Предрассветная тишина в моей комнате кажется почти осязаемой, сотканной из лунного света, пробивающегося сквозь высокое окно. Воздух прохладен и чист, пахнет воском от догоревшей ночной свечи и пергаментом старых книг. Но эту хрупкую идиллию разрывает на части крик ужаса моей матери.
Этот звук, полный животного страха, вышвыривает меня из сна. Дверь распахивается с оглушительным стуком, и на пороге возникает она – моя мать. Но в ней нет ничего от гордой королевы. Тонкая шёлковая сорочка измята, каштановые волосы в беспорядке, а в широко распахнутых глазах плещется чистый, незамутнённый ужас. Она влетает внутрь и торопливо прикрывает за собой тяжёлую дубовую дверь. Её руки дрожат так сильно, что она несколько раз промахивается мимо медной ручки.
– Быстро, дитя моё, вставай! – её голос, обычно похожий на мелодию лютни, срывается на хриплый, сдавленный шёпот. Запах страха, исходящий от неё, наполняет комнату. – Твой отец… его убили. С минуты на минуту в замок ворвутся, они уже у ворот!
Она прижимается спиной к холодному камню стены, словно ища опору. Ладони впиваются в собственные щёки, оставляя на бледной коже красные следы.
– Ох, они… они всадили клинок из лидарной стали ему прямо в голову…
В голове гудит. Отец? Убит? Слова – лишь бессмысленный набор звуков. Но звуки снаружи, доносящиеся из приоткрытого окна, слишком реальны. Это не просто взрывы. Это глухие, ритмичные удары тарана по воротам, звон стали, треск ломающегося дерева и волны панических криков, захлёстывающие двор. Воздух густеет от запаха гари и дыма. Ещё мгновение назад мир был в порядке, а теперь он рушится, погребая меня под своими обломками.
– Ну же! Шевелись! – прикрикивает мама, и её окрик, как удар хлыста, выводит меня из ступора.
Я вскакиваю с кровати, ноги путаются в складках длинной ночной сорочки. Подбегаю к матери, её рука в моей ладони кажется ледяной. Только теперь я осознаю, что и сама дрожу всем телом, будто в лихорадке. Мысль об отце всё ещё не укладывается в голове, но времени на неё нет. Мать сжимает мою ладонь с неожиданной силой, и мы бросаемся из комнаты к потайному ходу, скрытому за тяжёлым гобеленом с изображением охоты на грифона.
Коридор, по которому мы бежим, кажется бесконечным. Стены давят, а эхо наших шагов – её сбивчивых, моих босых – кажется оглушительным. На секунду время словно густеет, замедляется. Я слышу пронзительный звон – где-то позади вдребезги разбился витраж. Что-то со свистом проносится у самой моей щеки, обжигая кожу горячей царапиной.
В тот же миг хватка матери ослабевает. Я оборачиваюсь и вижу, как она оседает на каменный пол, будто сломанная кукла, из груди которой торчит чёрное оперение стрелы.
– Мама! – выкрикиваю я, падая рядом с ней на колени. Слёзы, которые я так отчаянно сдерживала, брызжут из глаз горячими потоками. Из моего горла вырывается мучительный, рваный крик. Всё тело бьёт крупная дрожь, мир перед глазами плывёт.
Я вижу лишь её лицо. Её глаза – такие родные, всегда полные нежности – медленно подёргиваются стеклянной пеленой, фокус теряется. Последним усилием она протягивает руку и касается моей щеки. Вторую же руку она вскидывает в сторону коридора. Воздух вокруг резко холодеет, на стенах выступает иней. С её губ срывается беззвучный стон, и между нами и нашими преследователями вырастает мерцающая ледяная стена.
– Не-ет, мама, мамочка… – всхлипываю я, обнимая её слабеющие плечи. Запах её крови, тёплой и металлической, пропитывает мою одежду.
– Беги, Диана… – хрипит она нечеловеческим, булькающим голосом.
Я цепляюсь за неё, но она отталкивает меня с такой внезапной силой, что я отлетаю прямо в тёмный проём тайного хода. В последнюю секунду, прежде чем массивная дверь начинает закрываться, я вижу, как в глазах матушки окончательно потухает жизнь.
Дверь захлопывается с глухим стуком, отрезая меня от всего, что я любила. Подкашивающиеся ноги несут меня обратно, но поздно. Я кричу, колочу кулаками по гладкому камню, срывая ногти, но всё напрасно. С той стороны уже слышится топот множества ног и глухие удары по ледяной преграде. Эти убийцы перебили всю мою семью. Теперь им нужна я, последняя наследница.
В голове звенит последнее слово матери. Беги.
Собрав остатки воли, я разворачиваюсь и бегу по узкому тёмному проходу вниз, в погребальные крипты. Воздух здесь пахнет пылью, тленом и веками. Позади уже гремит – лазутчики вышибают дверь.
Мой дед был мудрым и жестоким. И он придумал эту ловушку. Ступени лестницы насквозь пропитаны кровью дракона – веществом, что вспыхивает адским пламенем при малейшем контакте с огнём. Я хватаю со стены единственный факел, не колеблясь ни секунды. Обернувшись, я швыряю его на лестницу.
Пламя не просто загорается – оно взрывается неестественной, изумрудной волной, которая с жутким шипением течёт вверх по ступеням, пожирая камень и воздух. Я слышу душераздирающие, полные агонии вопли, но в душе – лишь холодная, звенящая пустота. Дрожащей рукой я вытираю мокрые щёки и с ледяным хладнокровием смотрю на пляшущие блики на тёмной стене.
Развернувшись, я бегу дальше, пробираясь под низкими сводчатыми потолками, мимо шныряющих крыс, сдирая лицом и руками липкие слои вековой паутины. Наконец я нащупываю над головой тяжёлую плиту. С трудом оттолкнув люк, я выбираюсь наружу и вдыхаю полной грудью влажный лесной воздух. Запах сосновой хвои и сырой земли кажется спасением.
– Быстрее, – рявкает существо в доспехах, от которого несёт потом и ржавчиной. Лицо его – уродливая маска из старых шрамов и свежих ссадин, а под шлемом не видно ни единого волоса. В его пустых глазах нет ничего, кроме тупого презрения. – Женщины, вымойте её, да поживее. Господин Александр не любит ждать.
Две женщины, до этого покорно стоявшие в стороне, вздрагивают и тут же спохватываются. Одна из них, постарше, с грубыми, как кора дерева, руками, хватает меня за плечо и почти волоком тащит к реке, что тёмной лентой вьётся неподалёку. Холодная грязь хлюпает под моими босыми ногами.
Александр… Имя отдаётся ледяным уколом в висках. Если память меня не подводит, это сын лорда Трея и леди Елионоры из Дорхейма. Только у них, наших ближайших соседей, хватило бы мощи и жестокости собрать столь сокрушительную армию, чтобы напасть без предупреждения.
Когда-то давно я виделась с ним на одном из праздников урожая. Воспоминание смутное, как сон: мне лет восемь, а он – улыбчивый пятнадцатилетний юноша с ясными глазами, угостивший меня засахаренной сливой. Этот образ никак не вяжется с чудовищем, устроившим кровавую бойню в моём доме. За что? За что мои родители и мой народ должны страдать от его руки?
Он отнял у меня всё: семью, дом, будущее. В моей душе не осталось ничего, кроме выжженной пустоты и клокочущей ненависти. Ногти впиваются в ладони. Я заставлю его это почувствовать. Я заставлю его захлебнуться в той же горечи и отчаянии, которые он породил во мне.
– Идём, – бесцветным голосом тянет меня за руку служанка. На вид ей под сорок, её лицо – уставшая, грязная маска.
Опустив глаза, я покорно бреду к реке. Внутри всё горит. Если только они узнают, кто я… Но я благодарю всех богов за то, что сегодня утром не успела одеться "как полагается". Они не должны определить моё происхождение по грязной ночной сорочке. Разве что сам Александр. Но прошло столько лет…
– Раздевайся! – командует женщина, уперев руки в костлявые бока, когда мы оказываемся у самой воды. Река пахнет илом и холодом.
За нашими спинами раздаётся уродливый хмыкающий смешок прислужника Александра.
– Может, ты хотя бы отвернёшься? – поворачиваюсь я к нему, и моя ненависть, кажется, становится почти осязаемой.
– Ха! Думаешь, ты в том положении, чтобы отдавать приказы? – рычит он. – Быстрее, я сказал!
Не дожидаясь ответа, он одним движением срывает с меня сорочку и пинком толкает в реку. Ледяная вода обжигает кожу, выбивая воздух из лёгких. Я барахтаюсь, судорожно пытаясь вдохнуть, ноги сводит от холода. Но хуже всего – всепоглощающее чувство унижения, которое горит, как клеймо, под его похотливым взглядом.
– Когда-нибудь ты заплатишь за это, – шепчу я, отдышавшись и впиваясь взглядом в его наглую морду.
– Что ты там прошипела? – фыркает он.
– Говорю, может, стоит хоть раз в тысячелетие чистить те дырки, которые ты называешь ушами? – отвернувшись, я с головой погружаюсь в воду уже по собственной воле, смывая с себя грязь и его взгляд.
Есть соблазн переплыть на другую сторону, попытаться сбежать. Но даже отсюда я вижу, как между деревьями мелькают доспехи воинов Дорхейма. Ловушка. Ничего не остаётся, кроме как сделать вид, что я смирилась. Пока они не знают, кто я, пристального надзора быть не должно. Возможность сбежать ещё представится.
– Хватит барахтаться! Одевайся и пошла, господин заждался, – рявкает страшилище, заметив, что я смотрю на другой берег.
Прикрывая наготу руками, я выхожу из воды. Мокрое тело мгновенно покрывается гусиной кожей. Я быстро надеваю грубую, колючую одежду, которую мне швырнули на землю.
– Пошла, – прислужник хватает меня за плечо и выталкивает в центр лагеря. Над головой, на западе, я замечаю столб чёрного дыма, лениво поднимающийся к небесам. Мой замок горит. Значит, мы недалеко от деревни, и сейчас другая часть его войска грабит дома моих людей.
Впереди виднеется большой шатёр из тёмной кожи, из приоткрытого проёма которого льётся тёплый свет свечей. Я сразу понимаю, что ведут меня именно туда: у входа стоит вороной жеребец Александра, а изнутри доносится его низкий, ровный голос, отдающий какие-то распоряжения.
Мой конвоир, которого, как я слышала, зовут Гарлем, грубо отдёргивает полотно на входе и толкает меня внутрь.
– Господин, я привёл эту девку, – опустив голову, бормочет он.
– На будущее, будь с ней учтивей. А теперь можешь быть свободен, Гарлем, – холодно приказывает Александр.
Чудовище скрывается, и Александр окидывает меня взглядом своих холодных глаз.
– Как тебя зовут? – спрашивает мой пленитель, этот зверь без жалости и принципов, скрытый под маской привлекательного мужчины.
Я вглядываюсь в его фигуру. Он стоит у стола с картами, уже переодетый в лёгкую тунику, сквозь которую проступают плотные мышцы. Несколько окровавленных бинтов перетягивают его плечо и предплечье. Его длинные чёрные волосы зачёсаны назад, а лицо пересекает свежий шрам, идущий от брови до подбородка.
– Эвелин, – шепчу я хрипло, называя первое имя, что приходит на ум.
На секунду я забываю, что он сделал, но дрожь в теле тут же напоминает о его чудовищных деяниях. Даже раненый, он выглядит так, будто может сломать мне шею одной рукой. От того улыбчивого мальчика, которого я помню, не осталось ничего, кроме имени.
Главный герой:
Главная героиня:
Тяжело дыша, я бегу по чаще леса. Лёгкие горят, в горле першит. Колючие ветки хлещут по лицу и рукам, цепляются за моё рваное платье, но я не обращаю внимания на боль. Воины Александра на хвосте. Их гортанные крики и оранжевый свет факелов становятся всё ближе, отбрасывая на деревья уродливые, пляшущие тени. Оглядываться нет времени – нужно смотреть под ноги, ведь тусклая луна почти не освещает путь.
Я вкладываю в бег последние силы, адреналин заглушает усталость.
Нужно спрятаться… Где? Где можно укрыться от целой армии в этом проклятом лесу? Я отчаянно оглядываюсь. Взгляд цепляется за старый, раскидистый дуб. Не лучший вариант, но другого нет!
Забыв об осторожности, я забираюсь на него, цепляясь за низкие, шершавые ветви. Кора царапает ладони. Стараюсь двигаться бесшумно, но нога соскальзывает с мокрого от росы мха, и я сдираю кожу на голени об острый сук. Закусив губу, чтобы не вскрикнуть, я игнорирую пульсирующую боль и прижимаюсь спиной к стволу, сливаясь с его тенью. Сердце колотится где-то в горле. Теперь они не смогут меня найти, только если…
Что это за звук? В лесу вдруг наступает мёртвая тишина. Замолкают даже ночные сверчки. А затем я слышу его – не птичий крик, а нечто огромное, с глубоким, шелестящим звуком, похожим на то, как ветер наполняет гигантские паруса. Этот звук рассекает воздух над моей головой. Нет, не может быть… Я должна была догадаться по его глазам. Эти вертикальные, удлинённые зрачки… не змеиные.
Дракон.
Земля под деревом слегка содрогается, когда на поляну перед ним приземляется гигантская тень, заслонившая луну. Внезапно воспоминание вспыхивает в памяти. В детстве у него были обычные, человеческие глаза. Но это всё объясняет. Книги из отцовской библиотеки… Первый оборот у драконов случается ближе к двадцати годам, если хоть один из родителей – дракон. Последний раз мы виделись, когда мне было восемь, его драконья сила тогда ещё спала.
Шелест крыльев затихает всего в нескольких метрах от моего дерева. Затаив дыхание, я выглядываю из-за листвы. Существо из ночных кошмаров, такое же чёрное, как волосы Александра, изгибает длинную шею и оглядывается по сторонам. Его чешуя, даже в слабом свете, отливает, как мокрый обсидиан.
Ищет меня.
Спустя мгновение крылатая ящерица начинает меняться. Я слышу жуткий треск костей и хрящей, вижу, как огромная масса сжимается, тает, словно кошмарный сон, и на её месте остаётся знакомый человеческий силуэт, окутанный лёгким паром.
– Малышка, а мне понравилась твоя игра, – раздаётся в тишине его голос, спокойный и насмешливый. – Я ведь знаю, что ты здесь. Спускайся, и я не сожгу тебя.
Даже в темноте я могу представить его ехидную улыбку. Он пока меня не видит, но чувствует.
– Я могу сидеть здесь несколько суток, не смыкая глаз, а вот ты рано или поздно уснёшь и упадёшь. А это больно. Но не так больно, как быть сожжённой заживо.
Что бы он ни говорил, я не выдам себя. Но, словно издеваясь надо мной, на ветку прямо у моих ног садится ворон и начинает громко, пронзительно каркать, нарушая тишину.
С замиранием сердца я опускаю взгляд. Наши глаза встречаются. На его лице расцветает торжествующая ухмылка.
– Я вижу тебя, – говорит он. – Привет. Даю тебе пять минут, чтобы спуститься.
– Как ты вообще выжил? – спрашиваю я, голос дрожит от усталости и ненависти.
– Видимо, ты читала не слишком много книг, иначе знала бы, что только лидарная сталь может сразить дракона, а не обычный стальной меч, – отвечает он с пренебрежением. – Но, если бы ты действительно попала в сердце, я бы провозился с исцелением несколько часов.
– Я ведь найду эту легендарную…
– Лидарную? - поправляет он меня.
– Лидарную сталь! – рявкаю я. – И покончу с тобой!
– Отлично. Меня никогда не интересовали скучные женщины, а ты… ты прекрасна! Даже несмотря на то, что ты человек. Для семьи не подойдёшь, дети от тебя будут слабыми и немощными, но позабавиться – самое то. Мне нравится твой нрав.
Я смотрю на него, и внутри меня снова вспыхивает слепой гнев. Он убил моих родителей, разрушил мой дом, а теперь смеет говорить, что я прекрасна. Чудовище.
– Если тебе нравятся женщины, которые пронзают тебя острыми предметами, – зайди в любую таверну. К тебе выстроятся сотни таких же, как я, девушек, готовых свернуть тебе шею, ведь ты разрушил их дома, убил их семьи, оставил их на произвол судьбы!
– Хм, а ведь, верно. Может, и встречу там кого-нибудь посимпатичнее, – он разворачивается и лениво идёт в сторону своего лагеря. – Кстати, когда спустишься, остерегайся волков. Думаю, они будут не против полакомиться твоей плотью.
Я шумно выдыхаю, не веря своему счастью. Лучше уж волки. Он правда ушёл? В этот момент я впервые за много лет с благодарностью вспоминаю своего учителя по фехтованию.
Внезапно за спиной шелестят листья. Я резко оборачиваюсь. Передо мной, прислонившись к той же ветке, стоит Александр. Его ехидная улыбка сводит меня с ума.
Ещё мгновение – и его рука смыкается на моём горле, прижимая к стволу дерева. Воздух пропадает.
– А вот и я. Ты правда думала, что я так просто уйду? – его драконьи глаза смотрят мне прямо в душу, зрачки расширяются, поглощая радужку. – Ты пыталась меня убить. Может, мне убить тебя? Или ранить, как ты ранила меня? Как ты хочешь умереть: свернуть тебе шею или, может, сбросить с дерева?
Я боюсь, но всё же открываю глаза. Картина абсурдна: я вишу в нескольких метрах над землёй, а Александр, держась одной рукой за ствол дерева, второй так сильно стискивает моё запястье, что, кажется, кости вот-вот хрустнут. Его лицо ничего не выражает, но я вижу, как на лбу проступает вена от напряжения.
– Я думал, простолюдинки весят поменьше, – цедит он сквозь зубы и одним мощным рывком затаскивает меня обратно на ветку. Я тут же отшатываюсь и прижимаюсь спиной к шершавой, холодной коре, тяжело дыша.
– Ты хочешь сказать, что я толстая? – выпаливаю я, отдышавшись.
– Ты всё равно не дотягиваешь до моего идеала.
– Почему же ты спас меня, раз я не дотягиваю до твоего идеала?
– Смерть – слишком милосердное наказание для тебя, – он безразлично пожимает плечами, но в уголках его губ снова появляется эта ненавистная ухмылка. – Ты мне ещё понадобишься по пути на родину. Я же говорил, мне не хватает женской компании. Будешь выполнять мои прихоти.
– Не буду, – отрезаю я, отворачиваясь и глядя в темноту леса, где стрекочут сверчки.
– Уверен, тебе понравится. Ну, мне точно понравится, – он снова без спроса хватает меня за руку и небрежно стаскивает вниз, на землю, в последний момент придерживая за талию, чтобы я не упала. Земля влажная и холодная, пахнет прелыми листьями. – Знаешь, твои поступки изрядно меня возбудили. Позабавлюсь-ка я с тобой прямо здесь.
Во мне вспыхивает такая волна возмущения и злости, что я вскидываю руку для пощёчины, но он легко перехватывает моё запястье и с наглой ухмылкой прижимает мою ладонь к твёрдому бугорку на завязках своих штанов.
– Чувствуешь? – спрашивает он гортанным, почти рычащим голосом, от которого у меня по спине бегут мурашки. – Он так рад тебя видеть.
Я дёргаюсь, пытаясь вырваться, но его хватка – стальной капкан. Слёзы бессилия и унижения наполняют глаза, когда он тянется к лифу моего платья. Слышится треск ткани. Он срывает с меня остатки одежды, и я падаю на колени в грязь, инстинктивно прикрывая грудь руками.
– Так неинтересно, покажи, – он отдёргивает мою руку и валит на землю, нависая сверху. Его вес давит, не давая вздохнуть.
Я пытаюсь ударить его свободной рукой, но он ловит и её, стискивая оба моих запястья над головой. Коленями он прижимает мои ноги к земле, полностью обездвиживая.
– Нет, не делай этого, – слёзы брызжут из глаз, обжигая виски.
Никогда. Никогда в жизни мне не было так страшно. Я жила беззаботной жизнью, окружённая заботой родителей. Отец нанял мне лучших учителей фехтования, но сейчас я не могу даже пальцем пошевелить.
– Не сопротивляйся, это неизбежно, – шепчет он, и его губы касаются моей кожи. Его рука крепко сжимает мою грудь, затем перемещается к горлу и хватает так, что я едва могу дышать.
Одним резким движением он переворачивает меня на живот, заламывает руки за спину и начинает стаскивать с себя брюки. Я слышу металлический лязг пряжки ремня.
Я беззвучно плачу от бессилия. Кричать бесполезно. Его люди, даже если услышат, не помогут. А те, кто был верен моему отцу, сейчас прячутся, спасая свои жизни.
– Нет, так не пойдёт. Я хочу видеть твоё лицо, – он снова переворачивает меня, как тряпичную куклу, и вдруг застывает, уставившись на меня со сжатыми зубами. – Ну и почему ты разревелась? – спрашивает он, и в его голосе слышится неприкрытое раздражение.
Черты его лица заостряются, как у хищника, выследившего добычу.
– Даже не хочу отвечать на этот вопрос. Ты чудовище! – выплёвываю я ему в лицо.
– Почему это? Разве ты не пришла в этот лес, зная, что здесь полно воинов, готовых платить за твои услуги?
– Нет! Я просто бежала из города!
– Но почему ты была в таком тонком платье? Разве не для того, чтобы показать покупателю товар?
– Это было ночное платье!
– Хм…
Александр несколько долгих, напряжённых секунд разглядывает моё лицо, а затем, к моему изумлению, отпускает.
– И что мне с тобой теперь делать, если ты не способна доставить удовольствие?
– Отпусти меня.
– Так неинтересно. К тому же у тебя очень красивая грудь. Как я могу тебя отпустить?
Я тут же снова прикрываю эту самую грудь руками. Щёки горят от стыда и ненависти.
– Вставай, идём. Мы выезжаем с восходом солнца, – пренебрежительно роняет он. – Удивительно, но твоя рана уже начала заживать. Даже признаков заражения нет.
Я опускаю взгляд на свою ногу и вижу, что глубокая царапина действительно почти затянулась. Эта способность была у меня с детства: хоть магия так и не проявилась, но с ранами я всегда была на "ты".
– На мне всегда всё заживает, как на собаке. Говорят так, слышал?
– В наших краях говорят "как на драконе", – снова эта ехидная улыбка. Она раздражает меня всё больше. – Может, ты тоже драконица?
– Если бы была ею, уже давно бы превратилась и улетела, – бормочу я, отворачиваясь и пытаясь хоть как-то запахнуть на себе обрывки платья.
Я быстро натягиваю грубое, колючее платье, и холодная паника, липкая, как паутина, сковывает мои мысли. Нельзя. Ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то узнал о метке. Она слабо, но отчётливо пульсирует на моей коже, как второе, чужое сердце. Ни один из воинов Александра не должен её увидеть. И особенно – он сам.
Если станет известно, меня никогда не отпустят. Этот дракон, одержимый чистотой своей крови и силой своего рода, тут же всё поймёт. Он увидит во мне не девушку, а лишь сосуд. Гарантию того, что дети от нашего союза будут могущественными. Он запрёт меня в самой высокой башне своего замка, и я стану лишь инкубатором для его наследников, лишённая воли, имени и будущего. Что ещё хуже, из-за этой проклятой связи, если меня ранят, боль почувствует и он. Моя жизнь станет его главной ценностью, а я – его самой охраняемой собственностью. Он не убьёт меня, нет. Он сделает кое-что похуже: превратит мою жизнь в позолоченную, бессрочную каторгу.
Мне удаётся заснуть лишь на несколько часов. Сон рваный, тревожный, полный кошмаров, в которых рушатся стены моего замка, а в ушах стоит предсмертный крик матери. Когда я открываю глаза, сквозь щели в брезенте уже пробивается серый утренний свет. Я поднимаюсь, тело ломит от усталости. Умываюсь ледяной водой из щербатого ведра, стоящего на столе. Холод на мгновение приводит в чувство.
Снаружи доносятся голоса и лязг оружия – лагерь просыпается. Пахнет дымом от догорающего ночного костра и сырой землёй. Я прислушиваюсь. Рука непроизвольно тянется к бедру, ища эфес меча, но натыкается на пустоту. Я безоружна.
– Выходи, завтрак готов, – раздаётся услужливый голос Гарлема у входа в мою временную обитель.
Я быстро смотрюсь в осколок зеркала, нервно проверяя, не просвечивает ли метка сквозь грубую шнуровку платья. Убедившись, что всё в порядке, я глубоко вдыхаю и отодвигаю брезент.
В ту же секунду в лагере наступает тишина. Все разговоры обрываются. Десятки глаз, до этого занятых своими делами, дружно поворачиваются ко мне. Я чувствую себя диким зверьком, выставленным на обозрение. Мужчины, сидящие у костра, замирают с кусками мяса в руках. Тишина становится почти осязаемой, пока один из воинов не роняет свой рог с элем. Звук разбивает оцепенение, и все разом отворачиваются, снова принимаясь смеяться и переговариваться, будто ничего не произошло.
– Присаживайтесь, госпожа, – Гарлем указывает на свободное место у огня.
Несмотря на утренний холод, от которого по коже бегут мурашки, сидеть рядом с ними мне не хочется. Я не знаю, чья именно стрела убила мою мать, но все они – соучастники. Это показное дружелюбие исчезнет, как только они узнают, кто я.
– Постою, – ровно отвечаю я, отводя взгляд.
Я отхожу к ближайшему дереву и прислоняюсь к нему спиной, скрестив руки на груди. Никто больше не обращается ко мне, лишь изредка бросают косые взгляды. Кажется, Александр действительно провёл с ними беседу.
Вскоре я замечаю его самого. Он выходит из леса, неся на плечах тушу дикого кабана, и, подойдя, без лишних слов бросает её мне под ноги. Мёртвое животное глухо ударяется о землю, взметая пыль.
Все снова замолкают.
– Что это? – спрашиваю я, глядя на щетину и маленькие, злобные глазки кабана.
– Еда, – отвечает Александр. – Я знал, что в этих краях живут бедно, но неужели ты никогда не видела мяса?
Со стороны костра доносится несколько сдавленных смешков. Александр резко поворачивается, и они мгновенно стихают.
– Я знаю, как выглядит мясо, – отвечаю я, чувствуя, как краска заливает щёки. – Зачем ты бросил его мне под ноги?
– Я сам его выследил и убил. Для тебя.
Он присаживается на корточки и своим огромным ножом начинает сноровисто разделывать тушу. Я с ужасом смотрю, как его руки по локоть погружаются в тёплую кровь. Отрезав большой кусок, он насаживает его на ветку и принимается жарить над огнём. Как только мясо покрывается корочкой, он тычет палкой прямо мне в лицо. Запах жареной крови ударяет в нос.
– Ешь, – приказывает он. – И выдвигаемся.
– Не буду. Мне больше подойдёт вяленое мясо.
Я обхожу его, подхожу к общему котлу и беру миску с сушёными полосками, которые утром предлагал Гарлем. Еда кажется безвкусной, как солома, но я заставляю себя есть. Мне нужны силы, чтобы пережить дорогу до Дорхейма.
Краем глаза я замечаю, как Александр с силой отбрасывает палку с мясом в кусты. Готова поспорить, на его скулах сейчас ходят желваки.
Завтрак заканчивается быстро.
– Мы выезжаем, – говорит Александр, впервые обращаясь ко мне после инцидента с кабаном. – Поедешь верхом.
– Ты дашь мне коня? – удивляюсь я.
– Ну да, конечно. Или, может, тебе будет удобнее идти позади с петлёй на шее? – угрюмо бросает он, демонстративно глядя куда-то в сторону.
– Нет, верхом так верхом, – быстро отвечаю я, пока он не передумал.
– Точно. По крайней мере, я не буду видеть твоё вечно недовольное лицо, – говорит он и уходит, не давая мне и слова вставить в ответ.
Мой взгляд устремляется к горизонту, где всё ещё виднеется тонкая струйка дыма от моего сгоревшего дома.
Через некоторое время Александр возвращается, ведя в поводу двух лошадей.
При виде одной из них у меня сжимается сердце. Небольшая белогривая кобылка, изящная и красивая, с заплетёнными в гриву лентами. Наверное, самое невинное существо во всём этом проклятом войске.
– Хоть она и выглядит послушной, но на деле – сущий демон, – говорит Александр. – Не любит чужих и может сбросить в любой момент. Но можешь поехать со мной, на моём коне.
Я подбираю с земли яблоко и протягиваю его белой лошадке. В тот же миг она дико всхрапывает, встаёт на дыбы и пытается ударить меня передними копытами.
Отскочив в сторону, я оказываюсь прямо перед вороным жеребцом Александра. Вот уж кто действительно похож на демона. Огромный, угольно-чёрный, с мутными, потусторонними глазами.
– Его зовут Мрак. Можешь погладить, – хмыкает Александр.
Холод прошибает меня с ног до головы. Резким, паническим движением я хватаюсь за распахнувшийся лиф, прижимая его к груди, и отшатываюсь от коня. Сердце колотится о рёбра, как пойманная птица. Я бросаю испуганный взгляд на Александра, но он, кажется, ничего не заметил, продолжая смотреть на своего коня с укоризной. Это было бы полнейшим, катастрофическим провалом.
– Ты в порядке? – в голосе Александра звучит неприкрытая насмешка.
– Да, – отвечаю я, с подозрением глядя в блестящие глаза Мрака. Он выглядит до смешного невинно. – Вредный он у тебя. Пожалуй, я всё-таки поеду на белой.
– Он просто похож на своего хозяина, – гордо заявляет Александр, ухмыляясь так, что мне хочется немедленно стереть это выражение с его лица.
Я делаю глубокий вдох, стараясь унять дрожь в руках, и снова медленно подхожу к белой кобылке. На этот раз я действую иначе. Никаких резких движений. Я говорю с ней тихим, успокаивающим голосом, протягивая открытую ладонь, чтобы она могла уловить мой запах. В этот раз она не пытается меня ударить, лишь настороженно фыркает, вскинув уши.
– Вот так, девочка. Я тебя не обижу.
Я подбираю с земли ещё одно яблоко и снова протягиваю ей. Лошадь несколько мгновений с аппетитом хрустит, а потом, кажется, совсем перестаёт обращать на меня внимание, признавая моё присутствие.
– Ты быстро учишься, – раздаётся за спиной голос Александра. – У тебя раньше была лошадь?
– Была, – односложно отвечаю я, вспоминая свою собственную кобылу, оставшуюся в конюшнях горящего замка.
Ловким движением я запрыгиваю в седло, перехватив поводья. Александр с такой же лёгкостью оказывается на спине своего Мрака.
– Ты ей понравилась, иначе уже лежала бы на земле, – с усмешкой говорит он, когда мы выезжаем на просёлочную дорогу. – Её зовут Лайла.
Большая часть всадников уже в сёдлах. Их доспехи тускло поблёскивают в утреннем свете, кони нетерпеливо переступают с ноги на ногу. Остальные сворачивают лагерь – они догонят нас позже. Служанки поедут в крытой повозке. Мы отправляемся в путь. Насколько я знаю, до Дорхейма ехать несколько дней.
Часы тянутся в молчании, нарушаемом лишь мерным стуком копыт и скрипом сёдел. Александр едет чуть впереди, и я вижу только его широкую спину и тёмные волосы, развевающиеся на ветру. Вокруг тихо, лишь изредка в лесной чаще мелькают тени животных. Ясная, тёплая погода – единственное, чем я могу здесь наслаждаться. С компанией мне точно не повезло.
Внезапно монотонность пути разрывает тревожный крик одного из воинов.
– Повелитель! За нами погоня! Стражники Лирии! Они каким-то образом выжили, перебили наших у замка и теперь идут за нами!
– Лирийцы… стоят до последнего, – цедит Александр сквозь зубы. Его лицо мрачнеет. – Эти олухи! Я надеялся, они смогут удержать тех, кто остался. Всем спешиться! Убить каждого!
Александр резко тянет Мрака за поводья. Разворачиваясь, он проносится мимо меня и рявкает:
– Спрячься в лесу!
Лайла пугается и застывает на месте. Я соскакиваю на землю и, схватив её за поводья, укрываюсь вместе с ней между ближайшими деревьями.
На дороге показывается отряд воинов с гербами Лирии на щитах. Их несколько дюжин. Во главе строя я узнаю командующего Вильяма, его начищенные доспехи сверкают на солнце. Вильям много лет был другом моего отца. Зная его мастерство в бою, я почти уверена, что он и его люди смогут вызволить меня, тем более что отряд Александра сейчас намного меньше.
Только я думаю о том, чтобы позвать Вильяма – он ведь точно меня узнает, он служит короне с моего восьмилетия, – как за спиной раздаётся душераздирающий рёв, от которого, кажется, содрогается сама земля.
Тень позади меня увеличивается втрое, затем вчетверо, заслоняя солнце. Взмыв в небо, дракон распахивает кожистые крылья. Ящер, чернее самой ночи, с чешуёй, отливающей на свету всеми цветами радуги. Воины Александра с боевыми кличами бросаются на лирийцев. Завязывается бой. Александр в облике дракона извергает из пасти огонь, плавя доспехи и сжигая людей заживо. Воздух наполняется запахом озона и горелой плоти.
Притихнув, я наблюдаю за бойней со стороны, стараясь понемногу увести испуганную Лайлу глубже в лес. Я не могу бросить её здесь.
В этот момент один из лирийцев в лёгкой брони выбегает из леса по левую сторону от меня. Он вытаскивает из ножен короткие клинки и направляется к повозке со служанками. Это один из "тихих убийц" – элитного отряда, что пробирается в тыл и нападает без шума. Я часто наблюдала за их тренировками из окна замка. Помню, как после каждого курса их становилось меньше – экзаменом были бои насмерть. Так отбирали лучших из лучших.
Я узнаю его. Это Лейн, один из самых умелых.
Лейн бежит в нашу сторону. Видимо, ему приказано устранить всех в тылу врага. Но, приблизившись, он останавливается и смотрит на меня. И узнаёт – я отчётливо вижу это по его глазам.
– Принцесса, – почти беззвучно шепчет он. – Мы думали, вы погибли в пожаре. Я выведу вас, но сначала…
Он поворачивается к перепуганным служанкам, что жмутся друг к другу в ужасе. Среди них есть и молоденькие девушки, почти дети.
Я знаю, что Лейн собирается их убить. Это его долг, его ремесло. Но, глядя в наполненные ужасом глаза этих женщин, я не могу позволить ему перерезать им горла.
Тяжёлая доска вибрирует в моих руках от удара. Лейн беззвучно оседает на землю. На мгновение я застываю, глядя на его неподвижное тело, сердце колотится где-то в горле. Я только что напала на одного из лучших воинов своего королевства. Я хватаю его за воротник кожаной брони и, напрягая все силы, оттаскиваю в высокую, пахнущую полынью траву, подальше от поля боя, чтобы его случайно не нашли и не добили.
Служанки смотрят на меня полными слёз глазами. В их взглядах смешались страх, недоумение и зарождающаяся благодарность. Они понимают, что Лейн убил бы их без колебаний. И я, к своему ужасу, тоже это понимаю. Я бы ничего не смогла сделать. Зло, сотворённое Александром, породило в моих людях такую жажду мести, что они не пощадили бы ни женщин, ни детей. Мои приказы здесь бессильны. Я больше не принцесса, я просто девчонка, и даже верный гвардеец не стал бы мне подчиняться. Он помог бы мне сбежать, да, но только после того, как выполнил бы свой приказ.
На войне, которую начинают мужчины, всегда гибнут невинные. Это несправедливо. И я не могу позволить им умереть, даже ради собственной свободы.
Одна из служанок, самая молодая, спрыгивает с повозки и, спотыкаясь, подбегает ко мне.
– С вами… с вами всё в порядке? – бормочет она, запинаясь. Её руки дрожат. – Вы спасли нас.
– Со мной всё хорошо. Вы не пострадали? – тихо спрашиваю я.
Повернув голову к месту битвы, я застываю в ужасе. Бой окончен. Поле усеяно телами. Воины Лирии, мои воины, лежат в неестественных позах. Их доспехи расплавились и прикипели к телам. Земля почернела. В нос ударяет тошнотворный, сладковатый смрад горелой плоти, от которого к горлу подкатывает желчь. Даже с отрядом в сотню лучших бойцов невозможно идти против дракона. Битва моих людей была проиграна с самого начала.
– Нам нужно спрятаться, – шепчет служанка. – Не бойтесь, госпожа.
Я иду за ней, и мы укрываемся за повозкой. Проходит, кажется, вечность. Крики давно умолкли, и наступила гнетущая, неестественная тишина, нарушаемая лишь треском догорающих деревьев. Я вижу, как гигантская тень Александра опускается на землю где-то за лесом; взмахи его крыльев больше не слышны.
– Ждите здесь, – говорю я девушкам и, прячась между деревьями, пробираюсь ближе к месту побоища.
Это идеальный момент для побега. Но мой дом разрушен, меня никто не ждёт. Что мне делать дальше? Единственное, что я знаю точно, – с Александром я оставаться не хочу. Теперь, когда бой окончен и женщины в безопасности, это мой шанс. Вряд ли он сможет выследить меня – отвратительный запах смерти перебьёт любой другой след.
Сделав ещё несколько шагов вглубь леса, я замираю. Прямо передо мной возникает тёмная фигура. Он стоит так тихо, что я не слышала его приближения. Я медленно поднимаю взгляд, скользя по его испачканным сажей и кровью доспехам, и натыкаюсь на его серьёзные, ничего не выражающие глаза.
– Ну и что ты здесь делаешь? – его голос звучит устало и хрипло.
– Пыталась сбежать, – выдыхаю я, чувствуя не меньшую усталость. – Должна была попробовать.
Развернувшись, я иду обратно к женщинам, чувствуя себя так, словно только что проиграла последнюю битву.
– Я вижу, ты сильно устала. Поедешь в повозке, – безразлично бросает он.
Сборы занимают некоторое время. Воины Дорхейма молча собирают своих павших, не обращая внимания на тела лирийцев. Вскоре мы снова в пути.
Я никогда не была так далеко от дома, но все леса кажутся одинаковыми. Будто я никуда и не уезжала. Но с каждым часом мы всё дальше от руин моего замка. От мыслей о доме становится невыносимо грустно. У меня даже не было времени оплакать родителей, побыть наедине со своим горем.
Мои мысли прерывает голос Александра, едущего на коне рядом с повозкой.
– Я так понимаю, ты никогда не видела настоящих битв? – спрашивает он с невозмутимым видом.
– Ну, если не считать пьяных драк в тавернах, то нет, – отвечаю я, стараясь, чтобы это прозвучало убедительно. Он не должен знать, что я принцесса.
Это полуправда. В тавернах я, конечно, не была, но и побоищ не видела. Отец бы никогда не взял меня на войну. Учитель фехтования был нанят лишь для самозащиты.
– И даже ни с кем никогда не дралась? – в его голосе слышится насмешка.
– С моим-то телосложением? Да я и мухи не обижу, – бормочу я, сжимая руки на коленях.
Правду ему знать необязательно. Если бы я могла, то убила бы его на месте. Он хуже любой мухи. Насекомые хотя бы приносят пользу этому миру.
– Тот воин, которого ты вырубила, так бы не сказал, – ровно произносит Александр, глядя прямо перед собой.
– Ты всё видел? – спрашиваю я, чувствуя, как холодеют руки.
Насколько много он видел? Если он понял, что Лейн не пытался меня убить, а уговаривал пойти с ним, то сейчас это проверка. Как хорошо, что я не стала с ним разговаривать.
– Я всегда приглядываю за своей гвардией. И за своими гостями, – уклончиво отвечает он.
– Я защищалась. Не хотелось бы получить ещё одно ранение, нога до сих пор болит, – я потираю голень.
– До сих пор поражаюсь, как быстро затянулась такая глубокая рана, – он смотрит на меня с неприкрытым подозрением.
– Отпустите их, – твёрдо говорю я, обращаясь к мужчине.
Склонившись к дрожащей девушке, я обнимаю её за плечи, пытаясь защитить своим телом. Уму непостижимо. Какое бы преступление она ни совершила, она же беременна. Да и, глядя на эту озлобленную, дурно пахнущую толпу, сложно поверить, что у них есть хоть какая-то причина для расправы, кроме рыжего цвета волос пленниц.
– Если мы помилуем этих ведьм, они накличут беду на наш лес! – выкрикивает чумазый, и остальные крестьяне тут же поднимают над головой самодельные факелы, поддерживая своего главаря одобрительным рёвом. Жар от огня доходит даже до меня.
– Но она беременна! – я пытаюсь воззвать к их совести, к остаткам разума.
– Повитуха сказала, ребёнок будет выродком! – разводит руками этот безумец.
– Да это же бред! – кричу я. – Он такой же живой, как ты или твои дети!
– Нарываешься, девка! – рычит мужик, делая шаг в мою сторону.
В этот момент Александр спешивается и встаёт между мной и селянами. Одним плавным, почти ленивым движением он вынимает из ножен свой меч. Раздаётся тихий, смертоносный звон стали. Он приставляет лезвие к горлу главаря.
– Ещё одно слово – и твоя голова слетит с плеч, – говорит он спокойным, ледяным голосом, от которого у толпы за спиной крестьянина замирает дыхание. Затем он кивает мне. – Эвелин, отведи её в повозку.
– Хорошо, – отвечаю я и помогаю бедняжке подняться на дрожащие ноги.
– А ты, – Александр чуть сильнее нажимает мечом, – живо развяжи этих двоих.
– Да, мой господин, – с дрожью в голосе лепечет крестьянин, не сводя испуганных глаз с клинка у своего горла.
Он семенит назад и быстро разрезает верёвки на руках и ногах оставшихся женщин.
– Помогите им, – приказывает Александр своим воинам.
Я помогаю беременной женщине забраться в повозку, краем глаза наблюдая за происходящим. Даю ей плед, и она смотрит на меня с безмерной благодарностью.
– У вас не найдётся немного еды? – тихо спрашивает она. – Они держали нас в сарае несколько дней и не кормили.
– Конечно, – тут же спохватывается одна из служанок Александра и протягивает ей вяленое мясо и кусок хлеба.
Когда воины приводят остальных спасённых, Александр снова забирается на коня.
– Прочь с дороги, или вам не поздоровится, – рявкает он, глядя на крестьян своими блестящими драконьими глазами.
Я украдкой смотрю на него. Часть меня всё так же его ненавидит, но другая, совсем крошечная, не может не признать, что он поступил правильно. По крайней мере, в нём осталось хоть что-то человеческое.
Когда мы трогаемся в путь, одна из спасённых женщин садится рядом со мной и кладёт свою тёплую руку мне на ногу. Боль, мучившая меня, резко уходит, словно её и не было.
– Спасибо, – шепчу я.
На вид ей не больше тридцати, она очень красива. Рыжие волосы, а глаза разного цвета: один – зелёный, как лесная листва, а второй – голубой, как летнее небо. Я читала о таких людях. Гетерохромия – отличительная черта прирождённых целителей.
– Это я должна благодарить тебя, – она мягко опускает руку на свой живот. – Мой малыш будет жить. Это девочка. Я уже выбрала ей имя. Диана.
Я растерянно отвожу взгляд. Моё настоящее имя… Диана. Она не может знать. Наверное, это просто совпадение.
Я замечаю, что самая старая из спасённых, закутанная в тёмный плащ с капюшоном, пристально смотрит на меня. Её морщинистые руки с длинными, почти когтеподобными ногтями сжимают колени. Третья, самая молодая, примерно моего возраста, всё ещё трясётся в углу повозки, и её глаза красные от слёз.
Внезапно я едва не подскакиваю на месте, когда прямо в моей голове раздаётся чужой, шуршащий, как сухие листья, голос:
"Я знаю, кто ты, и знаю, чего ты хочешь".
Он звучит словно эхо и принадлежит старухе. Её взгляд прожигает насквозь. Блестящие глаза выглядывают из-под капюшона и направлены прямо на меня. Один глаз у неё молочно-белый, слепой, а второй смотрит не на меня, а будто сквозь меня.
Она умеет читать мысли?
"Да, я умею читать мысли, и не только, дитя, – снова звучит её голос в моей голове. – Я научу тебя. Я учила магии твою мать, когда пришёл её час. Твоя мать спасла мою жизнь, и я должна вернуть ей долг, прежде чем мой дух покинет этот мир".
– Ты учила мою мать? – спрашиваю я шёпотом, боясь, что меня услышат.
"О да. Лея была моей лучшей ученицей. Но это было очень давно, – отвечает колдунья. – Я уже очень стара. Я могу передать тебе часть своих знаний и часть своей силы в уплату долга перед твоей матерью. Но до совершенства ты должна будешь дойти сама".
– Вы были должны моей матери?
"Я чувствую твою силу. То же самое я чувствовала в присутствии Леи, – шепчет голос в моей голове. – Твоя мать спасла меня от смерти так же, как и ты сегодня. Поэтому даже на том свете я буду приглядывать за тобой.".
– Но почему она мне не рассказывала, почему не учила меня?
Внезапно в лагере поднимается шум, и мысли в моей голове затихают. Голоса воинов становятся громче, в них звучит тревога. Я слышу, как кто-то кричит, что Александр упал с коня. Медленно, всё ещё чувствуя странную, гудящую пустоту после ухода старухи, я слезаю с повозки. Ноги кажутся ватными. Протирая глаза, я уверенным шагом подхожу к столпившимся воинам.
– Что случилось? – спрашиваю я, голос звучит сонно и отстранённо.
– Это яд! В него попала отравленная стрела одного из лирийцев! – кричит Гарлем, пытаясь помочь Александру приподняться. Александр сидит на земле, прислонившись к колесу повозки, его лицо – серое, дыхание тяжёлое.
В этот момент во мне вспыхивает странная, непреодолимая потребность высвободить свою новую силу. Она настолько сильная, что по всему телу бегут холодные мурашки. Кажется, старуха перестаралась. Я едва себя контролирую.
Но я знаю, что делать. Просто знаю. Я расталкиваю воинов, опускаюсь на колени перед Александром и прикладываю руку к его ране на плече. Из-под моей ладони начинает выбиваться мягкий голубой свет. Сила. Всеобъемлющая. Невероятная. Она течёт сквозь меня, как тёплые волны океана или лучи полуденного солнца. Я чувствую… чувствую, что могу сделать нечто большее. Нечто, что до сегодняшнего дня не поддавалось моему пониманию.
Если бы не эта невероятная, почти животная нужда, я бы трижды подумала, стоит ли его спасать. Несмотря ни на что, он всё ещё мой враг.
Спустя мгновение я убираю руку и вижу, как рана на его теле затягивается, а на её месте появляется маленькая капля яда, похожая на зелёный изумруд, которую я тут же смахиваю. В тот же миг я чувствую, как из носа к губам течёт что-то тёплое. Дотронувшись до лица пальцами, я вижу кровь. Мир качается и гаснет. Я теряю сознание.
Даже в забытьи я думаю о том, что Александр этого не стоит. В нём есть проблески чего-то хорошего, но как же сильно я его ненавижу. Ни одно доброе дело не способно искупить то, что он натворил…
…Я открываю глаза и мой взгляд падает на мерцающий огонёк факела в железном держателе. Осмотревшись, я понимаю, что нахожусь в шатре. Пахнет кожей, травами и металлом.
– Очнулась? – звучит знакомый голос.
Я перевожу взгляд на фигуру у своего ложа и вижу Александра. Он сидит на стуле, наблюдая за мной.
– Да… что случилось? – тихо спрашиваю я.
– Я так понимаю, ты спасла мне жизнь, – с невозмутимым лицом говорит он. – И когда ты собиралась показать мне свои магические способности?
– Я знала, что они у меня есть. Просто не знала, когда проявятся. Тебе повезло, что это произошло вчера.
Тебе повезло, что женщина, которую ты спас, была должницей моей матери. И вообще, тебе чересчур везёт, Александр Тард. Ты не заслужил такого везения.
Этого я, конечно, не говорю.
– Теперь я твой должник, – хмыкает он.
Но принимать его благодарности я не хочу. Он не заслуживает даже уважительного отношения. Смотреть на него тошно.
Он садится рядом на землю, скрестив ноги, и внимательно смотрит на меня.
– Я понимаю, почему ты злишься. Я вторгся на твою землю, твои родители теперь… скорее всего, их нет в живых. Но ты должна понять: я не только принц, я ещё и солдат. Я должен подчиняться своему отцу, в противном случае – это измена родине и казнь.
Александр опускает голову и ненадолго замолкает. Я отворачиваюсь. Не хочу на него смотреть. Я пытаюсь сдержать слёзы, но плохо получается. Мои родители действительно мертвы, но этот подлец даже не догадывается, кем они были.
– Мой отец на старости лет сошёл с ума, – продолжает Александр. – Он хочет, чтобы весь мир ему подчинялся. А я хотел жить в спокойствии, как все. Но пока жив отец, этого не будет. Просто хотел сказать, что я не желал этой войны. Этих жертв. Но я вынужден защищать своих людей и выполнять приказы.
Александр встаёт и выходит из шатра, так и не оглянувшись.
Слёз я сдержать больше не могу, они катятся по щекам. Воспоминания нахлынывают штормовой волной. Отец. Моя прекрасная мама…
– Я всегда буду помнить, чтить и любить вас, – шепчу я, проглатывая слёзы.
И я никогда не прощу Александра.
Перед глазами проносится вся моя сознательная жизнь. Приятных воспоминаний так много, что я, не заметив, проваливаюсь в сон, и они оживают, становятся почти реальными.
Просыпаюсь я под утро. Сил так мало, что я с трудом встаю с матраца. Меня будто придавливает к нему невидимым грузом всех этих воспоминаний. Магия потратила почти всю мою жизненную энергию. Мне нужно научиться её контролировать, иначе я буду терять сознание после каждого заклинания.
"Эх, дорогая", – звучит знакомый голос в голове.
На этот раз я даже не вздрагиваю.
– Это вы? – по коже бегут мурашки. – Но как такое возможно?
"Я же сказала, что буду оберегать тебя, – отвечает голос ведьмы. – Твоя магия с каждым днём крепчает. Дай своему телу привыкнуть к силе, что теперь в тебе. Александр может помочь. Ведь теперь он твой должник. Ты справишься".
На улице уже шумят. В моём шатре успели прибраться: рядом стоит ведро с чистой водой и полотенце. На столике – тарелка, накрытая крышкой. Я умываюсь и с осторожностью приподнимаю крышку. Запах жареного мяса наполняет ноздри. Ни вилки, ни ножа. Рукой я отрываю маленький горячий кусочек. Сил нет даже жевать, но этого и не требуется – дичь тает во рту. Насыщение приходит почти мгновенно.
– Что... что это всё означает? – шепчу я, глядя на него полными непонимания, испуганными глазами. Воздух в шатре кажется густым и тяжёлым, его трудно вдохнуть.
– Это означает то, что ты видишь, – спокойно, будто говорит о погоде, объясняет он. Его самообладание выводит из себя. – Вот почему ты можешь владеть магией. Вот почему твои раны так быстро заживают. Ты – драконица. Ещё очень слабая, не можешь обращаться, но твой внутренний дракон уже помогает тебе, бережёт тебя.
– Но как это возможно? Моя мама... мой отец не был драконом, – я смотрю в одну точку, на пляшущий огонёк свечи. Лицо застывает безэмоциональной маской, но внутри всё рушится.
Или был?
Воспоминания, которые я раньше считала незначительными, теперь вспыхивают в памяти, как молнии. Отец, который никогда не болел. Его невероятная сила, которую все списывали на годы тренировок. Его глаза, которые иногда, в гневе, казалось, темнели и меняли форму... И слова матери, брошенные с улыбкой, когда я, разбив коленку, уже через час бегала как ни в чём не бывало: "Ты вся в отца, моя маленькая ящерка". Я думала, это просто ласковое прозвище.
Они не рассказали мне главного. Может, не успели. Или не хотели. Не хотели, чтобы я знала, кто я на самом деле.
Я ведь не просто человек.
Но почему они молчали? Может, отец не хотел для меня такой судьбы? Знал, что рано или поздно я обо всём узнаю, но надеялся, что это случится как можно позже? Хотел для меня спокойной жизни? Не хотел выдавать замуж за дракона?
– Что с тобой? – голос Александра вырывает меня из оцепенения. Он легонько сжимает моё плечо, и я вздрагиваю от его прикосновения.
– Мне нужно побыть одной, – я встаю и, не глядя на него, выбегаю из шатра, направляясь в свой.
На улице уже сгущаются сумерки. Трещит костёр, слышны приглушённые голоса воинов, но я не обращаю на них ни малейшего внимания, пробегая мимо, как привидение.
Как только я остаюсь одна, в голове снова звучит знакомый, шуршащий шёпот ведьмы:
"Ты драконица. И верно, твой отец не хотел говорить тебе об этом. И не хотел выдавать замуж за Александра. Между домом Лейнер и домом Тардов давно были разногласия".
Лейнер... моя фамилия. Диана Лейнер.
"Отец Александра, Трей Тард, хотел объединиться с твоим отцом для захвата соседних королевств. Но твой отец был миролюбив и не хотел подвергать свой народ геноциду в бесконечных войнах. Трей был настойчив. Когда ты была ещё совсем мала, он уже хотел сосватать тебя Александру, чтобы после женитьбы объединить семьи. Он хотел, чтобы ваши дети продолжили его дело. Ты и Александр – истинная пара. Трей надеялся на это, ведь дети истинной пары драконов могут завоевать весь мир. Но твой отец отказал. И Трей, мстительный и стареющий, решил забрать силой то, что не получил миром. Он руками своего сына вторгся на вашу землю, чтобы либо найти тебя, либо просто уничтожить ещё одно королевство, пока смерть не забрала его самого".
– Я не могу убежать, Александр меня найдёт. Но я не могу и показываться на глаза его отцу, он, скорее всего, узнает меня, – бормочу я, перебирая в голове варианты. Мои волосы, такие же белоснежные, как у матери, слишком приметны.
– Вот почему Александр говорил, что его отец свихнулся. Нужно поговорить с ним. Надеюсь, он не соврал, когда сказал, что тоже не хочет этой войны, – я тяжело вздыхаю, меряя шагами тесную палатку.
– Ты здесь? – из-за брезентовой "двери" доносится голос Александра. – Выходи, все собираются ужинать. Скоро выдвигаемся. К вечеру будем в Дорхейме.
– Хорошо, сейчас, – отвечаю я.
Нужно поговорить с ним сегодня же. Конечно, это его не оправдывает. Не хотел войны? А что это меняет? Кровь моих людей уже пролита.
На улице на меня уже не смотрят, как на диковинку. Александр жарит мясо у костра. Он подзывает меня движением руки.
– Почему-то мне кажется, что у тебя есть ко мне разговор, – говорит он, протягивая мне тарелку с дымящимся куском.
– Ты ведь не хотел этой войны? И вообще воевать с кем-либо? – тихо спрашиваю я, глядя в тарелку, лишь бы не встречаться с его пронзительным взглядом.
Александр хмурится, надолго замолчав.
– Думаешь, у солдата есть право выбора? – вдруг хрипло спрашивает он. – Нет. Он просто выполняет приказы. Даже если приказывает его отец. Выполняет или умирает.
Он застывает, уставившись в лес, и сжимает в руке кусок мяса.
– Ты не думал о том, что твоему отцу пора на покой? И прекратить отдавать богу смерти своих же людей? В таких количествах, что после нескольких войн от Дорхейма останутся лишь дети и старики, – шепчу я.
Александр вздыхает, его губы кривятся в горькой ухмылке. В глазах вспыхивает предостерегающий огонёк.
– Скоро меня коронуют. Отец всё ещё сможет отдавать приказы, но после его смерти я смогу всё изменить. Вместо войн и захвата новых территорий нужно будет заняться экономикой и благоустройством нашего королевства.
– Но пока этот подонок жив, этого не случится, – вздыхаю я.
– Что ты сказала? – Александр сжимает зубы. Он хватает меня за плечо так сильно, что я вскрикиваю от боли. – Не смей так говорить о моём отце, каким бы он не был, он всё же мой отец!