Neurosoul том 2.

Глава 1. Кошмары

«Настанет время, когда нам всем станет легче».

Сергей Амбер. Органический, кибернетически чистый бездомный

Каждый вечер, готовясь ко сну, Нэнсис была вынуждена чувствовать свою пустоту. Хуже всего, что отсутствие тела под головой вовсе не было тому причиной.

В механическом теле помещалось живое сердце, связывающее прошлое и настоящее, а ведь когда-то в прошлом она была жива. Расставаясь с сердцем, Нэнсис снимала с себя щит, даривший ей иллюзию жизни. Мозг ничего не значил — он лишь источник страхов и сомнений. Сердце — вот настоящая жизнь. И пока оно билось в груди, она не могла уснуть.

Нэнсис сняла голову с плеч, и ей снова стало пусто и холодно, как бывало каждый вечер. Нужно отдохнуть, и сердце тут не помощник. Слишком горячее, слишком живое, жаждущее борьбы и бодрствования. Любящее. С таким не получится сомкнуть глаз, а ей еще нужно прорваться сквозь кошмары, чтобы прикоснуться к настоящему сну. С каждым годом ее мозг старел, ресурсы истощались — киборгам был отведен недолгий срок. Наверное, ей хватит, чтобы дойти до конца. Наверное… Необходимо заснуть. Некоторые шаги следует делать только во тьме.

Механические руки держали голову осторожно, Нэнсис контролировала все движения по вейл-связи, установленной с телом. Примостив голову на подставке, тело сделало пару шагов назад. Тук-тук… красное и жаркое, сердце билось между срезанных прозрачной емкостью грудей.

— Уходи, — тихо прошептала Нэнсис, и тело отошло на диван, легло на бок и повернулось к ней спиной.

Отсюда сердце тоже видать, чтобы оберегать ее от кошмаров. И не важно, что однажды оно предало ее. Бросило, оставив совсем одну. В том, что случилось никто не был виноват, кроме нее самой. Нэнсис можно было обвинить в чем угодно, но только не в том, что она слишком поздно признала себя монстром.

Полудрема приносила с собой видения. Почти всегда они были воспаленными и лихорадочными, и она протягивала руки, чтобы дитя пришло в ее объятья. Каждый раз она забывала, что ребенок боится ее и бежит в другую сторону от растопыренных механических пальцев. Нэнсис опускается на корточки и пытается еще раз.

— Иди ко мне, прошу, — слышит она свой голос, в котором уже мерцает отчаяние.

Прошло много лет, и Нэнсис успела перепробовать все возможные виды покровов. Среди них была настоящая кожа, выращенная в прозрачных боксах из ее генетического материала, но дитя все равно чувствовало в ней металл. Сколько бы она не подогревала обманчивую обертку, сколько бы не убеждала дитя, что она — живая. Ребенок не подходил. Даже когда он был совсем маленьким и еще кормился грудью, плакал до красноты, до хрипоты и остановки дыхания, но не брался на руки. Нэнсис испугалась тогда, что он умрет и наблюдала как растет ее дитя на расстоянии, каждый день приходя в чужой дом с чужими стенами.

Она звала его на пороге деревенского ранчо, часто слыша только собственный голос и не слыша ответа. Позади росли раскидистые ели, вдалеке высились горы, вокруг кипела настоящая жизнь. Нэнсис всегда чувствовала себя лишней в таких местах. Маленькая птичка с невесомым телом и хрупкими косточками была более настоящей, чем она — киборг. Ребёнок держал птиц в руках, а от ее объятий отказывался. Она бы выбрала другое место, где больше машин и раскаленного асфальта, чтобы чувствовать себя частью окружающего и не выделяться, но яд отравил ее тело и сделал легкие малыша слабыми. Ему нужна была природа, чтобы дышать. Чтобы вырасти сильным. Сильнее, чем она…

Иногда Нэнсис не выдерживала и шла за ним, преследуя, словно испуганного олененка. За долгие годы она сделала много шагов в своих тревожных снах. В полудреме киборг даже чувствовала свое тяжелое дыхание, которого в реальности не существовало. Легкие покинули ее вместе с умирающей плотью еще до рождения ребенка.

Маленькое худенькое тельце терялось среди стволов деревьев, крича, что боится ее. Не иди дальше, каждый раз твердила себе она. Пожалуйста, не надо. Хрупкие легкие не выдержат громкого плача. Еще немного, и он может себе навредить… механические ноги делали шаг за шагом, и кибернетическое тело настигало добычу быстро — быстрее хищника, и только тогда оглядывалось по сторонам.

Ты здесь лишняя — искусственное среди жизни. И он плачет, снова плачет из-за тебя… Прочные пальцы размыкались, выпуская маленькую ручку, и кусочек ее души скрывался на пороге чужого дома. Как бы Нэнсис хотела, чтобы пальцы ее были такими же хрупкими, как у обычных людей, и истекали кровью каждый раз, когда она неосторожно прикасается к острому… тогда он бы позволил обнять себя. Всего лишь одно объятие… Она падает на четвереньки, выплакивая невидимые слезы и воет в небо, словно волчица, от боли.

Позади хлопнула дверь, в затылок двинул теплый воздух сквозняка. Нэнсис очнулась от полудремы.

— Я уже перешла ту черту, за которой лишаюсь рая? Как ты думаешь, Найман?

— Вам опять снилось ваше дитя?

— Мне не снятся сны, только кошмары.

На этот раз они поселились на самом открытом месте — прямо напротив головного офиса корпорации «Голем», через каменную мостовую, на цокольном этаже клининговой компании «Ворс Инкорпарейтед». Эльтар искал ее на марсианской орбите, где массивные модуляторы перегоняли черную материю, имитируя магнитное поле планеты. Заглядывал в катакомбы, заставляя служителей порядка травиться зловонными испарениями фекалий. Он спускался даже на нижние ярусы пещер Синайского плато, норовившие взорваться и обрушить стены от одного неосторожного движения. Этот неугомонный старик так часто заглядывал в самые потаенные уголки Марса, что иногда забывал: не мешало бы иногда проверять под собственным носом.

В отряде местных патрульных работало несколько полицейских, уже давно завербованных сопротивлением. Они передали схемы расположения камер и график рейдов, Нэнсис не составило труда сплести сеть из слепых пятен, в которых покоилась часть ее ячейки. Иногда она выходила на улицы, делая взгляд синим и пряча огненно-рыжий клок волос под капюшоном широкого плаща, становясь похожей на ту, которой Эльтар бесконечно бы восхищался. Восхищался бы — будь она настоящим дроидом.

Глава 2. Тела

— Вам необычайно повезло, — молоденькая медсестра наложила Дэвиду больше десяти швов, ровно по длине раны, тянувшейся от локтя до запястья, — Осколок разрезал мышцы прямо вдоль, не доходя до кости. Надо же… не задето ни одного большого нерва. Сухожилия тоже целы. В моей практике такое встречается не часто. Да вы просто счастливчик.

Странная, однако, у него удача. Любой другой везунчик на его месте отклонил бы эту раскаленную пластину одним только взглядом, она вонзилась бы рядом, буквально в нескольких миллиметрах от кончика носа и угрожающе шипела, но не причинила бы никакого вреда. Вот настоящая удача. А сейчас у него на руке порванная кожа, раскуроченное запекшиеся мясо, которое пахнет кровью и еще чем-то жареным и вкусным, отчего его начинало тошнить. Ему достаточно и бедняги Барри. Не хватало еще, чтобы он чувствовал слюноотделение на самого себя, хотя Дэвид был достаточно голоден.

Наверное, Дэвид ощущал бы отвращение гораздо сильнее, если хотя бы немного чувствовал рану. Но он не чувствовал. И вовсе не из-за того, что главные нервы не были повреждены, и сухожилия целы. Полет Миражей заморозил его нервы, и Дэвид удивлялся, как еще может двигать рукой, если ничего не чувствует. Скорее всего, ему уже не попасть по цели, если вдруг придется стрелять.

«Даже хорошо, что моя правая рука повреждена, — внезапно подумал Дэвид. — Это очень уважительная причина, почему я не могу ею пользоваться. Это точно. Лишь бы мне не пришлось больше стрелять».

И никакое это не везение. Больше походило на полосу странных несчастий, которые только притворялась удачей, пряча свое истинное лицо.

Где-то вдали все еще дымилась гигантская змея, подогревая раскаленным телом и без того горячий воздух пустыни, а голова ее, напротив, все замерзала и замерзала, выплевывая вверх облака морозного пара. Вокруг собралась толпа выживших, отчаянных и азартных, кто еще мог стоять на своих двоих, или хотя бы на одной ноге. Сдавалось Дэвиду, что никто не уйдет, пока не разгадают загадку, ответ на которую каждый придумывал себе сам. Дэвид даже допускал, что для слишком азартных ответ на нее будет смерть, потому что жадность людей не знала никаких границ. Игроки отказывались от помощи вместо того, чтобы первыми согласиться на госпитализацию.

Госкорпорация прислала несколько отрядов полицейских, пятнадцать машин скорой помощи и бригаду техников, вместо тех, кто сгинул внутри самого большого сосуда треугольника «Магуро». Сейчас-то они стараются, сейчас-то вокруг суета, сетования на роковой случай и убеждения в полном содействии. Дэвид не хотел даже подключать общую сеть, зная, что говорят сейчас там очень сладко. Тот кредитор тоже говорил очень сладко и обманул его на целых полмиллиона монеро, и тот торговец тоже говорил сладко, а в итоге украл свои же товары из кармана умершего дроида, да и Кубик остался без инструкции.

Сладкие речи хороши, если они правдивы, но обычно они потому и сладкие, что в них изначально задумывался подвох. Такой подвох сейчас зияет на его руке под десятью швами — от локтя и до запястья. А вокруг разбросаны куски раскаленного железа, кое-где виднелись целые островки сплавленного песка, превратившегося в стекло, к тому же везде были разбросаны трупы.

Трупов было так много, что даже приезжие спасатели не успевали их собирать, и кое-какие разлетевшиеся внутренности сильно пахли на жаре. Медики шастали за камнями, расколотыми памятниками и валунами, собирая оторванные конечности и расплавленные куски поврежденных дроидов. Огромный сосуд «Магуро» сравнялся с пустыней, возвышаясь над песком унылой каменной кочкой. На его фоне остальные два, там вдалеке, выглядели просто исполинами.

— У тебя повысилась температура тела, — прошептал тихий голосок у Дэвида на груди.

Медсестра засобиралась к другим пострадавшим, Дэвид проводил ее взглядом, отдельно — ее пухлые округлые ягодицы, которые потряхивались так забавно и приятно глазу. После ее ухода Кубик начал разговаривать.

— У меня лихорадка, потому что я получил ранение. Это совершенно нормально, — Дэвид совсем не удивился ни ране, ни поту на лбу, когда его начало трясти от жара. Это было не первое его ранение, — Мне вкололи регенерирующую сыворотку по ходу швов, и через пару часов все начнет заживать. У меня такая генетика — сначала колят, а потом сразу все затягивается, и лихорадка проходит. Иногда мне даже грустно, когда она заканчивается. Приятное ощущение, особенно ломота в теле. И больше всего нравится, когда лежишь в кровати и тебе никуда не нужно идти.

Дэвид покинул карету скорой помощи, чтобы не занимать нужное место. Есть граждане и послабее его, и которые чувствуют боль, особенно если им оторвало руку или ногу. Он даже видел, что у кого-то недоставало уха.

— А сейчас тебе приятно? — тихо осведомился Кубик.

— Совсем нет. Вокруг пустыня и ни одной удобной кровати. Это расстраивает.

— Что значит расстраивает?

Дэвид задумался.

— Это, как если бы солнце сильно-сильно светило, и ты вкусно питался, но вдруг появилась туча и закрыло его от тебя.

— Ооо… — протянул Кубик. — Ужасно, что в пустыне нет удобной кровати.

— Мне нравится, когда ты просыпаешься, — улыбнулся Дэвид. — Только нужно быть смелее. Не молчи, если тебе хочется со мной поговорить.

— Дэвид сказал, что нельзя говорить при его начальнике. Нельзя, чтобы кто-то узнал обо мне на работе.

— Так ты поэтому молчал? — почесал затылок Дэвид. — Надо же, я и забыл. На такой работе как эта можно разговаривать. Моему временному начальнику, видимо, плевать на окружающих, и тем более на какой-нибудь говорящий Кубик. Он только и делает, что думает о разгадках. Никогда не встречал такого… — тут Дэвид задумался, потому что Андрея нельзя было назвать самовлюбленным. Как может человек любить себя, если все его мысли занимает какая-то полумертвая женщина с рыжей гривой? Он даже заставляет себя думать, как она. Куда это годится? Так недолго и с ума сойти. Тогда себя и не полюбишь толком. — …никогда не встречал такого безразличного ко всему человека. Он ничего не ценит, кроме своих дурацких разгадок. И Кубика ценить не будет, он даже тебя не заметит.

Глава 3. Догадливый

— Второй рейс отправляется в девять, останется еще два. Уверены, что не хотите выехать? — так называемые представители гона подходили к каждому особо упертому игроку, уговаривая свалить из остывающего пекла. Скоро настанет ночь, и зной превратится в мороз. — Мы эвакуировали уже более пятиста игроков. Не очень приятно возвращаться домой в холод.

С недавнего времени «Голем» стал удивительно заботливым. Так вежливо, как сейчас, с Дэвидом не разговаривали уже давно, не говоря уж о совершенной бесплатной доставке до самого дома. Предложение ему показалось очень заманчивым, да ведь только Андрей не покинет пустыню, пока не отгадает загадку. Хоть ляжет здесь, и его за одно рядом уложит.

Форма у «представителей», по мнению Дэвида, оказалась не совсем удачной — песочного цвета, и сливалась с пейзажем. Эдак можно ненароком налететь на кого-нибудь и не заметишь. Тем более карие глаза девушки смотрели на него из-под аккуратно уложенных песочного цвета волос, почти рыжих. Дэвид нахмурился. Снова рыжая… разве что глаза у нее не зеленые. В последнее время в его жизни стало слишком много красного и его оттенков, а от рыжего у него начинали чесаться локти и слезились глаза. Отчаянно хотелось смахнуть влагу с век, но сколько бы Дэвид не моргал, когда открывал глаза, снова видел один и тот же цвет в разных оттенках и они снова намокали. Да еще и эта девушка перед его глазами, с большими коричнево-каштановыми веснушками... И Нэнсис. И Есения. И пустыня… Слишком, слишком много рыжего. Хочется увидеть какой-нибудь другой цвет. Фиолетовый, к примеру. Или даже синий. Да, синий был бы в самый раз. Кажется, у него завалялось дома парочка синих носков. Он откладывал их каждый раз и не надевал, потому что в Арсии слишком быстро наступала ночь. Дэвид скучал по золотисто-медовому рассвету, и поэтому носил носки такого же цвета — желтые, с небольшим золотым отливом. Но сейчас синий был бы в самый раз. Жаль, что он не взял несколько запасных пар с собой.

— У вас, наверное, и без меня дел по горло, — вежливо пробубнил Дэвид, желая избавиться от этой рыжей девушки. Она подходила к нему уже третий раз и, наверняка, подойдет и в четвертый. Не отстанет. «Голему» вдруг стало дело до цифр, и в графе «раненые и погибшие» им не нужно было прибавления. — У треугольника «Магуро» всего три сосуда. В остальных двух тоже должны быть раненые.

— Нет, что вы, — расплылась в улыбке девушка. — Там есть пострадавшие, но только в небольшой давке. Пара ссадин, несколько ушибов. Кое-кого покусали за право быть первым в очереди. Ничего серьезного.

И снова тянет вежливую, слегка уставшую улыбку. Как хорошо, что ему не платят за то, чтобы он улыбался, когда не хочется, подумал Дэвид.

— Значит, в остальных не было никаких змей? — спросил Дэвид, хотя знал, что девушка ему не ответит. — Или их успели отключить вовремя?

— Простите, у меня нет полномочий обсуждать подобные вопросы. Если вам нужна помощь…

— Не нужно, просто мне интересно…

— Извините, мне нужно помочь другим раненым, — еще более вежливо улыбнулась девушка, попрощалась и ушла. Очень быстро ушла, быстрее, чем уходила до этого.

Скорее всего, она к нему больше не подойдет, и никто из помощников «гона». В самый раз. Уходили бы так все навязчивые люди, когда им отказывают в первый раз, не приходилось бы придумывать сложные и очень любопытные вопросы, чтобы избавиться от них.

У останков змеи бродило пара десятков самых стойких разгадывателей загадок, среди которых был и Андрей. Дэвид двинулся в его сторону. Слышались крики и какой-то неистовый спор. Вдали замаячил силуэт очень низкого человека, в темноте казавшийся почти темной фигурой. Не Тадеуш ли это? Дэвид думал, он погиб там, внизу.

Хлюп. Не было же дождя, чтобы так хлюпало, подумал Дэвид. Откуда здесь лужи? Он опустил голову. Его подошва вляпалась во что-то очень мягкое и скользкое, и когда он услышал звук, то сразу почувствовал запах. Совершенно отвратительный, если быть честным. Под ногами распласталось тело какого-то большого человека, или, скорее, то, что от него осталось. Пару больших ног торчало из смятых напрочь бедер, далее шел раскуроченный живот, по которому хорошенько прошлось что-то острое и горячее, головы на месте не было. Криминалисты прочесывали всю пустыню, но трупов было так много, что собрать каждый и уложить в ящичек, как полагается, удавалось далеко не сразу.

Черед незнакомца еще не настал, и тот выказывал свое возмущение неприятным запахом. Хотя незнакомец оказался не таким уж незнакомцем. Дэвид понял это, когда его взгляд узнал прочные ботинки с частой шнуровкой, а потом… по обе стороны раздавленного тела раскинулись большие черные кибернетические руки, торчавшие из плеч и достававшие Патрику прямо до пяток. Да, определенно, это был Патрик. Тело его так смялось, что руки казались еще длиннее, чем были до этого, и от плеч тянулись длинные черные нити прямо вглубь раскуроченного туловища. Нити оплетали мышцы и кое-какие органы, которых Дэвид не стал разглядывать. Он остановился взглядом на кибернетических руках, не скрывая своего восхищения. На темном нановолоке не осталось ни царапины, разве что из большого указательного пальца правой руки торчала прозрачная палочка для удара по инструменту, выскочившая, видимо, от высокого давления. Но это была ерунда. Даже несмотря на то, что палочка сломалась пополам, остальные руки были в отличном состоянии. Вот бы и ему такие. Удивительные руки. Их хозяин уже давно почил и уже начал неприятно пахнуть, а они все такие же прочные, красивые и надежные, как были в самом начале. Они были идеальными. Жаль, что Патрик умер и не сыграет больше этими руками на своих инструментах. И все-таки хорошая у него была музыка.

— Ты! — разъяренный Тадеуш налетел на Андрея своим маленьким тельцем, тот оттолкнул его движением длинный руки, Тадеуш подался назад и не удержал равновесие. К тому времени как Дэвид подошел, он уже сидел пятой точкой в пыли. Спор был в самом разгаре. — Ты знал, что ждет нас там, внутри! И не сказал! Я видел, как ты остановился перед самым входом. Остался ждать снаружи, когда уже все зашли. Ты знал!

Глава 4. Телохранитель

Ветер свистел и выл, переливаясь грустными мелодиями скорби. Он трепал черные подолы скромных платьев и длинные волосы, падающие на бледные лица. Слезы. Крупные, прозрачные, похожие на хрустальные или ледяные, застывшие на холоде жгучей утраты.

«Что потеряли мы сегодня?»

Крупицы золота…

Что будем мы помнить о них?

Все…

— Мы никогда не забудем о них. Никогда.

Черная процессия шла по холмистым склонам, овеваемая ветрами, пригибающими к земле длинную траву. Зеленая и тревожная, она хлопала по темным одеждам, словно плетьми. С неба падал дождь, крупными каплями, такими, что они смачивали ткань и та прилипала к озябшим телам. Уносимая ветром влага ударялась о теплые щеки вдов и детей, смешиваясь с солью на коже.

Ведь дождь синоним слез…

И вот, они дошли до мелкой вереницы из глянцевых сосудов, почти невидимых из-за высокой травы. Символы. Везде символы и глубокая скорбь. Мокрые стебли прилепились к обожженным глиняным поверхностям, покрытых лаком, будто жизнь не могла отпустить погибших. Трава жива, и они тоже никогда не уйдут от нас. Они будут жить в наших сердцах.

К сосудам потянулись руки. Маленькие, большие, тонкие и толстые, мужские и женские, из плоти и крови и механические. Руки держали цветы. Крупные лепестки алых роз лизнули глянцевую поверхность сосудов, в которых упокоился прах. Прах всех сожженных, что окончили жизнь в треугольнике «Магуро». Марс скорбел. Марс не мог вынести этой потери.

Сто пятьдесят семь унесенных вечностью душ. Запомните их имена. Они написаны на скрижалях ищущих справедливости.

Каждый шевелил губами, произнося слова печали и утраты, но слова не были слышны за рваным гулом падающих капель дождя. Нет, это не дождь… это гул наших обливающихся кровью сердец.

После безмолвной речи руки берут по сосуду. Механические пальцы крепко держат такую легкую тяжелую ношу...

Они тоже скорбят. Дроиды не остались в стороне от общей боли.

Вдали, прогревая жаркие сопла, готовятся к взлету быстрые джеты. Они поднимут скорбящих на орбиту, и те развеют прах.

Как жаль, что на небо нельзя поднять целый Марс, чтобы простились все те, кто проливает слезы…

Вслед ушедшей далеко процессии плелся немощный старик, сгорбленный под тяжестью великой утраты. В ладони он сжимал трость, ибо хромал и ноги его заплетались. Так сильно подкосила его трагедия… Деревянная трость со стальным набалдашником впивалась во влажную землю, протыкая корни травы. Шаг, еще шаг… он не мог не дойти, потому что должен.

И вот, с великим трудом, в совершенном одиночестве он восходит на один из джетов, где его ждут остальные. Стоит в толпе, мокрый и печальный, и его ладонь дрожит, не по-старчески крепко сжимая костяную рукоять трости.

Камера скользит от испачканных в грязи поношенных ботинок к промокшим брюкам, потом переключается на шершавые сморщенные пальцы, плывет по выглаженной ткани поношенной рубашки, резкая смена кадра — моргает красный от недосыпа глаз. Сморщенные влажные веки свисают вниз, обнажая красные реки сосудов, и старик плачет вместе с родственниками безвременно ушедших. Плачет тихо, скорбно, скрывая боль более великую, чем может показать.

Ибо сдержанность – признак достойного лидера достойной планеты.

Он сам берет в руки прах, и сам развевает его на орбите. Чтобы ветер, дожди и соль жизни вернула нам погибших.

Они обретут новую жизнь, пролившись на Марс дождем, они будут тянуться к солнцу густыми стеблями и крепкими ветвями.

Ибо нас не сломить.

Старик смотрел вдаль, в космос, будто видел каждую песчинку развеянного праха, блестящего в лучах восходящего Солнца.

Когда на экране пропали большие буквы, безмолвие наконец оборвалось.

— Эти доблестные граждане сложили свои головы за наше общее будущее, — тихо молвил Эльтар Даррел, проливая крупные слезы. Они текли по шершавым щекам, забиваясь в глубокие морщины, тихий охрипший голос слышала вся планета. — Мы обязаны остановить тирана, который не остановится ни перед чем. Нэнсис обрекла на погибель жителей нашей прекрасной планеты, словно они никчемный скот. Она убила их, и мне больно. — камера отходит чуть назад, и теперь зрители видят старика ровно по пояс, стоящего в полуоборот к сияющему иллюминатору. Он все еще смотрел на прах, и яркие лучи ложились на немощное тело. Слова звучали вдумчиво и хрипло: — Нэнсис убила и покалечила не только десятки достойнейших граждан, но и уничтожила удивительное творение. Его звали Хорус, и он должен был возвеличить Марс над всеми остальными колониями. Эта разработка не должна была причинить вред жителям нашей планеты. Вовсе нет… она должны была сделать их сильнее. Кем бы мы были, если бы не сделали выводы из прошлых ошибок? Кем мы станем, если отвергнем прогрессивные разработки умнейшей нейросети? «Венет» пал. Он уже не вернется. Мы отрубили все худшее и использовали все лучшее. — старик нахмурился, лицо его стало черствым, как горбушка хлеба, пролежавшая на солнце больше суток. — Но она наплевала на наши старания. Она наплевала на вас! Нужно ее остановить. Помните — «Голем» поможет во всем. Полное содействие в гоне. И да благоволит нам удача.

Далее камера смещает свой фокус и за спиной старика проступают скорбные лица… семьи погибших, что несут на плечах боль утраты.

Тадеуш брезгливо отключил проектор, откинувшись на жесткое кожаное кресло:

— Идиоты.

Андрей размял задубевшие пальцы, а затем снова взялся за весла:

— Ты о ком? О тех, кто это снял или о тех, кто это смотрит?

— И о тех, и о других. «Голем» пытается свалить всю вину на повстанцев, хотя всем понятно, что он знатно обосрался, а люди жрут это дерьмо и просят добавки.

— Ты слишком категоричен, — у Андрея устали руки, ведь Тадеуш ему ничуть не помогал. Он бросил свои весла еще полчаса назад. Вода тихо плескала за бортом и были слышны сонные трели птиц, — После падения Союза прошло не так много времени, экономика еще не полностью перестроилась, люди не отошли от шока.

Глава 5. Правила

— Чего на Марсе в избытке — так это ученых и кроликов, — справедливо заметил Андрей.

— Казалось бы, чем больше ученых, тем меньше кроликов…

— Ученые размножаются медленнее.

— Это точно, — Тадеуш чуть не упал, когда ему под ноги в очередной раз бросилась стая белоснежных кроликов-альбиносов, совсем никого не боясь.

Когда один из кроликов остановился, и, принюхиваясь, посмотрел на Тадеуша, тот увидел его красные глаза. Мутанты. Когда-то они были коричневыми, серыми, даже пятнистыми, но в один момент все поголовно покрылись снежной сединой. Не слишком пугающая мутация, но ее повсеместное распространение вызывало тревогу.

Никто не мог сказать точно, как они заполонили заброшенные города и обочины дорог, просто однажды появился один, потом заметили и второго. А где два кролика, там и сотни. К людным городам они приближаться опасались, потому что, несмотря на мутированную природу, кролики все еще оставались довольно вкусными. Население городов не прочь было полакомиться нежным кроличьим мясом. Впрочем, чем дальше от оживленных городов, тем кролики становились наглее, и тем меньше боялись человека. Быть может, потому что самый их страшный враг в этих местах ходит не на двух конечностях, а на четырех?

— Кто там? — Тадеуш сощурился, пытаясь разглядеть точку вдали. Сделать это было не так-то просто — на пасмурном небе мелькало лишь плохо различимое огненное пятно, идущее от сопел. — Кто-то летит. Игроки?

— Скорее всего, это Дэвид. С утра он был занят в департаменте и не мог отправиться с нами. Я сообщил ему наши координаты. Надеюсь, он найдет где приземлиться.

— А меня ты заставил петлять вокруг города, сдирая ладони в кровь.

— Мне нужно было осмотреть все.

— Нам, — поправил его Тадеуш. — Нам нужно было. Зачем тебе этот детина? В Терби нет ничего опасного. По крайней мере, я на это надеюсь. Эти кролики не выглядят слишком агрессивными. Их мутации не заставляют желать свежего мяса?

— Насколько я знаю, нет.

— Тогда в Дэвиде нет никакой необходимости. Ты же хотел подумать. К тому же этот малый ранен.

— Он в порядке. У генсолдат удивительная регенерация. Дэвид нужен мне. Есть шанс, что он разгадает загадку.

— Есть, — вдруг рассмеялся Тадеуш. — Он называется чудо.

Андрей не решился отходить далеко от катера. Бело-синяя лодка еще маячила вдалеке, покачиваясь на спокойных водах Тербинки, когда они остановились, чтобы осмотреться и подумать. Если торчащая из-под воды плита действительно подсказка, то загадка должна находиться где-то поблизости. Стоит только подметить детали…

Теплая желтизна солнца стекала по треснувшим исполинам, которые когда-то назывались вратами. Теперь это просто огромная дыра в сплошной стене, окольцевавшей небольшой город. Солнечные лучи забивали трещины в бетоне и искрились, не позволяя разглядеть мелкие детали проржавевших механизмов. Когда-то распахнутые врата символизировали жизнь и надежду, скрип механизмов оповещал о помощи с Земли, провозимую между двумя гигантскими плитами из бетона, металла, нановолокна и экранирующего материала. Сейчас открытые врата хранили только память прошлого и больше ни на что не годились.

Солнце кое-где прорывалось сквозь тучи, и туман отступал. Искристая желтизна подкрашивала серый и темно-зеленый, в которых утопал Терби. Отражения света искажались и плясали в осколках экранирующего материала, разбросанного в густой ползучей зелени, усердно крошащей бетон. Осколков было много. Большинство откололось от купола, упавшего на город после активирования первых гравитаторов. Терби проектировался городом для естественной гравитации Марса. Не удивительно, что при повышении массы купола первое, что он поспешил сделать — обвалиться. Экранирующий слой состоял из пластин с перламутрово-желтым отливом, похожих на соты. Он защищал пилигримов от радиации до того, как начали работать корректоры атмосферы. Теперь он рассыпался по всему городу блестящими шестигранниками, кое-где расколотыми напополам, а кое-где и вовсе превратившимися во въедливую пыль. Легчайшее дуновение ветра заставляло пыль взвиться вверх, искрясь под натиском света. Острые осколки торчали из-под травы, раня лапы неосторожных животных.

— Кровь на листьях, — Андрей присел, разглядывая мясистые темные стебли, обнявшие с двух сторон узкую кроличью тропу. Она пролегала аккурат по твердому асфальтовому полотну с белым химическим налетом, и красные следы были хорошо видны. — Сухая. Следы тоже засохшие.

В точности как в приветственном ролике гона. Кроваво-алые кроличьи следы, тянущиеся за лапами зверька. Только в отличие от оригинала, эти уже побурели и кое-где потрескались, да и означали они совсем иное. Жертву. Рок. Неудачное стечение обстоятельств… последствия человеческой халатности. Кровавые кроличьи следы Нэнсис означали только кровь на ее руках.

Скоро ли объявится Дэвид? Ему необходимы его простые замечания, бьющие точно в цель. Кажется, в полукилометре отсюда находится баскетбольная площадка. Наверняка, и ее искромсали упругие лианы, сила которых в упорстве и времени. Однако, немного бетона и отсутствие острых углов вполне подходит, чтобы высадить одного слишком правильного телохранителя. Иногда Андрею казалось, что мир еще держится благодаря таким, как Дэвид. Простым, незамысловатым, но правильным.

Согласно карте, площадку и врата разделяли небольшой парк, разросшийся за время молчаливого одиночества Терби, несколько высотных зданий со сбитыми шпилями и памятник космическому кораблю «Метеор», вышедшему из эксплуатации еще сотню лет назад. Марсианских лет. Терби умирал медленно, и, если бы не разрушенные здания, не получил бы даже статус руин.

В воздухе витали запахи сырости, ржавчины и тоски по прошлому. Андрей удивился этому чувству, ведь, считай, на Марсе никогда и не жил. Тем не менее, рядом из-под земли торчало покосившееся здание с выбитыми окнами, треснувшими стенами и распахнутыми дверьми, и Андрею отчего-то стало грустно. Поговаривали, что в заброшенных городах царила необъяснимая тоска, которую потом не так-то просто излечить. Заражённые грибком, разъедающим металл, они таяли быстро, без остатка отдавая себя Марсу. Может, по этой причине человек не вернулся обратно, предпочитая лелеять людные города посреди пустыни?

Глава 6. Спешить

— Я думал, мы разгадаем загадку и сразу улетим отсюда, — неуверенно произнес Дэвид, но прозвучало это, будто он канючил. — Брэндан ждет нас в транспортнике у футбольного поля. Я сказал ему не улетать, пока мы не вернемся назад.

— Ты все правильно сделал, — в последнее время Андрей ловил себя на мысли, что каждый раз выбирает для Дэвида особый тон, и почти всегда с хвалебными нотками. — Мы улетим с Бренданом, когда разгадаем четвертую загадку. Так уж получилось, что она находится здесь же, в Терби.

— Почему?

— Это мы узнаем, если немного прогуляемся по городу и пораскинем мозгами.

— Что-то не очень хочется, — пробубнил Дэвид, пряча Кубик с шеи во внутренний карман куртки. Терби не мог похвастаться ласковым солнцем, золотые лучи, что разогнали туман с полчаса назад почти сразу же спрятались за мясистыми тучами. В воздухе чувствовалась тяжесть надвигающийся грозы. Где-то вдали громыхнуло. Прошли десятки лет, успевшие сложиться в сотни, а грозы тут были все так же частыми гостями.

— Тебе не обязательно нам помогать, — ответил Андрей, имея ввиду, что от Дэвида совсем не требуется шевелить мозгами, однако, вновь неожиданно для себя смягчил слова.

— Нет, я вовсе не об этом… мне не очень хочется ходить по этому городу. Мне кажется, что здесь совсем неподходящее место для прогулок.

— А мы не гуляем, мы спасаем Марс от развала государственности, — фыркнул Тадеуш, пнув кочку под ногами, та лопнула и запачкала носок его кожаных ботинок.

Слишком он важный для того, кто разгадал всего одну загадку, подумал про себя Андрей. Самая первая загадка была самой простой, пусть даже он сам не сразу уловил суть. И ребенок справится. Разгадка второй застряла в непроходимом эгоизме Тадеуша, который всегда прикрывался тем, что хочет нести добро в этот мир. Такая у него забава. Еще до комы он покупал девушек своих друзей, гордо возвещая, что, если покупка совершена, значит, и товар не такой уж бесценный. Они найдут лучше, без валютной бирки на шелковых сорочках и бриллиантовых колец своих любовников на жадных пальцах. Даром что почти все друзья хотели набить ему морду, Тадеуш считал себя правым. После того, как кое-кто все-таки добрался до его лица, добро в этот мир Тадеуш стал нести более осторожно. Не так явно, и, быть может, даже методы его поменялись, но в центре его добра всегда стояло неизменное «я». Андрей знал, что Тадеуш так не думал. Наверняка, он тайно примеривал костюм Робина Гуда перед зеркалом и любовался собой. Случалось это до или после самоудовлетворения, Андрей не знал. Не даром же Тадеуш заказывал костюм лесного разбойника на прошлое Рождество.

А что до третьей загадки? Ни Андрей, ни Тадеуш не имели к ней никакого отношения. К слову, и Дэвид тоже ее не отгадывал. Это была чистая случайность, тут Тадеуш прав, насколько бы эгоистичным он не был. Дэвид не любил кроликов, и, как коренной житель Марса, знал о их вреде не понаслышке. Он хотел убить, пусть даже Тадеуш сказал ему сделать добро, и Дэвид посчитал, что это оно и есть. В этот момент о равновесии Дэвид совсем не думал. Андрей вообще сомневался, что он когда-нибудь задумывался о таких вещах.

В итоге, один против двух. Андрей оторвался ровно на одну загадку, и не находил в себе поводов гордиться. На третьей его так парализовало, что он не мог выговорить и слова. Будто он превратился в чугунный котел, в котором гуляет только эхо. Тадеуш кричал, оскорблял и вспыхивал, он же проглотил собственные фразы. И все же… один против двух. Слишком Тадеуш важен для того, кто отгадал всего одну загадку.

— Когда я сюда шел, то видел трех детей, играющих на детской площадке, — при этих словах Дэвид передернул плечами. — Там была еще одна, прямо у выхода с поля. И поле это какое-то совсем маленькое… не похоже на футбольное. И дети не похожи на детей.

— Тоже слишком маленькие? — усмехнувшись, съязвил Тадеуш. Он уже понял, что Дэвид не понимает ни юмора, ни сарказма и не гнушался пользоваться этим.

— Нет… ростом они нормальные, — ответил Дэвид. — Они то исчезали, то появлялись. Один полез на лошадку и сразу пропал. Я испугался, что мальчишка свалился с лошади, но он сразу снова появился и засмеялся. Он смеялся, а смеха я не услышал. Жуть, до чего жутко.

— Так бывает во всех фантомных городах, — Андрей не слишком утруждался, чтобы успокоить своего телохранителя, потому что знал — о фантомных городах не слышал разве что ленивый. Бывало, сюда прилетали туристы с самой Земли, чтобы побродить по призрачным руинам. — Насколько я помню, кроме Терби на Марсе наберется еще с десяток. Люди бросили их, когда появилась полноценная гравитация, и здесь остались только фантомы.

— А вдруг это не фантомы? — с опаской спросил Дэвид, косясь на махровую скамейку, обросшую мелкими лепестками ляписа.

— А что же это? — спросил Тадеуш, посмотрев на Дэвида сощуривши один глаз. — Неужто привидения?

— …привидения, — загадочно и тихо проговорил Дэвид, и волосы у него на затылке зашевелились.

Они проходили мимо парка с фонтаном, крытым стеклянным куполом. Когда еще купол был цел, под ним веселились радужные струйки воды, окрыленные почти полным отсутствием гравитации. Они ударялись о прозрачную поверхность, преломляя искусственный свет, идущий с самого главного купола — над головой. Сейчас стеклянный купол фонтана был расколот, пополняя количество красных следов на камнях и траве.

— Хватит, Тадеуш, — не выдержал Андрей, которому надоело, что тот все время задевает Дэвида. — Что не говори, а в этих загадках я понимаю больше. Почти всю жизнь я гоняюсь за Нэнсис и знаю ее лучше, чем ты. Хочешь ты этого или нет. Так что, если намереваешься остаться со мной и разгребать эти завалы вместе, отстань от Дэвида. А ты, Дэвид, брось. Это никакие не привидения, а фантомы. Они не задушат тебя и не укусят. И кровь тоже не выпьют, как это делают упыри, — Андрей посмотрел на Дэвида, вылупившего на него глаза от страха, и покачал головой. — Боже, парень, упырей тоже не существует. Если ты думаешь, что это я — глубоко ошибаешься. Хватит верить во всякую ерунду. Эти дети даже не умерли, когда темная материя отпечатала их. Почти никто из тех, кто ходит по этим улицам, не умер, когда город был заброшен. Эффект «эха времени» — слышал?

Глава 7. Первые

— Тоже считаешь, что это последняя загадка? — спросил Андрей.

— Сосуды с ошибками, гениальное зло, равновесие, которое нужно научиться видеть — куда уж дальше? — скептично усмехнулся Тадеуш, распластав руки по спинкам соседних кресел. Он занял бы все свободные места, если бы его руки не были короткими. — Казалось бы, у этого бреда нет конца, но что-то мне подсказывает, что нас ждет финишная прямая. Самая сердцевина. Давай брать по аналогии. Какая там следующая загадка? Что нужно сделать, чтобы научиться видеть?

— Последняя загадка может быть самой сложной.

— Или самой простой.

— Или простой, — кивнул Андрей. Он кинул задумчивый взгляд на Дэвида, сидевшего в дальнем углу, у иллюминатора, и как будто избегавшего их. С тех пор, как они поднялись на борт, он все загадочно улыбался и с кем-то шептался по внешней связи. Обычно он выкраивал минутку на разговоры с Кубиком, но сейчас тот спокойно висел на его шее и спал. Дэвид даже не притронулся к нему. — Кое-что меня все-таки беспокоит.

— Что именно? Говори, это тот редкий случай, когда я действительно готов к тебе прислушаться.

— Потому что я знаю Нэнсис лучше всех.

— Потому что ты зациклился на ней больше всех, — поправил Тадеуш. — Это разные вещи. И это не значит, что ты умнее или профессиональней. Потраченное время дает свои плоды.

— После второй загадки Нэнсис объявила о трех днях тишины. Затем этот кролик… нам дали всего десять минут, понимаешь? Загадки не бессрочны. У них строгие рамки. Значит, последняя отгадка должна приходиться на определенное время.

— Дай отгадаю — тревожный знак?

—Тревожный.

Тадеуш похихикал немного, хохотать во всю глотку у него не было особого желания. Прогулка по Терби утомила, высосав силы, словно пиявка.

—А как же время на скорбь? «Голем» объявил эти дни днями траура.

—Для Нэнсис это не имеет значения. Для нее вообще ничего не имеет значения, кроме конечной цели. «Голем» пообещал триллион монеро за ее поимку. Он нашел бы тысячу слов, чтобы объяснить отсутствие траура, если бы Нэнсис было нужно, — пояснил Андрей.

— Думаешь, Нэнсис как-то уговорила «Голем» подстроиться под ее тайминг?

— Думаю, «Голем» вообще не знает о тайминге. Это лишь составляющая ее загадок, или способ удержать напряжение по ходу гона — хорошее объяснение, правда? Наверняка, так она и сказала.

— Нэнсис нужно было, чтобы люди отдохнули и с новыми силами пошли отгадывать ее дурацкие загадки, только и всего, — возразил Тадеуш.

— Это тоже хорошее объяснение.

— Ха, — усмехнулся Тадеуш. — Какая чушь. Ты ищешь черную кошку в темной комнате, Андрей. Давай я возьму твою эстафету скептика. Ты же не поверил в моих призраков, давай я не поверю в твоих.

— Это не все мои призраки.

— Что, есть еще какие-то?

— Какой смысл говорить, если ты в них не веришь?

— Чтобы я имел ввиду, во что мне не нужно верить.

Врет, понял Андрей, просто делает вид, что ему не интересно. Не подходящее время выбрал Тадеуш, чтобы показать свою гордость. Впрочем, Андрей не припоминал, чтобы он когда-нибудь занимался чем-то другим. Так им будет не по пути, если брезгливость его коллеги начнет мешать поискам. Не нужно было подключать ни логику, ни интуицию, чтобы понять, что это случиться совсем скоро. Может, после того, как он расскажет ему о других своих призраках?

— Какова статистика случаев ахроматопсии, как думаешь? — спросил Андрей.

— Думаю, она встречается не часто.

— Один случай на пятьдесят тысяч.

— Не густо.

— Какова вероятность того, что именно этот человек окажется в числе игроков?

— Ну, один из таких оказался ты. Так что бери один случай на сто тысяч.

— Вероятность очень маленькая, — задумчиво подтвердил Андрей. — Я бы не разгадал загадку, если бы лекарство не закончило свое действие. Люди физически не способны найти на нее ответ. Даже если бы хотели… они просто ничего не увидят. Не пройдут к этой башне, не запишут координаты.

— Не так уж и сложно догадаться, что координаты на башенных часах, — фыркнул Тадеуш.

— Если ты их видишь, — Андрей оторвал взгляд от города внизу. — А если не видишь… отгадка совсем неочевидна. У игроков нет специфического заболевания как у меня, нет специализированных приборов, как мои линзы, чтобы попасть в нужные спектры.

— А как же киборги? Встроенные импланты глаз…

— Импланты глаз — не протез руки или ноги. Высокая синхронизация с мозгом достигается только с профилем первой категории, и не все люди могут принять протез. Я в свое время отказался от этого решения.

— Хочешь сказать…

— Посмотри на стоимость профиля первой категории.

Но Тадеуш уже и сам пробил весь прайс кибернетических преобразований.

— Кхм… — деликатно откашлялся он, ведь даже для него, человека отнюдь не бедствующего, сумма показалась большой.

— Профили других категорий имеют низшую мозговую совместимость, — сказал Андрей. — Они не поддерживают специфические режимы зрения, как это делает первый. Скорее всего, при переключении на монохромный режим они тоже увидят только темноту и размытые силуэты. Так что один киборг на двадцать или тридцать тысяч — это уже большая удача.

— На сто пятьдесят. Или больше.

— Что?

— После революции профили первой категории получили полторы тысячи человек на всю планету, — Тадеуш уже производил подсчеты, роясь в сети. — Если верить статистике, конечно. Это один человек на сто шестьдесят семь тысяч. Мы же не будем считать, что все глазастые принимают участие в гоне?

— Не будем. Считаем, что у людей нет специализированных приборов, чтобы попасть в нужные спектры. Они есть только…

— У дроидов, — поджал губы Тадеуш. — Дроиды имеют отличное зрение и могут переключаться на любые спектры с высоким медицинским профилем. Некоторые из них изначально выбирают монохромные. Скорее всего, они и отгадают первыми, — На этот раз Тадеуш казался действительно серьезным и даже не жонглировал ядовитым сарказмом, — Но зачем Нэнсис давать отгадку дроидам? В этом нет никакого смысла. Не хочет же она, чтобы ее поймали те, против кого она борется.

Глава 8. Поздно

Пять километров и сто тридцать два метра — именно столько прошли они через карьер, теперь находящийся за их спинами. Издалека он был похож на ржавую пену, покрытую пузырями. Второй, и, как выразился Дэвид, последний его друг не преодолевал такого расстояния, а потому Андрей почувствовал легкий укол досады. Поднимая густые клубы дыма, небольшой транспортник приземлился метрах в ста от них. Пилот вышел на солнце, сверкая стальными боками. Он упер руки в продолговатый корпус, готовый спасать мир. Если бы Андрей знал, ни за что бы не согласился на такую кампанию. Ему не было жалко своих отгадок для Бетани — ни Дэвид, ни девчонка не помешают ему взглянуть в глаза Нэнсис, но Вильгельм…

— Приветствую вас, друзья! — дроид так и не вышел из образа, вскидывая руку каждый раз, когда восторгался всему, чему считал нужным. — Дорога приключений вновь свела нас на пути опасности. Так давайте же бросим вызов этим невероятным испытаниям!

— Давай… — сдержанно ответил Андрей, стараясь не испытывать особого недовольства. Вильгельм имел вкусовые рецепторы последнего поколения, к тому же, наверняка, работал в каком-нибудь ресторане далеко не средней ценовой категории. Иначе как бы он мог их себе позволить? При первичном производстве подобными ресурсами государство не снабжает. Если он работал в ресторане, логично рассудил Андрей, то, наверняка, имеет так же встроенные датчики распознавания эмоций для глубокой оценки эмоционального фона клиента. А его рецепторы могли уловить изменения в химическом составе воздуха вокруг него. Недовольство имеет свой, особенный запах. Андрей не доверял Вильгельму. — Нужно поспешить. У нас очень амбициозный соперник, и еще несколько сотен на хвосте.

— О, вы ошибаетесь, — Вильгельм вышагивал широким шагом, плащ за его спиной развевался. Он совсем не изменился с тех пор, как он видел его в последний раз. Только луны на новом плаще сменились на солнца с длинными острыми лучами. Плащ все так же темно-синий, а узоры на нем — ярко-желтые. — Их вовсе не сотни, а тысячи, — с восторгом произнес дроид. — Тысячи соперников. Для меня честь обогнать их в такой бравой и находчивой кампании!

Надо будет избавиться от него. Когда они направились в сторону склада-промзоны, Андрей уже раздумывал над предлогом, чтобы пути их снова разошлись. Если пятая загадка действительно последняя, сделать это будет не так-то просто. Вильгельм может быть очень упертым в своей жажде приключений. Кто знает, как он поведет себя, когда они окажутся к Нэнсис совсем близко? Дроид освежевал несчастного Барри и сделал из него сосиски. Да, парень был уже мертв, но вряд ли он захотел бы оказаться в чьем-либо желудке даже после своей смерти. Андрей сам бы желал лечь в спокойную, холодную могилу, чтобы над его головой выли холодные ветра, и его крест запорошил пушистый спокойный снег. Да. Спокойствие. Барри его заслуживал. Быть может, он желал бы, чтобы его прах развеяли в космосе, и он кочевал бы миллионы лет от планеты к планете. Молчание вечности ничуть не хуже холодной могилы. Вильгельм не понимал этого, умирать ему еще совсем не скоро. Дендровые ядра его поколения имеют срок годности в две тысячи лет с возможностью копирования и переноса на другой носитель. Коэффициент потери личности при этом составлял всего два процента. Так что Вильгельм должен был стереть себя как личность примерно через сто тысяч лет, если не придумают технологию с полным переносом. Сто тысяч лет — долгий срок. Такие как Барри лишь субстрат для его вкусовых рецепторов.

Он был слишком восторженный, этот дроид. Выражался высокопарными словами из посредственных рекламных роликов со стандартной схемой привлечения клиентов. Каждый дроид сам решал на какой информации ему обучаться. В этом они ничуть не отличались от людей. Вильгельм выбрал дешевые бульварные романы и фэнтези-чтиво, где герои все сплошь доблестные, а злодеи злые только потому, что злые. Андрей не углядел бы в этом никакой опасности, если бы Вильгельм не считал себя героем. В отличии от книг реальность не была так однозначна, и, в отличие от реальности, Вильгельм был практически так же неуязвим, как и герои в его книгах. Хотя, и тут Андрей ошибался. Герои с мечами в правой и щитом в левой руках хотя бы получали ранения.

— Она ведет куда-то туда, — Дэвид рассматривал полосатую стрелку, усаженную на стальной штырь, а тот — в грунт. — Нам вперед.

— Ты решил, что стрелка ведет к загадке? — удивился Андрей, хотя удивляться, по сути, было совсем нечему. Простота Дэвида была хоть и поразительна, но уже ожидаема. — Если она указывает в сторону цистерн, это еще не значит, что она указывает путь. Это было бы слишком…

….слишком просто. И тут он осекся. Краска на плоском жестяном указателе лишь слегка покрылась местной пылью, в остальном же была совершенно нова, без единой царапины, следов кислотных дождей или мелких расчесов абразивных карьерных ветров. За первой стрелкой тянулась вторая, аккурат через десяток метров, потом еще одна, и еще. Очень маловероятно, что указатели предназначались для рабочих, знающих эту местность лучше ящериц, прячущихся в выемках рыхлой породы. Неужели они действительно для игроков? Андрей привык в замысловатым, сложным задачам. Его мозг искал лазейки, двойные смыслы, и пытался из ничего слепить хоть что-то. Ему было трудно взять яблоко с блюда, стоящего на столе. Он обязательно должен был приподнять его и заглянуть под дно, чтобы убедиться, что под ним не прячется еще один плод. Дурацкая привычка во всем искать подвох.

Стрелки. Слишком просто. Может, в этом и есть подвох? Будто их заманивали куда-то. Бесплатный сыр может быть только в мышеловке.

— Не знаете, куда ведут эти стрелки? — спросил Андрей рабочего, сидящего на ржавой бочке около пятиметровой цистерны, заполненной кислотами для обработки породы. Он облокотился на цистерну спиной и почти дремал. Капли кислоты, стекающие по вакуумному нановолокну, его будто бы совсем не заботили.

Кое-где кислота прожгла плотную засаленную ткань рабочей робы с нашивками частной горнодобывающей компании. Мужчина был здесь почти один. Рядом почивал механизм, отдаленно смахивающий на дроида. Был ли это какой-нибудь человекоподобный мотоблок или охранник с минимальными системными требованиями, Андрей не знал, но он выглядел точно так же, как рабочий — потертый, с ржавыми пятнами на корпусе и будто бы с истекшим сроком годности. Округлый набалдашник над плоским корпусом, отдаленно напоминающий голову, был помят в нескольких местах. Робот не придавал признаков жизни, рабочий тоже сделал это нехотя, с трудом разлепив веки, когда игроки подошли вплотную. Городок переживал не лучшие годы своей жизни.