На границе леса появился мужчина, сделал шаг и замер, всматриваясь в очертания деревни на другом берегу реки. По пологому склону была вытоптана дорожка к воде, и вот на ней, наконец-то, появилась она. Девушка легко сбегала вниз, придерживая подол длинной юбки, огненно-рыжая коса плясала за спиной, то показываясь, то пропадая.
Мужчина помнил, как она пахнет, её ласковые руки и решительный взгляд. Помнил так, словно только вчера прижимал к себе, но с того момента успел заново вырасти его лес, что сейчас шумел высокими кронами за спиной, успели смениться не то что года, столетия.
— Она уже в том возрасте, и скоро поедет на шабаш. — из камышей послышался журчащий голосок. — Ты не думал ее остановить? Уберечь от всего, что ее ждет?
— Нет, — коротко ответил мужчина, и, так же всматриваясь в даль, продолжил. — Она просила помочь ей пойти по тому пути, не отступаясь.
Он сделал ещё один шаг навстречу, широко раскинул руки, вздохнул и рассыпался в воздухе миллионами искр, растворился в каждой частичке своего леса. А в следующее мгновение обратился черным вороном.
Ну ничего. Осталось подождать немного, и Лиса его снова узнает…
Пока Ли́са шла к деревне, солнце успело высоко подняться над горизонтом. Ее рыжая коса не успела высохнуть, поэтому тяжело била по спине, отчего мокрая рубаха неприятно прилипла к телу. Но настроение было отличное. Лиса благостно подставляла веснушчатое лицо солнцу, еще ощущая мурашки на коже, после утреннего купания.
Низкая калитка была, как всегда, не заперта в ожидании прихода односельчан с их бедами и радостями.
Их простая изба всегда радовала Лискин взгляд. В прошлом году односельчане сделали им новую крышу. Матушка рассказывала, что в её детстве даже перебирали бревна, заменив подгнившие. А вот про печку поговаривали, что та видела ещё великую войну. Только трубу обновили, но домовой к ней так и не привык, всё ворчал вечерами, отказывался за ней смотреть, так что Ли́са сама её вычищала.
Как только она ступила босыми ногами на ступеньки перед дверьми в сени, те тоскливо скрипнули.
– Лисочка? – послышался из дома мамин голос одновременно радостный и встревоженный. – Я тебя заждалась. Прибегала сестренка Милавы. У них началось, – мама вышла на встречу, вытерла о передник руки и, вздохнув, продолжила. – Я так надеялась, что травы придти успеют. В прошлых родах, что я принимала у её матери, нам пригодился бадан. Вероятно, и здесь тоже будет нужен.
Матушка стояла в тени между дверью и развешанными пучками целебных трав, и Ли́са не могла оторвать от неё взгляда. Именно здесь и сейчас она ей казалась такой уместной. Тихая улыбка, грустные глаза, мягкие движения – всё это было таким родным и любимым, и Ли́се, как никогда, сейчас не хотелось её расстраивать. Но она прекрасно понимала, что этим вечером придётся это сделать, и не раз.
Ли́са зашла в дом. Яркий свет свет из небольших окон уютно освещал комнату. Полосы света лежали по углам, забирались под каждую скамью, столы. Цветные половички смотрелись ярче, чем были на самом деле. Вся изба словно светилась изнутри. Но Ли́са все-равно принялась разводить огонь в небольшой жаровне, молча оттягивая момент, стараясь не подпускать мать к рабочему столу на котором настаивалось снадобье для подготовки к шабашу.
Только когда огонь уже разгорелся и потрескивал, готовый варить и участвовать в привычном маленьком колдовстве во благо людей, Лиса позволила матери подойти.
Ли́са молчала, в ожидании разглядывая маму. Она в свои сорок пять лет выглядела значительно моложе ровесниц из деревни. Правда, некогда такие же как у дочери огненные волосы теперь давно уже серо-седые. Но овал лица крепкий и свежий, морщины не пощадили только глаза, такие обычно щедрые и на улыбки, и на слёзы. Лиса всегда восторгалась голубыми глазами матушки. Жаль ей самой досталось из серое подобие.
Она легко встала и принялась у рабочего стола готовить все необходимые для варева ингредиенты. Она почти на ощупь, привычными движениями быстро находила даже самую мелочь. Мыла, чистила, крошила. Вот, не поворачивая головы, откинула с уже готовых настоек тряпицу, принюхалась и... её рука замерла.
Ли́са подошла к матери. Больше тянуть с этим разговором было нельзя. Если она хочет в этом году всё-таки поехать на шабаш, то придётся покинуть дом уже после завтра. Дождаться Любавы из Исмина и вместе с ней отправить в путь.
– Ты точно в этом уверена? – мама так и стояла, не шевелясь, не сводя глаз с кувшина с отваром, который Ли́са пила уже неделю как. – Может быть просто съездишь повеселиться, как это делает каждый год Любава?
– Нет, матушка. Я решила. Я хочу ребёнка. Да и пора уже. Ты же знаешь, это мой долг, подготовить нам с тобой смену.
– А если... мальчик. Ты об этом думала? – этот вопрос мама задавала, уже глядя Ли́се в глаза. – Ты сможешь его отдать?
– Я знаю, что придётся, – стараясь скрыть своё беспокойство, Ли́са говорила с улыбкой, самой мягкой и нежной, на какую была способна.
Дорогие читатели!
Добро пожаловать в мой новый мир )
Добавляйте в библиотеку, чтобы не потерять, и подписывацтесь на меня )
И буду очень рада звездочкам и комментариям )
Они никогда не говорили об этой части своей жизни. Ли́са это расценивала как должное. Тут, действительно, нечего обсуждать. Свод законов она выучила наизусть ещё перед посвящением, и ни один из них не предполагал исключений. Мама когда-то родила её, чтобы оставить, как и предписано деревенской ведьме, свою смену, как и многие матери их рода до неё. Многие из них рожали мальчиков и отдавали их отцам, они больше никогда не видели своих сыновей. Такова их жизнь. Таков закон, который сохраняет порядок после той страшной проигранной войны. Они дожидались, когда будут готовы, и ехали на шабаш – единственное место, где могли встретить таких же, как они, ведьм и ведьмаков. Единственное место, где можно было зачать раз в год. И сейчас Ли́са действительно готова. И её организм, и она сама. Ей двадцать три года. И впервые с её восемнадцати шабаш совпал со временем, когда она могла понести.
– Это намного сложнее, чем ты думаешь, – матушка протянула руку и коснулась лисиной щеки. – Это разорвёт твою душу, – она говорила и поглаживала. – Расколет сердце на миллионы кусочков, – и с каждым её движением рука, казалось, становилась всё жарче. – И долгие годы ты по крупице будешь его собирать воедино, и так никогда и не соберёшь.
Ли́са не выдержала и убрала от себя материнскую ладонь.
– Мама, я понимаю, что ты за меня переживаешь, но и тебе-то откуда знать. Может, всё не так страшно. Тебе же не приходилось через это пройти. У тебя только я, – снова с улыбкой закончила Лиса и потянулась к матери, чтобы её обнять.
Та же убрала от себя её руки и прошла в противоположный угол дома, к скамье, на которой спала. Под ней были сложены до ночи подушка и перинка, а между ними оказался маленький свёрток. Мама вернулась к замершей возле печи дочери и протянула руку, не сразу разжав пальцы, словно до сих пор сомневалась, показывать ей или нет, но потом со вздохом решилась.
Ли́са осторожно приняла аккуратный сверток, и стала слой за слоем разворачивать, пока на её ладони не оказался на аккуратной тесёмочке медальон с мужским родовым знаком. Медведь и голубка. Чьи-то отец и мать. Раньше Ли́са видела у матушки только тот, что когда-то ей передал Лисин отец, с символами Сокола и Зайца.
– Но, матушка... – прошептала Ли́са. – ты никогда не говорила, что у тебя есть сын.
– А смысл? Я его толком даже не успела узнать, – прошептала матушка, смотря на разгоревшийся огонь в жаровне, и после недолгого молчания продолжила, уже смотря на дочь. – Только и помню о нем, что родился он с точно такими же огненными волосами, как и ты, да плакал так басовито, будто и не младенец вовсе, – нежная улыбка на долю секунды озарила её лицо и тут же снова страх в глазах стер её, будто и не бывало. – Ли́са, я понимаю твоё желание родить дочку. И я буду очень этому счастлива. Но я не смогу перенести твоё горе, если будет мальчик. Я в последний раз тебя прошу. Подумай хорошенько. Деревню без ведьмы не оставят в любом случае. Пришлют девчушку на воспитание.
– Хорошо, мама, обещаю ещё подумать. Но я уже решила ехать.
– Это я поняла. И у меня в таком случае ещё одна просьба, – матушка повесила медальон, единственное напоминание о том, что где-то там далеко ходит по свету её сын. – Он давно в таком возрасте, когда может тоже прийти на шабаш. Если найдёшь, обними от меня.
Сказав это, матушка молча вернулась к печи и продолжила варить зелья для соседки, словно и не находила отвар, словно не было этого раздирающего её душу разговора. Так же молча потом взяла всё необходимое для сопровождения родов и пошла заниматься тем, что от неё все ждут.
Лиса осталось одна. Пойти на помощь соседке и её долг. Но на первых порах матушка справится сама. Поэтому Лиса, решив не спешить, а разобраться в своих чувствах, осталась в избе.
Как только за матерью закрылась дверь, послышался скрипучий, как старые доски пола, голос из-за печи.
– Ох, милая Лисонька, ты уже за дитём пошла? – старый домовой выглянул из-за печной трубы.
Лиса ему только кивнула и, стараясь собрать воедино чувства и мысли, села на скамью возле окна.
У неё есть брат, о котором она не знала. Как мама могла такое утаить? Хотя изменилось ли что-нибудь оттого, что она о нем узнала? Ничего.
Лиса посмотрела на своё запястье, где в её четырнадцать лет во время обряда посвящения была сделана татуировка с её родословной – перевёрнутая пирамида из шести символов. По этому знаку всем было видно, во-первых, что Лиса ведьма, во-вторых, из каких родов её родители и бабушки с девушками. В основании знаки матери и отца. У Лисы это Лиса и Сокол.
Закончив разглядывать свои руки, Лиса принялась за растрепавшиеся во время странного сна волосы. Нашла гребень и в задумчивости стала расчёсывать прядь за прядью. Мысли её вернулись на тот берег реки. Тело, казалось, вспомнило истому, что медленно захватывала её тело, шаг за шагом по дороге к лесу. Это какими же могущественными были ведьмы прошлого, что смогли так зачаровать лес? То, что могли наворожить Лиса и её матушка, ни в какое сравнение с этим не шло. И как они умудрились, умеючи такое, проиграть войду людям? Но Лисе оставалось только строить догадки.
Закончив приводить свой внешний вид в порядок, она проверила, ничего ли матушка в растерянности чувств не забыла, и убедившись, что всё хорошо, поспешила ей на помощь.
До избы роженицы Лиса шла не спеша, густые сумерки уже укрыли всё вокруг, мир готовился ко сну. Но, открыв калитку, Лиса услышала слабые протяжные стоны, что её очень насторожило. Остаток пути до бани за домом, откуда звук и шёл, Лиса уже бежала. В предбанник она вошла свободно, поспешно сняла с себя лишнюю одежду, оставшись только в нижней рубашке. А вот отворив дверь в саму баню, остановилась, почтительно склонившись перед тем, как переступить порог. Внутри было темно, несколько лучин освещали маленькое пространство. Роженица без сил, бледная, лежала на полу. У её головы была такая же бледная и напуганная мать. Матушка же Лисы стояла над ними, уже закатав рукава и распустив волосы. Они, длинные, седые, рассыпались по плечам и спине. Матушка обернулась к дочери и молча посмотрела. Но слов и не понадобилось. Лиса уже поняла, что-то пошло не так. Так что и она быстро расплела косу. Баня – единственное место, где ведьмы могли появиться простоволосыми. Тем более при родах.
– Дите лежит поперёк, – матушка опустилась на колени и стала, внимательно присматриваясь, прощупывать живот. – Милая, сейчас будет больно, но ты потерпи, – ласково она обратилась к молодой, но та не ответила и, кажется, не услышала. Она что-то еле заметно шептала, но явно не кому-то из присутствующих. – Я его поверну и тебе придётся потом хорошо поработать.
Лиса поспешила выполнить свою часть работы, в сравнении с матушкиной совсем лёгкую. Проверила, есть ли тёплая вода, набрала ведро, достала принесённые матушкой угольки, три кинула в воду. Четвертым стала рисовать на двери и на пороге знаки. Испачканными в их золе пальцами начертила символы и на горячих бёдрах роженицы.
Пока что от Лисы большего не требовалось, она отошла к двери, давая больше пространства матушке. Сама же наблюдала, готовая в любое мгновение прийти на помощь.
Милава то кричала, то подвывала после очередной манипуляции с её животом. А Лиса не могла отделаться от мысли, что решение ехать на шабаш – поспешное. Ещё утром она была полна решимости, теперь же, наблюдая за тем, через что приходилось пройти этой молодой женщине, понимала, что сомнения всё крепнут. А между прочим, Милава гораздо младше самой Лисы. Ей лет семнадцать, и Лиса не помнила, чтобы сопровождала её свадьбу.
– А теперь, – матушка устроилась в ногах Милавы, – поработай хорошенько. Твоему дитю там уже плохо, надо ему со всей силы помочь.
– Не хочу, – еле слышно прошептала та. – Он мне не нужен. Он испортил мне жизнь. Я с ним теперь никому не нужна. Матушка, почему ведьмам можно нагуляться на шабаше и ничего. А мне одну ошибку на всю жизнь не простят?
Лиса от услышанного напряглась, но тут же вспомнила. Был у Милавы, кажется, жених, да посватался к другой.
– Не говори сейчас, – матушка поспешила её успокоить, опасливой оглядываясь на Лису.
Несмотря на сопротивление молодой, дальше всё пошло гладко и быстро. Малыш появился, и сразу баню заполнил сильный и звонкий детский плач. Матушка быстро освободила ребёнка от пуповины, перевязав её. Теперь настало время действовать и Лисе. Она взяла малыша и поспешила положить на грудь его матери, чтобы обоих обмыть заговорённой водицей. Но та лишь оттолкнула её руки.
– Видеть его не могу, – продолжала тихо шептать Милава. – Будь они оба прокляты, и этот ребёнок, и его папаша!
Последние слова она сказала совсем тихо, Но Лиса, что склонилась над ней, всё успела разобрать, и, вскрикнув, поспешила крепче прижать младенца к себе. Но ничего не помогло. Вот она чувствовала его тепло и сердцебиение, и вот уже прижимает к своей груди пустоту.
– Господи помилуй, – закричала мать Милавы, отстраняясь от дочери. – Своё дитятко проклясть? Как ты могла?
На какое-то время в бане наступила тишина.
– Где он? Куда он делся? – стараясь приподняться заплакала Милава, уже понимая, что произошло.
– Леший забрал, – а вот голос лисиной матушки был пугающе спокоен. – Не хотела его видеть, вот и не увидишь. Быть твоему мальчику теперь духом в нашем проклятом лесу, – матушка, поднялась и стала собирать вещи. – Ты девка молодая и крепкая. Твоя мать опытная женщина, и сама знает, как за тобой поухаживать. Вы справитесь? – спросила у её матери.
– Нет, нет, – Милава, схватилась за подол матушкиной рубахи. – Помогите ему, верните мне его. Я не хотела.
– Так сама и верни, – со сталью в голосе ответила она. – Ты сына прокляла, ты и отмаливай. У тебя мало времени, но оно есть. Сейчас лето, он не замёрзнет. Пошлите за священником и отмаливай, только искренне. Вернёт лес твоего ребёнка. Всегда возвращал. А нам с тобой рядом со священником делать нечего, – это она уже обратилась к Лисе. И поспешила из бани.
Лиса пошла за ней. Матушка оделась поверх мокрой окровавленной рубахи, закрутила волосы, чтобы не нарушать законов и вышла во двор. Поймала, крутившуюся возле сестрёнку Милавы, и тоном ведьмы приказала:
– Бегом, за священником
Та испуганно расплакалась, но, не задавая вопросов, бросилась прочь.
Лиса уже тоже, натянула на себя одежду и на ходу, стараясь поспеть за матушкой, доплетала косу. Во дворе собралось всё семейство, испуганные и тихие. Они ждали возле бани и боялись заходить внутрь.
Лиса решилась заговорить с матушкой уже возле их дома.
– Ты уверена, что с ним всё будет хорошо? Его вернут?
– Всегда возвращали. Нашему лесу не нужны дети. Он и без них проклят.
Матушка, зашла, пропустила Лису, прикрыла калитку и только здесь посмотрела на свою дочь, взяла её за руку и сказала:
– Эта малолетняя бедолага, своими устами прокляла ребёнка. Но она помолится и малыш к ней вернётся. Её ребенок не нужен нашему лешему. А у тебя сына, даже желанного, заберут, и не станут слушать ни молитв, ни просьб, ни криков. А теперь и мы помолимся, Лисонька, потому что без бадана Милаве не выкарабкаться.
Солнце уже поднялось высоко над головой, нещадно припекая, а Лиса всё не могла принять решение. Она смотрела на густой высокий лес по ту сторону воды. Жуткий, тёмный, проклятый. На узком берегу перед ним и должны были расти так нужные ей травы. Речка неширокая, её воды не спешат, так что переплыть её будет несложно даже не такой умелой Лисе.
Но плыть на запрещённую территорию рискованно. До того берега она могла и не добраться.
Лиса всё теребила рыжую длинную косу и смотрела на лес. Он что-то рассказывал далёким шёпотом густых крон, а Лиса слушала и не верилось ей, что он может творить зло.
Но Лес мог. И творил. Сейчас уже не то, что в былые времена, да память о них ещё не утихла.
Но выбор был столь невелик, что Лиса всё-таки решилась. Она подошла к лодке, в тихую позаимствованной у односельчан, самой старенькой, да залатанной, какую не жаль оставить вместе со своим бездыханных телом на том берегу.
Лиса поправила сумку и больше на удачу, чем для надёжности, проверила свой кинжал, что всегда был при ней. Закинула за спину косу с вплетённой в неё простой серенькой тесьмой. Яркими лентами, о которых она так мечтала в свои пятнадцать, ей не довелось украсить волосы, как не получится и сменить одну девичью косу на две. Не положено ведьмам ни в невестах ходить, ни свадьбу играть. Законы в их жизни очень строги. И Лиса собиралась нарушить один из них, самый на её взгляд странный – не ходить в лес, в который и так невозможно зайти. Ну не глупость ли? Только бы никто об этом не узнал, иначе не сносить ей головы.
Несмотря на жаркий день, вода в реке была уже по-августовски холодная. Мурашки побежали по стройным ногам. Лиса какое-то время ещё помедлила. Так и стояла в воде, подставив румяное веснушчатое лицо солнышку, одной рукой придерживала длинную серую юбку, вторую положила привычным движением на рукоять изогнутого кинжала.
Погода была безветренная, так что лодка слушалась каждого неуверенного движения весел и плавно пересекала реку.
И вот вёсла задели илистое дно, а лодка носом уперлась в берег. Сердце Лисы забилось чаще, но пока что не было никаких признаков сна-проклятия. Это обстоятельство и радовало, и настораживало одновременно.
Из зарослей камыша послышался тихий всплеск. Это мог быть кто угодно: птица, рыба, лягушка. Но Лисино ведьмино чутье подсказало, что на неё смотрит нечто неживое. Она повернулась и встретилась взглядом с глубокими, голубыми, как само небо, глазами, да такими огромными, что, казалось, занимают половину полупрозрачного, сияющего на солнце, лица, черты которого сгладились, как галька от быстрого течения.
– Здравствуй, милая водяная. Я уж думала, ты мне больше и не покажешься, – Лиса, несмотря на неожиданность, обрадовалась встрече.
Водяная как внезапно появилась, так же и ушла, медленно погружаясь в воду, до последнего не отводя влажного пронзительного взгляда.
Лиса тоже не стала медлить. Не хватало ещё, чтобы кто-то хватился её или лодки. Она снова подобрала подол длинной юбки и спрыгнула. Прохладная вода обняла её ноги, по колено раскрасив их мелкими зелёными водорослями. Ил поглотил ступни, облизав каждый палец. Хотелось быстрее выбраться, но Лиса стояла, замерев. Нельзя было забывать, что каждый шаг её приближает к запрещённой территории, и где её начало именно для Лисы неизвестно.
Лиса проверила, что лодка крепко засела в иле, и течение её не подвинет, и медленно вышла на берег. Почти сразу у кромки воды начиналась густая поляна, переходившая в стену непроходимого тёмного леса. Лиса увидела у самых деревьев знакомые по рисункам, что хранит матушка, кустики бадана. Когда-то он рос и на их берегу, но не теперь.
Первый шаг дался легко и просто. Перед вторым Лиса даже успела подумать, что всё не так страшно, как ей рассказывали. Но вот на третьем уверенном шагу вдруг пришло головокружение. Лиса остановилась. До леса идти ещё шагов двадцать, а Лиса даже не была уверена, что там вдалеке её ждёт именно то, что она ищет. На середине пути она достала из ножен на бедре свой кинжал, испугавшись, что ещё через несколько шагов не хватит на это сил. Когда она увидела такой желанный маленький кустик, то от радости ещё больше потемнело в глазах. Всё не напрасно, это был именно он. Лису уже нещадно клонило в сон, но она смогла дойти и опустится перед ним на колени, но все-таки не рассчитала сил.
Последнее, что увидела Лиса – это смутный силуэт мужской фигуры в тени деревьев, а затем темнота окутала её, и она упала на жёсткую траву. Лиса протянула руку, и перед глазами окончательно потемнело, звуки пропали.
Ли́са просыпалась медленно. Тело затекло от странной неудобной позы. Она попыталась её поменять и вместе с ней плавно задвигался мир. Послышался плеск воды, стук весла о борт лодки.
Ли́са резко села, стараясь понять, как здесь оказалась. Последнее, что она помнила – это другой берег, таинственный мужчина и темнота. Она посмотрела перед собой. С детства знакомые заросли ивы закрывали от неё заходящее солнце. Она снова на знакомом берегу Ведьмовки со стороны деревни. Но ни как дошла до лодки, ни как перебралась через речку она не помнила. В голове туман после странного сна не давал сосредоточиться. Ли́са теперь уже осторожно, чтоб ненароком не опрокинуть лодку, обернулась к другому берегу. Темный лес был покрыт золотом закатного солнца. Тоже вполне знакомая картина.
И только огромные голубые глаза водяной говорили о том, что с Ли́сой произошло нечто неожиданное. Тонкие, почти прозрачные пальцы хозяйки реки держались на борт лодки. Вода с них текла внутрь, сочась с самых кончиков.
– Милая водяная, это ты меня сюда привезла? – еле слышно спросила Ли́са, сама не веря в это.
Водяная медленно кивнула.
– Но зачем? – Ли́са помнила из рассказов матушки, что водяные хоть ни людям, ни ведьмам не причиняли большого вреда, если те сами их не беспокоят, но и на помощь никогда не шли, позволяя тонуть.
И тут неожиданно послышался мелодичный, как журчание ручейка голосок:
– Лес попросил, – водяная обернулась в его сторону и тихо соскользнула в воду. И только мокрые следы на дереве лодки говорили о том, что она не приснилась.
Ли́са какое-то время думала над услышанным. Ей вспомнился мужской силуэт, и даже почудилось, что она ощущает следы прикосновений на своём лице, губах. Но она быстро поняла, что сейчас не время об этом думать. Надо торопиться домой, пока её не хватились. Особенно обидно было бы попасться, учитывая, что трав она так и не добыла. С этими мыслями Лиса, заправив за пояс край подола юбки, выбралась в холодную воду. Затащила лодку на берег, привязала покрепче.
Привычным жестом проверила кинжал. Он, как обычно, был в ножнах на поясе, касался бедра. И это было странно. Ли́са помнила, что уснула с кинжалом в руках. Она проверила сумку, которая по-прежнему была перекинута через плечо и, к ещё большему удивлению, обнаружила в ней вырванные с корнем кустики бадана. Всё как она и планировала сделать: один в зелье на сегодня, а второй посадить в надежде, что он приживётся. Как же она могла, не просыпаясь, всё это сделать? В задумчивости Ли́са стала было теребить кончик косы, но та от одного движения рассыпалась по плечам, выпустив на волю копну длинных рыжих волос. Ли́са посмотрела себе под ноги, заглянула в лодку, но её тесьмы нигде не было. Идти с распущенными волосами до деревни чревато. Не хотелось за один день нарушить два ведьминских закона, пусть и на взгляд Ли́сы таких глупых. Поэтому она снова покрепче заплела косу, закрутила на затылке и, продела через волосы веточку.
– Лиска! – послышался из-за спины знакомый голос соседа Тихомира. – Купаться?
Ли́са, затаив дыхание, обернулась. Из-за кустов ивы к ней спускались двое. Сосед и его подружка с красной лентой в волосах. Оба молодые и розовощёкие. Парень приветливо улыбался, девчушка стыдливо пряталась за его плечом.
– А вы миловаться? – улыбнувшись, не смогла сдержаться Ли́са от замечания.
Наверняка они уже наметили на осень свадьбу, раз позволяют себе вот так уединяться. Но Ли́се такое не сообщают.
Когда она была в их возрасте, даже завидовала молодой, которую, крепко держа за руку, провожала из родной семьи в семью жениха. Особенно горько было провожать недавних своих подружек, с которыми ещё вчера весело играли по деревенским дворам. Но вот им стукнуло по четырнадцать, подруг отдали замуж, им уже не до игр, а Ли́ска прошла посвящение. И всё, жизнь односельчан для неё теперь только забота. Не друг она им больше, а ведьма, которая долг родовой отдаёт.
– Лис, я чуть не забыл, – заговорил парень, уже проходя дальше вниз по течению. – Я тебе весточку от Исьминой ведьмы принёс. Она по дороге на шабаш, – при упоминании об этом его спутница залилась краской и захихикала, парень тоже прыснул себе под нос, не сдерживая смех… – в общем, зайдёт она к вам. Простила, чтобы ждали.
И они ушли, оставив, наконец, Ли́су наедине с приятной новостью. Она столько лет откладывала и не использовала свое право поехать на шабаш — единственное месте, где могла раз в год встретиться с другими ведьмами и ведьмаками.
Через день, как и обещала, заехала Любава. Лиса её знала с детства, ведь та каждый год в эти дни августа, вот уже семнадцать лет заходила к ним по дороге на шабаш и обратно. Всегда весёлая и открытая, она с удовольствием делилась услышанными новостями, слушала матушку.
Лиса любила на неё смотреть, такую красивую и нарядную. Любава с юности имела вид, пышущий здоровьем, а к своим тридцати пяти годам обзавелась выдающимися женскими формами, на зависть и Лиске, и её худой матушке. Особенно Лиса завидовала смелости Любавы показывать, кто она есть. Тут тебе и вышитые родовые ведьмины знаки на повязке на голову, и на плечах рубахи, и даже на подоле её синей юбки-понёвы, и бусы, укрывающие грудь, когда для них, в отличие от простых девушек, украшения были делом не очень-то и законным. её гладкие каштановые волосы были заплетены в множество кос, и собраны в витиеватую причёску. Казалось вот такой и должна быть ведьма.
Но тут, по правде сказать, Лисе не с кем было сравнивать. всё кого она знала – это собственно матушка да Любава. Их деревни были на таком отшибе, да ещё и у самого проклятого леса, что на местный шабаш через них никто больше не ходил. А в другое время им просто напросто было запрещено покидать родные края. Наверное, поэтому Любава и старалась принарядиться. По крайне мере, Лиса всегда так считала. Но когда решилась ехать сама, поняла, что ей покрасоваться особенно нечем.
У самой-то Лиски и был всего один приличный наряд, что односельчане подарили ей в своё время для участия в ритуалах на их свадьбах: красная клетчатая юбка, на фоне которой терялся конец её огненной длинной косы. И Лиса всегда очень гордилась, что о ней так позаботились, ведь её юбка не уступает Любавиной. И пусть без вышивок, но тут её промах. Не стала тратить силы и время на такую работу, когда в их большой деревне всегда есть, чем занять руки более подобающим для ведьмы. Люди рождаются, женятся, болеют и умирают. Некогда рассиживаться за вышиванием.
Большую часть дороги до места шабаша они проделали на телеге вместе с тем пареньком, что и принёс Лисе весть от Любавы. Он частенько ездил вдоль проклятого леса по деревням. Но в этот раз его путь лежал вдоль Сивушки, что спустя двое суток дороги шла прочь от границы леса. Так что теперь им предстоял ещё день пути пешком вдоль его тёмных проклятых земель.
Лиса никогда не покидала деревню. И ей казалось странным, что всё вокруг такое же, как и возле их деревни. Те же поля, те же птицы. Она шла, всматриваясь в поля по правую руку в надежде заметить интересные травы, которые не росли возле них. Было даже обидно, будто и не уходила из дома. Только стена высоких деревьев с непроглядной чащей подсказывала, что всё так, да не так. Сивушка больше не прикрывает их, защищая тихими водами. И Лиса то и дело смотрела в сторону леса, вспоминая рассказы о том, что, когда его только прокляли, люди часто попадались в ловушку, и на его опушках то и дело находили уснувшие на смерть тела, да так там и оставляли, не рискуя, вытаскивая, лечь рядом. А потом караулили, надеясь, что они не встанут и не выйдут к живым.
Но этот лес не выглядел как-то необычно. Что при свете дня, что ночью он мало чем отличался от того, что был по другую сторону их полей. Те же деревья, те же птицы на их ветвях. Лиса весь путь прислушивалась, принюхивалась, стараясь уловить что-то зловещее, но всё напрасно.
Так она шла, задумчивая и молчаливая. У неё на самом деле было очень много вопросов не только к лесу, но и к Любаве, ведь та должна знать всё о том, что их ждёт на этой ежегодной встрече. Но она не решалась спрашивать, а только теребила по привычке свою длинную косу, да поглаживала рубаху.
– Ты её за дорогу вконец истреплешь, – засмеялась Любава и шлёпнула Лиску по ладони, что поглаживала рукав.
– Я не привыкла, – в ответ улыбнулась Лиса. – У меня не было ещё такое тонкой и приятной на ощупь. Это мне соседки оказывается давно уже её приготовили, и всё ждали, когда я решись ехать.
– Вот и я уже какой год надеялась, что ты составишь мне компанию. Хорошо хоть в мой последний раз мы вдвоём. Тебе потом одной было бы страшнее.
– Так жаль, что у тебя не вышло, – прошептала Лиса, рассматривая профиль спутницы. – Надеюсь, в этот раз всё получится, – последнее она говорила уже про них обеих.
– Что не вышло? Что получится? – переспросила с прищуром Любава.
– Ну, как же. Мы же туда идём за детьми.
И тут, на удивление Лиске, Любава разразилась таким хохотом, что пришлось остановиться. Посмеявшись, она вытерла проступившие слезы нарядным фартуком и, обняв Лису, зашагала дальше.
– Ох, девочка моя. Я не за ребёнком иду, и никогда с этой целью на шабаш не ходила. Я хочу последний раз как следует повеселиться. Закон нам определяет так мало для того, чтобы иметь хоть капельку близости, поэтому я не намерена зазря тратить ни единой минуты этих дней.
– Но, а как же наш долг?
– Какой из? – усмехнулась Любава.
– Оставить после себя смену, воспитать ведьму, которая будет служить людям.
Любава вздохнула и внимательно посмотрела на Лису, словно не до конца понимала, о чем та говорит.
– Ты же знаешь, что Соня – прежняя ведьма Исмина, царствие ей небесное – не моя родная мать? – Лиса покачала головой. – Я была третьей из дочерей. Меня, как и мою сестру, отдали на воспитание ведьме, что не имела своих. Только старшая дочь имеет право остаться в родном доме.
– А у Сони не было детей?
– Были. Сыновья. Знаешь, я не хочу приводить детей в этот странный мир, где их у меня заберут, и я даже не смогу узнавать, как они там. А на следующий год ко мне пришлют девчушку. И я постараюсь сделать так, чтобы ей со мной было хорошо, как это вышло у нас с Соней. Я не знаю, кто и почему всё-таки заключил этот договор с людьми, но он очень несправедлив. Мы слишком многим расплачиваемся за грехи наших предков.
– Ты что! – Лиса, несмотря на то что они шли совершенно одни вдоль проклятого леса, стала озираться по сторонам, проверяя, нет ли рядом неожиданных ушей. – Не надо так говорить. Люди о нас заботятся. Нам не приходиться думать ни о крове, ни о пропитании. И если исполнять всё правила, то всё будет спокойно и хорошо.
Обратно он шёл ничуть не медленнее, так что, входя в деревню уже и сама Лиска ощущала, как разрумянились от быстрого шага её щеки.
Лиса никогда не была нигде кроме родных дворов, поэтому с любопытством стала рассматривать всё вокруг. Её внимание сразу привлекла явно старинная, почерневшая от времени каменная церковь с высокой колокольней, большой колодец посреди общего двора, и такой же старый круг каменных скамеек – отличное место для вечерних сборищ.
В ожидании них, казалось, собралась вся деревня. Тихие и напуганные её жители во всё глаза смотрели на Лису. И она не могла понять, чего они боялись больше: её или не упокоенного тела.
Лиса собралась и пошла через толпу. Люди при её приближении опасливо расступались: женщины прятали за собой ребятишек, а мужчины ещё сильнее теребили снятые в почтении к покойнику головные уборы. И только священник, что в ожидании стоял возле тела, сохранял спокойствие и натренированным громким голосом обратился, как только Лиса оказалась рядом:
– О душе я уже позаботился. Теперь твоя очередь позаботиться о теле, – сказал он и протянут Лиса подготовленный уголёк.
Лиса кивнула и протянула раскрытую ладонь. Как бы она не волновалась, но забыть, что к ней даже священник не станет прикасаться, она не смогла. Как и ожидалось, тот аккуратно положил уголёк, кивнул и сделал несколько шагов назад. Вместе с ним отошли и всё остальные. Только несколько человек остались на месте. Посмотрев на них, Лиса по заплаканным глазам поняла, что это семья мельника. Значит всё правильно, они могут оставаться рядом.
Лиса повертела в пальцах непривычно толстый уголь. Дома она сама готовила всё для погребения. Но это всё мелочи и вкусовщина. Главное, чтобы он оставлял хороший след. И судя по почерневшим пальцам, всё было в порядке.
Тело пожилого мужчины уже лежало на холщине, обернув в которую, его и похоронят. Лиса сначала подошла к голове, убрала с его лба волосы и одним плавным движением начертила защитный знак, прошептала, как можно тише, слова заклинания, и сделала шаг к груди покойника. Рубаху на него надели правильно, Лисе не пришлось её резать, а только распахнуть, обнажив область сердца, и начертить знак и там. Затем по знаку на обоих запястьях. Дальше самое неприятное и для неё, и для зрителей. Лиса встала в ногах старика, освободила его щиколотки, приподняв штанины и протянула священнику руку. Но ничего не произошло.
– Вы подготовили, чем связать ноги? – спросила Лиса, даже не пытаясь скрыть раздражение. Но, судя по озадаченному взгляду, у священника нечего было ей для этого предложить.
– Возьмите, – прошептал откуда-то сбоку детский голос.
Лиса подняла взгляд. Ей протягивал свой поясок парнишка из семьи покойного мельника. Мать смотрела на сына испуганно, отец сердито, но никто из них не решался вмешаться. Тут даже сама Лиса на секунду растерялась, но вовремя спохватившись, обратилась снова к священнику:
– Подайте.
И тот поспешил выполнить не то просьбу, не то приказ.
Лисе показалось, что она услышала, как громко выдохнула мать мальчишки, но обращать на них внимание уже не могла. Нужно закончить ритуал и покинуть село. Так что Лиса связала покойнику ноги и одной рукой их приподняла, второй вынула из ножен на поясе кинжал и плавным резким движением перерезала сухожилия над пятками. Последние слова она говорила громко. Они предназначались не столько покойнику, сколько всем, кто в испуге стоял вокруг.
– Не ходить тебе по нашей земле больше. Ни живым, ни мёртвым.
Лиса вытерла клинок о погребальную холщину и пошла прочь из села.
Уже за его пределами Лису нагнал всё тот же смелый мальчишка.
– Постойте!
Лиса обернулась. Поняв, что его подождут, мальчишка немного замедлился, но всё равно довольно быстро оказался рядом.
– Возьмите, пожалуйста, – сказал он, протягивая корзинку, прикрытую синей тряпицей. – Матушка вам собрала. Угоститесь, – после чего немного стушевался и, видимо, вспомнив момент с его поясом, поставил свою ношу на землю возле Лисы и со всех ног помчался обратно.
Лиса лишь удивлённо пожала плечами и, подхватив неожиданное угощение, пошла к поджидавшей её Любаве.
Ведьмы в удовольствие поужинали подношением и лежали на уже холодной земле, готовые ко сну. На завтра нужно было ни свет ни заря вставать и продолжать путь, но сон ни к той, ни к другой никак не шёл.
– Я вот столько людей хороню, – начала Любава, задумчиво посматривая на звёзды, – но всё никак не возьму в толк. На кой они своих покойников в землю целиком кладут, если каждый из них обратно подняться может? Всё же проще хоронить, как нас – на костёр, да развеять пепел по ветру.
– Так ведь так им по вере положено.
– Ты, неверное, не встречала уже поднятого? – Любава повернулась к Лисе, подперев подбородок ладонью.
– Не совсем. Я была маленькой, так что матушке пришлось одной справляться.
– Да, она, несмотря на тщедушное тельце, как и у тебя, сильная. Мне дважды приходилось усмирять покойника. Один раз помер одинокий старик, соседи и через два дня не хватились, а на третий он встал. А во второй раз то был незнакомый путник, которого угораздило скопытиться возле нас. Этот второй нам, конечно, тяжело дался. Матушка меня потом две недели латала да отпаивала, – Любава замолчала и устроилась снова поудобнее.
Уже полчаса Лиса и Любава шли вдоль проклятого леса под светом полной луны. Стена деревьев в темноте превратилась в черную бездну, зато над полем светил круглый месяц в окружении тысяч звёзд. Лисе было тревожно, но её подруга бодро шагала дальше, отметая любые попытки уговорить её остановиться на ночлег.
И вот впереди показалось зарево костра. И чем ближе они подходили, тем ярче ночное небо отражало разожжённые под ним огни. Вскоре Лиса уже могла насчитать несколько десятков. Какие-то уже озорно плясали до самых небес, выпуская к звёздам искры, какие-то только разгорались. Но на поле, между лесом и показавшимся озером, ночь словно отступила.
Вслед за ярким светом до Лисы доносились и голоса: разговоры, смех, песни. Так много людей она никогда в жизни не видела. Даже простых, что уж говорить о ведьмах и ведьмаках.
– Вот мы и пришли, – Любава остановилась рядом с Лисой, что на подступах к самому веселью замерла, – Ты будь готова, что вскоре мы разойдёмся, но если что, ищи меня, не стесняйся. И постарайся повеселиться без оглядки на твои цели. Это получится само собой, если сможешь расслабиться и позволить себе просто общаться, танцевать, играть. И смею напомнить – не забывай проверять у ребят знаки, если видишь хоть один из тех, что есть у тебя, – Любава провела рукой по запястью Лисы, – то парень – не твой вариант. А то в этом деле на внимательность других не стоит рассчитывать. Ты же не хочешь получить дите от родственничка? Пошли.
Любава взяла Лису под локоток и повела за собой к ближайшему костру. Его, похоже, только разожгли. Вокруг были только женщины, что обрадовало Лису. Они располагались: кто-то укладывал свои вещи, кто-то приводил в порядок внешний вид, многие, на удивление Лисы, снимали с себя части одежды. На траву летели юбки, передники, пояса, косынки. Женщины оставались в нижних рубахах, да в украшениях. Лиса смотрела на всё это, затаив дыхание. Она не сразу заметила, что обхватила себя руками, вцепилась в одежду, будто её собрались раздевать насильно.
– Ты не торопись, – Любава уже скинула с себя всё лишнее. её расшитая рубаха струилась по доброму телу. Она без стеснения подняла её подол и на тонкие ремешки пристегнула кинжал к бедру. – Не знаю, как остальные, но я с ним не расстаюсь. Кстати, я и тебе такое прихватила. А вот, похоже, тоже новенькая. Не пугайся, вас каждый год много.
– Обязательно раздеваться? – тихо прохрипела Лиса, сама удивившись, как предательски дрогнул её голос.
Любава посмотрела по сторонам, нашла взглядом небольшую группу и кивнула в их сторону. Они похоже тоже только прибыли. В отличии от группы возле их костра, среди тех были и мужчины, и женщины. Но Любава хотела показать не это, а то, как они были одеты. Лиса стала изумлённо разглядывать наряды молодых женщин. Не было никаких сомнений, что это не сельские ведьмы. Их рубахи и юбки были мастерски расшиты, некоторые даже камнями, головы украшали витиеватые обручи, а на ногах были кожаные сапожки. Лиса опустила взгляд на свои обутые в лапти поверх онучей уставшие ноги.
– Наши тобой рубахи, конечно тоже не идут в сравнение с их шелками, но здесь принято уравниваться. Это не закон, но я рекомендую.
– Они городские?
– Ну да. Ты быстро разберёшься. Ещё хотела тебе посоветовать, ты у избранников поузнавай, кто откуда и чем долг воздаёт. А то тебе вряд ли бы хотелось, чтобы твой сынок всю жизнь потом только и делал что, например, городским трупам ноги усмирял. А то это ж мы с тобой на всё руки мастера: и свадьбы, и роды, и похороны. А эти, – Любава снова кинула на городских, – имеют строгое распределение обязанностей.
Скоро Лиса, действительно, осталась одна, если можно так говорить о человеке среди толпы. И с каждой минутой, что она стояла у костра в окружении незнакомцев, её решимость всё таяла. Вскоре она уже была уверенна, что ни за что на свете не сможет выполнить то, ради чего приехала. Но следовать правилам было нужно. Поэтому Лиса дрожащими руками развязала пояс, сняла юбку. Последнее, что она решилась сделать – это распустить волосы. Было сложно признать, что на шабаше другие законы. И всё же её рыжие кудри рассыпались по спине и плечам до самых бедер. Кроме длинной рубахи на Лисе остались пристёгнутый по примеру Любавы кинжал, да амулет, что вручила матушка. Именно он и позволил ей взять себе в руки и вспомнить, что на шабаш она приехала не только за исполнением долга, но и с обещанием найти брата.
Эта мысль на удивление быстро позволила Лисе расслабиться, и когда она пошла к озеру, рассматривая людей, страх и беспокойство отступили. Вскоре она поняла, что внешний вид Любавы, который всю жизнь считала смелым, не сильно-то отличался от её собственного. Рассматривать мужчин откровенно она стеснялась, старалась только выловить среди них рыжие волосы. А вот девушек изучала открыто и с восхищением.
Лиса никогда не участвовала в гуляньях, которые в похожие ночи устраивала деревенская молодёжь, но часто смотрела издали. Здесь были те же хороводы вокруг костров, купание в переливающихся от лунного света водах озера. Хотя возле некоторых костров сборища были более тихие. Люди сидели и просто говорили. Где-то шёпотом, где-то в голос.
Проходя мимо одной из таких компаний, Лиса заметила рыжую, как и сам костёр, вокруг которого всё сидели, макушку. Мужчина сидел к ней спиной и что то, горячо жестикулируя, говорил. Лиса не могла решиться подойти, тем более уж прервать, поэтому стояла, стараясь по оттенку волос понять, может ли этот мужчина быть её братом. Возможно, она бы так и проторчала всю ночь, не двигаясь, не набравшись храбрости, но парень закончил говорить, резво поднялся и, подхватив моток верёвки, пошёл от костра прямо на Лису. Она же наконец получила возможность его рассмотреть. Если это был её брат, то ростом он точно пошёл не в матушку. Высокий, широкоплечий, в простой белой рубахе и, как и большинство мужчин здесь, в закатанных по колени портках.
Парень так спешил, что заметил Лису только почти столкнувшись, и когда всё таки разглядел преграду, расплылся в радостной улыбке.