Лейла
– Господи, только посмотри на себя! – всплёскивает руками мама.
Мой взгляд послушно скользит к зеркалу. Мы сидим на заднем диване отцовского мерседеса. Хотя, наверное, я давно уже не могу звать отца отцом. С губ рвется всхлип, но я сдерживаюсь, сильнее прижимая к груди притихшую дочь. Сердце омывается волной щемящей нежности. И даже если мое предположение по поводу отца верно – Ками того стоила.
– Мам… – шепчу, думая лишь о том, что мне надо как-то стерпеть. И нравоучения, и претензии, и все-все, что там еще за этим последует. Я знала, что так будет, когда обратилась за помощью. Не могла не знать.
– Разве мы не предупреждали тебя? Разве не говорили, что замуж нужно идти за своего?! – распаляется мать.
– А то свои не бьют! – вяло огрызаюсь я.
– Свои хотя бы несут за это ответственность!
– Перед кем? Перед женой? Или, может, перед законом? – кривлю губы в ухмылке. Она отвратительная. Мне не нравится, что я стала такой циничной. Но этого уже никак не исправить.
– Перед старшими! Они бы вразумили. А так… Только посмотри на себя!
– Ты повторяешься.
Мама заламывает руки. А я утыкаюсь носом в сладко пахнущую макушку дочки. Скулу немного тянет от оплеухи, которую мне на прощание отвесил Никита. Я машинально касаюсь щеки и дергаюсь – разгоряченную ударом кожу обжигает металлический ободок на безымянном пальце. Когда я сбежала с Никитой, отец заставил нас пожениться – рычагов давления на семью Новикова у него было в избытке. Но я не питаю иллюзий. В тот момент он спасал свою честь, не мою. Впрочем, это было ожидаемо после всего, что я натворила. И да… Конечно, меня предупреждали, кто ж спорит? Только кто те предупреждения слушал? Уж точно не я. Иначе бы тут не сидела.
– Разве отец выбирал для тебя плохих женихов? Вышла бы замуж за Байсарова – и горя не знала бы!
Может быть. Но вряд ли я бы смогла это оценить тогда, еще не обжегшись. А сейчас об этом и вспоминать глупо. Вахид наверняка забыл обо мне и думать.
– Сейчас-то что? – шепчу и снова прячу нос в волосиках дочки.
– Лейла!
– Мам! – нервы сдают – я отрываюсь от макушки Ками и повышаю голос. – Давай не при ребенке, ладно? Лучше скажи, ты сможешь мне помочь? – мне до того не хочется ни о чем просить, что каждое слово дерет глотку наждачкой.
– Да что я могу?!
– Ты можешь занять мне денег. Я нашла квартиру. Но ее нужно оплатить вперед на два месяца, а я…
– Даже не додумалась о подушке безопасности на черный день?!
В носу колет. Я так давно не плакала, что поначалу даже не понимаю, что со мной происходит. Как я близка к тому, чтобы зарыдать в голос.
И нет. Я не безнадежная. И подушка… она у меня была. Просто Никита и до нее добрался. Собственно, из-за этого мы и поругались в последний раз.
Воспоминания о случившемся делают покалывание в носу едва выносимым. Я с силой прикусываю щеку. Считаю до трех про себя. Потом до пяти, до десяти… Вроде бы помогает.
– Мам, мне сейчас и без твоих упреков плохо. Можешь помочь – спасибо. Нет…
– Ну? Что тогда? – в глазах матери мелькают слезы. Она не плохая, не черствая, просто воспитана в соответствии с традициями нашего народа. Уже то, что она здесь – подвиг. – Пойдешь ночевать на вокзал?
На этих словах Ками поднимает голову с моей груди и бросает на меня обеспокоенный взгляд. Воздух в лёгких становится колким. Я закашливаюсь, им давясь.
– Я что-то придумаю! – хриплю, вздернув нос. А сама не испытываю ни капли уверенности, которая звучит в моем голосе для одного-единственного зрителя, чье душевное спокойствие так для меня важно.
– Что такое вокзал? – шепчет Ками.
– Место, куда прибывают поезда.
– Мы туда поедем?
Мое сердце рвется на части. Я прижимаю дочь к груди, а сама качаю головой из стороны в сторону, глядя в заплаканные глаза матери.
– Когда-нибудь, если решим отправиться в путешествие. Вот это будет приключение!
Ками кивает, будто размышляет. Её взгляд всё ещё тревожен.
– Я хотела бы побывать на море, – шепчет она, мечтательно прикрывая глаза. А я бы хотела ей это дать, но сейчас мне бы просто найти место для ночевки.
Бросаю полный неприкрытого отчаяния взгляд на мать. Она отводит глаза, глядя в окно. Смотрит долго, хмуря гармошкой лоб. И кажется, я знаю, что сейчас происходит – она спорит сама с собой. Со своей памятью, с вбитыми в голову правилами и давно сложившимися убеждениями.
– Мы обязательно когда-нибудь туда съездим.
– Бабуля может поехать с нами.
Мама, наконец, оборачивается. Смотрит на Ками с болью. Сейчас я чувствую себя особенно виноватой. В том числе и за то, что своим выбором лишила дочь бабушки, а свою мать – внучки.
– Давайте для начала посмотрим, что за квартиру нашла твоя мама.
Я рада, что мать не добавила «непутевая». Благодарность переполняет меня. Я медленно дышу, привыкая к мысли, что моя казнь откладывается.
Лейла
Время до интервью тянется, как очередь в государственной поликлинике. Мои мысли мечутся от одной к другой. За последнюю неделю я успела трезво оценить свои шансы, поэтому то, что на мое резюме обратили внимание айчары порта, кажется мне подозрительным. То ли и до них, наконец, добрался кадровый голод, то ли мой скромно приукрашенный опыт действительно показался достойным внимания, что вряд ли.
Впрочем, предположение, которое лезет мне в голову следующим… Предположение о том, что меня пригласили не просто так, кажется еще более абсурдным. Вряд ли мое резюме дошло до моего несостоявшегося жениха. А даже если так – сомневаюсь, что оно бы его заинтересовало. Потому что Вахид сам разорвал нашу помолвку, вернувшись к жене, с которой был в разводе. Повода обижаться на меня у него вроде нет. Но и причин мне помогать тоже! Трясу головой, чтобы избавиться от этих навязчивых мыслей. Однако они возвращаются. Слишком уж это странно…
Что, если он все же решил надо мной посмеяться, пропустив через кадровое сито, как через мясорубку? Посмотреть, насколько я жалкая? Я ничего не понимаю. И это пугает больше всего. Если Байсаров, и правда, приложил к этому приглашению руку, то какими мотивами он руководствовался? Хотел напомнить, кто здесь кто? Ткнуть носом в то, что я потеряла? Или, может, у него какие-то терки с моим отцом? Нет, правда… Я не питаю иллюзий. А Вахид Байсаров действительно не из тех, кто будет что-то делать из жалости. Он уже, небось, и думать обо мне забыл… В конечном счете я убеждаю себя, что мой несостоявшийся муж не имеет никакого отношения к приглашению на собеседование. Что оно – чистой воды случайность.
И вот я сижу в маршрутке. На коленях – сумка. На губах – помада, купленная в супермаркете. Волосы собраны в низкий хвост. Вид у меня нормальный. Не вызывающий, не унылый. То, что нужно для собеседования, на которое ты идёшь без лишних надежд, но с желанием получить работу во что бы то ни стало.
Маршрутка притормаживает. Я вываливаюсь из нее последней, прижимая сумку к животу. Ступаю на асфальт – ровный, чёрный, словно его уложили специально к моему приезду. Всё вокруг выглядит неожиданно прилично. Даже слишком. Административное здание, в которое мне нужно, не похоже на типичную портовую контору с облупленными стенами и прокуренными лестничными пролётами. Новая плитка, стеклянные двери, табличка из матового металла с выгравированной эмблемой компании. Изнутри тянет кондиционированным воздухом и тонким запахом свежей краски. Морем пахнет тоже, но будто издалека. Без примесей вони разлагающихся водорослей, рыбы и гари. Я толкаю тяжелую дверь и захожу внутрь. Здесь и вовсе царят ароматы хрустальной чистоты с солёной нотой, как из флакона духов Си Бриз.
Я так засматриваюсь по сторонам, что на ходу врезаюсь в преграждающий мне дальнейший путь турникет. Становится до жути неловко перед охранником, который мало походит на тех, что можно встретить в торговом центре или том же детском саду. По крайней мере, то, что этот полностью экипированный накачанный молодой мужчина может дать отпор в критической ситуации – сомнений не вызывает.
– Добрый день. Вам к кому?
– Я на собеседование. Лейла Саттарова.
Парень явно из наших. Но в его взгляде ноль интереса. Что, наверное, свидетельствует о том, что персонал здесь отлично вышколен.
– Да, на ваше имя уже выписан пропуск. Паспорт, пожалуйста.
Излишне суетясь, ныряю в сумочку. Протягиваю документ для того, чтобы мои данные внесли в компьютер.
– Девятый этаж, лифт направо. Вас уже ждут, – сообщает бодро охранник, возвращая документ.
Лифт – прозрачный и плавный. Пока он поднимается, я успеваю рассмотреть территорию. Ни ржавых кранов, ни облезлых контейнеров. Всё покрашено, отсортировано, отмежёвано – будто не порт, а выставка достижений логистической цивилизации.
На девятом этаже тоже все на уровне. Просторный холл, мягкий ковролин, стеклянные стены переговорных, нейтральные бежевые тона.
Люди мне почти не встречаются. Но все, кого я вижу, производят неизгладимое впечатление. Кто-то проходит с планшетом, кто-то шепчется у кофемашины. Все поголовно одеты с иголочки. Хотя я не вижу, что присутствует какой-то официальный дресс-код, то, что я нахожусь в самом сердце серьёзной корпорации – просматривается невооруженным взглядом. И от этого становится только страшнее. Потому что в совпадение мне верится все меньше. Трудно предположить, что хоть что-то здесь происходит непреднамеренно.
На всякий случай вытираю руки о подкладку сумки. От нервов они чуть влажные – и это проблема. Мне хочется произвести хорошее впечатление. Я уже достаточно имитировала уверенность в письмах и резюме. Теперь осталось отыграть эту роль при личной встрече. Вот только с кем?
Толкаю тяжелую дверь в кабинет, куда меня направили. Попадаю в довольно просторную приемную. За стойкой – шикарная блондинка по классике. И куча всякой разной оргтехники.
– Вы к кому?
– Я на собеседование.
В этот момент дверь в приемную снова распахивается, и в нее стремительным торнадо влетает здоровенный такой шкаф. Не знаю, сколько этот мужик в плечах. Но, кажется, теперь я в курсе, для кого придумали выражение «косая сажень». В одной руке у него телефон, под мышкой в другой зажаты какие-то папки. Он ни на кого не смотрит, продвигаясь вперед. словно ледокол. Говорит негромко. Но я от каждого его слова все сильнее вжимаю голову в плечи.
Лейла
Домой лечу как на крыльях. Это мой шанс. И я его не упущу. Ни за что. Никогда. Папенькин сынок просто еще не знает, с кем связался. Очень скоро Байсарову младшему придется признать, что перед ним – высококлассный специалист. Пусть я не училась в Оксфорде, или где там этот напыщенный бугай учился?
Господи, ему сколько? Плюс-минус как мне. А выглядит… Лет на десять старше. Не завидую я его жене. Такого как прокормить? Это же ужас! Хотя, скорее всего, у них свой персональный повар. И судя по всему, стилист, фитнес-тренер и диетолог. Зарплата у моего шефа, поди, о-го-го – может себе позволить.
То, что Адам Байсаров женат, сомнений не вызывает. Его отец, например, женился, когда ему самому едва стукнуло двадцать, а невесте, кажется, и вовсе семнадцать лет было. В те времена это считалось нормой, да и сейчас, пусть границы неизбежно отодвигаются под напором современных тенденций, все не слишком-то изменилось. Максимум на что может рассчитывать девушка, так это на то, что перед свадьбой ей разрешат доучиться. И тут я себе никак не могу простить, что, глядя на мой пример, многие семьи просто побоятся отпускать своих дочерей в город. Сама того не желая, для большинства я стала живым аргументом против… Против женского выбора. Против свободы. Против возможности самой решать, кого любить и за кого выходить замуж.
Я превратилась в пугало. В ту, о которой шепчутся на кухнях: «Вот отпустили, и чем всё закончилось?», «Замуж вышла – и посрамила», «Сбежала, а теперь приползла».
И хуже всего то, что они правы. Я виновата! Да… Но не перед ними. И не в том. Я виновата перед собой. Потому что это был действительно только мой выбор. Сначала сбежать. А потом – терпеть, ведь чертова гордость не давала вернуться обратно. Стыдно было расписаться в собственном поражении. Вы просто не представляете, как стыдно!
И всё же… Не все потеряно. Я не упущу такой шанс! Как бы сложно не было – я справлюсь. Ради себя. Ради Ками. И чтобы не дать недоброжелателям повода вновь сказать: «Ну да. Чего и следовало ожидать». Ни за что я больше не дам повода мыть мне кости.
Поначалу кажется правильным забрать Камилу пораньше из сада, раз уж у меня освободилось столько времени. Но все взвесив, я решаю провести его с пользой. Забегаю в магазин – покупаю торт. Можем себе позволить! Несусь домой, снимаю злосчастные шторки, которые так и не нашла в себе сил постирать, включаю машинку и принимаюсь за грандиозную уборку. Меняю постельное, глажу тюль. Энергии во мне – как в атомном реакторе.
В квартире пахнет кондиционером для белья и томящимся в духовке мясом. На балконе сохнет накрахмаленный до скрипа офисный костюм. Он выглядит немного скучноватым, но уж какой есть. Я собираюсь работать, а не нравиться.
Переделав все дела, которые так долго откладывала, несусь за дочерью в сад. Она встречает меня с сосредоточенно-серьёзным лицом. В одной руке неразлучный с ней заяц, в другой – пакет.
– Это что? – интересуюсь я, поглаживая по головке прижавшуюся щекой к моей ноге дочь. Ками задирает ко мне лицо и недоуменно сводит темные бровки. Она чувствует – я какая-то не такая. Возбуждённая. Взвинченная. И не знает, как на это реагировать.
– Мои мокрые трусики.
– Ты облилась? – изумляюсь я. Камила отводит взгляд.
– Описалась.
Ей неловко – ведь таких эксцессов с моей девочкой не случалось тысячу лет. И её, наверное, стыдили. На секунду я поджимаю губы. Злясь не на дочь, а на воспитателей.
– Ну, ничего. Постираем. С кем не бывает, правда?
Ками кивает. И я, наконец, вижу, что она расслабляется.
По дороге домой дочь без умолку болтает. Рассказывает, кто кого толкнул, кто с кем помирился, и почему у Сони теперь три заколки вместо двух. Я поддакиваю. Не всегда понимаю, о чём речь, но это мне и не нужно. Моей малышке просто нужно выговориться – я даю ей эту возможность.
Мы практически подходим к дому, когда замечаем красивые клумбы и столики на месте, где еще недавно было пусто и шел ремонт.
– О! Это же Вишня, мам!
Ками не умеет читать. Кофейню из сети, которую открыла Амина Байсарова – жена главного акционера порта и по совместительству мать моего непосредственного начальника, дочь узнает по дизайну вывески и оформлению витрин. Среди обилия такого рода заведений Амине Байсаровой удалось выделиться и занять свою нишу на рынке. И это после всего, что с ней произошло, достойно всяческого восхищения!
Впрочем, какими бы классными не были кафешки этой сетки, бывать в них я не люблю. Знаю, что шанс встретиться с их владелицей – минимальный, но все равно боюсь этого. В памяти еще свежи воспоминания о нашей последней встрече. Я тогда умоляла ее вернуться к мужу. Чтобы он, а не я, разорвал нашу помолвку. До сих пор неловко от этого разговора. Хотя впоследствии оказалось, что она прислушалась к моей просьбе. А ведь если бы не это, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но я была ослеплена Никитой. И получила ровно то, что и заслуживала.
– Зайдем? Пожалуйста! Пожалуйста, мамочка! – Ками молитвенно складывает ручки на груди.
– В другой раз обязательно. А сегодня тебя ждет сюрприз дома.
– Правда?! Тогда бежим!
«Безим». Точней – это прозвучало так.
Ками пулей срывается с места, я, хохоча, устремляюсь за ней. Успев краем глаза заметить мелькнувшую в окне шикарную женщину, но не уверенная в том, что это была Амина. М-да, вот это денек!
Адам
– Мне кажется, или за неделю ты стал еще больше? – посмеивается отец, обнимая и от души похлопывая меня по спине.
– Может быть. Я на наборе массы.
– Курсишь? – сощуривается родитель. Узнаю этот взгляд. Он как сканер. От него ничего не укроется. В детстве мы с братьями были уверены, что отец знал даже о том, когда и сколько раз мы подрочили.
– Да не. Сто раз уже говорил.
Отец – фанат качалки, но жесткий противник любой химозы. Впрочем, в этом мы с ним похожи. И такая генетика, если честно, не может не радовать. В свои сорок пять мой старик выглядит просто, блядь, потрясающе. Узкие бёдра, широкие плечи, пресса восемь кубов – у меня, кстати, шесть, но он гораздо суше. Неудивительно, что в свое время батя перетрахал полгорода. Черт. Мысли об отцовских изменах неизбежно наводят на мысли и о его невесте.
Умом я понимаю, что в той ситуации вины Лейлы нет. Во-первых, потому что с матерью отец развелся раньше, чем начались их так называемые отношения. А во-вторых, потому что Лейлу тоже вряд ли кто спрашивал, сосватав за мужика, годящегося ей в отцы. Непонятно только, какого черта я так напрягся, когда увидел ее сегодня. Что меня насторожило? То, что она так внезапно возникла у нас на радарах? Вполне вероятно. Пусть даже времена, когда Лейла Саттарова могла выбирать себе мужа, остались в далеком прошлом. Если верить сплетням, неизбежно доходящим до каждого, кто хоть сколь-нибудь интересуется жизнью нашей диаспоры, у этой женщины в принципе нет шансов найти себе мужа. Но означает ли это, что за неимением других вариантов она решила подобраться к моему старику? Не уверен. Впрочем, не исключая такой возможности, решаю следовать правилу – держи друзей близко, а врагов еще ближе.
В памяти свежи воспоминания о том, как однажды отец привел ее в дом. Прямо на глазах у матери, которая только-только начала оправляться после инсульта. Теперь у них все хорошо. В смысле, у отца с матерью. Старик остепенился и, кажется, наконец, понял, как ему повезло с женой. Сейчас он так на нее смотрит, что окружающие отводят глаза от неловкости. Мы с братьями, кстати, тоже. Но Лейла-то не в курсе, что у родителей – второй медовый месяц. И вполне может рассчитывать на то, что отец обратит на нее внимание, сделав своей любовницей.
Или я чего-то не догоняю? Как знать? С тех пор, как я понял, кто передо мной – ничего хорошего в голову тупо не лезет. Так что да… Лучше держать ее в поле зрения. Береженого бог бережет. Хорошая пословица, хоть и не наша.
– Адам!
Неожиданно в кабинет врывается моя маленькая сестра, и разговор с отцом прерывается сам собой.
– Привет, принцесса! – подкидываю Ами до потолка. Она легкая словно пушинка – это совсем не сложно. Визжит. Дрыгает ногами. Обняв, целует в заросшую щеку, недовольно морщит нос – не нравится мелкой, как колется моя борода.
– Привет, папочка.
Батя расплывается в блаженной улыбке, когда Ами, скатившись с меня, словно с горки, устраивается у него на коленях. Он вообще очень трепетно относится к единственной дочери. Со мной и братьями отец вел себя совершенно иначе. Был строже и требовательнее. Тут же… Сказано – девочка. Еще и довольно поздняя.
Родителям было около сорока, когда они нашли Ами, брошенную биологической матерью. Я тогда не понимал, на кой им это надо. Точнее, матери, которая как раз восстанавливалась после инсульта. Отец ведь тоже поначалу был не в восторге от мысли об удочерении. Но мама в этой малышке силы черпала. Глядя на нее, она улыбалась. И ради нее во многом дала отцу еще один, самый последний шанс. Это оказалось гораздо важнее любых наших предрассудков. И хорошо. Сейчас без Ами нашу семью невозможно даже представить.
Пока я предаюсь воспоминаниям, отец с дочкой о чем-то оживленно переговаривается. Ами что-то лепечет ему на ухо, батя улыбается. Смотрит на неё с такой нежностью, что в другой ситуации я бы проникся. А сейчас могу думать лишь о том, не разрушит ли Лейла нашу семейную, мать ее так, идиллию.
– Ой! – вдруг вспоминает Ами, округлив глаза. – Я же пришла позвать вас ужинать! Скорее! Не то все остынет.
Малышка уносится по коридору, топая пятками по паркету. На ней розовое платье и красные носки со Спайдерменом. Стиль – наше все, ага. Я криво улыбаюсь, но вернувшиеся мысли о Лейле стирают улыбку напрочь. Это начинает раздражать. Потому что, сколько бы я себе ни говорил, что всё под контролем – я этого не чувствую.
– Все нормально? – тонко ловит мое настроение отец. И я вдруг решаю – какого черта?!
– Угадай, кого я сегодня собеседовал? – ловлю отцовский взгляд.
– Кого? – не собирается гадать батя.
– Лейлу Саттарову.
Брови отца приподнимаются. Он удивлен. И я облегченно выдыхаю. Не то чтобы я думал, будто это он ее надоумил, но все же…
– И как?
– Посмотрим. Решил взять ее на испытательный, – пожимаю плечами я. – Похоже, ей действительно нужна работа.
– Меня это ни капли не удивляет. Хасан и пальцем не пошевелит, чтобы помочь ей после развода. Девчонке надо на что-то жить.
Мы как раз входим в столовую – и мама успевает краем уха услышать окончание брошенной отцом фразы.
– О какой девчонке речь? – улыбается она, обвивая того за пояс руками. Я закусываю щеку. Не надо было заводить этот разговор. Мать вон какая довольная – светится вся. Выглядит просто шикарно! Не хочу, чтобы ее улыбка погасла, а на безупречно гладком лице появились печати скорби.
Лейла
– Т-а-ак, ну неплохо, в общем-то, Лейла. Хорошо…
Я улыбаюсь – потому что, чего уж скрывать, третью неделю ищу хоть какого-то одобрения. Впервые увидев Геннадия Ивановича, я думала, за этим дело не встанет. Невысокий, пухлый, смешливый – он сходу создавал о себе впечатление довольно легкого человека. Человека, который сыплет шутками, закрывает глаза на мелочи и иногда сам подсказывает, если что-то идет не так. И только со временем до меня доходит, насколько обманчива эта картинка. За внешней мягкостью прятался человек железной воли и принципов. Человек точный, педантичный, с невероятной памятью на детали и абсолютной нетерпимостью к чужим ошибкам. При мне он ни разу не повышал голос, но стоило ему вздернуть бровь, как у подчиненного начинало подпекать зад.
Получить от него оценку "неплохо" – это как сдать экзамен на тройбан. Ничего выдающегося вроде бы, но и на том спасибо.
Зато если ты уж как-то умудряешься снискать его уважение, Иваныч стоит за тебя горой. Поэтому его, несмотря ни на что, и любят в коллективе.
– Спасибо.
Я принимаю похвалу с достоинством. Будто в этом для меня нет ничего такого. И задерживаюсь у стола в ожидании дальнейших указаний.
Василиса мельком заглядывает в кабинет, усмехается и показывает мне большой палец. Я едва заметно киваю в ответ.
– Возьмёшь вот это, – Геннадий Иванович передаёт мне папку. – Аренда причала. Ситуация не самая простая: срок истёк, но у контрагента при этом висят незакрытые обязательства. Плюсом по линии таможни проблемы с доступом. Нужно разобраться и накидать черновик ответа. Сегодня к вечеру.
Я беру. Удивляюсь, что пальцы не дрожат, и возвращаюсь за стол.
– Ну, слава богу! Пойдем, не то в столовке разгребут все самое вкусное! – бурчит Вася, утягивая меня прочь из кабинета.
То, что здесь называют столовкой, на деле – вполне приличное кафе. Располагается оно на одном из последних этажей, и оттуда открывается великолепный вид на залив. Но для меня гораздо важнее тот факт, что еду тут дают бесплатно. Такой себе бонус от предприятия.
Приходим мы действительно в последних рядах. Народу – тьма. С трудом удается найти местечко в углу. Беру себе горячий суп и салат. От десерта отказываюсь – было время, когда жизненные неурядицы я заедала шоколадом, за что теперь расплачиваюсь лишним весом.
– Ну?! – восклицает Вася, когда мы устраиваемся за столом. – Я тебе говорила?
– О чем?
– О том, что ты понравилась Гене!
– Сомнительно, но окэээ, – отвечаю фразочкой из известного мема.
– Да пойми ты – он же думал, что раз ты блатная…
– Я?! Блатная? – у меня даже ложка выпадает из рук, плюхаясь в тарелку и окатывая стол некрасивыми бурыми кляксами. Хватаюсь за бумажную салфетку, чтобы вытереть это безобразие, а Лейла продолжает:
– Ну-у-у, ты Саттарова. И этим все сказано. Плюс собеседовал тебя лично Адам…
– Так Геннадий Иванович в тот день был в суде, – справедливо замечаю я, находясь в некоторой растерянности от мысли, что, оказывается, все кругом думали, будто меня взяли по блату.
– Да какая разница? Факт налицо. Ваших здесь много. И, естественно, к ним особенное отношение.
– Хочешь сказать, что Байсаров – дурак? Набирает неподготовленных людей лишь по принципу «свой-чужой»?
– Да нет, что ты! Но если на одну должность будут претендовать два примерно одинаковых по своему уровню соискателя, охотнее возьмут своего. Я не в претензии. Так это и устроено во всем мире.
– Обалдеть. И я только сейчас узнаю, что против меня в коллективе такое предубеждение?! – нервным жестом откидываю упавшие на лоб волосы. Все же я неисправимая дура! Так радовалась, что меня приняли. А оказалось – все ложь. Просто делали вид.
– Перестань. Если оно и было, наши уже давно поняли, что ты не собираешься просиживать штаны, выезжая за их счет. Ведь боялись именно этого. Но теперь другое дело. Уже даже в то, что ты докладываешь Адаму о каждом чихе в нашем кабинете, никто не верит.
– Господи, а что, были и такие мысли? – натурально офигеваю я.
– Были-были, – смеется Вася. – Но говорю же – это все в прошлом.
– Охренеть.
– Кстати, ты вообще рвешь все шаблоны. Я думала, что ваши девушки не матерятся.
– Преимущественно это действительно так. А еще они не разводятся. Я – нетипичная представительница, – складываю губы в широкой неестественной улыбке, от которой у меня трещит за ушами.
– Кстати, а что там твой бывший? Не достает тебя, м-м-м? – Васька с удовольствием слизывает с ложки тирамису.
– У него нет такой возможности. Он в блоке, – я трясу телефоном у нее перед носом. Василиса хмурится.
– А тебе не кажется, что этим ты только усугубляешь ситуацию? Он же все-таки отец. И имеет право видеться с дочкой. Если ты и дальше будешь морозиться, он даже может заявить на тебя в полицию.
Я мрачно киваю. Потому что тоже об этом думала. Прошло уже больше месяца с тех пор, как я сбежала. И действительно пришло время что-то решать.
Лейла
Ками нет. Ее забрал Никита. Я слышу эти слова, но не могу их принять. Не могу сообразить, что делать дальше. В голове гул. Сердце стучит не в груди, а где-то в горле. Гульнара Руслановна всё ещё что-то говорит, но я её не слышу. Слова проваливаются в воздух, как в вату.
– Простите. Все нормально? Я не понимаю… – беспокоится молоденькая воспитательница. Видно, она тоже впервые столкнулась с такой ситуацией. Но эмпатия – это не то, на что я сейчас способна.
Мотаю головой. Руки не слушаются. Пальцы мелко дрожат. Всё внутри будто покрыто инеем – ледяным, колким. Хочется сесть, ноги не держат. Но нельзя. Надо же что-то делать!
Пячусь вниз по ступенькам. У выхода все-таки сажусь на скамейку. Вытаскиваю телефон. Захожу в настройки блокировки. Нахожу номер Никиты и из черного списка его вытаскиваю. Ощущается это так, словно я открыла клетку зверя. Хотя какой он зверь, господи? Так, мелкий шакаленок.
Звоню ему. Гудки следуют один за другим.
– Алло, – отвечает спокойно. Почти тепло. Словно у нас не было ссор, не было драк, словно это не я сбежала от него при первой возможности. Словно, блядь, мы расстались друзьями.
– Где Камила? – спрашиваю, стараясь не сорваться.
– Со мной. Всё хорошо. Не волнуйся.
– Почему ты забрал её без моего ведома?!
– Я могу спросить у тебя о том же.
Зажмуриваюсь. Тру глаза свободной рукой, забыв о том, что у меня накрашены ресницы.
Окей. Наверное, в его картине мира это справедливое замечание.
– Ты меня избил, Никита… А я тебя предупреждала, что если это случится снова…
– Хватит мне угрожать! – Ник начинает злиться. Учитывая, что с ним моя дочь, это не то, что мне нужно. Поэтому я спешу исправиться:
– Это не угрозы.
– А что же?
– Я пытаюсь тебе объяснить, почему поступила так, а не иначе.
– Ясно.
– Куда мне подъехать, чтобы забрать Ками?
– Я и сам ее привезу. Завтра.
– Завтра? – вновь напрягаюсь я.
– А что такого? Ты не переживай. Мы у матери. Она поела, сейчас играет. Дедушка с бабушкой по ней тоже скучали, знаешь ли.
Я делаю медленный вдох, понимая, что спорить с ним сейчас абсолютно бессмысленно. Он ведь все равно сделает по-своему, лишь бы мне назло! Да и сил с ним ругаться нет. Внутри пусто, словно все огнем выжжено.
– Хорошо. Держи меня в курсе. И не пропадай.
– Конечно, – слышу в ответ.
Отбиваю вызов. Трясёт меня, словно в лихорадке, хотя на улице стоит такая удушающая жара, что влага оседает на коже. Заставляю себя подняться и отправиться домой.
«Пришли мне ее фото», – строчу, не глядя под ноги. Пальцы не попадают в клавиши. Я истерично стираю исправленные т9 слова. Пишу новые, натыкаясь порой на прохожих и выслушивая брошенные мне вдогонку ругательства. Пофиг. У меня на лице маска, а внутри такое месиво, что подобные мелочи совершенно меня не трогают.
Чтобы прислать фото сидящей на коленях у свекрови дочери, Никите требуется два, мать его, часа! Это тоже специально. К бабке ходить не надо.
В попытке приблизить завтрашний день, пораньше ложусь спать. Но это абсолютно бесперспективная затея. На эмоциях сон не идет ко мне ни в какую.
Наутро я прихожу в офис раньше всех. Сижу, делаю вид, что занимаюсь делами, а сама в одну точку смотрю. Жду. Не звонка. Хотя бы сообщения. Жду, как давно ничего не ждала. Но телефон молчит.
Геннадий Иванович велит подойти. Я встаю как во сне. Коленки подкашиваются. Документы валятся из рук. Вася бросает на меня тревожный взгляд. Вадик роняет степлер, я вздрагиваю. Пытаюсь себя убедить, что зря так себя накрутила, но выходит, если честно, хреново. Голова кружится. Кажется, зря я не поела…
Вася подскакивает ко мне:
– Ты в порядке?
– Да, да… Просто голова разболелась.
– Иди умойся. Серьёзно. Я Гене скажу.
Кивнув, выхожу из кабинета и беру курс к туалету. Здесь они у нас гендерно нейтральные. Столько копий об это сломано, а ведь в большинстве организаций так всегда и было. Открываю кран. Плещу в лицо водой. На дворе жара – вода не слишком-то и холодная. Но на секунду действительно становится легче.
Именно этот момент Никита выбирает, чтобы, наконец, объявиться. Я машинально прикладываю телефон к уху. Вода стекает с руки прямо в рукав.
– Привет. Где встречаемся?
– Да погоди ты. Я звоню, чтобы сказать, что отдам Ками через пару дней. Она соскучилась. Ты же не против?
– Против, Никита! И впредь буду благодарна, если такие моменты ты будешь со мной согласовывать.
– Зачем ты раздуваешь скандал на ровном месте?
– Верни мне дочь. Сейчас же! – теряю терпение я.
– Ты её увидишь. Не веди себя как истеричка.
– Истеричка?! – мой голос действительно истерично взвивается. Я делаю над собой нечеловеческое усилие, чтобы обрести над ним хоть какой-то контроль. – Я не истеричка. Я мать…
Лейла
– Осторожно, Ками, – предупреждаю я с улыбкой, наблюдая за тем, как дочь неуклюже забирается на заднее сиденье шикарного автомобиля Байсарова. Светлая кожаная обивка выглядит идеально. Словно машину только этим утром доставили из автосалона. Чувствую, как моё сердце чуть сбивается с ритма при мысли, что Ками может случайно испачкать кресла. Но облегчение от того, что моя девочка снова рядом, сводит на нет этот страх. Если честно, оно заставляет отступить даже неловкость перед Адамом.
Ками ерзает, недоверчиво поглядывая на обернувшегося к ней Байсарова. Тот выглядит совершенно спокойно, но в его глазах я вижу что-то новое – заинтересованность и едва заметную теплоту. Впрочем, вполне возможно, что это всего лишь мои фантазии на фоне пережитого стресса.
Устроившись рядом с дочерью, я, наконец, перевожу дыхание и только теперь замечаю установленное на заднем сиденье детское автокресло. Добротное, дорогое, идеально вписывающееся в интерьер автомобиля.
Ну, конечно! Конечно же, у него есть ребёнок. Меня это даже не удивляет. Даже странно, что я не подумала об этом раньше. Ведь ему сколько? Двадцать пять? Двадцать шесть? Вполне нормальный возраст для нашего мужчины, чтобы жениться и завести детей. Но почему-то мысль о том, что у Адама есть жена и ребёнок, вызывает во мне какое-то странное чувство, которого я не могу до конца понять. Возможно, это банальная зависть. Когда-то я ведь тоже мечтала о нормальной семье.
– Камила, давай я помогу тебе пристегнуться? – спрашивает он мягко и уверенно. Голос у него низкий и приятный, и дочь, не сводя с него настороженного взгляда, кивает.
– Я уже большая, – тихо сообщает Ками, пытаясь самостоятельно справиться с ремнём безопасности.
– Не сомневаюсь, – улыбается Адам уголками губ, помогая ей всё-таки застегнуть пряжку, – Но правила есть правила.
От его улыбки, непривычно теплой и почти нежной, что-то слегка дрожит у меня внутри. Адам выпрямляется, ловит мой взгляд в зеркале заднего вида, и мне тоже перепадает немного внимания. Потом он молча переводит взгляд на дорогу, заводит двигатель, и мы плавно трогаемся с места.
В машине тишина. Ками с интересом разглядывает салон, пальчиком трогая серебристую окантовку на двери, а я украдкой рассматриваю идеальный профиль молодого Байсарова. Я знаю, что должна поблагодарить его за помощь, но почему-то мне непросто подобрать слова.
– У тебя мальчик или девочка? – наконец, спрашиваю я, пытаясь прервать напряженную тишину. И раз уж мы в такой ситуации, решаюсь на время тоже отбросить церемонии с выканьем.
– Кто? – искренне не понимает он, чуть нахмурившись.
– Твой ребенок, – киваю я на автокресло.
Адам смотрит на меня в зеркало заднего вида и чуть улыбается. Почти незаметно.
– Нет у меня ребёнка, Лейла. И жены нет. Это кресло сестры. Иногда я отвожу ее в садик.
Я резко опускаю глаза к лежащим на коленях рукам. По щекам разливается жар, настолько сильный, что хочется прижать к ним ладони. А лучше что-то прохладное. Ведь даже кондиционер не в силах справиться с этим приливом.
Ну, конечно. Сестра. Я что-то слышала об этом, да, но почему-то не связала воедино эти факты.
По какой-то совершенно неведомой причине я испытываю облегчение от того, что Адам холост. Это осознание заставляет меня еще больше смутиться и запутаться в собственных мыслях. Как все же хорошо, что мне не придётся думать о его жене, представлять её реакцию и тем более опасаться ревности. Ведь мало ли как она бы отреагировала на то, что Адам мне помог, правда? Я боюсь новых сплетен, пересудов и косых взглядов. Мне от них натурально тошно…
Тишина в салоне машины прерывается звонком телефона. Адам коротко извиняется и включает громкую связь, продолжая уверенно удерживать руль двумя руками. А я невольно отмечаю, что в его устах даже извинение звучит органично, а вежливость, как это обычно бывает, совершенно не кажется напускной. Он действительно безупречно воспитан.
Секунду спустя я получаю возможность увидеть Адама Байсарова в деле. А посмотреть там есть на что. Это просто невероятно – то, как четко он формулирует, и насколько хорошо ориентируется в любом вопросе, находящемся в зоне его ответственности. Смотрю на это я во все глаза. Потому что таким я вижу его впервые. Потому что до этого мы вообще не пересекались по рабочим вопросам. Для этого я слишком мелкая сошка. Сейчас же он открывается для меня с самой ожидаемой, казалось бы, но, тем не менее, новой стороны. Адам уверенный, компетентный, спокойный и... я бы сказала, монументальный. Он оперирует фактами, пунктами контрактов и указанными в них сроками с такой непрошибаемой уверенностью, что нет сомнений – этот человек точно знает, о чем говорит.
Я украдкой бросаю взгляд на Байсарова и вдруг замечаю то, на что не обращала внимания раньше. Например, на то, что, когда он внимательно слушает собеседника, на его виске едва заметно пульсирует венка. Что в задумчивости он слегка барабанит указательным пальцем по рулю, выдавая таким образом едва уловимое внутреннее напряжение. И что от него не ускользнет ни одна деталь разговора, хотя его внимание в основном поглощено дорогой. Адам Байсаров – очень ответственный водитель.
От этого наблюдения в груди становится странно тесно, и я торопливо отвожу глаза, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.
Лейла
– М-м-м, а что за суета? – интересуюсь у Вадика, оторвавшись от документов.
– Гена организует сбор.
– А на что? – уточняю, потому что с подобной движухой сталкиваюсь впервые. Мне все интересно.
– Ну, привет. У Адама дэрэ. Ты разве не в курсе? Он же ваш.
Закатываю глаза. Некоторые предрассудки просто неистребимы.
– У меня нет эксэль-таблички, в которой были бы указаны дни рождения всех ***цев, – бурчу я.
– А че так? – ржет Вадик – ему не откажешь в самоиронии.
Качаю головой и лезу в сумочку за телефоном, чтобы сделать перевод:
– По сколько скидываемся?
– Не-е-е. Тебе не надо.
– Почему? – тут же напрягаюсь я. Что вовсе не является стереотипом – так это то, что наши действительно готовы из кожи вон выпрыгнуть, чтобы выглядеть не хуже других. А прямо сейчас мне кажется, что в этом смысле меня конкретно так ущемляют.
– Да ты же даже первую зарплату еще не получила, – отмахивается Вадик.
– Ничего. Зато я получила аванс. Так по сколько собирают? Я хочу поучаствовать.
– Лучше потрать эти деньги, чтобы проставиться, – стоит на своем Вадик.
– Проставиться? – хмурюсь я. – За что?
– За первую зарплату!
– Это тоже отмечают?
– Конечно. Можно прям тут. Заказать пироги, шампусик.
– А Гена не будет против?
– Так мы ж по чуть-чуть. Так заведено.
– Вась, ты почему мне не говорила? – возмущаюсь я.
– А? – Васька отрывается от своих бумажек, обратив на нас полностью отсутствующий взгляд.
– Про то, что я должна была проставиться! — уточняю.
– А… Я не люблю это все. И если бы меня кто-то заставлял, я бы, может, уволилась.
– Но ты не уволилась, когда Иваныч проставлялся за внука, – ехидно напоминает Вадик.
– Это другое, – отрезает Вася. – Там был клубничный чизкейк.
Я смеюсь. В последнее время это вообще происходит довольно часто, несмотря ни на что. Смех, как ледокол – ломает сковывающее меня напряжение. И меня отпускает.
– Ладно, – говорю. – Тогда всё по-честному. Сдамся на милость традициям. И скину на подарок. И проставлюсь. А то вдруг правда подумаете, что я здесь только на испытательный.
– А ты реально планируешь остаться? – ахает Вадик, хватаясь за сердце. Я хохочу и толкаю его локтем в бок. Вот же дурак! И как раз этот момент Адам Байсаров выбирает для того, чтобы заглянуть к нам. Ну… Мне не привыкать представать перед ним в двусмысленных ситуациях, правда? Теряя запал, возвращаюсь за стол, промямлив приветствие.
– По какому поводу веселье? – интересуется он, вроде без всякого осуждения. Впрочем, мне все равно неловко.
– Раскрутили Лейлу на пироги по поводу первой зарплаты, – бодро рапортует Вася. Я сползаю по креслу, готовая провалиться сквозь землю от лишнего внимания к своей скромной персоне.
– Я с говядиной люблю, – сообщает Байсаров и как ни в чем не бывало скрывается за дверью кабинета Новикова.
Обвожу паническим взглядом наших:
– Это что значит? Ему тоже надо пирог?
– Мне кажется, Адам Вахидович пошутил, – говорит Мария Георгиевна. – Обычно он не участвует в такого рода пирушках. Хотя…
– Что? – сглатываю я.
– Ну-у-у, ты же своя.
Нет, это никогда не закончится! Своя. Ага. Как же. Паршивая овца – вот кто я. Но у них какие-то свои представления о моей жизни. Может, это и к лучшему.
– Так, не сбивайте меня с толку. Что там надо? Перевести деньги на дэрэ Адаму… – я все же скидываю пару тысяч Геннадию Ивановичу. – А пироги… Если я сейчас закажу? Нормально?
– И шампанское! – добавляет Вадик. – Без этого проставление не зачтется.
– Без проблем.
Тем более что поводов и кроме моей первой зарплаты хватает. Например, чем не повод – развод? Заказав пироги и шампанское, захожу на сайт суда. Так и есть. Мой иск принят к рассмотрению. Желая поскорее избавиться от Никиты, я не стала включать в исковые требования ни раздел имущества, ни, тем более, вопрос об определении места жительства ребенка. Но я обязательно подам отдельные иски, чтобы раз и навсегда урегулировать и эти вопросы. Подам сразу же, как только поговорю с отцом. И пропишу Ками в родительском доме, если тот согласится. Без этого отстоять наши с дочерью интересы мне будет стократ сложнее. Хорошо, хоть на юристов не надо тратиться! Не то бы было совсем печально.
Я сижу, погрузившись в себя, когда Адам проходит через кабинет в обратном направлении. К счастью, на этот раз он занят своими мыслями. Так что никаких шуток-прибауток. Никаких уточняющих вопросов и сбивающих с толку замечаний. Медленно выдыхаю и расслабляюсь.
Шампанское приносят быстрее, чем пироги. Мне приходится спуститься за плотным пакетом из супермаркета – потому что курьеров дальше турникета не пропускают. А потом еще раз проделать этот маршрут, но уже за пирогами. Я почти не чувствую усталости. Кажется, внутренний мотор работает на смеси адреналина и глупого, но довольно приятного волнения.
Лейла
На секунду мы с ним замираем на небольшом пятачке у ворот, как два истукана, в попытке сохранить эмоциональное равновесие. Потому что если качнёт – не удержимся. Полетим. А куда, кто нас знает?
Ох, не так бы я хотела встретиться со своим прошлым. Ох, не так…
Я нервно облизываю губы, постаревший отец переводит тяжелый взгляд мне за спину, где все еще по какой-то совершенно необъяснимой причине стоит машина Адама Байсарова.
– Меня просто подвезли, – по привычке оправдываюсь я. Отец качает головой. То ли разочарованно, то ли… Попробуй пойми! Работа у него такая, что если он не захочет, никто не сможет прочесть по лицу его мысли.
– Я за дочерью, – добавляю, чувствуя, как внутри подступает удушье. – Мне не с кем было ее оставить. Я попросила маму. Не ругай ее, пожалуйста. Я сыграла на ее чувствах.
Обо мне отец и так самого поганого мнения, но я не теряю надежды выгородить мать. Потому что если ничего не выйдет, я просто не знаю, как быть. Мне нужна ее помощь. В первую очередь я думаю о нас с Ками, да. Даже если это кажется эгоистичным.
Отец смотрит на меня пристально. И молчит. А потом просто разворачивается к воротам, вводит код и делает шаг в сторону, предлагая войти. Я иду медленно, как по льду. Щелчок калитки за спиной звучит оглушительно громко. В лицо бьёт ветер, пахнущий чайными розами, влажной землёй и чем-то невыносимо родным — домом, в котором мне уже давно не рады.
Как я и думала, мама с Ками сидят на диване, установленном в окружении розовых клумб. Вся в цветах, в бантиках, с зайцем в руках Камила выглядит настоящей принцессой. Она что-то оживленно рассказывает «бабуле», жестикулируя ручками. Мама кивает, слушает, улыбается – так, как умела только с нами в хорошие времена. А потом поднимает глаза – и замирает. Ками замолкает следом за ней. Отец делает шаг вперёд. Мажет по матери тяжелым взглядом и останавливается на Камиле.
Ками — умница. Чувствует, что что-то не так. Но, тем не менее, смело встаёт, прячет зайца за спину и подходит ближе. В ее глазах вопрос.
– Ты мой дедуля? Бабушка много о тебе рассказывала.
Я с трудом сглатываю:
– Да. Это твой дедушка.
Возможно, уже не мой отец, да. Но ее, чтоб ему пусто было, дедушка! С отчаянием гляжу на человека, подарившего мне жизнь. Ну же! Сделай хоть шаг навстречу. Она-то в чём перед тобой виновата?
Но он молчит. Молчит невыносимо долго. В его взгляде – холод, упрёк, усталость. И что-то еще. То, что не дает мне уйти не медля.
– Как тебя зовут? – наконец, произносит он. Я поначалу удивляюсь – неужели он не поинтересовался?! То есть ему настолько все равно, да? Я действительно перестала для него существовать? Мы…
– Камила Саттарова, – улыбается Ками. Метнувшись на секунду ко мне, взгляд отца задерживается на перепуганной матери.
– Хасан…
– С тобой, Зара, мы поговорим потом.
– Сначала удели мне несколько минут. Пожалуйста, – прошу я. Мама обеспокоенно что-то бормочет. Ками тоже все сильнее волнуется, заражаясь нашими эмоциями.
– Пойдем в дом, напоим нашего зайку чаем, – говорит мама, гладя Камилу по голове.
– Он не пьёт чай, бабуля, – шепчет Ками, но всё же послушно идет к дому, пятясь, как маленький зверёк, не спускающий глаз с чужака. У двери оборачивается – ждёт моего разрешения. Я киваю. Она скрывается внутри. И только когда её голос затихает, отец поворачивается ко мне.
– Что он за мужик, если не дал ребенку свою фамилию?
Сам того не планируя, отец задает правильный вектор нашему разговору.
– Мне хотелось, чтобы дочь носила нашу, а Никита не стал настаивать на обратном.
– Она свободно владеет ***им.
– Да, – отвечаю. – Я учила её. Для меня это важно.
Отец смотрит с сомнением. Морщит лоб. Он явно не верит, что я действительно могла дать дочери положенное нашими традициями воспитание. Не верит по той простой причине, что я сама давно уже оторвалась и от этих самых традиций, и от своих корней.
– Давай ближе к делу, Лейла. Я тебя предупреждал, что помощи от меня ты не дождешься.
– Мне она и не нужна. Я пока неплохо справляюсь. И финансово, и в целом, – ощетиниваюсь я.
– Ну да.
– Да, папа. – Мой голос звенит. – Я работаю.
– Где же?
– В порту! Юристом.
Взгляд отца становится цепким, как колючки лопуха. Как-то мы с братьями устроили настоящий бой, используя те как снаряды. Ох, как ругалась мама, вычесывая из моих волос репяхи.
– Так это машина щенка Байсарова? – отец неопределенно кивает. – То-то смотрю, знакомые номера.
– Ты несправедлив к ним.
– Если бы Вахид сдержал данное мне слово и взял тебя в жены, ты бы не пошла по рукам!
– По рукам? – я в отчаянии хватаюсь за голову. – Отец! Я вышла замуж. Да, за…
– Слышать ничего не хочу. Все. Достаточно, – рявкает отец, теряя терпение. А я вдруг отчетливо понимаю, что невольно стала причиной едва ли не кровной вражды между двумя влиятельными кланами. И это так неправильно, господи! То, что Байсаровы до сих пор отдуваются за мои, и только мои ошибки.
Адам
Понятия не имею, что меня триггернуло на этот раз, но всю ночь мне снятся кошмары. Поэтому утро ничуть не доброе. Сначала застреваю в пробке, потом какой-то кретин файлами на двадцать мегабайт перегружает мне почту, и та виснет, как на заре компьютерной эры. А пока я пытаюсь вывести из комы систему, со стакана с кофе слетает крышка, и вся эта бодрящая отрава растекается по сиденью. Да чтоб его!
На часах без десяти девять. В дверях меня перехватывает помощник отца.
– Вахид Рустамович просил, чтобы вы поднялись к нему до начала совещания.
Я киваю и не задаю лишних вопросов. Надо так надо. Отец нечасто меня зовет, и если это случается, значит, вопрос действительно стоит внимания.
В его кабинете пахнет тем, что я называю «аромат власти». Обычно в нем можно уловить нотки кожи, дорогого дерева и, возможно, гвоздики, но сегодня в воздухе чувствуется также легкое напряжение.
Отец сидит за столом у панорамного окна, на столе уже лежат какие-то бумаги, но, как водится, разговор начинается вовсе не с них.
– Садись, – бросает он, не поворачивая головы. Я подчиняюсь. Голос у отца приветливый, пусть он на меня и не смотрит, заканчивая с делами, которыми занялся еще до моего прихода. Значит, меня позвали не для того, чтобы вставить люлей. Расслабляюсь и прекращаю гадать, где я мог накосячить.
– У тебя всё в порядке на работе?
Батя, как и всегда, задает интересующий его вопрос прямо в лоб. Только на этот раз он звучит непривычно расплывчато.
– Да. Считаю, что да.
– Не замечал странностей в отделе?
– В каком именно?
– В договорном.
– Новиков работает стабильно, – пожимаю плечами.
– А дочь Саттарова?
Бля. А я ведь жопой чуял, к чему мы в итоге придем. Одно непонятно. Откуда у отца возник интерес к Лейле? Она работает почти месяц, и за все это время он ни разу не интересовался ее судьбой. И почему теперь у меня так муторно на душе, словно кто-то полез грязными руками туда, куда мне самому лезть страшно?
– А что она? Новиков ей доволен.
– Доволен, значит? – отец проводит ладонью по щеке. – Хм…
– Может, расскажешь, что случилось?
– Я так понимаю, у нее нет доступа к конфиденциальной информации? – батя сощуривается.
– Нет, конечно. Я что, дебил?
– Зря ты ее вообще взял, – морщится он.
– Недавно ты был другого мнения, – парирую я. – Что изменилось?
– Как бы нам Хасан опять проблем не подкинул.
– А Лейла тут при чем? Они с отцом на ножах.
– Уверен?
– У меня хватает оснований так думать, – уклончиво замечаю я.
– И что же это за основания?
Твою мать. Ведь так сразу и не расскажешь.
– Я за ней приглядываю. Тоже ведь настороже, – развожу руками.
– Это хорошо. Потому как… Угадай, кто вышел со мной на связь?
– Хасан? – недоверчиво вздергиваю брови.
– Именно.
– И что он хочет на этот раз?
– В душе не е… – отец осекается. Я закусываю щеку, чтобы не улыбнуться. В этом тоже ощущается влияние матери – в том, как старательно он фильтрует базар.
– Ну, что-то же он говорил?
– Предлагал встретиться. – Отец откидывается в кресле и переводит задумчивый взгляд в окно.
– А ты что?
– Согласился. Какие варианты? Если он заготовил очередную подлянку – лучше быть к этому готовым. – Отец постукивает пальцами по столу. – Впрочем, Хасан обронил, что не хочет больше войны.
– Может, старик просто устал? Возраст не тот. Ему сколько?
Отец усмехается:
– Войны утомляют всех. Но Хасан – не тот, кто так просто уступит. Будь начеку. Особенно с его дочерью.
– Что бы ни задумал Саттаров, Лейла здесь ни при чём. Она старается, работает. И практически не отсвечивает, – говорю я, сам толком не понимая, на кой черт за нее впрягаюсь. Почему так часто думаю о ней? Прокручиваю в голове наши встречи и разговоры. С какой стати я вообще её помню? Лицо, голос, даже ее интонации в моей голове живут какой-то своей непонятной мне жизнью.
Предположение о том, что я заинтересовался ей как мужчина, отметаю сразу, как абсолютно несостоятельное. Эта девушка совершенно не подходит для разового перепиха. А ничего другого я ей предложить не могу. Так что, скорее всего, дело в том, что в ней я чувствую какую-то… червоточину. Один в один как ту, что сам прячу от чужих глаз. Это нас с ней роднит. И помимо воли сближает. Черт!
– Надеюсь. Но ты всё равно наблюдай. На всякий случай. Я слишком хорошо знаю этого старика. Пока мы не поговорили – от него можно ждать чего угодно.
– Принято, – киваю я. – Присмотрюсь к ней повнимательнее.
– Ну, тогда у меня все. Хорошего дня, сын.
Лейла
– Вау! Ни ху… чего себе, – Вадик округляет глаза, и я тревожно пробегаюсь пальцами по краю пиджака, в который раз жалея, что решила надеть под него довольно откровенный по моим меркам топ.
Васька посмеивается. Хватает цветы и стреляет глазками на коробку с бантом, предлагая мне вручить ее шефу. Я в панике оглядываюсь и не без облегчения выдыхаю, когда презент все же перехватывает Мария Георгиевна. Все правильно. Кто я? А кто она… Ясно же, что юрист, проработавший с именинником столько лет, более подходящий кандидат для его поздравления, чем та, у кого еще даже не закончился испытательный срок.
– Готовы? Ну, погнали… – командует Новиков, ударяя ладонями по пухлым ляжкам. Гуськом тянемся к двери. Проходим через коридор и так же строем заходим в приемную. Здесь уже не протолкнуться: коллеги пришли толпой, от каждой службы – букет и подарок. Васька пробегает взглядом по цветам, пакетам с логотипами элитных брендов и кривит губы:
– Как думаешь, наш презент не хуже? – волнуется.
– Не знаю. Но сумка мне понравилась. Она прямо в его духе.
– Это Гуччи.
– Я знаю, – закатываю глаза и вжимаю голову в плечи, стараясь затеряться среди коллег.
Адам появляется в приемной под ор «хеппи бездей». Он прижимает ладонь к груди и с улыбкой отвешивает поклоны во все стороны. Пространство вокруг него сразу электризуется. Мужчины распрямляют плечи. Женщины, независимо от возраста, поправляют волосы. Я на именинника стараюсь особо не пялиться, но всё равно чувствую его приближение.
– Спасибо всем, что пришли, – голос у Адама чуть ниже обычного. – Надеюсь, все в курсе, что я организовал для вас небольшой праздник. Постарайтесь не умереть от скуки.
Отовсюду звучат лёгкий смех и поздравления. Народ шутит про то, что отдыхать – это вам не работать. К такому готовиться не надо. Я улыбаюсь и в этот момент чувствую, как на мне останавливается его взгляд. Благо контакт почти сразу же прерывается, ведь ко мне с очередной тупой шуткой подходит Вадик.
– Адам Вахидыч, а давайте прямо сейчас и начнем? Какая теперь уж работа? – подмигивает Байсарову Новиков. Адам чешет густую бороду. В который раз ловлю себя на том, что он слишком серьезный и ответственный для своего возраста. Что, впрочем, наверное, неизбежно, когда ты – старший сын и продолжатель семейного дела.
Предложение Геннадия Ивановича встречается бурными овациями. Адам хмурится, косится на часы, и вдруг расслабленно машет рукой:
– А давайте.
Радостно гудя, толпа выкатывается из кабинета и берет курс к лифтам.
– Блин, а если он не запомнит, где чей подарок? – беспокоится Васька, косясь на сгруженную на столе горку. Действительно – непорядок. Но что теперь? Пожимаю плечами и утаскиваю приятельницу за собой. В толпе других мужчин и женщин поднимаемся в нашу столовку, и я ахаю от того, настолько все здесь изменилось – свет приглушён, от колонок доносится клубная музыка. Разложенные на зеркальных блюдах канапе так и просятся в рот, шампанское искрится в бокалах. Пространство разделено на зоны: стойки с закусками, отдельный стол с напитками, пара диванов в углу. Здесь есть даже кальяны! Всё стильно, без излишеств, но очень уютно.
– Вот это я понимаю – корпоратив, – шепчет Васька, хватая меня под локоть.
Мы располагаемся ближе к окну, и я радуюсь, что рядом оказался высокий фикус, за которым можно спрятаться от любопытных взглядов. К Адаму тянется очередь желающих перекинуться с ним парой слов, и он каждому приветливо отвечает. Помнит всех. Даже Вадика. Даже меня. Хотя почему – даже?
– Ты точно сегодня никуда не сбежишь? – интересуется Васька, вручая мне в руки бокал игристого.
– Точно. Ками осталась с ночевкой у родителей. Я свободна как ветер… – осекаюсь, наткнувшись взглядом на Адама. Волнение ударяет под дых.
– Ой, я сейчас… – не замечая шефа, бормочет Васька. – Там Тимур. Я как раз хотела у него кое-что спросить, – и убегает, оставляя нас с Байсаровым наедине.
– Поздравляю еще раз, – выдавливаю приветливую улыбку.
– Не знал, что ты поддерживаешь связь с семьей.
Почему он так смотрит? Странно. Будто это какой-то грех! Хотя, если извинения отца не приняли…
– Это слишком громко сказано. Сегодня Ками осталась у родителей впервые. А с дедом она и вовсе познакомилась пару недель назад. Отца тронуло, что я дала дочери его фамилию. Он не простил меня, но от внучки не отвернулся.
А ведь я до конца не верила, что из этого что-то выйдет. Даже когда просила маму забрать Ками с ночевкой, чтобы иметь возможность провести вечер вот так, не отбиваясь от коллектива. А она взяла и согласилась. Хотя наверняка в картине мира моих родителей день рождения шефа не является уважительной причиной, для того чтобы пренебречь родительскими обязанностями. Или перекинуть их на других.
– Что ж – пользуйся случаем. Оторвись как следует.
Адам подмигивает мне и отходит. Однако весь вечер я ощущаю его присутствие. И оно очень сильно меня волнует – надо быть совсем уж врушкой, чтобы этого не признать. А он… как будто тоже заинтересован! Говорит с другими, но смотрит на меня. Тянется за бокалом, а все равно косится. Смеётся над чем-то – и снова поворачивается именно в мою сторону. Или мне это только кажется?