Об оперном театре "Lacroix" ходили жуткие слухи.
Кто-то утверждал, что само здание построено на месте старого кладбища, а в стены вмурованы кости. Кто-то говорил, что после одной из премьер зрители не аплодировали артистам, потому что все до единого были мертвы. Кто-то с особо богатым воображением заявлял, что подвал в театре уходит глубоко под землю и заканчивается пещерным озером, воды которой стали красными от крови.
Но чаще всего и зрители, и персонал рассказывали о Призраке Оперы — о загадочном мужчине в маске, которому де-факто и принадлежал театр.
Изабель Идо думала об этом, переступая порог "Lacroix". Это было не просто здание, но полноценный дворец с устремлёнными в небо шпилями, сводчатыми окнами и мраморными винтовыми лестницами. Сердце девушки пропустило удар, стоило ей оказаться внутри. Казалось, даже сам воздух стал иным — будто бы был пропитан мистикой, интригами, драмой. Тяжёлые бархатные шторы, ковры, изящные статуи муз... такая обстановка располагает фантазировать о призраках, а такая изысканная красота так и манит не столько восхищаться ею, сколько очернить её, осквернить, уничтожить.
Сейчас в театре не было зрителей, только артисты репетировали в пустых залах, и их звонкие, чистые голоса звучали из-за закрытых дверей.
Выдохнув, Изабель стянула с шеи припорошенный снегом шарф, прошла вглубь, к кабинетам, куда зрителям был закрыт проход. Несмотря на душераздирающие слухи о театре и не менее жуткую текучку кадров, девушка пришла работать в "Lacroix". Призраков Изабель не боялась, да и размер зарплаты прибавлял ей уверенности и сил.
Да и, если честно, Призрак Оперы казался ей не более чем грамотным рекламным ходом. После его появления интерес к театру вспыхнул с новой силой, и даже безучастные зеваки стали приходить на постановки, лишь бы увидеть загадочного Призрака.
Изобразив дежурную улыбку, Изабель постучала в кабинет начальника и вошла. Грузный, бледный и усталый на вид мужчина окинул её задумчивым взглядом.
— Доброе утро, — она не переставала улыбаться. — Изабель Идо. Я присылала вам резюме.
— ...режиссёр-постановщик, — кивнул начальник. — Проклятая должность в нашем театре. Обычно никто на ней не задерживается дольше года. Присаживайтесь, мадемуазель Идо. Я Гаскон Мартен.
Кивнув, она села в кресло напротив начальника. Гаскон, надев очки-половинки, достал из ящика стола папку с её резюме и пробежался взглядом по прежним местам работы девушки. Он даже не взглянул на графу "образование".
— Готовы работать по шестнадцать часов в сутки? — он встретился с ней взглядом. — "Lacroix" — это не те маленькие театры, где вы приобрели опыт работы. Мы славимся качеством.
Изабель закивала.
— О, так вы ещё и поёте? — буркнул Гаскон, читая. — Вот счастье-то...
— Простите?..
— Узнаете, — вздохнул мужчина. — С минуты на минуту объявится.
Кто должен объявиться Гаскон не уточнял.
— Это всё хорошо, — нахмурился он. — У тебя много постановок, и о многих я, кажется, слышал. Но ответь мне честно. Что для тебя важнее всего в постановке?
Изабель осела в кресле. Образование требовало ответить, что важнее всего само искусство, но опыт кричал куда громче и свирепее.
— Зритель, — она пожала плечами. — Он может быть ярым циником, может быть неопытным школьником, может быть простой домохозяйкой. Приходя в театр, он хочет эмоций, острых ощущений. Наша задача не просто дать ему это, но и не сломать задумку автора.
— Уже ломала?
— Скорее, не так его поняла. В его задумке ненависть между главными героями была вызвана сильной страстью. А я... увидела только гнев, — она вымученно улыбнулась. — Мне было так стыдно, что с тех пор я заучиваю сценарий и пропускаю через себя.
— Перерабатываешь, мне нравится, — он хмыкнул. — Ладно, Идо. Давай теперь о самом неприятном. Слышала про нашего Призрака? Слышала, конечно. Он реален. И текучка у нас в основном из-за него. Хочу тебя предупредить заранее: режиссёры-постановщики у нас если не уходят, то их выносят. Вперёд ногами.
Лицо Изабель застыло, она натянуто улыбалась, сжав губы в линию. Он шутил? Гаскон выглядел слишком серьёзно, был бледен и мрачен. Она сжала пальцами подол пальто.
— Впрочем, — он вздохнул, пригладив тронутые сединой волосы, — не беспокойся. Во-первых, уйти можешь в любой момент, во-вторых... с парой режиссёров он всё-таки подружился. Но это было до того, как я стал начальником.
Девушка не нашлась с ответом. Она чувствовала, что в тёплом кабинете вдруг стало зябко, будто её тела коснулся холодный зимний ветер. Изабель не знала, сколько они просидели в звенящей тишине, но вскрикнула, когда у стены зазвенели огромные часы с кукушкой.
— О, — хмыкнул Гаскон. — Никогда их не заводил.
Изабель оправила кудрявые каштановые волосы. Её руки заметно тряслись.
— Призраку, — просипела она, — не за чем меня ненавидеть. Я всегда стараюсь изо всех сил.
Гаскон покачал головой.
— У него искажённое понимание работы, — он закурил сигарету. — Иди. У тебя четвёртый кабинет, там утверждённая с продюсером твоя первая партитура. Располагайся и марш работать. Договор подпишем вечером.
Изабель подскочила, как ошпаренная, и, забрав у Гаскона ключи от своего рабочего места, рванула к нему, забыв как дышать. Её руки всё ещё тряслись, когда она пыталась попасть ключом в замочную скважину.
Но дверь открылась сама собой. Сглотнув, Изабель осторожно приоткрыла её.
— АГА!
На неё из кабинета вылетел... кто-то. В маске, высокий и громадный, точно шкаф. По крайней мере, так показалось хрупкой девушке. Он расправил полы мантии, пытаясь схватить Изабель, наброситься на неё. Она пронзительно завопила и захлопнула дверь перед носом незнакомца, прищемив ему пальцы.
Из кабинета послышались отборные, сочнейшие ругательства.
— Что происходит, Идо?
— Приз... рак, — просипела она, вцепившись в ручку двери, не позволяя незнакомцу выйти.
Изабель принадлежала к тому типу девушек, у которых вспыхивает любопытство к чему-либо, если им это что-то запретить. Потому остаток дня она бродила по заснеженным улицам Парижа, заглядывала в театры, где работали её давние знакомые, расспрашивала обо всех самых неправдоподобных слухах о "Lacroix". Разговаривать с новыми коллегами о таинственном мужчине не было смысла, они были так запуганы Призраком, что ни за что не ответили бы на вопросы Изабель. А вот люди из других театров могли поделиться чем-то полезным.
Но увы, поиски Изабель не увенчались успехом. Все слухи, которые рассказывали ей бывшие коллеги, она уже слышала.
Правда, выяснилось, что в "Lacroix" из-за Призрака проводилось два расследования. Одно — полицейское, и Изабель даже надеяться не могла на какие-то сведения от стражей порядка. А второе — журналистское, и провёл его довольно популярный во Франции корреспондент Блез Бувье. Блез прославился бурным темпераментом, исполнительностью и способностью добыть информацию из воздуха.
И потому под конец дня Изабель заглянула в библиотеку и запросила все газетные материалами от Бувье. Она не надеялась, что именно он придёт на ее творческий дебют, а если и придёт, то вряд ли поделится полезными сведениями.
Она же недоученная студентка из деревенского театра.
Изабель тряхнула кудрями, отгоняя непрошенные мысли, вернулась в свою холодную мансарду, включила гудящий обогреватель и поставила чайник. Ожидая, пока крохотная квартира прогреется, она спустилась на первый этаж и проверила почтовый ящик, ожидая найти в нём уведомление об увольнении. Но внутри были лишь счета, рекламные листовки...
...и сложенная втрое записка с подписью П.О.
Изабель огляделась, прежде чем развернуть бумагу. Её края были украшены изящным серебристым узором, знакомый с утра почерк был всё так же каллиграфически красив и указывал на самоуверенный характер обладателя.
— Прошу простить мою несдержанность, — прочла она вслух. — Ваш голос никого не оставит равнодушным.
На последнем слове его рука дрогнула, буквы едва заметно изменили наклон. Изабель закрыла глаза и сжала губы, смяв записку. Он нервничал от её пения или попросту не сдержал хохота?
Она вышвырнула записку в урну и вернулась в комнату, закрыв дверь на все замки, подперев её стулом. Окно она плотно зашторила. Призрак узнал, где она живёт, и этот факт её нервировал.
Несмотря на ужасный день, Изабель спала крепко и долго. И хотя ей совершенно не хотелось возвращаться в логово Призрака, ей не терпелось по-настоящему приступить к работе. Сон прояснил мысли, поставил всё на места. В вагоне метро она дважды перечитала либретто, чтобы подтвердить свои соображения.
Но стоило ей приблизиться к своему кабинету, как она услышала отборную ругань Жиля. Она нашла парня в костюмерной, где он, жмурясь, шипя и матерясь, пытался развязать непослушные подвязки на ярко-красной мантии.
Если опустить мат, то становилось ясно, что он застрял, и что мантия прожигала ему кожу.
— Стой ты! — прикрикнула Изабель и схватила пальцами шнурок. Мантия упала на пол, но Жилю это не помогло. Его кожа была красной, словно его долго и успешно варили.
Стиснув зубы, он подбежал к раковине и, зачёрпывая ладонями ледяную воду, поливал ею ожоги. Изабель подняла кончиками пальцев мантию, осмотрела её.
Внутри были пришиты мешочки из тонкой марли, от которых шёл запах горчицы и острого перца. Изабель чихнула после первого вдоха.
Жиль же, стоя у раковины, ругался, но уже с облегчением.
— Что с тобой случилось? — спросила девушка. Она положила мантию на стол, аккуратно распорола нитки, которыми самодельные горчичники были пришиты к сценическому костюму.
— Да вот, хотел тебя поприветствовать, — хмыкнул он. — Нацепил мантию, маску, сделал пару шагов, и тут как началось...
Он плеснул на себя ещё воды.
— Нашему, — он помедлил, — вчерашнему зрителю не понравилось, что я о нём слишком много болтаю.
— Для взрослого мужчины он мстит, как ребёнок.
— Ох, лучше прикуси язык, Из, — буркнул он.
— Он меня без конца оскорбляет в своих записках, — отмахнулась Изабель. — Я тоже умею мстить.
— Ты вчера говорила о письме с оскорблениями. Что он написал?
— Назвал меня деревенщиной и студенткой-недоучкой, — с этими словами Изабель тщательно осмотрела другие костюмы. — И велел убираться.
— О, классическое приветствие, — Жиль зачесал волосы назад. — Не понимаю, как тебе мог не понравиться такой дружелюбный парень.
Изабель обдала его невесёлым взглядом.
— Да брось, — улыбнулся Жиль. — Призрак, конечно, жуткий, но мы же продолжаем здесь работать.
— И почему же? — девушка нахмурилась. — Очевидно, что здесь бродит маньяк!
Жиль пошатнулся и побледнел от таких слов. Изабель и сама сжала кулаки, глубоко вдохнув. Она была слишком расстроена из-за первого рабочего дня и не могла сдерживаться.
— Мне... нравится здесь, — парень пожал плечами. — Да и Призрак меня особо не донимал. Ну, до сегодняшнего дня.
Он немного помолчал, а потом хитро улыбнулся.
— Кто знает, может, ты его угомонишь?
Изабель приподняла бровь, не понимая, к чему он клонил.
— Да брось, Из, — Жиль улыбнулся. — Ты явно уже наслушалась комплиментов и о своей внешности, и о голосе.
Девушка дважды моргнула, после чего нахмурилась и тряхнула кудрями.
— Глупости какие. Иди на сцену, я приду через пять минут.
— Ах! — он рухнул на колени, схватившись за сердце. — Как холодна эта женщина! Как жестока!
— Кышь!
В этот раз дверь в кабинет была закрыта. К счастью. Войдя внутрь, Изабель сняла пальто, стянула шарф, оправила волосы перед зеркалом, а после тщательно осмотрела свой кабинет. Ни писем, ни роз, ни неприятных сюрпризов. Всё настолько обыденно и скучно, насколько это могло быть, и Изабель с облегчением выдохнула.
Прежде чем прийти на репетицию, она зашла к Гаскону, чтобы подписать заявление о приёме на работу. Вот и всё. Теперь хотел Призрак того или нет, ему пришлось бы терпеть Изабель как минимум две недели, даже если она решила бы уволиться в этот же день.
Изабель не была высокой, но рядом с мужчиной в белоснежной маске она почувствовала себя крошечной. Зализанные чёрные волосы, маска, скрывавшая половину прекрасного лица, пылающий взгляд. Он был одет в чёрный фрак, жилет, брюки, белую рубашку. Мужчина опирался на дорогостоящую трость, хотя, очевидно, не хромал.
— Как вы сегодня сказали? Трость — атрибут классического дьявола?
Она не могла пошевелиться, в ужасе глядя на незнакомца.
Его приятная, обворожительная улыбка исчезла, сменившись давящим хладнокровием.
— Сядьте. Вопреки словам мсье Жакоте, я пришёл не красть вас, — он окинул её долгим, прожигающим насквозь взглядом. — Впрочем, я могу и передумать.
Изабель не села, она упала на стул. Мужчина, приставив трость к столу, решил поухаживать за ней. Он разлил красное вино по бокалам, снял крышки с блюд, придвинул к Изабель салфетку. Каждое его движение было изящным и выразительным, словно у талантливого иллюзиониста.
Несмотря на ужас от этой встречи, Изабель зажмурилась от запаха утки, зажаренной в вине, поданной с мелко нарезанными овощами и свежим хлебом со взбитым маслом. Аромат стоял такой, что даже если бы в пище был яд, девушка бы проглотила это, не задумываясь.
— Не нужно стесняться, — Призрак откинулся на стуле, держа пальцами бокал и помешивая в нём вино. — Я угощаю.
— С чего... — наконец, прохрипела она, — такая щедрость?
Мужчина расхохотался.
— Даже призраки могут быть джентльменами. Сегодня был тяжёлый день, завтра — точно такой же, и я не могу допустить, чтобы в моём театре юная мадемуазель посреди репетиции упала в голодный обморок.
Она нахмурилась, сжав пальцами колени.
— Как вас зовут?
— Друг мой, — мужчина улыбнулся. — Дав мне имя, вы перестанете из-за меня трепетать.
— ...не самая плохая перспектива.
Призрак смотрел на неё, молча пригубив вино. Стало очевидно, что продолжать эту тему он не собирался.
Изабель зыркнула на него, потом на еду. К чёрту. Он всё равно знал, где она живёт, мог вломиться в её кабинет, мог сорвать репетицию. Если он хотел её убить, то мог сделать это когда угодно, и явно не с помощью обычного отравления.
К тому же её смерть или исчезновение могли стать поводом для очередного расследования.
Немного успокоившись этими мыслями, Изабель выдохнула и взяла пальцами вилку.
— Как очаровательно. Я буквально слышу, как крутятся шестерёнки у вас в голове.
Если бы ей эти слова сказал Жиль, она бы швырнула в него первым, что попалось под руку. Но это был не Жиль, и атака могла закончиться ответным нападением.
Изабель прожевала первый кусочек утки и почувствовала, как в тело возвращается тепло.
Наверное, следовало хоть что-то сказать, но сейчас, рядом с этим мужчиной мозг Изабель отказывался соображать. Шутка ли, но она встретилась с живой сверхъестественной легендой и жутким маньяком в одном лице.
Он сам прервал тишину:
— Что ж, вы новенькая, и я должен посвятить вас в кое-какие аспекты жизни "Lacroix", — сказав это, Призрак с завидным изяществом подцепил кусочек утки и с наслаждением прожевал. Пламя свечей отражалось в его глазах, из-за чего Изабель казалось, будто на неё из засады смотрел хищный зверь. — Вы уже пережили первое потрясение от нашего спонтанного свидания?
Она вздрогнула от этого вопроса, сжала пальцами бокал и трясущейся рукой поднесла к губам. В горле от волнения пересохло.
— Я вас слушаю, — только на это у Изабель и хватило сил.
— Полагаю, вы уже поняли, что указаний начальства можно ослушаться. Мои же приказы здесь выполняются неукоснительно, — он едва улыбнулся уголком губ, вновь обдав её своим пылающим взглядом. — О, не стоит волноваться. Пускай я и маньяк, но я никогда не потребую от юной мадемуазель того, что опорочило бы её.
Изабель сжала пальцами переносицу. Теперь она прекрасно понимала тех людей, которых раздражала её обидчивость.
— Я была напугана.
— О? Впрочем, вы и сейчас дрожите от страха. Милая Изабель, разве я сделал что-то такое, что могло бы привести вас в ужас?
— Преследовали меня. До самого дома.
— Вы указали свой адрес в резюме, а я был так потрясён вашим исполнением, что не мог сдержать душевного порыва.
Она покраснела до корней волос, сделав ещё глоток вина.
— Но я продолжу, — улыбнулся Призрак Оперы. — Время от времени я приношу собственные партитуры. Они ставятся вне очереди. Если вы пожелаете сами написать сценарий, то вам будет достаточно оставить текст на столе. Я оценю его.
Призрак подался вперёд. Свет свечей скользнул по его лицу, сделал тени резче, контуры — выразительнее, взгляд — жёстче, страшнее. У Изабель замерло сердце. Теперь он был так близко, что её окутал аромат его дорогостоящего парфюма.
Да кто же он такой?
— В первой постановке я даю вам свободу действий, но в последующих буду контролировать каждый ваш шаг.
— Ах, да... — невольно вырвалось у неё. — За деревенской недоучкой нужен глаз да глаз.
В эту игру могут играть двое, Призрак Оперы. Ты не единственный обидчивый зануда в этом театре.
От его улыбки повеяло холодком. Призрак не ответил на это замечание и не извинился, впрочем, Изабель и не ждала подобного от этого типа.
— Изабель, — произнёс он после затянувшегося, звенящего молчания, и его голос стал нежнее, проникновеннее, чувственнее. — Могу ли я... рассчитывать на подобные встречи в будущем?
Она так резко вздохнула, что едва не подавилась воздухом.
Этот мужчина в самом деле вселял в неё ужас и, будь она в другой ситуации, то немедленно бы ему отказала. Но с ним выгоднее было бы дружить. Изабель нужна эта работа, а Призрак запросто мог лишить её и должности, и жизни.
Ничего. Совсем скоро он поймёт, насколько она скучная и неинтересная женщина, и сам сбежит и от неё, и из театра.
— Ох...
— О, я не прошу вас задерживаться в театре до поздней ночи, — он улыбнулся. — Встретимся... когда будет угодно.
После внезапного свидания Изабель спала беспокойно, но снились ей далеко не кошмары. Призрак Оперы в её снах был всё таким же недосягаемым, таинственным, устрашающим, вот только говорил и пугал он её куда меньше.
Гораздо больше в её беспокойных снах было поцелуев.
Проснувшись, Изабель скрежетала зубами, стискивая пальцами одеяло. В ту же секунду она запретила себе думать об этом сумасшедшем и закрепила своё решение, дав себе звонкую, бодрящую пощёчину.
Выйдя на из дома на полчаса раньше, Изабель купила крепкий кофе и пару булочек — на завтрак и обед. Ела она тоже на ходу, грея замёрзшие пальцы о горячий картонный стаканчик.
В этот раз Жиль, наученный горьким (или точнее — горчичным) опытом не решился пугать Изабель, за что она была ему благодарна. Более того, в кабинете не было ни следа Призрака Оперы: ни записок, ни цветов — за это она была благодарна вдвойне.
Увы, день не мог быть идеальным вечно. Сегодня на репетицию решил явиться Гаскон, от чего Изабель пробрала нервная дрожь. Начальство должно было контролировать новичков — это нормальная практика в любом театре, но волновалась девушка каждый раз, как в первый.
— Ну, чем расстроишь, Идо?
Изабель перевела взгляд на либретто, силясь вспомнить хоть что-то о работе и выкинуть из головы пресловутого Призрака Оперы.
— Я внесла кое-какие правки, — сказала она, убрав за ухо ручку. — Вместе с труппой распределили роли, разобрали текст. Хотите взглянуть?
Гаскон кивнул и сел в одно из кресел в зрительном зале. Прерывисто выдохнув, Изабель подбежала к сцене, стараясь не коситься на пятую ложу. Сейчас ведущие артисты сидели на стульях с текстами в руках, в танцевальном классе с массовкой работали хореографы. Через пару недель репетиции массовки и артистов станут совместными.
Сегодня в планах было разучить несколько арий первого акта.
Заиграл оркестр, артисты принялись исполнять роли, заглядывая в тексты, в то время как Изабель порой прерывала их, отдавала распоряжения, а потом велела продолжать. Она так волновалась из-за Гаскона, что стала втрое придирчивее к своей работе, чем обычно.
На работу в "Lacroix" было сложно попасть, и сейчас девушка думала, что любая ошибка могла привести к увольнению.
Впрочем, тогда Призрак Оперы исчез бы из её жизни.
Так! Не думать!
— Нача-а-а-альник, — в какой-то момент стал канючить Жиль. — Вы на неё плохо влияете. Из от вас подцепила ваше невыносимое занудство!
— Жиль! — ужаснулась Изабель.
— Ничего-ничего, — махнул рукой Гаскон. — Тебе полезно, Жакоте, когда тебя гладят против шерсти.
Вздохнув, Жиль негромко и язвительно передразнил его и оправил волосы, вернувшись к роли. Правда в знак протеста он стал коверкать слова и кривляться.
Следовало отдать ему должное, кривлялся он так талантливо, что артисты стали хихикать, и даже Гаскон в какой-то момент хмыкнул.
— Идо, подойди сюда.
Изабель кивнула и подбежала, чувствуя, как пышные волосы подпрыгивали с каждым шагом. Её руки похолодели, колени тряслись, сердце готово было выскочить из груди, пульс грохотал в ушах.
— Что-то не так?
— Нет, — он нахмурил густые брови, глядя на артистов. — Всё в порядке. Да и, вижу, с коллективом ты подружилась.
— Ну...
— Идо, — он потёр шею. — Постановкой заинтересовался Бувье.
Журналист, пытавшийся выяснить, кто такой этот загадочный Призрак Оперы.
— Он — заноза в заднице, — бурчал Гаскон. — Пронырливый, вечно везде лезет, вечно всё хочет знать. Но неважно. Тебе придется иметь дело с журналюгами, если работаешь в известном на всю страну театре, — он стал мрачнее. — И знаешь, Идо, я терпеть не могу Бувье, но мы можем использовать его в своих целях.
— Исп...
— Да. Ты новенькая, миловидная, хорошо себя зарекомендовала. Скажи... наша главная знаменитость, наш злой дух уже вышел с тобой на контакт?
Изабель сжала губы в линию, вспомнив вчерашнее свидание.
— К чему вы клоните?
— Люди любят драму, любопытные сюжеты, — пожал плечами Гаскон. — Что скажешь, если мы разрекламируем твою постановку? Громко разрекламируем. Заявим в прессе, что её поставила невеста Призрака?
Изабель нахмурилась.
— Нет.
— Идо...
— Мсье Мартен, — не сдержалась она, её щёки пылали от гнева. — Это театр или бордель?
— Это бизнес, Идо.
Она стиснула пальцами либретто.
— Я сказала нет.
— Но почему? Это же гарантированная слава.
— А кем я буду без Призрака?! — вспылила она. — Как вы дальше разовьёте сюжет?! Может, забеременеть от него заставите?!
— Заставлю, — процедил Гаскон, нависнув над ней. Изабель невольно попятилась назад. — Тебе предлагают мгновенную славу, а ты хвостом крутишь?!
— А почему не пойти дальше?! Давайте! Постановка от отца Призрака, дяди, двоюродного брата, тестя! — Изабель швырнула либретто на пол. — Чего мелочиться?! Как вам такое? "Фауст" в постановке родителей жены брата Призрака Оперы!
На весь зрительный зал прогремел мелодичный громкий смех. Гаскон побелел, Изабель похолодела. Она взглянула в сторону пятой ложи, но та пустовала.
Но голос Призрака звучал отовсюду.
Артисты и музыканты перестали дышать, пытаясь найти мрачную фигуру в маске.
— Гаскон, друг мой, как ты разговариваешь с МОЕЙ невестой?
— Извини, Идо.
— Не слышу, — с издевательской интонацией произнёс Призрак.
— Я прошу прощения, — голос начальника прогрохотал на весь зал, заставив Изабель подпрыгнуть, — у мадемуазель Идо за своё хамство.
— Дорогая Изабель, вы довольны? — по голосу было слышно, что Призрак Оперы не переставал улыбаться. — Или вашу обиду смоет только его кровь?
Изабель подскочила.
— Всё хорошо! Правда! Ничего страшного!
Она махала руками, не зная, куда и к кому обращаться. Её лицо пылало, и в который раз Изабель чувствовала себя невероятно глупо.
— Гаскон, — Призрак Оперы с подчёркнутым трагизмом вздохнул. — Благодари мою невесту за милосердие.
В темноте театр преображался. Прошлой ночью Изабель уже успела заметить, какими жуткими становились прекрасные статуи во мраке, какими зловещими были великолепные портреты, и как пробегали мурашки по коже от малейшего движения в зеркалах. Стараясь не обращать внимания на мрачную атмосферу, Изабель сосредоточилась на золотом луче фонарика.
Звуки с малой сцены она услышала раньше, чем обнаружила ведущую к ней дверь. Изабель замерла, прислушиваясь. Кто-то умело играл на органе, и эта музыка была зловещей, полной тревоги, злобы, агрессии. Музыкант играл великолепно, но в мрачном коридоре театра Изабель, услышав мелодию, свалилась бы в обморок, не будь у неё железных нервов.
Она неслышно вошла и выключила фонарик, стараясь не привлекать внимания.
Честно говоря, она надеялась, что застанет Призрака Оперы без маски, но он, видимо, с ней не расставался. Мужчина играл на сложном инструменте виртуозно, и его фигуру выхватывал из тьмы неровный свет свечей.
Дверь громко щёлкнула за её спиной, закрывшись на замок. Коротко вздохнув, Изабель дёрнула ручку. Не сработало. Дверь закрылась наглухо.
Ловушка захлопнулась.
Орган затих. Изабель обернулась, изо всех сил стараясь не выдать своей паники.
Паники ли?
Призрак Оперы улыбнулся ей той самой учтивой, холодной, будничной улыбкой аристократа. Он вновь был великолепно одет, вновь казался галантным и обаятельным.
Почему же Изабель было рядом с ним так страшно, так холодно?
— Милая Изабель, — улыбаясь, он подался вперёд и опёрся руками на свою дорогостоящую трость. — Я принёс шампанское, чтобы выпить за нашу помолвку.
Изабель перестала дышать от его наглости.
— Я уже сказала, что думаю об этом.
— Поправка: вы сказали это Гаскону, — он склонил голову, вглядываясь в её фигуру в зрительном зале, — а он... совершенно ничего не знает о женском сердце.
— И что же о нём знаете вы?
— Я? Право, даже меньше, чем дорогой Гаскон, — от его улыбки вновь повеяло холодком. — Кроме того, что ваше полно ненависти к себе самой.
Изабель вскинула брови, улыбка Призрака Оперы стала какой-то зловещей, хищнической.
— Каждого, кто отнесётся к вам по-доброму, каждого, кто посмеет помочь вам, вы воспримите враждебно, в штыки, испугаетесь, — он выдержал паузу. — Поэтому я вас презираю.
Изабель содрогнулась, коснувшись щеки. Она горела так, будто по ней зарядили пощёчину.
— Вы подойдёте, — он склонил голову набок, — или вам нужно время, чтобы... остыть от моего замечания и перестать краснеть?
Изабель до боли сжала зубы. Да как ему это удаётся?! Что ни фраза, то ее бросало то в жар, то в холод, что ни вопрос, то Изабель вспыхивала от стыда!
Стиснув кулаки, она подошла, точно фурия, прожигая Призрака ненавидящим взглядом.
В ответ мужчина элегантным жестом послал Изабель воздушный поцелуй, и её намерение наорать на него исчезло, словно дым. Она застыла в трёх шагах от Призрака Оперы, не зная, что ей делать и как реагировать.
— О чём я и говорил.
Сжав губы в линию, Изабель отвела от него взгляд. Долго смотреть в его проникновенные глаза она не могла — ей казалось, будто бы они проникали в её разум, будто пробирались под кожу, кости и вглядывались в нагую душу.
— Почему мы заперты здесь?
— А почему могут быть заперты в одной комнате мужчина и женщина?
Изабель вновь вздрогнула и попятилась назад, когда он поднялся со скамейки. Двигался Призрак Оперы неторопливо, приближаясь к ней, в то время как девушка дрожала всем телом и готова была сорваться с места, словно лань, заметившая тигра.
— Я закричу.
— Кто вас услышит? — он обходил её кругом, обозначая каждый шаг небрежным стуком трости об пол. — Быть может, мсье Жакоте? Он шумный и всегда раздражал меня. Я не буду по нему скучать.
Он приблизился, и Изабель застыла, не способная ни пошевелиться, ни отвести взгляд от чудовища в белой маске. Закричать? Ударить его? Бежать? Глядя в его карие глаза, Изабель дрожала от ужаса, совершенно забыв, как управлять своим телом.
Призрак Оперы коснулся её крупных каштановых кудрей, провёл костяшками пальцев по скуле, сжал подбородок, заставив ее поднять голову. Он был так близко, что жар его дыхания обжигал кожу девушки.
— Ваши глаза сияют, — произнёс он, — как бы сильно вы мне ни сопротивлялись.
Он отпустил её, брезгливо отстранил от себя. Ноги Изабель подкосились, и она схватилась за клавиатуру органа, чтобы не упасть. Инструмент издал пронзительный гул, но девушка не обратила на это внимания. Её трясло. Сердце так бешено колотилось в груди, что от этого становилось больно.
Призрак Оперы выпрямился, вновь став невозмутимой мраморной статуей, бесстрастным воплощением таланта. В свете свечей его глаза сияли инфернальным весельем.
Тяжело, надсадно дыша, Изабель мысленно наложила на него такое витиеватое проклятие, которому позавидовали бы все древнеегипетские мумии.
— Успокоительного?
— Идите, — выдохнула она, — к чёрту.
Он встретил такой ответ с улыбкой, держа руки за спиной. И его хладнокровие до того бесило Изабель, что ей хотелось избить Призрака Оперы его же дорогостоящей тростью.
— Мы здесь с другой целью, — он издевательски улыбнулся. — Впрочем, если желаете продолжить этот грубый флирт...
Если бы взглядом можно было метать молнии, мужчину пробил бы тысячевольтный разряд.
Он был доволен — о, этот ублюдок определённо был доволен произведённым эффектом!
Успокоившись, она выпрямилась и, не глядя на Призрака Оперы, оправила свои непослушные кудри. Её лицо до сих пор горело от его прикосновений.
— Умеете играть на органе?
Стоило мужчине обратиться к ней, как волнение вернулось с новой силой. Скосив на него взгляд, Изабель мотнула головой. Если бы она заговорила, голос предал бы её, сорвался бы, выдав истинные, сдерживаемые чувства.
— О, — он снисходительно улыбнулся. — Я мог бы вас научить. Подумайте об этом, когда, сидя в своей тесной мансарде, вновь пожелаете мне мучительной смерти.
Когда утром Изабель не явилась на работу, Гаскон Мартен, взяв ключи от кабинета новенькой сотрудницы, вошёл туда. Серый свет проникал сквозь стёкла, делая пустое помещение ещё более безжизненным, внутри не было ни погрома, ни борьбы.
Однако девчонку похитили. Гаскон прекрасно знал, кто это сделал, но не знал, почему. Обычно Призрак Оперы не объяснял причин своих поступков, если он что-либо делал, то начальнику оставалось только разбираться с последствиями.
Гаскон не надеялся найти на столе у Изабель даже маленькой записки.
Но на нём лежала одна из многочисленных масок Призрака Оперы.
Что такое? Главная легенда Парижа заботилась о новенькой? Он испугался, что Идо сделают выговор, что ей придётся объяснять своё отсутствие?
Или он уже убил её?
Закрыв глаза, Гаскон вздохнул и запер кабинет. Искать Идо бесполезно: здание театра было старым, да и изначально оно предназначалось не для искусства. Здесь был дворец, который изобретательный архитектор наполнил лабиринтами, ловушками, тупиками и скрытыми ходами.
Конечно, у Гаскона был план всех основных коммуникаций театра, но, увы, все секретные ходы и тайны дворца умерли вместе с архитектором.
А ключи от всех потайных ходов присвоил себе Призрак Оперы.
Взяв фонарик, Гаскон спустился в подвал. В театре был цокольный этаж, который предназначался для хранения ненужных, разобранных декораций, реквизита, сценариев, которые не одобрил ни один продюссер, инструментов. Подвал располагался глубже и, как правило, пустовал. Эти мрачные и пустые квадратные метры свободного пространства Гаскон планировал использовать, задействовать в общем деле, извлекать из этого прибыль, но Призрак не позволил. Его первое предупреждение было весьма красноречивым: он из темноты швырнул в подрядчика метательный нож.
Гаскон испытывал к местной легенде неоднозначные чувства. Он и сочувствовал ему, и желал избавиться, он и терпеть его не мог, и восхищался тем, какой доход Призрак Оперы приносил одним своим существованием.
Гаскон был почти уверен, что до того, как стать Призраком Оперы, этот человек зарабатывал в разы меньше.
Впрочем... до того дня о нём уже знала вся Европа.
Стоя в подвале, Гаскон скользнул лучом фонарика по стенам, потолку, полу. Обычно Призрак не покидал своей мрачной гробницы, обычно он посещал ложу, когда хотел поиздеваться над новеньким сотрудником или увидеть премьеру. Как правило, он общался письмами.
Он страшно не любил показываться на людях.
И потому Гаскон очень удивился, когда увидел его и новенькую, выходящими под руку из театра.
Впервые за долгие годы мрачный Призрак Оперы кем-то заинтересовался. И Гаскон хотел раздуть искорку интриги в пламя, хотел свести этих двоих вместе, хотел использовать хрупкую женщину, чтобы добиться своих целей. Изабель могла бы угомонить Призрака, сгладила бы острые углы его характера, быть может, исцелила бы его давнюю рану. Неважно, хотела она этого или нет, Гаскон уже решил, что так будет, а решения начальства либо выполняются, либо выполняются очень быстро.
Но если Призрак убил Изабель, если взял её силой, покалечил...
Такого скандала этот проклятый театр не переживёт.
— Я знаю, что ты меня слышишь, — прорычал Гаскон. — Ты не можешь быть ТАКИМ идиотом. Возвращай Идо. Немедленно. А я придумаю тебе алиби.
Никакого ответа. Как обычно.
Гаскон провёл рукой по волосам. Что вообще нашло на Призрака? Раньше он никого не похищал, только швырял в реквизитные гробы и придавливал крышку чем-то тяжёлым. Однажды ему до того не понравилось пение бывшей примадонны, что он подсыпал ей что-то в чай, из-за чего женщина сорвала голос прямо перед зрителями. В тот день Призрак Оперы громогласно хохотал на весь зал.
— Не хочешь, да? Ты же был не против, чтобы она стала твоей невестой. Так какого хрена ты её похитил?
Гаскон ждал ответа, хотя уже знал его. Призрак считал это романтичным. В своём одиночестве, самокопаниях и травмах он так сильно заблудился, что его восприятие реальности исказилось. Жизнь превратилась в театр, а театр — в жизнь.
И чем драматичнее было действие, чем сильнее оно травмировало обнажённые эмоции, тем лучше.
Ничего не добившись, Гаскон вернулся к себе, от досады швырнув фонарик на стол. Что делать? Вызвать полицию? Они здесь уже были, искали этого идиота с собаками, аппаратурой, осмотрели каждый сантиметр театра, но ничего не нашли. Этот идиот мог прятаться и вести себя тихо, если хотел этого.
А мог и избавиться от полиции наиболее кровавым способом. Правил для него не существовало.
Сев за стол, Гаскон принялся прокручивать в голове самые худшие варианты событий. Допустим, Изабель мертва. Смерть молодой девушки привлечёт внимание следователей, судмедэксперты выяснят, что она была убита, и где бы ни обнаружили её тело, все следы приведут в "Lacroix". Зеваки точно сочтут театр проклятым, а власти решат, что Гаскон попросту покрывает серийного убийцу. До этого смерти в театре легко объяснялись несчастными случаями, а участие Призрака Оперы в них не было доказано.
Другой итог: Идо жива, но над ней совершили насилие. Девчонка казалась нервной, замкнутой и пугливой, но молчать об этом не стала бы. Или, ещё хуже, стала бы, но тогда правду смог бы из неё выудить этот недоумок Жакоте. Он переживал обо всех, и малейшая тревога в лице девушки не скрылась бы от его глаз.
Гаскон скрипел зубами, держа в руке сигарету.
Обычно он не позволял себе курить в зрительном зале, но в этот день не сдержался. Придя на репетицию, он дымил с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь. Он велел артистам репетировать, но без указаний режиссёра это было неуклюже, нелепо, да и артисты заваливали Гаскона вопросами, на которые у него не было ответа.
Он не слышал артистов, не мог сосредоточиться на работе. Мысли вертелись лишь вокруг полицейского расследования, разбирательств, судов, объяснений с Идо. И выплат. Девчонка, если не подаст в суд, то точно потребует выплат за моральный и физический вред, на которые запросто отгрохает себе собственный театр.
Увидев на следующий день Изабель за работой, Гаскон от радости готов был расцеловать её. А узнав, что с ней всё в порядке, что Призрак Оперы не сделал ей ничего плохого, и что она не собиралась подавать на театр в суд — он и вовсе стал самой любезностью и был в шаге от того, чтобы повысить девушке зарплату. К счастью, он быстро протрезвел от своего нечаянного счастья благодаря промелькнувшему мимо Жилю.
Изабель даже не заметила, какие чувства охватили её начальника. Она взялась за либретто и со вздохом пробежалась взглядом по заметкам. Ей казалось, будто прошла целая вечность с того момента, как её похитил Призрак Оперы.
Но на деле сама Изабель уже не была прежней.
Ей не давал покоя тот поцелуй, жар которого она до сих пор ощущала на губах; она без конца думала о страшных ранах мужчины, о его реакции, о той боли, что он испытывал. И как бы она ни пыталась вчитаться в сценарий, ей не удавалось сосредоточиться.
Эрик.
Изабель прокручивала это имя в голове, и с каждым разом оно казалось ей всё более прекрасным. И всё сильнее пропитывалось чёрно-синей печалью.
Не способная сконцентрироваться на работе, она велела актёрам разыгрывать сцены, основываясь на её старых указаниях, а сама контролировала их.
В обеденный перерыв девушка отлучилась в библиотеку. Её сотрудники уже собрали все газетные материалы Блеза Бувье, поместили их в одну объёмную папку, и напоследок взяли с Изабель символическую плату.
Возвращаясь на рабочее место, Изабель думала, что это плохая идея — тащить в театр Призрака Оперы тексты, которые проливали свет на его тайну. Мужчина запросто мог сжечь их или разорвать.
Изабель мотнула головой. Ничего. Купит ещё. В конце концов, "Le Monde" — популярное издание, найти его старые статьи проще простого.
Слушая вполуха выступление артистов, Изабель раскрыла на коленях папку.
И обнаружила, что до того, как найти свою золотую жилу в театре, Бувье брался за всё подряд. Изабель с хмурым видом пролистала тексты о политике, интервью с интересными людьми, репортажи с мест событий, статьи о достопримечательностях и даже заметки о новых открытых парках, больницах, детских садах... Поначалу она не могла понять, как обыкновенный новостник мог взяться за журналистские расследования.
Но потом в Блезе что-то сломалось. От одних заголовков стало веять злобой, надменностью, даже презрением к людям. Он стал хлёстким, язвительным, циничным.
Изабель прервалась, услышав диалог, которого точно не было в либретто.
— Дюбуа, — нахмурилась она. — Ты вообще учил текст?
Дюбуа пробормотал извинения и взял листы со сценарием. Девушка кивнула дирижёру, веля продолжать.
Изабель листала дальше и видела, как из неопытного новичка Блез быстро превращался в настоящую акулу пера. Для него перестали существовать запреты, он покушался даже на карьеры политиков, выводя их на чистую воду.
Понятно, как он приобрёл популярность. Блез давал публике то, чего она всегда хотела.
Рубил головы королей.
"Le Fantôme de l’Opéra".
Изабель вздрогнула, скользнув пальцами по заголовку.
"Вот уже год из парижского театра оперы "Lacroix" каждую неделю приходят жалобы на злого духа, поселившегося в этих древних стенах. Обвал декораций, прямой вред здоровью актёров, срыв премьер и теперь — ужасная смерть главного мужского голоса театра. Во всём Париже не найдется укромного уголка, куда бы не донеслись слухи о жутких зверствах фантома. Но что из этого правда, а что — попытка отчаявшегося начальства привлечь внимание?"
Изабель закусила губу, вчитываясь. Блез не просто приходил в театр и общался с персоналом, он даже ночевал здесь, нагло занимал ложу Призрака, пугал артистов, надевая маску и фрак.
Более того, он раскрыл пару трюков Призрака Оперы. К примеру, чтобы голос звучал отовсюду, достаточно было приставить воронку к отверстию в одной из старых, неиспользуемых труб. Блез излазил театр вдоль и поперёк: не было тех перекладин и балок, куда бы он не взобрался, лишь бы доказать, что обычный человек мог в любой момент обрушить хоть декорации, хоть люстры, и уйти незамеченным.
Во второй статье Блез уже изучал убийство и мотивы преступления. У погибшего артиста было множество конкурентов, с которыми он расправлялся как законными, так и незаконными способами.
"Жизнь покойного была достойна того, чтобы о ней писал не автор этих строк, а сам Дюма. Читателям хорошо известно, что Луи Леру пару лет назад женился на бывшей жене своего продюсера, что вызвало крупный скандал, но этим история его жизни не ограничивается. Он подкупал артистов, чтобы они отказывались от ролей, угрожал им, сплетнями и слухами уничтожал их репутацию. Доказательствами служат полицейские рапорты, свидетельства очевидцев и письма в редакцию, которые вы найдёте в конце текста.
Иными словами, у Леру врагов было больше, чем звёзд на небе. Почему же его до сих пор никто не изобличил, почему не отправил за решётку? Вы всегда можете задать этот вопрос его старшему брату — генеральному директору национальной полиции Лорану Леру".
— Господи, — прошептала Изабель. — Как тебе за такие слова не проломили голову?
"У Луи было много конкурентов, но ярчайшее противостояние было с небезызвестным ведущим артистом "Opéra Garnier" Эриком де Валуа".
Изабель ахнула.
"Стоило Луи выйти на сцену, Эрик де Валуа начинал импровизировать, доказывая всему зрительному залу, что артист из конкурента — совершенная бездарность. Стоило Валуа зайти в гримёрную, так Леру в спешке покидал её. Кстати говоря, в гриме, которым пользовался Валуа, содержалось столько свинца, что он порой терял сознание за кулисами. Несложно догадаться, кто с таким энтузиазмом пытался его отравить".
Грим... нет. Те жуткие шрамы, что видела Изабель, не могли появиться из-за грима.
"Легко было бы подозревать Эрика де Валуа в убийстве главного конкурента. Но, к сожалению, этот действительно талантливый артист погиб из-за пожара в собственном доме, а его могила находится в семейном захоронении на кладбище Пер-Лашез".