Глава 1. Жертвоприношение

Если бы год назад кто-то сказал мне, что мои соседи веревками привяжут меня к прогнившему столбу на краю света, я бы рассмеялась им в лицо. А теперь я всего лишь пытаюсь не обмочиться от страха.

— Держите ее крепче! — сиплый голос старейшины резанул по ушам.

Грубые мужики, у которых я еще вчера покупала овощи, впились в мои руки так, что обязательно останутся синяки. Если, конечно, у меня будет завтра. В чем я сильно сомневаюсь.

— Мама! — вырвалось у меня предательски-слабый крик. — Мама, посмотри на меня!

Она стояла в толпе. Не плакала, не рвалась ко мне. Просто смотрела куда-то в сторону, в пыльную дорогу, что вела обратно, в деревню. В ее сторону. Ее подбородок подрагивал, а пальцы сжимали красивый шелковый пояс — подарок от того, к кому она уходила по вечерам, пока я притворялась спящей. Этого пояса хватило бы, чтобы прокормить нас полгода. Но она надела его сегодня. В день моей казни.

Меня прижали к шершавому дереву, туго обмотав веревками вокруг пояса и груди. Народ зашумел, зашелся в общем вздохе облегчения. Сделка была заключена. Их благополучие — в обмен на меня. Честный обмен.

И тут лес ахнул.

Ветра не было, но верхушки сосен зашумели, будто под чьей-то невидимой рукой. Воздух стал густым, холодным и сладким. Слишком сладким. С шиповника, что цвел на опушке, осыпались все лепестки разом.

Со стороны Леса Лис, бесшумно и стремительно, поползла стена белого, как молоко, тумана.

Тишину разорвал истошный вопль:

— ЁКАИ!

И понеслась. Толпа вмиг превратилась в стадо перепуганных овец. Они толкались, кричали, спотыкались, бежали прочь, не глядя под ноги. Не глядя на меня. Старейшина, забыв про свою важность, подобрал полы халата и пустился вприпрыжку, оставил меня на растерзание.

Я осталась одна. С туманом, который уже лизал мои босые ноги холодными языками. Внутри все сжалось в ледяной ком. Я зажмурилась, пытаясь молиться, но в голове вертелась лишь одна мысль: «Я не хочу умирать. Я еще даже ни разу не целовалась».

Из белой пелены донесся шепот. Непонятный, на стыке скрипа веток и змеиного шипения. Он заползал в уши, пугал хуже любого крика.

Это конец. Сейчас...

Туман передо мной вдруг вздыбился, заклубился и... расступился.

Сердце упало куда-то в пятки и замерло.

Передо мной стоял мужчина. Нет. Не мужчина. Вид у него был человеческий, почти. Высокий, в темном кимоно, что переливалось, словно ночное небо. Лицо... Боги, какое лицо. Ровный овал, высокие скулы, губы, что так и просились, чтобы их прикусили. А глаза... они горели холодным золотом, как у хищника.

Но самое главное — из густых черных волос над его висками поднимались два острых, бархатистых на вид лисьих уха, а из-под полы кимоно медленно, лениво покачивался один пушистый хвост цвета осенней листвы с темным кончиком.

Он стоял и смотрел на меня. Молча. Его золотой взгляд был тяжелым и физически ощутимым. Он скользнул по моим заплаканным щекам, по грубых веревкам, впивающимся в тело, по моему дешевому, поношенному кимоно, задержался на дрожащих губах.

Затем он сделал шаг. Бесшумный, изящный, словно не касаясь земли. Сладковатый запах хризантем и печного дыма, исходивший от него, перебил запах тумана.

Он приблизился так близко, что я почувствовала исходящее от него тепло. Длинные пальцы с идеальными, но опасными на вид ногтями протянулись ко мне. Я замерла, ожидая когтей, боли...

Но он лишь легонько коснулся тыльной стороной пальца моей щеки, смахивая слезу. Его прикосновение было обжигающе теплым, почти горячим, и от него по всему телу побежали противоречивые мурашки — смесь страха и чего-то еще, непонятного и тревожащего.

Он поднес палец к своим губам, словно пробуя соль моих слез на вкус, и на его идеально-прекрасном лице появилось выражение легкого любопытства и... разочарования.

Его губы, полные и соблазнительные, приоткрылись. И прозвучал голос. Низкий, бархатный, проникающий прямо в кости, вибрирующий в самой душе.

— Неужели это и есть весь их дар? — он произнес это тихо, но каждое слово отпечаталось в моем сознании. — Год моего покоя в обмен на испуганную девочку в лохмотьях? — Он медленно обвел взглядом пустующую опушку, и в его глазах вспыхнула презрительная усмешка. — Они становятся все скупее.

Он снова посмотрел на меня, и его золотые глаза сузились, став похожими на щелочки хищника.

— Ну что ж, — он наклонился ко мне так близко, что его дыхание, пахнущее абрикосовым вином и магией, коснулось моих губ. Его хвост плавно обвил мои ноги, не сковывая, а просто касаясь, и это прикосновение было одновременно пугающим и пьяняще-нежным. — Раз уж ты здесь, позволь мне получше рассмотреть свой... подарок. Интересно, что в тебе такого особенного, раз они решили, что именно ты стоишь их жалкого спокойствия?

1.1

Золотые глаза, в которых плескалась вся мудрость и вся насмешка этого проклятого леса, буравили меня насквозь. Его вопрос повис в воздухе, сладкий и ядовитый, как испорченный мед.

Страх сковал горло, сжал легкие в ледяной ком. Но что-то в этом насмешливом взгляде, в этом театральном разочаровании, вдруг зацепило самое дно моей души — туда, где пряталась не плакса, а озлобленная, затравленная зверушка.

Слова вырвались сами, прежде чем я успела их обдумать, голос хриплый от слез, но на удивление язвительный:

— Простите, что не оправдала ожиданий великого духа. Деревня нынче бедная, — я дернула подбородком в сторону скрытой туманом деревни, — на шелк и бриллианты не скинулись. Пришлось отдать что было.

Внутри все оборвалось. Я только что съязвила древнему ёкаю. Моя участь была решена. Сейчас он разозлится, и его прекрасное лицо исказится в зверином оскале...

Но он... рассмеялся. Тихий, бархатный смех, похожий на перекатывание мелких камешков в горном ручье. От этого звука по коже побежали мурашки — на сей раз не только от страха.

— О, — протянул он, и в его глазах вспыхнул неподдельный интерес. — Оказывается, у подарка есть зубки. Как интересно.

Прежде чем я успела что-то ответить, он легко взмахнул рукой. Веревки, впивавшиеся в мои запястья, сами развязались и бесшумно упали к его ногам. Я пошатнулась, онемевшие ноги отказались держать. Но я не рухнула в грязь. Он поймал меня, его рука обвила мою талию, прижала к себе. От него пахло ночным лесом, абрикосовым вином и чем-то невыразимо древним. Голова закружилась.

— Раз подарок принят, — произнес он прямо над моим ухом, отчего по спине пробежала дрожь, — пора и домой.

Он не поволок меня, не потащил. Он просто сделал шаг. Но не вперед, а в сторону. И мир перевернулся.

Загрузка...