Незачётный роман

Глава 1. Катя

Если бы мне сказали, что я проведу этот понедельник, размазывая акриловую краску по холсту и слушая подкаст о том, как разлагаются звёзды в космосе, я бы поверила.

Если бы предупредили, что на третьем уроке меня вырвет от школьной столовской «запеканки» — тоже.

Но если бы кто-то шепнул, что моя жизнь превратится в клише из дешёвой подростковой комедии, где я — этакая «не такая, как все», а он — «мистер идеальный», я бы рассмеялась им в лицо.

И, возможно, добавила бы что-нибудь язвительное про их фантазии.

Но жизнь, как всегда, оказалась банальнее моих саркастичных прогнозов.

Всё началось с того, что я опоздала на химию. Не потому, что валялась в постели — я просто застряла у кабинета рисования, пытаясь оттереть зелёную гуашь с джинсов.

Проклятье номер раз: тем, кто ставит мольберты вплотную к дверям. Когда я наконец вырвалась, в коридоре уже царила та особая тишина, которая бывает только перед грозой.

Или перед тем, как мимо пройдёт школьная знаменитость.

Они и прошли. Вернее, он прошёл.

Тимур Волков — живое воплощение плаката «Как стать кумиром школы за три шага»: хоккейная клюшка через плечо, мокрые от тренировки волосы, улыбка, будто подсмотренная в рекламе зубной пасты. За ним, как пингвины за вожаком, ковыляла его свита — парни из команды, девчонки с нарочито громким смехом, и даже пара учителей, кивавших ему с подобострастием. Всё это великолепие двигалось по коридору, словно кортеж президента, а я… я стояла посреди этого ада, с пятном на колене и папкой, из которой торчал уголок моего эскиза.

Проклятье номер два: почему я не свернула в подсобку?

Он даже не заметил, как врезался в меня плечом. Вернее, заметил — но уже постфактум, когда холст с грохотом шлёпнулся на пол, а его клюшка, сорвавшись с плеча, пролетела в сторону окна.

— Эй, осторожнее! — бросил он, даже не повернув головы, поднимая клюшку. Потом всё же окинул меня взглядом — тем самым, «оценивающим», будто я очередной трофей на полке. — Ты новенькая?

Я подняла холст, проверяя, не треснула ли рама. На нём был портрет нашего директора в образе Голлума из «Властелина колец» — проект для стенгазеты.

Слава богу, краска не пострадала.

— Нет, я старушка, — ответила я, стирая пыль с рукава. — Просто обычно вы, спортсмены, носите как угорелые в другом крыле. Или у вас сегодня день «забега по чужим территориям»?

Его брови поползли вверх. Видимо, он не привык, что с ним разговаривают, как с продавцом в магазине, который только что наступил тебе на ногу.

— О, сарказм. Мило, — он усмехнулся, и я заметила, как его подружки за спиной переглянулись. — А тебя как зовут?

— Катя. Но тебе это не пригодится.

— Почему? — он наклонился ближе, и я почувствовала запах спортивного геля для душа.

Конечно, у него даже пот пахнет как реклама.

— Потому что через пять минут ты забудешь, как я выгляжу. Ты же не запоминаешь каждую лавочку, на которую садишься, правда?

Кто-то из его свиты фыркнул. Тимур замер на секунду, будто его код дал сбой, потом медленно выпрямился.

— Ты… интересная, — протянул он, и я чуть не закатила глаза.

— Спасибо, но я не экспонат в музее. Пропустишь?

Он шагнул в сторону, не сводя с меня глаз, а я прошла мимо, сжимая папку так, что пальцы побелели. Но через три шага его голос догнал меня:

— Эй, Катя! Ты точно не новенькая?

Я обернулась, уже злясь на себя за это.

— Нет. Просто ты не замечаешь тех, кто не прыгает вокруг тебя с помпонами.

Его губы дрогнули — то ли от злости, то ли от любопытства. Но тут прозвенел звонок, и его свита потянула его за собой, как река — щепку.

«Отлично, — подумала я, заходя в класс. — Теперь он точно запомнил, как я выгляжу. Как кошмар из рекламы против перхоти».

Но настоящий кошмар начался после уроков.

Марья Ивановна, наша завуч и фанатка «социальной интеграции», поймала меня у выхода. Её улыбка была сладкой, как сироп от кашля, которым меня пичкали в детстве.

— Катюша, ты же у нас творческая! — начала она, и я почувствовала, как по спине побежали мурашки. — Школе нужен видеоотчёт о жизни спортсменов для конкурса. Ты справишься!

Я открыла рот, чтобы отказаться, но она уже протянула листок с расписанием тренировок. И фамилией куратора проекта.

Тимур Волков.

— Вы издеваетесь? — вырвалось у меня.

— Нет, милая, это называется «командная работа», — Марья Ивановна похлопала меня по плечу. — Начнёте завтра.

И вот я сижу в своей комнате, тыкая кистью в холст, где вместо директора-Голлума теперь проступают черты его лица.

Проклятье номер три: почему моё подсознание такое предательское?

«Всего пара недель, — говорю я себе. — Сниму, смонтирую, забуду. Он — мимолётный вирус, я — антитело. Просто, как бизнес».

Но когда я закрываю глаза, вижу его взгляд — не злой, не надменный, а… заинтересованный. Как будто я та самая головоломка, которую он не может решить.

Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт.

На столе звонит телефон, сообщение от подруги Даши:

«Слышала, тебя поставили с Волковым? Ты в курсе, что он менял девушек чаще, носков?»

Я отвечаю:

«Не волнуйся. Я к таким… имею иммунитет».

Но пальцы дрожат, когда я ставлю точку.

1.2

На следующий день я явилась в спортзал с камерой, лицом кирпичом и мыслями о том, что Марья Ивановна явно подрабатывает сценаристом для ток-шоу «Как унизить интроверта».

Внутри пахло потом, аэрозольным дезодорантом и подростковым максимализмом. Тимур и его команда гоняли шайбу, орали что-то про «слабаков» и хлопали друг друга по плечам так, будто тренировались не в хоккей, а в истреблении себе подобных.

Я пристроилась у стены, включила камеру и начала снимать общий план, надеясь, что это удовлетворит всех.

Но Вселенная, как всегда, решила подкинуть углей.

— Эй, документалист! — Тимур махнул клюшкой в мою сторону, и я вздрогнула, едва не уронив технику. — Ты собираешься снимать стену или всё-таки нас?

— Стену, — ответила я, не отрывая глаз от экрана. — У неё лучше свет.

Он фыркнул, подкатил на коньках ближе и заслонил собой объектив. Вблизи он казался ещё выше, а его глаза — неестественно голубыми, как будто контактные линзы подобрал дизайнер из социальной сети.

— Давай по-взрослому, — он ухмыльнулся. — Интервью, личные истории, слёзы на льду… Всё, что нужно для вашего «шедевра».

— Слёзы у меня появятся, если ты не отойдёшь. Ты загораживаешь единственное приличное освещение.

— Окей, — он резко развернулся и крикнул команде: — Ребята, Кате нужно «приличное освещение»! Вырубайте свет!

И кто-то — я поклялась себе позже найти этого идиота — щёлкнул выключателем. Тьма. Тишина. И довольный голос Тимура:

— Теперь светится только аварийная табличка. Романтично, да?

Я сжала камеру так, что пальцы заболели.

— Ты… — начала я, но он перебил:

— Я что? Гений? Да, знаю.

Вспыхнул свет.

Его команда ржала, держась за животы, а Тимур стоял, скрестив руки, с видом победителя. В тот момент я поняла две вещи: во-первых, мой сарказм для него — как вызов на дуэль. Во-вторых, если я сейчас не разобью ему лицо камерой, то точно получу Нобелевскую премию за терпение.

— Готова к интервью? — он поднял бровь.

— Готова к твоим похоронам, — процедила я, включая запись.

Он рассмеялся — громко, искренне, будто я сказала что-то смешное, а не угрозу. Потом плюхнулся на лавку, раскинув руки, и начал рассказывать про «адреналин, братство и победу». Я слушала, думая о том, как искусно он играет роль «идеального спортсмена». Но потом он вдруг замолчал, посмотрел прямо в объектив и добавил:

— А ещё иногда хочется бросить всё и уехать в горы. Одному.

Это прозвучало так неожиданно, что я опустила камеру.

— Что?

— Ничего, — он резко встал, будто спохватившись. — Это не в монтаж.

И ушёл, оставив меня со странным ощущением, будто я случайно наступила на треснувший лёд.

Я всегда знала, что школьная столовка — место, где можно потерять веру в человечество. Липкие столы, запах тушёной капусты и вечные очереди за компотом, который по консистенции напоминает строительный клей. Но в тот день Вселенная решила добавить в мой обеденный ад еще щепотку абсурда.

Сидела я, как обычно, в углу с Дашей, разбирая макароны по степени их «аль денте» (спойлер: они напоминали резиновых червей). Даша взахлёб рассказывала про нового преподавателя по литературе на дополнительных уроках, который, цитата:

«Выглядит как молодой Брэд Питт, если бы Брэд Питт носил свитера с оленями».

Я уже собиралась спросить, не перепутала ли она Брэда с Дедушкой Морозом, как вдруг...

Тень. Длинная, наглая, перекрывающая свет от люминесцентной лампы. Поднимаю глаза — и вот он, Тимур, школьная икона стиля «спортсмен-боговоплощение».

В руке — лоток с едой, на котором гордо красовалось нечто, похожее на жертвоприношение школьному повару.

— Свободно? — спросил он, кивнув на стул рядом со мной.

Глаза Даши округлились, как блинчики на Масленицу. Я же, пытаясь сохранить лицо человека, которого не удивишь даже апокалипсисом, буркнула:

— Если ты про место — да. Если про моё терпение — то оно на исходе.

Он усмехнулся, плюхнулся на стул и начал методично резать котлету, которая хрустела, как будто в ней было 50% мяса и 50% мела.

— Слушай, Катька, — начал он, будто мы старые приятели, — я тут подумал...

— Поздравляю. Надо записать в учебники по биологии.

— ...что ты могла бы нарисовать нашему тренеру плакат для матча. Типа, мотивирующий.

Я чуть не поперхнулась чаем, который по вкусу напоминал жидкость для снятия лака.

— Мотивирующий? То есть, что-то вроде «Не проиграйте, а то он вас закопает под спортзалом»?

— Нет, — он фыркнул. — Что-то с драйвом. Там вспышки прожекторов, брызги льда, наш логотип...

— Логотип вашей команды — это же два скрещенных ключа от спортзала на фоне рваных носков?

Даша издала звук, средний между кашлем и хихиканьем. Тимур отложил вилку и повернулся ко мне полностью.