— Дэвид… — шепчу я, словно бы хочу, чтобы этот дурак за стенкой услышал, как я ласкаю себя, думая о нём.
Внезапно мне начинает казаться, что рядом кто-то есть. Я могла бы поклясться, что слышала тяжёлый вздох. Резко открываю глаза и оглядываюсь. В комнате пусто и тихо. Только пульс барабанит в висках. А ещё между ног всё пульсирует, желая оргазма. Я снова касаюсь своей киски, потираю, массирую. Завожусь ещё сильнее, представляя себе Дэвида сзади.
Неожиданно чьи-то невидимые руки сжимают мои бёдра. Касаются так нежно, ощупывают, поглаживают. Я снова замираю, не зная, как реагировать. Мои глаза открыты, но я не вижу за собой никого. Не вижу, но чувствую. Прямо как в том фильме. Только в отличие от экранного, мой невидимка — прямо сама деликатность. Сначала касается рукой, желая убедиться, что я достаточно влажная, и только потом неспешно вставляет. И пусть это дико и странно, но это оказывается так хорошо, что я решаю отложить выяснение обстоятельств на потом. Я слишком долго была одна. К тому же что бы это ни было, оно не причиняет вреда…
***
— Лика, передай мне образец номер девять, — профессор Джонсон отрывается на минуту от своего журнала наблюдений и протягивает руку.
— Сейчас… — бормочу я.
Секунду-другую смотрю на его длинные пальцы в матовых лабораторных перчатках, а затем передаю своему научному руководителю нужную пробирку. Наверное, кто-то сказал бы, что я ненормальная, но я нахожу и эти перчатки, и нашу униформу в целом чертовски сексуальными. Должно быть, виной всему то, что у меня уже очень давно ничего ни с кем не было. А если быть точной, то последнее моё свидание с продолжением случилось прямо перед отправкой на орбитальную станцию, где я нахожусь до сих пор в составе исследовательской экспедиции.
Наш департамент занимается изучением растительности, добытой с поверхности красной планеты. А конкретно мы с профессором пытаемся выяснить возможные скрытые свойства веществ, полученных из этих растений. Нашу лабораторию ещё называют «живым уголком», ведь к ярости зоозащитников мы продолжаем использовать животных в своих опытах.
— Образец номер девять не оказал особого влияния на подопытных мышей… — записывает профессор монотонно. — Реакция испытуемой группы на образец под номером десять позволяет предположить, что данное соединение стимулирует сексуальную активность.
Вздох невольно слетает с губ. Смотрю на этих мышей, что так свободно спариваются в клетке, едва ли не с завистью. И кто ещё из нас в неволе?
Вообще, отношения на станции не запрещены. Как раз напротив, руководство постарались привлечь к проекту как можно больше пар, чтобы они чувствовали себя в экспедиции максимально комфортно и не рвались обратно на Землю. Однако совсем уж «каждой твари по паре» собрать руководителям не удалось. И пусть я понимала, что вряд ли смогу найти себе кого-то в космосе (раз уж в миллионном Нью-Йорке не смогла), но всё равно не воспринимала свой незамужний статус как проблему. Я считала, что моя личная жизнь — дело десятое. В конце концов, возможность исследовать другую планету выпадает крайне редко и не всем. Ради этого приходится чем-то жертвовать.
Но, видимо, физиология берёт своё даже в космосе. Я не могу не думать о сексе. И не могу не говорить о нём, ведь это всё, что мне остаётся.
— Ну хоть кому-то перепало, — с усмешкой бросаю я, глядя на клетку. — Чёрт, если бы я знала, что тут всё так плохо с парнями, прихватила бы с собой пару игрушек.
Профессор бросает на меня привычно строгий взгляд. Как я выяснила, делает он это исключительно для порядка. Ещё ни разу Дэвид не ругался и не жаловался на мою отстранённую болтовню. Мне хочется верить, что это из-за того, что он и сам испытывает те же проблемы. Насколько мне известно, он не женат. И раз всё своё свободное время он проводит в своей комнате, что находится с моей по соседству, то едва ли у него есть подружка. Точнее мне трудно сказать. Он слишком закрытый и необщительный.
Впрочем, не мне жаловаться на закрытость. Я всегда считала себя прогрессивной и смелой. В университете сама знакомилась с понравившимися парнями. Но, оказавшись на станции, вдруг как-то замкнулась в себе. Страшно потерпеть отказ, страшно начать встречаться и понять, что этот человек тебе не подходит. Ведь здесь, на станции, даже после расставания мы постоянно будем видеть друг друга.
— Если это такая большая проблема для тебя, я могу попросить, чтобы тебе прислали секс-игрушки с Земли со следующим челноком, — неожиданно произносит Дэвид.
— Что?! — переспрашиваю я удивлённо.
— Что? — отвечает он невозмутимо. — Я твой руководитель, и должен заботиться о твоём комфорте. Я бы устроил тебе свидание с кем-нибудь из департамента. Но, как я понял, никто из наших парней не пришёлся тебе по вкусу. А поскольку домой мы вернёмся нескоро, остаётся один выход — использовать игрушки для взрослых. И не переживай, тут нечего стесняться. Все мы люди.
Смотрю на него недоверчиво. Его голос — низкий и спокойный. Выражение лица, как всегда, непроницаемое. Я вдруг представляю себе, этот неловкий разговор моего руководителя с командой снабжения — как он объясняет, что ему нужен вибратор для своей озабоченной ассистентки. Мне становятся стыдно. В конце концов, я же уже не в пубертате, когда гормоны бушуют. Я младшая научная сотрудница на космической станции. Наверное, мне нужно быть серьёзнее.
— Д-да, не стоит… — произношу я и неловко подаю ему следующий образец.
Замечаю лёгкую ухмылку на губах Дэвида. Так он что, говорил всё это в шутку?! Мой вечно серьёзный начальник способен на подколы? Я невольно краснею и радуюсь, что на моей коже это обычно незаметно.
— Думаешь? Ну ладно, — вздохнув, кивает профессор. — Но если всё же не сможешь решить свою проблему, то дай знать. Я попробую что-то придумать.
Его серые глаза источают холод. Но почему-то мне всё равно, кажется, будто он заигрывает со мной. Всего секунду. Наш зрительный контакт пронимает меня до нутра. Сердце начинает колотиться нездорово. Под действием момента мне хочется сказать или сделать что-то. Не знаю, что именно. Может быть, признаться, что на самом деле на станции есть некто, кто отвечает моим предпочтениям. Что мне больше нравятся спокойные и уверенные в себе мужчины. Такие, как профессор Джонсон.
— «Человек-невидимка»? — переспрашивает профессор. — Нет, я с этим фильмом не знаком. А что?
Я прикусываю язык. И зачем я заговорила на эту тему? Будто в прошлый раз мне кринжа не хватило.
— Да так, просто любопытно стало. Что вы думаете о подобных сюжетах? — продолжаю неуверенно. Раз уж начала, то надо договаривать.
— Хм, трудно сказать, — отвечает он, возводя глаза к потолку. — Определённо способность быть невидимым развязывает руки для определённых действий. Порой не совсем законных.
«Например, подглядывать за кем-то или даже прикасаться», — думаю я про себя. А вслух говорю: — Не зря же это одна из самых популярных сексуальных фантазий.
Снова краснею и отвожу взгляд. Нет, со мной точно что-то не так, раз я продолжаю провоцировать неловкие ситуации.
— И вправду такая популярная? — с сомнением спрашивает Дэвид. Его серьёзное выражение только усугубляет всё.
— Ну да, — отвечаю я. — Наряду с похищением, пленением или каким-нибудь застреванием в стене.
Он задумывается на пару секунд, а затем кивает.
— Я понял. Всё дело в передаче контроля над ситуацией, — произносит тоном эксперта. Я почти чувствую облегчение. Но тогда он вдруг добавляет: — Но откуда ты знаешь, что они так популярны?
На меня будто ведро ледяной воды выливают. Хочется провалиться сквозь землю. Хорошо, что я, по крайней мере, не созналась, что сама о таком фантазирую. Ладно, надо успокоиться. Всё в порядке. Мой профессор не из тех, кто будет додумывать что-то, не имея на это оснований.
— Да так, прочитала где-то, — улыбаюсь я. — Для лучшего понимания людской психологии.
— Что ж, наверное, это мудро, — вздыхает Дэвид. И может, мне кажется, но в его взгляде появляется уныние, которое вскоре сменяется привычной строгостью. — Что-то мы заболтались на посторонние темы. Пора бы уже вернуться к наблюдениям. Я вчера ввёл группе семнадцать новый образец химиката. Не могла бы ты занести в журнал данные об их состоянии?
— Да, конечно! — отвечаю я с готовностью.
Отчасти мне становится легче, что Дэвид пресёк мою попытку обсудить опасную тему. Но также я чувствую внутри какую-то неудовлетворённость. Видимо, всё дело в его скупой реакции. Если бы он поддержал меня или, напротив, смутился и возмутился, то мне определённо было бы легче. А так я, будто нахожусь в вакууме, не соприкасаясь ни с другими людьми, ни с их эмоциями. Это тяжело выносить, особенно когда понимаешь, что вернёшься на Землю нескоро. К тому же тут, в космосе, время течёт не так, как дома. Вероятно, когда мы вернёмся (если вообще вернёмся) там всё сильно поменяется. Близкие станут чужими. Прежних знакомых мест будет не узнать. И мне заново придётся привыкать ко всему, учиться взаимодействовать с людьми, строить отношения…
— Лика, не отвлекайся, — произносит профессор мягко, но настойчиво. На миг наши взгляды встречаются, но я снова отвожу глаза.
— Так, группа семнадцать… — предпринимаю попытку сосредоточиться на своём задании, однако внезапно снова оказываюсь растеряна. — Профессор Джонсон, вы переместили группу семнадцать в другую клетку?
— Нет, — отвечает он напряжённо. — С чего вдруг такие предположения?
— С того, что клетка семнадцатой группы пуста, — отвечаю я, глядя сквозь прозрачное композитное стекло на оставшиеся от мышей кусочки линялой шерсти и экскременты.
Время от времени мусор шевелится. Должно быть, из-за подаваемого в клетку воздуха. Чувствую себя полной идиоткой. Словно бы это по моей вине мыши сбежали. А они ведь сбежали? Я кусаю губы с досады. Не могли же они растворится в воздухе. Дэвид подходит ближе и становится у меня за спиной, желая лично убедиться, что я говорю правду.
— Ты ведь не прячешь их в своих карманах? — уточняет на всякий случай.
— Что? Нет, конечно! — отвечаю почти возмущённо. — Я бы никогда не посмела так подшутить над вами. Да и сами взгляните — пломба-то цела! Её номер совпал, я проверила по журналу. Значит, клетку не открывали после того, как вы поместили мышей внутрь.
— Вижу, — кивает он, глядя на экран планшета. — Прости, я не сомневался в тебе. Просто уточнил на всякий случай.
— Что будем делать? — спрашиваю я руководителя. — Это же нештатная ситуация. Если подопытные мыши сбежали, то мы должны их найти до того, как они сумеют покинуть лабораторию.
— Ты права, — соглашается Дэвид, продолжая смотреть на клетку.
Мне становится как-то тревожно за него. Мой профессор — перфекционист по натуре. Наверняка прямо сейчас он терзается из-за того, что произошло. Но как же всё-таки они сумели выбраться? Клетки сделаны из очень прочного композитного стекла. Такую не прогрызть…
Внезапно под потолком вспыхивает красным сирена. Из динамика слышится знакомый роботизированный голос: «Учебная тревога. Пройдите к аварийному выходу согласно инструкции…». Я в отчаянии смотрю на Дэвида. Тот только вздыхает.
— Следуй инструкциям, — произносит он. — Я останусь и попробую разыскать мышей.
— Но ведь вас накажут! — возражаю я.
— Меня накажут гораздо сильнее, если узнают, что я потерял подопытные экземпляры, — произносит он, как обычно, невозмутимо. — Всё будет в порядке, Лика. Просто сделай, что должна.
Не хочу уходить. Чувствую себя какой-то предательницей. Однако если мы оба проигнорируем учебную тревогу, то профессору попадёт от начальства гораздо сильнее. Всё же на станции есть правила, которые необходимо соблюдать. Бросаю последний взгляд на Дэвида, а после прикладываю свой пропуск к сканеру. Хочется сказать ему что-то ободряющее, хотя бы пожелать удачи, но я просто выхожу за дверь и следую по указателям до ближайшей аварийной капсулы.
Я возвращаюсь в лабораторию примерно через час. К моему удивлению, все мыши из группы семнадцать к тому времени уже оказываются пойманы Дэвидом и возвращены в клетку.
— Профессор, хотите, я осмотрю их и занесу данные в журнал? — спрашиваю я, чувствуя одновременно и огромное облегчение, и желание что-то сделать для своего руководителя.