Невеста Теневого Леса

Глава 1

Холод.

Это было первое, что пронзило сознание. Не просто холод, а всепоглощающий, въедливый, костяной мороз, какой бывает только от долгого соприкосновения с камнем. Он пробирался сквозь тонкую ткань, впивался в кожу, заставляя ее покрываться колючими мурашками, просачивался в мышцы, сковывая их ледяными тисками.

Я попыталась сглотнуть, но в горле стоял сухой, царапающий ком. Веки, тяжелые, словно свинцовые, нехотя приподнялись.

И я увидела потолок.

Не мой привычный, белый, с трещинкой в углу, похожей на карту несуществующей страны. Этот был другим. Высокий, сводчатый, сложенный из огромных, почерневших от времени и сырости камней. В проломах, зияющих, как раны, виднелось не небо, а уродливое переплетение голых, скрюченных ветвей на фоне свинцово — серого, безжизненного света. Не рассвет и не закат. Просто… серость.

Паника еще не пришла. Сознание, вязкое и неповоротливое, как патока, пыталось собрать воедино разрозненные факты. Где я?

Я пошевелилась, и тело отозвалось тупой болью в спине и затылке. Я лежала на чем-то твердом, плоском и до ужаса холодном. Алтарь. Слово всплыло в голове само собой, чужое и пугающее. Я села, рывком, игнорируя протестующий стон мышц.

Одежда. На мне было простое, белое платье из грубого полотна, спускавшееся до самых щиколоток. Босые ступни мгновенно онемели от прикосновения к каменному полу. Я опустила взгляд на свои руки. Длинные, тонкие пальцы с аккуратными, овальными ногтями. Не мои. Мои пальцы были короче, а на указательном правой руки красовался небольшой шрам от канцелярского ножа — память о бурной инвентаризации в библиотечном архиве.

Сердце, до этого бившееся ровно и сонно, вдруг споткнулось, пропустило удар и пустилось вскачь, гулко отдаваясь в ушах, в висках, в горле. Дыхание перехватило.

Это не мое тело.

Мысль была настолько абсурдной, настолько дикой, что на мгновение я застыла, пытаясь отыскать в ней хоть крупицу логики. Сон? Кома? Бред? Я ущипнула себя за предплечье, сильно, до боли. Кожа побледнела, а потом медленно покраснела. Боль была настоящей.

И тут хлынули они. Чужие воспоминания. Не стройным потоком, а острыми, рваными осколками, впивающимися в мозг.

…Холодные, безразличные руки жрецов в белых одеждах, срывающие привычное платье и облачающие в этот грубый саван……Запах ладана и страха, густой, удушающий……Сотни лиц в толпе, размытые пятна, в которых нет ни капли сочувствия — лишь суеверный ужас и толика злорадного облегчения, что жертва — не они……Тихий плач матери в пустом доме, когда стража пришла за дочерью……Имя. Лира. Жертва Рассвета…

Лира. Меня зовут Алиса. Я библиотекарь. Вчера я разбирала фолианты по скандинавской мифологии и пила остывший чай. Я не Лира!

Я вскочила на ноги. Голова закружилась от резкого движения и недостатка кислорода. Я жадно хватала ртом воздух, но он был затхлым, пахнущим влажной землей, прелыми листьями и еще чем-то… чем-то ледяным и неправильным, как запах озона перед грозой, только лишенным жизни.

Я была в центре огромного, разрушенного зала. Колонны, увитые мертвым плющом, подпирали остатки свода. Сквозь дыры в стенах сочился тот же серый, тусклый свет. А за стенами… за стенами был лес. Не просто лес. Это было царство тьмы. Деревья-уродцы, скрюченные, черные, тянули к руинам свои ветви, похожие на костлявые руки. Земля была покрыта бурым мхом, а под ногами хрустели не листья, а прах.

И Тень.

Она была не просто отсутствием света. Она была живой. Она клубилась в углах, густая, почти осязаемая, похожая на черные чернила, разлитые в воде. Она дышала. Я слышала это — тихий, сухой шелест, словно тысячи насекомых скребли своими хитиновыми лапками по камню. Она двигалась. Медленно, лениво, ее щупальца ползли по полу, обтекая колонны, пробуя на прочность границы света, падающего из проломов.

Животный, первобытный ужас, который до этого лишь скребся на периферии сознания, прорвал плотину моего самообладания. Я закричала. Беззвучно. Крик застрял в горле Лиры, превратившись в жалкий, хриплый всхлип.

Бежать.

Мысль была единственным спасательным кругом в этом океане безумия. Не анализировать, не пытаться понять. Просто бежать. Подальше от этого алтаря, от этих руин, от этой живой, голодной Тени.

Я сорвалась с места. Ноги путались в длинном подоле, ледяной пол обжигал ступни. Я выскочила из центрального зала в полуразрушенный коридор. Тень здесь была гуще. Она отпрянула от меня, когда я влетела в ее объятия, и я почувствовала это — ее прикосновение было похоже на погружение в ледяную воду, оно вытягивало тепло, высасывало саму жизнь.

Я неслась вперед, не разбирая дороги. Сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Легкие горели. В голове билась одна — единственная мысль: «Прочь, прочь, прочь!»

Коридор закончился завалом. Я свернула в боковой проход, едва не врезавшись в стену. Ветки царапали лицо сквозь оконные проемы, оставляя жгучие красные полосы. Я споткнулась о какой-то корень, проросший сквозь каменные плиты, и рухнула на пол, больно ударившись коленом.

Слезы, горячие и злые, хлынули из глаз. Слезы страха, отчаяния и бессилия. Я здесь умру. В этом чужом теле, в этом проклятом лесу. Меня сожрет эта Тень, и никто никогда не узнает, что стало с Алисой, библиотекарем, которая слишком любила старые книги.

Я заставила себя подняться. Боль в колене была острой, но она отрезвляла. Я не жертва. Я не Лира, покорно идущая на заклание. Я — Алиса. И я буду бороться.

Опираясь на стену, пошла дальше, медленнее, осторожнее. Я выбралась из руин. И оказалась в самом сердце кошмара.

Лес обступил меня со всех сторон. Гигантские, черные стволы стояли так плотно, что казалось, будто я попала в клетку из древесных ребер. Ни звука. Ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Только мертвая, гнетущая тишина и тихий, едва уловимый шелест движущейся Тени. Она была повсюду. Она цеплялась за подол платья, поднималась холодным туманом от земли, капала черной смолой с ветвей. Она наблюдала.

Глава 2

Тишина.

Она давила, вытесняя воздух из легких, становясь плотной, осязаемой. Каждый удар сердца отдавался в ушах пушечным выстрелом, оглушительным в этом безмолвном вакууме. Я застыла, превратившись в соляной столп посреди проклятого леса, не смея сделать ни вдоха, ни выдоха. Чувство, что на меня смотрят, превратилось из смутного предчувствия в неоспоримую, леденящую кровь уверенность. Этот взгляд не скользил по коже — он проникал внутрь, проходил сквозь мышцы и кости, касаясь самой души ледяными, безжалостными пальцами.

Холод, и без того пропитавший все вокруг, начал сгущаться. Он больше не был фоном, пассивной характеристикой этого места. Он обрел волю, намерение. Он собирался, концентрировался в одной точке прямо передо мной, в нескольких десятках шагов. Воздух стал тяжелым, вязким, как застывающий сироп. Мне показалось, что я вижу, как он мерцает и искажается, словно над раскаленной поверхностью, только вместо жара источником был мороз, вымораживающий саму суть бытия.

И Тень пришла в движение.

Не так, как раньше — не ленивыми, ползучими щупальцами, исследующими мир. Теперь это было похоже на то, как железные опилки слетаются к невидимому магниту. Тени, что таились под уродливыми корнями, тени, что дремали в дуплах мертвых деревьев, тени, что были самим воздухом между стволами — все они устремились вперед. Они текли по земле черными ручьями, срывались с ветвей бесшумными водопадами, сливаясь в единый, клубящийся поток мрака.

Я смотрела, завороженная ужасом, не в силах отвести взгляд. Это было гипнотическое, чудовищное зрелище. Тьма обретала форму. Медленно, нехотя, она вытягивалась вверх, уплотнялась, сплеталась сама с собой, формируя высокий, мужской силуэт.

Он не был материальным. Он был соткан из концентрированной ночи, из вековой тоски этого леса, из холода и отчаяния. Фигура мерцала, ее края постоянно распадались на струйки дыма и снова собирались воедино. Сквозь его темное тело смутно просвечивали уродливые деревья позади. Он был призраком, эхом, воспоминанием о человеке, облаченным в саван из чистой тьмы. Длинное, развевающееся одеяние, похожее на плащ, было лишь более глубоким мраком на фоне его призрачной плоти. Черты лица разглядеть было невозможно — они тонули в тенях, постоянно меняясь, как узоры в калейдоскопе.

Все, кроме глаз.

Они вспыхнули в этой клубящейся тьме двумя точками холодного, призрачного огня. Не голубого, не серого — это был свет, лишенный цвета, свет замерзшей звезды, свет вечной зимы. И в этом свете плескались целые эпохи. Столетия невыносимой, выжигающей боли. И ярость. Спокойная, холодная, как лед в сердце айсберга, и оттого еще более страшная. Ярость существа, преданного, запертого и вынужденного бесконечно переживать свою агонию.

Когда его взгляд остановился на мне, мир взорвался.

Не было ни звука, ни вспышки. Удар пришелся прямо в сознание. Это была волна. Цунами чистого, неразбавленного чувства, которое обрушилось на хрупкую плотину моей личности.

ОТЧАЯНИЕ. Густое, всепоглощающее, как трясина. Бесконечные циклы одного и того же серого дня, сменяющегося черной ночью, без надежды, без перемен, без конца. Одиночество, настолько абсолютное, что само понятие «другой» казалось стертым из вселенной.

НЕНАВИСТЬ. Жгучая, как кислота. Ненависть к тем, кто обрек его на это. К жрецам в белых одеждах, к их лицемерным ритуалам. К Императорам, что сменяли друг друга на троне, пользуясь его проклятием как щитом для своего королевства. Ненависть к этому лесу, к своей тюрьме.

ПРЕЗРЕНИЕ. Ледяное, острое, как осколок стекла. Презрение к ним. К жертвам. К десяткам девушек до меня, что приходили сюда умирать. Их крики, их мольбы, их быстро угасающее безумие — все это было лишь раздражающим, бессмысленным шумом, коротким всплеском на глади его вечного страдания.

Чужие эмоции затопили меня, вытесняя мои собственные мысли, мои воспоминания. Я больше не была Алисой. Я была безымянным сосудом, до краев наполненным чужой агонией. Перед глазами замелькали образы: девушка с волосами цвета соломы, что билась головой о камни алтаря, пока не затихла; темноволосая, что смеялась высоким, безумным смехом, царапая себе лицо; рыжая, что просто села и плакала, пока Тень не поглотила ее, оставив лишь белое платье на сером мху. Их страх, их боль — все это теперь было моим.

Тело Лиры не выдержало. Ноги подогнулись, и я рухнула на колени. Руки бессильно упали вдоль тела. Из горла вырвался стон — не мой, а всех тех, кто был здесь до меня. Мое сознание, моя личность, мое «я» — все это истончалось, растворялось в этой чудовищной волне, как песчинка в океане. Я тонула.

И когда я уже была готова сдаться, позволить этому мраку поглотить меня без остатка, сквозь рев этой ментальной бури пробился его голос.

Он звучал не в ушах. Он родился прямо в центре моего мозга, холодный, как звон льдинок, и бесконечно усталый.

«Очередная… обреченная… Зачем?»

Три слова.

Всего три слова, но они стали спасательным кругом. Они пронзили пелену чужого отчаяния своей неожиданной… осмысленностью.

Зачем?

Этот вопрос… он был неправильным. Монстры из моих книг, чудовища из мифов — они не задавали вопросов. Они рычали, убивали, пожирали. Они были силой природы, стихией. Они не спрашивали «зачем?». Этот вопрос подразумевал анализ. Сомнение. И усталость. Невероятную, вселенскую усталость от бессмысленного повторения.

Эта мысль, крошечная, как искорка, вспыхнула в угасающем сознании. Анализ. Это то, что я умела. Систематизировать, каталогизировать, находить несоответствия. И этот вопрос был главным несоответствием во всей этой кошмарной картине.

Я вцепилась в эту мысль, как утопающий в соломинку. Я — Алиса. Библиотекарь. Я не просто очередная жертва. Мой мир — это мир логики и причинно-следственных связей. И я должна найти причину. Должна понять.

С нечеловеческим усилием, дрожа всем телом, я заставила себя поднять голову. Каждый сантиметр давался с таким трудом, словно я пыталась сдвинуть с места гору. Ментальное давление не ослабевало, оно все так же пыталось раздавить меня, стереть в порошок. Но теперь у меня был щит. Хрупкий, почти иллюзорный, но щит. Мое упрямое, въедливое любопытство.

Глава 3

Время застыло, превратившись в хрупкий кристалл льда. Мы смотрели друг на друга сквозь серый сумрак леса — я, дрожащая смертная на коленях, и он, призрак, сотканный из вековой боли. Волна его эмоций все еще билась о мое сознание, но ее пик прошел. Теперь она была похожа на тяжелый, мертвый океан после шторма, где под неподвижной гладью таилась бездонная глубина отчаяния.

Недоумение. Я видела его в том, как замерли холодные огни его глаз, как на долю секунды дрогнул его темный силуэт. Он ожидал предсказуемой реакции, той, что видел десятки раз. Но не получил ее. Мое молчаливое, анализирующее любопытство было камнем, брошенным в стоячую воду его агонии, и круги расходились по ней, нарушая привычный порядок вещей.

Что-то изменилось. Я не могла сказать, что именно, но я это почувствовала. Давление на мой разум слегка ослабло, словно он переключил свое внимание с попытки уничтожить меня на попытку… понять.

И в этот момент вмешалась третья сила.

Тень.

Она, до этого покорно формировавшая его тело, вдруг проявила собственную волю. Голод, который я ощутила ранее, вернулся с удесятеренной силой. Это была чистая, незамутненная жажда, инстинкт хищника, почуявшего слабую, беззащитную добычу. Щупальца мрака, до этого бывшие частью его плаща, вытянулись, поползли по земле в мою сторону. Они двигались быстро, целенаправленно, и в их движении не было ничего, кроме желания поглотить, растворить, уничтожить.

Призрачный Владыка дернулся. Его фигура исказилась, словно от приступа боли. Он вскинул руку — жест, полный власти и ярости.

«Назад!»

Голос-мысль хлестнул, как кнут. Тени, уже почти коснувшиеся подола моего платья, с шипением отпрянули, но не отступили полностью. Они клубились у его ног, извивались, как змеи, голодные и непокорные. Я видела его борьбу. Он сдерживал их, но это требовало от него усилий. Тень была его частью, его плотью, но она же была и его врагом, вечно голодным зверем, которого он держал на цепи.

И я поняла. Я была аномалией не только для него. Я была аномалией для самого проклятия.

Моя душа, душа Алисы из другого мира, была для этой экосистемы ужаса чем-то вроде… деликатеса. Чем-то чужеродным, новым и невероятно притягательным для голодной Тени. И он, ее Владыка, ее тюремщик, теперь был вынужден защищать меня от нее. Не ради меня. Ради себя. Он не знал, что произойдет, если Тень поглотит меня. Возможно, это нарушит хрупкое равновесие его заточения, причинит ему еще большую боль или высвободит нечто еще более страшное.

Он не собирался меня убивать. Не сейчас.

Я была слишком интересным экземпляром, чтобы так просто от меня избавиться.

Осознание этого не принесло облегчения. Наоборот, по спине пробежал новый, совершенно иной холодок. Я перестала быть просто жертвой. Я стала объектом исследования. Лабораторной крысой в клетке у древнего, могущественного и совершенно безумного ученого.

Его призрачная фигура медленно двинулась ко мне. Тени неохотно расступались перед ним. Он остановился в нескольких шагах, и холод, исходящий от него, стал почти невыносимым. Я чувствовала, как замерзают слезы на ресницах, как леденеет кровь в жилах.

Он поднял руку, и из его темной ладони начала сочиться тьма. Она не стекала вниз, а сплеталась в воздухе, уплотняясь, твердея на глазах. Это было похоже на черное стеклоделие. Тонкие нити мрака переплетались, образуя звенья цепи. Каждое звено было идеально гладким, холодным, и в его темной поверхности отражался уродливый лес, как в кривом зеркале. Цепь росла, звено за звеном, пока не превратилась в длинный, зловещий поводок. На одном ее конце сформировался грубый ошейник.

Я смотрела на это, оцепенев от ужаса. Я понимала, для кого это предназначено.

— Нет… пожалуйста… — прошептала я. Голос был слабым, дрожащим, принадлежащим испуганной Лире, а не Алисе.

Он не ответил. Он сделал еще один шаг. Я попятилась, отползая назад по ледяному, покрытому прахом мху. Животный инстинкт самосохранения кричал, требовал бежать, скрыться, но бежать было некуда.

Его движение было плавным и неумолимым. Он навис надо мной, заслоняя собой тусклый свет. Я зажмурилась, ожидая удара, боли, смерти.

Вместо этого я почувствовала прикосновение.

Ледяное кольцо сомкнулось на моей шее.

Боль была такой, словно меня клеймили раскаленным добела железом, вывернутым наизнанку. Это был не жар, а абсолютный ноль, холод, который не просто обжигал кожу, а проникал в самую суть, вымораживая душу. Я закричала, в этот раз по-настоящему, громко, отчаянно. Крик утонул в мертвой тишине леса.

Ошейник из чистой Тени впился в мою плоть. Я чувствовала, как он пульсирует в такт с каким-то чужим, медленным ритмом, как он тянет из меня жизненные силы, заменяя их могильным холодом. Это было не просто средство удержания. Это была метка. Клеймо собственности.

Я открыла глаза. Он все так же стоял надо мной, держа в руке второй конец цепи. В его бесцветных глазах не было ни злорадства, ни жалости. Лишь холодная, отстраненная необходимость.

Он дернул цепь. Несильно, но властно. Меня потащило по земле обратно к руинам. Я пыталась упираться, цеплялась пальцами за мерзлую землю, за скользкие корни, но это было бесполезно. Сила, что влекла меня, была непреодолима.

Он привел меня обратно в центральный зал и остановился у того самого алтаря, на котором я очнулась. Свободный конец цепи сам собой обвился вокруг массивного каменного основания и сросся с ним, став его частью. Теперь я была прикована. Длина цепи позволяла мне передвигаться по большей части зала, но не давала возможности покинуть его. Я была пленницей в этих руинах.

Закончив, он отступил на несколько шагов. Его фигура снова начала истончаться, терять четкость, готовясь раствориться в окружающем мраке.

— Подожди! Скажи хотя-бы свое имя! — крикнула я, голос сорвался от боли и отчаяния.

Он замер.

«Алистер…»

Я заставила себя сесть, превозмогая ледяной ожог на шее и унижение. Страх никуда не делся, он все так же сжимал внутренности ледяными тисками. Но под ним, как тонкий слой почвы на вечной мерзлоте, зарождалось что-то еще. Гнев. И упрямство. Я не сдамся. Я не буду просто сидеть и ждать, пока меня сожрет Тень или пока этот призрак закончит свои исследования.

Глава 4

Время после его яростной вспышки и исчезновения превратилось в вязкую, тягучую субстанцию. Не было ни дня, ни ночи. Лишь оттенки серого, сменяющие друг друга за проломами в потолке. Холод стал моим постоянным спутником, таким же неотъемлемым, как ледяной ошейник на шее или гулкая пустота в желудке. Я сидела, прислонившись спиной к холодному камню алтаря, и пыталась не сойти с ума.

Страх, поначалу острый и всепоглощающий, притупился, перейдя в хроническую, ноющую тревогу. Я была пленницей. Пленницей призрака, который был пленником этого леса. И мы оба были заложниками Тени.

Она вела себя относительно спокойно. Клубилась в дальних углах зала, лениво перетекала по стенам, но не приближалась. Словно сытый хищник, отдыхающий после охоты. Но я чувствовала ее голод. Он висел в самом воздухе, незримый, но ощутимый, как статическое электричество. Она ждала. Ждала, пока ее тюремщик ослабит хватку. Ждала, пока ее новая, диковинная добыча сломается.

Я не собиралась доставлять ей такого удовольствия. Я заставила себя встать, размять затекшие конечности. Цепь из тьмы неприятно звякнула о камни. Я начала исследовать свою тюрьму, методично, как делала бы это в новом для себя архивном помещении. Ходила по периметру, который позволяла цепь, касалась пальцами покрытых мхом стен, вглядывалась в остатки фресок, едва различимые под слоем вековой грязи. Это помогало отвлечься. Это давало иллюзию контроля.

Именно в тот момент, когда я рассматривала выцветший образ какого-то крылатого существа, все изменилось.

Тишина, до этого просто гнетущая, стала аномальной. Словно из мира выкачали весь звук. А потом я услышала его. Тихий, скребущий шорох. Он исходил не из одного места. Он исходил отовсюду. Словно тысячи сухих лапок скреблись по ту сторону реальности, пытаясь прорваться.

Тень в углах зала пришла в движение. Она больше не текла лениво. Она забурлила, закипела, как черная смола на огне. Ее края начали вытягиваться, формируя острые, тонкие иглы, которые скребли по каменному полу, оставляя инеистые царапины. Она пробовала на прочность границы.

Холод резко усилился. Дыхание вырывалось изо рта плотным облачком пара. Я отступила к алтарю, инстинктивно ища центр своей маленькой безопасной зоны. Скрежет становился громче, настойчивее. К нему добавился шепот. Сотни, тысячи голосов, сливающихся в единый, безумный хор. Они говорили на разных языках, обрывки фраз, мольбы, проклятия, плач. Это были голоса тех, кто погиб в этом лесу. Голоса предыдущих жертв.

Тень начала наступление.

Она хлынула со всех сторон, как черная приливная волна. Она больше не была бесформенной массой. Теперь у нее была структура. Из ее клубящейся поверхности начали формироваться образы, сотканные из первобытного ужаса. Гигантские пауки с тонкими, острыми лапами из застывшего мрака. Они двигались неестественно быстро, их многочисленные глаза горели тусклым, фосфорическим светом. Из пола, ставшего похожим на вязкую трясину, вырастали человеческие руки, которые извивались, тянулись ко мне, пытаясь схватить за ноги. По колоннам, как уродливые лианы, поползли черные змеи с ледяными чешуйками.

Мой разум затопил панический ужас. Это было не просто нападение. Это была атака на само сознание, воплощение всех мыслимых и немыслимых кошмаров. Я закричала, отшатнувшись, и упала на алтарь, закрыв голову руками. Бесполезно. Образы были не только снаружи, они лезли прямо в голову, питаясь моим страхом, становясь от него еще реальнее, еще чудовищнее.

Именно в тот момент, когда первая теневая змея уже почти коснулась моего плеча, он появился.

Призрак… Алистер.

Он не возник передо мной. Он материализовался между мной и наступающим ужасом. Его фигура была напряжена до предела. Он стоял, раскинув руки, словно пытаясь удержать рушащуюся стену. Его тело, и без того призрачное, стало почти прозрачным. Я видела, как оно мерцает и дрожит от нечеловеческого напряжения. Он был барьером. Единственным барьером между мной и голодным безумием Тени.

«Я сказал… НАЗАД!»

Его ментальный крик был полон ярости, но в нем слышалось и напряжение. Кошмарные твари замерли на мгновение, но не отступили. Они напирали на его невидимый щит, и я видела, как по его силуэту пробегают волны искажений, словно от мощных ударов. Он сдерживал их, но силы были на исходе. Тень, его собственная Тень, взбунтовалась, ослепленная голодом по моей чужеродной душе, и он едва мог ее контролировать.

Пауки скребли лапами по невидимой преграде. Руки бились о нее, оставляя черные, маслянистые пятна. Змеи шипели, их ледяные клыки щелкали в нескольких метрах от меня. Алистер слабел. Его фигура истончалась с каждой секундой. Еще немного, и барьер падет. Тень хлынет внутрь и разорвет нас обоих.

Я должна была что-то делать.

Сквозь панику, сквозь животный ужас, пробился тонкий, холодный голосок разума. Голос Алисы — библиотекаря. Анализируй. Не поддавайся. Анализируй!

Эти образы… Они не случайны. Пауки, змеи, утопающие… Это архетипы. Базовые, универсальные страхи, понятные любому человеку. Тень не просто атаковала, она использовала мой собственный ужас как оружие, как таран. Она питалась им.

И это напомнило мне. Миф. Маленький, малоизвестный миф одного из северных народов моего мира. О Пожирателе Снов. Древнем духе, который не мог напрямую причинить вред. Он проникал в сны и создавал кошмары, сотканные из страхов спящего. Он доводил жертву до безумия, питаясь ее эмоциями, и лишь когда душа была полностью истощена ужасом, он мог ее поглотить.

Но в мифе был ключ. Уязвимость. Пожиратель был сущностью, действующей по строгим, логичным законам. Он создавал образы, основанные на страхе и опыте жертвы. Он был идеальным хищником, но абсолютно неспособным к творчеству или пониманию парадоксов. Его можно было сбить с толку, дав ему образ, который его природа не могла обработать. Концепцию, которая ломала логику страха.

Это был безумный, отчаянный шанс.

Алистер пошатнулся. Одна из теневых змей пробила его защиту и метнулась ко мне. Я откатилась в сторону, и тварь ударилась о камень алтаря, рассыпавшись на облако ледяной пыли. Барьер трещал по швам.

Глава 5

Тишина, наступившая после битвы, была оглушительной. Она звенела в ушах, давила на барабанные перепонки, казалась плотнее и тяжелее, чем клубящийся мрак, который теперь покорно забился в самые дальние углы разрушенного зала. Тень была усмирена, но цена этого усмирения стояла прямо передо мной, и вид ее вызывал не облегчение, а новый, тихий и холодный ужас.

Алистер.

Он все еще стоял спиной ко мне, но теперь его фигура была не просто призрачной. Она была на грани исчезновения. Его темный силуэт, раньше казавшийся сотканным из плотной ночи, теперь был не толще паутины, натянутой в сером сумраке. Он мерцал, как пламя свечи на последнем издыхании, его края то и дело распадались на струйки дыма, которые тут же втягивались обратно с видимым усилием. Он был почти прозрачен; я отчетливо видела сквозь него трещины на колонне позади. Он тяжело «дышал» — его плечи едва заметно вздымались и опадали, и каждое такое движение, казалось, отнимало у него последние остатки призрачной сущности.

А в его глазах, когда он повернул голову, плескалось безграничное удивление. Оно вытеснило вековую ярость, смыло ледяное презрение. Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Словно я была не очередной смертной, обреченной на гибель, а невозможным, немыслимым явлением, нарушившим все законы его проклятого мира.

И этот взгляд лишил меня сил окончательно.

Адреналин, что помог мне крикнуть ту спасительную фразу, отхлынул, оставив после себя звенящую пустоту и дрожь. Дрожали руки, ноги, подбородок. Я сидела на холодном полу, прислонившись спиной к алтарю, и не могла пошевелиться. Мое тело больше меня не слушалось. Я смотрела на его истощенную фигуру, и страх, который должен был бы сжимать мое сердце, смешивался с чем-то новым, непонятным и совершенно неуместным.

Сочувствие.

Это было безумием. Сочувствовать призрачному монстру, что приковал меня цепью из тьмы и едва не свел с ума волной своей ненависти. Сочувствовать своему тюремщику. Но я видела не монстра. Я видела пленника, который только что до последней капли истратил свои силы, защищая другого пленника от их общей тюрьмы. Он защищал не меня. Он защищал стабильность своего заточения. Но факт оставался фактом: без него Тень разорвала бы меня на части. А без моей безумной выходки Тень поглотила бы нас обоих.

Мы были связаны. Не только этой ледяной цепью, но и общей уязвимостью.

Он медленно, рывками, отвернулся. Сделал один неуверенный шаг к центру зала и пошатнулся. Его фигура замерцала так сильно, что я испугалась, что он вот-вот исчезнет совсем. Он уперся теневой рукой в ближайшую колонну, чтобы не упасть, и застыл, склонив голову.

Я должна была что-то сделать.

Мысль была слабой, почти утонувшей в стуке собственных зубов. Но что я могла сделать? Я была слабой, замерзшей, голодной смертной. Но я не могла просто сидеть и смотреть, как он растворяется в воздухе. Это было неправильно.

Я вспомнила о фляге. Маленькая, плоская фляга из тусклого металла, притороченная к поясу этого белого платья. Часть жертвенного набора. Жрецы, видимо, предполагали, что у жертвы будет время помучиться от жажды перед смертью. Я ни разу о ней не вспомнила, до этого момента мне было не до питья.

Дрожащими, непослушными пальцами я отвязала ее. Вода внутри тихо плеснула. Мой скудный запас. Возможно, единственная вода, которая у меня будет в ближайшее время.

Отдать ее ему? Призраку? Может ли он вообще пить? Скорее всего, нет. Это глупо. Абсурдно. Он отвергнет ее. Снова разозлится.

Но я должна была попытаться. Это был не жест милосердия. Это был жест… признания. Признания того, что мы в этом вместе.

Превозмогая слабость и сковывающий мышцы холод, я заставила себя подняться. Сначала на четвереньки, потом, опираясь на алтарь, на ноги. Цепь на шее неприятно потянулась, напомнив о моем положении. Каждый шаг отдавался гулким эхом в мертвой тишине.

Он услышал. Его голова медленно повернулась в мою сторону. В глазах все еще стояло то же ошеломленное удивление, но теперь к нему примешивалось и недоверие. Призрак смотрел, как я, спотыкаясь и дрожа, иду к нему. Он не двигался, лишь напряженно наблюдал, готовый в любой момент атаковать или исчезнуть.

Я остановилась в паре шагов от него. Ближе подойти я боялась. Холод, исходящий от него, был почти физически ощутим, он пробирал до костей. Я видела мельчайшие детали его нестабильной формы: как струйки тьмы постоянно стекают с его пальцев и тут же втягиваются обратно, как в его силуэте проплывают и исчезают крошечные искорки ледяного света.

Я протянула руку с флягой. Она тряслась так сильно, что вода внутри снова плеснулась.

— Ты… ты потратил много сил, — прошептала я. Голос был хриплым и едва слышным.

Он молчал. Его взгляд переместился с моего лица на флягу, а затем снова на лицо. В нем не было понимания. Лишь напряженное ожидание подвоха.

— Я не знаю, можешь ли ты… или нужно ли тебе это, — продолжила я, заставляя себя говорить, — но это все, что у меня есть.

Я сделала еще один крошечный шаг и положила флягу на пол между нами. А затем медленно, чтобы не спровоцировать его, отступила назад, на всю длину цепи.

Я села на пол, обхватив колени руками, и стала ждать.

Алистер долго не двигался. Просто стоял, опираясь на колонну, и смотрел на маленькую металлическую флягу, лежащую на покрытом прахом полу. Она казалась в этом мертвом, сером мире чем-то вызывающе живым. Я видела его внутреннюю борьбу. Века одиночества, ненависти и недоверия боролись с одним простым, необъяснимым фактом: жертва, которую он приковал и собирался изучать, как насекомое, только что предложила ему свой единственный запас воды после того, как спасла их обоих.

Наконец, он сдвинулся с места. Медленно, с явным усилием, он оторвал руку от колонны и выпрямился. Призрак подошел к фляге и замер над ней. Затем он присел на одно колено. Жест, совершенно немыслимый для этого гордого, яростного духа.

Его теневые пальцы, дрожа от слабости, потянулись к металлу. Я затаила дыхание. Когда он коснулся фляги, ничего не произошло. Он не прошел сквозь нее. Он смог ее удержать. Медленно поднял ее, открутил крышку.

Глава 6

Когда его присутствие окончательно растаяло в холодном воздухе, руины показались оглушительно пустыми. Тишина, прежде бывшая признаком его сдерживаемой ярости, теперь стала другой — звенящей, безразличной. Я осталась одна. По-настоящему одна.

Пьянящее чувство свободы от ледяной цепи быстро сменилось трезвым и холодным осознанием реальности. Я свободна передвигаться в пределах своей тюрьмы. Не более. Предупреждение Алистера не было угрозой, оно было констатацией факта, и я это чувствовала каждой клеточкой кожи. За этими стенами меня ждал не просто враждебный лес. Меня ждала голодная Тень, которая теперь знала мой «вкус» и жаждала его снова.

Холод пробирал до костей. Дрожь, начавшаяся после битвы, так и не отпускала, превратившись в постоянный, мелкий тремор. К ней добавился голод — тупой, ноющий, скручивающий внутренности узел. Сколько я здесь? День? Два? В этом сером безвременье невозможно было понять.

Я могла бы сесть у алтаря и ждать. Ждать его следующего появления. Ждать следующей атаки Тени. Ждать, пока голод и холод не сделают свое дело. Стать еще одной покорной жертвой, сломавшейся и угасшей.

Нет.

Во мне вскипел тихий, упрямый гнев. Гнев Алисы — библиотекаря, чей мир состоял из порядка, каталогов и систематизированных знаний. Этот хаос, это бессилие, это невежество — вот что было моим настоящим врагом. Страх парализует, когда ты не знаешь, с чем имеешь дело. А значит, мне нужна информация.

Я подняла с пола почти пустую флягу, сделала крошечный глоток, смакуя каждую каплю драгоценной влаги, и снова привязала ее к поясу. Затем я глубоко вздохнула, собирая остатки мужества, и шагнула прочь от алтаря, в один из темных проходов, что вели вглубь руин.

Каждый шаг был прыжком в неизвестность. Босые ступни ощущали ледяную шероховатость камня, покрытого скользкой пленкой сырости. Воздух был спертым, он пах мокрой землей, тленом и вековой пылью. Эхо моих шагов, одинокое и гулкое, металось под низкими сводами, замирая в непроглядной тьме впереди.

Света было катастрофически мало. Он едва сочился из редких трещин в потолке или заваленных оконных проемов, создавая причудливую игру теней. Тени здесь были другими, не живыми и голодными, как снаружи, а просто тенями. Но мое воображение, подогретое ужасом, то и дело превращало их в затаившихся монстров, заставляя сердце замирать. Я шла, вытянув вперед руки, касаясь влажных, покрытых мхом стен, чтобы не потерять ориентацию.

Я прошла через несколько небольших помещений, заваленных мусором и обломками камней. Бывшие кельи? Молельни? Непонятно. Все было слишком разрушено. В одном из залов я наткнулась на остатки того, что когда-то могло быть очагом. Я опустилась на колени и принялась шарить в остывшей золе. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Уголек. Маленький, обугленный кусочек дерева. Недолго думая, я завернула его в обрывок ткани, оторванный от рукава, и спрятала в складках платья. Зачем? Я и сама не знала. Просто инстинкт архивариуса — любая мелочь может оказаться полезной.

Именно в следующем зале я нашла то, что искала.

Он был больше главного, почти круглый, и его потолок обрушился лишь частично, в самом центре. Сквозь огромный пролом лился все тот же безжизненный серый свет, выхватывая из мрака круглую площадку, покрытую толстым слоем праха и обломков. Но главное было на стенах.

Фрески.

Они покрывали стены от пола до самого потолка. Выцветшие, потрескавшиеся, местами полностью уничтоженные временем и сыростью, но все еще различимые. Это не были просто рисунки. Это была история, рассказанная на языке символов.

Я подошла ближе, затаив дыхание. Мое сердце забилось чаще, но уже не от страха, а от азарта исследователя, наткнувшегося на бесценный манускрипт.

На одной стене были изображены высокие, нечеловечески изящные фигуры с ветвями вместо волос, танцующие под сиянием двух лун. На другой — битва. Крылатые существа, похожие на тех, что я видела в главном зале, сражались с чем-то, что выглядело как ожившая, ползучая гора с сотнями глаз. А третья стена… третья стена рассказывала о катастрофе.

В центре композиции была изображена фигура, похожая на человека, но окруженная сиянием. Он стоял, воздев руки к небу, из которого падал не дождь, а черные, рваные нити. Эти нити касались земли, и там, где они падали, расцветала тьма, пожирая деревья, горы и фигуры людей. Это было похоже на описание сотворения проклятия.

Но важнее всего были не сами изображения, а то, что их окружало. Каждый сантиметр стены между фигурами был покрыт письменами. Символами. Они были вплетены в орнамент, они обрамляли сцены, они были частью самих фигур. И они вызывали во мне странное чувство узнавания. Это было похоже на смесь всех мифологий, которые я когда-либо изучала. Я видела в них строгость скандинавских рун, витиеватость кельтских узлов, иконографию египетских иероглифов и что-то еще, совершенно чуждое, древнее и пугающее.

Я поняла, что не смогу все это запомнить. Детали были слишком сложны, символы — слишком многочисленны. Мне нужен был способ их зафиксировать. Мне нужен был дневник.

Я огляделась. Камень и пыль. И мое белое жертвенное платье. С тяжелым вздохом я подхватила подол. Ткань была грубой, но прочной. Я нашла небольшой острый осколок камня и, приложив усилие, начала пилить край. Через несколько минут мне удалось отделить длинную, широкую полосу белого полотна. Мой первый пергамент.

Затем я достала уголек.

Я села на пол прямо перед фреской, изображающей сотворение проклятия. Расстелила на коленях полосу ткани. Холод, проникавший от каменного пола, заставлял тело дрожать, но я почти не замечала его. Я была полностью поглощена процессом.

Мои пальцы, привыкшие к гладкости книжных страниц и теплу клавиатуры, неумело сжимали уголек. Первые линии получались кривыми, крошащимися. Но я упорно продолжала. Я начала с самых простых, повторяющихся символов, пытаясь уловить их логику, ритм. Это было похоже на расшифровку неизвестного кода. Я работала, забыв о времени, о голоде, о страхе. Были только я, стена и язык, который молчал тысячи лет.

Глава 7

POV: Алистер

Я — эхо. Воспоминание, запертое в янтаре вечной серости. Моя сущность — это холод, тишина и пыль на забытых фресках. Я существую в промежутках между ударами сердца этого умирающего леса, и в шелесте праха под ногами той, что пришла сюда умереть.

Я наблюдаю за ней из ниоткуда. Мое зрение — это не глаза. Это ощущение. Я чувствую ее, как трещину на ледяной глади моего заточения. Она — аномалия. Неправильная нота в заунывной песне моей агонии.

Слова, что я произнес, все еще висят в неподвижном воздухе зала. «Знак Заточения». Они сорвались с моих губ — губ, которых нет, — прежде, чем я успел их остановить. Это было неосторожно. Это было глупо. За столетия я разучился говорить, я привык кричать беззвучно в пустоту своего сознания. Но ее сосредоточенность, ее упрямое, методичное ковыряние в ранах этого места… оно вызвало реакцию. Рефлекс. Как если бы кто-то коснулся нерва в давно ампутированной конечности.

И этот рефлекс принес с собой боль.

Он принес с собой память.

Она хлынула, непрошенная, неконтролируемая, прорвав плотину из сотен лет отчаяния. На одно невыносимое мгновение серый мир руин исчез.

…И я почувствовал тепло.

Тепло солнечного света на коже. Настоящей, живой коже. Я помню это ощущение — легкое покалывание, ласковое прикосновение, заставляющее кровь бежать быстрее. Я стою на балконе своего замка, и передо мной расстилается не черный, мертвый лес, а живой, дышащий, изумрудный океан. Мой лес.

Ветер доносит запах. Не тлен и сырость, а густой, пьянящий аромат влажной после дождя земли, сосновой хвои и дикого меда цветущей липы. Я вдыхаю его полной грудью — настоящими, живыми легкими, — и чувствую, как он наполняет меня силой. Силой этой земли. Она течет во мне, она — часть меня. Магия жизни, магия роста. Я могу коснуться пальцами каменных перил, и по ним пробежит тонкая нить зеленого мха. Я могу протянуть руку к засохшей розе в кадке, и ее бутон нальется цветом, раскрываясь мне навстречу. Я — Алистер Торн, Лорд этого края, Хранитель Леса. Я — жизнь.

Смех. Я слышу его за спиной. Оборачиваюсь, и солнце играет в ее волосах, цвета расплавленного золота. Лианна. Ее глаза — как летнее небо. Она подходит, касается моей руки, и ее прикосновение — не ледяной ожог, а тепло, которое проникает до самого сердца. Она говорит что-то о грядущем празднике урожая, о гостях из столицы, о жрецах, что прибудут с дарами…

Жрецы.

Одно слово. И яркий, живой мир трескается, как зеркало.

Тепло сменяется жаром. Не солнечным, а чужеродным, обжигающим. Запах цветов и земли тонет в едком, металлическом запахе крови и озона от сотворения могущественного заклятия. Я стою не на балконе, а в сердце древнего круга камней. Лианна лежит у моих ног, ее глаза, как летнее небо, теперь пусты и смотрят в никуда. А жрецы… жрецы в белых одеждах стоят вокруг, их лица скрыты капюшонами, и их голоса сливаются в единый, монотонный гул, сплетая слова ритуала, который я сам им доверил.

Ритуал защиты. Они убедили меня. Что Империя в опасности. Что враг на пороге. Что только моя сила, сила этой земли, соединенная с их древней магией, может создать вечный щит. Я должен был стать сердцем этого щита. Я согласился. Ради нее. Ради своей земли.

Предательство.

Я чувствую его, как ледяной клинок, входящий под ребра. Сила, которую они призывают, — не сила защиты. Это сила стазиса. Сила заточения. Черные, рваные нити, что я видел на фреске, падают с неба не на врагов. Они падают на мой лес. На мой замок. На меня.

Боль. Невыносимая, всепоглощающая. Это не боль плоти. Это боль самой души, которую отрывают от ее источника. Моя связь с жизнью, с землей, с теплом — ее рвут, как тонкую нить. И в образовавшуюся пустоту вливается нечто иное. Холодное. Голодное. Вечное.

Тень.

Она пожирает цвета, превращая изумрудный в черный. Она высасывает звуки, оставляя лишь мертвую тишину. Она пьет тепло, выдыхая могильный холод. Она вливается в меня, становится моей кровью, моей плотью, моей тюрьмой. Я кричу, но мой голос тонет в ее безмолвии. Последнее, что я вижу, — это лица жрецов, склонившихся надо мной. На их губах — торжествующие улыбки. Они не создали щит. Они создали оружие. И клетку для него.

И в центре этой клетки — я.

…Память отступает, оставляя после себя лишь фантомную боль и ненависть, свежую, как будто это было вчера, а не сотни лет назад. Я снова здесь. В нигде. Эхо в руинах.

Я смотрю на нее. На эту смертную. Лира.

Она не похожа на Лианну. Ни капли. Волосы другого цвета, глаза, черты лица. Но она… живая. В ней есть то тепло, которого я лишен. И это вызывает во мне глухое, застарелое раздражение.

Я помню других. Всех до единой. Они были одинаковы в своем страхе. Их приносили на алтарь, и они ломались. Кто-то сразу, кто-то — через несколько часов. Они кричали. Они молились своим бесполезным богам. Они сходили с ума. Их ужас был пищей для Тени, мелкой, грязной закуской, которая лишь на мгновение притупляла ее вечный голод, но никогда не насыщала. Их души были слабыми, предсказуемыми. Их агония была скучной. Я наблюдал за их концом с безразличием смотрителя зверинца, наблюдающего, как змея заглатывает очередного белого мышонка. Это было отвратительно, но неизбежно. Часть ритуала. Часть моего проклятия.

Но эта… она другая.

Она тоже боится. Я чувствую ее страх. Он пропитал воздух вокруг нее, он отдается легкой дрожью в камнях. Когда я впервые обрушил на нее свою боль, она едва не сломалась. Я видел это. Я чувствовал, как ее сознание истончается, готовое раствориться. Но оно не растворилось. Оно зацепилось за что-то. За мысль. За вопрос.

А потом, во время атаки Тени… Она не просто кричала. Она думала. В эпицентре кошмара, сотканного из ее же первобытных ужасов, она нашла в себе силы для анализа. И выдала этот парадокс. «Солнце, что рождается в полночь». Бессмыслица. Абсурд. И этот абсурд на мгновение парализовал Тень, потому что Тень — это чистый, примитивный инстинкт. Она не понимает парадоксов. Она понимает только голод и страх.