Невозможно устоять

Глава 1

— Корней Андреевич, можно? — я вошла в кабинет, остановилась и как можно более обаятельно улыбнулась. — Я на пересдачу.

— Присаживайтесь, — мужчина глазами указал на стул напротив своего стола. — Вы?..

— Сафарова Севиль. Группа ФМ-309.

Пока я представлялась, я не прекращала улыбаться и источать солнечность. Не зря говорят: улыбайся, и люди к тебе потянутся. И я бы очень хотела, чтобы Корней Андреевич потянулся к моей зачётке, и черкнул в ней то, что мне нужно!

— У меня были некоторые проблемы с неравновесной термодинамикой, — бодро пояснила я, изящно перефразировав честное и ёмкое: в этом предмете я полный ноль. — С Николаем Федоровичем я созванивалась на каникулах, и мы договорились, что я окажу некоторую помощь родной кафедре. Он же передавал вам? Вот, — наклонилась, и принялась доставать из пакета свои дары, — методички распечатала с запасом, бумагу для принтера купила, и тут еще…

— Стоп, — Корней Андреевич слегка нахмурился. — Севиль, может, вы присядете?

Может, и присяду. Но не хотелось бы. Но я тихо вздохнула и подчинилась.

— Я правильно вам понял: вы предлагаете поставить вам зачёт за… это, — преподаватель пренебрежительно кивнул на огромную стопку бумаг, которую я, между прочим, еле дотащила до кафедры. — И утверждаете, что договорились с моим предшественником. Так?

— Договорилась, — кивнула я, и торопливо уточнила: — Это же не взятка! Николай Федорович взял с меня честное слово, что предмет я выучу. Просто чуть позже. Вдумчиво, основательно, фундаментально. Сказал, в сентябре поставит зачёт за четвертый семестр, и… — я вздохнула, искренне печалясь из-за срочного переезда Николая Федоровича в Канаду.

Не мог что ли, как обещал, принять взятку, поставить зачёт, и уже после этого к сыну переезжать на ПМЖ?! Или хоть пораньше бы предупредил, что уволился, я бы постаралась выучить эту дурацкую неравновесную термодинамику летом. А то я же понадеялась, расслабилась, а как каникулы закончились, так и узнала, что Николай Фёдорович улетел, и вернуться не обещал.

И теперь вместо шестидесятилетнего милого, рассеянного Николая Федоровича у нас преподаёт буравящий меня высокомерным взглядом тридцатичетырехлетний Корней Андреевич Ветров.

Говорят, его отец — тот самый Ветров. Член-корреспондент РАН.

Говорят, Корней Андреевич еще во время учёбы в аспирантуре свой бизнес создал, и после защиты кандидатской и не думал нести студентам доброе и вечное. Но ректор очень уж просил. А лучше бы не просил. Лично я бы прекрасно обошлась в этом году без таких подлых сюрпризов, как новый преподаватель.

А еще немногочисленные девчонки нашего курса о Корнее Андреевиче говорят. Так много говорят, да еще и с придыханием, что даже бесят. Нашли в кого влюбляться — в представителя вражеского лагеря, да еще и в не самого молодого. Ему же целых тридцать четыре года!

— … вы меня слушаете? Севиль?

Ой!

— Да, — закивала я, хотя не слышала ни словечка. И Корней Андреевич, кажется, это просёк. — А вы можете повторить? — сдалась я.

— Макулатуру заберите. Готов принять у вас зачёт.

— Вот, — зачётку я сжимала в ладони, и радостно шлёпнула её на стол преподавателя.

— Не нарисовать, а принять, — лицо Корнея Андреевича осталось суровым, как воплощение российской науки, но глаза насмешливо сверкнули. — Термодинамику вы не сдали еще весной, а значит, у вас было всё лето, чтобы подготовиться. Вы же давали Николаю Федоровичу честное слово?

Я неуверенно кивнула, предчувствуя катастрофу.

— Готовились? Вот и отлично. На взятках сэкономите, — хмыкнул преподаватель. — Севиль, сформулируйте принцип Кюри, и расскажите о его роли в неравновесной термодинамике.

Улыбка окончательно стекла с моих губ. Ох, Николай Федорович, как же вы подставили меня своим переездом!

Так, Севиль, думай! Принцип Кюри… Кюри — которая Мария, или его Пьёр Кюри сочинил? Что делать-то? Так, ладно, рискну, налью воды, авось прокатит.

— Принцип Кюри создал…

— Сформулировал, — поправил меня преподаватель, и я убедилась, что я права, этот принцип всё же Пьер Кюри придумал.

— Сформулировал Пьер Кюри. А Пьер Кюри, как известно, был выдающимся французским учёным. Он родился… — вот это я знаю, это я помню, биографии рассказывать у меня отлично получается. Сейчас расскажу про Пьера Кюри, а про саму термодинамику, если повезёт, Корней Андреевич забудет. Или ему надоест меня слушать, что тоже вероятно.

Но преподаватель слушал. Даже кивал в нужных местах, воодушевляя меня. Зачёт у меня почти в кармане. Ну, то есть в зачётной книжке. И перед дедулей краснеть не придётся, а то он же не переживёт, если узнает, что его любимая внучка-отличница какую-то несчастную неравновесную термодинамику сдать не может.

— Вот, — выдохнула я, закончив свой рассказ, и снова улыбнулась, правда не так обаятельно, как пятнадцать минут назад.

— Отлично. Ораторское мастерство у вас на высоте, Севиль. А теперь ответьте на тот вопрос, который я задал, — улыбнулся Корней Андреевич, он, видимо, тоже знает о принципе: улыбнись, и люди к тебе потянутся. Вот лично я бы как потянулась, как взяла его за грудки, и потрясла бы как следует, моля, чтобы зачёт мне поставил и прекратил издеваться!

— Принцип Кюри — это такой принцип… основополагающий в изучении неравновесной термодинамики, и… его роль очень важна, — пропищала я и опустила глаза.

Позорище какое!

— Подготовьтесь получше, и приходите в пятницу на консультацию. Можете идти. И это, — кивнул Корней Андреевич на гору бумаг, — заберите.

— Это подарок, — буркнула я, подорвалась со стула, и побежала к двери, чуть ли не плача. У выхода я резко развернулась, подбежала к преподавательскому столу и, не глядя на Корнея-гада-Андреевича, схватила свою несчастную зачётку. А затем, наконец, вылетела с кафедры, и уже в коридоре всхлипнула.

Только бы успеть дойти до туалета, и уже там, в кабинке, разрыдаться! Как же я ненавижу эту термодинамику, кто бы знал! Но знать никто не должен — вот в чем соль.

Глава 2

А день, кстати, начался вполне мирно. Ничего не предвещало беды.

Проснулась я с книгой на животе — перед сном я читала свою «любимую» термодинамику, и она оказалась отличным снотворным. Затем была зарядка, тропический душ, под которым я стояла и мечтала…

… а вот как войду на кафедру сегодня! И на Корнея Андреевича взгляну серьезно, улыбаться ему не стану, вот еще. Обойдётся! Улыбки нужно дарить хорошим людям. А он — ну ни капельки не хороший тип. Иначе не стал бы так наседать с несчастным зачётом.

И вот, войду я на кафедру, взгляну на преподавателя серьезно, и Корней Андреевич задаст мне вопрос по термодинамике — разумеется, в его глазах будет насмешка, и весь его вид будет воплощать снисходительность. Мол, ну давай, позорься, Севиль, а я посмеюсь над тобой, и отправлю на еще одну пересдачу. А я возьму, и отвечу на его вопрос! Причем, блестяще отвечу! Настолько блестяще, у Корнея Андреевича рот от удивления приоткроется.

Но он, нехороший человек, задаст мне уточняющий вопрос, чтобы завалить. А я и на него отвечу, да! И задачу решу в уме, мне даже бумага не потребуется, чтобы её расписать…

На этом моменте я ненадолго выпала из своих фантазий, вздохнула: я и на бумаге-то задачи не как семечки щелкаю, а уж в уме — ум мне не для термодинамики нужен. Ай, — поджала я губы, — неважно! Задачи, вопросы… в общем, я настолько гениально отвечу на все каверзные вопросы Корнея Андреевича, что он сменит снисходительное отношение ко мне на глубочайшее уважение.

— Севиль, вы ведь внучка того самого Давида Аразовича Сафарова? — спросит он. — И дочь Самира Давидовича?

— Да, — кивну я снисходительно.

Корней Андреевич округлит глаза, поднимется со стула, и я, так и быть, тоже встану.

— Вы — достойная дочь своей семьи. Я должен был поставить вам зачёт автоматом. Видимо, в прошлый раз вы просто разволновались, потому и не ответили на мой вопрос. Я был неправ. Севиль, вы можете не ходить на те предметы, которые я веду, вы знаете их лучше, чем я. Экзамены и зачёты будут вам проставлены. Позвольте пожать вам руку в знак уважения, — скажет он.

И я пожму. И, может быть, даже улыбнусь ему в знак своего прощения.

Так, стоп! — снова выпала я в реальный мир. — А почему только по предметам Корнея Андреевича у меня будут автоматы?..

— Я поговорю с коллегами, — я так ясно представила, как Корней Андреевич скажет это, буквально увидела, — и они последуют моему примеру: вас не станут отвлекать подготовкой к зачётам, экзаменам. Абсолютно точно, вам не нужно тратить время на такую ерунду. Вы, Севиль, должны отцу и деду помогать!

— Да, — простонала я.

Так бы и стояла под душем часами. Очень уж приятно представлять, как всё может быть!

— Севиль-ханым, айда завтракать, — мама, не потрудившись постучать в дверь, вошла в комнату.

— Не хочу, — мне кусок сегодня в горло не полезет от волнения. — И я сейчас снимать буду.

— Блог свой? — мама села на кровать, с любопытством разглядывая мои нехитрые приспособления для съёмки: штатив, телефон, свет — всё очень маленькое, непрофессиональное, ведь мой бьюти-блог — тайна от мужской части нашей семьи. — А что снимать будешь?

— Подпишись на мой канал, и узнаешь. Макияж, — сдалась я со смехом. — Я подписчикам обещала показать как накраситься без кисточек, спонжей, ватных палочек. Пальчиками.

— Можно посмотреть? Я на кровати посижу, меня не видно будет.

— Мам, я стесняюсь.

— Чужих людей не стесняешься, а мать родную сесняешься?

— Ой, сиди, — проворчала я.

— Ой, спасибо, моя щедрая дочь.

— А папа?

— Уехал уже, — мама обиженно поджала губы. — Мне, главное, говорит: увольняйся, отдыхай, дома сиди, а сам даже отпуск взять раз в пару лет не хочет. Я как вампир бледная хожу, солнца не вижу.

Пока я одевалась, и раскладывала на столе косметику, мама жаловалась на трудоголика-папу, сильно увлекаясь: вот уже два года без отдыха на море превратились в возмущенное: «твой папа никогда не возил меня отдыхать!».

— Мам, так возьми и купи путёвку, и папе подари.

— Так он её и примет. Скажет: иди, Ксеня, возвращай её. Хотя, — мама хмыкнула, скрестив руки на груди, — а почему это я должна её сдавать? Куплю и скажу: едем, и точка!

— И ногой топни. Или кулаком по столу, — я в красках представила описанное мамой будущее, что не смогла удержаться.

— И топну. И хлопну, — воинственно заявила мама. — А то сколько можно?!

Отсмеявшись, я включила на телефоне запись и, убедившись что картинка хорошая, и я в фокусе, принялась наносить макияж, параллельно комментируя каждое своё действие.

— … вы скажете, что стрелки невозможно нарисовать пальцем? Я скажу что вы ошибаетесь! Можно, и даже нужно, особенно если у вас проблема с ровными и одинаковыми стрелками. Возьмите карандаш, и сделайте на указательном пальце жирненькую точку. Вот так, от души, — я выставила перед камерой указательный палец с коричневым свотчем карандаша для век. — А теперь просто ведите пальцем по направлению к внутреннему уголку глаза. Смотрите, какая красота получилась: ровно, плавно, сразу с растушёвкой. Проделываем то же со вторым веком, и… але-оп! Всё гениальное — просто!

Я так увлеклась макияжем и общением со своими зрителями, что чуть про время не забыла. Но вовремя вспомнила, и решила не усложнять макияж, обойдясь нюдовым.

— Вот и всё, дорогие мои. Ставьте лайки или дизлайки, но тех кто ставит мне дизлайки я запоминаю, — шутливо погрозила пальцем на камеру. — Нажимайте на колокольчик, и делитесь в комментариях отзывами: получилось ли у вас, или… да конечно же у вас получится такой макияж, иначе и быть не может! Но вы всё равно пишите, и предлагайте темы для новых роликов. Пока-пока, увидимся в новом видео, которое выйдет совсем скоро!

Я завершила запись. Жаль, что сейчас нет времени на монтаж, займусь этим после пересдачи.

Перед выходом из дома мама пыталась впихнуть в меня сырники, но волнение, утихшее перед камерой, вернулось, я покачала головой, взяла такси, открыла учебник, с которым не расставалась ни в такси, ни на парах.

Глава 3

Подруги заливаются смехом, их лица раскраснелись, Яся даже слезы утирает. А я брови хмурю осуждающе, глядя на это безобразие и воплощение предательства.

— Девушки, можно потише, — шикнули на нас с соседнего столика, и я не смогла не поддержать незнакомку, кивнула, всем видом показывая подругам, какие они невоспитанные.

А эти змеюки еще громче расхохотались, постанывая при этом.

— Если что, я вас не знаю, — буркнула я обиженно.

— Ой, умора! Как п-перестать смеят-ться? Живот уже б-болит, — всхлипывая смогла произнести Яся.

Роксана глубоко вдохнула, надула щеки, задержала дыхание, но… губы её задрожали, и они снова принялись хохотать. А на нас, кстати, уже администратор антикафе грозно смотрит!

— Девочки, блин, — шикнула я.

— Прости, — простонала Роксана. — Но это такой пипец! Севилька, ты такой чудик!

— Давайте я покажу вам сиськи за зачёт, — вытирая новую порцию слез прохохотала Ярослава.

— Я не так ему сказала!

— Угу, ты еще и раздеваться начала. Ну, Севиль! Ну, скромница!

— Ай, ну вас. Знала бы, что вы так отреагируете — в жизни бы не поделилась с вами, — я скрестила руки на груди и отвернулась к окну, окончательно разобидевшись.

— Севилька. Ну Севиль! Ладно тебе, не дуйся.

— Прости нас, дуры мы, но, — Роксана хихикнула, быстро зажала себе рот ладонью, и спустя пару секунд продолжила, — но мы просто не ожидали, что ты можешь так отжечь.

Я — ноль внимания на предательниц. Смотрю за окно, на улицу, вся скорби преисполненная. Как мне теперь в университет идти? Ветров со вторника у нас теорию разрушения будет вести и, кажется, еще один предмет. О, ужас!

Может, отчислиться? Сейчас этот вариант мне кажется привлекательным, даже несмотря на то, что папу и дедушку это убьёт. Но мучительнее их убьёт понимание, какая я испорченная, так что отчислиться будет более гуманно.

Да! Отчислюсь, скажу Эльнуру, что не нужно ждать со свадьбой до окончания университета. Свадьбу сыграем, сяду дома, буду долму мужу крутить и детей рожать. Может, их я правильно смогу воспитать.

Прокрутила эти мысли, и носом шмыгнула — так жалко себя стало!

— Севилька, прости, прости, прости, — Яся пересела на мой диванчик, Роксана обошла меня со спины, и обе кинулись обниматься. — Давай мириться!

Я фыркнула. Моя вера в женскую дружбу отныне мертва.

— Ну хочешь, сними уже видео как ты нас красишь, и выложи ролик на свой канал. Только не обижайся. Согласна? — жалобно спросила Роксана.

— Ладно, — проворчала я. — Постараюсь не обижаться на вас.

— Точно проехали?

— Посмотрим, — дернула я плечом. И ойкнула от щипка. — Да всё, всё, прощаю я вас.

Мы с подругами еще немного похихикали, сделали селфи, и они расселись по своим местам.

— Ты хоть Стасе вломила за её шуточки? — воинственно спросила Ярослава, возвращаясь к теме дня.

Вместо ответа я печально вздохнула.

— Надо ей отомстить. Серьёзно, так нормальные люди не поступают. Это подстава!

— Ясь, но она же не заставляла меня предлагать всякое Корнею Андреевичу. И раздеваться тоже не заставляла. Я всё сама.

— Как ты вообще могла в этот бред поверить?

— Не знаю, — спрятала я пылающее лицо в ладонях. — Сначала не поверила, а потом… правда, не знаю, девочки. Разволновалась из-за того что предмет не понимаю, из-за пересдач этих, из-за того что папа и дедуля могут узнать что я неуч. Еще и срок сдать хвосты — до конца месяца дан, преподаватель новый, опять же, и Стася еще напела мне… Короче, я сама в шоке, но в тот момент я ей поверила. И подумала что легче перенести пару минут позора, постояв без лифчика, чем документы забирать из универа. Ой, ужас, — с ужасом прошептала я на вдохе.

Я же и правда начала раздеваться. И Корней Андреевич меня не останавливал, смотрел, хмурился… а потом в три шага ко мне подошёл, я даже испугалась, перестала пуговицы расстегивать. Даже мысль мелькнула, что сейчас меня будут грязно домогаться, и хорошо бы убежать.

Но увы, я не убежала. Стояла, замерев как кролик перед удавом. Глазами хлопала — дура дурой.

— Кстати, а что там дальше было? — вырвала меня из воспоминаний Яська. — А то у меня истерика началась после того, как ты сказала что предложила преподу грудь показать, и начала раздеваться.

— Угу, интригу повесила, и в кусты. А мы — мучайтесь от любопытства, — поддакнула Рокси.

— А нечего было смеяться надо мной. Ладно, — вздохнула я, — хотите знать, что было дальше? Дальше был еще больший позор. Хотя, кажется, куда уж больше, да?

Когда Корней Андреевич подошел ко мне — я продолжила стоять, руки вцепились в пуговку в районе талии. Меня потряхивало то ли от ужаса, то ли от своей лихой смелости, то ли от пикантности всей ситуации — сама не знаю, от чего именно, но дрожала я как цыплёнок. И всерьез готовилась в обморок грохнуться.

А затем Корней Андреевич сжал мои ладони, заставил меня выпустить пуговицу из пальцев. Будет раздевать сам, — подумала я, и ошиблась.

Мужское прикосновение обожгло кожу на моём животе. Еще и тишина между нами — густая, тёмная — она всё сильнее меня смущала, но я ничегошеньки не могла сказать, голос отказал. Дышала-то через раз! Дрожала, краснела, сглатывала нервно… а потом поняла, что мужчина меня не раздевает. Он меня одевает! Пуговицу за пуговицей застегивает — быстро, ловко, снизу-вверх, к вороту, в злом молчании.

— А что было потом? — Яся прижала ладони к щекам.

— А потом он меня за плечи обхватил, развернул, и довёл до выхода из кабинета. И только тогда сказал… сказал… — я «дала петуха», и раскашлялась от волнения.

Ну как же обидно! Даже не знаю, что меня сильнее задело.

— Что он сказал-то?

— В подобном я не нуждаюсь — вот что, — пропищала я.

Угу, так он и сказал. Холодно, презрительно. Процедил, отошел от меня, подал мою сумку, и выставил вон. А я даже объяснить ничего не могла — онемела в тот момент. Сразу в голове прояснилось, и я поняла очевидное — Стася надо мной недобро пошутила, а я в эту дурь из-за стресса свято уверовала как полная лохушка.

Глава 4

В день, когда у нас по расписанию поставили пару Ветрова по теории разрушения, я проснулась взбудораженная.

— Надо поднять настроение, — пробормотала, выйдя из душа, и открыла ноутбук.

Мне всегда помогают и с самооценкой, и с настроением комментарии под моими видео. И первые пять минут я читала их с улыбкой — всегда приятно понимать, что кому-то из девчонок нравится мой голос, другая просит снять ролик про уход за волосами, третья пишет что на свидание красилась по моей инструкции, и свидание закончилось хэппи эндом.

Но один комментарий от Dmitriy2012 спустил меня с небес на землю.

— Странная девка, — зачем-то начала я читать коммент вслух. — Она пародирует кавказский акцент, или реально оттуда? А волосы почему не чёрные, покрасила? Короче, стрёмная, и макияжи — отстой. И вообще… — тут губы мои задрожали, дочитывать сил не хватило, и крышку ноута я захлопнула. Никак я не могу научиться реагировать на хейтеров без эмоций. Напишут, скажут мне гадость — и всё, настроение пропадает на весь день.

Может, макияж и правда отстойный получился? Наверное, стоит курс по визажу взять, и оборудование для съемки купить профессиональное.

— Доброе утро, — буркнула, войдя в кухню. Вздохнула, наклонилась, и поцеловала папу.

— Доброе. Что вздыхаешь?

— Пап, у меня сильный акцент?

— По-азербайджански ты говоришь отлично, без акцента.

— Я про русский, пап.

— Ай, глупости не спрашивай, — отмахнулся папа, его айфон завибрировал, и он, встав из-за стола, принял звонок: — У аппарата.

— Только твой папа айфон аппаратом называет, — захихикала мама, войдя вместо папы на кухню. — Что ты про акцент спрашивала, Севаиль-ханым? Он есть, но не сильный, красивая у тебя речь. Если дразнят — значит, завидуют. Это изюминка твоя, поняла?

Я кивнула.

В детстве я сильно переживала из-за русых волос. Пока совсем ребёнком была, волосы не то что русые были, я почти блондинкой была, такое вот чудо природы при том что папа смуглявый и черноволосый. Половина родни в шутку говорили что меня в роддоме подменили. Я даже кремом для обуви как-то волосы вымазала, чтобы на папу стать похожей, комплексовала очень. А как выросла — поняла что глупо это, из-за цвета волос переживать, не синие же они у меня.

И вообще, пошёл этот Дмитрий2012 в задницу! Макияжи ему мои не нравятся… да и хорошо, что не нравятся! За одно этому хейтеру спасибо: я про Ветрова почти полчаса не думала.

— Самир, давай свой аппарат. Сел завтракать — так ешь, какой пример ребёнку подаёшь, — мама, едва папа вернулся, отняла у него айфон, а я, глядя на отца, головой покачала — мол, не виноватая я, и отцовским примером довольна. — Кстати, дорогой, у меня для тебя подарок.

— Какой? — насторожился папа.

— Мы давно не были в отпуске, и… вот, — мама с торжественным видом положила перед папой два листа формата А4, которые непонятно где прятала, руки у неё пустые были. — Представляешь, знаки судьбы получила: Интернет сам мне эти путёвки подсунул. Ну и Севиль тоже посоветовала съездить, отдохнуть от всего. Правда, замечательно? Вылет через неделю, как раз успеешь на работе договориться.

Папа бросил возмущенный взгляд не на маму, а на меня. И я снова головой помотала, открещиваясь от этой инициативы.

— Я не могу сейчас. После Нового Года, возможно, получится вырваться дней на пять, но сейчас…

— Получится сейчас, — отрезала мама. — Деньги обратно не вернуть. Мы летим на три недели.

— Но…

— Иначе, клянусь, я с тобой разведусь! — мама вздернула подбородок, поднялась со стула, и оставила нас с папой наедине.

Обиделась. Мама всегда, обижаясь, про развод заговаривает.

— Может, ты с мамой полетишь? Я договорюсь, на учёбу это не повлияет, помогу нагнать остальных. Лети с мамой, хорошо?

— Думаешь, маму такая замена устроит?

Папа горестно вздохнул.

— Через неделю, получается… и летим на три недели, зачем так долго? И как ты одна здесь жить будешь? К бабушке с дедушкой переедешь… но до университета от них далеко… ой, дочка, ну твоя мама и учудила. Вот что делать?

И только тут я обрадовалась! Это же, получается, я одна поживу! Целых три недели! Одна!

Свобода, неужели!

Я с воодушевлением принялась что-то втолковывать отцу, сама не вслушиваясь в свою речь, до того зажглась. Меня одну до четырнадцати лет не оставляли: всегда под присмотром родителей, брата, сестры, деды с бабой, других родственников была. В четырнадцать впервые одна на три часа осталась — папа с мамой в гости пошли без меня, а я себя героиней «Один дома» чувствовала. И эти несчастные три часа наедине с самой собой — максимум, который мне был позволен вплоть до восемнадцати лет, когда меня отпустили на посвящение в студенты до позднего вечера. Чтобы вместе со всеми ехать в снятый коттедж — об этом и речи быть не могло, но вечер я отгуляла.

А тут три недели! Смогу ходить по квартире в белье, песни распевать, просыпаться буду когда захочу, ложиться спать — тоже. И музыку буду громко слушать! Нет, ОЧЕНЬ ГРОМКО!

— Деньги на дорогу есть? — спросил повеселевший от моих утешений папа.

— Меня Эльнур отвезёт. Он подъехал уже.

— Привет ему, — выкрикнул папа, и вроде что-то еще добавил, но я, схватив сумочку, уже выбежала из дома, на крыльях неслась до машины жениха, и быстро запрыгнула внутрь.

Эльнур принял поцелуй в щеку, и недовольно головой покачал:

— Даже дверь не дала себе открыть. Севиль, неприлично так носиться, ты же не ребёнок.

— Бу-бу-бу, заводи, давай, — расхохоталась я. — Да, я уже не ребёнок, и у меня для тебя новость: папа с мамой через неделю улетают. Квартира в моём распоряжении останется. Когда мы уже сексом займёмся? Неприлично, знаешь ли, в двадцать лет, имея жениха, оставаться девственницей!

Женихом моим Эльнур считался с детства: наши дедушки еще в Баку дружили, затем отцы продолжили дружбу уже здесь, в Москве, и росли мы вместе. Лет, наверное, с четырех я Эльнура помню, и когда моих брата и сестры не было рядом, именно ему поручали приглядывать за мной, защищать, оберегать. Называли нас женихом и невестой, шутили, да мы и сами воспринимали слова взрослых как подтрунивание.

Глава 5

Одногруппники и не подумали расходиться, всё также толпятся вокруг Корнея Андреевича, галдят как утята рядом с мамой-уткой. Я медленно плетусь к Ветрову, мечтая сквозь землю провалиться. Вот бы это было возможно: еще шаг, и я проваливаюсь вниз, хотя, если вспомнить что внизу кабинет ректора, то, наверное, лучше мне не проваливаться.

— Эссе? Нет, сегодня была вводная лекция. Нет, я пока не знаю, смогу ли стать научным руководителем. Разумеется, как я уже и сказал, секретарь разместит все материалы на учебном портале, — Ветров как шпагой отбивался от вопросов студентов, и мне успевал подбадривающе кивать, иди, мол, сюда.

Да иду я, иду! Ох, как жаль, что сейчас не позапрошлый век. Настоящий джентльмен из романов, которыми я зачитываюсь, ни за что бы не стал смущать леди, которая перед ним нечаянно оголилась. Вот был бы Ветров джентльменом — избегал бы меня. А он, наоборот, к себе подзывает, глазами темными насмешливо впившись.

Не думай об этом, Севиль! Я сказала: не думай! — шикнула на себя мысленно и, наконец, доползла до толкучки, центр которой — мой персональный кошмар, он же Ветров Корней Андреевич.

— Вы можете идти. Если у вас есть вопросы, я отвечу на них либо на следующем занятии, либо на консультации — время и даты указаны на двери кафедры, — в голосе Ветрова явно послышалось раздражение.

— А почему вы не знаете, сможете ли вы стать научным руководителем? Нам диплом нужно начинать писать, я бы хотела работать с вами, — промурлыкала Стася.

Фи, знаю я, чего бы ты хотела! Уж точно не начинать писать диплом на третьем курсе!

Не знаю, куда глаза деть, руки, потому поступила как всегда, достала телефон, он, по счастливой случайности, завибрировал, и я открыла сообщение от мамы:

«Эльнур уехал ни с чем, твоего папу я убедила, что ты сможешь три недели одна жить. Знала бы ты, чего мне это стоило!»

Ой, мама, лукавишь!

Любит мама представить папу жестким тираном-трудоголиком, хотя все знают, что папа шагу не делает без маминого одобрения.

«Спасибо, мамуль» — напечатала, и вздрогнула от рыка Ветрова.

Что, красавчик, допекли тебя наши прилипалы-ботаники? Ха, наслаждайся!

«Обломался, Эльнур бей? Ну ты и гад!!!» — отправила эмоциональное письмо жениху, и чуть телефон не выронила от обращения Ветрова:

— Севиль… Сафарова! Телефон уберите! — в его голосе всё еще раздражение слышно, но вместе с нотками насмешливости.

Подняла глаза на Ветрова, и обнаружила, что моих одногруппников рядом уже нет. Выгнал их, таки. А зря. Я бы с большим удовольствием в сторонке постояла, послушала, как они Корнея Андреевича вопросами изводят, а сама бы переругивалась с Эльнуром, а потом и звонок бы прозвенел.

— Я вас слушаю, — кивнула холодно, вспомнив о своей роли.

— Даже так? — хмыкнул Ветров.

А вот так, да! Я обиделась, не подходи ко мне!

— В прошлый раз вы пришли на консультацию ради пересдачи, — протянул Корней Андреевич, и я сцепила ладони за спиной, впившись в ладони ногтями.

Даши, Севиль! И не смей краснеть! Но… какой же он негодяй. Зачем напоминает?

Замещение болью не помогло. В глазах слезы собираются. Тянет открыть рот, и начать оправдываться, вот только что я скажу? Меня Стася надоумила на грехопадение? Я не хотела? Вы всё не так поняли? Жарко стало, вот и начала раздеваться? Нет уж, дудки. Лучше буду отыгрывать роль обиженной и оскорбленной.

Я высокомерно кивнула. Да, приходила на консультацию, да, ради пересдачи. Губы Ветрова дрогнули в улыбке, во взгляде насмешливое удивление и… та-дам! Неуверенность! Я тебя дожму!

— Ваши методы доказательства своих знаний показались мне спорными, Севиль, — продолжил издеваться негодяй. — Кстати, а что это было?

— Вы о чем? — изобразила я удивление.

Гад! Гад! Гад!

У меня сердце сейчас из груди выскочит от паники. Мне психотерапевт после этой беседы понадобится как пить дать! Или психиатр. Или киллер.

— Хм, интересно, — Корней Андреевич опустился на свой стул, откинулся, ноги широко расставил, на меня снизу-вверх глядит, уже даже не пытаясь скрыть веселую досаду, а я ему мысленно фигу показываю. И с ужасом понимаю, что оцениваю его сейчас. Как женщина мужчину. Поза у него неприличная, он сидит, пока я стою — это минус. Одет в черные джинсы и белую рубашку с небрежно закатанными рукавами — тоже минус, но черт его возьми, даже в кэжуал он умудряется выглядеть элегантным как рояль! Насмешливое отношение ко мне — тоже минус. Возраст в целых тридцать четыре года — на тебе, Ветров, еще один минус. Минусов миллион, плюсов мало, но стою ведь, подсчитываю зачем-то.

— Корней Андреевич, не стоит беспокоиться о моей учебе. Я подготовлюсь, и снова приду на пересдачу, — сверкнула я глазами, не договорив, что приду я не к нему, а к декану.

— И вы уверены, что сдадите?

— А вы думаете — нет? — оскорбилась я, и прочла в выражении его лица четкий и однозначный ответ: нет!

Он думает, что я развратная тупица. Мысленная фига сменилась мысленным факом в холеное лицо Ветрова.

— Думаю, с этим могут возникнуть сложности.

— Вы мне угрожаете? — вскинула я подбородок. — То есть, зачёта мне не видать несмотря на знания, которые я могу продемонстрировать?

— Да, продемонстрировать вы можете, — серьёзно кивнул Корней Андреевич.

К одному мысленному факу добавился второй.

— Вот, значит, как? Наверное, мне стоит пойти к ректору, и сказать что вы, толком не проверив мои знания, утверждаете что зачёта мне не видать. Посмотрим, что он скажет.

— Севиль, не выворачивайте мои слова наизнанку. Вы можете пойти к ректору, а можете получить зачёт у меня. Выбор за вами, — Ветров покрутил часы на запястье, а я… задохнулась.

Это на что он намекает?

— Вы… — прошипела я.

— Мне нужна помощница. Будете проверять работы студентов первого и второго курсов, присутствовать на занятиях, которые я веду, раздавать методички. Разумеется, вашей учёбе это не помешает. Мне вы будете помогать только в свое свободное время. В последнюю неделю сентября я поставлю вам зачёт за ту помощь, которую вы мне окажете. Заодно знания свои подтянете, и сможете демонстрировать их, а не кое-что другое, — не удержался Ветров от колкости. — Согласны, Севиль?

Глава 6

— Севиль Самиловна, у меня не получается, — последняя из ребят ко мне подошла скромная Надя, держа в ладонях игрушку. — Всё плохо, посмотлите?

— Давай глянем, всё ли так плохо, — я поманила Надюшу, и она несмело протянула мне поделку. — Ну-ка, хмм, а ты говорила что не получается. Надюш, ну красиво же, ты молодец.

— Плавда? — она с надеждой взглянула на меня, и у груди кольнуло жалостью.

Надя стала ходить в наш клуб, как только пошла в первый класс, и я помню её смелой, живой девчушкой. На, кажется, третьем занятии она даже танец нам показала, буквально заставила посмотреть как танцует, хотя по плану мы должны были папье-маше заниматься. Но со временем Надя из живого ребенка превратилась в зашуганную девочку. Я думала, может, родители излишни строгие? Но ошиблась, Надины родители — молодые айтишники, оба за лояльное отношение к ребенку. Вторая, и последняя моя мысль — дело в учебе, Наде сложно, но она привыкнет со временем.

Однако, сейчас девочка учится во втором классе, и еще больше стала похожа на тень. Пока другие дети подбегали ко мне с вопросами, с хвастушками, с жалобами, Надя скромно стояла в самом конце, и самая последняя подошла ко мне. И это тревожит меня, но что я могу сделать? Я не учитель, не родственница, не психолог, и не могу лезть не в свое дело.

— Правда. Очень красиво получилось.

— Но на мишку не похоже, — вздохнула Надя.

— Зато на Чебурашку очень похоже. Такие ушки большие получились. Надь, — я провела ладонью по её мягким волосам, — если у тебя что-то не получается, ты всегда можешь позвать меня, и я подскажу. Не стесняйся. Мы же договаривались с тобой: поднимаешь руку, зовёшь меня, и я сразу иду к тебе.

— Я плосто… я… извините, — девочка опустила глаза, еще сильнее зажалась.

— Надь, тебя что-то тревожит?

Она помотала головой, и я, к стыду своему, испытала облегчение. Я всё равно не имею право ни во что вмешиваться, и ответ Нади меня устроил.

Но Надя не отошла от моего стола. Так и продолжила стоять, грустно опустив глаза.

— Надюша?

— Мальчишки… во дворе, — она с заметным трудом выговорила сложную букву.

— Они тебя обижают?

— Не меня. Вчела, ой, вчера я шла с урока музыки, а у нас во дворе мальчишки котёнка мучили. За хвост его раскручивали, пинали, — Надя всхлипнула, да и я еле удержалась от слёз. — Зачем они так поступили? Котику же больно, он так плакал, а они смеялись. Они злые, мальчишек наказать надо!

— Надюш, — я приобняла девочку, и поймала ревнивые взгляды нескольких ребят из нашей группы, — у них могут быть проблемы в семье, или этих мальчиков сверстники обижают. Вот они и вымещают обиды на более беззащитных. Совсем необязательно, что эти ребята злые. Может, они просто несчастные. А котёнок… я понимаю, такое очень больно видеть, но… — я замялась, что ей сказать? Чтобы забыла? — Но, может, котика они отпустили, и он убежал, и нашёл свой дом!

— А я его спасла. Я завизжала так громко, что горло до сих пор болит. Вот здесь, — Надюша прижала пальчики к верхней части шеи. — Страшно было, мальчишки большие, но я визжала и кричала что полицию позову. Они котёнка упустили, а он под машину спрятался. Я его еле выманила. И на чердаке спрятала, — повинилась девочка понуро. — Мама бы не разрешила его оставить. Я просила собачку, а мама говорит: ремонт новый, нельзя. Но я же не могла бросить котика! Спрятала, еду ему буду носить. Он хорошенький, маленький такой, с вашу ладошку. А мальчишки злые! Они сказали, что устроят мне. Севиль Самировна, я правильно поступила?

Ох, Надя, — я с жалостью взглянула на девочку. И себя вспомнила в примерно такой же ситуации, и в том же возрасте. Но я не к учителю побежала, а к дедушке. И он что-то сказал мне тогда, что-то важное. Что-то о том, что самое страшное, что может в жизни случиться — это равнодушие. И если ему станет плохо на улице, если он будет лежать и умирать, то пусть лучше двое прохожих его пнут, а третий руку помощи подаст, чем все трое пожмут плечами, и мимо пройдут. Сейчас так живо вспомнилось высказывание дедушки, а ведь я взрослела, и забывала о неравнодушии.

Вот и про Надю думала, что не моё это дело — её детские печали.

— Ты правильно поступила, Надюш. Ты молодец, ты очень смелая девочка. Но бегать на чердак опасно, давай я поговорю с твоими родителями.

— Но они запретят мне кормить Филю!

— А вдруг не запретят? Давай, всё же, я поговорю с ними, и если запретят, — я напомнила себе о неравнодушии, — я его себе заберу, а ты сможешь приходить, и играть с ним. Как тебе такая идея?

Вместо ответа Надя порывисто обняла меня.

— Надюш, тебя кто-то еще обижает? Ты очень изменилась. Учительница? Одноклассники?

— Учительница у нас хорошая.

— Значит, ребята из класса?

— Я не должна ябедничать, это неправильно, — Надя шмыгнула носом, чем подтвердила ту самую мысль, которая почти год у меня в голове крутилась, но я её и не подумала озвучить, хотя видела, как ребёнок угасает.

Решила с чего-то что не должна лезть, что не мое это дело. Но если тихоня Надя против дворовых пацанов выступила, и котёнка спасла, то я-то почему должна глаза закрывать?

— Расскажи, Надь. И мы вместе подумаем, что можно сделать, — попросила я.

Самое гадкое, из Нади не пришлось ничего клещами тянуть. Она словно ждала, что с ней заговорят не с целью получить удобный ответ, а искренне поинтересуются, как помочь. И рассказ получился простой: еще на линейке Наде понравился одноклассник, и она призналась в этом другой девочке, а девочка поделилась с остальными. И над Надей посмеялись. И всё пошло по нарастающей: у Нади обеспеченные родители — повод для травли; Надя первая тянула руку на уроке — тоже повод. А затем и поводы стали не нужны, и Надю просто стали травить, чего сама девочка стыдилась, считая себя странной, а потому заслужившей всё это. Потому и родителям не говорила — стыдно же.

— А если мама пойдёт в школу? Мама одного мальчика из Б-класса ходила ругаться, а потом тому мальчику нос разбили и портфель порвали. И до сих пор смеются над ним, обзывают за то что нажаловался. Я не хочу так.

Глава 7

КОРНЕЙ

— … и я сначала думала, что это не моё дело… то есть, это и правда не моё дело, но ребёнку ведь нужно помочь! А значит, плевать, что это не моё дело, так? — спросила Севиль, и я кивнул. — Честно, сначала я на родителей Надюши разозлилась: ну как можно не замечать, что ваш ребёнок страдает? Что вы за родители? А потом себя вспомнила, я тоже не хотела родным доставлять лишних тревог, и мало делилась своими горестями. И вот… ой, что-то я сильно много говорю, да? Извините. Но вообще…

Севиль продолжила болтать, а я продолжил улыбку сдерживать, чтобы девчонку не обижать. Забавная она, даже странная.

Лет пять назад у меня был роман с девушкой по имени Настя. Я не особо интересовался, чем она занята, знал, что любит курсы проходить, тренинги. Как-то раз Настя после бутылки розового вина разговорилась, и призналась, чему её и других девушек учат на одном из курсов: чтобы заинтересовать мужчину, как говорила Настя, нужно ему запомниться раз и навсегда. Например, идти по улице навстречу своей «жертве» при полном параде, на шпильках, а в руке держать, например, ёршик для унитаза. Тогда — точно запомнишься.

Я не стал говорить Насте, что она дура, но именно так о ней и подумал. И, как только мы расстались, выбросил её рассказы из головы. А как с Севиль познакомился — вспомнил.

Красивая она девочка. Яркая. Фигура идеальная, её невольно все мужчины от тринадцати до ста лет, я уверен, обнаженной представляют. Лицо красивое, но красивых много, а эта… что-то в глазах Севиль есть такое, очень женское: она смотрит покорно, когда не пытается выделываться, и эта женская смиренность будоражит.

И вот, эта красивая девочка приходит, и предлагает показать грудь за зачёт. Трясётся при этом как зайчишка. Это — форма того самого «ёршика», о котором мне Настя говорила? Чтобы запомниться, мужчину из зоны комфорта вывести?

Я ожидал, что Севиль извинится, смутится, будет избегать меня, или глаза опускать, но в первую же встречу после её неудавшегося стриптиза она демонстрировала оскорбленную невинность. Что несомненно странно. Что было еще? Забытый (возможно, якобы забытый) помпон-брелок, совместная поездка в машине, на которую Севиль меня подбила, её указание на чужие женские трусики…

А затем она пришла на пару в качестве ассистентки, и вела себя как девственница на оргии. Губки дрожали, глаза — в пол, вся белая как снег. Казалось, попрошу её с чем-то помочь — расплачется, и чувств лишится. Потому я и не трогал её почти.

А сейчас сидит в моей машине, болтает без умолку. Сама себя уже раз пять пыталась остановить, но тут же продолжала лепетать: о работе своей, о девочке по имени Надя, о каком-то котике, и мальчишках-второклассниках. Половину я прослушал, как обычно со мной бывает при потоке ненужной информации. Но, вот в чем странность, обычно меня бессмысленный треп раздражает, а то что Севиль в мои уши льёт — именно бессмысленный и беспощадный бабский трёп. Но, на удивление, не бесит. Забавляет, скорее.

Под продолжающуюся болтовню я пытаюсь хладнокровно анализировать. Севиль действительно ведёт себя непоследовательно. Внимание хочет обратить? Я же такой тупостью считал тот женский курс, на котором Насте советовали с ёршиком или шваброй по улице гулять! Но вот он я, сам, по своей воле везу Севиль по её делам, слушаю её лепет, киваю в нужных местах, и брелок-помпон не выкинул до сих пор, и не вернул ей.

Я повёлся? Я идиот? Или всё не то, чем кажется?

Но тогда какого хрена я уже второй раз подвожу не просто какую-то красивую девочку, а свою студентку? С общественным транспортом и такси в столице всё в порядке, а доспехи рыцаря мне не идут.

— Севиль, твой мальчик ревновать не будет из-за наших поездок? — я прервал очередную порцию её болтовни, пытаясь понять, чего от меня хочет эта девушка.

— Не будет. Ничего такого ведь, мы просто едем, — пожала Севиль плечами, и кивнула на бардачок. — А ваша дама не заревнует?

А, она про бельё Лолы…

Надо же, Лола — и дама! Замужняя, к слову. И когда у меня нет никого на примете, а Лола скучает — мы неплохо проводим время, уже… сколько же лет? Со второго курса, кажется. Самые мои длительные отношения, если это вообще можно отношениями назвать.

— Не заревнует. Кстати, если хочешь горло промочить, вода в бардачке. Можешь смело его открывать.

— Что, неужели вернули бельишко? — Севиль покраснела, смешно прикрыла рот ладошкой, и прошептала: — Извините.

Не вернул, а выбросил. Я трусы у Лолы и не просил, сама после быстрого траха подмигнула, и закинула белье в мой бардачок, муркнув, что это мне на память. А я и забыл про них.

Кстати, надо бы Лолу вызвонить, и приятно провести часок-другой, пар спустить. Может, тогда я перестану Севиль в своей машине катать, и вестись на её покорно-непокорные глаза вкупе со странно-цепляющим поведением.

Не девушка, а весенняя гроза. Болтала без умолку буквально пару минут назад, а сейчас снова глазки долу, пунцовая вся от смущения, губы кусает.

Зайка. Так бы и съел, но нельзя.

— Тебя так история этой девочки тронула, потому что саму в школе обижали? — спросил я.

Лучше пусть снова фонтанирует красноречием, чем к обмороку готовится.

— Меня не то что обижали… просто… — Севиль замялась, — понимаете…

— Смелее.

— У нас учились нерусские ребята, их дразнили, само собой. А меня — нет. Одного мальчика хачиком называли, черножопым, и еще по-разному, — Севиль поморщилась, глаза отвела, цитируя чужие оскорбления, — а меня за свою держали. При том что я Сафарова Севиль Самировна. Но внешне я была своя. И вот, я подошла тогда к одноклассникам, и сказала что вообще-то я тоже, ну… хач. Так и сказала, представляете!

— Чтобы того мальчика защитить?

— Не совсем. Просто старшие брат с сестрой в папу пошли, и вся семья у нас…видно, что с Кавказа. А я — вот, — Севиль забавно развела руками, демонстрируя растерянность. — Сейчас русая, а раньше почти блондинкой была. Еще и щечки были пухлые в детстве. Разве что кокошника не хватало, и в хоровод. Я ничего против других национальностей не имею, но в детстве родственники подшучивали, что я будто не родная, а приёмная. Аист что-то напутал с расцветкой. Не знаю почему, но мне так обидно было! Я хотела как папа быть, как дедушка с бабулей, как брат и сестра. Своей. И вот, высказалась одноклассникам. И чтобы защитить мальчика из Б-класса, и чтобы они знали, кто я.

Глава 8

КОРНЕЙ

— Привет, дорогой.

Лола как обычно опоздала на пять минут, и ни секундой больше, подошла, улыбнулась, и поцеловала меня в щеку. Этот ритуал изучен мной, он уже пятнадцать лет повторяется.

— Прекрасно выглядишь, — сделал я дежурный комплимент.

— Льстец.

Я усмехнулся на кокетливое замечание Лолы, и беседу мы приостановили — официантка подошла принять заказ. Каждая наша встреча начинается одинаково: мы обедаем или ужинаем в уютном, но не слишком известном ресторане, покупаем бутылку вина, и едем в гостиницу — тоже небольшую, где Лола не рискует встретить знакомых, которые донесут мужу на неверную жену. Ну а иногда Лола увлекается, и всё происходит в машине, как в студенческие времена.

А потом её бельё находит Севиль… Стоп, не время для Севиль. Именно для того, чтобы выбить глупые мысли о студентке, я и вызвонил Лолу.

Лола, несомненно, хороша. Ей, как и мне, тридцать четыре года. Она замужем за богатым мужчиной, и вкладывает в свою внешность много времени и денег. И сама же смеется над собой из-за этого, потому что выглядеть Лола стала не младше, и не старше, а скорее — вне возраста.

— Ну что, Кора, как тебе преподавательская стезя? Или соскочил?

— Не соскочил, преподаю. Вроде, получается.

— И глаза горят, — с улыбкой кивнула Лола. — Неужели, понравилось? А ведь пару недель назад ты глаза закатывал, когда рассказывал мне, что преподавать пойдешь.

— Аппетит пришёл во время еды, — пожал я плечами.

— Студенты такие же дикие и тупые, какими были мы? Или зря молодежь ругают, и вовсе она не пропащая? Рассказывай, — кивнула Лола, — а то я со старичьём одним общаюсь, сама себя уже бабкой чувствую.

— Ты, и бабкой? — усмехнулся я, и мы продолжили легкую беседу, приятную для обоих.

Лола — удивительная женщина. В Москву она приехала из села, которое не на каждой карте обозначено. Родители — маргиналы: отец за матерью с топором гонялся, мать на детях срывалась, старшие братья Лолы вполне успешно по родительскому пути пошли: кто-то сел, кто-то спился. А Лола собрала рюкзак с дешевыми вещами, и переехала в столицу. Поступила в наш университет, хорошо училась, и прицельно искала себе богатого мужа. Студенты — народ разгульный, несерьезный, и на первом курсе многие к Лоле подкатывали, но она чётко, не стесняясь, говорила каждому: заработай миллион долларов, надень мне кольцо на палец, и я на всё согласна. Некоторые девчонки вроде осуждали Лолу за это, да и парни тоже. Я — нет. Мы общались, я гулял на свадьбе Лолы — она, несмотря на бедность и отсутствие манер меньше чем за год нашла себе мужа — долларового миллионера. И едва она вышла замуж, мы стали любовниками. Время от времени встречаемся: никаких заверений любви, никаких обещаний, лишь приятное общение и качественный секс. И длится это лет примерно пятнадцать.

Сегодня мы встретились днём, а не вечером, а значит, у нас не час-полтора совместного времени, а гораздо дольше. И это отлично. Мне необходимо вытрахать дурь из головы, и одна Лола может мне в этом помочь.

— Кстати, — я кивком поблагодарил официантку за поставленную передо мной тарелку со стейком Рибай, — на сегодня я снял номер в бутик-отеле, там всего 5 номеров, знакомых твоего мужа не встретим.

— Ты поторопился, — вздохнула она.

— Не получится?

Чёрт!

— Понимаешь… — Лола замялась, и вдруг решила сменить тему: — Ой, я же похвастаться забыла! Поздравь меня: я теперь владелица сети кофеен. Антон сам решил мне сеть подарить. Шикарно, скажи! — глаза Лолы загорелись. — Антон, причём, эту сеть купил как убыточную, хотел по запчастям всё продать, и так переокупить затраты: цеха, оборудование на продажу… А я уговорила мужа повременить, сама занялась кофейнями. И справилась.

— Помню, ты рассказывала, — улыбнулся я на этот неприкрытый восторг.

Лола и правда смогла не только с колен поднять эти кофейни, но и вывести их на высокие рейтинги по столице, и даже в области начала открывать точки.

— Скоро франшизу буду продавать. Знаешь, я даже не заговаривала с Антоном насчет этой сети, но он сам позавчера повёз меня переоформлять бизнес с себя на меня.

— Поздравляю, — подмигнул ей, ревности у меня нет ни капли.

— Спасибо. А знаешь, почему Антон на меня сеть переписал? Скорее всего, скоро меня ждет отставка с поста жены. Я серьезно, не смотри так удивленно, — расхохоталась подруга. — Антон давно меняет любовниц, но они не задерживались у него: пара месяцев, и до свидания. Но он уже год с моделькой из Краснодара зажигает, это слишком долго. И тут такой щедрый подарок — сеть мегаприбыльных кофеен. Антон отлично умеет считать деньги, и его бы не смутило, что кофейни я из банкротства вывела. Но он мне сеть подарил. И я думаю…

— Отступные?

— Их часть, — кивнула Лола. — С Антоном у нас хорошие отношения, сыновей он любит. Дом останется мне, кофейни — тоже, пара цветочных, несколько машин, драгоценности, счёт, и алименты.

— Но вы пока не говорили про расставание? Муж просто подарил тебе бизнес?

— Да. Но я отлично изучила Антона. Со дня на день, когда он подготовится, муж вызовет меня на разговор, и объявит о разводе. А через месяц-два женится на модельке, — Лола говорила об этом без надрыва и горечи, скорее, с иронией. — И потому бутик-отель пока отменяется, Кор. Прости. Антон не дурак, думаю, он давно подозревает что у меня кто-то есть. Но если я попадусь сейчас — Антон меня кинет и с отступными и с алиментами. Он щедр, потому что чувствует вину за предстоящий развод. А если увидит у себя на голове рога — я с голой задницей полечу в родное село под Кызылом.

— Всё нормально, — отмахнулся я. — Но, может, ты преувеличиваешь, и подарок — это просто подарок, а не предвестник развода.

Сделал вид, что не расстроен обломавшимся сексом, но это притворство. Лола лучше других знает, что я люблю, и как я люблю. Другие женщины приходили и уходили из моей жизни, а Лола неизменна, она не надоела, не приелась. И я, черт возьми, рассчитывал на как минимум три качественных раза с ней за сегодня, чтобы завтра на Севиль как на обычную студентку смотреть! Но у Лолы развод, видите ли!

Глава 9

— Всем привет, — я широко улыбнулась в камеру. — Сегодня я решила показать вам красивые макияжи не только для своего типажа, и подруги согласились быть моими моделями. И я на ваших глазах превращу этих страшненьких…

— Эй! — Яся шлепнула меня по попе, а Роксана ущипнула.

— … утят в прекрасных лебедей, — договорила я, и показала девчонкам язык.

Хихикая и перешучиваясь я накрасила подруг, комментируя каждый свой шаг. Видео получилось абсолютно несерьезным, и в начале своей блогерской карьеры я бы перезаписывала его, а для начала сценарий бы написала. Но со временем я поняла, что зрителям не нужен заученный текст, им нужны эмоции.

И сейчас во мне много эмоций. Разных! Но главенствует шок — как я могла влюбиться в Ветрова?! Он же не сильно младше моей мамы! Да и Эльнур у меня есть, я же его любила! Или я настолько ветренная, что вчера одного, сегодня второго, а завтра третьего любить буду?

— Уф, ну всё, мы теперь звёзды интернета!

— Никогда бы не подумала, что разрешу себя записывать без макияжа. В начале записи я себя голой из-за этого чувствовала, — поделилась Роксана. — Но в общем, прикольно.

— Девочки, — не в тему перебила я, — я в Ветрова влюбилась!

Каминг-аут свершился, небо не рухнуло на мою голову, даже легче стало. Правда, самое важное я сначала маме рассказываю, а уже потом подругам, но как маме признаться в том, что имея жениха я уже два дня совсем нескромно думаю о другом! Мама, хоть и не азербайджанка, а русская, но росла в Баку, и к традициям даже строже отца относится!

— Так, что за Ветров? Ааа, — тут же поняла Яся, — это тот самый препод? Как там его… Елисей?

— Корней Андреевич.

— Корней и Севиль. Жесть, — расхохоталась подруга. — Хорошо хоть не Ярополк! Эй, не дерись, да погоди ты. Блин, прости, Севиль, всё, я уже не смеюсь, я серьезна как никогда. Рассказывай.

Подруги стерли с лиц лучики улыбок, и уставились на меня как совы, широко открыв глаза. А я… А что я?

— Да нечего рассказывать, — развела я руками, признавая поражение. — Несколько консультаций, несколько занятий, несколько совместных поездок в его машине — и всё. Это кошмар какой-то, девчат! Никогда со мной такого не было!

— Какого такого?

— Ну, такого, — я взмахнула ладонями, рисуя в воздухе абстракцию.

А как словами описать? Думала, что стеснялась Ветрова, злилась на него, а потом обухом по голове — влюбилась. Нет, стеснение тоже никуда не делось, позавчера например, когда Ветров по телефону поговорил, обернулся ко мне, и с усмешкой повторил:

— И чего застыла? Сказал же, чтобы за мой стол садилась. Идём, я не кусаюсь.

Так вот, я тогда чуть от стыда не сгорела! Ветров что-то объяснял, достал бумаги, линейкой в них тыкал, и говорил, говорил, говорил… а я думала: а ну как он заметил мой взгляд! Я же его буквально раздевала, на задницу пялилась. Мужскую. Докатилась!

«Не смотри на него, Севиль, а слушай. Ветров и так думает что ты невменько» — на этой мысли я ущипнула себя за бедро, попыталась понять то, что мне Корней Андреевич объяснял, но…

Но взглянула на его губы. Они не тонкие, не пухлые. Нижняя чуть объемнее, верхняя — очень четко очерчена. Обе — с трещинками, светлые, немного обветренные. И вот, Корней Андреевич, сделав короткую паузу, облизал нижнюю губу, вдохнул, и снова продолжил что-то говорить. А я ни единого слова не могла уловить: только тембр, только движение губ, нижняя губы поблескивала, отражая электрический свет, но затем снова стала матовой… а над ртом всё в темных столбиках пробивающейся щетины, и на подбородке, щеках, даже на шее… и кадык дергается при разговоре… и вот, мужской язык снова быстро скользнул по нижней губе, смачивая её, заставляя блестеть…

Он сказал, что не кусается? Жаль, я бы хотела, чтобы укусил! А лучше — поцеловал!

Эта мысль испугала, я не пыталась её отогнать, признавать свои желания я умею: я бы хотела целоваться с этим мужчиной! До припухших губ, до уставших мышц лица, до изнеможения!

— Всё понятно? — наконец, услышала я слова Ветрова, и растерянно взглянула на стопку бумаг, а затем также растерянно — на Корнея Андреевича.

Ну всё. По его мнению я точно недоразвитая! И по своему мнению тоже. Потому что я ничегошеньки не уловила!

— Как-то так, — рассказала я подругам. — Очередной мой позор: сидела, пялилась на него, не поняла, что нужно делать, глазами хлопала дура дурой! Стыдно — ужас!

— А он что?

— А он, — я вздохнула, но уже с облегчением, — он на букет, который Эльнур подарил, посмотрел, нахмурился, и буркнул что-то про романтику, мешающую думать. Решил, что я из-за букета размечталась, потому и не слушала его. И разрешил уйти.

— А ты? — подруги слушали меня с горящими глазами и, почему-то, радостно, хотя чему здесь радоваться?

Тому, что я потом весь день себе места не находила? Тому, что Эльнуру наврала — он звонил вечером, сказал что может повтор матча посмотреть, а освободившееся время со мной провести?

Нечему радоваться.

Позавчера, под вечер, я подумала: ну бывает, залипла на красивого мужчину. Это всё на фоне ссор с Эльнуром, но утром я проснусь, и всё пройдёт! В конце-то концов, меня всегда сверстники привлекали, а взрослые мужчины только уважение и могли вызвать, но никак не желание целовать, обнимать, мечтать…

Но именно в мечтах я и проснулась! Тело — в неге, в мыслях — вата, радуга и единорожки. И имя: Корней…

— Корней, — шептала я, стоя перед зеркалом, и чувствовала себя отъявленной хулиганкой, не добавляя к имени отчество. — Корней…

А потом я сделала то, в чём даже подругам не признаюсь, потому что даже перед собой стыдно: нашла в интернете тест на совместимость, ввела свои данные, и его, и читала, читала, читала… а потом мечтала! А потом, немного в себя придя, чистила историю браузера. Лучше бы это время потратила, пройдя тест на коэффициент интеллекта, а то терзают меня сомнения в наличии этого самого интеллекта во мне!

Глава 10

— Еще раз хочу извиниться перед вами, — я виновато взглянула в глаза сидящего напротив меня мужчины. — Обычно, если я что-то обещаю — делаю, тем более, вы заплатили мне. Но из-за простуды…

— Я понял. Ничего, всякое бывает. В таком случае, в четверг? Сделаем анонс в соцсетях, рассылку. И, кстати, это вам, — собеседник наклонился, достал из-под стола объемный пакет, и вручил его мне. — Мастер-класс вы будете проводить косметикой этого бренда. Это наш эксклюзив, мы должны рекламировать его. Присмотритесь к этой косметике, потренируйтесь, если не затруднит — снимите обзор и видео с макияжем, бренд готов оплатить дополнительную рекламу. Так что насчет четверга?

— В четверг в полдень, — кивнула я менеджеру. — И обзор косметики сделаю завтра.

— В таком случае вот небольшой аванс, — мужчина положил передо мной четыре пятитысячных купюры. — И следите за соцсетями, сегодня мы сделаем анонс мероприятия, с вас репосты.

После разговора о делах мы с Арнольдом — а именно так звали представителя парфюмерно-косметического магазина — допили кофе, и попрощались на позитивной ноте.

Из-за короткой болезни я столько всего пропустила — жуть! Договаривалась с магазином о проведении мастер-класса, даже деньги взяла — и пропала. С детками из клуба почти неделю не виделась. И отработка зачёта у Ветрова тоже застопорилась.

Нужно исправляться, а то непрофессионализмом попахивает.

С этой мыслью я и вышла из кафе на первом этаже торгового центра, и… увидела разъяренного Эльнура, скрестившего руки на груди, и глядящего на меня в упор. Ужас, у него лицо покраснело и, будто бы, даже глаза красные как у нечисти.

— Привет. Вот так встреча, — поздоровалась я неуверенным тоном и сделала пару шагов к жениху, помахивая крафтовым пакетом с косметикой. — Эльнур, а ты…

Что он здесь забыл я спросить не успела. Потому что услышала:

— А я пришел подарок своей больной невесте купить. И увидел, что невеста, о чудо, не больна. Севиль, скажи, как назвать девушку, которая обманывает своего мужчину? Как назвать невесту, гуляющую по ресторанам с посторонними мужиками? Подарки от них принимающую, деньги. Скажи, как такую назвать?

Чем дольше Эльнур говорил — тем громче. И те посетители торгового центра, которые не заткнули уши наушниками, на нас оборачивались.

— Ты дурак? Это не ресторан, а кафе. И…

— Да, — рявкнул Эльнур. — Это — кафе. А ты — шлюха и лгунья.

Я дернулась, словно от пощечины. Да это и есть пощечина! Меня никогда не оскорбляли, разве что незнакомые хамы на улице, и тролли в интернете, но родные, друзья — никогда.

И как же это оказалось больно! Из-за несправедливости больно! Всё же очевидно, а Эльнур — он даже выслушать не смог, зато как унижать — тут он первый.

— Да пошел ты, — прошептала, и развернулась в сторону выхода.

— Охренеть! Вместо того чтобы на колени передо мной встать, и извиниться — посылаешь. Хороша невеста! Стоять, — Эльнур дернул меня за руку, и заставил развернуться к нему лицом. — Дождалась, пока родители улетят, и по рукам пошла? Ай, хороша! Ай, молодец! Так чесалось? Подарочки хоть дорогие ёбарь сделал, или масс-маркет? А, он же еще и деньги тебе вручил. Прайс озвучишь?

Пакет с косметикой шумно упал рядом с нашими ногами, и моя освободившаяся ладонь звонко встретилась со щекой Эльнура.

— Это был менеджер косметического. Косметика — на рекламу, деньги — аванс. А ты просто мудак. Видеть тебя не желаю!

Я подняла пакет, и пошла к выходу.

— Я на идиота похож? — услышала я вслед, Эльнур еще что-то прокричал, но… пошёл бы он прямиком в нечистую пасть шайтана!

Это я — Я имею право себя поругивать! Он — нет!

Кошмар, Эльнур еще и прилюдно не постыдился на меня вызвериться. Он меня настолько не уважает! Настолько… презирает. Да, именно презирает, раз заподозрил не просто в измене, а в проституции!

Телефон в кармане завибрировал, и я услышала новый окрик:

— Севиль!

Обернулась, и показала Эльнуру фак. От души, дорогой!

— Севиль, остановись!

Я свернула за угол, на секунду и правда остановилась, чтобы вызвать такси. Но пока оно доедет, Эльнур успеет наговорить мне еще букет мерзостей. Остановка через перекресток, а потому… потому…

Потому я вошла в бизнес-центр. Десять-двадцать минут посижу где-нибудь здесь, в кафешке, а потом выйду и вызову такси.

К глазам подступили слезы обиды. Слова Эльнура до сих пор эхом во мне гуляют. Противно, унизительно, горько так, что практически невыносимо! Нет, нужно вызвать такси сейчас. Пусть водитель ко входу подъедет, и я сразу выбегу, и на Эльнура не наткнусь. А то разрыдаюсь еще здесь, на людях.

Я достала телефон. Чуть не уронила его — руки дрожат. Разблокировала, и убедилась: да, звонил мне именно Эльнур. Скотина ты, жених мой!

«Если насчет менеджера правда — почему сразу не объяснилась? Ты слишком долго придумывала оправдание. Знаешь, что-то не верю я тебе» — всплыло сообщение всё от него же, и я с чистой совестью отправила номер Эльнура в черный список.

— Козлина, — зажмурилась, чтобы не плакать, зло тряхнула зажатым в ладони телефоном, и… врезалась носом во что-то теплое и твердое.

В кого-то.

— Эй, — услышала знакомый мужской голос, и аромат парфюма тоже знакомый, и даже прикосновение сильных ладоней — они не прикасались ко мне, но тоже будто знакомые.

— Эй — зовут лошадей, — хныкнула я, открыв глаза и увидела Корнея. То есть, Корнея Андреевича.

— А ты почему здесь? На учёбе почему столько времени не была? — спросил он строго. Голос такой же строгий, как и вид: костюм, а не джинсы и рубашка, как обычно. Такой стильный, деловой и, кажется, еще более взрослый чем обычно.

Наверное, на встрече был по работе. Или с женщиной. Или еще какие-то важные дела были. Не такие как у меня — прятки от жениха, назвавшего проституткой за двадцать тысяч рублей!

— Севиль? — нахмурился Ветров, с тревогой глядя на меня.