Невеста из свинарни для дракона

Глава 1. Она воняет жизнью. А ты — тлением

— Эта… деревенщина? Ты с ума сошёл, Арвид! У неё, я готов поклясться, за ушами шевелится живность, а из-под ногтей земля поколениями не выводилась! — Гортен не кричал. Он шипел, как разозлённый уж, и каждое слово было отточенным клинком, направленным прямо в больное место. — Ты, наследник Кровавого Солнца, последний чистокровный дракон этой земли, пойдёшь на поклон к какой-то… пастушьей вши?

Принц Арвид не повернулся. Он стоял спиной к советнику, уперев ладони в резной мрамор камина, и делал вид, что греется у огня. Пламя лизало поленья, отбрасывая на стены гобелена гигантские, неверные тени, похожие на пляшущих демонов. Или на драконов в агонии. Жар был адским, но внутри Арвида была вечная мерзлота. Кости ломило, будто их вымачивали в ледяном уксусе, а в висках стучал назойливый, больной пульс. Скрыть дрожь в руках стоило ему титанических усилий.

— Она пахнет магией, — проговорил он наконец, и собственный голос показался ему чужим, хриплым от напряжения. — Дикой, неудобной и живой. А ты, Гортен, последние три года пахнешь страхом и ложью. И тлением. Заткнись.

В комнате повисла тишина, густая и липкая, как смола. Даже потрескивание поленьев звучало оскорбительно громко. Гортен, человек с лицом учтивого кровопийцы и манерами придворной змеи, медленно выдохнул.

— Лекари говорят, что тебе остались недели. Или даже дни, — его голос стал сладким, почти сочувствующим. — И ты вместо того, чтобы просить помощи у столичных магов или искать эликсир в архивах предков, слушаешь… нюх? Драконий инстинкт, который довёл твоего отца до безумия?

Арвид резко обернулся. Движение вышло резким, неловким, и мир на секунду поплыл перед глазами. Он схватился за каминную полку. В глазах потемнело, и он увидел не гневное лицо советника, а отражение в огромном, почерневшем от времени зеркале напротив. Призрак. Бледное лицо с резкими, слишком чёткими скулами, под глазами — фиолетовые тени, будто его били кулаками. Губы, похожие на две тонкие, бледные ниточки. И глаза… золотые зрачки, наследственный признак, тусклые и мутные, как старые монеты. Ничего от дракона. Одно лишь жалкое подобие человека, медленно растворяющегося в собственной немощи.

— Мой отец, — прошипел Арвид, и на мгновение в его глазах вспыхнул тот самый огонь, — сошёл с ума от одиночества и яда, который лили ему в вино верные слуги. Как и мне. Разница лишь в том, что я знаю источник. И знаю, что никакой эликсир из архивов меня не спасёт. Спасёт только… новая кровь.

Он оттолкнулся от камина, заставив себя выпрямиться во весь рост. Он был всё ещё высок, всё ещё строен под тёмно-бордовым камзолом, но это была худоба истощения, а не сила. Он шагнул к Гортену, превозмогая головокружение.

— Ты нашёл её. Говори, где.

Гортен смерил его взглядом, полным холодного расчёта. В этом взгляде было всё: и разочарование, и злорадство, и спесь того, кто уверен, что держит все нитки.

— Северный выгон, за речкой Песенной. Деревушка Ветвистый Холм. Она пасёт там стадо старого Хагара. — Он поморщился, будто произнёс неприличное слово. — Зовут… Соля. Лет двадцати. Сирота. Брат где-то на службе. Больше о ней ничего неизвестно, потому что знать о ней нечего. Арвид…

Но принц уже повернулся к двери, накидывая на плечи тёмный, без каких-либо гербов, плащ. Каждый мускул кричал от боли, каждый сустав скрипел, словно ржавый механизм.

— Если я не вернусь к закату, — бросил он через плечо, — считай, твой господин получил то, чего так желал. И можешь начинать присягать моему милому братцу.

Он вышел, не дав Гортену вставить слово. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Дорога до Ветвистого Холма была пыткой. Каждый ухаб под колёсами простой, без гербов, кареты отдавался в висках тупой болью. Арвид сидел, стиснув зубы, и смотрел в окно, не видя проплывающих мимо унылых осенних пейзажей: оголённых рощ, пожухлых полей, хмурого свинцового неба. Он сосредоточился на дыхании. Вдыхал. Выдыхал. Ловил запахи.

Сначала был запах самого себя — болезненный, сладковато-гнилостный, как увядшие лилии в вазе, которую забыли сменить. Потом запах кожаной обивки, пыли, конского пота от кучерского коня. Потом, когда карета миновала последнюю заставу и выкатилась на просёлок, его накрыла волна.

Запах.

Навоз. Перепревшее сено. Гнилая ботва. Дымок из труб. Пот. Земля. Просто земля — влажная, тяжёлая, пахнущая бесконечным циклом жизни и смерти. Арвида затошнило. Его драконья суть, и без того ослабленная, сжалась внутри него, оскорблённая, униженная этим грубым, густым, животным миром. Он прижал к носу платок, пропитанный дорогим нардским маслом, но оно уже не спасало. Оно пахло искусственно, трупно на фоне этой буйствующей жизни.

И тогда… тогда он уловил это.

Сначала лишь намёк. Шлейф. Горьковатый, как полынь на рассвете. Пряный, как коренья. И под ним — нота, от которой сжалось что-то глубоко внутри, в том месте, где когда-то дремал огонь. Сладкая, тёплая, как мякоть спелой сливы, нагретой солнцем. Магия. Не та, что в заклинательных книгах или в жезлах придворных волшебников. Другая. Первородная. Как вода из глубочайшего родника. Как первый вдох.

Он высунулся в окно, почти не чувствуя холодного ветра.

— Стой! — голос сорвался.

Карета остановилась. Кучер, верный старый слуга с лицом, изборождённым шрамами, обернулся:

— Ваша светлость?

— Здесь. Я пойду пешком.

— Но… ваше состояние…

— Пешком, Гарн.

Он выбрался из кареты, и мир закачался. Ноги, казалось, были ватными. Он опёрся на трость с набалдашником в виде драконьей головы, которую принёс Гарн. Трость была не для вида. Она была необходимостью. Сделав несколько глубоких, предательски дрожащих вдохов, он пошёл по краю поля, туда, откуда ветер нёс тот самый шлейф.

Поле было огромным и унылым. Стерня кололась через тонкую подошву сапог. Где-то вдали мычали коровы. И там, у старого, полуразвалившегося забора из жердей, он увидел её.

И сначала увидел не её, а быка. Огромного, красно-пегого, с рогами, способными перевернуть телегу. Животное было явно не в духе. Оно мотало головой, било копытом по земле, разбрасывая комья грязи, и глухо ревело, направляясь на кого-то, кто стоял к нему спиной.

Глава 2. Торг у навозной кучи

— Выбирай, говоришь? — голос Солы звучал тихо, но в нём чувствовалась сталь, закалённая в ежедневной борьбе за выживание. Она медленно опустила кринку, не выпуская её из рук, и скрестила руки на груди. Её глаза, теперь ясно видимые — серые, как зимнее небо перед бурей, — изучали его без тени почтительности. Холодные, оценивающие, как взгляд крестьянина на базаре, решающего, стоит ли менять годовалую козу на два мешка подгнившей картошки. — Ну давай, послухаю твоё «начало». Только встань с колен, а то неудобно. Как с пьяным базарного вора допрашивать.

Арвид сжал зубы, чувствуя, как жгучий стыд приливает к щеке вместе с болью от её удара. Он опёрся на трость и поднялся, отряхивая с колен чёрную, липкую землю. Его камзол был безнадёжно испорчен. Дракон внутри него, оскорблённый и слабый, метнулся в клетке рёбер. Он заставил себя выпрямиться, собрать в кулак всю остатки достоинства, которое не съел яд и не растоптала болезнь.

— Мне нужна твоя кровь, — повторил он, стараясь говорить ровно, как на совете, хотя голос предательски дрогнул на последнем слове. — Не вся, не до смерти. По несколько капель в день. В течение месяца. Взамен… — он сделал паузу, давая словам вес, — ты получишь столько золота, сколько сможешь унести. Или землю. Или дом в городе. Что захочешь.

Она не моргнула. Только один уголок её рта дёрнулся вниз, в выражении глубочайшего скепсиса.

— Золото, — повторила она, растягивая слово. — Интересно. А я его где потрачу-то? В кабаке «У Вшивого Пса»? Или на рынке, где все меня знают и спросят: «Солька, а ты, голубка, где такое богатство сперла?» Чтобы меня потом в суде за ведьмовство сожгли, как только я твой месяц отслужу? Нет уж, барин. Не выйдет.

Арвид почувствовал, как в висках застучало раздражённо. Он привык, что его предложения, его милости принимали на коленях, с благоговейным трепетом.

— Я дам охрану. Гарантии. Будущие документы…

— Бумажки, — отрезала она, махнув рукой так, будто отгоняла надоедливую муху. — Ими в поле не накормишься. И потом… — Она шагнула ближе, и он снова почувствовал её запах — теперь смешанный с тонким, медным запахом её крови из царапины. — Ты сказал «болен». А что, ежели я тебя полечу, а ты потом, здоровый такой, решишь, что свидетелей оставлять негоже? И прикажешь свою «охрану» меня же в канаву и бросить? Нет, голубчик. Я не лошадь на ярмарке, чтобы мне зубы смотрели и потом за бесценок с рук спускали. У меня цена другая.

Он смотрел на неё, на эту девку в грязной рубахе, которая торговалась с ним, наследником Кровавого Солнца, как равная с равным. И что-то внутри него, помимо ярости и нетерпения, шевельнулось — холодное уважение.

— Назови свою цену, — прошипел он. — Только говори разумно.

Соля задумалась. Она отвернулась, её взгляд скользнул по полю, по холмам, к далёкому лесу. В её профиле, резком и лишённом всякой изнеженности, было что-то глубоко сосредоточенное.

— У меня брат есть. Марк, — сказала она наконец, не глядя на него. — Год назад его в королевскую дружину забрали. А два месяца назад прискакал судейский, сказал — обвиняют в краже казённого серебра. Бред собачий. Марк скорее язык откусит, чем чужую иголку возьмёт. Его теперь, поди, в каменный мешок посадили или на каторгу сослали. — Она повернула к нему лицо, и в её глазах горел уже не просто расчёт, а настоящая, неукротимая страсть. — Вот твоё дело, «барин». Докажи, что он не виноват. Найди, кто подставил. И верни его мне сюда, целого и невредимого. Не сломленного. Тогда… тогда мы и поговорим про мою кровь. Никаких золотых гор. Только Марк.

Арвид замер. Он ожидал просьбы о поместье, о титуле для какого-нибудь деревенского родственника, о чём-то простом и материальном. Это… это была политика. Это было вторжение в дела королевской дружины, в судебную систему, в то, чем, как он знал, заправляли такие как Гортен и его младший брат. Это было опасно. Глупо. Невозможно для человека, который с трудом держался на ногах.

Но он посмотрел на неё. На её сжатые кулаки, на решимость в каждом мускуле лица, на ту самую каплю запёкшейся, но всё ещё слабо мерцающей для него крови на её руке. В его ушах по-прежнему отдавался яростный стук её сердца. Это был звук жизни. Звук, который он не слышал от себя годами.

— Это твоё условие? — спросил он тихо.

— Единственное и непоколебимое. Как скала.

Он глубоко вдохнул, и запах навоза, земли и её магии заполнил лёгкие. Он кивнул, один раз, резко.

— Хорошо. Я найду твоего брата. И очищу его имя. Ты получишь его назад. Но мне нужны… авансы. Моё состояние… я не выдержу месяц в ожидании. Мне нужно начать сейчас. Сегодня.

Она прищурилась.

— Аванс? То есть, я тебе свою кровь дам до того, как ты своё слово сдержишь?

— По капле. Чтобы я мог… функционировать. Чтобы у меня были силы найти его.

Она долго молчала, обдумывая, взвешивая риски. Потом резко выдохнула.

— И как это будет? Ты опять с когтями кидаться будешь?

Арвид с трудом сдержал раздражение. Он засунул руку в складки плаща и вытащил небольшой хрустальный флакон с серебряной пробкой. Он выглядел невероятно хрупким и чужеродным в этой грязной реальности.

— В этот. Через иглу. Как у лекарей. Без… без когтей.

Соля неуверенно покосилась на флакон, потом на свою поцарапанную руку. Наконец, она плюнула сквозь зубы — жест, от которого Арвид невольно поморщился.

— Ладно. Давай свой пузырёк. Только смотри… — Она внезапно шагнула так близко, что он отпрянул. — Обманешь — найду. Здоровый ты будешь или нет, не знаю. Но я свою овчарку Жулю натренировала волков загонять. С тобой управится. Понял, ящер?

Её дыхание пахло грубым хлебом и мятой. «Ящер». Это прозвище, брошенное с такой естественной грубостью, обожгло его больше, чем удар.

— Понял, — скрипнуло у него в ответ.

Она взяла флакон, повертела в руках, потом, не говоря ни слова, потянулась к поясу, где висел небольшой, истрепанный кожаный чехол. Она вытащила оттуда короткий, но смертельно остро отточенный хозяйственный нож. Арвид невольно напрягся.

Глава 3. В клетке из бархата

— Эй, кучер! Осторожней на повороте, а то сейчас всё сено на княжеский порог высыплется, и мы с тобой вместо ужина его вилами перекладывать будем!

Голос Солы, громовой и неуместный, разрезал чинную тишину внутреннего замкового двора. Она ехала не в карете, предложенной Арвидом, а на той самой телеге, что привезла сено для королевских конюшен. Сидела на самом верху неуклюжего воза, свесив ноги в стоптанных сапогах, и с неподдельным, почти дерзким интересом оглядывала каменное чудо, в которое её привезли.

Замок Кровавое Солнце был не просто большим. Он был титаническим, угрожающим и прекрасным. Башни, словно когти, впивались в хмурое небо, стены из тёмного, почти чёрного камня дышали вековой мощью и холодом. Окна-бойницы смотрели на мир с высока, а над главными воротами красовался высеченный в камне герб: дракон, обвивающий солнце, из пасти которого стекали каменные же языки пламени. Соля присвистнула — не от восторга, а от оценивающего изумления.

— И не продувает такие стены? — громко спросила она у кучера, мужика с каменным лицом.

Тот лишь бросил на неё взгляд, полный немого укора, и продолжил вести лошадей по булыжникам двора.

На них уже смотрели. Сначала украдкой, из-за колонн и узких окон. Потом всё откровеннее. Конюх, замерший с вилами в руках. Прачка, выронившая бельё в корыто. Стражник у ворот, чьё лицо под шлемом выразило такую степень презрительного недоумения, что Соля ему фигу показала. Её появление было нарушением всего естественного порядка вещей. Как если бы в оперный театр ввалилось здоровенное, вымазанное в грязи животное и устроилось в ложe для почётных гостей.

Арвид шёл впереди телеги, и его спина была прямее, чем утром в поле. Он сбросил плащ, и теперь в простом, но безупречно скроенном камзоле тёмно-зелёного цвета, с тростью, на которую он почти не опирался, он снова походил на принца. Только очень бледного и с едва заметным свежим синяком на скуле — её подарок. Он игнорировал шепотки и взгляды, но Соля видела, как напряжена его шея, как сжаты пальцы на набалдашнике.

Телега с грохотом остановилась у внутреннего крыльца, где уже суетились слуги в ливреях цвета запёкшейся крови.

— Вот и дом родной, — бросила Соля, спрыгивая на землю так ловко, что даже кучер одобрительно хмыкнул. Она отряхнула штаны, с которых посыпались соломинки. — Где моя конура?

Арвид обернулся. Его золотые глаза, теперь не такие мутные, встретились с её серыми.

— Твои покои будут в западном крыле. Вид на сады.

— На сады? — переспросила она, скосив глаза на подстриженные кусты, похожие на замерших каменных овец. — А на скотный двор оттуда видно? Нет? Тогда не надо. Мне где поскромнее, да поближе к земле. А то задохнусь в позолоте.

Он сжал губы, явно борясь с раздражением. Но спорить не стал.

— Как хочешь. Гарн! — он кивнул своему старому слуге, который, как тень, появился рядом. — Отведите… мисс Соль в свободные комнаты над большой кухней. Распорядись насчёт гардероба и всего необходимого.

Гарн, человек с лицом, будто высеченным из гранита, кивнул.

— Сюда, — буркнул он Солe, не называя её никак.

Она, не прощаясь с Арвидом, подхватила свой узелок — кусок грубой холстины, перевязанный верёвкой, — и пошла за старым слугой, задрав подбородок. Она чувствовала на спине десятки глаз — любопытных, враждебных, насмешливых. Плевать. Она не за тем сюда пришла, чтобы нравиться.

Комнаты над большой кухней оказались не «конурой», а скорее большой, немного запущенной светлицей с низким потолком из темных балок. Здесь пахло по-другому. Не холодным камнем, пылью и амбре высокомерия, а тёплым хлебом, томлёным мясом, сушёными травами и дымом. Из-под пола доносился равномерный, деловитый стук ножей, плеск воды, сдержанные голоса. Это был звук работы. Настоящей. Соле стало почти спокойно.

— Вода в кувшине. Печь топится снизу, будет тепло. Окно выходит во внутренний дворик, — отбарабанил Гарн. — Обед и ужин будут приносить. Не выходить без сопровождения. Не приближаться к покоям принца без вызова. Не…

— Ладно, ладно, — перебила его Соля, забрасывая узел на простую, но крепкую кровать с толстым тюфяком. — Усвоила. Ты свободен, дедуля.

Гарн нахмурился так, что его брови почти срослись, развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Соля огляделась. Комната была простой, но чистой. Стол, стул, сундук, умывальник. На стене — выцветший коврик с изображением какого-то цветка. Ничего лишнего. Идеально.

Она подошла к окну, распахнула ставни. Внизу в каменном колодце дворика суетились кухонные мальчишки, таскали дрова, чистили котлы. Запахло морозным воздухом и дымом. Она потянулась, хрустнув позвоночником. Так. Теперь нужно было понять правила этой новой, странной игры.

Правила начали проявляться почти сразу. Через час дверь отворилась без стука, и вошли две женщины. Одна — пожилая, суровая, с ключами на поясе (экономка, сразу решила Соля). Другая — юная, пухлощёкая, с любопытными глазами (служанка). Они принесли кувшин с горячей водой, грубое, но чистое полотенце и… платья.

— Его светлость распорядился обеспечить вас приличным гардеробом, — сказала экономка, тонко давая понять, что её собственный вид «приличным» не является. — Это на первое время.

Соля подошла и потрогала одно из платьев. Мягкая шерсть, красивый синий цвет, тонкая вышивка у горла. Оно было прекрасно. И совершенно бесполезно.

— Спасибо, — сказала она. — А штаны и рубаху мне где брать? Рабочие.

Экономка сделала такое лицо, будто Соля попросила принести ей дохлую крысу на ужин.

— Рабочие… предметы гардероба в покоях леди не предусмотрены.

— Ну, теперь предусмотрены, — невозмутимо парировала Соля. — И ещё сапоги попрочнее. Эти у меня скоро развалятся.

Пока экономка, бормоча что-то под нос, удалилась, пухлощёкая служанка не выдержала.