеется). Что-то что казалось тебе глупостью, но не давало покоя все последние дни.
– И кто понесёт ответственность за эту глупость?
– И ответственность, и все приобретения достанутся только тебе.
Дождь, беспрерывно стучащийся в окно, и лишь малыми силами проникая в помещение через приоткрытую форточку, услужливо одарил всех присутствующих свежестью наступившей осени. На душе вдруг стало легко и приятно. Отчего-то подумалось, что совершить небольшую, безобидную глупость всё-таки возможно.
– Радиус нашей цепи всегда соответствует широте наших взглядов, ровно, как и наоборот, – уже у входной двери напомнил хозяину квартиры рьяный исследователь приделов допустимой глупости. – Это случайно выдуманная аксиома и не нам с нею спорить.
– Я и не собираюсь, – открывая двери, устало успокоил гостя наш герой. – Да, кстати, так какой результат моего теста?
– Положительный.
Оспаривать результат не было не сил не желания, и потому не чего подобного и не последовало.
– И ещё, – уже с лестничной клетки донеслось до него. – Помни, между глупостью и безумием всего один шаг.

Инициативно допускаю, что потребность в действии заложена у всех нас, не только с рождения, но и задолго до него. И стимулировать эту потребность можно (а иногда и нужно) разными способами.
Ну, например такими как:
Волевое решение, страх, другой пикантный инстинкт или всевозможные допинги. Смешайте это всё в один стакан, и вы без сомнения получите привычную для всех нас классическую глупость.
Посчитав всё выше сказанное Мовитом за эту самую глупость, герой наш, тем не менее, влечённый всем перечисленным содержимым упомянутого мною стакана, некое действия всё же возжелал. А потому уже имея за плечами полученный на практике опыт, он снова без особых проблем добрался до строительного магазина, оставленного им на время.
Даже не предполагая, что будет делать или говорить, Сомн быстрым шагом уверенно направился к тому самому до боли знакомому прилавку, за которым стояла та самая до боли знакомая женщина. И на верное ему нашлось бы что выдумать, о чём сказать, что сделать. Возможно, было бы и такое чего впоследствии пришлось бы, стыдится. Но всему перечисленному мною, тут же воспрепятствовало некое обстоятельство.
Обстоятельством этим явился изысканный джентльмен средних лет, который довольно фамильярно поглаживал руку Орачавы, сопровождая действо своё увеселительным повествованием чего-то такого, чего герой наш, в виду отдаленности своей, расслышать, не мог.
В пользу же увеселительной версии разговора свидетельствовал тот факт, что предмет его обожания, старательно приправляла данное общение, глуповатым (как ему показалось) смехом.
Бывает такое состояние души, когда она, срываясь подобно неопытному альпинисту со скалы, оказывается где-то в районе холодеющего живота а, после, не удержавшись и там, скатывается куда-то в область колен.
Происходящее ввиду явной его недопустимости требовалось, не медля прекратить и потому Сомн, после не долгого продолжавшегося ступора, тут же ринулся к ним.
– Вы не заняты? – с явной ноткой укора поинтересовался он, вплотную подойдя к прилавку.
– А вы что-то хотели? – недовольно ответила продавщица.
– Да. То есть я собирался…
– Что собирались?
– Выбрать.
– Так выбирайте, – явно негодуя, что её отвлекают, грубо отрезала Орочава и демонстративно повернулась к вышеупомянутому джентльмену.
– Да… То есть, нет, – только и нашелся, что ответить наш герой и растерянно развернувшись, вышел оттуда вон.
Да, наш мир шаток и зыбок. Нами придуманный мир зыбок в двойне, и соприкоснувшись с реальностью, как правило, гибнет. Гибнет подобно снежинки некстати оказавшейся, в чьих-то тёплых руках.
Быть может, кто-то скажет, что тихое неведенье лучшая среда для подобной хрупкой субстанции. Не знаю, честно отвечу я. Может быть и так.
Выйдя из ненавистного ему отныне магазина, наш раздосадованный и опечаленный сторонник милосердного неведения, направился, ввиду неясности своих дальнейших действий, в ближайший сквер. И самым ближайшим оказался тот, что был в кварталах двух оттуда, где он вопреки своим же установленным принципам законопослушания, нимало не таясь, распил ещё одну бутылку пива.
В такие моменты мир сворачивается в одну маленькую точку, чтобы через короткий промежуток времени, взорвавшись внутри мозга, разродится новой огромной вселенной. Но это потом, а пока ничего не радовало нашего героя, ибо нечего было более ждать.
Осень наступила, прохлада тоже. Чего же ещё? Новой любви? Да гори она пропадом. Денег? Приобретение их без осмысленной мотивации превращает любой труд в каторгу.
Что простите?
Ах, похоже на то, что вырисовывается картина крайней угнетённости, и общее настроение ситуации кажется безвыходным?
Как бы ни так. Придуманный мир, рождённый живым воображением вполне способен на самовосстановление. Ведь, как и любой другой мир, он имеет свою защиту, и подобная реакция организма не заставит себя долго ждать. В конце концов, всё можно будет списать на межсезонную тревогу, вызванную недоверием к каким либо переменам.
Итак, на смену прохладному сентябрьскому дождю пришло освещённое (уже нежным и ласковым) солнцем, полноправное бабье лето. Работать стало легче, мечтать о благоприятном разрешении некого недоразумения с некой особой, проще. За основу генерального плана был принят старый вариант, в котором присутствовали слава и богатство, дополненные мстительной снисходительностью с которой он не сразу, но всё же прощает свою обидчицу, и великодушно дозволяет оной отдаться ему сполна.
Ну вот, а вы говорили – безвыходное.
Всё что не убивает нас, делает сильнее?
Что ж, хочется верить.

Сентябрь, незаконно рожденный (по крайней мере, в наших, в меру тёплых краях) сын лета, подходил к своему неминуемому концу, нехотя освобождая место, столь любимому лирическим особам месяцу. По утрам, уже жёлтеющие парки и скверы стал окутывать лёгкий туман, Вечерами небо затягивалось серыми тучками, ночами же изредка накрапывал лёгкий моросящий дождь.
Герой наш упоённый своим генеральным планом возмездия, не сразу, однако же, успокоился и пускай не совсем осознанно, но временем этим, наслаждался вполне. Есть что-то особенное в расслабленном, лёгком и при том заслуженном вечере после тяжёлого трудового дня. Особенно в эту пору, когда уже не нужно лезть под холодный душ и после подставлять своё лицо ветреному вентилятору и ещё не надо ежеминутно трогать вяло греющий радиатор, с молчаливым укором бросая ему под рёбра своё явное негодование.
Итак, было благодатное время, было успокоение душе…
Но было и утро.
– Я видел в тумане не ясные черты перемен, – грустно сказал Мовит, вглядываясь в щель слегка приоткрытой двери.
– Когда, – недоверчиво поинтересовался Сомн, открывая врата вновь потревоженного жилища пошире.
– Минуты две назад.
– Туманы теперь не редкость.
– О да. В туман, глядя в нем, созерцаю, лучи опавшего тепла. И это знак что понимаю…
– Да-да, я тоже всё понимаю, но мне надо уходить.
– Уходит всё. Когда-нибудь, уйдём и все мы.
– Я в том смысле, что мне на работу надо.
– О-о, это да. Это святое. Помнится в древней Месопотамии…
– Не знаю что там, в Местопатамии, тем более древней, а мне уже звонили и я ни как не могу.
– Да, это печально когда наше время принадлежит чужим, – сочувственно улыбаясь, философски заметил гость.
– Почему чужим? Это и в моих интересах.
– Иногда нам кажется, что эфемерное что-то, оно наше, а, приглядевшись, с изумлением замечаем рядом с ним кого-то ещё.
Такая витиеватая аналогия его интересов, больно кольнула нашего героя, некстати напомнив о неприятном существовании «кого-то ещё». И как следствие, малоопытный альпинист снова сорвался со скалы душевного спокойствия, повторив в его теле всё тот же незамысловатый маршрут.
– Но мы можем оказаться лучше, этого самого «кого-то», – с пробежавшей ноткой неуверенности тихо ответил он.
– Но это не значит, что мы сможем вернуть наше «что-то» в сферу наших же интересов.
– Но мы можем постараться быть лучше, – настойчиво продолжал гнуть свою линию Сомн.
– Не надо быть лучше, надо быть нужнее, – тут же парировал Мовит, уверено шагнувши в потревоженную им квартиру.
Как неприятно осознавать нашу уязвимость перед навязчивой действительностью данного нам бытия. Как неприятно признавать тот факт, что эта уязвимость вообще существует. Но, смирившись с таким положением вещей, есть шанс научиться этот оголённый нерв нашего сознания всё же не задевать. А, нечаянно задевши быстро успокаивать. Не обладая же подобными навыками легко впасть в уныние, безвольно идя на поводу внезапно потревоженной раны.
– Единственная ценность в нашей быстро текущей жизни это возможность оказаться нелишним звеном во всеобъемлющей цепи вселенского порядка, – ловко лавируя между спешащими на работу людьми, поучительно наставлял своего погрустневшего попутчика его утренний гость. – Неосторожно выпадая из общей системы вещей, мы легко заменяемся кем-то другим. И чем несущественнее наша в ней задача, тем легче и быстрее нам найдут замену.
– Моя задача полы стелить, – без особого энтузиазма отвечал ему задумчивый попутчик.
– Полы полами, а я говорю о твоей роли в судьбах других.
– Так я другим и стелю.
– Ну, неужели нет никаких иных социальных групп, находящихся в зоне твоих интересов и которые при этом, не являются заказчиком твоей работы?
– Какие ещё группы? Мы получаем индивидуальные заказы.
– То есть, нет?
– Может и есть.
– И какова твоя значимость для этих, которые может и есть?
– Причём тут значимость?
– Значимость всегда причём, – многозначительно произнёс Мовит, подходя к двери небольшого продуктового магазина. – И при желании мы без особого труда измерим степень её явного влияния, равно как и прочие её габариты.
– Причём тут её габариты? – скептически поинтересовался Сомн, заходя в упомянутый мною магазин, где полноватая продавщица, укоризненно фыркнув на это грубое замечание, привычно отметила про себя общее падение культуры и воспитания.
– Габариты важны, так как определяют границы нашей значимости, – выходя на улицу, продолжил свою прерванную мысль любитель утреннего променада, – а значимость в свою очередь есть результат применяемых нами усилий.
– Пока результат наших усилий – эти четыре литра, – выразил своё сомнение вслух сторонник индивидуальных заказов.
– О нет, друг мой. Это не результат, а только прелюдия.

Старый скрипучий диван и такое же по цвету, обивки кресло, с громким неудовольствием приняли в свои объятия двух активно мыслящих друзей. Ну, не то что бы друзей, и особой активностью, разумеется, отличался только один из них, но так или иначе а, приняв сидячее положение, собеседники перешли в более удобную стадию доверительного общения.
– Значимость же наша, по сути своей определяет ту ступень нашей же необходимости, на которой мы и имеем право и возможность уверенно располагаться, – подвигая к себе журнальный столик, не уставал толковать свою концепцию вселенской цепи, утренний гость. – И потому, как говорится, забыв про то, что вновь гнетёт, карабкайся мой друг вперёд. Вперёд без промедленья.
– Куда карабкаться, если значимость определяет эту ступень, – перемешивая в глубокой тарелке арахис с ржаными сухариками, резонно поинтересовался хозяин потревоженной жизни.
– Увеличь свою значимость.
– Чем я её увеличу?
– Да чем угодно. Хоть и туфлями на высокой подошве.
– С ростом у меня всё в порядке.
– Вижу. Это я о метафорических туфлях.
Шипящий звук ознаменовал собою начало следующего этапа откровенности и два высоких стакана быстро наполнились в меру пенным (если его правильно наливать) напитком янтарного цвета.
– Какие ещё метафорические туфли? – сделав большой глоток, попытался упорядочить вышесказанное гостем, Сомн.
– Те, что придают нам большей весомости, – залпом опустошая свой стакан, доступно объяснил свою аллегорию Мовит.
– Как хороший костюм на продуктовом рынке?
– Ну, перебарщивать, конечно, тоже не следует… Я скорее о том, что бы стать по настоящему нужным, то есть являться по настоящему важной частью, чей либо жизни, будь то группа социума или отдельный её представитель.
– А если тебя не желают видеть частью своей жизни?
– Друг мой, если тебя не желают видеть частью, чьей либо жизни, значит ты уже её часть. Остаётся узнать – какая это часть, и надолго ли она будет оставаться таковой?
– И как же это узнать?
– Спровоцировать на откровенность.
– Кого?
– Это уж тебе виднее.
– А если мне не понравится, то, что из этого получится?
– Неважно то, что получится. Важно то, что ты после этого предпримешь.
– По-моему слишком мудрёно.
– Мудрено сыр в косичку заплетать, а концепция моя в меру проста и понятна.
– И ведь действительно… Ведь придумал же кто-то.
– Концепцию?
– Сыр в косичку заплетать.
– Косичку, это потом, а сейчас… А впрочем, о чём это я?
– О том, что это всё мне не понравится.
– Да и пусть не понравится, главное заявить о своей значимости.
– Как заявить?
На минуту в комнате повисла пауза, в течение которой был слышен хруст сухарей, бульканье наливаемого пива и тяжёлые вздохи сочинителя мудреной концепции.
– Ну, вызови эмоциональную реакцию, – предложил слегка озадаченный гость.
– У кого? – совсем потерял нить откровенной дискуссии, Сомн.
– Да у кого хочешь.
– Давай у тебя.
– У меня не получится. У нас с тобой отсутствует явная корреляция взглядов.
– А как так вышло?
– Не важно. Предположи группу адекватную твоим взглядам.
– Знаю я один такой взгляд из-под тёмных длинных ресниц, – мечтательно проговорился Сомн и тут же осёкся, – но там, с этой… как её… Королл…
– Корреляцией?
– Да именно с ней… короче тоже плохо.
– Бывает, – понимающе кивая, наполнил стаканы Мовит. – Этого у нас сплошь и рядом.
В комнате снова повисла не долгая пауза, изрядно наполняемая всё теми же звуками. Вот только на этот раз источником тяжёлых вздохов был сам хозяин квартиры.
– А мне на работу надо было пойти. Там меня группа социумов наверно дожидается, – меняя неосторожную тему, грустно заметил он.
– Это хорошо когда тебя кто ни будь, ждёт.
– Да это хорошо. Хотя вообще-то могли бы и позвонить. Может, я заболел или там…
– А ты намекни, что уже с другой…
– Какой другой?
– Другой бригадой работаешь. Пусть побеспокоятся.
– Да нет, я лучше сам позвоню, скажу, что приболел.
– Как знаешь, хотя в концепции вселенской цепи, таких вещей так просто не оставляют.
Мало понятая концепция, каких бы то ни было цепей, в данной ситуации не очень занимала нашего героя и потому последняя реплика гостя была пропущена мимо ушей. А что по-настоящему беспокоило его удручённое сознание, о том я думаю говорить не нужно.
Но близился обед, и этот шабаш мысли нужно было прекращать. Туман за окном потихоньку рассеялся, давая возможность солнечным лучам напомнить о своём законном существовании. Вновь галантно выпроваживая своего утреннего посетителя, Сомн, тем не менее, фрагментарно вычленив из всего выше услышанного то, что понял, предположил в уме своём некий план Макиавеллевского масштаба. О чём, разумеется, перед гостем умолчал.
– Лишь тот, кто нужен, по-настоящему важен, – натягивая в меру влажные туфли, подвёл итог их времяпрепровождения Мовит. – Лишь только тот.
– Конечно – конечно, лишь тот, кто нужен, – вынужденно соглашался с ним соучастник дискуссии, открывая ему дверь.
– И помни, – сделав несколько шагов вниз по лестнице, привычно предупредил его гость, – ступени нашей необходимости, ведут не только наверх.

Есть множество действенных способов заявить о себе. Намекнуть что ты уже с другой, несомненно, относится и к их числу.
Герой наш, вынашивая свой выше упоминаемый план, с этим тезисом был согласен вполне. И толи долгая разлука с предметом его личного обожания и обид, повлияли на все дальнейшие, внезапно возникшие, решения. Толи некая доля алкоголя привела к детонации мыслительных процессов, желающие переродится в нечто большее, чем они есть, и желательно в действие, увенчанное положительным результатом. Так или иначе, а план появился, и для осуществления его понадобилась помощь ещё одного совершенно постороннего для нас лица.
А именно:
Жила в квартире напротив некая девушка двадцати восьми лет. Жила она там с рождения и героя нашего знала хорошо, в том числе и по школе, где он приобретал знания, будучи на год старше её. В отношениях они находились хороших, дружеских и один раз, даже в деловых. Когда Сомн облагораживал её с мамой жилище по вполне приемлемой для них цене. С тех пор она не единожды порывалась помочь соседу по хозяйству, сопровождая предложение своё многозначительной улыбкой. И вот помощь наконец-то понадобилась.
– Привет, – смущенно обратился к ней наш герой.
– Привет, ещё больше смущаясь, ответила ему девушка (назовём её – Расположенной) выходя на порог своей квартиры.
– Слушай… Ты не могла бы мне помочь.
– Конечно, а в чём?
– Хочу… обои себе выбрать. Не знаю, какие будут лучше.
– Хорошо, а когда хочешь идти выбирать?
– Сейчас.
– Сейчас? Ну, отлично, в принципе я свободна.
Лёгкий ветерок, разметавши по углам мироздания последние лоскуты прозрачной ткани тумана, дыхнул в лица безмолвно спешащей, в известный нам строительный магазин, парочки, тёплой осенней влагой. Солнце начинало припекать, делая прогулку в наброшенных по случаю утренней непогоды, демисезонных одеяниях не очень комфортной. Впрочем, девушка быстро исправила допущенную впопыхах ошибку, тут же и немедленно сняв верхнюю одежду. Сомн же не замечая ни необходимости у дамы плащ принять ни других явных неудобств, молча продолжал движение в уже обозначенном направлении.
Идиллическая картина, не правда ли?
Зайдя же в магазин, доселе молчаливый сосед, на удивление Распожены (стандартное сокращение) тут же преобразился. Лёгкая нервическая улыбка слабо озарила его лицо. Рука конвульсивными движениями ухватила ладонь спутницы, а в голосе его заиграли высокие нотки хрипловатого оттенка.
Весьма обходительно потянув изумлённую девушку к стеллажам с обоями, находившимися в ведении всё той же Орочавы, герой наш максимально мягким и неубедительно вкрадчивым голосом поинтересовался у своей спутнице, что думает она вот об этих зелённых.
– Мне кажется, нужно, что ни будь по светлее, – всё ещё прибывая в состоянии удивлённой растерянности, робко ответила Роспоженна. – быть может, вот эти бежевые?
– Может и бежевые, – незаметно поглядывая в сторону продавщицы, несколько отрешённо отвечал Сомн.
Из незаметно подсмотренного, особо обнадёживающего было мало. За всё время искусно проигранной мизансцены Орочава не только не проявила к ним не малейшего интереса, но что ужаснее всего, доверительно взяв находящуюся рядом сотрудницу под руку, увела последнюю в сторонку. Из сторонки этой явственно слышались слова типа: «надёжный», «свой бизнес», «обещал свозить в Париж».
И, увы, общий контекст этих бессовестных словесных обрывков был в сущности своей настолько очевиден, что не чего хорошего постановщику данного спектакля, конечно же, не обещал.
– Так как насчёт бежевых? – не замечая всех скрытых обстоятельств данной мелодрамы, заботливо поинтересовалась у соседа призванная на помощь девушка.
– Может быть. Потом, – расстроено ответил Сомн, неожиданно направляясь к выходу.
Узнала ли эффектная продавщица в покупателе обоев своего относительно частого и в меру странного клиента, или картины рисуемые в её смелом воображении всегда застилали передней неприглядную мозаику надоевшей реальности, я не знаю. Не знаю я и того, можем ли мы судить её за это… А впрочем, к чему эти сентиментальности, конечно не можем. А что мы действительно можем так это проследить за дальнейшими действиями нашего незадачливого героя.
– Так мы не будем ничего покупать? – догоняя поспешно вышедшего молодого человека, резонно высказала своё удивление вслух Распожена.
– Нет. Не сегодня, – внезапно остановившись, ответил ей Сомн.
– А когда?
– Не знаю. Ты… Спасибо тебе конечно, но мне по делам нужно… Пока.
– Пока. Я точно больше не нужна?
– Нет.
– Тогда пока.
И девушка грустно посмотрела в след непрерывно удаляющегося парня, мысленно пытаясь разобраться в том, что же именно она сделала не так.

Неупорядоченное употребление алкоголя по неосторожности своей, несёт в себе сплошной негатив. Об этом вам скажет любой ценитель употребления его (алкоголя) системно. А особо склонный к откровенностям укажет на некие три стадии достижения восприятия позитивного. И с особым интересом он укажет на стадию третью. Когда это уже не приятное время препровождение в кампании друзей (или как вариант снятия стресса), не восстановление душевного и физического состояния после вчерашнего. А достижение сакрального ощущения единения со вселенной, в которой ты непременно важнейшая и главнейшая её часть. И, как правило, единение это наступает на день третий. О дне шестом, когда наступает полный разлад нервной (ровно, как и всех остальных) системы ценитель такой, конечно же, умолчит, но третий… третий это без сомнения предмет доверительного разговора.
Герой наш после неудачной велико художественной постановки призванной (не понятно почему) вызвать в дорогой его сердцу женщине ревность, отправившись во всё тот же сквер, нарушил свои принципы законопослушания и во второй раз. Причём нарушил так, что сильно пожалел об этом на следующее утро. Неумелая попытка исправить лёгкое недомогание дальнейшим возлияниям ни к чему хорошему кроме рвотного рефлекса, не привело, лишь укрепив в нём сильное неприятие радикальных мер. На лицо первая и вторая стадия. Третья же ввиду сильного недовольства собой и непривычной головной болью, которая тут же спровоцировала несколько серьёзных укоров самому себе, естественно не последовала.
К соседки своей за помощью он впредь не обращался и даже более того – старался избегать её по причине лёгкого душевного неудобства. Особенно, после того как она увидела его во всей красе второй стадии, «случайно» зашедши к нему на следующий день, справится, не нужно ли чего ещё.
Сознание его, выкарабкиваясь из состояния не давнего потрясения, силилось – силилось, и, наконец, решило, что ничего критического в принципе не произошло. И если кто Орочаву в Париж и свезёт, то это, конечно же, будет он сам. Надо только поднапрячься и подкопить. Внутреннее равновесие воистину святое дело.
И потекло и побежало. Всё своим чередом, всё своим размеренным шагом. Благородный в своём ощущении художественной любви к самому себе октябрь одаривал всех невольно оказавшихся поблизости людей, ярким солнцем, яркой желтизной листьев и яркими восторгами по поводу всей этой разухабистой красоты. Сознательно вовлекаясь во весь этот восторг, свидетельствую, что свежий воздух солнечного дня данного месяца, самый лёгко вдыхаемый воздух года. Даже не смотря на все эти горящие вечерами костры, этот пьянящий запах жома в частном секторе, падающие на голову каштаны и грецкие орехи, октябрь поистине великолепен в своём самобытном стиле.
Впрочем, я снова увлёкся.
Ведь в это время герой наш продолжал плодотворно трудиться, закидывая мысленную планку своего потолка (в плане финансов) аж до Парижа. Ибо терпение и труд всё перетрут.
Получив новую порцию жизненных приоритетов, душевное состояние его вскоре нормализовалось и тут же поручило состоянию физическому, себя (на благо общего дела) не жалея, не на что другое не отвлекаться. А если что и получалось хорошо у охочего, с некоторых пор, до европейских столиц парня, так это стелить полы и всячески избегать неприглядной реальности.
Высказав столько положительных слов об октябре, скажу и о том, что серые задумчивые тучи, закрывшие одним прекрасным днём (где-то числа двадцатого) ласковое осенние светило, не испортили, а даже дополнили самобытную картину всего происходящего. Ибо падающий с неба дождь в вперемешку с падающими с деревьев листьями это… это ли не знаковый в своей неповторимости и примирительный в своей порывистой нежности танец неба и земли.
Что?
Простите, это я опять. Да, да это, конечно же, моё субъективное мнение.
Так вот: вечер темнел, дождь шёл, Сомн отдыхал в компании модного заокеанского сериала. Назавтра у него было много планов, а силы для дальнейшей буксировки этой амбициозной баржи незаметно истощались. Глаза слипались. Сны перемешались. И была ночь, и был рассвет. И был день.
– Время наших тревог близко и весьма поспешает, – тяжело опустив голову, страдальчески возвестил о своём присутствии, Мовит.
– Каких тревог? – протирая заспанные глаза, полюбопытствовал наш герой, мельком поглядывая на настенные часы.
– Разных, – внезапно взбодрившись, честно ответил гость. – Мы сами творцы своих предубеждений.
– Как же это я? Уже девять, а я…
– О, это не ждущее ни кого время. Оно не милосердно.
– Мне же бежать нужно. Как же это…
– Нужно? Порою мы и сами незнаем, что нам нужно.
– Зато я точно знаю, что мне не нужно. Пиво с утра.
– Причём тут пиво? К тому же, как я уже сказал, порою, мы и сами не знаем что нам нужно, – обиженно запротестовал Мовит, чем вызвал у хозяина квартиры некоторое чувство вины.
– Я в том смысле, что как-нибудь потом, – тут же поправился он.
– А что будет потом? Нет, я в принципе не настаиваю, у меня ведь тоже дела… Но кое-что не давало мне покоя вот уже целую неделю…
– И что же это за кое-что? – боясь показаться грубым, деликатно поинтересовался Сомн.
– Будущее. Оно подобно вороному коню скачет прочь от брички в неё же впряжённый, и править им нет ни сил, ни возможностей.
– Править?
– Править, в смысле планировать.
– А-а. Хотя, почему же? Ведь надо, наверное, только поставить конкретную цель и упорно к ней идти.
– Ах, идти? – скептически оценил данное предложение Мовит. – А если за время движения цель потеряет свою конкретику?
– Почему потеряет? Недолжна потерять.
– Но ведь уже потеряла!
– Когда? Ни чего и не потеряла.
– Да? Ну, вот какой сегодня день. Какое число?
– Двадцать первое.
– И каким ты себе его… в смысли, этот день, представлял месяцев этак, два назад?
– Конкретно о нём я ни чего не представлял.
– А, в общем? Ну, примерно?
Дабы не обидеть утреннего просителя, герой наш поднапрягся и подумал. И вспомянулось ему о том, что ждал он терпеливо от будущего лишь благоприятного момента. Который, разумеется, (и этому мы свидетели) так и не настал. И посему легла на лицо его печать потревоженной грусти.
– Вот именно, – не дожидаясь прямого ответа, подвёл неутешительный итог возница аллегорической брички.
– Это не означает, что ненужно продолжать стараться.
– Да, это означает, что нужно срочно меняться.

Глухо отбивая барабанную дробь об чёрный купол зонта, дождь тем самым неумолимо требовал к себе почтения и внимание. Два быстро шагающих под этим самым зонтом утренних приятеля, увлечённые странным диалогом с почтением должным очевидно, повременили и были тут же забрызганы за это проезжающей мимо машиной.
– Прорехи не совершенного бытия, – с иронией прокомментировал данное происшествие Мовит. – То, что только недавно казалось небом, оказалось на земле, а после на нас. А впрочем, принять на себя чуточку неба весьма забавно.
– Небу до нас, нету ни какого дела, – немедленно впал в скепсис Сомн. – А ездить можно и по аккуратней.
– Проблема аккуратности рано или поздно станнет для него решающей. Уж поверь.
– Верю. Вот я на работе… Вообще-то мне на работу надо было.
– Работа, как явствует из тщательного пересказа древних, не волк, а вот на полноценное изменение личности, времени может и не хватить.
– И что же мы таким способом поменяем? Ведь было уже всё это.
– Было. Этого я не отрицаю. Но при отсутствии явного результата, в расчётах наших видимо закралась ошибка. И наша главная задача ошибку эту выявить и исправить.
– Не думаю, что это поможет, что ни будь изменить?
– Верь мне друг мой. Возможно всё.
Очевидно, протестуя против всего вскользь услышанного, дождь забарабанил по куполу ещё интенсивнее.
– Сомневаюсь,- всё-таки не желая поддаваться ничем не обоснованному оптимизму, упрямо не соглашался, сомневающийся друг.
– Что ж, сомнение первый болезненный шаг на тернистой стезе поиска знаний, – берясь за ручку входной двери магазина, продолжил свою подбадривающую речь, ранний гость. – И пусть она поначалу страшна, но она наша.
– Ну почему она должна быть непременно страшной, – громко возмутился Сомн, уныло подходя к прилавку.
Дальнейшее, произошедшее, из боязни внести бранные слова в наше, в меру пуританское повествование, я деликатно опущу. Скажу только о том, что пиво нашим увлечённым разговором друзьям, пришлось покупать в другом месте.
Как говорится – ищите женщину.
– Зачем так бурно реагировать на явно фрагментарные тезисы? – удивлённо сокрушался Мовит, умело, разрывая пакетик сушеного тунца.
– Больная, наверное, – выдвинул своё предположение новоиспечённый «нахал и грубиян».
– И даже это не повод. Она же работник сферы услуг.
– Знаю я их, – залпом выпивая свой первый стакан, поделился своим опытом Сомн, – они все в Париж ехать хотят.
– Причём тут Париж?
– Не знаю. Может, там люди не грубят и нахалы по утрам не шастают.
– А откуда им знать, что не грубят, они ведь на французском ругаются?
– Двойные стандарты.
– Отфильтрованная реальность.
– Обидно. Разве я не сумел бы в Париж…
– Да конечно сумел, – вновь наливая полные стаканы, тут же поддержал его, утренний друг.
– Хоть завтра из заначки достану и поеду.
- Куда?
- В Париж!
– И поезжай.
– И пойду и в лицо ей скажу.
– Кому?
– Продавщице.
– Нельзя. Она в тебя кетчупом снова бросит.
– Да не той. Другой.
– А у тебя, их, что много, таких? – настороженно поинтересовался Мовит. – Смотри, из одного магазина тебя уже выгнали. А тебе тут ещё жить.
– Да нет. От туда не погонят… Не должны.
– Не должны, значит – могут.
И ведь и вправду могли. Но нет сильнее той обиды, что влечёт нас из себя путём невысказанной претензии.
– Ты знаешь что, – внезапно вскочил Сомн. – Ты вот бери, всё что осталось и извини мне бежать надо.
– Куда бежать?
– Туда бежать.
- Куда туда?
- Туда!
Большие настенные часы показывали пол одиннадцатого, когда, собрав всё с таким трудом приобретённое, обратно в пакет, неугомонный хозяин квартиры настойчиво провожал из неё своего утреннего визитёра.
– Мы о полноценном изменении личности… собирались, – натягивая свой мокрый плащ, внезапно вспомнил, малость погрустневший гость.
– Не сейчас. Потом как-нибудь, – открывая дверь, настежь поторопил его Сомн.
– А знаешь, – уже выйдя за дверь, печально сказал ему Мовит. – Ведь нет никакого Парижа – есть только внутренняя неудовлетворённость.

Та стремительность, с которой герой наш ринулся к объекту своих обид, по правде говоря, навряд ли имела под собой хоть, сколько-нибудь логическое обоснование. И если бы мы были полностью беспристрастны (а мы не являемся таковыми), то все претензии данного молодого человека были бы восприняты нами как бред.
Что-что, простите?
Ах, вы и так воспринимаете их как бред?
Ну, дело ваше я хотел немного драматизма так сказать добавить… Но дело, как я уже сказал, ваше. Идём тогда дальше.
Так вот рассекая глубины тротуарных луж, бригантина под (принятым вами) названием: «полный бред», с ходу налетела на рифы ступенек злополучного магазина…
Нет, а всё же.
Ну, вот что, по-вашему, он собирался ей сказать? Да, любовь сродни безумию, это я понимаю. Но даже безумие надобно облекать в какую ни будь форму. А тут: дайте шурупы; поедемте в Париж; я так и знал; будьте несчастны, вы разбили мне сердце. И всё? Нет, вы правы для безумия форма приемлемая. Но что дальше? Впрочем, не ломайте себе голову… Вы и не ломали? Тем лучше.
Почти вбежав вовнутрь и тут же устремившись к привычному для него отделу, Герой наш обомлел, так как увидел там (за прилавком) совершенно незнакомую ему девушку. Быстро пройдя все остальные отделы Сомн, не нашёл Орочавы и там.
Всё наполненное строительным товаром помещение вдруг показалось ему пустым и бесполезным.
– Простите, – в отчаяние обратился он к новой девушке, – а где прежняя продавщица?
– Уехала, – равнодушно ответила та.
– Как уехала? Куда уехала? В Париж?
– К маме.
– К какой маме?
– Своей маме.
– Надолго?
– Наверное, навсегда.
Слова «навсегда» звучным эхом отозвалось в его опустевшей душе (ну, или что там, у человека находится обычно), свободное пространство которой тут же заполнили – растерянность и уныние.
Да, дорогие мои, все ваши переживания, а они, несомненно, были, (в другое я и не поверю) по поводу предстоящего разговора оказались напрасными. Ожидаемого объяснения с туманно высказанными претензиями, не случилось.
И тут бы и поставить точку данного повествования…
Ну и поставил бы, – скажите мне вы.
Но позвольте мне не бросать моего… нет, нашего героя, в данном весьма сложном состоянии, тем более что полноценного изменение его личности всё ещё не произошло.
– А что, неужели произойдёт? – возможно, спросите вы.
– А кто его знает, что это вообще такое – честно отвечу я.
На протяжении всего остального месяца Сомн был угрюм, и людей где это было возможно, сторонился. А где подолгу работы было не возможно, ходил крайне молчаливым. Ни прекратившийся через несколько дней дождь, ни вышедшее ему на замену солнце его не радовали. Заслуженный отдых больше не давал покоя, а вновь наступившее утро, не несло в себе обычного позитива.
Несколько раз «случайно» заходившая соседка, перемену в нём заметив, пыталась взбодрить его как могла и потому часто приглашала на чай с вареньем. От чая Сомн всякий раз отказывался, но зайти, как-нибудь в другой раз, непременно обещал.
Так непременные обещания его, из преимущественно солнечного октября плавно перекочевали в ненастный и прохладный ноябрь.

То облегчение, которое было обязано наступить вследствие прошедшего времени (ведь оно без сомнения лечит), пока всё же, в чувствительных ощущениях весьма расстроенного парня, появляться не спешило. На работу теперь он вставал крайне поздно. Шёл туда крайне не охотно, всякий раз, внутренне сжимаясь, наблюдая из своего окна разбавлено-молочную пелену утреннего тумана. Самовосстановление его внутреннего мира как-то не заладилось, новые идеи воссоздания в меру уравновешенного бытия более не рождались.
Некоторые знающие люди говорят, что природа не терпит пустоты. Другие просвещенные личности вторят им, глубокомысленно рассказывая про некое святое, которое по аналогии к первому утверждению, точно так же никогда не бывает пустым. Пещерные пустоты Сомнового пространства так же жаждали наполнения и в отсутствие такового ожидали помощи извне. Но вот беда после последнего внезапно прерванного и тут же завершившегося диспута об изменении личности, так необходимого именно теперь утреннего визитёра, как дождём смыло. Все раннее обрисованные им концепции, выстроившись в клин (очевидно) улетели на юг. И потому не оставалось более ничего другого как действовать нашему расстроенному искателю эквилибристической модели существования самому.
И вот однажды вечером прейдя, домой с работы в компании двух литрового объёма Сомн всё-таки решился поразмышлять об этой самой незаконченной дискуссии, в одиночку.
Многое было обдуманно, многое было придумано (благо новый компаньон к этому располагал) и, конечно же, сделан резонный вывод, что подобную процедуру, ввиду усталости организма нужно проводить с утра.
И был вечер, и была ночь, и настал день.
Было начало десятого утра когда, визуально отделившись от дверного проёма типовой пятиэтажки, некий (хорошо теперь нам известный) субъект с поднятым воротником пальто, на ходу ускоряя шаг, ринулся в пустоту. Ноябрь, если он сырой и прохладный обычно не располагает к вальяжным и созерцательным прогулкам в девять часов, даже в относительно-южном городишке. Стоит ли говорить, что герой наш поглощённый атмосферной влагой, лицо имел серьёзное, крайне напряжённое да к тому же непременно обращённое к результатам халатности дорожных служб.
«Что есть новая личность, если не погребение старой» – перепрыгивая ручей гулкого водосточного водопада, размышлял (ну или примерно так размышлял) про себя он. – «Погребение же подобного рода есть, вещь естественная, хотя и малоприятная поначалу. И потому и приносит сомнения (поначалу же) в правильности выбранного шага. А это и есть точное подтверждение в необходимости последнего. Ведь сомнение (как мы теперь знаем) первый болезненный шаг на тернистом пути поиска правды и необходимых для этого знаний. Необходимость, в свою очередь, вещь упрямая и легкомысленного отношения к себе, не допускает. А, не допуская – уважение действием непременно требует. Действие же, (опять-таки поначалу кажущееся сомнительным) своё усилие, тут же применив, несомненно, эту самую новую личность и рождает ».
Что ж, с подобным инфантильным методом его размышления мы с вами встречаемся уже не в первый (и может быть не в последний) раз. И потому позволим совершить ему его странный, но уже привычный путь в одиночестве. Ибо… как там у древних? Ах да, что-то там про дорогу, которую осилит идущий.
Ну а, станет ли, кто ни будь, с этими, вышеизложенными утверждениями спорить или нет, я не знаю.
Будит ли, кто ни будь, когда-нибудь в дальнейшем этому внутреннему заявлению оппонировать, я не ведаю.
Вернётся ли в жизни его, всё к своему прежнему порядку, мне не известно.
И не известно не из-за обычной банальной лености что-то домысливать и чего ни будь там присочинять, а из-за привычного убеждения, в том, что всё равно будет иначе. Потому как всё нами задуманное уже на половину проваленное.
На ваше возможное возмущённое несогласие по поводу только что сказанного, прошу лишь заметить, что я великодушно оставляю нам целую (возможную, без учёта форс-мажора, разумеется) половину. Рекомендуя в согласии с этим замечанием ставить свою планку желаемых достижений с правильно скорректированным на дальность полёта прицелом.
Всё равно не слишком обнадёживает?
Ну, в таком случае я благоразумно оставляю за собой право допускать (уже не в первый раз на этих страницах) что могу и ошибаться.
А в прочем (как и всегда) это не важно, потому как «важное» к жалобам и недовольствам невосприимчиво, потому как… впрочем, снова слишком уж много этого «потому как».