Вздутые вены создавали ощущение напряжения в мышцах худощавых лап, что свисали до колен. Серая шерсть торчала дыбом. А вооружённая клыками морда застыла в гримасе бешенства и смотрела с угрозой материализоваться во сне с бумажного листа.
Горел тёплый свет настольной лампы, освещая ребёнка и страшный рисунок. Положив голову на руки, он спал и пускал слюну, отчего край листа намок и стал серым. Жужжа по столешнице, наушники-вкладыши играли музыку, убаюкивая и отводя от страхов, выливавшихся с карандаша. И всё же брови хмурились, а плечи вздрагивали. Словно зубы скалились позади него и доносилось дыхание. Длинные нескладные лапы подбирались к нему, выпячивая вперёд когти. Пока не настигли.
Почувствовав на себе чужое прикосновение, мальчик в момент проснулся. И едва не вскочил, сонно проецируя кошмар на лист реальности.
Но сзади оказался лишь отец.
– Сейчас-сейчас, уже ложусь.
Вот только мужчина пришёл не за тем. Не сразу заметив куртку на его плечах, мальчишка собирал чудовищ и оборотней в одну неровную стопку и нагнулся сунуть их в ящик стола. Тогда и заметил в отцовских натруженных руках тяжёлый дедовский дробовик.
– Что, снова? – беспокойно спросил мальчик.
Мужчина кивнул и велел идти за собой. Время дать отпор.
Даже в доме они не включали свет, чтобы застать врага врасплох. Пробирались тихо через чёрно-синие комнаты и скрипучий пол. Мимо холодной белой печи и спящего кота, что приоткрыл глаз, но не спешил прогонять сон.
Обуваясь в калоши, ещё балансируя между мечтами и бдением, парень вспоминал курятник, каким застал его прошлым утром. Галдящих, глупых куриц, что толкались в темноте, словно боясь приблизиться к тем нескольким задушенным трупам. Убитым и брошенным без видимой цели. С жестокостью, на которую способен не всякий зверь.
– Почему он никак не оставит меня? Он ведь… когда-нибудь исчезнет?
Отец молча водил фонарём по мастерской и чесал бороду. Подыскивал топор поострее и решал иные задачи. Возбуждённое воображение мальчишки же не могло остановиться. Глаза сами по инерции продолжали заполнять тёмный холст с мутными очертаниями предметов чем-то невозможным – абсурдным, но будоражащим. Страшным. Как отцовские инструменты казались орудиями пыток, а ножовки – чудовищными, окровавленными – будто распилили плоть.
– Я не знаю... Но пока приходит, ты должен бороться, – пробился сквозь фантазии голос. И рука выбрала подходящий топор. Мальчик взглядом проводил отца с облегчением, когда тот не протянул ему оружие, а повесил за ремень.
На улице переполох стал слышен гораздо чётче. В курятнике птицы били крыльями и истошно кудахтали. Нечто приводило бедняг в ужас. Сейчас охотники удивлялись, как могли не замечать эти крики две прошлые ночи – до того он был громок и безумен.
Тела, привыкшие к домашнему теплу, пробирал озноб. Не успели они приблизиться к сараю с примыкающим курятником, мальчик уже выстукивал челюстью нескладные ритмы. Засовывая кисти рук глубже в рукава куртки, он держал перед собой переданный фонарь и шёл поодаль. С ощутимым страхом получить в руки оружие и почувствовать принуждающий, тяжелейший из всех взглядов, он шагал по чужим следам в размякшей земле. А свет впереди спотыкался о ссутулившуюся широкоплечую фигуру в камуфляжной куртке. В хлюпающей, промозглой темноте она была единственным ориентиром, ведь брести на ощупь у него не хватало мужества.
Дверь сарая открылась без скрипа, что казалось мальчику противоестественным. На входе валялась камуфляжная куртка, ноги спотыкались о бутылки. Внутри всё в глазах увеличивала темнота, расширяя пространство до бесконечности. Но она не пугала настолько, чтобы мальчик не вошёл туда за старшим спутником. Он чесал задумчиво подбородок, входя в следующую дверь.
Паника птиц усилилась, как только в курятник вошли. Умей те летать, то стеной встретили бы спасителей, проскользнув над головой и плечами. Но так, лишь одна сбежала между ног, торопясь на крохотных лапках.
Свет с выключателя не работал – сюрприз не удался. Сдержав тяжёлый вздох, отец водил по курятнику фонарём и оружейным дулом. Под ногами лежал труп, дальше ещё один, и ещё. Передушенные курицы не казались настоящими, но вызывали реальную обиду. Их бестолковые глаза упирались в стену и напоминали рыбьи. Мальчик и вовсе не чувствовал к ним жалости, лишь сожаление. И старался не наступить ни на одну, уважая смерть в любом проявлении.
Отец щурился, не надеясь уже обнаружить зверя без лампы. Круглый мутный свет фонаря показывал ему углы, искал возможные щели под стенами. Но усыпанная помётом земля была нетронута. Не попадались и следы лап. Вместо них же… нога. Испачканная в земле босая нога с неаккуратными длинными ногтями вдруг попала под прицел. Затем голые волосатые голени и полуприкрытый майкой живот – у стены, с застывшим взглядом сидел мужчина. Не определимого возраста, совершенно изнурённый. На впалых щёках щетина, глаза болезненные, пустые. Чёрные круги под ними в тени закрывали большую часть лица.
Тело его дрожало, лоб морщился, уши дёргались, изо рта текла слюна. Отец опустил ружьё, но не к земле дулом, а на уровень ног давнего врага.
– Опять ты..? Когда это кончится? Оставь нас!
Тот не отозвался. Только усилил хватку, в которой держал ещё живую курицу.
– Отпусти птицу, слышь! Ты понимаешь, что всё портишь? Вали отсюда!
Круглыми испуганными глазами пришлый сверлил бревно на стене перед собой. И молчал.
– Приём, ублюдок!
– Я не хотел… – вдруг взвыл он и рассмеялся сквозь слёзы.
Фальцетный смех пугал кур. Та, что ещё была у него в руках, тоже пыталась кричать, но только язык червяком извивался у неё во рту. Пока шея не начала хрустеть под силой скручивавших её рук.
– Пусти, я сказал! Пусти, мразь! – злился сильнее отец, наставив ружьё на лицо. – Не вынуждай меня, сынок!
С открытым не двигающимся ртом и не моргающими глазами, парень повернул голову, будто кукла. И засмеялся вновь. Отец выругался и грубо послал мальчика за верёвкой. Тогда же, отбросив курицу, вековечный враг бросился на него.