Невеста для Короля Туманов

ЧАСТЬ 1. Глава 1.

Я пришла убить короля.

Король встретил улыбкой меня,

будто ждал всю жизнь.

Первое, что потеряла, — имя.

Вторым страх покинул меня.

Третьим — сердце .

Я пришла убить короля —

король влюбил в себя.

Теперь я не знаю, что мне осталось:

месть или слабость.

Рассвет на краю Имбриума был не светом, а лишь посветлевшим мраком. Туман, вечный и неподвижный, как стена, впитывал первые бледные лучи, не пропуская их в долину. Луна называла это место «краем мира». Здесь заканчивалось все — дороги, надежды, сама жизнь.

День начинался с боли. Все ее дни начинались с боли, и это было правильно. Боль закаляла, оттачивала, напоминала, кто она и для чего дышит.

Еще до того, как первые призрачные блики тронули слюдяные стекла окон их хижины, она была уже на ногах. Длинные, ниже пояса, волосы пшеничной соломы, были туго заплетены в тяжелую косу — единственное, что ей дозволялось не стричь. Худая, почти тщедушная на вид, она знала, что обманчива эта внешность. Каждый мускул под бледной кожей был вытянут и напряжен годами тренировок, превращен в надежное, послушное оружие.

Она начала с баланса. Палка описывала в воздухе плавные круги: движения были отточены годами до автоматизма. Разворот, выпад, отскок. Она не просто тренировалась. Она представляла, что под ней не земля, а хребет того Зла, что отняло у нее все. Один неверный шаг — падение. А падение было равно сметри.

Затем — скорость. Парные клинки, подарок дяди, лежали на замшелой колоде. Рукояти были обтянуты потертой кожей, лезвия длиной с ладонь, то что нужно для тихой работы.

Луна взяла их в руки, и привычная тяжесть успокоила дрожь в пальцах. Танец начался снова, но теперь он был стремительным, яростным. Сталь рассекала воздух с коротким свистом, тело изгибалось, уворачиваясь от невидимых ударов. Мускулы на ее худых, но рельефных руках и спине играли под тонкой рубахой. Она была бледной, как лилия, выращенная в подвале, и такой же живучей.

Кинжалы впивались в намеченные на коре дерева цели. Вихрь движений. Удар — в сердце неведомого врага. Блок — от его незримой атаки. Она сражалась с тенью, с абстракцией, с воплощением всей несправедливости мира, что оставила ее сиротой в этом проклятом тумане.

Именно тогда, в самом разгаре яростного танца, краем глаза она уловила движение на дороге. Всадник. Высокий, знакомый до боли силуэт на уставшем коне.

Дядя.

Сердце не заколотилось чаще от страха, нет. Оно сжалось в комок ледяного отчаяния. Он вернулся. И он смотрел. Смотрел, как она тренируется. Гордость и страх слились воедино, выжигая все остальные чувства. Она должна быть идеальной. Сильной. Беспощадной. Он должен гордиться ею.

Она удвоила усилия, кинжалы взвизгивали в воздухе. Каждое движение должно было кричать о ее силе, о ее готовности. Она не смела остановиться, пока он не подъехал вплотную и не спешился.

— Рука дрожит на обратном замахе, — прозвучал его голос, обрывая пение стали. Он не приветствовал ее. Никогда. — Слишком медленно. Слепой воспользуется этим. Живой — убьет. На что ты рассчитываешь?

Луна замерла, опустив клинки. Грудь вздымалась, но она силой воли заставляла дыхание выравниваться. Она повернулась к нему, и на ее лице не было ни усталости, ни обиды. Лишь привычная маска послушания.

— Дядя, — она сделала шаг вперед, чтобы обнять его — единственный дозволенный ритуал нежности.

Меррик Кассвел коротко похлопал ее по спине, и этот жест был так же формален, как рукопожатие. Он отстранился, его взгляд, острый и пронзительный, скользнул по ее лицу, по влажным от пота вискам.

— Новости есть, — произнес он, и в его голосе прозвучала та самая сталь, что заставляла Луну внутренне сжиматься. — Важные. Идем в дом.

Он повернулся и пошел к низкой, приземистой хижине, не оборачиваясь. Луна, бросив последний взгляд на туманную стену, что скрывала от нее весь мир и того, кто отнял у нее все, безмолвно последовала за ним.

Леди Клаудия Берн уже стояла на пороге, вытирая руки о фартук. Ее взгляд, умный и понимающий, скользнул с Луны на Меррика.

— Меррик, пусть путь был не напрасным.

— Был, — буркнул он, снимая с седла тяжелый мешок и швырнуя его Луне. — Тащи. И разбери. Клаудия, проверь, все ли там. Мне нужно поговорить с девочкой. Наедине.

Клаудия бросила на Луну быстрый, полный невысказанной тревоги взгляд, но лишь молча взяла другой узел и скрылась в глубине дома. Меррик мотнул головой в сторону хижины, и Луна послушно вошла внутрь.

Он закрыл за собой дверь, отрезав их от внешнего мира. В полумраке единственной комнаты его фигура казалась еще более массивной и грозной.

— Итак, дорогая. Король, внезапно, нарушив все традиции, объявил Смотрины Теней, — выдохнул он, оборачиваясь к ней. Его глаза, холодные и выцветшие, впились в нее. — Будет выбирвать невесту.

Луна не моргнула. Она не понимала, к чему ведет дядя.

— Ты примешь в них участие, — продолжил он. — Ты пройдешь отбор. Ты станешь одной из тех, кого он будет рассматривать как будущую жену.

В воздухе повисло тяжелое молчание. Луна чувствовала, как по ее спине бегут мурашки.

— Зачем? — тихо спросила она. — Чтобы быть ближе к дворцу? Чтобы найти там доказательства?

Меррик резко шагнул к ней, и она инстинктивно отпрянула.

— Доказательства? — он усмехнулся, и в этом звуке не было ничего, кроме презрения. — У меня есть все доказательства.

Меррик отхлебнул чаю и медленно поставил кружку. Его пальцы сжали глину так, что костяшки побелели. — Пришло время тебе узнать всю правду, девочка. Не ту, что я тебе рассказывал все эти годы.

Глава 2.

С тех пор как Меррик бросил в нее это имя — Астерион Велесар — прошло три дня. Семьдесят два часа, и каждый из них Луна проживала, словно сквозь толстое, искажающее стекло. Мир не изменился. Туман все так же висел неподвижной пеленой, хижина все так же пропускала сквозь щели ледяной ветер, а тренировки продолжались с прежней, безжалостной регулярностью. Но внутри нее все перевернулось.

Раньше ее ненависть была слепой, направленной в пустоту. Она была как туман — бесформенной, всеобъемлющей, безадресной. Теперь у этой ненависти было имя. А еще лицо. И трон. Она кристаллизовалась, затвердела в ее душе острейшим алмазом, готовым к удару.

"Король", — стучало в висках в такт ударам кинжала о деревянный манекен. Астерион Велесар. Каждый удар был точным, выверенным. Удар в сердце тирана. Удар в горло убийцы. Удар в спину предателя, который отнял у нее все.

«Я спас тебя, — говорил ей когда-то Меррик, в редкие моменты, когда решался на подобие ласки. — Вынес из горящего дома, прикрыв своим телом. Рисковал всем, чтобы вырастить тебя, дать тебе силу».

Они появились здесь, на этом клочке выжженной земли у самой стены тумана, когда она была еще совсем ребенком. Меррик сказал, что это единственное безопасное место — здесь, на краю, за которым ничего нет, их не станут искать.

Их дом на месте бывшей деревни он построил сам. Самую целую хижину он восстановил в одиночку, а потом привел Клаудию — молчаливую, строгую женщину с руками, знавшими и иглу, и лечебные травы.

По словам дяди, она была кем-то вроде дальней родственницы, оставшейся без семьи, и ее ролью стало сделать из дикарки, выросшей среди мужских занятий, хоть какую-то девушку. Именно Клаудия научила Луну читать, писать и не дичиться каждого звука, кроме завывания ветра.

Луна верила. Верила в его суровую заботу, в его вечные отлучки, которые он объяснял опасными поисками правды и союзников. Верила в их жизнь на отшибе, на самой границе, где туман был гуще, а люди — реже. Это была жизнь в тени. В тени прошлого, в тени страха, в тени того самого неведомого Зла.

Их быт был суровым и лишенным всяких излишеств. Подъем до свету, тяжелая работа по дому, тренировки, скупой ужин и отбой. Дисциплина была их второй кожей, броней против хаоса внешнего мира и внутренней боли. Меррик не терпел слабости. Слезы высушивались насмешкой, усталость — новым заданием, вопросы — гневным молчанием. Он вбивал в нее одно: ты должна быть сильной. Сильной, чтобы выжить. Сильной, чтобы отомстить.

И вот теперь она знала, за что именно.

Луна закончила упражнение, отдышалась, поставив руки на колени. Ее тело, худое и мускулистое, было идеальным инструментом. Инструментом мести. Мысли путались, разрываясь между новой, яростной определенностью и старыми, глупыми привычками.

Взгляд ее упал на старую рябину у забора. На ее оголенных ветках сидело несколько щеглов, нахохлившихся против пронизывающего ветра. Осень стояла поздняя, и холода должны были вот-вот ударить.

“Бедняги, — мелькнуло в голове. — Все не улетают. Замерзнут.”

Луна тут же поймала себя на этой мысли и с силой выдохнула, словно стараясь выбросить ее из головы. Сострадание. Оно всегда было ее слабостью, тем самым мягким местом, которое Меррик пытался в ней выжечь каленым железом.

«Мир жесток, девочка. Доброта убивает быстрее любого клинка. Тот, кого ты пожалеешь сегодня, завтра вонзит нож в твою спину».

Луна сжала кулаки. Дядя был прав. Доброта ничего не дала ее родителям. Только смерть. А король, это чудовище на троне, наверняка не знал, что такое жалость. Чтобы победить монстра, нужно самому стать безжалостным.

Но щеглы… они такие маленькие и беззащитные. Они никому не сделали зла.

“Прекрати. Это слабость. Он учует твою слабость и сломает тебя, прежде чем ты успеешь поднять клинок.”

Луна резко развернулась и пошла к колодцу, чтобы умыться ледяной водой. Вода обожгла кожу, приглушив на мгновение жар стыда за собственную мягкотелость. Она смотрела на свое отражение в ведре — бледное лицо, светлые волосы, туго стянутые в косу, серьезные глаза. Глаза солдата. Убийцы.

— Ты — последний росток нашего рода, — сказал Меррик. — Ты должна сделать то, что не смогли они. Уничтожить тирана.

Она не знала имени своего рода. Не знала, как звали родителей. Меррик никогда не говорил. «Это слишком опасно. Знание — как кровь на снегу. Его могут учуять». Теперь она понимала — он боялся не за нее, а за свой план. Боялся, что лишняя информация отвлечет ее, сделает уязвимой.

И все же… Теперь у нее была цель. Реальная, осязаемая. Весь ее прежний мир, состоявший из тумана, дисциплины и слепой ярости, рухнул, и на его обломках возник новый. Мир, в центре которого стоял замок Имбриума и человек, которого она должна была убить.

Луна выпрямилась, снова глядя на туманную стену. Теперь это была не просто граница ее мира. Это была преграда, которую ей предстояло пересечь. Дорога к мести была вымощена не страхом, а холодной решимостью.

Щеглы на рябине встревоженно вспорхнули и улетели в серую пелену. Луна проследила за ними взглядом, и на секунду в ее глазах мелькнуло что-то похожее на грусть. Но потом она снова надела привычную маску — маску безжалостного орудия. Скоро наступят холода. И ей было не до птиц. Ей предстояла охота на Короля.

Глава 3.

Ветер гулял по хижине, проникая сквозь щели, завывая протяжно и тоскливо. Но внутри царила иная буря — буря из слов, приказов и тщательно выверенных деталей, что обрушил на Луну Меррик.

На грубо сколоченном столе между ними лежал источник этой бури — длинный свиток из плотной, почти черной бумаги, испещренный строгими буквами и скрепленный восковой печатью с изображением птицы, объятой пламенем. Ночной Феникс. Печать королевского дома Велесаров. Смотрины Теней объявлялись.

— Чтобы успеть добраться до столицы, нужно выехать к концу недели. Доберемся до ближайшего Кхарума, там возьмем повозку. Негоже тебе прибывать благоухающей после поездки верхом.

Меррик не выпускал свиток из поля зрения, будто это был не кусок пергамента, а пойманный в ловушку огонь, готовый вырваться наружу.

— Слушай, и пусть каждое слово врежется в твою память, как клинок в ножны, — его голос был низким и плотным, лишенным каких-либо отцовских интонаций. Это был голос командира, отдающего приказ перед решающей битвой. — Ты знаешь официальную историю. Ту, что твердят на площадях и в церквях. Повтори ее для меня.

Луна, сидяшая напротив него с идеально прямой спиной, ответила без запинки, как заученную молитву:

— Король Астерион Велесар — Великий Маг, последний из рода Ночных Фениксов. Много веков назад его предок воздвиг Стену Тумана, чтобы оградить Имбриум от гибельной Чумы, что пожирает Большой Мир. Чудовища, что бродят в тумане — его верные стражи, они разрывают любого, кто попытается принести заразу в наше королевство. Но, к сожалению, они опасны и для наших путников. Каждые тридцать лет Король умирает и возрождается в священном пламени, чтобы его сила, питающая Стену, не иссякла.

— Хорошо, — кивнул Меррик, и в его глазах вспыхнули холодные огоньки. — А теперь забудь. Это — ложь, удобная для толпы и для него самого. Король не спаситель, а захватчик. Он уже давно не контролирует Туман, если когда-то вообще контролировал. И поэтому ему так хочется вернуть себе контроль, ему нужны новые жертвы. Истина в том, что он — убийца. И что убить его может только тот, кому он доверится полностью. Его жена.

Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

— Но не всякая женщина способна на это. Нужна сила. Не только физическая. Ты унаследовала ее от своего отца, от своей крови. Силу своего рода. Именно поэтому ты — единственная, кто может дойти до конца и выполнить то, что должно быть выполнено.

Луна нахмурилась. Это было ново и тревожно.

— Какая сила? Я ничего не чувствую. Никакой магии во мне нет.

— И слава всему, что ты еще дышишь! — резко парировал Меррик. — Я не был близок с мужем моей сестры. Их семья хранила свои секреты, и эти секреты умерли вместе с ними в ту ночь. Обучать тебя магии, проводить ритуалы, искать учителей? Это было бы чистым безумием! Его шпионы рыщут повсюду. Малейшая искра чужой магии, и нас бы нашли и стерли в порошок.

Меррик задумчиво покрутил усы, поправил выбивщуюся из верхнего хвоста прядь. Луна завидовала его волосам — они едва были ниже плеч. И собирать их было удобно и быстро — всего-то обмотать верхнюю часть, где позволяет длина волос, вокруг палки и закрепить на затылке. Готово. Ей же Клаудия строго-настрого запрещала делать что-либо с волосами. Поэтому уход за ними: помывка, расчеснывание от бесконечного мусора и колтунов, а затем и плетение кос, занимало слишком много времени.

— Возможно, твоя сила — это несгибаемость духа, — продолжал Меррик. — Невероятная стойкость. А может, и нечто большее, что пробудится в нужный момент. Ты поймешь, когда придет время. А то, что она до сих пор спала — лучший для нас знак. Значит, ты сможешь ее контролировать, когда она проснется. А пока твои главные и единственные козыри — это вот это, — он ткнул пальцем в ее напряженную ладонь, сжатую в кулак, — и вот это, — он постучал себя по виску. — Регулярные тренировки и дисциплина ума. Все остальное — второстепенно.

С этими словами он принялся раскладывать на столе содержимое своего дорожного мешка. Это были неброские, но качественные вещи: простое шерстяное платье темного цвета, туфли на низком каблуке, гребень для волос, мыло с нейтральным запахом.

— Твоя легенда, — вернулся он к инструкциям. — Ты — Луна Кассвел. Я — твой отец, Меррик Кассвел, некогда преуспевающий, а ныне разорившийся мелкий торговец. После смерти жены я отдал все силы, чтобы поднять тебя и дать тебе образование, надеясь, что ты сможешь вырваться из этой нищеты. Ты умеешь читать, писать, знаешь основы этикета, которые вдолбила в тебя Клаудия. Этого достаточно, чтобы не опозориться на фоне аристократок, но и не выделяться. Ты — серая мышка. Скромная, трудолюбивая, неприметная. Поняла?

— Поняла, — тихо ответила Луна. Она поняла всегда. Быть тенью. Быть никем.

— Настоящий клинок, — продолжил Меррик, понизив голос до шепота, — тебе передадут уже в замке. У нас там есть люди. Через них же ты получишь финальные инструкции. Я опишу тебе приметы, запомни их, но ни в коем случае не ищи контакта первой. Твое оружие — не только сталь. Это — твое умение носить эти дурацкие платья, вести пустые светские беседы, скромно опускать глаза и выглядеть безобидной, милой и умелой девушкой. Кто заподозрит в тебе угрозу? Никто. Никогда. Я воспитал тебя не бездушной убийцей, а идеальной леди-невидимкой. Ты могла бы нанести удар в любой момент, но он мне нужен не любой. Мне нужен решающий. Ты должна выиграть этот Отбор. Стать его невестой. И убить его в брачную ночь, когда его защита будет минимальна, а доверие к тебе — максимально.

Его взгляд снова заскользил по ее фигуре, оценивающий и безжалостный.
— Есть одна проблема. Ты слишком худая. Бледность — не беда, ее всегда можно списать на нехватку солнца, которого в нашем королевстве и так кот наплакал. Но знатные барышни, дочери аристократов и купцов, да даже торговцев, всегда стремятся выглядеть упитанными, сытыми, цветущими. Это знак статуса. Твоя же худоба… она выдает мускулатуру. Выдает годы тренировок.

— Было бы больше времени, — Меррик придирчиво оглядел Луну с головы до ног. — Но его нет. Будем надеяться, что твою физическую форму и выносливость спишут на тяжелую жизнь и постоянную работу. Но с этого дня — ешь. Много. Когда будешь в замке, особенно налегай на сладкое, хлеб, каши. Надо хоть немного сгладить эти резкие линии, сделать тело мягче.

Глава 4.

Последнее утро на краю мира было наполнено непривычной, почти лихорадочной суетой. Леди Клаудия Берн, чья невозмутимость обычно могла утихомирить даже самый свирепый ветер с туманных равнин, теперь металась по тесной хижине, ее пальцы, знавшие толк и в целебных травах, и в изящной вышивке, лихорадочно укладывали в дорожную сумку скудные пожитки, призванные стать фундаментом новой жизни Луны.

— Два сменных платья, — бормотала она, аккуратно расправляя складки на сером шерстяном платье. — Простые, но из добротной ткани. Не опозоришься, но и не вызовешь лишних вопросов. Теплое нижнее платье, ночи в дороге холодные. Мыло, гребень, иголки с нитками. Помни, дитя, в чужом месте твое богатство — это твое умение быть незаметной и опрятной. Первое впечатление решает все. Ты должна выглядеть так, чтобы взгляд следовал мимо тебя.

Луна молча наблюдала, стоя посреди комнаты, словно заложница в клетке собственного прошлого. Каждый предмет, который исчезал в утробе дорожной сумки, безвозвратно хоронил частичку ее прежней жизни. Грубые тренировочные штаны и протертые туники остались в сундуке. На ней было одно из тех самых платьев — серое, без украшений, с длинными рукавами, чья ткань казалась невыносимо грубой и неудобной после привычной мягкости заношенной рабочей одежды.

Дверь распахнулась, впустив вместе с порывом холодного ветра Меррика. Его взгляд скользнул по сумке, затем по Луне.

— Готовься. Через час выходим. До Кхарума — день пути. Там я найму для тебя повозку до столицы.

Он не спросил, готова ли она, не предложил помощи. Его миссия по формовке орудия была завершена. Теперь ему оставалось лишь запустить его в цель.

Перед самым выходом Меррик неожиданно протянул ей сверток.
— Держи. Без этого замерзнешь в пути.

Луна развернула ткань. Внутри лежала накидка — длинная, почти до пят, из плотной шерстяной ткани темно-синего, почти ночного цвета, с большим, просторным капюшоном. Дорогой, практичный и неброский подарок.

— Спасибо, — тихо сказала она, ощущая незнакомую тяжесть ткани в руках.

Перед тем как покинуть хижину навсегда, Луна накинула новый плащ и на последнюю минуту вышла в знакомый прилесок. Воздух был холодным и влажным, пах хвоей и гниющими листьями. Она спустилась к узкой, темной речушке, огибавшей их владения, и заглянула в воду. Отражение в темной воде было смутным, но даже его хватило, чтобы поразиться. Темно-синий цвет накидки, как по волшебству, делал ее бледную кожу менее мертвенной, а светлые, почти белесые волосы, туго заплетенные в косу, внезапно перестали казаться ей безжизненными, как седина Клаудии. Они выглядели… благородно. Впервые за долгие годы ей не было стыдно за свою внешность. Она вспомнила слова Клаудии о хитростях знатных дам, умевших с помощью цвета оттенить свои достоинства.

"И ничего в моем виде не выдает истинных мотивов", — с холодным удовлетворением подумала Луна.

Вернувшись, она застала Меррика уже оседлавшим его крепкого гнедого жеребца. Он протянул ей руку, и Луна, подобрав полы плаща и платья, ловко вскочила в седло позади него. Так они и отправились в путь — сообщники, слившиеся в единый силуэт на фоне вечного тумана.

Путь до Кхарума промелькнул в грохоте копыт и свисте ветра. Луна, держась за пояс Меррика, видела, как бесплодные, выжженные земли у границы сменялись чахлыми, кривыми перелесками. Воздух постепенно терял свою мертвенную густоту, но небо оставалось низким и свинцовым. Она впитывала все это, стараясь заглушить мысли о прошлом и будущем, сосредоточившись лишь на тактильной памяти — вибрации скачущей лошади, весе тяжелого плаща, ощущении одиночества даже в близости к единственному родному человеку.

Город встретил их грязью, шумом и кислой вонью. На постоялом дворе у заставы Меррик быстро нашел угрюмого возницу со старой, потрепанной повозкой, запряженной парью тощих, но выносливых на вид кляч.

— Довезешь ее до Альтерака, до площади у Северных ворот, — бросил Меррик, вручая монеты. — Без остановок и лишних разговоров.

Возница мотнул головой, бросив на Луну равнодушный, оценивающий взгляд. Меррик обернулся к ней в последний раз. Его лицо было каменной маской.

— Дальше — сама. Так безопаснее для нас обоих. Мне тоже нужно кое-что подготовить к твоему триумфу. Помни все, о чем мы говорили.

Он не обнял ее, не пожелал удачи. Просто развернулся, вскочил в седло и исчез в потоке утреннего движения, даже не оглянувшись. Луна сжала ручки своей сумки, взобралась на жесткую, колючую от соломы скамью в повозке и натянула капюшон поглубже. Она была одна.

Путь занял несколько долгих, унылых дней. Деревни, мимо которых они проезжали, были похожи на рассыпанные серые камни — убогие, с покосившимися избами и полями, где чахлые, побуревшие стебли едва держались в истощенной почве. Луна видела людей с потухшими глазами, детей, чьи игры казались странно вялыми и безрадостными. Изредка за высокими заборами мелькали поместья местных лордов, но и они выглядели не оплотами роскоши, а мрачными, укрепленными цитаделями, отгородившимися от всеобщего упадка.

Глядя на эти бедные, забытые богом и королем районы, она мысленно прокручивала в голове уроки географии, которые давала ей Клаудия по пожелтевшим картам. Она вспомнила, что Альтерак, столица, располагалась на полуострове, а ближайший крупный город на севере должен был находиться чуть южнее. Эти знания были абстрактны, но теперь, видя протяженность и запустение земель, она понимала — королевство было не просто в осаде, оно медленно умирало, и столица была его последним оплотом, отчаянно цеплявшимся за жизнь.

Когда на горизонте, наконец, выросли башни Альтерака, ее первым чувством был не восторг, а гнетущее, почти физическое давление. Столица Имбриума не сияла в лучах заката. Она возвышалась над равниной как гигантская глыба темного, отполированного временем и непогодой камня. Стены были исполинскими и неприступными, а шпили королевского замка, венчавшего город, словно впивались в брюхо низкого, серого неба.

Глава 5.

Величественный Зал в королевском замке Альтерака был полон, но его готические своды, терявшиеся в клубящейся под потолком тени, поглощали звуки, превращая нервный гул двухсот голосов в приглушенный, похожий на шум прибоя в раковине, гул.

Каждая из прибывших девушек опустила Черный Свиток с приглашением на Отбор в чашу с огнем и, стоящую в центре. Большинство подписали их заранее. И только несколько простолюдинок сейчас просили помощи у слуг, надиктовывая им свои имя и происхождения.

Воздух в Зале был не просто густым, а вязким, словно пропитанным тысячелетней пылью, смешанной с запахами дорогих духов, простого мыла, человеческого пота и чего-то еще — сладковатого и гнилостного, словно увядающие на могиле цветы.

Луна, закутанная в свою накидку, стояла в нише, скрытая тенью массивной каменной колонны, чью поверхность покрывали причудливые, словно изъеденные проказой, барельефы. Она наблюдала.

Аристократки, собравшись в тесный, яркий островок, щебетали с напускной легкостью, но их глаза, скользя по толпе, метали искры откровенной брезгливости и страха. Девушки из семей торговцев и ремесленников пытались казаться увереннее, безуспешно пытаясь расправить плечи в чужом, подавляющем пространстве. Простолюдинки же жались к стенам, и некоторые из них непроизвольно проводили пальцами по холодному камню, словно ощущая его зловещую пульсацию. Луне казалось, что она тоже ее чувствовала.

Внезапно, беззвучно, словно возникнув из самой тени, распахнулась массивная дубовая дверь с черными, коваными скобами. В проеме возникла высокая, худая фигура в темно-серых одеждах, струящихся, как дым.

Стражники объявили о прибытия Сэра Аларика, Придворного Мага.

Лицо мужчины, испещренное морщинами глубже, чем самые древние руны в замке, казалось высеченным из слоновой кости. Но не это пугало больше всего. Пугала абсолютная, мертвенная тишина, что исходила от него, заглушая последний шепот. Его взгляд медленно скользнул по залу.

Луна вздрогнула. Глаза мага казались выцвевшими — сколько же ему было лет?
На секунду она поймалма взляд на себе. Луна замерла. Она почувствовала, как маг одним только взглядом словно касается потаенных уголков ее души, выискивая в них слабость, фальшь или скрытую мощь.

Она услышала неразборчивый шепот и вздохи. Похоже, это почувствовали все девушки.

— Претендентки, — его голос был не громким, но каждое слово отдавалось эхом в костях, будто кто-то провел смычком по натянутым от напряжения нервам. — Вы собрались здесь, чтобы доказать свою пригодность. Первое испытание не требует от вас ни силы, ни ловкости. Оно требует лишь того, что вы несете в себе изначально. Подходите по очереди к Арке Рун.

Он отступил, и взоры устремились к центру зала. Под самым куполом, в месте, куда не падал ни один луч света, стояла арка. Она была сложена из черного, отполированного до зеркального блеска камня, в гладкой поверхности которого, казалось, плавали темные вихри. На камнях были вырезаны руны. Они едва выделялись из толщи камня, казалось, пожирали свет, создавая вокруг себя ореол сгустившейся тьмы. Воздух трепетал, создавая эффект будто в знойный день над раскаленными камнями.

Процессия началась. Первой, гордо вскинув подбородок, прошла знатная девушка в шелках. Камни на миг вспыхнули тусклым, ржаво-красным светом и тут же погасли, словно подавившись. Девушка фыркнула и прошла дальше. Следующая, простолюдинка, робко ступила под свод. Ничего. Руны остались черными и безжизненными, и бедняжка с рыданием выбежала в противоположную дверь.

Луна наблюдала, анализируя. У большинства не было никакой реакции. У некоторых руны вспыхивали на миг слабым, дрожащим светом — желтоватым, как болотный огонек, или болезненно-зеленым. Этих отводили в сторону. Лишь у немногих аристократок символы вспыхивали ярче — резким, колючим, тревожным светом.

Наконец подошла ее очередь. Сердце Луны заколотилось, но не от страха провала, а от инстинктивного ужаса перед этим черным камнем.

«Сила духа, стойкость», — пронеслось в голове, как заклинание. Она сделала шаг под сень арки.

И реальность разорвалась.

Едва ее стопа коснулась пола по ту сторону, древние руны не просто вспыхнули. Они взорвались беззвучным, ослепительным светом. Но это был не огненный взрыв. Свет — ровный, безжалостно холодный, белесый, как свет далекой, мертвой звезды. Он не пульсировал. Он застыл, залив пространство вокруг нее сиянием, в котором не было ни тепла, ни жизни, лишь чистая, безмолвная, всепоглощающая мощь.

Ее вмиг накрыло и обволакло потоком сильной энергии, и на миг Луне показалось, что она оглохла — звуки зала, собственное дыхание, стук сердца — все исчезло, поглощенное этой абсолютной, давящей тишиной. Ей стало нечем дышать.

Луна замерла, парализованная. Она не чувствовала ничего, кроме всепроникающего холода, шедшего изнутри, будто ее душа превратилась в глыбу льда. Но свет был реален. Он исходил от нее.

Она встретилась взглядом с Алариком. Старый маг не сводил с нее своих серебряных глаз, и в них впервые за весь день промелькнула живая эмоция — не просто удивление, а шок, смешанный с жадным, почти голодным интересом. Он что-то быстро и тихо сказал одному из помощников, не отводя от Луны взгляда, будто боясь, что она исчезнет. Свет от рун стал угасать не постепенно, а словно его кто-то срезал, и тишина сменилась оглушительным возвращением звуков, от которых заложило уши.

— Проходите, — произнес помощник, и его голос прозвучал хрипло и неестественно громко. — Следующая.

Луна, все еще дрожа от внутреннего холода, машинально последовала за жестом слуги. Аларик еще долго смотрел ей вслед, и взгляд его был тяжелым.

В группе прошедших отбор, куда ее отвели, было около двадцати человек.Они переговаривались полушепотом, украдкой вертели головами и разглядывали соперниц. Сама Луна оставалась неподвижной, немного скованной, еще не до конца оправившейся от шока.

Вскоре испытание завершилось. Луна насчитала около сорока девушек. Те, что были после нее, прошли очень быстро. Двери отворились и в зал вошел помошник Придворного Мага с небольшой свитой служанок. Луна увидела, как он что-то шепчет девушке, которая тут же направилась к ней.

— Пожалуйста, пройдете со мной, госпожа Кассвел, — сказала она, и ее голос был подобен шелесту сухих листьев. — Вам предоставят комнату.

Глава 6.

Около часа спустя, сорок девушек, прошедших сквозь ледяное сияние рун, были проведены из их комнат в соседний зал, куда меньших размеров, но оттого не менее гнетущий. Его называли Залом Теней. Здесь окна были завешены тяжелыми бархатными портьерами цвета запекшейся крови, а свет исходил лишь от нескольких высоких свечей в серебряных канделябрах, чьи язычки пламени горели неестественно ровно и почти не мигали, отбрасывая на стены гигантские, пляшущие тени. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим воском, сушеными травами и едва уловимым, но стойким ароматом дорогого, но чужого парфюма — визитной карточкой женщины, которая ждала их в конце зала.

Статная женщина восседала на высоком резном кресле, похожем на миниатюрный трон. Это была женщина в годах, с лицом, которое время и опыт высекли из мрамора — жестким, бесстрастным и невероятно проницательным. Ее темные глаза, маленькие и блестящие, как у бурундука, осматривали девушек неспеша, но успевали запечатлеть каждую мелочь: дрожь в пальцах, неправильный шов на платье, малейшую тень неуверенности в глазах. Ее платье было строгого кроя, темно-зеленого цвета, а на груди поблескивала старинная брошь в виде сплетенных змеиных колец — похоже, герб ее рода.

Прежде чем начать допрос, женщина представилась, и ее голос, низкий и властный, заполнил собой все пространство зала, заставив замолкнуть последний шепот.

— Я — матрона Лидия из рода Веридиус. Королевская Сваха, — объявила она, и в ее интонации слышалась многовековая тяжесть наследственной власти. — Моя далекая бабка, прародительница Кассианна Веридиус, стояла у истоков этой традиции и проводила первый в истории Имбриума Отбор для деда нашего нынешнего Короля. С тех пор женщины моего рода верой и правдой служат трону Велесаров, исполняя почетный и тяжелый долг — отыскивать ту единственную, что достойна разделить с монархом бремя правления. Мы — хранительницы правил, традиций и… тайн Смотрин. Запомните это.

Эти слова, произнесенные с холодной торжественностью, нависли в воздухе, словно свинцовые гири. Это была не просто представительница двора; это была живая история, плоть от плоти самой традиции Отбора, и ее вердикт был столь же неоспорим, как приговор судьбы.

Девушек вызывали по одной. Матрона Лидия не тратила времени на светские беседы. Ее вопросы были отточенными кинжалами, направленными в самое сердце их страхов и амбиций.

Одной из первых вызвали Изабеллу фон Эльденбург. Девушка подошла с безупречной осанкой, ее бархатное платье шелестело по каменному полу.

— Дитя фон Эльденбург, — голос матроны Лидии был ровным, без единой нотки тепла. — Ваш род знатен и стар. Представь, что Король, твой супруг, прикажет тебе собственноручно казнить твоего самого человека — после Короля, разумеется. Предположим, близкого друга, или члена семьи, обвиненного в государственной измене. Каковы будут твои действия?

Изабелла даже не моргнула. Ее голос прозвучал холодно и ясно, как удар стали о лед.

— Я потребую неопровержимых доказательств вины, как того требует закон и традиция, которую чтит мой род. Если вина будет доказана и приговор одобрен Верховным Судом, то долг перед Короной и Имбриумом превыше личных привязанностей. Я исполню приказ, ибо благополучие королевства — высшая ценность.

Матрона Лидия медленно кивнула, делая пометку на пергаменте. Ответ был бездушным, но безупречным с точки зрения логики вассальной верности и политической целесообразности. Изабелла прошла.

Подошла очередь Элоди. Девушка с дикими рыжими кудрями и веснушками стояла, словно дикий зверь в клетке, ее поза выдавала напряжение и неприятие всего происходящего.

— Твои манеры, дитя, оставляют желать лучшего, — констатировала Сваха, и в ее голосе прозвучала легкая, язвительная нотка. — Что ты можешь сказать в свое оправдание? Как ты, с твоей… природной непосредственностью, собираешься вести себя при дворе?

Элоди метнула на нее вызывающий взгляд, ее зеленые глаза вспыхнули.

— Я знаю манеры зверей в лесу и духов в тумане. Я знаю, как попросить у них прохода и как задобрить, чтобы не съели. Я знаю язык ветра и воду, что шепчет правду. Ваши городские уловки — как шелест сухих листьев под ногами. Они мне неведомы. И не нужны. Если Королю нужна очередная кукла в кринолинах, я ему не подхожу.

В зале повисло шокированное молчание. Дерзость была неслыханной. Но матрона Лидия не выглядела разгневанной. Она внимательно, с нескрываемым интересом разглядывала Элоди, будто видела перед собой не девушку, а редкий, диковинный артефакт, принесенный из самых глубин туманных земель. Матрона увидела в ней не грубость, а природную, неотполированную силу, первозданную и честную. Элоди также получила разрешение пройти дальше.

И вот настал черед Луны. Она сделала шаг вперед, чувствуя, как взгляд матроны Лидии сканирует ее с ног до головы, словно снимая мерку с ее души.

— Итак, дитя мое, Луна Кассвел, — произнесла матрона, и ее голос прозвучал чуть мягче, но от этого не менее опасно. — Позволь задать тебе простой вопрос. Что для тебя в этой жизни является самой большой ценностью? О чем ты сожалеешь больше всего? Говори без утайки.

Луна замерла на мгновение. В голове пронеслись заученные ответы — «семья», «долг», «честь». Но все они почему-то показались чужими, призрачными. И тогда, повинуясь не мысли, а какому-то глубинному инстинкту, Луна подняла голову и посмотрела прямо в глаза матроне Лидии. Ее собственный голос прозвучал тихо, но с такой обжигающей, немудреной искренностью, что даже пламя свечей на миг дрогнуло.

— Правда, — сказала она, и слово повисло в воздухе, чистое и острое. — Самая большая ценность — это правда. Знать, что было на самом деле. И самое большое сожаление… это когда ее у тебя отнимают. Когда тебе показывают мир через кривое стекло лжи.

Ответ был настолько простым и прямым, что повисла неловкая пауза. Матрона Лидия пристально смотрела на нее, и в ее глазах читалось сложная гамма эмоций: недоумение, оценка, легкое раздражение и проблеск чего-то, похожего на уважение.

Глава 7.

Но ее слова потонули в нарастающем хаосе. Другая девушка, совсем юная, с косичками, в простом домотканом платье, просто беззвучно закатила глаза и рухнула на каменный пол, как подкошенная. Ее тело затряслось в немых конвульсиях, руки выкручивались в неестественных позах, а из горла не вырывалось ни звука — будто невидимая рука сдавила ей глотку, вырвав даже право на крик. Это зрелище было пугающе неестественным, словно на нее наложили заклятие абсолютной, давящей тишины.

У стены стояла еще одна девушка, с бледным, как полотно, лицом и огромными, полными слез глазами. Она не кричала. Она смотрела на матрону Лидию с немым вопросом, а потом ее взгляд медленно, с жуткой неотвратимостью, перевелся на темную, холодную стену Зала Теней.

— Он должен был выбрать меня… — прошептала она, и ее голос звучал плоским, отчужденным, будто через нее говорило что-то другое, какая-то посторонняя, обезумевшая воля. — Я видела это во сне… Он звал…

И тогда она, без единого крика, с размаху ударилась головой о каменную кладку. Раздался глухой, кошмарный, влажный стук.

И тут Луна, к своему леденящему ужасу, почувствовала и увидела нечто необъяснимое.

Каменная стена, холодная и инертная, в ответ на удар… отозвалась. Не просто эхом. Камень будто бы на мгновение проглотил звук, а затем отдал его обратно низким, гулким стоном, идущим из самых недр замка.

Это был не просто звук эха. Это был низкий, гулкий стон, шедший не из воздуха, а из самых недр замка, будто проснулся и заворчал голодный зверь, спавший в его основании. Но это было еще не все. Сама поверхность стены вокруг девушки на секунду изменилась. Темный камень потемнел еще больше, став влажным и блестящим, как плоть живого существа, покрытая потом агонии. По нему пробежала судорожная рябь, словно по воде, и в том месте, где ее лоб коснулся камня, проступило темное, почти черное пятно, медленно растекавшееся, как кровь, но состоящее из самой тени.

Девушка, не обращая внимания на хлынувшую из раны кровь, снова и снова билась головой о камень. И с каждым ударом гулкий стон становился громче и насыщеннее, а стена, казалось, все жадно впитывала — ее отчаяние, ее боль, ее сломанный разум. Камень — а был ли это камень? — под ее окровавленным лбом теперь откровенно пульсировал в такт ударам, словно гигантское черное сердце.

— Прекратите это! Сию же минуту! — скомандовала матрона Лидия, но в ее голосе не было паники. Было лишь холодное, властное раздражение.

Стража бросилась к обезумевшей девушке. Двое стражников попытались оттащить ее, но ее тело словно налилось свинцом, а пальцы впились в выступы между камнями с нечеловеческой силой. Это была не просто истерика; это было слияние, жуткий симбиоз жертвы и палача, где замок был и тем, и другим.

— Он… чувствует… — простонала девушка, и ее глаза, залитые кровью, смотрели в пустоту с каким-то экстатическим ужасом. — Он голоден… Я его накормлю… и он меня возьмет…

В этот момент девушка, бившаяся в беззвучных конвульсиях на полу, внезапно замерла. Ее тело выгнулось в неестественной дуге, а из ее раскрытого в безмолвном крике рта вырвался тонкий, холодный пар. Этот пар не рассеялся, а потянулся, как дымок, к той же стене и впитался в камень рядом с окровавленным пятном. Стена снова содрогнулась, и гулкий стон на миг перешел в нечто похожее на урчание насыщения.

В глазах защипало. Луна моргнула раз, другой, а когда открыла глаза, стнена выглядела преждей. Просто камень, залитый кровью.

Луна стояла, парализованная, не в силах оторвать взгляд. Ее собственное сердце бешено колотилось, и ей казалось, что холодные камни под ногами тоже начали вибрировать в такт, высасывая из нее страх и отвращение. Замок был живым. Он чувствовал. И он питался их эмоциями, их болью, их отчаянием. Это было в тысячу раз страшнее любых чудовищ в тумане. Древний род Веридиус, служивший этому месту веками, наверняка знал об этом. И матрона Лидия, хранительница тайн, тем более.

Та, в свою очередь, наблюдала за происходящим с тем же каменным, бесстрастным выражением лица, словно видела подобное не в первый раз.

— Проводите прошедших в их покои, — равнодушно произнесла она, обращаясь к служанкам. — И уберите это… безобразие. Не обращайте внимания. Замок иногда бывает нервным, особенно после такого наплыва… энергии. Он успокоится.

Эти слова, сказанные таким обыденным, почти бытовым тоном, были самым жуткими из всего, что Луна видела и слышала сегодня. Ей показалось, что на мгновение она поймала взгляд матроны Лидии — и в нем не было ни капли сострадания. Лишь холодное, отстраненное любопытство ученого, наблюдающего за предсказуемой реакцией подопытных в давно идущем эксперименте.

Служанки, бледные, но безропотно послушные, поторапливали двадцать восемь избранных, уводя их из Зала Теней. Луна шла, не чувствуя под собой ног, приглушенные, влажные удары о живую стену и беззвучные конвульсии второй девушки преследовали ее, словно проклятие. Она была внутри не просто замка. Она была внутри древнего, голодного организма, слуги которого веками оттачивали свое ремесло. И ей предстояло стать либо его пищей, либо… той, кто сумеет нанести удар в самое его сердце, обманув бдительность и самой матроны Лидии, и самого замка.

Служанки, бледные как смерть, но безропотно послушные, поторапливали двадцать восемь избранных, уводя их из Зала Теней. Луна шла, не чувствуя под собой ног, ее колени подкашивались.

В ушах стоял тот влажный, гулкий стук, с которым одна из участниц билась головой о стену, а перед глазами плясало образ пульсирующего камня и беззвучно бьющегося в конвульсиях тела.

Она была внутри не просто замка. Она была в желудке древнего, голодного чудовища, слуги которого веками оттачивали свое ремесло, чтобы кормить его.

Замок-чудовище по натуре подстать своему Королю… Луна чувствовала горькую логику. Чего еще она могла ожидать?

Глава 8.

После кошмарной сцены в Зале Теней оставшихся двадцать восемь девушек проводили в другую часть замка — в Белые Галереи, где царила стерильная, пугающая своей чистотой атмосфера. Воздух здесь пах не пылью и тайнами, а резкими травами, антисептиками и чем-то металлическим. Стены были выбелены известью, а единственным украшением служили строгие изображения целебных растений и схемы человеческого тела, тут и там развешанные на стенах. Это былоа царство королевских целителей, и его бездушный порядок после мистического ужаса предыдущего зала был почти таким же угнетающим.

Девушек разделили на небольшие группы и проводили в отдельные кельеобразные комнаты для осмотра. Процедуру проводили несколько магов-целителей — мужчины и женщины в простых серых одеяниях, с лицами, не выражавшими ни сочувствия, ни неприязни, лишь профессиональную отстраненность. Их прикосновения были безличными и точными, как движения часового механизма.

Осмотр был тотальным и унизительным. Луне, как и другим, пришлось раздеться. Холодный воздух галерей заставил ее кожу покрыться мурашками. Целители, не глядя ей в глаза, проверяли все: остроту зрения, слух, состояние зубов и кожи. Они замеряли силу сжатия ее ладони, гибкость суставов, прослушивали сердце и легкие холодными серебряными трубками. Одна из целительниц, женщина с руками, холодными как лед, тщательно ощупала ее кости, череп, проверила позвоночник, ища признаки наследственных деформаций или болезней.

— Открой рот, — скомандовала ей пожилой целитель, и Луна повиновалась. Он заглянул внутрь, потом провел перед ее лицом каким-то дымящимся кристаллом, наблюдая за реакцией зрачков. — Язык.

Она показала.

— Глубоко вдохни. Задержи дыхание. Кашляни.

Она выполняла команды, чувствуя себя скотом на рынке. Самым унизительным был женский осмотр на небольшой лежанке, закрытой тонким холстом.

Луна сжала зубы и смотрела в белый потолок, стараясь ни о чем не думать. Этот позор был лишь ступенькой к цели. Целительница долго диагностировала Луну магией, затем, сделав отметку табличке, пробормотала своей помощнице: «Детородная система в норме. Цикл регулярный. Близости с мужчиной не было».

Луна видела, как мимо её двери проводили одну из девушек. Её вели под руки, и каждый шаг давался ей с мучительной осторожностью.

Плечи другой девушки тряслись от беззвучных рыданий.Магический резонанс показал, что её собственная энергия попросту истощена из-за связей с мужчинами, свзять с Королём невозможна.

И тут же внимание Луны привлекли двое. Одна — высокая, мускулистая девушка с шрамом через бровь и тяжелым взглядом. Рядом с ней стояла круглолицая и невысокая, с ясными, простыми глазами, в которых читалась недетская смекалка. Контраст между воительницей и простушкой был настолько поразителен, что на них невозможно было не задержать взгляд.

Элоди прошла осмотр с мрачным видом, ее тело, привыкшее к труду и лишениям, не вызвало у целителей никаких нареканий. Изабелла же демонстрировала стоическое спокойствие, ее взгляд был направлен в стену, будто она была выше всей этой грубой процедуры.

Когда осмотр завершился, девушек, прошедших и его, собрали в небольшом помещении. Их осталось двадцать восемь.

Вскоре в зал вошли три фигуры: матрона Лидия, чье лицо было все так же непроницаемо, Аларик, чей серебряный взгляд снова, как и во время испытания рунами, на мгновение задержался на Луне, и высокий, молчаливый мужчина в латах офицера королевской гвардии.

Именно матрона Лидия сделала шаг вперед, держа в руках тот самый окончательный свиток.

— Испытания предварительного отбора завершены, — ее голос резал воздух, как лезвие. — Передо мной список из двадцати восьми имен, которые будут допущены к Смотринам Теней. Вы — те, кто доказал свою физическую, душевную и магическую состоятельность. Поздравляю вас. Отныне и до конца Смотрин вы — гости Его Величества Короля Астериона. Помните об этом и ведите себя подобающе.

. Церемония была окончена. Трое уполномоченных развернулись и вышли, оставив девушек в напряженном ожидании.

Луна стояла среди других, но ее разум работал с холодной ясностью, анализируя все, что она видела. Она смотрела на этих двадцать восемь женщин, и все пазлы сложились в единую, безжалостную картину.

Здесь были знатные аристократки вроде Изабеллы фон Эльденбург — их было всего несколько, самые влиятельные роды, которых нельзя было игнорировать без риска политического скандала. Были дочери богатых купцов, чьи кошельки поддерживали экономику королевства. Были девушки из семей ремесленников и ученых.

И были такие как она, Луна, и Элоди — выходцы из низов, с окраин, из мира, который аристократия предпочитала не замечать. Король, вопреки всем традициям, искал свою «спасительницу» везде. Он проверял теорию, что она может быть «простой». Матрона Лидия и Аларик предоставили ему для этого эксперимента максимально широкую выборку.

Каждая из них несла в себе какую-то искру, способную резонировать с древней, искаженной магией Короля. Бесплодные и физически слабые были отсеяны не только из-за цели оставить наследника, но и потому, что их тело не стало бы надежным сосудом для этой искры.

Красота, безусловно, присутствовала, но она не была определяющей. Здесь были и миловидные, и совсем простые лица. Но в глазах каждой из этих двадцати восьми горел огонь — воли, ума, амбиций, отчаяния или ненависти. Психологически слабых, тех, кто сломался при первой же проверке, отсеяли. Замку и Королю была нужна не хрупкая кукла, а крепкий инструмент, способный выдержать давление.

Присутствие Изабеллы и еще нескольких аристократок был вынужденной уступкой, ширмой, чтобы придать этому радикальному «внесословному» отбору видимость легитимности и избежать открытого бунта знати. Они были разменными фигурами, живым доказательством того, что Король все еще считается с элитой.

Луна понимала все это с пугающей четкостью. Ее не взяли по случайности. Ее взяли, потому что она идеально вписалась в критерии. Она была разнообразием. Она показала потенциал. И она была достаточно незаметна, чтобы не вызвать подозрений у политических фракций.

Глава 9.

Луна вошла в свою комнату и закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал невероятно громко, окончательно и одиноко. Она облокотилась на твердую древесину, закрыла глаза и сделала глубокий, дрожащий вдох. Только сейчас, в тишине и уединении, до нее начало доходить все, что произошло.

Первое, что она заметила — в комнате было тепло. Неожиданно, почти неестественно тепло. Она огляделась — камина здесь не было, как и каких-либо видимых источников тепла. Но каменные стены отдавали не холодом, а ровным, мягким теплом, словно все помещение было живым существом, согревающим своих обитателей.

Воздух был свежим, без привычной сырости подземелий. Луна медленно провела ладонью по стене — камень действительно был теплым, почти как кожа живого человека. Эта странная, почти интимная забота со стороны самого замка вызывала не благодарность, а глухую тревогу. Что, если это была не забота, а лишь еще один способ усыпить их бдительность? Или, что страшнее, — способ сделать их более... податливыми?

Она была внутри. В логове зверя. Не в качестве гостя, а в качестве официальной участницы того, что внешне называлось «Смотринами Теней», но на деле было чем-то бесконечно более мрачным и отчаянным.

Ее взгляд скользнул по скромным пожиткам, аккуратно сложенным у стены. Знакомый узел с немногими вещами, собранными Клаудией, казался сейчас единственной нитью, связывающей ее с тем миром, с той Луной, которой она была раньше. Комната была небольшой, аскетичной, но в этом тепле она казалась почти уютной — обманчиво уютной.

И тогда, в этой обманчивой теплоте и тишине, ее мысли, сдерживаемые целый день железной волей, хлынули лавиной.

Двадцать восемь. Всего двадцать восемь девушек на все королевство. Для Смотрин, которые в былые времена собирали сотню и более претенденток, это было ничтожно малое число. Это был не просто скудный список. Это был многоголосый, отчаянный сигнал бедствия, крик, который никто не слышал.

Это означало, что империя Астериона рушилась. В него не верили. Аристократия саботировала Отбор, не желая отдавать дочерей на заведомо провальное и гибельное дело. Его ресурсы — и людские, и политические — были на исходе. Времени не оставалось. Этот пестрый, урезанный список из знатных дам, купеческих дочерей и простолюдинок был для самого Короля последним доказательством того, что он достиг дна.

А для нее, Луны, и остальных двадцати семи участниц это означало лишь одно: они участвовали не в великолепной лотерее с призом в виде короны. Они были актерами в последнем акте грандиозной трагедии. Ставки были выше некуда — жизнь, смерть, судьба королевства. А шансы... шансы были призрачными, и участь большинства из них была предрешена этой самой отчаянной обстановкой. Они были не невестами, а расходным материалом в последней попытке умирающего монарха найти спасение.

Тихий, почти неслышный стук в дверь вывел ее из размышлений. Луна вздрогнула и отскочила от двери, сердце заколотилось в груди.
— Войдите, — выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге возникла юная служанка, не старше ее самой. Девушка не поднимала глаз, уставившись в пол, ее пальцы нервно теребили край передника.

— Госпожа, мне приказано помочь вам с омовением, — прошептала она, почти не разжимая губ. Голосок был тонким, испуганным.

Луна, воспитанная в строгости и самостоятельности, сначала смутилась. Отказаться? Но мысль о том, чтобы остаться одной в этой каменной клетке со своими мрачными мыслями, внезапно показалась ей куда страшнее, чем присутствие незнакомой девушки.

Этот замок уже доказал, что он не просто камень, он был живым и голодным. Одиночество в его стенах, даже таких теплых, чувствовалось как смертельная ловушка. А этот тихий, испуганный шепот напоминал, что она не одна в этом кошмаре.

— Хорошо, — тихо согласилась Луна, чувствуя, как странно это звучит. — Благодарю.

Служанка, не поднимая головы, провела ее в крошечную, смежную с комнатой нишу, где стояла медная ванна, уже наполненная теплой водой с легким ароматом полыни и лаванды — травами очищения. Процедура омовения прошла в гнетущем молчании, нарушаемом лишь плеском воды.

Прикосновения служанки были легкими и быстрыми, ее пальцы дрожали. Луна понимала — эта девушка боялась не меньше ее, просто по-своему. Она была частью механизма замка, но таким маленьким и бесправным, что казалось, не отличалась от крысы. Когда служанка мыла ей спину, Луна почувствовала, как напряжены мышцы девушки, как учащенно ее дыхание.

Когда все было закончено, и Луна, закутанная в просторное полотняное полотенце, вернулась в свою комнату, служанка протянула ей аккуратно сложенную стопку ткани.

— Это комплимент от матроны Лидии, — все так же шепотом сообщила девушка, на мгновение подняв на Луну испуганные глаза. — В честь вашего прохождения отбора. Чтобы вы... хорошо выглядели.

Сказав это, она быстро ретировалась, снова опустив голову и бесшумно закрыв за собой дверь.

Луна осталась одна. Она развернула сверток. Внутри лежало тонкое, но плотное нижнее платье из отбеленного льна и несколько платьев в пол. Они были простого кроя, без излишеств, но сшиты из невероятной ткани — мягкой, прочной, дышащей.

Луна, привыкшая к грубой шерсти и холсту, никогда в жизни не прикасалась к чему-то подобному. Она провела пальцами по гладкой поверхности, и ее охватило странное чувство. Эта ткань была слишком качественной, слишком аккуратной, слишком... нормальной для этого места безумия, страданий и живых стен.

Она была чужеродным элементом, крошечным островком иллюзорной цивилизованности в море тьмы. И что самое пугающее — все платья были сшиты точно по ее фигуре. За то короткое время, что они были здесь, их не только оценили и измерили взглядом, но и успели создать для них одежду. Это демонстрировало пугающую эффективность и осведомленность системы, в которую она встроилась.

Дрожа от странного холода, пробиравшего до костей, несмотря на тепло в комнате, Луна надела нижнее платье. Ткань приятно облегала ее худощавое, мускулистое тело, маскируя его под привычные, мягкие очертания. Она погасила светильник и легла на жесткую кровать, натянув одеяло до подбородка.

Глава 10.

Ей снился кошмар. Бесформенный, вязкий, как болотная топь. В нем были обрывки вчерашнего дня: леденящий свет рун, который, казалось, выжигал ее изнутри; пульсирующая, влажная стена, впитывающая чужую агонию; и лицо матроны Ливии, холодное и безразличное, плывущее в темноте, как луна на черной воде.

Из тьмы на нее смотрели десятки глаз — отвергнутых девушек, чьи взгляды полны укора и зависти. А где-то в глубине, за всем этим, стояла высокая, темная фигура, чьего лица она не могла разглядеть, но от которого исходила такая волна древней, нечеловеческой усталости, что хотелось плакать. Она пыталась бежать, но ее ноги увязали в холодном камне пола, который вдруг стал мягким и липким, как десна.

Наконец, Луна открыла глаза. В груди колотилось сердце, дыхание сбилось. Она лежала в полной темноте, и несколько секунд не могла понять, где находится. Затем сознание прояснилось: замок. Она в замке. Прошла отбор.

Она заставила себя сделать несколько глубоких, размеренных вдохов, как учил Меррик — вдох на четыре счета, задержать дыхание, выдох на шесть. Сердце постепенно успокоилось. Она справилась с самым главным. Не попади она сюда, все усилия, вся ее жизнь, подчиненная одной цели, пошли бы прахом. Теперь она была на месте. Дверь в логово зверя была открыта. Осталось лишь переступить порог и нанести удар.

Успокоенная этой мыслью, она закрыла глаза, чувствуя, как напряжение медленно покидает тело. Сон снова начал подбираться к ней, окутывая мягкой, тяжелой пеленой. Еще пять минут, просто пять минут…

И вдруг — странное ощущение. Чувство, знакомое каждому, кто когда-либо ночевал в одиночестве в незнакомом месте. Ощущение пристального взгляда.

Луна замерла, не открывая глаз. Это нервы, сказала она себе. Просто нервы после вчерашнего дня и кошмара. Но ощущение не проходило. Оно было тяжелым, осязаемым.

Она медленно, почти не дыша, приоткрыла веки и скосила глаза, стараясь пронзить взглядом непроглядный мрак комнаты. Глаза, привыкшие к темноте, почти ничего не различали. Лишь смутные очертания стула, силуэт умывальника. Но в дальнем углу, там, где тень была особенно густой, ей почудилось движение. И Луна готова была поклясться, что оттуда на нее смотрели. Два бледных, не мигающих пятна, лишенных выражения, но полных безмолвного, животного любопытства.

Горло ее пересохло. Луна заставила себя не двигаться, притворившись спящей. Это замок. Он живой. Он наблюдает. Не подавай виду. Не показывай страх. Она почти убедила себя, что это игра воображения, почти заставила веки сомкнуться, пытаясь загнать панику обратно, в самый темный уголок сознания.

Внезапно прямо у нее над ухом раздался резкий, оглушительный в тишине звук. Сухой хлопок и стремительный, шелестящий взмах крыльев, будто огромная летучая мышь пролетела в сантиметре от ее виска.

Луна вскочила на кровати с таким рывком, что одеяло слетело на пол. Визг застрял у нее в горле, подавленный годами тренировок. Сердце бешено колотилось, выпрыгивая из груди. Она метнулась к окну, почти на ощупь, спотыкаясь о ножку стула, отдернула тяжелую, пыльную штору.

За окном занимался рассвет. Небо было серым, свинцовым, но по его краю уже стелилась тонкая полоса грязно-розового света. В замковом рву под ее окном клубился предрассветный туман. Светало. Совсем скоро за ней придут.

Она обернулась, вглядываясь в угол. Там теперь не было ничего, кроме обычной тени. Никаких глаз, никакого шевеления. Только холодный камень. Но ощущение чужого присутствия витало в воздухе, густое, как запах.

Дрожащими руками она с силой выплеснула себе в лицо ледяную воду из кувшина. Вода окатила ее, смывая остатки сна и паники. Она повторила процедуру еще раз, чувствуя, как холод проясняет мысли. Нервы. Только нервы. Замок играет с тобой. Не поддавайся.

Затем, не найдя ничего более подходящего для приведения себя в чувство, она отступила на шаг и приняла устойчивую стойку. Ее пальцы сомкнулись на ручках глиняного кувшина, еще наполненного водой. Он был тяжелым, неуклюжим, идеальным утяжелителем. И она начала свою утреннюю тренировку.

Сначала — плавные движения, перенос веса, работа на баланс. Кувшин описывал в воздухе медленные, точные дуги. Затем — более резкие, отточенные связки, имитирующие удары и блоки. Мышцы на ее руках и спине напрягались, но дыхание оставалось ровным. Она была благодарна леди Клаудии — та, вопреки воле Меррика, настояла на том, чтобы научить ее тренировкам и в платье. «Даже леди должна уметь постоять за себя, дитя, и делать это изящно, не привлекая лишнего внимания», — говорила она. Сейчас эти уроки были спасением.

Она полностью погрузилась в ритуал, в знакомую боль в мышцах, в счет дыхания. Это был ее якорь в этом море безумия.

Внезапно в дверь постучали. Три четких, негромких удара.

Луна замерла на полуслове, с кувшином, занесенным для очередного «удара». Сердце снова екнуло. Она молниеносно выпрямилась, поставила кувшин на место и сгладила ладонями складки на платье, стараясь выглядеть так, будто только что встала.

— Войдите, — сказала она, и голос ее прозвучал чуть хрипло.

Дверь открылась, и в комнату вошла та же юная служанка, что помогала ей вчера. Девушка, как и прежде, избегала смотреть ей в глаза.

Луна, чувствуя прилив смущения и тревоги, засуетилась. Никто не должен знать о ее тренировках! Никто не должен подозревать в ней ничего, кроме скромной, неприметной девушки.

— Я… я хотела пить, — быстро, почти оправдываясь, сказала Луна, указывая на кувшин. — Но он такой тяжелый… Не могли бы вы помочь мне налить воды?

Служанка молча кивнула, подошла и с легкостью, демонстрирующей привычку к физическому труду, наполнила кубок. Луна взяла его дрожащей рукой и сделала несколько глотков, стараясь унять дрожь.

— Благодарю, — прошептала она.

Служанка снова кивнула и жестом показала на дверь.
— Госпожа, если вы готовы, я провожу вас в трапезную. Остальные уже собираются.

Первый завтрак в замке. Первый день настоящих Смотрин. Луна сделала глубокий вдох, выпрямила плечи и, отбросив остатки ночного страха, кивнула в ответ.