Невозможный. Пока не сгорим

ПРОЛОГ

Париж. 07:47. Ратмир, за шесть месяцев до…

Дождь срывался с неба косым потоком, как пули автоматной очереди. Острый, злой и хлёсткий. Режущий щёки ещё не бритой щетиной. Площадь Тертр застыла в предрассветной тишине. Она буквально звенела в моей голове, рассыпаясь звонким стеклом о мостовую. Я стоял, не двигаясь, глядя на обмякшее тело, вытянувшееся у самых ступеней кафе. Красное пятно под головой девушки растекалось по брусчатке, превращаясь в нечто болезненно-абстрактное.

Картина смерти…

Она называла меня «Рат», смеялась, щуря глаза на солнце, из раза в раз пытаясь отвлечь меня от поставленной задачи. Что ж, ей удалось это сделать. Её больше не было. Алисы больше не существовало в этом мире — только остывающее тело в алой луже на чёртовом крыльце кафешки, куда уже, мигая сиренами, мчалась вызванная добрыми людьми жандармерия и скорая. Поздно!

- Уходи, — прошипел я.

Напарник не шелохнулся.

- Я сказал, уходи!

Лицо Макса, моего извечного партнёра, было белым как мел.

- Мы не могли знать, что они…

В этот момент я свихнулся — врезал ему по челюсти так, что та хрустнула, и он лишился пары пломб. Парень отлетел в бок, сбив плечом пластиковый столик.

- Ты знал тоже, что за объектом наблюдаем не только мы! Знал, что велась слежка, и не подстраховал, как я просил!

Я не чувствовал рук, ни боли. Даже содранных костяшек. Только гул — словно из труб предвестников конца света. Весь Париж замер в радиусе моего взрыва.

- Она не должна была…

- Она была моей подопечной. — Я не кричал. Голос звучал, как скрежет старых лезвий друг о друга. — Моей. Ты просрал всё. Я доверил тебе Ли на пять минут.

Я больше не слышал, что говорит напарник. Всё смазалось — ночь или день, шум подъезжающих машин с сиренами. Только вкус крови на губах.

Чувства…

Я позволил себе привязаться. Разрешил Алисе влезть в мой мозг — с её кофе с корицей, шоппингом и милой полулыбкой. Она просила называть её просто «Ли». Самая большая ошибка в моей жизни — влюбиться. Снова!

И теперь я смотрел, как её тело закутывают в чёрный мешок. Безликий. Как будто её никогда не существовало.

- Никогда больше, — поклялся я.
И ушёл, не оборачиваясь.

***

Москва. Месяцем позже.

В кабинете было жарко и слишком светло. Лёд в стакане почти растаял, а на прозрачном столе лежал приказ об увольнении. Добровольном. Почти. С отметкой «по собственному».

Я без сомнений поставил подпись.

- Ты уходишь. Просто так? — спросил старшой.

- Я не «просто так». Я ухожу, потому что больше не ошибаюсь.

Я поднялся медленно, выправился по-военному. Спокойно.

«Я был оружием. А снова став человеком — проиграл».

- Любовь делает уязвимым, — сказал я вслух. Голос звучал чётко, почти равнодушно.

«Я больше не потеряю контроль. Никогда. Потому что меня сюда не затащишь. Пусть теперь весь мир учится обходить меня стороной не по приказу. А потому что я стал свободным от убийств и крови».

А это пострашнее любого ведомства.

Добро пожаловать в литмоб «Классический подлец»!

У нас много интересных историй про плохих парней, и в каждой вы найдёте для себя своего персонажа.

1 ГЛАВА

Я вошла в зал, как яд, проникший в кровь. Медленно и точно — по капельнице. Но, к сожалению, без шанса остаться незамеченной местным бомондом. Привычная картина… М-да, этот момент — мой «звёздный час». Плевать. Как всегда… Отец кидает меня первую в пекло, чтобы прощупать народ, а уже потом думает, с кем иметь дело. Кто надёжен. А кто павлин с голой жопой.

Тем временем блеск от хрустальных люстр, отражаясь, играл на бокалах, наполненных чуть ли не до краёв.

Все окружающие меня люди ходили по дорогому паркету, словно родились прямо тут, а не в роддомах. Сразу с бокалом шампанского и тарталеткой, украшенной чёрной икрой. Шелест платьев, звон тонкого стекла, пафосные длиннющие тосты чуть ли не в стихотворной форме, поцелуи в воздух — вся эта благопристойная пошлость.

Вечер пожирал себя сам: элитной выпивкой, адреналином, женской завистью друг к другу. А мужчины ведь тоже не отстают — меряются, кто сколько заработал и кто проиграл в споре. Любимая тема богачей… И если уж честно, то в трусах у кого-то явно наблюдался стояк, а кто-то только что зашёл в тёмнушку, чтобы потрахаться. Словить адреналиновый кайф.

Моё платье не отличалось от других. Голое платье — глубокий вырез на спине, высокий разрез по самое бедро. Цвет переливался, как хамелеон: от тёмно-синего до угольно-чёрного. Волосы заранее выпрямлены утюжком и вылиты баллончиком фиксатора. Только спичку поднеси — ходячий факел.
Из украшений — только жемчужные серьги-капли, чтобы хоть как-то выделяться среди попугаев.

Всё остальное — я сама, гордая и одинокая… И этого вполне достаточно.

Толпа плавно, синхронно повернула головы, как по приказу, когда я прошла мимо. Мужчины старались делать вид, что ничего особенного не происходит, — такая же «баба», как остальные. Женщины так же синхронно отвернулись и начали трещать на птичьем языке ни о чём. Погода в доме, как говорят. Намеренно не замечают. Но спину жгло огнём зависти и ненависти.

Пришла «царица», чтобы отбить интерес у противоположного пола — так меня воспринимали. А я? Мне было плевать на окружающих. Они мыслили только в одном направлении: дал боженька «фактуру» — мозгов не надо.

За моей спиной один из мужчин начал дышать чаще, а кто-то даже забыл, что пришёл не один, а с женой или спутницей в красивой обёртке. Не удивлюсь, если большая часть «леди» — эскорт. Эти девицы — как вещь, которую можно надеть подобно перчатке. Вкуснее самого элитного вина. Но есть один недостаток — девица либо твоя жертва, либо ты её добыча.

Обожаю такие вечеринки. Они — шахматная доска, только фигуры имеют досье, личные мотивы и скрытые желания. Ты делаешь первый ход — и начинаешь расставлять ловушки. Внимание, паузы, движения. Это не кокетство — стратегия, расстановка сил.

Например, тот мужчина у бара — Артур Осетинский. Недавний развод, счёт в швейцарском банке, зависимость от смазливых блондинок и необходимость показаться «в игре». Уже второй бокал. Пьёт слишком быстро, посматривает на длину юбок, определяя доступность партнёрши на ночь. Не опасен, но раздражает.

А вот женщина — Влада. Успешная, богатая и пустая внутри. Завидует мне не потому, что у меня что-то лучше, чем у неё, а потому что я умею удержать мужчину, но не хочу. У неё с этим беда. Всё время переигрывает. Слишком громкая, слишком остро реагирует — такие отталкивают. А ещё она жадная пиявка.

Мне же не нужно кричать, чтобы меня заметили.

Имя Лия Арсеновна Мерецкая говорит само за себя. И да, я дочь успешного предпринимателя, что дарит ещё больше проблем, чем «привилегий». Не пью дешёвое пойло, не танцую под безвкусную музыку и не прихожу на вечеринки, чтобы «отдохнуть». Это часть моей «работы» как дочери.

Я привыкла помогать отцу: читать людей, видеть их намерения насквозь.

Обычно я прихожу присматриваться к тем, с кем завтра придётся иметь дело. Кто прогнётся, кто «выстрелит» в лоб или себе в ногу. А кто провалится. Светская жизнь — это витрина, за которой прячется настоящая грязь. Та, о которой лучше и не знать. Но если ты достаточно умна — ты не боишься испачкаться. Ты просто знаешь, что у тебя — «водонепроницаемые» перчатки.

— Мерецкая! — заметив меня, непроизвольно воскликнул официант, держа поднос.
А за ним — всплеск «искреннего» удивления. Как будто и не ждал никто.
А собственно, зачем все собирались?

Я горько усмехнулась, держа лицо. Кто-то впервые воочию увидел «змею». Кто-то догадался. Кто-то вспомнил, что недавно я очень вовремя исчезла из одного скандала.

— Вечер обещает быть вкусным.

2 ГЛАВА

Я вышла на террасу в поисках свободы от этой душной толпы, и прохладный московский воздух не подвёл — разом взбодрив своей живостью и огнями города. Где-то в вечернем потоке слышались нетерпеливые сигналы водил и добротный русский мат-перемат.

Я улыбнулась, задумчиво крутя в руке недопитый бокал красного после очередного мини-скандала, что устроила неудовлетворённая папиком старлетка. Видишь ли, тот, не скрываясь, пялился на «старуху». Старуху в тридцать, с купированным хвостиком. Посмотрю я на тебя, девочка, когда тебе исполнится тридцать, а после ты будешь только и говорить: «мне тридцать плюс». Дай бог, устроишь свою задницу на коленях этого же мужика… хотя вряд ли. Больше двух лет у него новая пассия не держалась. Неудачный выбор для молодой и перспективной ляли.

На веранде было тихо, почти интимно. Пахнет… Им?!

Ратмир.

Его имя - звучит, как грехопадение для женского пола. В пол, на колени — пред его достоинством. Рана прямо в сердце. Как «ещё раз», которое разум отрицает, а тело помнит.

Множество мужских имён прошло через мою жизнь — через постель, через слух и взгляды, через отчёты. Но только одно — через сердце. Разбитое.

Он — невозможный.

Я знаю, как стирать чужое прикосновение, как обнулять, закрывать файлы без сожаления, стирать из памяти жёсткого диска. Но только одно имя не уничтожить и серной кислотой. Оно — как тлеющая сигарета между пальцев: вроде бы уже пепел, а стоит вдохнуть — и снова продирает жаром.

Он был «девичьей любовью» с первого взгляда.

Ратмир — та самая ходячая катастрофа. Ошибка, которую я, чёрт побери, всё равно бы повторила. Жадно, до крови, до адского стука в висках и ноющей противной боли во всём теле. До тех пор, пока уже не можешь отличить оргазм от отчаяния.

Я снова рискнула собой, достала из кармана «трубку дружбы» и подошла к нему.
Ратмир, даже не обернувшись, блеснул серебряной зажигалкой.

- Снова? — не «добрый вечер, Лия Арсеновна», ни дружелюбного кивка. Зачем, если мы и так знаем друг друга, как облупленные стены муниципальной поликлиники где-нибудь в захолустье? — Папочка не отлупит?

- Я не в том возрасте, чтобы мне давали поджопники. Сама знаю, что ата-та-та.

- Бросай, пока не поздно.

- Слишком заботлив для того, кто разбивает сердца.

- Слишком едкая для той, кто умеет любить. Тебе так не кажется? — всё так же не глядя в мою сторону ответил Ратмир.

Знаю, что это глупо, но именно сейчас я имею право на тупые поступки, которые вполне могут ударить молотом по самооценке и моему чёртову эгоцентризму. Потому что внутри всё слишком… мило. Между нами.
Почему мы даже не «дерёмся»? Он как-то поменялся. Это не тот человек, которого я знаю. Чувствую.

А может, иногда нужно быть слабой… хотя бы рядом с ним?

Я всегда играла идеальную. Перед публикой, родными, а уж тем более — перед отцом. Только Ратмир знает мою «тёмную» сторону — чуть психопатичную, постоянно держащую всё под контролем.
Мы оба — две стороны одной монеты. Возможно, и кинул меня из-за этого.

Улыбка, походка, интонации. Я умею быть кем угодно, но не настоящей.
Жизнь научила прятать чувства — они делают тебя слабой.
Девочка, которая однажды плакала у него на кухне, умерла с нашим последним днём вместе, когда мы оба решили — всё, хватит. Ни размазанной тушью, ни потерянной гордостью. Тогда я почувствовала пустоту, потому что ещё любила, а его повысили, и Ратмир сделал выбор в пользу карьеры. А не любви. Я последовала его примеру. Назло себе самой. И вот итог — мы оба одиноки.

Он умел разрушать — тонко и почти ласково. Как ювелир. И я позволила.

Я, которую побаивались сотрудники и уважали инвесторы, а любовницы соучредителей фирмы ненавидели. Эти старики любой разговор о бизнесе могли превратить в экспромт-флирт прямо при отце, который тихонько хмыкал, сложив руки в замок, зная, что сделка на девяносто процентов удалась.

Я позволяла, потому что никогда его не подводила. Но подвела всё же в одном — наотрез отказываясь от «бизнес-плана» под названием «свадьба и внуки».

Вот это его разочарование и боль…

С Ратмиром не надо было быть бронёй. Только кожей, нутром.

Но, между нами, всё кончено. Втайне ожидая невозможного, веря, что когда-нибудь он вернётся. Но он так больше и не позвонил, а я не поздравила с официальным повышением. Я вычеркивала его.

А он так же вычеркнул память о жизни — те полгода, что мы были вместе?
Я была молода и наивна. Двадцать пять лет. В двадцать шесть — сказка кончилась.

- Девять, почти десять лет. Это всё, что ты можешь, Буров?

- А я тебе что-то должен, Мерецкая?

- Нет… Просто скучно.

Но память — сука. Она всплывает в мелочах, в запахах, в его голосе и интонации.
Я всё время сравнивала чужие руки, которые не умеют держать так, как он.

Я сильная. Все так говорят… Но правда в том, что я просто научилась носить маску. Гладкую, бесшовную. А под ней — та самая девочка на его кухне. С разбитым голосом и вопросом:

«Ты точно этого хочешь? Уверен, что мы не справимся? Люди же как-то справляются и не с таким…»

Дым растворился в холодном воздухе.
Я посмотрела вниз, туда, где машины ползли, как светящиеся жуки.
В этом городе никому нет дела до чужой боли. Это удобно. Это даёт право быть кем угодно. Даже собой. Иногда. В короткие перерывы между войнами за права первенства.

Я услышала шаги за спиной, но не обернулась. Это может быть кто угодно. Даже он.

Но… Скорее он сбежит молча. Если бы это был Ратмир — моё сердце уже бы предательски сбилось со счёта ударов о костяной каркас. А оно — пока ровное. Но это пока.

Допив бокал, я вернулась назад — в тёплое помещение, где меня ждала духота не только от спертого воздуха, но и от общества.

Люди, тёмные маски и я. Но кто-то должен быть Лией Мерецкой.

***

Ратмир появился в зале так, как и должен появляться сотрудник ГРУ. Без пафоса. Без антуража. Просто тихо вошёл и встал за моей спиной, а весь зал на секунду стал другим, застыв, как будто кто-то нажал кнопку секундомера.

ВИЗУАЛ

Наша героиня

Лия Арсеновна Мерецкая, 30 лет. На светской вечеринке.

Пс... В главах будут визуалы))

3 ГЛАВА

Люстры отбрасывали блики на бокалы игристого, официанты сновали как тени в смокингах и красных бабочках. Всё в этом вечере было кричащим.

Я шла сквозь гул голосов и приглушённые аккорды струнного квартета, как сквозь туман. Слишком пафосная обстановка, но такое любят. Красивое чёрное платье строгого кроя с тонким поясом на талии украшало меня вместо бриллиантов. Их тут тьма-тьмущая, вырви глаз. Именно сегодня я не чувствовала себя частью этой компании. А мои глаза то и дело пробегали по всё ещё прибывающим гостям.

Через три дня после той встречи я снова среди чужих лиц, улыбок и рукопожатий. По делам отца, как всегда. Он не приехал — отправил меня, свою «доверенную правую руку». Его слова, не мои. Он умеет быть убедительным. Я — ещё лучше умею подчиняться.

- Госпожа Мерецкая, приятно видеть вас снова, — произнёс кто-то, проходя мимо. Я кивнула, как вежливая машинка-автомат.

Светские инвестиционные рауты раздражали меня даже больше, чем официальные переговоры: слишком много лиц, которые улыбаются только чтобы помнить, у кого сколько акций в кармане и с какой силой надо скалиться.

Я подняла бокал — чтобы занять руки. Вина почти не было, не собиралась пить — так, для вида. Пусть думают, что перед ними лёгкая нажива. Мне нужно было просто отсидеть эти два часа, выполнив все поручения.

Но когда я обернулась к колонне у выхода — он стоял там. Ратмир.

«Возможно, это был кто-то похожий».

Но взгляд, короткий и прямой, был слишком точен и слишком знаком даже издалека, чтобы ошибиться. Это он.

Моя кожа покрылась мурашками, хотя в зале была парилка. Я заставила себя отвернуться и сделала глоток.

«Нет. Ты придумываешь. Он не может следить...»

Но мысль уже ворвалась в мой разум, разрослась как корни дерева, закрутилась ледяным вихрем в груди: это отец. Это он его сюда пригласил.

Или… позволил ему быть здесь.

Я не должна была ничего чувствовать. Но как назло — воспоминания прошлого, прилипчивая штука. Ощущаю его взгляд каждой, мать её, клеткой.

И вдруг всё вокруг снова стало громким. Гораздо громче, чем должно быть. Как будто вечер вот-вот треснет по шву. Громко, как натянутая ширинка мужика.

Я больше не могла там оставаться. Воздух в зале стал вязким и лип к телу, как мёд, но с привкусом старой ржавчины. Меня стошнит только от его взгляда, если я не выйду!

Скрывшись от любопытных глаз, я направилась к служебному выходу, через боковой коридор между кухней и техническим помещением. Каблуки цокали о плитку, а сердце билось в горле. Надо было просто выйти на свежий воздух, сделать вдох и прийти в себя — всё.

Но за углом я затормозила. Ссора.

- Ваш босс дал мне время. Ты же сам… — голос был сдавленным, даже умоляющим.

- Поздно. Ты знал, у кого одалживаешь, — ответил второй. Голос ледяной, спокойный и твёрдый. Слишком спокойный. Безразличный.

Я застыла. Сквозь зеркальное стекло в подсобке всё было видно: два силуэта. Один — в дорогом пиджаке, с сигаретой, другой — растрёпанный, держащийся за бок. Рядом — кейс; что-то шевелилось внутри, словно бумага. Или деньги.

В тишине раздался глухой щелчок. Бам. Коротко. Как треск тонкой наледи под ногами.

Второй человек упал — быстро, будто его выключили из розетки, блок питания сдох. А тот мужчина аккуратно опустил пистолет с глушителем, будто это было продолжением его руки. Он оглянулся вокруг, сканируя помещение холодным взглядом, но меня не заметил. И направился прочь, словно закончил свою деловую встречу.

А я, прижав ладони ко рту, пыталась не закричать от ужаса увиденного. В голове звенело. Ни крика, ни вздоха — только ужас, сжимающий изнутри. Я не могла пошевелиться, застыв на месте столбом.

Это была казнь. Хладнокровная. Без истерик, без следов.

Я узнала убитого. Его звали Илья Ермаков. Он крутился в мутной воде — и банковские сделки, и кое-что по тёмным схемам. Отец однажды сказал:
«С ним лучше не связываться. Себе дороже выйдет».

Но когда я тихонько попятилась назад, каблук предательски скользнул по плитке. Пошатнувшись, я прислонилась к стене, будто та могла меня удержать. Я абсолютно не понимала, куда иду и что делать в первую очередь.
Просто беги от того, что только что увидела, идиотка!

Сердце колотится, как пойманная в банку бабочка. И тут — он. Мужчина, наставивший оружие прямо на Ермакова, возник перед глазами. Он услышал меня?! Мне конец!..

Этот амбал вышел из тени, как будто знал всё это время, где я стояла, прячась. Высокий шкаф с антресолью, одетый по-деловому, чтобы не выделяться из всей этой толпы, с лицом человека, у которого нет сомнений, что именно он должен делать. Он не сомневается — ни в себе, ни в своих действиях. Всё по плану. Какой бы жуткий и смертоносный он ни был.

- Ты ничего не видела, сука, — спокойно произносит он, глядя в упор. — Это не твоё дело.

Я глупо улыбнулась в ответ, пытаясь притвориться: а что было? Ничего. И пошла по стеночке в зал. Как дура.
Но тот перехватил меня за локоть. Больно. А я на автомате вцепилась в его руку, пытаясь вырваться, но он только сильнее сжимает, оголяя белоснежную улыбку в тридцать два. Убийцы живут на широкую ногу, раз ставят себе виниры.

- Куда собралась? — вкрадчиво. — Надо обсудить, что ты не видела.