Незабудки для Эйлин

1 Тринадцать лет назад…

Эйлин

– Эйлин! Эйлин…

Крохотные лазурные цветки горели, словно капли росы, в густой изумрудной траве. Мерцали серебристыми звёздочками, вспыхивали и гасли – вот только что были, и уже не видно. Незабудки словно играли в прятки, озорничали, выглядывая из зарослей, и с любопытством разглядывали девочку такими же небесно-голубыми глазками, как у неё самой.

А ещё Эйлин мерещилось, что они звенят тихонько, смеются и шепчут на разные голоса:

– Эйлин! Эй-лин! Эй-л-и-и-и-н!

Она протянула ручку…

Рвать небесную красоту Эйлин не собиралась, ей хотелось лишь коснуться. Но цветочки исчезли, словно по волшебству, чтобы через мгновение снова появиться чуть дальше в зарослях высокой травы.

И снова этот тихий зов:

– Эйлин! Эйлин… Иди к нам, Эйлин! Смелее, дитя, смелее! Мы ждём, Эйлин. Мы так давно тебя ждём.

Голоса смешивались с журчанием реки, превращаясь в задорную песенку. Она даже привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть, кто же прячется там, в траве, и зовёт её. Здесь, на самом берегу, зелень всегда была самой густой и сочной, пробираться через неё сложно, веточки хватают за юбку, словно цепкие пальчики. Но сейчас Эйлин приметила узкую тропинку.

Тоненькие звенящие голоса манили спуститься туда, ближе к воде. Эйлин слышала озорной смех, и ей так хотелось поглядеть, кто же там хохочет.

– Эйлин, к нам, к нам… – нежно звали травы и цветы.

А по ту сторону реки, в сумрачной тени деревьев, вспыхивали яркие волшебные огоньки.

Прежде Эйлин видела такие лишь иногда, по вечерам. Они немного походили на светлячков, только сияли золотом, а не зеленью. Но разглядеть их лучше не получалось…

Отец, завидев огоньки под сенью Зачарованного Леса, всегда загонял Эйлин в дом и запирал двери и окна.

Так уж вышло, что жили они на самом краю деревни, бок о бок с Лесом.

Отец не боялся тех, кто жил по другую сторону, но строго-настрого запрещал приближаться к реке, за которой и начиналась земля Волшебного Народца.

И сейчас, вспомнив об этом, Эйлин на мгновение остановилась и обернулась с опаской.

Отец сильно рассердится, если узнает, что она подошла так близко к лесу. А Мора непременно ему наябедничает.

Однако сестрица не обращала на неё никакого внимания. Она задремала, привалившись к ясеню, под которым сидела, и громко посапывала, смешно приоткрыв рот. Должно быть, от солнышка и жары её сморило. Вокруг неё бродили козы, невозмутимо щипали траву, а Мора спала себе сладко.

Эйлин удивилась так сильно, что даже забыла про волшебные цветочки.

Отец часто бранил Мору за лень… Она, и правда, всё делала с неохотой, но такого себе прежде не позволяла. Сёстры нередко ходили сюда, к реке – здесь козочкам нравилось больше всего.

И Эйлин тоже.

Раньше Мора всегда в оба глаза смотрела за «рогатенькими», да и за младшей сестрицей. Каждый раз, когда, заигравшись, Эйлин подбегала слишком близко к реке, Авонмора сурово её окликала и грозила нажаловаться Джерарду.

По имени Мора называла отца, только когда он не слышал. Эйлин это отчего-то не нравилось, но она сестру не выдавала. А вот та всегда ябедничала по любому поводу.

Эйлин отцовского гнева совсем не боялась – это Мору он всегда бранил, а младшей дочурке прощал любые шалости. Но огорчать его Эйлин не любила, а потому всегда старалась слушаться, и помогать ему, да и Море тоже, по хозяйству. Сестра ведь в доме за главную, трудно ей одной за всем уследить. Конечно, пока ручки у Эйлин совсем маленькие и слабые, но что-то уже получалось.

А ещё Эйлин всегда бежала встречать отца первой, когда он возвращался с охоты. Тот всякий раз этого ждал и был рад видеть, как дочка неслась навстречу. И каким бы уставшим он ни был, отец всегда подхватывал её на руки и улыбался.

Эйлин знала, что для него в целом мире нет никого дороже.

И сейчас её остановил не страх…

Глядя на спящую Мору, она представила, как сестрица придёт домой одна, и расскажет отцу, что Эйлин ушла в Лес, и тому станет грустно, ведь больше никто не будет встречать его у ворот.

Эйлин уже хотела пойти обратно, разбудить Мору или просто лечь с ней рядом в траву и ждать, когда та проснётся.

Но тут от реки снова долетел нежный шепот:

– Эйлин! Эйлин, где же ты, дитя? Не бойся, иди к нам!

Она сделала лишь пару шажков и увидела, что у самой кромки воды растёт целое лазурное облако волшебных цветочков…

«Только посмотрю, и сразу обратно!» – пообещала Эйлин самой себе и легко сбежала вниз по пологому бережку.

***

Здесь, в низине, берега в цветах просто утопали, словно небо упало на землю, и затопило всё своей лазурью. Цветы отражались в реке и, казалось, что они растут прямо на дне.

Эйлин застыла, приоткрыв ротик, с восхищением разглядывая эту сказочную красоту.

Из голубой пены незабудок по другую сторону речушки вдруг взмыли вверх золотистые огоньки. Они, играясь, носились в воздухе, словно лёгкие мотыльки, оставляя за собой сверкающий след.

Эйлин с удивлением увидела, что там под сводами Зачарованного Леса таких живых огоньков много. Весь лес мерцал, сверкал, звенел на разные голоса:

– Эйлин! Эйлин! Эйлин!

Ей мерещилось, что из зарослей папоротника и ольхи выглядывают чудные звери, едва различимые среди листвы и веток, улыбаются ей приветливо.

Она уже забыла обо всех запретах отца – так манил этот сказочный лес по ту сторону.

Эйлин без всякого страха и сомнения шагнула вперёд, но отпрянула, когда холодная волна жадно лизнула её босую ножку. Она растерянно смотрела на ленивые воды реки…

Как же перебраться на ту сторону?

Внезапно стало страшно – вдруг там… глубоко… Или в реке кто-нибудь живет.

2 Тринадцать лет назад…

Джерард

– Солнце садится… Джерард, слышишь! Пора возвращаться…

Он развернулся так резко, что Грейди едва успел притормозить и не врезаться носом в широкую грудь охотника. Наверное, взгляд Джерарда был слишком красноречив, потому что старейшина неловко попятился, поглядывая с опаской.

Старейшина хоть и старейшина, но на голову ниже, и в плечах в два раза уже. Перед Джерардом он всегда немного робел, как и многие другие, хоть и старался этого не показывать.

– Что ты сказал? Возвращаться? – не поверил он своим ушам. ­

– Джерри, ты же понимаешь, никто не осмелится бродить по Лесу после заката… – Грейди говорил убедительно и твёрдо, но Джерард, словно пёс, чуял, как от того за милю несёт страхом. – Мы и так из-за тебя сегодня рискнули, перешли границу, явились сюда без приглашения. Это ещё всем нам аукнется… Пойми, всем жаль твою дочь, но у нас тоже есть дети… Никто не хочет оставить свою семью без кормильца. Надо вернуться – подкрепиться, выспаться, набраться сил. Завтра с рассветом продолжим искать! Обещаю.

– Да чтоб тебя! – в сердцах сплюнул Джерард. – Моя дочь там, там, у этих проклятых тварей из Леса! А ты хочешь, чтобы я пошёл домой, набил брюхо и спокойно завалился спать?! Ты в своём уме, Грейди? Ты бы спал спокойно, если бы не мою девочку, а твоего Иена увели сиды? Моя Эйлин здесь! И я никуда не уйду, пока не найду мою дочь!

– Джерард, – вздохнул старейшина, – не надо так… Мы не виноваты в том, что случилось с твоей Эйлин. Сам недосмотрел. Ты же видишь – темнеет, даже ещё погода портится. Ночью мы никого не найдём, только головы тут сложим. Кому от этого легче будет? Всем нужно отдохнуть, иначе завтра мы просто не сможем вновь выйти на поиски. И тебе тоже, Джер!

– А если завтра уже некого будет искать? – он и не думал успокаиваться – гнев жёг душу, но ещё страшнее убивало собственное бессилие. – Сам говоришь, ночь впереди, ненастье грядёт… А я брошу свою дочь одну, в лесу? Нет уж! Она всё, что есть у меня! Всё! Мне некуда возвращаться! Зачем? Зачем жить, если я не верну Эйлин…

– Ну… что ты такое говоришь? – вздохнул устало Грейди. – Всегда есть ради чего жить. И старшей дочери ты сейчас тоже нужен, нужен ничуть не меньше! Погляди, на Море лица нет. Кто позаботится о ней, если ты сгинешь в Лесу? – старейшина кивнул в сторону Авонморы, столбом застывшей неподалёку.

Она напряжённо прислушивалась к разговору мужчин. Мора была единственной девицей среди отправившихся на поиски. Никто из женщин общины не отважился бы пойти в Зачарованный Лес.

И Мора тоже никогда бы не пошла добровольно. Она всегда была трусихой.

Но сейчас её безжалостно гнали вперёд вина и страх.

Джерард знал, о чём она думала, когда увязалась следом за ними.

Невыносимо оставаться в полном неведении… Отсиживаться в деревне, когда всё случилось как раз из-за неё. Смотреть в лица соседок и видеть в них немой укор. Знать, что мужчины рискуют жизнью из-за того, что она всех подвела. Оставаться там было ещё страшнее, чем идти в лес.

Мора виновато отвела глаза, столкнувшись взглядом с Джерардом, но ни капли жалости не проснулось в его душе.

Сейчас он ненавидел эту девчонку всей душой и безжалостно бросил достаточно громко, чтобы она услышала:

– У меня есть только одна дочь – Эйлин! Надеюсь, что ещё есть… И если бы не эта сонная курица, моя единственная дочь сейчас была бы со мной!

Мора дёрнулась резко, её широкое, веснушчатое лицо некрасиво перекосило, тонкие бледные губы задрожали.

Джерард видел, как потоком брызнули слёзы из глаз девчонки. В этот самый миг, несмотря на всю ярость и злость, он пожалел о сказанном в сердцах. Даже его чёрствая душа сжалась на мгновение от горечи и жалости.

Авонмора всхлипнула, развернулась и бросилась, захлёбываясь в слезах, по тропе обратно к деревне.

– Мора! – крикнул Джерард вдогонку. И добавил совсем тихо: – Прости…

– Ох, и дурак же ты, ох, и дурак! – покачал головой Грейди. – Делай, что хочешь, если жить надоело! Мы возвращаемся. Эй, слушайте все – по домам! – закричал старейшина так, что эхо зазвенело по лесу. – Завтра продолжим…

Джерард смотрел, как они уходят…

Торопливо шагают друг за другом по узкой тропе, которую сами и проложили в буйных порослях Леса. Только ветки качались там, где ещё мгновение назад бродили люди.

Он остался совсем один.

Тишина обступила со всех сторон – настороженная, внимательная, живая. Джерарду чудилось, что за ним сейчас пристально наблюдают со всех сторон. Из каждого куста, дупла, из-за пня или ствола. И взгляды эти не сулили ничего доброго. Этот Лес – не место для человека.

Но ведь Джерарду уже случалось бывать здесь, под зачарованной сенью вековых деревьев…

– Ну и ладно! Сам справлюсь! – бросил он вслух, зло и решительно, и торопливо двинулся дальше в самую чащу.

***

3 Тринадцать лет назад…

Мора

Уже в который раз за вечер Авонмора дошла до ворот, замерла надолго, тщетно вглядываясь в сумрак. Пальцы до боли впились в шершавые жерди забора, сырые от тумана, ползущего с реки.

Ветер крепчал, гнал по небу тяжёлые, мрачные тучи. Ранний мрак опустился на деревню.

Где-то далеко над лесом полыхнула льдистым серебром кривая молния, и Мора вздрогнула невольно. А чуть дальше, у горизонта, в разрывах облачной мглы догорали алые, как угли, краски заката. И эти кровавые отсветы тоже пугали до дрожи.

– Так и нет никого? – проскрипел откуда-то из темноты хриплый голос бабушки Шелты.

Мора обернулась, разглядела в темноте сгорбленную фигуру соседки, закутанную в старую шаль из козьего пуха. Сколько Мора себя помнила, старушка с этим затёртым до дыр широким платком не расставалась.

– Нет, бабушка! – отозвалась она.

Соседка подошла ближе, привалилась к забору, только по другую сторону от Моры.

– Поздно уже… – старушка тяжело вздохнула. – Негоже тут одной стоять. Ступай в дом, жди там! Да ставни прикрой получше! Быть сегодня ненастью… Ишь, как над Лесом крутит!

– Бабушка, неужто… – Мора всхлипнула и умолкла, так и не осмелившись договорить.

– Глупости! И думать так не смей! – шикнула на неё старая Шелта. – Это просто гроза… Ничего это не значит… Вернётся ваш отец. Не посмеют Они его тронуть!

– А Эйлин? – тихо шепнула Авонмора.

Даже в сумерках она видела, как кривовато ухмыльнулась соседка.

– Эйлин… Уж сестрице твоей в Лесу и вовсе нечего бояться! За ней и ходить не стоило…

– Что ты такое говоришь, бабушка! – испуганно ахнула Мора.

– Говорю то, что ты лишь думать смеешь, – усмехнулась старая карга.

– Неправда, – щеки вспыхнули мгновенно, Мора опустила взгляд, но упрямо повторила, – это неправда.

Первые крупные капли зашуршали по крыше, ледяными горошинами скатились по лицу.

– Ступай домой! – снова повторила старая Шелта. – Стоя здесь, ты им всё равно ничем не поможешь.

Мора вздохнула тяжело, и побрела к дому. Права ведь мудрая соседка…

Сколько ни стой на улице, сколько ни вглядывайся в темноту, сколько ни шепчи молитвы, ничего не изменится – Джерард не вернётся, пока не найдёт свою любимицу.

Ох, уж эта Эйлин – маленькая вредина! Не ребёнок, а настоящий рыжий пикси[1]! Вечно она делает, что хочет, никого не слушается, проказничает, и всё ей сходит с рук. Чтобы она ни натворила, ругают всегда Мору, как старшую. Будто за непоседой Эйлин можно усмотреть!

Мора так на неё злилась, что кулаки сжимались сами собой – прибила бы бесстыжую!

Но тотчас в груди съёживалось всё от страха и тревоги. А вдруг… отец не найдёт сестрицу? Как тогда жить дальше? Как смотреть в глаза Джерарду? Как жить, зная, что из-за неё сгинула проказница Эйлин?

Чтобы там ни говорила старая Шелта, Мора никогда не желала сестрице зла, хоть порой и темнело на сердце от ревности и зависти.

Когда Авонмора лишилась матери, она была немногим старше, чем Эйлин сейчас. И помнила она её смутно – она не видела особой ласки от Дервлы. Уже тогда чаще за ней приглядывал отец.

Да, Джерард… он был хорошим отцом. Всегда заботился о том, чтобы Мора была сыта, здорова, опрятно и чисто одета, чтобы в доме было тепло. Отправляясь в город, привозил лакомства и гостинцы – говорил, хитро улыбаясь, что встретил по дороге зайчика, и тот велел передать Море подарочек. Джерард никогда не поднимал на дочь руку, как некоторые мужики в деревне.

И то, что он сегодня сказал в сердцах… Это было впервые. Никогда прежде отец не позволял себе таких обидных упрёков, не укорял так открыто и жестоко!

Конечно, он был строг, мог отругать так, что хотелось провалиться сквозь землю, а уж добрых, ласковых слов от него дождаться было невозможно.

Но Мора и не ждала. Всегда думала, что так и должно быть, что Джерард другим быть просто не умеет. От своих подруг слышала, как их порой дома наказывали и даже больно секли, и считала, что ей с отцом ещё повезло. Она в этом не сомневалась.

Пока не появилась в их доме Лиа...

Мора зачарованно смотрела на красавицу с огненными локонами, с глазами чистыми и светлыми, как родниковая вода. Наверное, она должна была возненавидеть новую жену отца…

Но как можно было ненавидеть такую красоту?

Лиа была так добра к ней, так нежна и ласкова. Она пела колыбельные звенящим серебряным голосом, рассказывала волшебные сказки и… почему-то часто грустила.

А вот Джерард рядом с ней больше не грустил, не был суров и строг.

Мора с удивлением узнала, что её отец умеет улыбаться, и смеяться, и говорить красивые слова. Этот суровый, могучий мужчина, который играючи обращался с оружием, которого побаивались многие в деревне, оказывается, умел быть ласковым и добрым.

А когда родилась Эйлин, Мора поняла ещё одну простую и страшную истину – отец её никогда не любил. Джерард никогда не любил свою старшую дочь – растил, заботился, кормил, защищал, не давал никому в обиду…

Но что такое отцовская любовь, Мора впервые увидела только со стороны – глядя на то, как Джерард нянчится с маленькой Эйлин.

Тогда она ещё не понимала, отчего жизнь так несправедливо с ней обошлась. Почему она была лишена сначала матери, а потом и любви отца?

Отгадку на мучивший её вопрос Мора нашла чуть позже, Эйлин тогда уже было около года…

***

[1] Проказливые, а зачастую и зловредные волшебные существа крохотного роста

4 Тринадцать лет назад…

Джерард

С женщинами Джерарду всегда не везло.

Не то, что бы он им не нравился. Джерри не был неказист или чем-то плох. Не имел какого-то физического изъяна, не был пьяницей, да и нрав имел вполне спокойный, не любил без повода кулаками махать и скандалить.

И в юные годы многие девчата на него посматривали с интересом. Да, было дело.

А вот теперь обходили стороной. Прилипла дурная слава. В Нокдагли Джерри считали чуть ли не проклятым. И неудивительно…

Джерард и сам уже иногда в это почти верил. Сперва лишился одной жены, потом второй, а теперь вот ещё и дочери… Вернее, дочерей.

Да, младшую потерял, а старшую сам оттолкнул.

Всё сильнее совесть жгла душу, стыдно было за то, что сказал напоследок Море. Джерри дал себе зарок, что если повезёт ему вернуться обратно в Нокдагли, если выберется живым из проклятого сидского леса, непременно попросит у Авонморы прощения.

Нельзя было так с ней! Она ведь не выбирала себе родителей.

Мора не виновата, что мать её – потаскуха, а отец… подлец, у которого ни совести, ни сердца.

Он всегда старался относиться к ней, словно к родной, пусть вся деревня и судачила о том, чья она на самом деле. Слишком очевидным было сходство девочки с её настоящим отцом.

В Нокдагли многие друг другу кровными родственниками приходились, и то, что дети из разных семей порой похожи как братья и сёстры, никого не удивляло. Только вот кузнец Коналл был пришлым. И Мора на него походить никак не могла. Но на это Джерард мог бы закрыть глаза.

Да, наверное, он мог бы принять чужое дитя… И так ведь принял, и растил, и не попрекал. Никогда прежде, до дня сегодняшнего.

Дело было не в девочке, а в той лжи, которой оплела его Дервла, в том, что врала ему в глаза и до замужества, и после. Ведь он поверил, что это его дочь, женился…

А она продолжала врать, и шастать к Коналлу в кузню, пока Джерарда не было дома.

Красоткой Дервла никогда не была, но что-то в ней такое сидело, что заставляло парней оглядываться ей вслед. И Джерри не избежал этой участи. Так и тянуло его к этой взбалмошной девчонке, а она всё насмешничала, цепляла острым язычком, особенно, при своих подружках.

Он порой злился на её своенравие и издевки, но остывал быстро. У Джерарда на эту девчонку были серьёзные планы. Отец одобрил выбор, а вот мать вздыхала тяжко – поискал бы другую, уж больно она ветреная да злая.

Да, Дервла порой действительно шутила жестоко, и унизить могла, и уколоть больно, словно на прочность испытывала. В какой-то миг, Джерард даже успел отчаяться, решил, что ничего ему с этой девицей не светит – видно, не хочет она в его сторону с любовью глядеть.

А ведь порой бросала такие знойные, дразнящие взгляды, что он потом подолгу не мог уснуть, вспоминая. И вот, когда уже почти махнул рукой, всё и случилось…

Встретились они случайно на берегу, на том самом изгибе Даглы, где река брала сильно в сторону от Леса – туда деревенские ходить не боялись. Джерард нередко удил там рыбу.

Вот и в тот день пошёл ловить карасей, а выловил жену.

Она сидела на берегу и плакала. Влажные волосы рассыпались по плечам, мокрая сорочка задралась, обнажив длинные худые ноги. Вроде, что такого… Но как же она тогда была хороша!

Джерри случайно вылетел из кустов прямо на неё и замер, не в силах отвести взгляд от полуголой девицы. Потом заметил её слёзы, и сердце сжалось.

– Ты что здесь? Тебя обидел кто-то?

Дервла покачала головой, стирая сверкающие капельки с лица, уставилась прямо в глаза, не мигая. И он смотрел на неё как зачарованный, не понимая, что значит этот взгляд. Никогда прежде она так не смотрела.

А потом она потянулась к нему и поцеловала…

Сама. Первая.

Обвила шею руками, приникла. А он, дурак, и рад был целовать в ответ. Счастью своему не верил! Её жадные губы разжигали ответный огонь в его теле.

Джерард и сам не заметил, как дело зашло дальше невинных ласк, как опрокинул её в траву… Нет, если бы Дервла того не хотела, если бы хоть слово сказала против, он бы никогда не посмел… Но кто же добровольно откажется от девушки, в которую влюблён?

И он не устоял.

Невинной она не была, но это его тогда особо не смутило. Лишь бы теперь его любила и верна была.

А вскоре она пришла к нему с покрасневшими от слёз глазами и сообщила, что в тяжести. Джерард немного растерялся, потом почесал голову и предложил поскорее жениться, пока это дело ещё незаметно. Он ведь и так надеялся, что она теперь согласится пойти за него, потому был только рад, что всё случится вот так быстро.

И уже на свадьбе, её же собственный отец, изрядно подпив, хлопнул Джерарда по плечу, обнял и, утерев пьяные слёзы, выдал:

– Ох, слава богам, что хоть ты нашу беспутную взял! А то ведь этот кобель, что её обрюхатил, отмахнулся, и всё… Дескать, я тебя на сеновал не тащил, сама виновата! Оно и верно, сама… Но ведь всё-таки дочка, жалко мне её! Хоть она и дрянь… Чего глазами хлопаешь? Или она тебе не сказала, что ещё с Белтайна на сносях?

***

Джерри скрипнул зубами – не к месту вспомнил он сейчас первую жену, не к месту. Ярость и так кипит в крови, а гнев плохой попутчик, когда надо быть осторожным и чутким.

А здесь, в Зачарованном Лесу, всегда нужно быть начеку, особенно, после заката. Впрочем, после заката здесь лучше вообще не быть.

А с другой стороны эти мысли – о прошлом, о женщинах, о собственной судьбе – отвлекали хоть немного от того, о чём думать было действительно страшно. Что, если он не найдёт…

Нет! Даже от одной мысли, недодуманной до конца, хотелось взвыть на весь Лес.

Они не посмеют! Он не отдаст им Эйлин. Хватит и того, что у него отняли Лиа. Он пришёл за своим ребёнком. И не уйдёт, пока не найдёт свою девочку.

***

Громыхнуло прямо над головой. Джерард невольно пригнулся – почудилось, само небо раскололось. Миг назад его до боли в глазах ослепила льдисто-белая молния. А следом возмущенный рокот грома обрушился на охотника, посмевшего в такое время бродить во владениях фейри.

5 Тринадцать лет назад…

Джерард

– Лиа!

На несколько коротких мгновений Джерард забыл про собственную боль, и про ненависть, и про то, что он сейчас на волосок от смерти. Он больше не замечал проклятого фейри. И, стыдно сказать, даже страх за Эйлин на миг покинул сердце охотника…

Один взгляд на неё, и она заполнила собой весь мир, и в душе не осталось места для чего-то ещё.

Она сияла в сумраке ненастной ночи белизной кожи, яркой медью шёлковых локонов, золотой вышивкой на дивном сидском платье, каких никогда не знали и не носили женщины Нокдагли.

И даже яростно бьющие с небес струи дождя не смели коснуться её волос, одежды и дивного тела. Она казалась летним закатным солнцем рядом с жуткой тёмной фигурой злобного сида.

Незабытый за три года огонь былой страсти взвился со дна души, опалил изнутри так, что дыхание перехватило.

– Лиа! – не веря своим глазам, вновь прошептал Джерард.

Он дёрнулся вперёд, потянулся к ней… И вдруг ощутил, что уже свободен, цепкие колючие ветви больше не терзали его тело.

Подчиняясь порыву души, Джерри протянул к ней руку, но Лиа отпрянула резко, отступила на шаг, наполовину скрывшись за плечом сида, дёрнула головой и жёстко бросила:

– Нет, не смей! Не подходи! Не смей!

– Лиа… – с горечью прошептал он уже третий раз.

– Уходи! – она не поднимала глаз, но голос звучал твёрдо, и холодно – резал сердце и душу осколками льда. И уже мягче, с мольбой, обращаясь к своему жуткому спутнику: – Отпусти его, Рей! Пусть уходит…

– Нельзя! – встрепенулась страшная чёрная тень. – Ты же помнишь, что напророчила Матушка Ива… Лиа, опомнись! Из-за него нас всех ждёт гибель! Если ты и готова своей жизнью за его жизнь заплатить, то я такого не допущу! Он чужак, он должен умереть!

– И что ты сделаешь? – горделиво вскинула подбородок Лиа – она всегда была упряма. – Убьешь его? Да? А Эйлин? Что ты скажешь ей потом? Сможешь сказать ей, глядя в глаза, что её отец пришёл за ней, а ты расправился с ним?

Джерард смотрел и слушал молча, словно не его судьба сейчас решалась. Он всё ещё не мог поверить, что снова видит свою потерянную жену. И всё это казалось ему каким-то странным сном, наваждением. Он по-прежнему не видел лица сида, но отметил, что сейчас тот понуро опустил голову – видно, слова Лиа его задели за живое.

– Отпусти! – снова тихо повторила златовласая красавица. – Как знать, может, и пророчество обмануть можно…

Сид тяжко вздохнул.

– Я пожалею об этом…

И всё-таки махнул рукой повелительно.

– Убирайся!

Вот теперь Джерард понял наконец, что происходит. И его прошиб холодный пот, хотя под неистовым ледяным дождём он и так уже продрог порядком.

Значит, он должен сейчас уйти… Ещё и спасибо сказать, что его пожалели, а как же…

– Эйлин! Я не уйду без Эйлин! – выкрикнул он, вместо того чтобы скорее уносить ноги.

Дождь заливал глаза, Джерри, щурясь, тряхнул головой, решительно шагнул ближе, чтобы видеть всё-таки её глаза.

– Лиа! Пожалуйста! Вернись! Пойдём со мной, с Эйлин! Всё будет как раньше… Ведь было же у нас счастье… Я ни словом не упрекну! Я так тоскую по тебе…

– Счастье… – губы её дрогнули, и одинокая слеза скатилась по щеке. – Ты так ничего и не понял! Нет, пути назад, Джерри! Нет… Уходи! Рей позволит тебе вернуться домой.

– Я не уйду один!

Она судорожно вздохнула и отвернулась, Джерард видел теперь лишь стекавшее по спине пламя её волос, а сама Лиа всматривалась в беспросветную тьму капюшона.

– Отпусти его, – уже в который раз повторила она, но теперь добавила и ещё кое-что, тихо, едва различимо, – отпусти их! Обоих!

– Лиа! – возмущённо воскликнул сид.

– Эйлин любит его, а он любит её. Нельзя их разлучать…

– А как же ты? – впервые в голосе сида Джерард не слышал злобы и холода, лишь горечь и сочувствие.

– Я выбрала. Сделай, как я прошу!

Лиадэйн оглянулась, окинула Джерарда долгим взглядом.

– Прощай, Джерри! Рей сейчас приведёт Эйлин. Береги её! А меня искать не смей! Придёшь в наш Лес ещё раз, здесь и останешься…

Хлёсткий порыв ветра заставил Джерарда зажмуриться, а когда он открыл глаза, рядом уже никого не было.

***

6 Тринадцать лет назад…

Мора

Уснуть в ту ночь, Авонмора так и не смогла.

Как можно спать, когда на душе так муторно и тревожно?

Все мысли об Джерарде и глупышке Эйлин. Все молитвы о них.

Мора свернулась клубочком на своей лежанке, накрывшись шерстяным пледом, но её всё равно знобило. В конце концов, она поднялась и разожгла очаг. Стало немного теплее, но её продолжало лихорадить.

Словно передразнивая Мору, дрожал и крохотный огонёк масляной лампы. Пламя отбрасывало пугающие тени на стены и потолок. Она закрыла глаза, чтобы не видеть это, но от каждого шороха на улице вскакивала и озиралась.

Погасить лампу Мора так и не решилась – жутко было остаться в темноте и одиночестве. А ещё так хотелось верить, что этот тусклый свет поможет отцу найти верный путь сквозь грозовую ночь и чары злобных сидов.

Ненастье за окном и не думало утихать: дождь тарабанил по крыше, порывы ветра рвали ставни, потоки воды пробирались в щели. Буря ярилась и шумела, а Море всё чудилось в этих звуках, что кто-то бродит во дворе, топчется у крыльца, стучит в окно или дверь.

Она подхватывалась, бежала к двери, но открывать боялась – просто стояла, немея от ужаса, прислушивалась…

Если это Джерард, то он обязательно подаст голос. И уж тогда она откроет железные засовы и впустит в дом тех, кого так ждала. Лишь бы те, из Леса, не явились в Нокдагли вместе с этой жуткой бурей, не заморочили ей голову, не заставили обманом впустить их в дом.

Бабушка Шелта часто рассказывала жуткие сказки о фейри, которые умели воровать чужие голоса и лица.

Зря Мора вспомнила об этом сейчас – стало так страшно, что у неё даже зубы застучали. От новой мысли мурашки по спине пробежали – а что, если из Леса вернётся вовсе не Джерард, если проклятые фейри обратятся в него и сестрицу, убьют её родных, а сами придут сюда? Всем известно, как они коварны и хитры.

На глаза навернулись слёзы. Но Мора не позволила себе разреветься, шикнула строго и взяла себя в руки. Что за ерунда порой приходит в голову?!

Нет уж, собственного отца она всегда узнает! И легко отличит от какой-то там нечисти.

Пусть он и не отец ей вовсе, на самом деле…

Мора закусила губу и вздохнула судорожно. Как забыть то, что Джерард, разозлившись, бросил сегодня ей в лицо. Как забыть этот обвиняющий взгляд?

Она знала всё это и раньше.

Но пока роковые слова не были произнесены вслух, можно было делать вид, что все сплетни – неправда. А как теперь смотреть Джерарду в глаза?

Ведь теперь они оба знают, что ей всё известно.

Нет, сам отец никогда прежде даже не намекал Море на то, что она ему неродная.

Но всегда найдутся добрые люди… В Нокдагли ведь все знают всё, тут ничего не утаить.

Море было лет восемь, когда она впервые зацепила где-то краешком уха болтовню деревенских сплетниц. Они, видно, рассудили, что девчушка отошла уже достаточно далеко и не слышит эти гадости.

Тогда Авонмора была слишком мала, чтобы понять всё, как оно было. Но какие-то зёрна сомнений уже проросли в её сердце. И вот, соприкоснувшись с этой скверной, она стала внимательнее прислушиваться и приглядываться, искать подтверждение своим догадкам…

И вскоре доказательств нашлось достаточно. Мора уже не сомневалась, что её настоящим отцом был кузнец Коналл. Обида, стыд и горечь жгли её душу, но Авонмора продолжала носить это в себе, так и не решившись откровенно поговорить с отцом. Ни с одним, ни с другим.

А вот теперь разговора не избежать…

Ну и пусть! Лишь бы он вернулся! Они. Лишь бы они вернулись.

Если отец не найдёт Эйлин, если не вернётся…

Мора всхлипнула невольно, зажмурилась, чтобы не разреветься в голос. Она никогда себя не сможет простить, если из-за неё сгинет и Джерард, и сестрица! Никогда!

Как ей тогда жить? Как?

Нет, с голоду она не умрёт, родичи всё равно не бросят, помогут.

Но как с таким камнем на душе жить?

Нет, только не это, только не это!

Мора, уже в который раз за ночь, принялась призывать на помощь всех известных ей богов…

Но вдруг замерла, боясь вздохнуть. Почудилось, что хлопнула калитка… Кто-то шёл от изгороди по двору, подходил всё ближе к дому. Мора чётко слышала шаги, слышала, как хлюпает грязь под ногами – в этот раз это был не морок, не шум ветра и дождя…

Кто-то действительно замер у входа в дом, а у Моры едва не замерло сердце в груди. Кто же там? Кто явился в грозу и стоит у порога?

Дверь сперва толкнули чуток, но тотчас загрохотали в неё со всей силы – Мора подскочила, будто её ужалили. Ещё мгновение, и сердце разорвётся…

Но тут сквозь вой ненастья долетел усталый родной голос:

– Мора, открой! Это мы…

***

Руки дрожали и не слушались, когда она торопливо открывала задвижки на двери.

Вместе с Джерардом в дом ворвалось ненастье – промозглый хлёсткий ветер, брызги дождя, холодящая кожу сырость. Отец перешагнул порог, и Мора спешно захлопнула дверь, с тревогой глядя на него снизу вверх.

Это был он, никаких сомнений. Мора не забыла сказки о том, как злобные фейри выдают себя за обычных людей. Но сейчас сердцем чувствовала, что это он, точно он.

С волос и одежды Джерарда ручьями бежала вода, а Эйлин он держал на руках, прижимая к груди и прикрыв полой куртки.

– Что… она… – Мора почувствовала, как ноги отказывают – ещё миг, и она рухнет на мокрый пол.

– Она спит, просто спит… Всё хорошо… – шепнул Джерри, торопясь её успокоить, и вдруг улыбнулся так ласково, что Море захотелось расплакаться.

Не сдержавшись, она бросилась к нему, неуклюже обхватила руками за пояс, стараясь одновременно обнять и отца, и сестрицу. Такие порывы ей были совершенно не свойственны, и Авонмора чувствовала, как щёки запылали, а глаза поднять она и вовсе не посмела.

7 Сны на рассвете

Эйлин

– Эйлин! Эйлин…

Она услышала этот шёпот сквозь сон – тихий зов, такой знакомый и незнакомый одновременно. Эйлин распахнула глаза и села.

Ей почудилось, что такое уже случалось однажды…

Впрочем, Эйлин часто всякое чудилось.

Ей были привычны странные сны, которые переплетались с её воспоминаниями, и порой Лина терялась в этих грёзах, с трудом разбирая, что с ней происходило на самом деле, а что лишь привиделось в какую-то из ночей.

Но этот голос… Он напомнил про те самые шепотки из прошлого, с которых всё и началось. По крайней мере, Эйлин считала, что началось всё с того самого, незабытого за все эти годы, летнего полдня, когда её увели в Зачарованный Лес.

С тех пор как фейри украли её и приоткрыли крошке Эйлин дверь в настоящую сказку, сказка поселилась с ней по соседству и больше не желала её покидать.

А ведь она и свои приключения у сидов сначала приняла за сон.

Проснувшись тогда поутру в своей постели, Эйлин решила, что дома она и ночевала. А вся эта красота: древний лес, небесные цветочки, говорящие звери, дивные крылатые существа и красавица-мама – всё это ей просто приснилось.

Это было бы неудивительно, ведь Лина часто видела красивые, яркие сны. Но тот казался слишком уж реальным, невероятным, чудесным… Настолько, что в него очень хотелось поверить.

И всё-таки она решила, что это сон.

Тем более что отец и Мора ничего не спрашивали у неё, занимались привычными делами, будто ничего и не случилось. Лишь иногда бросали в её сторону чуть настороженные взгляды, но Эйлин не понимала причину. Если бы она и вправду пропала накануне, родные точно отругали бы её, а не поглядывали так странно.

Она хотела поделиться с ними, рассказать о своей ночной «прогулке», но отчего-то так и не решилась. А ещё Эйлин помнила, как тогда ей стало грустно, нестерпимо грустно оттого, что не было никакого волшебства, и мамочки тоже не было.

Наверное, отец тогда надеялся своим молчанием и притворством уберечь её от волнений и страха... Но ведь об исчезновении Эйлин, знала вся деревня. Такое не утаить.

Стоило ей появиться в то утро во дворе, как соседка, бабушка Шелта, испуганно ахнула и воскликнула: «Так Джерри тебя нашёл!», и Лина мигом всё поняла.

Тогда она очень разозлилась на отца и смертельно обиделась…

Нет, не из-за того, что вернул её домой, и даже не из-за сожжённых цветочков. Хотя те серебряные незабудки было очень жаль. Да и разве так можно – бросать в огонь чужие подарки!

Но Эйлин было очень горько по другой причине…

Отец пытался её обмануть. Безграничное доверие ребёнка к этому большому, суровому, но такому любимому мужчине в то утро пошло трещинами. И исправить это оказалось уже невозможно…

Конечно, Лина отца простила. Немного подулась и успокоилась. Но ядовитая горечь того разочарования так и засела в её душе занозой.

Однако время шло… И всё, что случилось тогда, с годами и вправду стало казаться сном. Таким же, как сотни других снов, невероятных, сказочных, порой пугающих, порой чудесных.

Эйлин иногда вскакивала среди ночи с криками, иногда просыпалась от собственного счастливого смеха. И то, и другое до ужаса пугало её родных. И порой Лине было так стыдно за то, что с ней столько хлопот.

Все эти странности маленькой Эйлин их семья хранила в секрете, но всё тайное самым непостижимым образом умудрялось просачиваться за стены дома. И на Лину частенько косились с подозрением и взрослые, и дети – ждали подвоха, словно она была из тех злобных собак, которые не рычат и не лают, но молча кусают, неожиданно подкрадываясь со спины.

Порой ребятня дразнила Эйлин в открытую. И среди разных обидных слов «ведьмина дочка» было, пожалуй, самым добрым. Мора заступалась, если слышала. Но тогда нередко доставалось и ей, и её покойной матери.

Однако к этим нападкам сёстры быстро привыкли. И почему-то, не сговариваясь между собой, никогда не жаловались на это отцу, словно оберегая Джерарда от того, о чём он не желал говорить и слышать. Ведь он же берёг их от всего остального…

Лина так быстро унеслась сейчас мыслями во все эти воспоминания, что и позабыла, почему она проснулась. Сидела в темноте, размышляла, глядя, как серый сумрак пробивается стрелами сквозь щели в ставнях.

Солнце ещё не встало, только-только начинало светать, но птицы уже галдели на разные голоса, приветствуя рождавшийся день.

И Эйлин вдруг очень захотелось встать и выйти на крыльцо, тоже поприветствовать солнышко и улыбнуться рассвету. Подчиняясь этому непреодолимому желанию, Лина спустила босые ноги на пол, поежилась от утренней прохлады, сделала один шаг, и замерла…

– Эй-л-и-и-и-н…

Сердце оборвалось, дыхание перехватило.

Лина резко развернулась к окну и вновь ясно услышала призывный шёпот.

– Эйлин!

Она зябко обхватила себя за плечи, не дыша, приблизилась к окну, прислушалась…

Тишина. Лишь птицы звенят беспечно. Эйлин наконец смогла вздохнуть.

Но тревога не отпускала до конца. Ей чудилось, что по ту сторону кто-то есть.

Кто-то поджидал её там, снаружи, кто-то, кого не пускал в дом лишь тяжёлый прочный заслон – ставни из крепкого дуба, в изобилии окованные железом. Ставни эти были так тяжелы, что каждую створку Эйлин с трудом открывала двумя руками, но делала это исправно каждый вечер и каждое утро. К слову, столько железа на ставнях Лина не видела ни у кого из соседей.

Она не спрашивала отца, зачем это нужно, и так понимала, что всё снова из-за неё, из-за того, что её мать из Леса…

Джерард отчаянно пытался не подпустить к Эйлин фейри.

Но сейчас Лина была уверена, что тот, кто явился в этот рассветный час под её окно, точно не человек.

От ужаса руки стали ледяными, сердце готово было выскочить из груди…

Эйлин заозиралась, вглядываясь в темноту – чудилось, что и здесь, в доме, тоже кто-то есть, что отовсюду тянутся к ней жуткие, когтистые лапы тьмы.

8 Сны на рассвете

Эйлин

– Что тебе приснилось? – Мора продолжала поглядывать на неё с тревогой.

– Просто дурной сон, – откликнулась Лина, поднимаясь на ноги.

Она дошла до лавки и кувшина с водой, плеснула в ладонь, умыла лицо…

Стало немного легче, но голова от резкого пробуждения и кошмара по-прежнему была тяжёлой.

– Это я и так поняла, – поджала губы Мора. – Что именно? Ты так стонала и кричала, что даже я проснулась.

– Я не помню… – не глядя на сестру, отмахнулась Эйлин.

Она, конечно, помнила, но пересказывать весь этот ужас совсем не хотелось. Да и Мору пугать не стоит – она та ещё трусишка, хоть и старается всегда показать, что она старшая и, вообще, уже взрослая.

Лгунья из Эйлин была не очень-то хорошая – сестра без труда выводила её на чистую воду. Эйлин подозревала, что и отец тоже, просто он ей об этом не говорил, а только хмурился сердито. Поняла Лина это ещё в детстве и с тех пор старалась не врать.

Но иногда сказать правду невозможно. Как вот сейчас…

– Отец сегодня рано ушёл… – решила она отвлечь Авонмору.

– Да как обычно… – та пожала плечами, всё ещё недоверчиво поглядывая на младшую. – Светает уже. Пора вставать, за работу браться… Пойду коз доить, а ты очагом займись да завтраком.

– Хорошо, – с готовностью откликнулась Эйлин и улыбнулась в ответ.

Сейчас ей хотелось только одного, чтобы Мора прекратила свои расспросы и ушла во двор.

Но, пока сестра натягивала на сорочку верхнее платье, Эйлин уже передумала и сама задала ей неожиданный вопрос:

– Мора, а отец рассказывал тебе что-нибудь про ту ночь?

– Ту ночь… – опешившая Авонмора уселась на край постели, из всех сил делая вид, что не поняла.

Но из неё врушка тоже не получилась…

– Когда я пропала… – не отступила Эйлин. – Он рассказывал, что со мной тогда случилось?

– Лина, восемь лет прошло… Неужели ты думаешь, я помню, что он тогда говорил? – фыркнула Мора, слишком наигранно, чтобы ей можно было поверить. – Да ты сама… разве не помнишь?

Эйлин вздохнула, пожав плечами.

– Помню… но не знаю, было ли это на самом деле. Может, мне всё приснилось? Знаешь, иногда так сложно припомнить, что во сне видела, а что и вправду случилось…

– Не знаю, – хмыкнула Авонмора. – Мне вообще сны никогда не снятся. Я точно знаю – всё, что я помню, было на самом деле. Может, ты и права… Может, ты просто ушла в Лес, уснула там, где-нибудь под деревом, и спала, пока отец тебя не нашёл… Вот и всё!

– Думаешь, никаких сидов не было? – растерянно нахмурилась Эйлин. – Ведь все говорят, что меня украли фейри. А мама? И её тоже не было?

– Все говорят… – скривилась Мора. – Будто они видели, как тебя сиды уводили. Я не знаю, Лина, что тогда случилось. Я только знаю, что никаких сидов я не видела, и Лиа тоже не видела. Отец просто ушёл в лес и вернулся с тобой обратно. А где он тебя там нашёл, под каким кустом, с кем, этого я не ведаю… И вообще… что это ты про Лес вспомнила? Не к добру…

– Неужели ничего не было… – Эйлин, казалось, и не слышала сестру. – Но я же помню маму, она меня обнимала, волосы мне расчёсывала…

– Ты просто по ней скучала, – сочувственно вздохнула Мора. – Я бы тоже хотела обнять маму, хотя бы один раз.

– Но там был ещё кто-то… в том сне… – покачала головой Эйлин, отчаянно пытаясь воскресить в памяти что-то важное. – Ладно, маму я хотела увидеть… А этот… чужой? Почему он мне приснился? Я помню, цветы… у меня в руках… и голос… Он просил, чтобы я помнила, о нём помнила… А я всё забыла. Почему я никак не могу вспомнить, кто там был ещё?

– Потому что никого и не было, – отрезала Авонмора. – И цветов никаких я тоже не видела. И пришли вы с отцом тогда вдвоём, никто за вами следом не шёл. Выброси всё это из головы, Лина! Да не вздумай отца расспрашивать! Он и так тогда из-за тебя на полголовы поседел.

Эйлин стыдливо опустила взгляд.

Мора снова права. Она столько хлопот доставила тогда и своим родным, и всем деревенским. Страшно представить, что тогда отец пережил, сколько слёз сестрица выплакала…

Так стоит ли бередить старые раны? Тем более из-за какого-то там сна…

Уже рассвет. Солнце сейчас над лесом поднимется и развеет все ночные мороки.

А прошлое… Пусть оно остаётся в прошлом!

Эйлин поспешила на крыльцо следом за вышедшей во двор Морой. Сестрица отправилась в загон к козам, а Лина открывать тяжёлые ставни – хотелось скорее впустить в дом солнечный свет.

Всё ещё немного отрешённая и задумчивая Эйлин подошла к своему окну, протянула руку и отдёрнула её с ужасом…

***

Наверное, она долго так простояла – оцепенев от страха, не замечая, как мимо проносятся мгновения.

Эйлин словно вернулась обратно в свой кошмарный сон. Перед глазами снова возникло жуткое видение ­– уродливая лапа, тень в чёрном плаще, пугающая до дрожи, страшные звуки, неумолимый зов…

Внутри всё заледенело от ужаса, мурашки побежали по телу. Эйлин снова протянула руку вперёд, с досадой замечая, как она дрожит…

На тёмном дереве чётко белели свежие кривые царапины. Глубокие борозды, оставшиеся на подоконнике и кромке одной ставни, вызывали в душе паническое желание развернуться и броситься отсюда прочь, бежать и бежать, куда глаза глядят. Лишь бы не видеть это!

Это…

Что же это такое?

Вместо того чтобы спасаться бегством, Эйлин зачарованно коснулась необъяснимого следа на дереве, медленно провела по шероховатой линии – и та оказалась шире её тонкого пальчика…

Какими же должны быть когти, чтобы осталось вот такое?!

Эйлин брезгливо отдёрнула руку.

Сердце застучало так, что отдавалось в висках. У Лины потемнело в глазах, едва она представила, что это чудовище могло забраться в дом…

Но ведь Мора его не видела, и ничего не слышала, и она разбудила Эйлин. Как же так?

Ведь если всё было не понарошку, а по-настоящему… значит, Эйлин не спала. Значит, видела эту жуткую тварь за окном.

9 Сны на рассвете

Эйлин

– Нужно уходить.

Отец очень долго молчал. Безразлично жевал свежую лепешку, запивал молоком и молчал. Смотрел прямо перед собой, отрешённо, задумчиво. А потом вдруг отставил кружку. И сказал это.

– Что? – в один голос воскликнули сёстры.

Эйлин испуганно покосилась на старшую – может, она что-то не так поняла. Но, судя по широко распахнувшимся глазам побледневшей Моры, отец сказал именно то, что она подумала.

Он вернулся четверть часа назад. Эйлин как всегда поспешила навстречу. Она уже не была той весёлой крохой, что всегда стремглав неслась встречать его у изгороди, но эту старую добрую традицию и сейчас не забывала. Знала, что отца это радует.

Но в этот раз Авонмора тоже вышла во двор, позвала отца за собой и без лишних слов указала на след от когтей.

Отец замер на месте, помрачнел как-то сразу, желваки заходили на скулах.

– Вы видели, кто это сделал? – наконец глухо уточнил он.

– Лина видела, – кивнула сестра.

Отец перевёл на неё тёмный взгляд, и Эйлин вдруг поёжилась, не зная, что сказать.

– Я думала, это просто сон… – передёрнула она плечами. – А потом увидела это. И теперь… я не знаю… Он меня звал. Чудовище… страшное… в чёрном плаще… Оно хотело пробраться в окно.

Отец вздохнул тяжело, судорожно, погладил её по голове, словно утешая, и сказал, вторя недавним словам Моры:

– Идёмте в дом! Пока кто-нибудь из соседей это не заметил…

Но он и в доме не спешил говорить о том, что случилось. Сел за стол обедать, словно в любой другой день. А Эйлин смотрела на него, и кусок в горло не лез.

А ещё чудилось, что в кармане передника так печёт, словно она туда раскалённые угольки насыпала. Лина даже украдкой поглядывала, не горит ли её одежда. Но ничего подобного не замечала. Видно, жгла так сильно её лишь собственная совесть.

Она теперь сама не понимала, зачем забрала эти цветы, зачем спрятала, зачем не сказала сестре о незабудках. И что ей теперь делать с этой небесно-голубой веточкой, она тоже не понимала.

От сидских цветов, по-хорошему, надо избавиться – но сердце так больно сжималось лишь от одной мысли, что она их выбросит, просто невыносимо больно.

«Надо их вернуть… Отнесу-ка я их поближе к Лесу и брошу в реку – пусть забирают свои подарки, мне они совсем не нужны!»

Но стоило Эйлин твёрдо решить, что так она и поступит, как в груди заныло тоскливо ­– расставаться с такой красотой ей совсем не хотелось.

И вот отец одной фразой развеял все её мучения. Всего два слова – и Лине стало не до цветочков, случайно обнаруженных под окном.

– Мы уйдём из Нокдагли, – твердо повторил отец. – Подальше от этого проклятого Леса. Туда, где эти твари нас никогда не найдут. Не может быть такого, чтобы они всюду имели силу.

– Но как же... – ахнула Мора, – мы… не можем уйти… А наш дом? Земля? Отец, что мы станем делать без земли? Неужто ты хочешь себе и нам такой судьбы, судьбы изгоев?

А Эйлин лишь слушала, открыв рот, старших, и не могла поверить тому, что слышит.

– Ничего, не пропадём! – ободряюще улыбнулся отец. – Покуда я у вас есть, не пропадём. Руки-ноги целы – могу охотиться, рыбу удить, работать на кого-то… Не пропадём! Ты права, Мора, землю родную терять не хочется… Но только вы мне дороже этой земли! Я смогу своих дочерей защитить. Даже от Тех Самых, из Леса…

– А ваш уговор? – сипло шепнула Авонмора, и отец вздрогнул.

Эйлин нахмурила брови, уже совершенно ничего не понимая. О чём это они? Словно какие-то секреты, словно сестра знает о чём-то тайном… Неужели отец утаил от своей младшей дочери ещё что-то, кроме того похищения сидами?

– Какой уговор? – ухмыльнулся наигранно отец, взгляд его стал жёстким и злым, но Эйлин видела – не они тому причина. – Нет никакого уговора, и не было! Тринадцать лет я ждать не стану. Я ничего им не обещал. И отдавать своё не намерен. Мою дочь не уведут в лес!

– В Лес? Уведут в Лес? – вот теперь Лина не выдержала, вцепилась в его руку. – Папа, ты о чём? Какие тринадцать лет?

Отец посмотрел на неё так устало и тоскливо.

– Они… отдали мне тебя лишь на тринадцать лет, – со вздохом признался Джерард. – А потом обещали вернуться и забрать обратно в Зачарованный Лес. Вот тот самый… чудовище в тёмном плаще, что привиделось тебе сегодня во сне… он и обещал. Но ничего у этой твари не выйдет!

Эйлин показалось, что её ударили. Очень сильно, в грудь, так, что вышибло воздух. Она растерянно хлопала глазами, пытаясь уложить в голове то, что услышала.

Ей так и хотелось вскочить и, топнув ногой, закричать на весь дом: «И как долго вы собирались молчать об этом?».

Обманщики! Скрыть такое! Как так можно?!

Кулаки невольно сжались, пальцы Лины смяли тонкую ткань передника, и она мгновенно прикусила язык…

Значит, обманщики… А сама ты тогда кто? Притворщица и врушка.

Про незабудки промолчала, да и про свой сон наверняка бы тоже рассказывать не стала. Вполне возможно, что и след на окне никому бы не стала показывать, если бы Мора не увидела сама…

Выказывать свою обиду сразу расхотелось.

А через мгновение Эйлин о ней и вовсе забыла, потому что свой гнев решила вдруг выплеснуть Мора.

Всегда спокойная и послушная сестрица вдруг вскочила с лавки совсем так, как хотелось самой Эйлин. Лицо её покраснело, пошло пятнами, глаза засверкали от слёз.

– Я никуда не поеду! – горько выкрикнула она. – Делайте что хотите – я останусь в Нокдагли!

И, развернувшись, со слезами бросилась прочь из дома.

– Мора! Вернись! – успел крикнуть отец, но той уже и след простыл.

Он в недоумении обернулся к Эйлин.

– Чего это она? Над чем тут реветь? Что её тут так держит?

Эйлин вздохнула и покачала головой – эти взрослые над детьми порой посмеиваются, а сами перед своим носом ничего не замечают.

– Ох, папа! – печально усмехнулась Лина. – Ну что её может держать? Любовь, конечно…

***

10 Сны на рассвете

Немногим ранее…

Эйлин

Стирать бельё все ходили на берег Даглы.

И Эйлин с Морой, разумеется, тоже. Идти до реки с корзинами было неудобно, а обратно, с мокрым бельём, и вовсе тяжело, но так делали все. И сёстры тоже.

Вообще-то Дагла у них, можно сказать, за изгородью протекала, но здесь, у самого Леса, никому бы и в голову не пришло заниматься такими будничными делами, как стирка, рыбалка или мытье посуды. Здесь этот чарующий мрачноватый поток в тени вековых деревьев служил границей – Чертой.

А вот там, где река, извиваясь причудливо, сонно ползла по зелёному пойменному лугу, укутав берега в буйных порослях ивы, лещины и рогоза, вот там и кипела деревенская жизнь.

Сюда нынче и отправились сёстры.

Пока дотащили свои корзины, от жары взмокли. У Лины ноша была поменьше и полегче, но ей и того хватило. А от реки веяло сыростью и манящей прохладой…

Не раздумывая, Эйлин бросила бельё на деревянном помосте, где уже расположилась Мора, и, подтянув повыше юбку, с разбега заскочила в воду. Сверкающие брызги полетели в разные стороны, испуганная стайка мальков прыснула прочь от берега, а Эйлин рассмеялась счастливо. Набрав в пригоршню воды, она ополоснула лицо и шею, тряхнула волосами.

Какая благодать! Эйлин так любила лето и солнце! Недаром отец прозвал её «солнышком» – за её медные курчавые локоны и весёлый нрав.

Реку Лина тоже любила – ей нравилось слушать голос реки вечерами – певучий, завораживающий шёпот волн, будто Дагла пела колыбельную, а днём ей нравилось любоваться игривыми озорными струями, искрящимися на солнце. И, конечно, Эйлин любила окунуться в эти прозрачные, чуть зеленоватые волны, почувствовать кожей их мягкую прохладу, стать на время частью этой могущественной силы, что день и ночь неустанно бежала и бежала вперёд.

Но в этот раз радость была недолгой…

Мора, конечно, сразу же недовольно поджала губы – весь её вид, как всегда чрезмерно серьёзный, без слов говорил – опять у тебя одно баловство в голове, иди лучше делом займись! К тому, что сестрица не умеет веселиться и вечно ворчит, как старушка, Эйлин давно привыкла, и таким её было не пронять. Даже самые красноречивые взгляды Моры не испортили бы ей настроения.

Но тут до слуха Эйлин долетело нечто такое, что она даже оступилась и едва не плюхнулась на попу.

В нескольких шагах от них, на другом деревянном помосте, занималась стиркой Пег с парочкой своих подружек. Из всех деревенских задир Пегги была самой противной, и тут, конечно, не смогла промолчать.

– Только гляньте, кто явился! Мэри, отойди-ка подальше, а то ещё запачкают твоё бельё!

– Запачкают? – растерянно переспросила та самая Мэри, явно не понимая злую шутку Пегги.

– Конечно! Одна – дочь ведьмы, другая – дочь потаскухи… Представляешь, сколько от них грязи!

– Что ты сказала?! – рассвирепела Эйлин.

Подтянув мокрую юбку повыше, она грозно двинулась на оскорбившую их девицу.

Пегги была старше, на голову выше и в два раза шире, но сейчас это точно не остановило бы Лину. Один взгляд на покрасневшую Мору, у которой слёзы заблестели на глазах – и в Эйлин слово вселился злобный дух. Как ей хотелось сейчас отделать хорошенько эту зазнайку Пег!

– Грязь здесь только от тебя и твоего ядовитого языка! – вернула ей любезность Лина.

– А ты свой змеиный язык вообще держи за зубами, соплячка! – лицо Пегги пошло красными пятнами. – А не то я тебе его вырву. Тут наше место! Идите отсюда!

– Не нравится – сама проваливай! – зашипела Лина.

Мери и Кэт – подружки этой злючки – тоже что-то там поддакивали.

– Прекратите, девочки! – это уже сестрица попыталась встать между ними. – Пег, мы же тебя не трогали, ты чего?

Мора всегда была тихой и робкой, и перепалка её напугала. Она попыталась утихомирить покрасневших от злости девчонок, но не тут-то было. Пегги лишь сделала вид, что готова отступить.

– А чего эта безумная на меня кидается? Мы тут первые сидели. Вот и проваливайте!

– Мы никуда не пойдём. Река одна для всех, – твердо сказала Мора, хоть губы у неё и дрожали.

Потом взяла Лину за руку и вернулась к своим корзинам. Эйлин хоть и пыхтела от гнева, всё-таки взялась ей помогать. Но злобной Пегги всё было мало…

Мора уже постирала часть вещей, отложила их в сторону на доски у самого берега, а эта злыдня, проходя мимо, нарочно шаркнула по пыльной дорожке и засыпала их песком и каменной крошкой.

– Ах, ты! – снова подскочила Эйлин.

Терпение её кончилось. И Лина, зачерпнув пригоршню ила, швырнула грязь прямо в Пегги. Мокрое серо-коричневое пятно расползлось по юбке задиры. Пег заблажила так, будто её ошпарили кипятком. Лицо её жутко перекосило.

Ух! Кажется, быть драке…

Эйлин уже представила, чем всё это закончится. Её не очень пугали синяки, ссадины и вырванные волосы, но вот что потом будет дома… Отец такой нагоняй даст обеим! Ужас!

Испугаться как следует Лина так и не успела, внезапно между девицами, готовыми наброситься друг на друга, пронёсся, осыпав их брызгами, шальной гнедой жеребец. Пегги отскочила испуганно, да и Эйлин с Морой попятились. А конь остановился рядом, фыркнул, довольный своими проказами и свежестью воды.

На нём без седла и узды, только лишь обхватив крутые бока босыми ногами, красовался Эхри. Видно, решил искупать своего коня. Он был без рубахи, в одних штанах, и блестящие капельки скатывались по загорелой смуглой коже.

Даже Эйлин на миг засмотрелась. Он, конечно, уже старый, ровесник Моры, но всё равно хорош.

А уж другие девчонки при появлении Эхри вмиг забыли про ссору. Красивый статный юноша сразу завладел их вниманием.

Он развернул коня, улыбнулся чуть насмешливо.

– Что тут у вас за шум? Будто стая гусей галдела…

***

– Ага, гуси… Погалдели, погалдели, и улетели… – ответила Пег Эхри, при этом улыбаясь так глупо и смешно.

11 Сны на рассвете

Эйлин

– Стало быть, вот оно как… – отец сидел, подперев голову рукой, и задумчиво потирал лоб, словно так ему было легче думать. – И ты уверена, что он Море по душе, этот Эхри? Она сама тебе сказала?

– Ой, папа! – Эйлин скорчила забавную рожицу. – Ничего она не говорила. Ты же знаешь нашу Мору! Та ещё молчунья, слова не вытянуть. Она только фыркает на все расспросы и машет на меня руками, но при этом так краснеет, что сразу всё ясно. Даже не сомневайся – она точно влюбилась!

– А, может, тебе просто показалось… Ты у меня та ещё выдумщица, – добродушно усмехнулся отец. – Не могла ты эту любовь придумать?

– Папа! – вспыхнула Эйлин и вот теперь уже поджала губы, всем своим видом показывая, как её обижают подобные сомнения.

– Ну… просто… – тот потёр лоб, – ежели Эхри Море нравится, и она ему, как ты говоришь, чего же тогда жених не идёт за невестой, а? Засматриваться на красивую девку – это одно, а вот в дом свой взять и жизнь прожить – совсем другое. Может, не такая уж любовь у того Эхри, как думаешь?

Эйлин только пожала плечами.

Кто их разберёт этих женихов… Мальчишки все какие-то глупые. Может, они и старые тоже не умнеют. Может, Эхри и не понимает, что Мору надо скорее замуж звать и любить сильно-сильно, потому что она очень хорошая и добрая.

О! А вдруг он, как и папа, сомневается, что сестрица его любит? Мора ведь ничего ему тогда не сказала, всё глаза прячет, стесняется.

Эйлин даже испугалась этих мыслей. Но в голову мгновенно пришла замечательная идея – надо найти срочно Эхри и сказать ему, чтобы уже приходил скорее к Море. Как лучше эту задумку осуществить, Эйлин хорошенько продумать не успела.

Отец снова заговорил, будто размышляя вслух:

– Эхри – паренёк видный, работящий. Да и земля уже своя есть. Отец-то ему славный надел отдал у Заячьего лога. Да оно и понятно – один сын в семье, остальные девки, кому ещё добро передавать. И скот у него хороший. Даже жеребец есть собственный.

При этих словах отца, Эйлин лишь завистливо вздохнула.

– А Мора… – отец тоже вздохнул, но не завистливо, а устало и грустно. – Нет, Мора у нас, конечно, тоже хороша – хозяйственная, приветливая, умная. Да и красивая, что уж говорить! Такую жену ещё поискать надо. Но и за таким-то женихом все девки в Нокдагли небось бегают. Захочет ли он Мору брать?

– Наша Мора лучше всех! – вздёрнув нос, заявила Эйлин.

По сердечку так и царапнуло, что отец усомнился в том, достойна ли старшая такого мужа, как Эхри.

Но отец тотчас разъяснил, что имел в виду.

– Мора-то хороша, да слава ей дурная досталась. Много гадостей про семью нашу болтают. И виноват в этом, конечно, только я. А достаётся теперь и вам. Знаю ведь, хоть и не жалуетесь, как кумушки деревенские за спиной у вас шепчутся. Ты уже большая, Лина, тоже всё понимаешь… Молва… она такая… как смола – прилипнет, не отмоешься. Не знаю, у кого в Нокдагли хватит храбрости тебя или Авонмору замуж взять. И вот поэтому нам бы тоже надобно уехать отсюда. Там, где про нас ничего не знают, и жить будет легче. Да, без земли, конечно, тяжело – это и дураку понятно. Но как-нибудь прокормились бы… Зато никто бы сплетни не распускал. А там, глядишь, и мужья достойные таких красавиц нашлись бы. Уехать было бы хорошо, – снова повторил отец и тяжело вздохнул. – Да, видно, не судьба! Куда же мы теперь поедем, раз тут такое дело… Придётся задержаться. И сперва Мору нашу пристроить. А уж когда будем знать, что она в надёжных руках, вот тогда и в путь с тобой отправимся.

– Одни? Без Моры? – ужаснулась Эйлин.

В горле сразу запершило, в глазах поплыло от слёз.

– Лина… – отец сжал её руку и продолжил терпеливо, – твоя сестра уже совсем выросла, пора ей свою семью иметь. Другие девицы и раньше её замуж выходят, а она тут с нами нянчится. Она вместо матери родной тебе всегда была. И я ей за то безмерно благодарен. Но жизнь идёт, годы летят… У неё свои дети должны быть, свой дом, где она хозяйкой будет по-настоящему. Нельзя же её этой радости лишать. Если бы мы тут остались, не пришлось бы прощаться. Ходила бы в гости к ней, и она к нам. И коли она с нами уехала бы, тоже . А так… Ну, что поделать?

Эйлин только всхлипнула и понимающе кивнула. На душе стало так тоскливо, что даже заманчивая возможность прокатиться на Ветре уже её почти не радовала.

– Да ты не расстраивайся, милая! Может, всё ещё как-то само собой наладится. Ещё немного время потянем, вдруг отстанут от нас эти твари из Леса. И никуда уезжать не придётся. Ты только осторожнее будь, солнышко – к Лесу близко одна не ходи! А Мора… Как знать… Может, и Мора ещё от своего Эхри отступится…

Эйлин вдруг вытянула шею, изумлённо глядя за спину отца, в окно.

– Нет, папа, не отступится… Ты посмотри только! Это же он, Эхри! К нам идёт…

***

12 Сны на рассвете

Мора

Она выскочила из дома и бросилась прочь, сама не зная, куда и зачем бежала. Слёзы застилали глаза. На шее словно петлю затянули, так саднило внутри, так болезненно сдавило грудь и горло, что ни вдохнуть толком не получалось, ни разрыдаться.

В отчаянии Мора бросилась к реке – не туда, где она плескалась почти сразу за воротами, где ненавистный Лес подступал так близко, и, разумеется, не туда, где обычно толпились все деревенские. А туда, где никто её не увидит, не найдёт.

Она бежала, не разбирая дороги, проскальзывая между гибких ветвей ивовых зарослей, пока не выскочила на пологий берег. Здесь нередко поили скот, и узоры всевозможных копыт разукрасили утоптанную землю.

Мора посмотрела на тягучие сонные воды, такие тёмные, такие спокойные, такие безразличные к людским бедам, и наконец-то разрыдалась безутешно.

Опустившись на старый кряжистый пень, потемневший от сырости и времени, она всё плакала и плакала, но слёз не становилось меньше.

«Сестра твоя… как эта река… Тихая, кроткая, сдержанная… Но разве не в этом её сила?»

Сила? Нет в ней никакой силы!

Слабачка и трусиха. Разве она посмеет ослушаться отца? Да никогда!

Вместо того чтобы бороться за своё, она позорно сбежала.

Сейчас поревёт…и пойдёт собирать вещи в дорогу. И не упрекнёт младшую ни словом, и даже вздохом не покажет отцу, что своим решением он вырвал ей душу.

Разве могла она представить, что вся её жизнь, все её мечты и надежды будут уничтожены вот так – за один день, за один миг, парой слов. Она понимала, что у Джерарда нет выбора, понимала, что надо спасать Лину, что жизнь сестрёнки важнее, чем какая-то там любовь, которой и нет вовсе, которую она сама себе придумала.

Но как же сейчас хотелось выть от тоски и безнадёжности.

Мора уже давно не была ребёнком – пришлось повзрослеть рано, и в облаках она никогда не витала. А потому прекрасно понимала, что она совсем не пара Эхри.

Он ведь вон какой – глаз не оторвать! Сердце замирает в груди от одного светлого взгляда, будто к весенним небесам голову поднимаешь. А эти плечи, спина… когда он так жестоко разгуливает без рубахи у реки или на покосе!

Мора краснела от одних лишь воспоминаний о нём, и странные, непривычные ощущения расползались по юному телу, скручивая жилы в узлы пугающих, тайных желаний.

Каждый вечер, засыпая, она вспоминала о нём – любое мгновение рядом, случайная встреча, мимолётный взгляд – всё это было для неё дороже любых сокровищ мира. Закрывая глаза, она мысленно желала ему доброй ночи и представляла, как он обнимет её своими горячими, сильными руками. Отчего-то Авонмора была уверена, что ладони у него горячие. И ей самой становилось нестерпимо жарко от этих мыслей. И казалось, что он, и правда, лежит рядом, и она чувствует его осторожные, ласковые прикосновения.

Но не только в стати его и красоте видела Мора особую прелесть…

Она чувствовала, что сердце у него доброе, справедливое. Не в первый раз уже Эхри вступался за неё, сам не ведая, какой счастливой делал в этот миг. Она была готова стерпеть любые насмешки ради того, чтобы он снова её защищал, оберегал от задир.

А ещё Эхри умён – к нему с уважением относились и друзья-ровесники, и многие старшие мужчины. В руках его любое дело спорилось. А как он танцевал и пел на праздниках…

Пожалуй, у него вовсе не было никаких недостатков, или это Мора их замечать не желала. Ведь когда любишь всей душой, и недостатки превращаются в достоинства.

А в том, что она любит Эхри, Мора нисколько не сомневалась.

Как не сомневалась и в том, что им никогда не быть вместе.

Куда ей до него? Она ведь самая обычная: фигура как фигура – не толстая, не худая, обычное лицо, ещё и с веснушками, обычные серые глаза, и волосы просто русые. Не такая яркая, как Эйлин – вот та будет настоящей красавицей уже через пару лет, не такая бойкая, как противная Пегги, у неё нет такой пышной груди, как у первой деревенской красотки Кейтлин.

А ещё про неё болтают столько гадостей, что остаётся только удивляться, как у сплетников ещё мозоли на языках не вскочили. Сколько лет уж нет её матери в Нокдагли, а молва всё не утихает. Да и про вторую жену отца тоже поговорить любят. Все знают, что в доме Джерарда нечисто.

Так зачем Эхри такая невеста? Чтобы и про него болтать стали?

Нет, конечно, он никогда не позовёт её замуж.

Но Мора с этим давно смирилась.

Хотя порой, когда изредка встречались их взгляды, Авонморе чудилась в его небесных глазах такая затаённая нежность, что сердце сразу билось в груди пугливой птичкой, и так хотелось поверить в невозможное. В то, что и он хоть чуточку тоже любит её.

И всё-таки Море вполне хватало для счастья и того, что она видела его почти каждый день, слышала его чарующий голос и смех, а иногда он даже улыбался ей или говорил что-то.

А в самые невероятные дни случалось что-то такое… вот как тогда, на реке… когда он сам заговорил с ними, и даже помог донести тяжёлую корзину.

Она была готова довольствоваться этими крохами счастья.

Но судьба решила отобрать и их…

Как же это жестоко!

Они уедут из Нокдагли, и она навсегда потеряет Эхри.

Пусть он никогда и не был её Эхри. Но теперь… она лишится последней радости, что ещё была у неё.

Никогда больше он не улыбнётся ей, никогда она не узнает, как умеют обнимать его сильные, горячие руки. Он не подарит ей ни одного поцелуя. Она проживёт всю свою жизнь в одиночестве, не в силах забыть свою первую любовь. У неё никогда не будет сына с глазами цвета неба.

Её ждёт пустая, тусклая жизнь, лишённая солнца по имени Эхри…

Зашумели кусты слева, и Мора испуганно подняла голову – только бы это была чья-то коза или хрюшка. Лишь бы никто не застал её тут в слезах, с красным лицом и дрожащими губами!

Она ведь сбежала, чтобы никто не видел её унизительной слабости.

Но этот шелест в ивах это точно не ветерок – кто-то идёт…

13 Сны на рассвете

Джерард

Эхри явился не один, а с Морой. Держал её за руку и решительно шёл к дому.

Что ж, выходит, Эйлин поняла всё верно.

Щеки Авонморы, румяные, как яблоки осенью, сказали Джерри больше, чем любые слова и объяснения.

Ох, лишь бы не ошиблась девочка!

Ничего плохого про этого парнишку Джерард припомнить не мог, но сердце всё равно сжалось тревожно, ведь сейчас нужно будет судьбу старшей решать, и как тут всё разглядеть, как выбрать. В своей жизни он уже порядочно ошибок наделал, и так отчаянно хотелось, чтобы хоть у дочерей всё сложилось по-другому.

Вошли они храбро, но потом всё-таки на пороге замешкались. Мора смутилась, глаза опустила в пол. А Эхри быстро взял себя в руки – расправил плечи, поклонился слегка.

– Доброго дня, Джерард! Пусть боги благословят твой дом и твою землю!

Мальчишка держался молодцом, лишь голос чуть дрогнул, но вида не подал, что робеет. Это Джерри определённо нравилось.

– И тебе доброго дня, Эхри! Благодарю. Проходи, присаживайся, угощайся! – Джерард указал на стол.

Мора тотчас метнулась к очагу, но он окликнул её и велел сесть рядом на лавку, а поухаживать за гостем, подмигнув, попросил Эйлин. Младшая с удовольствием взялась строить из себя хозяюшку, но так и поглядывала на сестру и внезапного гостя с лукавой улыбкой – ждала, когда до дела дойдёт. Подав всё, что нужно, Эйлин отошла в сторону, но внимательно слушала.

– Вижу, у тебя ко мне разговор… – Джерри решил не лютовать и помочь немного гостю.

Эхри поспешно кивнул и наконец заговорил:

– Я пришёл говорить о Море… Мне очень нравится твоя дочь. Давно нравится. И я хочу, чтобы она стала мне женой и хозяйкой моего дома. Ты знаешь, Джерард, у меня есть куда привести невесту. У меня есть своя земля, скот. И работы я не боюсь. Отец всему научил. В моём доме она никогда не узнает, что такое голод и нужда. Я буду заботиться о ней. Обещаю! – Эхри вздохнул и выпалил: – Мора сказала, что ты хочешь уехать… А я попросил её остаться. Она… Я её люблю. Не забирай её, позволь остаться здесь, в Нокдагли, со мной, стать мне женой! Благослови нас, прошу!

Джерард не выдержал его прямого пылающего взгляда…

Да, этот мальчишка далеко пойдёт! Очень может быть, что однажды он займёт место старейшины Грейди. Так молод, но знает, чего хочет, и готов за это сражаться.

Это хорошо, очень хорошо. Ведь за Мору ему точно придётся заступаться не раз. Даже став замужней, она не избавится от дурной славы своей матери. Скорее всего, теперь за ней будут следить ещё пристальнее, пытаться очернить, подловить на чём-то. Просто из зависти.

С годами, конечно, сплетни утихнут. Если всё у них с Эхри будет ладно, со временем завистницам надоест, станет скучно болтать. Но это когда ещё будет…

Джерард посмотрел на Мору, скромно притихшую рядом с юношей.

А красивая будет пара! Он, как могучее дерево, прочно держится корнями за родную землю, она рядом с ним кажется тонкой веточкой, былинкой, несмотря на то, что Мору нельзя назвать хрупкой – крепкая, сильная, здоровая девица, привычная к работе и домашних хлопотам.

Но рядом с ним… какая-то особая женственность и мягкость вдруг проснулась в девочке. Так и льнёт кошкой к плечу Эхри, готова вот-вот коснуться, голову положить. Джерри видел, что лишь его присутствие удерживает этих двоих на расстоянии.

И ведь всё равно под столом руки сплели, держатся друг за друга. Неужто думают, что он этого не замечает?

То, что держатся… это хорошо, это правильно.

– Мора, – окликнул он дочь, и та пугливо распахнула глаза. – Что скажешь? Поверишь ему? Сама слышала – говорит, что любит, что беречь станет. Как думаешь, правду говорит?

– Конечно, – застенчиво улыбнулась она. – Отец, конечно, верю. Я знаю, что Эхри не обманет. Мне так сердце говорит.

– Любишь его? – добродушно усмехнулся Джерард, хотя можно было уже и не спрашивать.

Мора посмотрела на жениха, тот на неё, и оба покраснели, как маки.

– Очень, – тихо призналась она.

Джерард вздохнул и хлебнул из кружки.

– Ну… коли так… ступайте-ка, девчата, во двор, а мы тут с глазу на глаз потолкуем! – велел он.

Мора и Эйлин поспешно подскочили, лица у обеих сразу застыли, как из камня высеченные. Но спорить не стали – ушли.

Эхри тоже напрягся, даже дышать перестал, смотрел выжидающе… Видно, испугался, что Джерард сейчас откажет.

– Знаешь, что я больше всего ненавижу? – издалека начал Джерард. – Враньё!

– Я сказал правду, – побледнев, перебил его Эхри. – Могу жизнью поклясться, что я Мору люблю. И не обижу. Я видел, как она сегодня плакала, а я хочу, чтобы она улыбалась. Почему вы мне не верите?

– Разве я сказал, что не верю? – пожал плечами Джерри. – Вот тебе-то сейчас я очень даже верю. Только, Эхри, жизнь прожить не так-то просто. Это тебе не один день помиловаться… Всякое бывает. Ты должен понимать, что легко вам с Морой не будет. Ты знаешь, всякое про нашу семью болтают…

– Мне всё равно! – отрезал Эхри.

– А ведь то, что болтают, правда, – зло хмыкнул Джерри. – Мать Моры врала мне с самого начала – обманом женила, гуляла от меня с другим, не сказала, что дочь его. Всё это правда, парень! И я её за это ненавидел. За враньё! А ведь я её тоже любил. Сперва. И знаешь, что самое глупое – скажи она мне правду, я взял бы её всё равно, и с дитём, и любил бы, и не попрекнул. Но она опутала меня ложью, и эта ложь убила всё доброе и светлое, что было тогда у меня в душе.

– Мора не её мать! – процедил сквозь зубы Эхри. – Она не такая.

– Она не такая, – кивнул Джерард. – Я рад, что ты это понял. Не знаю, как так вышло, но она не взяла ничего от своей матери и отца. Она добрая, чистая, умная девочка. Она не станет лгать тебе. И будет самой верной и любящей женой, если ты того стоишь. И это хорошо, что ты всё понимаешь. Я прошу лишь об одном – запомни это навсегда! Запомни, что говорил мне сейчас, как её защищал! И когда кто-то станет поливать её грязью, станет на неё наговаривать, очернять в твоих глазах, помни, что Мора – это не её мать! И верь ей, как веришь сейчас!

14 Сны на рассвете

Эйлин

Лина взобралась на изгородь и, усевшись, на широкую жердь, болтала ногами.

Мора стояла рядом, молчала, неотрывно глядя на крыльцо дома. Отсюда им было не видно и не слышно, о чём говорили мужчины, но казалось, старшая и сквозь стены могла разглядеть.

– Не бойся ты так! Всё будет хорошо, – беззаботно заверила Эйлин. – Я сказала папе, что у вас любовь. Он обязательно разрешит вам пожениться…

Мора бросила на неё короткий взгляд и мгновенно покраснела ещё сильнее, прижала ладони к рдеющим щекам.

– Ой! А у вас же, значит, маленький будет! – от осенившей её мысли Эйлин едва не свалилась с забора. – Дашь мне понянчить?

– Э-э-э-йлин! – смутилась окончательно Мора.

– А что такого? Сначала свадьба, потом детки… – Эйлин пожала плечами. – Ой, как же я рада! Можно я тебе косу заплету на свадьбу? И цветами украсим… И попросим у папы новые платья…

– Погоди ты, неугомонная! – рассмеялась Мора, но Лина видела, что за смехом она пыталась спрятать волнение. – Ещё ничего не решено…

– Чего там решать? – фыркнула Эйлин. – Раз любовь, надо жениться, и детей надо… А я буду нянькой!

Лина внезапно перестала улыбаться и тяжко вздохнула, напугав этой переменой Мору.

– Если, конечно, мы останемся… – она подняла глаза на сразу погрустневшую сестру. – Мне совсем не хочется уезжать отсюда. Как же мы там где-то с папой будем… без тебя? Неужели я даже не увижу ваших с Эхри деток? И тебя больше не увижу?

– Ой, Лина, не говори так! – всхлипнула Мора и крепко её обняла, прижав к плечу, поцеловала нежно в макушку.

– Мора! Иди скорее!

Старшая выпустила Эйлин из объятий и обернулась на зов.

Эхри стоял на крыльце и улыбался так счастливо, что сомнений не осталось – отец дал согласие.

– Скорее! – снова позвал он.

Мора бросилась к нему, и Лина, конечно, следом… Её никто не звал, но такое пропустить она не могла.

Прежде чем войти в дом, Эхри на мгновение прижал к себе Мору, что-то шепнул и коснулся губами щеки.

Эйлин сперва фыркнула про себя – ох, какие нежности! До чего же смешные эти влюблённые!

Но Мора была сейчас такой счастливой и такой невозможно прекрасной, что насмешничать сразу расхотелось, и даже как-то сердечко защемило.

И, наверное, впервые в жизни, Эйлин захотелось, захотелось нестерпимо сильно, чтобы однажды кто-то посмотрел на неё вот так, как сейчас Эхри смотрел на Мору, чтобы кто-то держал её вот так за руку, и улыбался, улыбался просто оттого, что она улыбается в ответ.

Эйлин смутилась этих странных желаний, рассердилась на саму себя – что за глупости!

Машинально сунув руку в передник, Лина испуганно её отдёрнула, когда пальцы коснулись нежных, чуть влажных от росы соцветий. За всей этой кутерьмой, она и забыла о своей пугающей находке.

Она вздрогнула… Надо избавиться от цветов, и как можно скорее, пока их не увидел отец , или Мора. Хватит и того, что она сегодня всех переполошила сначала странным сном, потом этим жутким следом от когтей. Подумать только, как всё обернулось…

Если бы не этот кошмар на рассвете, Мора, пожалуй, ещё долго бы ждала своего Эхри.

А сейчас Эйлин отстранённо слушала, как отец говорил своё напутственное слово жениху и невесте. Говорил он хорошо – верные слова, добрые, нужные и даже красивые, чего за папой обычно не водилось. Авонмора и её будущий муж слушали внимательно, кивали послушно, а Эйлин вряд ли смогла бы повторить, что произносил отец.

Всё вокруг слово окутало туманом, будто Эйлин снова оказалась в рассветном сне – она потерялась в своих мыслях, тревогах и радостях.

Что будет теперь? Что их всех ждёт? Мора выйдет за Эхри, и за неё можно будет не переживать. А значит, повода остаться в Нокдагли больше не будет.

Неужели отец увезёт её отсюда? Может быть, он ещё передумает...

Эйлин совершенно не хотелось покидать родную деревню. Поглядеть на мир за её пределами, конечно, было бы интересно, но сейчас мысль об отъезде пугала, даже сердце тянуло болезненно. Словно прочная ниточка связала душу Эйлин и это место – покинуть его казалось невозможным…

Нужно убедить отца, что здесь им нечего бояться. Только как это сделать?

Ведь даже сейчас, в доме, Эйлин чудилось, что она снова слышит шепотки Леса и далёкий, тихий, но такой настойчивый зов, что хотелось прямо сейчас бежать на берег Даглы.

– Родные-то твои… что скажут? Отец знает, что ты жениться решил?

Эйлин словно очнулась от дрёмы и наконец-то стала различать смысл слов отца и Эхри.

– Знает. Я уже говорил с ним, – кивнул спокойно Эхри, но лицо его стразу сделалось пасмурным.

И это заметили все, и на лица Моры и отца тоже набежала тень.

– И?

– Свыкнутся, – Эхри ободряюще улыбнулся невесте. – Если им сын дорог, то и новую дочь в семью должны принять.

– Значит, не одобрили выбор твой? – вздохнул отец.

– Они просто ещё не знают, какая Мора, – Эхри потянулся к руке сестрицы, сплёл пальцы. – Ты, Джерард, о том не тревожься! Обидеть её никому не позволю. А полюбить её – полюбят. Дай только срок!

– Пусть будет так! – наконец улыбнулся отец.

– Джерард, а позволь мне с невестой моей погулять немного? – тотчас попросил Эхри, умоляюще глядя на отца. – Обещаю, скоро верну. И провожу до порога.

– Идите! – благодушно махнул тот. – И смотри мне – целовать только губы, руки до свадьбы не распускать!

Эхри и Мора в ответ на это только смущённо захихикали и поспешили улизнуть поскорее.

– Папа, я тоже скоро вернусь… – не дожидаясь ответа, Эйлин стрелой метнулась на улицу.

Сперва она хотела догнать ушедшую парочку, поглядеть, куда это Эхри повёл сестру, ну и… немного последить за влюблёнными из кустов. А те как раз направлялись на берег Даглы…

Эйлин решила тоже свернуть к реке – в зарослях её будет сложнее заметить.

Но, оказавшись на берегу, она мгновенно забыла про свою глупую затею с подглядыванием.

Эйлин замерла, всматриваясь в завесу изумрудно-зелёных ветвей по ту сторону реки. Лес был тих и неподвижен, словно ветра, что дули в Нокдагли, обходили его стороной. Но Эйлин легко различала шорохи и шелест в его глубине, чувствовала движение жизни в этой сумрачной чаще…

15 Сны на рассвете

Эйлин

Эйлин ждала, что ночью к ней снова явится какая-нибудь жуть из Леса и спросит за те дерзости, что она наговорила у Даглы.

Но никакие кошмары её больше не побеспокоили – ни во сне, ни наяву. Она сладко спала до рассвета.

А утром пошла, как обычно, открывать ставни…

И обнаружила под окном букетик незабудок.

Тех самых, волшебных, мерцающих серебром. Не одну крохотную веточку, а целый букет! Хорошо ещё, что лежал он на уличном карнизе, а не на подоконнике внутри дома. И хорошо, что его никто не заметил, раньше самой Эйлин.

Она фыркнула и надменно задрала носик. Подхватила небесно-голубые цветочки и легкой бабочкой упорхнула со двора. В этот раз она задерживаться на берегу реки не стала, швырнула букет в тёмный поток, усмехнулась, довольная собой, и без лишних слов убежала обратно.

На второе утро всё повторилось.

Эйлин уже не удивилась. Да и злость давно прошла. Она даже рассмеяться хотела, но поспешно закрыла себе рот ладошкой. Не хватало ещё привлечь чьё-то внимание своим хихиканьем.

– Ну что ж… – с вызовом тихонько пробурчала Лина себе под нос, – посмотрим, кто кого переупрямит!

Уже привычной тропкой Эйлин направилась к реке. Сегодня она не стала молчать.

– Потешаетесь надо мной, да? – хмыкнула она, упершись одной рукой в бок, а в другой сжимая очередной букет. – Очень смешно! Или, может быть, я в прошлый раз недостаточно громко кричала? Мне не нужны ваши подарки! И не смейте их больше приносить! Хоть бы цветочки пожалели… – буркнула она в конце своей огненной речи.

Охапка стеблей с лазурной шапочкой из нежных лепестков снова плюхнулась в реку и унеслась вниз по течению.

Днём Эйлин хватало забот да хлопот и в доме, и в огороде, и во дворе. А теперь ещё нужно было помогать Море с подготовкой к свадьбе. Её решили устроить после Лугнасада, как и хотел Эхри. А это уже через дюжину дней. Не так много, если разобраться…

Да и помощниц из женщин у Авонморы особо не было. Только вот младшая сестра. Да ещё соседка, старушка Шелта – та хоть советом помогала.

Родная бабушка Моры, мать Дервлы, к внучке всегда относилась прохладно, будто та ей и не родня. А вторая бабушка, мать Джерарда, давно умерла.

К матери Эхри за помощью Мора обращаться стыдилась. Когда Эхри пришёл к родителям вместе с невестой, дабы соблюсти обычай и от них тоже благословение получить, те приняли её спокойно и даже с улыбкой, но, как сказала сестрица, по глазам было видно, что сомнения гложут и отца, и, особенно, мать жениха.

Эхри уверял, что она напрасно тревожится, что родителям она по душе, привыкнут немного и будут жить все душа в душу. Эйлин не знала, верит ли в это Мора, но, когда Эхри склонялся к ней и что-то тихонько шептал на ухо, старшая точно обо всех тревогах забывала. А потому Лина нисколько не сомневалась, что свадьба у старшей сестрицы будет чудесная, а жизнь с Эхри и того лучше. А пока они вовсю к той свадьбе готовились.

Надоедать будущим родственникам по пустякам скромница Мора не хотела. Сказала, мол, сами справимся. И Эйлин в этом не сомневалась.

Во всей это предпраздничной кутерьме как-то забылось всё то, жуткое, с чего и начались эти разговоры о свадьбе. Отец сперва решил, что нельзя уезжать, пока Мору замуж не отдали. А потом и вовсе перестал про отъезд говорить.

Конечно, прошло всего два дня, и вполне возможно, что после свадьбы папа снова про это вспомнит. Но Эйлин надеялась, что ещё через две недели мысли о бегстве его покинут окончательно. Лишь бы только за это время эти, из Леса, не дали ему ещё один повод засобираться в дорогу.

Вот, к примеру, эти колдовские цветы… Это, конечно, не след от когтей, но если отец увидит в руках у Лины сидские незабудки… Пожалуй, он и свадьбы Моры не дождётся.

На третье утро Эйлин, направляясь к своему окну, уже привычно издали высматривала небесно-голубое чудо. Но цветов на месте не оказалось. Эйлин удивилась, тут же расстроилась, и тотчас себя обругала мысленно. Вот же глупость – сама вчера требовала, чтобы никаких больше цветов, а теперь расстроилась до слёз, что их не обнаружила. Может, завалились куда-то?

Эйлин оглядела всё хорошенько, даже сунула нос в пушистый куст ромашек.

И тут позади раздался удивлённый голос отца:

– Эйлин… Ты чего там потеряла?

Лина подскочила и развернулась проворно.

– Я… Ничего… Смотрю… прополоть может…

– Что прополоть? – удивлённо нахмурился отец. – Ромашки?

– Ну… да… зачем нам тут сорная трава… – нелепо протянула Лина, пожав плечиками.

– В огород лучше ступай, а тут брось эти глупости! – усмехнулся тот.

– Хорошо, папочка! – Эйлин послушно кивнула и взялась открывать ставни.

Отец ещё потоптался немного рядом, потом ушёл в сарай. А Эйлин уже намерилась шагать в огород – раз уж пообещала, надо теперь прополкой заняться, но тут взгляд её выхватил что-то необычное…

Лина оглянулась и застыла – на подоконнике снова лежали незабудки. Ещё мгновение назад их не было, и вот! Откуда они взялись?

Эйлин с ужасом подумала, что их вполне мог обнаружить отец, появись они здесь немногим раньше. И тотчас изумлённо распахнула глаза, сообразив, что, должно быть, как раз из-за отца цветы сегодня появились только сейчас, когда он уже ушёл и не мог их увидеть.

С этим нужно было что-то делать… Срочно! Пока эти шалости фейри не закончились тем, что её увезут из дома.

Эйлин прижала к груди незабудки и бросилась прочь от дома – не в огород, а в Лес.

Сегодня, оказавшись на берегу Даглы, она не кричала, не фыркала и не пыталась ругаться. Всё это уже было, и совсем не помогло.

Так, может быть, стоит просто договориться по-хорошему.

Она на миг застыла, всматриваясь в безмолвный сумрачный Лес, и только потом заговорила.

– Я принесла ваши цветы обратно. Они очень красивые… Мне нравятся. Но, пожалуйста… не надо их больше приносить! Я очень прошу! Сегодня их едва не увидел отец… А он и так за меня тревожиться после того… ну… когда появился тот след, на моём окне. Не надо его пугать!

16 Крылатый недруг

Эйлин

А Эхри в самом деле оказался славным.

День свадьбы стремительно приближался. И он теперь был частым гостем в их доме.

Заходил вечером повидаться с Морой – сидел с ними за одним столом, обсуждал дела с отцом, смешил Эйлин и не сводил влюблённых глаз со старшей.

Частенько, на правах жениха, Эхри приглашал Авонмору пройтись. Поскольку гуляли они по деревне, у всех на виду, а не прятались где-то в укромном местечке, отец не видел в этом ничего зазорного.

Эхри нередко помогал Море и отцу с разными хлопотами по хозяйству, пусть и не был ещё по-настоящему мужем сестрицы. Эйлин видела, что это Джерарду особенно по душе.

А сама Мора время от времени, когда стряпала что-то вкусненькое, отделяла и на долю жениха, а потом просила Лину сбегать к нему домой или в поле – отнести гостинцы с пылу с жару. Эйлин такие поручения были только в радость – видеть довольное лицо Эхри ей нравилось. А ещё больше нравилось пересказывать потом Море, как тот расхваливал её пироги или печенье и едва не проглотил язык от удовольствия.

Но, кроме искренней симпатии к Эхри, была в этой дружбе с женихом сестры и тайная корысть. Корысть совсем маленькая, смешная и детская, но Эйлин держала её в тайне. И очень надеялась, что Эхри тоже не выдаст их общий секрет.

А секретом тем, конечно же, был Ветер.

Эйлин не смогла дождаться свадьбы – великолепный жеребец манил её слишком непреодолимо. Каждый раз, увидев это чудо, Эйлин замирала, с восхищением разглядывая лоснящуюся на солнце шкуру, тёмную, длинную, блестящую гриву, умнейшие глаза, литые мышцы.

Сперва она набралась смелости погладить этого красавца.

Ветру она, кажется, тоже понравилась ­– может быть, всё дело было в сочном яблоке, которое Эйлин заранее прихватила с собой. Но Лина всё-таки надеялась, что дело вовсе не в угощении.

Итак, подружившись с самим Ветром, Эйлин призвала на помощь всю свою дерзость и взялась за вторую часть своего коварного замысла – теперь ей нужно было очаровать самого Эхри.

К чести последнего, два дня он стойко продержался.

Нет, Эхри вовсе не был жадиной, но на робкую просьбу Эйлин позволить ей прокатиться ответил, возмущённо вскинув тёмные брови:

– Ты что, мелкая, смерти моей хочешь?! А если ты с седла вылетишь и коленки расшибёшь? Если ударишься… Я как потом с Морой объясняться буду? А Джерард на это что скажет? Хорош жених и хозяин, если за дитём не досмотрел. Нет уж, всякие глупости – это без меня!

– Никакое я не дитя! – буркнула Лина.

Она надула губки и сделала вид, что смирилась. Но сдаваться и не думала.

Хорошенько поканючив пару дней, Эйлин-таки уговорила Эхри – сперва просто посидеть в седле, потом покататься по загону, потом немного проехать по улице.

Эхри видел, что в седле она держится крепко, что Ветер её слушается, а потому уже спокойнее смотрел на опасные шалости Лины.

Привык и почти смирился. Замечательно.

Самое время выпросить ещё одну прогулку… за пределами Нокдагли.

***

– И слышать не хочу! – сегодня Эхри упёрся и никак не желал уступить. – Эйлин, здесь ты у меня на виду, а далеко одну не отпущу.

– Так я недалеко… Я только немножечко по дороге проедусь, и сразу обратно. Ну, пожалуйста!

Лина сделала жалостливое лицо, которое всегда безотказно действовало на папу. Оказалось, что на Эхри оно тоже действует.

– Ох, лиса! – вздохнул бедняга Эхри – этак он скоро пожалеет, что решил с ними породниться. – Ладно! Но совсем немного. Иначе больше не разрешу!

Эйлин послушно закивала, улыбаясь от уха до уха.

Вскоре она уже выезжала на околицу деревни…

Эйлин с восторгом глядела по сторонам с высоты роста огромного жеребца. Было так удивительно ощущать его нагретую, жёсткую шерсть, прижимаясь ногами к крутым бокам, чувствовать все его движения, слегка покачиваться в такт его размеренным шагам. Сейчас они словно были одним целым. И это непостижимое единение наполняло душу Эйлин подлинным счастьем и безбрежной свободой. Словно она и вправду оседлала ветер, и была сейчас вольна улететь куда угодно, стоило лишь пожелать всем сердцем.

А ещё чудеснее было ощущение своей власти – это существо, огромное, мощное, сильное и непокорное, сейчас безропотно подчинялось ей, слушалось её маленьких рук…

Ведь это настоящее чудо!

Вот сейчас Эйлин лишь чуть потянула поводья, и Ветер охотно свернул с пыльной, раскалённой солнцем дороги в густые травы. Из сочных зарослей, приминаемых лошадиными копытами, взлетала туча всяческой мошкары, прыскали в разные стороны шустрые кузнечики, испуганно срывались с медовых цветочков легкокрылые бабочки.

Вскоре по мелководью они перебрались на другую сторону Даглы, где начинались заливные луга, вдали вздымалась частоколом тёмная граница Леса.

Лина чуть пристукнула по гнедым бокам пятками – давая понять, что сейчас можно и пробежаться немного. Пускаться галопом она побаивалась, но чуть-чуть быстрее – то что нужно.

Ветер сразу перешёл на размеренную рысь, обрадованный простором и данной ему свободой.

По довольному личику Эйлин расплылась широкая улыбка. Как же это здорово – лететь вот так, оседлав Ветер, наперегонки с ветром.

Счастье было чистым, полным, восторженным. И оборвалось внезапно и жутко.

Ветер вдруг дёрнулся, всхрапнул испуганно, будто увидел что-то страшное и рванул так быстро, что Эйлин едва не вылетела из седла.

В первые мгновения бешеной скачки Лина даже не пыталась остановить обезумевшего жеребца – слишком растерялась и перепугалась. А потом что-либо делать было уже бесполезно.

Ветер нёсся так, что, казалось, сейчас оторвётся от земли и взлетит прямо в небо. Эйлин вцепила в луку обеими руками, пригнулась к шее и только кричала что-то несуразное, умоляя жеребца остановиться.

А потом Эйлин почудилось, что она слышит дробный топот копыт позади. Других копыт, не Ветра. И ржание лошади. Чужой.

17 Крылатый недруг

Эйлин

И вот пришёл долгожданный Лугнасад – весёлый праздник чествования первого урожая зерна, время сватовства и свадеб, время черничных пирогов и танцев у костра.

Беспечное пиршество на несколько дней стирало все распри между соседями, объединяло всех жителей Нокдагли за общим столом.

Сперва старейшина Грейди проводил положенные ритуалы, дабы выказать уважение к новому урожаю, ведь это зерно будет кормить всю деревню до будущей осени. Нужно было отблагодарить Землю-кормилицу за щедрость, а светлых богов и духов за милость.

Затем начинались ритуалы шутливые: состязания на силу и ловкость, танцы, песни, загадки и прочая потеха.

Молодежь всё больше лихо отплясывала, пока держали ноги. Поколение постарше предпочитало проводить время за щедрым столом, который в эти дни ломился от всевозможных блюд. А детвора, пользуясь временной вседозволенностью, путалась под ногами у взрослых и уплетала без меры черничные пироги, орехи и яблоки в меду.

Эйлин нравилась вся эта кутерьма, музыка, счастливый смех и вкусные угощения. Пользуясь тем, что к вечеру уже все были навеселе и во многом теряли бдительность, Лина тайком притащила на праздник Флинна. Просто спрятала юркого малыша в рукав платья и теперь украдкой кормила его под столом всем, до чего могла дотянуться. Правда, горностай от многих лакомств отказывался, а вскоре и вовсе запросился домой – всё-таки он не привык к такому шуму и многолюдности.

Эйлин отнесла его в корзинку-гнездышко и сама отправилась спать, ведь завтра им предстояло ещё более значимое событие.

***

А на следующий день была свадьба Моры и Эхри.

И этот праздник Эйлин нравился ещё больше, ведь это был праздник их семьи, праздник любимой сестрицы.

По размаху он не очень-то уступал вчерашнему. На свадьбу тоже сбежалась вся деревня – это было обычное дело, да и после Дня Урожая народ ещё жаждал продолжения веселья.

Так что гостей собралось столько, что столы пришлось накрывать и во дворе у Джерарда, и во дворе у Эхри. Кто-то был искренне рад за молодых, кто-то пришёл поглазеть и посудачить.

Даже противная Пег с подружками явилась, сидела в дальнем углу, надувшись, как жаба, и явно перемывала косточки невесте.

Но Море точно сегодня было не до неё. Сегодня её не трогали пересуды деревенских сплетниц.

Сестра лучилась счастьем и была нынче красива, как никогда прежде.

Любовь сияла в её глазах и улыбке, освещала её лицо, делая его таким нежным, одухотворённым, светлым, что от невесты невозможно было отвести глаз. Этот свет любви защищал её от всех недоброжелателей, как щит и доспехи защищают воина в бою.

Мору нарядили в новое платье, светлое, с богатой вышивкой. Эйлин, как и обещала, заплела сестрице красивые косы, украсила их живыми цветами. А потом лицо и голову Авонморы на время скрыли под тончайшей вуалью.

Невеста была готова – оставалось дождаться, когда наречённый придёт за ней.

Эйлин видела, как Мора волнуется, как румянец растекается зарею по щекам, так что даже кружево вуали его не может скрыть. Лина сжимала ладони сестры, желая подбодрить, и чувствовала, как дрожат её руки.

Сама Лина тоже переживала и очень ждала появления Эхри. Она ему подготовила достойную встречу. Просто так сестрицу не отдаст!

Конечно, Эхри за это время уже стал частью их семьи и добрым приятелем Эйлин…

Но традиции есть традиции. А обычай велел встречать жениха враждебно и гнать со двора, придумывать для него всяческие каверзные испытания, дабы он доказал, что достаточно хорош и твёрд в своих намерениях.

И Эйлин постаралась на славу. Чтобы добраться от изгороди до заветного крыльца, Эхри придётся попотеть. Загадки для него Эйлин накануне придумывала на пару с бабушкой Шелтой, и была уверена, что жених их отгадать не сможет.

И вот появился Эхри…

Хорош – глаз не оторвать! В светлой рубахе и нарядной жилетке. Даже сапоги новые!

А улыбка на лице красила его лучше всяких обновок. За ним гурьбой шли родные и друзья. Жених смело направился к калитке, но тут его поджидало первое препятствие.

Дверка была надёжно привязана к забору, сразу несколькими хитрыми узлами.

– Кажется, нас тут не ждут! – рассмеялся Эхри, и гости подхватили дружно.

Эйлин подскочила к изгороди со стороны двора и, упершись руками в бока, заявила:

– Конечно, не ждём! У нас все дома. Ступай туда, откуда пришёл!

– А я слыхал, что у вас есть невеста-красавица, да не хватает ей жениха, – усмехнулся Эхри. – Вот к ней я и пришёл.

И он, решив обхитрить уловки Эйлин, примерился к изгороди, явно собираясь перемахнуть через неё.

– Э, нет, нет! – тотчас вмешался отец. – Добрые люди через забор не ходят. Если ты с добром, то вот дверь! Давай, развязывай узелки!

– Да на каждый узелок говори, чем же так хороша наша невеста, что ты за ней явился! – добавила Эйлин, гордясь тем, что ей доверили такое важное дело, как испытание жениха.

Под смех и шутки гостей Эхри принялся послушно распутывать хитрые узлы, попутно расхваливая красоту, добрый нрав и хозяйственность Моры.

Наконец, первое испытание было пройдено, и Эхри оказался во дворе их дома. Но это был ещё не конец…

– Что ж, теперь верим, что невеста хороша и тебе нужна, – усмехнулась Эйлин, поглядывая на улыбавшегося отца. – А теперь докажи, что и ты не хуже! Вот тебе испытание на ловкость и ум…

Дальше, от ворот и до самого дома, Эхри нужно было пробираться через настоящий лабиринт из верёвок – Эйлин целую паутину сплела, будто настоящая паучиха. Каждый раз, когда Эхри задевал верёвку, он должен был отгадать загадку. И пока, к большому огорчению Лины, жених отлично справлялся, а она-то надеялась ещё и монет с него стрясти.

Однако Эхри уже почти добрался до конца под восторженные похвалы гостей – он действительно справлялся играючи со всеми испытаниями.

– Этак ты нам и откуп не отдашь! – наигранно рассердилась Лина и притопнула ножкой.