Мы должны стеречься мести своих изголодавшихся чувств — этого заточённого в клетку озлобленного зверька.
«Джон Пристли.»
* * *
— Маша, ну-ка убери!
— Бабушка, не обижай меня! — моя рука отчаянно сует ей под нос бархатную коробочку.
— Я же просила тебя, Маша, ничего не дарить! — ее пожилая рука даже не смеет дотрагиваться до подарка, будто старческая советь ей диктует этого не делать.
Шестидесятилетие прекрасной пенсионерки из маленькой и богом забытой деревни мы отмечали в скромном семейном окружении. А точнее, в это "семейное окружение" входили лишь я и бабушка, которая сейчас упрямо не хотела принимать дорогой, по ее мнению, подарок.
— Я обижусь, если не примешь.
Я вижу, что она хочет что-то сказать в ответ, однако поджимает губы, глядя на мою наигранную обиду. А затем молча и неуверенно берет в руки коробочку.
Пока именинница со сдержанным восторгом рассматривала купленный мной жемчуг, ради которого работала даже в свои выходные, я, оплакивая свою диету, съедала ее пирожки.
— Маша! Это же, наверное, так дорого... — бабушка прикрывает распахнутый рот ладонью.
— Всего-то в пол зарплаты обошлось. Не переживай. — умело вру.
После смерти родителей в моей жизни осталась лишь эта святая женщина, которая со скромной улыбкой рассматривает себя в зеркале. Пожилой ручкой поглаживая нежную драгоценность на своей шее. Сколько бы лет не прошло, она все такая же впечатлительная. Когда-то за этим пустующим столом мы сидели всей семьей, громко беседуя обо всем на свете. Я почему-то всегда помнила мамины красные туфли, которые пыталась все время примерить на свою крохотную ножку. Опустив взгляд на свои утепленные кеды, я не понимаю, куда делась моя женственность.
Я так часто проводила все свое время в этой скромной деревеньке, что можно сказать, лето я видела только здесь. Были и есть лишь счастливые воспоминания.
Я отвлекаюсь на звонок мобильного, откладываю недоеденный оливье и достаю телефон из кармана. На экране мобильного просвечивается «Тетя». Я делаю большой вздох и принимаю вызов.
— Твоя безответственность вышла за грань. Где ты? — первое, что слышу в динамике, но я уже привыкла, что здороваться эта женщина никогда не умеет. Пьяные нотки в ее голосе я чувствую уже отсюда.
Набираю в легкие еще как можно больше воздуха. Затем отвечаю.
— Я у бабушки. У нее день рождения...
— Я прекрасно знаю, где ты на самом деле. Почему ты лжешь мне?
Я чувствую, как болят костяшки пальцев оттого, что я сильно сжимаю свою руку в кулак. Мне приходиться приложить не мало усилий, чтобы не взболтнуть лишнего.
— Оля, ты сегодня принимала лекарства? — спрашиваю на выдохе.
— Не разговаривай со мной как с пациенткой! Еще не успела закончить институт, а уже изображаешь из себя доктора.
— Тебе эти лекарства прописала не я.
— Но явно хочешь посадить меня в психушку...
— Ты так привыкла думать.
— Так и есть! — в конце концов, она вновь срывается. — В проклятый тот день... ты должна была тогда умереть вместо...
Стремительно нажимаю на сброс и хватаюсь за голову. Бессмысленно слушать очередной бред женщины, которая пропивает все свое состояние и отменяет записи к психологу. Моя тетя была той самой женщиной, которая прихорашивалась, чтобы просто открыть дверь курьеру. Она была утонченной и на редкость дисциплинированной леди и яро строила фундамент моего образования. Во что она превратилась теперь, я не имею никакого понятия. Она никогда раньше не упоминала смерть своей единственной сестры и уж тем более не винила в этом меня. Ее траур начался спустя долгих четырнадцать лет. Мне уже кажется, что мою маму хоронили не так давно.Вторая личность Ольги стала проявляться с тех пор, как я поступила в институт и переехала от нее. Но я привыкла к бесконечным звонкам и обвинениям, а после звонят ее дети и муж, только с извинениями. Мои счастливые дни, это те, когда она неожиданно и надолго забывает о моем существовании...Я возвращаюсь за стол и перевожу взгляд на бабушку, которая всеми силами пытается запихнуть в мою сумку свои соленья.
На самом деле мои отношения с тетей были нормальными, пока она вдруг не начала обвинять меня в смерти своей сестры. В чем виновата была семилетняя девочка, сидевшая в машине родителей, которая потерпела аварию, я не понимала. Я вовсе не обижалась на ее слова. Мне искренне жаль эту женщину. Я перестала пытаться помочь ей или понять ее, когда она в какой-то момент замкнулась в себе. А потом она будто вывалила все, что держала в себе все эти годы. Вывалила все на меня.
После ДТП я стала сиротой, и бабушка, которая еле сводила концы с концами, ничего не могла дать семилетней девочке. Она не отказывалась от меня, но органы опеки сильно давили на нее.
Первое время я помнила плохо и мало что понимала. Но я точно знала, что есть смерть и почему родителей нет рядом. Мое детство моментально закончилось. Я вдруг почувствовала себя взрослой и… опустошенной.
Когда вариант с бабушкой не подходил, оставалась лишь сторона моей покойной мамы — моя тетя и ее муж Максим. Они блеснули своей добротой и оформили опекунство надо мной. По правде говоря, семьей мы не стали, скорее, сожителями. Но благодаря этим людям я получила шанс на светлое будущее. Я не требовала от них внимания и любви, которую они дарили своим родным детям.
Наши отношения с тетей уже увязли, словно цветок, которого перестали поливать.
Винить себя я ни в коем случае не стала.
Потому что, незачем.
* * *
— Маша, не глупи, ночь на дворе. Куда ты поедешь? — твердит мне бабушка, дрожащими руками сжимая мех шубы.
— Бабушка, я не могу. — говорю я, держа дверцу мини Купера. — Завтра утром у меня сессия.
— Почему приехала, если у тебя завтра важный день? — горько проронила она. — Тем более в такой снегопад.
— Разве я могла пропустить твой день рождения? Какая после этого внучка?
Снег под ногами скрипел. Я дошла и нежно обняла ее на прощание. От нее так же, как и в детстве, пахло порошком и хозяйственным мылом. За счастливое детство я обязана этой великой женщине.
Я бегу со всех ног. Мчусь в никуда, главное, подальше от тех парней. Останавливаюсь, чтобы сделать передышку, прячась за ствол толстого дерева. Холод пробирает меня, недомогание буквально сотрясается мелкой дрожью... Переминаясь с ноги на ногу, обнимаю себя руками. Слава Богу, ведь эти мерзавцы сняли только куртку, но это никак не помогает согреться. Теплый вязаный свитер и джинсы едва согревают меня. Я слышу, как где-то скрипит снег под ногами. Это точно не я.
Удираю дальше, как можно дальше от этого звука. Огромный, суровый и непроходимый лес утопает в полумраке и прохладе. Холод и страх - только это я сейчас ощущаю. Я безумно жалею, что не послушалась бабушку. Спала бы сейчас на теплой кровати, да бед бы не знала.
Я оглядываюсь вокруг: стволы деревьев внушительных размеров. Они полностью голые, лишь кривые ветви торчат в разные стороны. И вокруг этот запах хвоей и влагой. Трахея болит из-за мороза, кольнет то при вдохе и движениях. Тяжело дышу, не могу передышку сделать, боюсь останавливаться. Верхушки разнообразных елей и сосен устремлены высоко вверх, пугают до безумия. Весь этот лес словно ужастик. Пребываю в полной растерянности, не знаю, куда идти. Без понятия, где я, сколько пробежала. Я не могу мыслить здраво.
Один звук пробирает до глубины костей. Для других это прекрасная песня природы, а для меня повестка от смерти. Волк. Где-то недалеко воет. Если не те ублюдки меня убьют, то звери сожрут, да не подавятся. Бегу подальше, не разбирая куда. Не важно куда, главное подальше от этого звука
Неожиданно мимо моего лица пролетает нечто.
Сердце, кажется, остановилось в эту секунду, когда перед глазами пролетел огромный топор и вонзился в ствол ели. Его деревянная рукоять прямо перед моим носом. Я замираю. Не дышу. Боюсь шевельнуться.
Откуда у них взялся топор?..
Если бы не холод, пробегающий по телу, то я сию же минуту в обморок грохнулась. И этот же мороз помогает мне очнуться.
Организм дает защитную реакцию. Я поддаюсь страху, реагирую молниеносно, убегаю дальше. Либо это паника, либо безумие, или все вперемешку. Я не знаю, какая муха меня укусила, чтобы я осмелилась оглянуться.
Никого…
Слышу какой-то щелчок. Ногу пронзает резкая боль и падаю на снег. Сердце неистово стучит, пульс колоколом звенел в висках. Я думала, что пропала из реальности, если бы не та ужасающая боль, которая исходила от моей правой ноги. Боль ослепляет ярким светом.
Нога. Ее словно парализовало, и всему причиной боль. Я не могла шевелить ею, лишь приподнялась на локти, чтобы не уткнуться лицом в снег и так ощущая его под ладонями. Потихоньку стараюсь делать небольшие вдохи. Пытаюсь придти в себя и привести в порядок свои мысли. Воздух такой морозный, и кажется, что легкие вот-вот разорвутся на части или заморозятся окончательно.
Изо всех сил стараюсь придти в себя, собраться, мыслить, включить разум. Но невыносимая боль в ноге перекрывает все.
Не понимаю, как это у меня вышло, но я осознала, что попала в капкан. Буквально.
Сегодня явно не мой день.
И это более понятно, когда в какой-то момент я вновь слышу ненавистные мне голоса…
— Я ее вижу!
— Охренеть, как же быстро она бежит.
Сил нет. Не могу пошевелить ногой. Лежу животом на снегу и оглядываюсь по сторонам с пустой надеждой. Но все, что вижу — это лес, снег и мгла. Я даже не вижу этих ублюдков. И тем лучше. Не хочу это видеть. Просто хочу… чтобы все это оказалось дурным сном. Моя роковая ошибка закончится моей смертью. Но чем быстрее это прекратится, тем…
Я не знаю, что будет после.
Я просто хочу, чтобы эти мерзавцы откопали в себе хоть каплю жалости и милосердия. За эту долю секунды мир в моей голове успел перевернуться с ног на голову. И перед глазами, казалось, совсем недавняя встреча с единственным человеком, который будет оплакивать меня.
— Сучка попала в капкан.
— Я первый, — слышу унизительный приговор.
Влага течет с моих глаз на девственно белый снег. Ладони отморожены, пальцы не чувствуются. Люди — это звери, ничем не отличаются от тех, кто живет в этом лесу в своих берлогах и норках. Хотя нет, животное не додумается до того, что замыслили эти твари природы. Не думала, что мне придется столь ощутимо это понять на себе.
«Сама виновата.» — доносит до меня внутренний голос. И я согласна с ним. И жгучие слезы кипят в уголках глаз. От несправедливости, от злости на саму себя. Из-за холода даже нога перестала болеть. Она просто онемела. Оно и к лучшему. Теперь же я, наконец, могу перевернуться и лечь на спину, перестав мучить свои руки.
— Гляди, еще шевелится! — насмешливо язвит ублюдок. И… берется за свой ремень.
Зажмуриваю глаза. Не хочу этого видеть. Лучше сразу убейте, но не заставляйте перед этим пройти через ад унижений и боли.
Хватит. Прошу… Пожалуйста…
Замираю. Вновь слышу до боли знакомый звук. Звук топора.
Словно он снова пронесся перед носом и вонзился в ствол дерева.
— Какого… — голос второго урода. Но он не договаривает, замолкает почему-то.
Закрытыми глазами я могу лишь слышать. Скрип снега, хрипы и какие-то непонятные звуки. В конце концов, я нахожу в себе смелость открыть глаза. Лежа на спине, я вижу лишь темное небо. Делаю вдох и выдох. Затем тяжкими стараниями приподнимаюсь на локте.
Прищуриваюсь, пытаясь сфокусировать свой взгляд. Но вижу лишь алые разводы на снегу и два тела, безжизненно лежащие в пару метров от меня. А еще вижу капкан на своей ноге. Небольшой, явно предназначен не для медведя, иначе от моей ноги ничего бы не осталось…
Так, стоп.
Перевожу снова свой взгляд на два тела, которые валяются на снегу, истекая настоящей кровью. Еще двумя секундами ранее эти люди стояли передо мной целые и невредимые.
Я жмурю глаза и вновь раскрываю их. Пытаюсь сделать так, чтобы истинная картина проявилась. То, что я сейчас вижу — это все иллюзия… И я всеми силами пытаюсь себя в этом заверить.
Запах крови забивается в ноздри. Это все за гранью реальности.
Я решила, если выживу и выберусь из этого кошмара, то обязательно запишусь к психологу или буду принимать какие-то препараты, чтобы забыть это нелепое происшествие.
Мне слегка поплохело от вида этих трупов. Я четко не разглядывала их и вообще старалась не смотреть туда. Из-за ночной темноты я плохо могу рассмотреть бездвижные тела и мужчину. Тошнота подступает и увеличивается давление на грудь. И непонимание происходящего просто доводит до грани... Во мне чувство теплящейся надежды и одновременно неизбежности.
Я не знала этого мужчину, как и то, откуда он здесь взялся. Голый по пояс, с окровавленным топором. Явная угроза от него столь ощутима, что я не могла шевелится или подать голос. Я осознаю, что случится ужасное и мое положение очень трагичное. Человек ведь не может быть таким неудачливым. Насильники, лес, капкан. И вот казалось, что еще хуже. У моей судьбы очень хреновое чувство юмора. И картинка перестает быть реальностью. Я какого-то дьявола расслабляюсь. Точно. Это ведь все чертов сон. Бзик. Иллюзия. А может и того лучше - шизофрения. Но почему-то это столь походит на реальность. И боль и холод ощутимы, они заставляют меня вкусить горькую явь.
Я, словно завороженная, продолжаю смотреть, ощущая, как тревожно бьется сердце. Видимо, этому бездушному человеку надоедает меня рассматривать. Он садится передо мной на корточки, кладет топор в сторону и тянет руки к капкану. Осторожно и не спеша растягивает железные дуги, тем самым освобождая мою ногу. А я забываю, как дышать. Он так смотрит, что мне хочется кричать, но предательский голос пропал. К моему счастью, это не капкан с зубьями, так что, скорее всего, отделаюсь синяками или того хуже, переломом.
Поддавшись инстинкту, я попыталась отползти, но мужские пальцы, как крепкое кольцо, грубо обхватывают лодыжку здоровой ноги. И, дергая с нечеловеческой силой подтягивает к себе.
— Пожалуйста... — мой слабый визг. Не могу говорить, в горле будто что-то засело, даже дышать нормально не дает.
Не успеваю и пискнуть. Его мощная рука грубо сжимает мое запястье, а вторая хватает за ноги и поднимает. Этот маньяк опрокидывает мое тельце на свое широкое и мускулистое плечо так быстро, что я даже теряюсь и вскрикиваю.
— Что вы творите? — спрашиваю я, глотая слезы, стараюсь не впадать в панику. — Прошу, я ничего и никому не скажу... Я вас толком и не разглядела. Отпустите меня... меня дома ждут.
Я усердствую, договариваюсь с маньяком. Осознаю, что тут надо думать мозгами, тщательно отодвинув в сторону истерику. Пусть это сложно, но необходимо.
Моя машина стоит на обочине. Полиция не найдет труп и поймет, что я, возможно, нахожусь где-то в лесу. Вот только успеют ли они опередить саму смерть? Надежда плетется в моей душе. Именно она не разрывает контакт с разумом.
— С-со мной… друзья, они т-тут рядышком… и знают где я…
Он меня не слышит. Господи, даруй мне сил, чтобы я выдержала этот тяжкий груз страха. Когда через время хоть какой-то ответ не доходит до моих уш, мою истерику уже не остановить.
— Помогитееее!!! Кто-нибудь!!! Пожалуйстааа!!!
Мои крики, рыдания, истерики — все в пустую. Вокруг сплошной лес. Вряд ли найдется здесь тот сумасшедший, кто решил сюда забрести. Весь Бор укрыт опавшим белоснежным снегом. В этом лесу царит могильная тишина, и встретить здесь живое существо, помимо птицы - удивительная редкость. Но это не дает мне осознание, что никто не спасет меня от этого чудовища.
Он несет меня, хранит молчание. Безразличен к моему состоянию, крикам, воплям , рыданиям и мольбам отпустить меня. Мужчина словно глух и нем одновременно. Он не скалится, не капли эмоций на его лице. Для него я словно перышко. Он держит меня, будто я ничего не вешу. Страх с быстрой скоростью ползет по венам. Я дрожу настолько сильно, что слышно, как стучат мои зубы. Что он сделает со мной? Не хочу об этом думать.
— Пожалуйста... Я же ничего не сделала... — мои мольбы — пустой звук для этого мужчины. Они не помогают. Он уверенно продолжает шагать в самую чащу леса.
Сквозь слезы я замечаю на снегу какой-то свет, словно от фонаря. Поднимаюсь, опираясь за крепкие плечи. Смелею. И оглядываюсь, стараясь рассмотреть, куда привел меня этот неизвестный кретин.
Сердце мое снова провалилось в пятки. Мгновение и я ахнула. Луна освещала опушку, не большую, а на ней красовалась большая хижина. Подобное трудно назвать "Избой" или "Лачугой". Разве могло такое великолепие быть его домом?
Этому маньяку подходит дряхлая хижина, в котором он, несомненно, прячет трупы. Но это красивый дом. Лесной дом, который явно построен мастером. Но кто станет строить такую красоту в этом страшном лесу? Мне некогда об этом размышлять. Я обязана поразмыслить, как мне выжить.
Убийца толкает ногой крепкую на вид деревянную дверь с такой силой, что та громко бьется об стену, заставляя вздрогнуть. Меня аккуратно затаскивают в помещение. Удивительно, какая почтительность к будущему трупу.
Поленьев треск слышится.
Эта хижина внутри выглядит прекраснее, чем снаружи. Мелкая радость озаряет меня, когда я больше не дрожу от холода. Танцующий огонь у камина в гостиной приносит тепло не только телу. Пламя отсвечивает отблеском в моих голубых глазах. Мужчина не останавливается и продолжает нести меня. Поднимается по лестнице. Звук открытого замка, и я уже оказываюсь в другой комнате. Хорошо хоть убивать и терзать будет не в темном подвале. Главное - думать только о хорошем.
Комната уютная, небольшая, в которой царит полумрак из-за маленького окна, крепко закрытый с наружной стороны дома. Видимо я не первая жертва, что будет находится здесь, и от данного факта в горле опять засел комок. В другой части чертога, где на стене висит отрубленная голова оленя, стоит стол. Слева него расположилась двуспальная кровать, а между ними расположено уютное кресло. Комната и правда небольшая. Я рассмотрела апартаменты, рядом с которыми ленивой походкой пройдется моя смерть.
Тихий писк вырывается из моего горла, когда мужские руки ставят меня на пол. Со скоростью выстрела я ползу к углу комнаты, прижимаясь к деревянной стенке, и просто мечтаю просочиться через нее и очутиться где-нибудь. Пусть даже в холодном и темном лесу. Пусть там настигнет менее худшая беда, чем этот громадный маньяк и убийца. Я не могу спокойно дышать, потому что сердце мое бьется в самом горле, а ладони потеют. И колени ближе к груди прижимаю. Будто смогу спрятаться от него.
Ночь темна, солнце не скоро покажется за горизонтом. Я всячески отпугиваю поступающийся сон, терплю, тру веки до такой степени, что перед зрачками становятся красные пятна. Нельзя мне спать, слишком рискованно сейчас поддаться организму. Он в любой момент может придти за мной и сделать со мной, что пожелает, думаю я, будто с своем состоянии смогу помешать ему. Веревка плотно врезается в кожу. Шевелю запястьями. Нет, связана надежно. Ладони и ноги уже посинели. Веревка слишком туго затянута, только пальцами пошевелить могу.
Сердце бьется, как птичка, попавшая в сети охотника. Я сидела на холодном полу, обхватив руками колени… Я не решалась подняться на кровать. Сон быстро окутал бы меня. Влажными от слез глазами смотрела на месяц в небе. Темно-фиолетовый свет луны освещал эту темную клетку. Безвыходность… это хуже мук. Это словно яд, который проникает в твою кровь и отравляет ее.
Мое лицо вновь стало влажным от слез. Соленые капли медленно скатились по моим щекам. Я стала свидетельницей страшной картины. Возможно, я жестокая, но мне плевать на смерть тех двух парней. Они не были людьми. Предельно ясно, что они собирались сделать со мной. И, несомненно, после оставили бы меня там умирать.
С ними я не испытывала и каплю того страха, которого ощущала с убийцей и, как бы смешно не звучало, спасителем. Хотя проще сказать: нарвалась на проблему хуже предыдущей.
Наша встреча была случайностью. Словно какой-то ужасный кошмар стискивал меня в своих цепких руках.
Я осторожно ползла к окну. С напрягом поднимаюсь и исподтишка смотрю, что творится за железными решетками.
Тускло белевший снег на местности изредка светлел. Подобный оттенок снегу давал фонарь во дворе. Ничего приметного не вижу, только слышу мотор приближающейся машины. Меня в дрожь бросает, когда своими глазами вижу свою же машину.
Как он нашел ее? Это какая-то шутка? Может быть, я просто схожу с ума из-за недосыпа.
Нужно срочно брать себя в руки. Я в руках у неизвестного человека, который явно не питает ко мне хороших намерений. Из покрасневших глаз течет соленая влага. Я задыхаюсь. Мороз по коже.
Напрягаюсь, слыша шаги за дверью…
Сворачиваюсь в клубок, когда в тишине стучит подошва сапог. Сердце мое бьется в самом горле, а ладони потеют. Страх охватывает всю сущность. Возможно, это моя последняя ночь… Холод кромсает кожу невидимыми иглами, заставляет дрожать всем телом, подстегивая сжать в объятиях свои ноги. Это чувство… будто меня ведут на эшафот. И драгоценная жизнь ускользает из рук.
Когда дверь со скрипом медленно открывается, я вздрагиваю, прижимаясь к стенке сильнее, словно она может дать мне так необходимую помощь, защитить и спрятать от маньяка. Но это только мои невозможные надежды. Я обречена…
Его шаги слышны поблизости, а я не осмеливаюсь раскрыть глаза. Когда мужская ладонь дотрагивается до моих волос, мой пугливый крик срывается из горла.
— Не кричи, — доносится до моих ушей хриплый голос. Я смотрю на него
Его глаза… они словно пропитаны мглой. Серые, темные, холодные… этот оттенок пугает, будто их хозяин давным-давно как уже не человек. Амбал странно глядит на меня, будто я какая нибудь диковина, чуть ли не пожирает глазами. Подносит руку свою громадную и вытаскивает что-то из моих волос. Маленькая ветка, наверное, зацепилась, когда я убегала.
Он наверняка чувствует мою дрожь. Я слышала, что маньякам нравится, когда жертвы боятся их. Иначе не получается. Слезы ручьями текут по щекам, и тело трясется, как осиновый лист на ветру. Псих усмехается, а я крепче обхватываю ноги связанными руками и к груди прижимаю. Он забавляется? Его недобрые намерения пугают, заставляя все больше и сильнее сжиматься. Я пугливым взглядом рассматриваю его лицо. Так выходит само с собой. Он сидит на корточках передо мной, смотрит на мои лодыжки, потом на голени и так продолжает медленно поднимать на меня свой взор. Лицо его не выглядит уродливым, наоборот, не кажется он противным, зато пугает до беспамятства. Грубые черты лица выдают всю хищную суть этого мужчины. Опасность — вот что исходит от него.
Мне не удается и слова выдать, язык онемел. Дышу тихо рядом с ним, боюсь и звука издать. Паралич, каждая мышца горит, будто час уже держу планку.
— Боишься меня? — вдруг спрашивает амбал, не опуская глаза.
Я не способна дать ему ответ. Да и к чему он? Разве по мне не видно? Он ожидал чего-то другого, когда ночью в глухом лесу неизвестный тип убивает на моих глазах людей, ведет себя чертовски странно, а потом насильно тащит меня в свой дом и затем связывает?
— Птаха, — говорит он, опуская голову и поправляя свою гриву. — Ты оказалась не в том месте.
Он замолкает. Усмешка сползает с его лица. Больше нет в нем этой забавы, что минуту назад так горела в его глазах. Я резко дергаюсь назад, когда он дотрагивается до моего лица и фалангами убирает слезы с щек. Затем пальцы его уверенно скользят к подбородку и указательный палец трогает мои дрожащие губы. Обводит их, а я от этого жмурюсь, не способная на смелость убрать его руку от себя или дать хоть какое-либо сопротивление.
— Отныне, ты останешься здесь. — как раскат грома слышу я его слова. — Чем раньше ты это уяснишь, тем лучше для тебя.
Мне удается открыть взор, когда я уже не чувствую на своем лице его прикосновений. Мужчина поднялся, как скала, навис передо мной, одаривает таким взглядом, что почва уходит из-под ног, и я проваливаюсь в бездну.
Что он сказал?
Я смутно понимаю смысл его слов. Но все же осознаю. Я в заточении, и выхода для меня нет. Ведь он так ясно преподнес это мне. Дыхание предает меня. Я стараюсь дышать, но истерика душит. Отогнав морок, я смотрю на уходящего мужчину. И как с крючка…
— Стой! — дергаюсь, встаю, но связанные ноги и боль заставляют мое тело рухнуться на пол. Однако я не сдаюсь. — Нет! Пожалуйста! Выпусти меня отсюда! Я прошу тебя! — слеза стекает одна за другой. — Умоляю! Я клянусь, что никому не скажу! Только прошу! Отпусти меня! Пожалуйста…